Полагаю, голод был одной из важнейших причин, заставивших Ленина пойти на «углубление нэпа», на то, что он сам называл, второй фазой нэпа. Начавшаяся осенью 1921 года, она означала дальнейший сдвиг вправо – в сторону полноправных рыночных отношений. Ленин разъяснял на VII Московской губпартконференции 29 октября:

– Целый ряд декретов и постановлений, громадное количество статей, вся пропаганда, все законодательство с весны 1921 года было приспособлено к поднятию товарообмена. Предполагалось более или менее социалистически обменять в целом государственные продукты промышленности на продукты земледелия и этим товарообменом восстановить крупную промышленность. Товарообмен сорвался: сорвался в том смысле, что он вылился в куплю-продажу. Мы должны сознать, что отступление оказалось недостаточным. Что необходимо произвести дополнительное отступление, еще отступление назад, когда мы от государственного капитализма переходим к созданию государственного регулирования купли-продажи и денежного обращения… Экономическое строительство привело нас к такому положению, что нужно прибегать не только к таким неприятным вещам, как аренда, но и к такой неприятной штуке, как торговля.

Ленин согласился легализовать торговлю и товарно-денежные отношения. 5 ноября он писал: «Торговля – вот то “звено” в исторической цепи событий, в переходных формах нашего социалистического строительства 1921–1922 годов, “за которое надо всеми силами ухватиться” нам, пролетарской государственной власти, нам, руководящей коммунистической партии. Если мы теперь за это звено достаточно крепко “ухватимся”, мы всей цепью в ближайшем будущем овладеем наверняка»²³⁵⁵. По инициативе Ленина расширялось привлечение буржуазных специалистов, «понимая под таковыми как представителей науки и техники, так и людей, которые практической деятельностью приобрели опыт и знания в деле торговли, в деле организации крупных предприятий, контроля за хозяйственными предприятиями и т. п.».

Система государственного распределения еще больше сжималась. Ленин инструктировал ВСНХ и губернские экономсовещания: «Только минимум самых крупных, наилучше оборудованных и обставленных предприятий, фабрик, заводов, рудников надо оставить на госснабжении, строго проверив наличные ресурсы».

Профсоюзы Ленин теперь задвигал далеко на задний план. Их претензии на руководящую роль в производстве были совершенно неуместны в рыночной среде. На новый, 1922 год он написал соответствующие тезисы: «Всякое непосредственное вмешательство профсоюзов в управление предприятиями, при этих условиях, должно быть признано безусловно вредным и недопустимым… Необходимо со всей решительностью вернуться на довольно продолжительное время к добровольному членству в профсоюзах». Успех восстановления промышленности «требует, безусловно, в современной российской обстановке, сосредоточения всей полноты власти в руках заводоуправлений. Эти управления, составленные по общему правилу на началах единоличия, должны самостоятельно ведать и установлением размеров зарплаты, и распределением дензнаков, пайков, прозодежды и всяческого иного снабжения».

В рамках поэтапного углубления нэпа Совнарком разрешил создание частных предприятий с числом рабочих не более 20 человек, началась сдача в аренду небольших предприятий.

Дискуссии вокруг нэпа и критика его политики Ленину надоедает. В январе он пишет проект директивы ПБ: «Всякие общие рассуждения, теоретизирования и словопрения на тему о новой экономической политике надо отнести в дискуссионные клубы, частью в прессу. Из Совнаркома, Совета Труда и Обороны и всех хозяйственных органов изгнать все подобное беспощадно… От всех наркомов Политбюро требует безусловно максимума быстроты, энергии, устранения бюрократизма и волокиты в практическом испытании новой экономической политики; Политбюро требует безусловно перевода на премию возможно большего числа ответственных лиц за быстроту и увеличение размеров производства и торговли, как внутренней, так и внешней»²³⁵⁶.

