5.4. О том, что оставалось «за кадром»

Реальное состояние вооруженных сил любой страны – главная цель всех разведок, особенно в ходе войны. Сотни агентов, десятки аналитических центров, отделов и служб трудятся круглосуточно, добывая, сопоставляя и анализируя различные данные с единственной целью – представить реальное состояние дел в действующей армии противника. Причем разведчики стремятся получить всестороннюю информацию. Не только цифры личного состава, поставленного под ружье, вооружения и техники, выпущенной заводами, но и данные об уровне подготовки старших командного состава, офицеров тактического звена, степени обученности поступающего в действующую армию пополнения. Помимо этого скрупулезно ведется учет количества перебежчиков и дезертиров, анализируется национальный состав, изучаются системы и скорость передачи информации и приказов на различных уровнях. Все это позволяет выявить не только материально-технические возможности противостоящей стороны участвовать в затяжном военном конфликте, но и боевой дух войск, уровень дисциплины, трения в среде личного состава на национальной почве, которые можно использовать для снижения боеспособности частей, разложения войск и т. д.

Как ни парадоксально, но для сторон, участвующих в войне, важно надежно скрыть правдивую информацию подобного рода не только от противника, но и от собственного народа. Ибо в армии любой страны во все времена было немало негативных моментов, которые, став известными широким слоям общества, могли повлиять на его моральное состояние: поколебать веру войск в своих командиров, а гражданского населения – в умение и желание военно-политического руководства государства защищать страну. Так было и в годы Великой Отечественной войны. Неудачи, негативные моменты и преступления, происходившие в войсках, а часто и придуманные, активно использовала пропаганда обеих сторон для формирования у советских людей «звериного образа немецко-фашистских захватчиков», а у немцев – «облика недочеловеков (азиатов) с Востока».

Подготовленный в то время специалистами по пропаганде и дезинформации, а затем умело вложенный в головы миллионов людей, этот информационный пласт, с годами обрастая новыми, придуманными уже обычными людьми подробностями, работает и по сей день, продолжает формировать в нашем сознании искаженный до неузнаваемости облик Красной Армии и далекое от действительности представление о том великом и страшном противостоянии СССР и Германии. Реальное же положение дел в войсках противоборствующих сторон и происходившие в них процессы тогда тщательно скрывались, поэтому даже в наше время эти аспекты (в том числе битв и сражений) понять крайне сложно. Документы «о непридуманной войне» сегодня скрыты не столько грифами «секретно», а прежде всего миллионами страниц с сопутствующей боевым действиям информацией, которая двигалась непрерывным потоком между штабами сверху вниз и снизу вверх. И чтобы обнаружить описание интересующего события или хотя бы его отзвук в этих материалах, исследователям необходимо приложить колоссальные усилия, изучая в военных архивах «терриконы» документов.

Но были на войне люди, которым полагалось знать абсолютно все, что происходит в войсках, чтобы принимать меры для исправления негативных тенденций и предупреждать их появление. К узкому числу таких высокопоставленных руководителей в первую очередь относились командующие армиями и фронтами. Среди них был и генерал армии Н.Ф. Ватутин. Ежедневно на его стол ложились десятки донесений, справок и докладов о состоянии и действиях подчиненных войск, порой отдельных красноармейцев и командиров. Причем большинство из них носили оперативный характер. Эта информация требовала принятия немедленных решений, ибо промедление могло негативно повлиять на результат боевой работы частей и соединений фронта.