К концу 1921 года Ленин впервые созрел до того, чтобы у Советской России появился бюджет. Григорий Моисеевич Леплевский, возглавлявший Малый Совнарком, рассказал, как «ВИ был инициатором самых первых попыток введения сметно-бюджетной дисциплины… 5 июля 1921 года по его предложению Совнарком обязал все ведомства в установленные сроки представить сметы и свои месячные заявки и за неисполнение подвергнуть трехдневному аресту виновных лиц». Смет почти нигде не составили, но посадки провели только в четырех наркоматах, что вызвало крайнее недовольство Ленина»²³⁵⁷.

Вновь легализовав товарно-денежные отношения, большевики выпускали деньги со скоростью работы печатного станка. В 1921 году их эмиссия составила 16 трлн, а в 1922-м – около двух квадриллионов рублей. Но денег катастрофически не хватало. В сентябре 1921 года Ленин писал Троцкому: «Вопль о неимении денег всеобщий, универсальный. Лопнуть можем. Везде на местах бешено (так говорят) распродают все, пускают в продажу все возможное и невозможное. Вопят все и отовсюду. Как и что еще сделать, я не знаю».

Нэп настоятельно потребовал воссоздания финансовой, бюджетной и банковской системы. На наркомфин Лениным возлагалась задача «осуществить с наибольшим напряжением сил и наибольшей быстротой сокращение и впоследствии прекращение эмиссии и восстановление правильного денежного обращения на основе золотой валюты»²³⁵⁸. Реформа была проведена новым наркомом финансов Сокольниковым при непосредственной помощи Николая Кутлера, бывшего заместителя министра финансов и главноуправляющего землеустройством и земледелием в кабинетах Витте и Столыпина. Именно по его рекомендации постановлениями ВЦИК и СНК в октябре 1921 года был учрежден Государственный банк, призванный не только проводить эмиссию, но и аккумулировать средства для кредитования промышленных и торговых предприятий.

Председателем Госбанка станет Арон Львович Шейнман, который писал: «В осуществлении этого решения, в претворении его в жизнь ВИ принимал живейшее участие. В начале ноября 1921 года, при обсуждении проекта декрета ВЦИК об учреждении Госбанка, ВИ настоял на том, чтобы в самом декрете был указан срок открытия действий банка, а именно – 15 ноября. Мне это задание казалось неосуществимым, но с помощью ВИ, не брезговавшего вмешиваться даже в мелкие детали по организации банка, как, например, в вопросе о предоставлении здания, банк был открыт с опозданием всего лишь на один день, а именно 16 ноября… В истории банков всего мира, не говоря уже о России, еще не было случая организации банка в 5–6 недель»²³⁵⁹.

Финансовая реформа проводилась в несколько этапов на протяжении трех лет. Для изъятия обесценивавшейся денежной массы прошла серия деноминаций. Сначала один рубль 1922 года выпуска, названный «совзнаком», был приравнен к десяти тысячам прежних рублей. А через год эти совзнаки были деноминированы в 100 раз, и рубль, выпущенный в 1923 году, равнялся уже донэповскому миллиону. В конце 1922 года параллельно был введен в обращение и совершенно новый денежный знак – червонец, который приравнивался к 10 дореволюционным золотым рублям, то есть к 7,7 грамма чистого золота. Это была свободно конвертируемая валюта, курс которой определялся на фондовых биржах, в том числе и зарубежных.

На последнем этапе реформы были выпущены новые дензнаки – казначейские билеты номиналом в 1, 3 и 5 рублей, которые теоретически тоже имели обеспечение золотом. И только в 1924 году все ранее имевшие хождение деньги (кроме червонцев и металлических монет) подлежали обязательному обмену на новые рубли. Надо сказать, что народ, привыкший существовать на пайки и не доверять деньгам, поначалу в массе своей весьма негативно отреагировал на денежную реформу. Интерес к ним возвращался постепенно и болезненно.