Помимо ежедневного потока документов, примерно раз в 5 дней, иногда через десятидневку, от различных служб и управлений фронта и армий поступали итоговые доклады и донесения. В них не столько излагались факты и события, сколько подводились итоги боевых действий за определенный период и, что очень важно, отмечались обнаруженные проблемы и намечающиеся тенденции, прежде всего отрицательные. Это позволяло командующему сразу выделять наиболее важные вопросы из общего информационного потока и оперативно реагировать на них, если, конечно, это было в его силах. Именно этот материал в первую очередь стремятся обнаружить историки в архивах. Опуская субъективные оценки и выводы, которые всегда присутствуют в документах подобного рода, можно утверждать: знакомство с комплексом этих материалов действительно позволяет увидеть реальное положение дел в войсках (хотя, возможно, не во всех сферах), в частности Воронежского фронта. Попробуем и мы, опираясь на эти источники, взглянуть на крупные проблемы, возникшие (или обострившиеся) в начале Курской оборонительной операции, и ситуацию в его армиях в первые 5 суток (т. е. в самый тяжелый и ответственный период Курской битвы).

Итак, 9 июля в штаб Воронежского фронта начали поступать первые отчеты, обобщавшие опыт проводимой операции на всех уровнях. Читая их, Н.Ф. Ватутин видел, что, хотя за три месяца оперативной паузы была проведена колоссальная работа по комплектованию и обучению войск, добиться главного – поднять степень их подготовки до необходимого уровня – не удалось. Как известно, бои – мерило всей работы командного состава. Вот и теперь они расставили все на свои места и указали на ошибки, допущенные и в ходе планирования, и во время реализации намеченного руководством фронта и армий.

В первую очередь стали возникать проблемы с управлением. Несмотря на ряд провалов, допущенных за первые два года войны на оперативном уровне, в действующей армии, если не было давления политического руководства, в основном принимались правильные и взвешенные, а порой просто блестящие решения. Например, выбор момента начала контрнаступления под Москвой, Сталинградом или определение места нанесения удара по армии Паулюса. К таким дальновидным и хорошо продуманным решениям можно отнести и переход к преднамеренной обороне весной 1943 г., да и саму систему построения рубежей в районе Курского выступа. Знакомясь со стенограммами переговоров командующего фронтом, нельзя не отметить точность его прогнозов развития оперативной обстановки и действий противника на ближайшие несколько суток. В этот период большинство решений Н.Ф. Ватутина и его штаба по крупным вопросам были взвешенными, дальновидными и полностью отвечали складывающейся ситуации на фронте. Генерал армии в совершенстве владел навыками управления войсками стратегического объединения и, что немаловажно, в ходе боевой работы демонстрировал высокую культуру общения с подчиненными, был корректен и уважал их человеческое достоинство.

Большинство командиров армейского и корпусного звена фронта благодаря своему таланту и боевому опыту тоже вполне соответствовали занимаемым должностям. Однако значительная часть офицеров на оперативно-тактическом и особенно тактическом уровне как Воронежского фронта, так и всей действующей армии в целом, в профессиональном плане была подготовлена слабо. Они не умели быстро и правильно оценивать оперативную обстановку, принимать адекватные решения и своевременно доводить их до войск, налаживать в помощь себе работу штабов соединений и организовывать взаимодействие с соседями. В боевых условиях нередко терялись, проявляя элементарную беспомощность. Это являлось одной из главных причин высоких потерь в войсках, подчиненных им.

Слабым местом командного состава до корпусного звена включительно было неумение организовать взаимодействие всех родов войск в процессе боя. Говоря техническим языком, эти командиры с трудом выстраивали «технологическую цепочку боя» и слабо управляли ее элементами, т. е. частями и подразделениями в процессе «производства». В германской армии тоже существовали подобные проблемы, но вермахт имел больший опыт войны и в нем к обучению офицеров подходили более тщательно, этому придавалось первостепенное значение, как, впрочем, и индивидуальной подготовке солдата. Поэтому его тактические командиры, по крайней мере в ходе Курской битвы, демонстрировали хороший уровень профессионального мастерства. Это позволяло немецким дивизиям и корпусам успешно выполнять задачи силами, значительно меньшими, чем это делали советские, и при этом нести меньшие потери.

Часто подготовка боевых действий в частях и соединениях Красной Армии носила схематичный характер, не отличалась конкретностью, возникавшие вопросы не рассматривались в деталях. Штабы редко прорабатывали несколько вариантов выполнения поставленных задач, мало уделяли внимания «мелочам», которые потом, как правило, «выходили боком» – т. е. не учитывались проблемы, которые могут возникнуть в процессе боя. Командиры соединений, участвовавшие в операции, после постановки задач не собирались, не излагали свои первоначальные решения и предложения, возникавшие вопросы в ходе планирования, а каждый командир решал их самостоятельно, как умел.

Планы боя нижестоящих частей и соединений не проверялись вышестоящими начальниками. Возможно, это покажется невероятным, но встречалось немало случаев, когда при разработке плана крупномасштабных боевых действий управления даже армий не учитывали действия своего соседа по рубежу обороны. В документах лишь отмечалось его наличие и не более. С большим трудом организовывалась боевая работа приданных частей усиления. Со скрипом шло налаживание их взаимодействия с войсками дивизии или корпуса, в которые они были направлены. Особенно много проблем возникало у командования стрелковых дивизий и полков при взаимодействии с танкистами и артиллеристами. Большинство общевойсковых командиров не знали специфики этих родов войск и особенности тактики, что часто приводило к неправильному использованию приданных средств усиления, излишним потерям и невыполнению приказа. Эта крупная проблема встала не в ходе Курской битвы, о ней было известно с 1941 г., но решить ее к началу Курской битвы не удалось. Из приказа НКО СССР № 0263 от 9 апреля 1942 г.: «В ходе войны с особой резкостью вскрылся серьезный недостаток в существующей системе подготовки наших командных кадров. Этот недостаток заключается в том, что наши школы, давая нашим общевойсковым командирам – командирам полков, дивизий, корпусов и командующим армиями – подготовку по пехоте или кавалерии, не дают нашему командному составу подготовки по специальным родам войск (по авиации, артиллерии, танкам и т. д.), в силу этого они не могут выполнять обязанности общевойсковых командиров. Красная Армия сейчас насыщена всеми видами современной боевой техники… На общевойсковом командире лежит задача объединения в бою действий пехоты, артиллерии, минометов, танков и авиации, следовательно, общевойсковой командир наряду с твердыми знаниями общевойсковой тактики должен иметь элементарные знания также в области артиллерии, минометов, танков, авиации, инженерных средств, чтобы на основе этих знаний правильно ставить задачи каждому роду войск и целеустремленно в бою увязывать их действия. Но подготовка именно таких командиров у нас и отсутствует».

Вот лишь один характерный пример того, как использовало танковые соединения командование стрелковых дивизий 7-й гв. А, изложенный командиром 27-й гв. тбр полковником М.В. Невжинским в боевом донесении от 8 июля 1943 г.:

«1. С рассветом 6.7.43 г. 27-я гв. отдельная танковая бригада на основании устного приказа командира 24-го гв. ск действует: (иск.) свх. Поляна, отм. 192.6, отм. 192.8, отм. 140.1, железнодорожное полотно юго-восточнее Ржавкец. Бригада взаимодействует: справа – одним танковым батальоном с 72-й гв. сд, слева – ТБ с 213-й гв. сд.

Бригада вела боевые действия на широком фронте – 12 км, они осуществлялись поротно, из-за чего возникли трудности в управлении бригадой и организации взаимодействия с другими родами войск, а также осуществления службы эвакуации и обеспечения.

2. Действия бригады поротно не дает должного эффекта в ударной силе и маневре, а также оперативно использовать ее на более ответственных участках.

3. Боевые задачи бригада получает устно, без подтверждения письменными приказами. Имелись случаи, когда командиры лично отдают приказы о выполнении боевой задачи без артподдержки и пехоты овладеть рубежом с предупреждением: „Если не овладеешь, то я тебя застрелю“. Такой разговор произошел с командиром 1-го тб и командиром 72-й гв. сд (справка-донесение командира 1-й тб). В результате такого использования бригада несет большие потери и в материальной части, и в личном составе».