С 1922 года была сформирована сеть банковских учреждений, которая, конечно, по объемам операций многократно уступала дореволюционной. Госсектор кредитовал Торгово-промышленный банк (Промбанк), сельхозкооперацию и крестьянские хозяйства – Сельхозбанк, местные госпредприятия и ЖКХ – Центральный банк, частные предприятия – акционерные банки. Всего в стране в середине 1920-х годов будет более 60 банков, акционерами которых были государство, синдикаты, кооперативы, зарубежный бизнес. В 1922 году возникли сберкассы, которые платили проценты по курсу золотого рубля.

Воссоздание финансовой системы позволило изменить и налоговую. От натурального обложения крестьян переходили к денежному. Для частных торговых и промышленных предприятий в 1921 году устанавливался промысловый налог – за патент и с оборота, а также акцизные сборы – в основном, на табак, алкоголь и косметику. Подоходный и имущественный налог с прогрессивной шкалой обложения был введен для всего населения в 1922 году. Через год начали облагать государственные, кооперативные и концессионные предприятия по ставке 8 % от чистой прибыли. Были и таможенные налоги, но их вклад в бюджет был минимальным из-за незначительности внешней торговли²³⁶⁰.

Ленин в ручном режиме занялся реанимацией ранее им же уничтоженной торговли. Верхние ряды на Красной площади возродились в виде ГУМа. «В беседе со мной ВИ намекнул мне, как знающему торговое дело, чтобы я поглядел со стороны на открывающиеся магазины, – запомнил возглавивший Всероссийскую торговую палату Сергей Васильевич Малышев. – В течение нескольких дней я заходил в магазины ГУМа. Куплю что-нибудь, обойду все отделения, а выйдя, где-нибудь в уголке, запишу, что в таком-то отделении то-то не в порядке. И при встрече с ВИ рассказываю ему, что в ГУМе… В начале зимы 1921 года Владимир Ильич сказал мне, что нам необходимо широко развить охотничий промысел, увеличить добычу валютного товара – пушнины». А затем Ленин поручил Малышеву возродить дореволюционные ярмарки, в первую очередь Нижегородскую и Ирбитскую²³⁶¹.

Оживала внешняя торговля. Снова появилась возможность тратить золото для закупок самого необходимого: «телеграфные аппараты для разрушенных гражданской войной железнодорожных станций, насосные станции, проволока, гвозди, топоры, пилы, напильники, инструментальная сталь, ремни и т. п. Основная директива, в утверждении которой участвовал ВИ, состояла в том, чтобы закупать только орудия и средства производства, сводя к минимуму закупку предметов потребления». Голод, как мы видели, заставил переориентировать весь внешнеторговый аппарат на хлебный фронт.

Экспортное окно приоткрылось после заключения торгового договора с Англией и нескольких прошедших там судебных процессов, которые прояснили вопросы законности таких коммерческих операций и возможность репатриации денег в Россию. «Только с этого момента появилась возможность вывоза нашего леса, льна, пеньки, пушнины и нефтепродуктов, – объяснял Красин. – С этого же времени во весь рост встал перед нами вопрос о монополии внешней торговли». Выяснилось, что «у каждой почти организации, не только у хозорганов, но и у многих нехозяйственных наркоматов, оказались запасы льна, пушнины, щетины и других экспортных товаров… Практические интересы нэпа и многих государственных и хозяйственных органов нашли себе и “теоретическое” обоснование, а параллельно с этим развивался нажим со стороны заграницы»²³⁶². Вопрос о том, кто и на каких условиях может торговать с заграницей, быстро переместился в политическую плоскость.

Началась многомесячная эпопея переговоров с Уркартом, британским бизнесменом, который до революции был председателем «Русско-Азиатского объединенного общества» и владельцем крупнейших горнодобывающих компаний в России. Ленин к конце июня 1921 года наставлял советскую торговую делегацию в Лондоне: «1) Согласны дать в концессию все четыре предприятия (Кыштым, Экибастуз, Риддер, Таналык)… 6) Гарантии неприкосновенности согласны. Не дадим концессии, если не согласятся давать нам 50–100 % привозимого ими для себя продовольствия и оборудования, с гарантированной оплатой».