Часто организация боя на уровне полка, дивизии и даже корпуса ограничивалась лишь постановкой задач. Старшие командиры не вникали в проблемы частей и подразделений, не стремились помочь им словом и делом, а в случае возникновения вопросов или при затяжке исполнения приказов немедленно переходили на ругань, обвиняя их командование в бездействии, трусости и нерасторопности, грозили Военным трибуналом и даже расстрелом.

На Воронежском фронте ситуация осложнялась еще и тем, что часть командиров дивизий и полков перед началом Курской битвы на эти должности были назначены впервые, в некоторых случаях буквально за несколько дней до начала немецкого наступления, а корпусное звено принимало подчиненные войска уже в ходе оборонительной операции. Поэтому даже те стрелковые корпуса, которые были сформированы еще в мае – июне, не смогли стать полноценными сколоченными боевыми соединениями. Особенно большая ротация комдивов прошла в 6-й гв. А, находившейся на направлении главного удара ГА «Юг». К 5 июля 1943 г. из шести дивизий, входивших в ее состав, в трех командиры были назначены примерно за два месяца, а один – за неделю до начала боев. Причем три соединения, где прошла смена командования, занимали оборону в первом эшелоне армии. Пока эти дивизии оборонялись на подготовленных рубежах, проблемы и шероховатости с управлением частями удавалось в основном снимать без особых последствий. Но результаты боев уже на второй день, 6 июля, особенно в полосе 6-й гв. А, со всей очевидностью продемонстрировали неспособность корпусного звена в полной мере исполнять свои обязанности. Несмотря на относительно неплохую подготовку ряда командиров, общей слаженной работы соединений не получалось. По сути, их штабы выполняли функцию передаточного звена информации и приказов от руководства армии до дивизий и обратно. Причем делали это из рук вон плохо. Какой-либо инициативы, целеустремленности у ряда старших командиров не наблюдалось. Причин этого было несколько, но одна из главных – отсутствие достаточного времени для ознакомления командного состава корпусного управления с подчиненными соединениями. Так, например, управление 48-го ск 69-й А начало принимать дивизии под командование 2 июля, а к исполнению своих обязанностей в полном объеме приступило 4 июля, т. е. после двух суток знакомства с войсками. А приказы о завершении формирования корпусного звена в 7-й гв. А и 40-й А были отданы уже в ходе Курской оборонительной операции.

Отдельный вопрос – качество кадрового состава их штабов. Часто офицеры, неплохо зная свои обязанности теоретически, на практике, в динамичной, напряженной обстановке боя, терялись. Не могли правильно организовать отражение вражеских атак вверенным соединением даже на подготовленных рубежах, адекватно реагировать на складывающуюся обстановку, быстро наладить потерянное управление войсками, установить и поддерживать устойчивую связь с вышестоящим командованием и соседями на флангах, а также налаживать эффективное взаимодействие с ними. Из справки управления контрразведки «Смерш» Воронежского фронта: «8 июля 1943 г. командиры 5-го гв. тк и 10-го тк, будучи вызванными начальником штаба Воронежского фронта генерал-лейтенантом С.П. Ивановым, получили приказ о наступлении на 8.00. По возвращении их на места поступила шифровка, изменяющая время наступления на 9.00. 5-й гв. тк выполнил приказ, продвинулся на 10–15 км, но понес большие потери и возвратился к 16.00 на прежний рубеж. К этому времени поступил приказ, отменяющий наступление в этот день, и, как оказалось, 2-й и 10-й тк, получившие этот приказ своевременно, не приняли участия в наступлении, в результате чего 5-й гв. тк не имел поддержки». Напомню, из упомянутых корпусов лишь 10-й тк имел прямую связь со штабом фронта. Но получив приказ об отмене атаки, штаб 10-го тк соседу об этом не сообщил. Хотя оба соединения готовились действовать вместе и его командованию было известно о проблеме со связью в 5-м гв. тк.

Из-за быстрого перехода Красной Армии на корпусное звено управления (с конца 1942-го и особенно в первой половине 1943 г.) возник острый дефицит старших офицеров и генералов, имевших опыт и способных к работе в штабах такого уровня. Остро эта проблема стояла и в войсках Воронежского фронта. Начальник штаба 40-й А генерал-майор А.Г. Батюня докладывал: «Корпусные управления (армии. – В.З.), сформированные из резерва командного состава НКО, в подавляющем большинстве их командиры не были участниками Великой Отечественной войны, в то же время имели академическую подготовку. Функциональные обязанности штабами были не изучены, а теоретические знания медленно преломлялись к боевой обстановке, отчего в первые дни (операции. – В.З.) управление боевой деятельностью войск осуществлялось плохо и штабу армии целиком и полностью приходилось подменять работу управления корпусов».

Но это были очень крупные, объективные проблемы, и Н.Ф. Ватутин не мог кардинально повлиять на них. Стремясь решить возникавшие в ходе операции трудности с управлением в корпусах, большинство вопросов штабы армий брали на себя, а это, в свою очередь, осложняло их работу, увеличивалась нагрузка на офицеров и средства связи, и, как следствие, снижалась оперативность при принятии и исполнении решений, терялись качество и глубина проработки. Вал текучки настолько захлестывал, что не было времени даже толком проконтролировать отданные приказы и распоряжения.

Вместе с тем обострились проблемы и субъективного характера. Ряд старших офицеров, назначенных на высокие должности, демонстрировали нежелание и неспособность работать на результат. Например, предметом постоянного внимания командующего 6-й гв. А генерал-лейтенанта И.М. Чистякова, а затем и лично Н.Ф. Ватутина стала ситуация в ее обоих корпусах. Уже 7 июля Военный совет фронта был вынужден отстранить сначала временно, а впоследствии окончательно от должности командира 23-го гв. ск генерал-майора П.П. Вахрамеева, войска которого обороняли район Обоянского шоссе и Прохоровское направление, с формулировкой «как не справившегося с работой». Слабая подготовка к этой должности и личная недисциплинированность комкора стали одними из главных причин такого решения.

Не смог наладить слаженную работу управления, установить рабочие отношения с подчиненными дивизиями, да и не проявлял особых усилий и настойчивости для этого начальник штаба 22-го гв. ск полковник И.П. Нагаткин. Все его службы и отделы работали вразнобой. В самые напряженные моменты от корпуса было невозможно добиться ясной и правдивой информации о состоянии дел на рубеже обороны, положении войск и т. д. Сначала в его адрес звучали лишь устные нарекания, но положение не менялось. Из приказа № 0125 по л/с командующего 6-й гв. А от 25 августа 1943 г.: «Начальник штаба 22-го гв. ск…на протяжении всего времени пребывания в этой должности к исполнению своих обязанностей относился недобросовестно, мало уделял внимания вопросам сколачивания отделов штаба корпуса, подготовки штабов дивизий, не вникал в их жизнь, боевую деятельность, не осуществлял контроля за их работой.

Над собой не работает, знаний своих не совершенствует, опыт Отечественной войны не изучает, систематически злоупотребляет спиртными напитками, после чего жалуется на болезнь желудка.

В период проведения корпусом активных боевых операций гвардии полковник Нагаткин проявил полную бездеятельность в руководстве штабом своим, оторвался от штабов дивизий, потерял всяческую ориентировку и не знал действительного положения войск на поле боя, вследствие чего штаб не являлся органом управления командира корпуса в период боев».

Поэтому сразу после Курской битвы были приняты жесткие меры, полковник был снят с должности и направлен в распоряжение Военного совета фронта.