Замаячила перспектива получения кредитов на Западе, и Ленин был настроен кредитоваться по-крупному. «Считаю дело архиважным и спешным, – писал он в ПБ 11 октября 1921 года, – ибо заключить заем с Италией, не требующий признания старых долгов, может означать пробитие финансовой блокады… Гарантия может быть: лес (концессия на севере); нефть на Ухте; нефть на Эмбе; рудники медные и т. п.».

Появился и первый реальный западный инвестор, коим стал молодой Арманд Хаммер. 14 октября Ленин информировал членов ПБ, что «американский миллионер Хаммер, русский родом (сидит в тюрьме, обвиняется за незаконное производство аборта; на деле месть-де за коммунизм), дает миллион пудов хлеба уральским рабочим на очень льготных условиях (5 %) и с приемом уральских драгоценностей на комиссию для продажи в Америке. В России находится сын (и компаньон) этого Хаммера, врач, привезший Семашко в подарок хирургических инструментов на 60 000 долларов. Этот сын был на Урале с Мартенсом и решил помочь восстановить уральскую промышленность».

Мартенс подтверждал серьезность намерений Хаммера. Ленин 19 октября наставлял Мартенса: «Вам надо постараться придать всему точный юридический вид договора или концессии. Пусть фиктивная, но концессия (асбест или др. ценности Урала или что хотите). Нам важно показать и напечатать (потом, после начала исполнения), что американцы пошли на концессию. Политически важно». Хаммер согласился на сделку – асбестовая концессия и закупка им 1 млн. пудов зерна, но выдвинул дополнительные условия: гарантии охраны имущества, право свободного передвижения, въезда и выезда из страны служебного персонала. Ленин готов был на все. И проявлял о Хаммере поистине отеческую заботу: «Надо поэтому дать хорошую квартиру без промедления. Прошу специально проследить скорое и хорошее исполнение». Перед Хаммером расстелили ковровую дорожку, по которой он уверенно шествовал вплоть до брежневских времен.

Нэп сам по себе приводил к еще большей растащиловке и, соответственно, по мысли Ленина, предполагал усиление репрессивных мер. «Уклонения в худшую сторону, это – злоупотребления примазавшихся к коммунистам старых чиновников, помещиков, буржуа и прочей сволочи, которая иногда совершает отвратительные бесчинства и безобразия, надругательства над крестьянством, – писал Ленин в брошюре «О продовольственном налоге». – Тут нужна чистка террористическая: суд на месте и расстрел безоговорочно»²³⁶³. 14 мая 1921 года ПБ постановило «подготовить законопроект СНК о расширении прав ВЧК в отношении применения высшей меры наказания за хищения с государственных складов и фабрик…»²³⁶⁴

В ноябре Ленин пишет Сталину и Уншлихту: «Тьма ценнейших товаров – тканей, машин, ремней и пр. и пр. – разворовывается арендаторами, приемщиками, сдатчиками… Не следует ли созвать из архинадежных людей совещание тайное о мерах борьбы?а) Поимка нескольких случаев и расстрел». IX съезд Советов (23–28 декабря) с подачи Ленина требовал от Наркомюста, «чтобы нарсуды республики строго следили за деятельностью частных торговцев и предпринимателей, не допуская ни малейшего стеснения их деятельности, но вместе с тем строжайше карая малейшие попытки отступления от неуклонного соблюдения законов республики…»²³⁶⁵

Новая экономическая политика предполагала и новый размах действий ВЧК. К концу 1921 года количество сотрудников ВЧК – с учетом приданных ей частей особого назначения (ЧОН) и рабоче-крестьянской милиции – увеличилось до 130 тысяч человек, «что значительно превосходило количество сотрудников всего Министерства внутренних дел Российской империи (84 тысячи человек)»²³⁶⁶.

Но оснований для недовольства неподконтрольностью «карательного меча революции» прибавилось. Бажанов отмечал, что «забирая власть, начиная строить огромную империю Гулага, ГПУ старается как можно меньше информировать верхушку партии о том, что оно делает»²³⁶⁷. Из уст Ленина в 1921 году стали вырываться раздраженные фразы типа: «Арестовать паршивых чекистов» или «Подвести под расстрел чекистскую сволочь»²³⁶⁸.