О неоднородности командного состава Красной Армии в профессиональном (качественном) отношении знала германская сторона и, естественно, пользовалась этим. После войны английский военный историк Л.Б. Гарт много часов провел в общении с генералитетом вермахта, значительная часть которого воевала на советско-германском фронте. В этих беседах, естественно, поднимались и вопросы управления войсками. Вот что говорили его собеседники об этой проблеме советских войск. По их мнению, к середине войны советские командиры воевать научились, и эта учеба у них шла довольно быстро. «В ходе войны русские установили чрезвычайно высокий стандарт командира от высшего до низшего уровня, – утверждал один из них. – Отличительной чертой их офицеров была готовность учиться». Однако качество командного звена Красной Армии, по мнению немцев, заметно разнилось между севером и югом советско-германского фронта. На юге были собраны наиболее качественные (т. е. подготовленные, молодые, растущие кадры), чем на севере. Вероятно, это было связано с более активной и значимой боевой деятельностью в ходе всей войны обеих действующих армий именно в южном секторе (центр, юго-запад и юг). А военачальники, воевавшие севернее, по мнению немцев, выделялись несколько иной особенностью, которая, на мой взгляд, в определенной мере была присуща всем командирам РККА, в том числе (если опираться на рассекреченные сегодня материалы) и Воронежского фронта. «Как правило, они (немецкие генералы. – В.З.) высоко оценивали высших и низших офицеров, но среднее звено (т. е. полк – дивизия – корпус. – В.З.) считали ненадежным, – пишет Л.Б. Гарт. – Высшее руководство у русских занимали люди, доказавшие свои профессиональные качества и получившие право принимать самостоятельные решения и отстаивать свое мнение. На низших ступенях лестницы находились младшие офицеры, которые в своей ограниченной сфере проявляли хорошую выучку и тактическую смекалку: некомпетентные там долго не задерживались, становясь очередной жертвой вражеской пули или снаряда, но средние командиры больше, чем в других армиях, были подвержены влиянию иных факторов, не угодить своему начальству они боялись больше, чем встретиться с врагом… Если была организована мобильная оборона, то атак русских обычно можно было не слишком опасаться. Они всегда отличались поистине бычьим упорством, шли в атаку снова и снова. Дело в том, что их командиры постоянно жили в страхе показаться недостаточно целеустремленными, если прекратят наступать». На штабном языке это называлось лобовыми ударами. Простые же красноармейцы о таких командирах говорили более грубо, но оттого не менее точно и емко: «Заставь дурня богу молиться, он весь лоб разобьет». Именно против такого бездумного подхода были нацелены распоряжения и приказы, издававшиеся в это время командованием Воронежского фронта. Вот цитата из одного документа, который в ходе операции был направлен командирам соединений, вплоть до дивизий, и подписанный лично Н.Ф. Ватутиным: «…Силы артогня полностью не используются, артиллерия в динамике боя отстает от пехоты и танков. В дальнейшем не допускать отставания артиллерии. Всякое сопротивление подавлять массированным артминогнем и огнем во взаимодействии пехотного оружия. Отмечается много лобовых ударов и слишком много применяется маневра на окружение противника. Недостатки в тактике действия войск немедленно устранить… Обратить внимание на лучшую организацию взаимодействия огня».