Осенью Лениным было сделано несколько великодушных жестов. Так, к 4-й годовщине Октябрьской революции была объявлена амнистия бывшим солдатам белых армий, началось освобождение кронштадтских мятежников. Перед Рождеством 1922 года из тюрем было выпущено немало духовных лиц, а сразу после из лагерей принудительных работ освобождались некоторые категории заключенных – дети до 16 лет, женщины с детьми, нетрудоспособные пожилые люди. На IX съезде Советов в декабре 1921 года Ленин утверждал:

– У нас нет другого ответа, кроме ответа учреждения, которое бы знало каждый шаг заговорщика и умело бы быть не уговаривающим, а карающим немедленно… Но вместе с тем мы определенно говорим, что необходимо подвергнуть ВЧК реформе, определить ее функции и компетенцию и ограничить ее работу задачами политическими. Перед нами сейчас задача развития гражданского оборота, – этого требует новая экономическая политика, – а это требует большей революционной законности²³⁶⁹.

ЦК создал в декабре специальную комиссию, которая должна была представить проект реорганизации ВЧК под углом зрения сужения ее компетенции и круга деятельности ²³⁷⁰.

С введением нэпа оставшаяся интеллигенция воспрянула. Плюрализм экономический создал материальную основу для плюрализма идейного.

«В Москве поэты, художники, режиссеры и критики дрались за свою веру в искусство с фанатизмом первых крестоносцев, – вспоминал поэт – имажинист Анатолий Мариенгоф. Трибуны для ораторов стояли в консерватории, в Колонном зале бывшего Благородного собрания, в Политехническом музее, в трех поэтических кафе и на сценах государственных театров в дни, свободные от спектакля. Жаждущие найти истину в искусстве широкой шумной лавиной катились по вечерней Тверской, чтобы заполнить партеры, ложи и ярусы. Если очередной диспут был платным, сплошь и рядом эскадрон конной милиции опоясывал общественное здание. Товарищи с увесистыми наганами становились на места билетерш, смытых разбушевавшимися человеческими волнами»²³⁷¹.

Нэп привнес в театральную жизнь коммерциализацию, живинку, упрощение, игру «на потребу». Булгаков жаловался, что театры полны и в них не попадешь, потому что барыги перепродают билеты за баснословную сумму. Чуковский находил, что «психическая жизнь оскудела: в театрах стреляют, буффонят, увлекаются гротесками и проч. Но во всем этом есть одно превосходное качество: сила»²³⁷². Нераскрученная молодежь и многочисленные актеры из провинции пели и плясали по клубам и пивным.

Основания были не только для восторгов. Лето первого года НЭПа стало черной страницей для российской культуры. Символичной была почти одновременная смерть двух поэтов, олицетворявших разные судьбы людей искусства в революции: Николая Гумилева расстрелянного ВЧК, и мучительно угасшего от цинги, астмы и психического расстройства Александра Блока. «Туманное сияние поэзии Блока – и точность, ясность, выведенное совершенство Гумилева. “Левый эсер” Блок, прославивший в “Двенадцати” Октябрь: “мы на горе всем буржуям – мировой пожар раздуем” – и “белогвардеец”, “монархист” Гумилев… Блок, мечтавший всю жизнь о революции, как о “прекрасной неизбежности”, и – Гумилев, считавший ее синонимом зла и варварства» ²³⁷³ (Георгий Иванов). Готовились к отъезду из страны Горький, Ремизов, Белый, Соллогуб. «С необычайной остротой мы переживали и наблюдали конец целой эпохи, – писала Нина Берберова, – и зрелище это вызывало священный трепет, было исполнено щемящей тоски и зловещего смысла»²³⁷⁴.

Начальник иностранного отдела ВЧК Давыдов предлагал захлопнуть для писателей калитку на Запад: «В ИноВЧК в настоящий момент имеются заявления ряда литераторов, в частности Венгеровой, Блока, Соллогуба – о выезде за границу. Принимая во внимание, что уехавшие за границу литераторы ведут самую активную кампанию против Советской России и что некоторые из них, как Бальмонт, Куприн, Бунин, не останавливаются перед самыми гнусными измышлениями – ВЧК не считает возможным удовлетворять подобные ходатайства». Вопросы выезда рассматривало Политбюро. 12 июля 1921 года ПБ разрешили ехать Соллогубу (он так и не уехал, после того как его жена бросилась в Неву), но не позволило Блоку. За того вступились Горький с Луначарским, обратившиеся напрямую к Ленину, в результате чего ПБ 23 июля пересмотрело свое решение²³⁷⁵. Воспользоваться полученным разрешением Блок не успел.

Пока же голод 1921 года стал последним отзвуком катастрофы Гражданской войны и «военного коммунизма». Со второй половины года производство начало, наконец, быстро расти: за 1921 год почти удвоилось производство – с 12,8 % от уровня 1913 года до 23,3 %. Выросли объемы внешней торговли как результат того, что «Россия обросла, если можно так выразиться, целым рядом довольно правильных, постоянных торговых соглашений, представительств, договоров и т. д.»²³⁷⁶

Михаил Булгаков, переселившийся в Москву осенью 1921 года, рассказывал о своих ощущениях: «Знакомств масса и журнальных, и театральных, и деловых просто. Это много значит в теперешней Москве, которая приходит к новой, невиданной в ней давно уже жизни – яростной конкуренции, беготне, проявлению инициативы и т. д. Вне такой жизни жить нельзя, иначе погибнешь… В Москве есть все: обувь, материи, мясо, икра, консервы, деликатесы – все! Открываются кафе, растут как грибы… Цены сообщить невозможно, потому что процесс падения валюты принял галопирующий характер, и иногда создается разница при покупке днем и к вечеру»²³⁷⁷. Нина Берберова в 1922 году приехала в столицу: «Москву я не узнала: теперь это была столица нового государства, улицы были черны от народа, все кругом росло и создавалось, вытягивалось, оживало, рождалось заново, пульсировало»²³⁷⁸. На Болоте работал самый дешевый в Москве рынок, где торговали всякой снедью, «можно было и закусить, например, пирожками с различными начинками, полакомиться другими яствами, изготовленными по древним рецептам. На берегу находилась пристань. С приходом нэпа к пристани стали приставать маленькие пароходики… Когда пароходик выплывал из Канавы на простор Москвы-реки, его окружали лодки, байдарки, шлюпки, моторки и просто “водоплавающие” граждане в разноцветных тряпочных шапочках и без оных»²³⁷⁹.

Но волшебства не произошло, и многие проблемы с введением нэпа в одночасье никуда не делись. На VII Московской губпартконференции в октябре 1921 года Ленин признавал:

– Противоречий в нашей экономической действительности больше, чем их было до новой экономической политики: частичные, небольшие улучшения экономического положения у одних слоев населения, у немногих; полное несоответствие между экономическими ресурсами и необходимыми потребностями у других, у большинства.

Был ли НЭП действительно долговременным политическим поворотом, кардинально менявшим взгляды Ленина на пути построения социализма? Сам он не раз менял свои взгляды и на сроки, и на масштабы «отступления». Пятого ноября Ленин писал в правдинской статье: «Мы отступили к государственному капитализму. Но мы отступили в меру. Мы отступили теперь к государственному регулированию торговли. Но мы отступили в меру. Есть уже признаки, что виднеется конец этого отступления, виднеется не в слишком отдаленном будущем возможность приостановить это отступление». На IX съезде Советов в декабре Ленин подчеркивал, что «эту политику мы проводим всерьез и надолго, но, конечно, как правильно уже замечено, не навсегда»²³⁸⁰.

Когда Ленин вскоре заявит о «приостановке отступления», против этого в среде большевиков никто не возразит.