В первые несколько суток Курской битвы в войсках, оборонявшихся в полосе наступления 4-й ТА, эти проблемы накладывались на серьезные объективные трудности, связанные с управлением, прежде всего в 6-й гв. А. Основная причина – сложная конфигурация фронта, которая сложилась 6 июля 1943 г., после прорыва корпуса СС на Прохоровском направлении. В результате фронт обороны армии оказался разорван на несколько частей и единого центра управления создать не удалось. Несколькими дивизиями, которые вместе с войсками 1-й ТА прикрывали Обоянское направление, управлял сам И.М. Чистяков с основного КП, располагавшегося в балке у села Кочетовка, а чаще личными выездами в их полосы. Группой дивизий, удерживавших оборону вдоль р. Липовый Донец, руководил его заместитель генерал-майор П.Ф. Лагутин с ВПУ в селе Сажное. Эти две группы войск были разделены участками соединений 1-й ТА и 69-й А, т. е. войска трех армий перемешались между собой. Поэтому группировки армии Чистякова действовали обособленно друг от друга, и координировать их боевую работу в таких условиях оказалось крайне сложно, еще труднее – поддерживать с ними устойчивую связь и обеспечивать всем необходимым. Кроме того, в некоторых случаях, как это было с 51-й гв. сд, части и самих стрелковых дивизий были разбросаны по всему фронту на расстоянии до 30 км.

В этих условиях были крайне важны слаженность и синхронность в действиях руководства 6-й гвардейской и 1-й танковой. Но, к сожалению, в ходе оборонительной операции их штабам наладить необходимое взаимодействие не удалось. Сражаясь на одном боевом участке, их командование не смогло выстроить эффективной системы взаимоотношений ни между своими дивизиями и корпусами, ни между армейскими управлениями. Очень часто оба объединения действовали по принципу «каждый за себя». Вот что докладывал офицер Генштаба при штабе 6-й гв. А об их уровне взаимодействия: «В боевых порядках армии действовала 1-я ТА, но штабы армий не стремились к получению постоянной взаимной информации, в результате взаимодействия пехоты и танков было недостаточно. Все карты оперативного отдела штаба армии не имели боевых порядков 1-й танковой армии, поэтому затруднялось обеспечение стыков между соседними соединениями и даже приводило к напрасным жертвам».

Подобная проблема, хотя и в меньших масштабах, в это же время возникла и в 1-й ТА. На ее правом фланге и в центре полки и бригады 6-го танкового и 3-го механизированного корпусов, а порой и их батальоны, были густо перемешаны друг с другом и с частями двух дивизий 22-го гв. ск, а также с войсками 38-й и 40-й А, прибывавшими на усиление. Выдвинутые в полосу 3-го мк, танковые бригады 6-го тк имели двойное подчинение. Чтобы произвести необходимую перегруппировку сил или отвести подразделения на подготовленный рубеж, комбриги были вынуждены в ходе боя, когда каждая минута на счету, связываться со штабами обоих корпусов и испрашивать разрешение обоих комкоров. По такой же схеме шла работа и при передаче своих приказов и распоряжений в адрес командиров корпусов. В условиях нехватки радиостанций и плохой работы проводной связи значительная часть нужных войскам решений заранее обрекалась на провал.

Танковые армии однородного состава для Красной Армии в это время были формированием новым, поэтому при их создании ряд важных моментов оказался упущенным или до конца не продуманным. В результате, когда 1-я ТА для удержания Обоянского и Прохоровского направлений с 7 июля 1943 г. взяла на себя функции общевойсковой, она не имела для этого не только необходимых сил, но и средств обеспечения, в первую очередь средств связи и личного состава в штабах всех уровней. Например, к июлю 1943 г. штат командующего артиллерией танковой армии относительно общевойсковой был сокращен более чем на 50 %, а в ходе Курской оборонительной операции 1-я ТА получила в два раза больше артчастей и соединений, чем 6-я гв. А имела перед началом немецкого наступления. Принять эти силы, как требовали директивные документы, выстроить систему управления ими, а главное, эффективно их использовать ни М.Е. Катуков, ни командующий артиллерией 1-й ТА и его штаб были не в состоянии. Хотя полковник И.Ф. Фролов и его подчиненные делали для этого все возможное. «На протяжении нескольких дней боев, – отмечал командующий, – в штабе артиллерии оставался лишь один оперативный работник, остальные командиры находились непрерывно в частях».

Тем не менее о прибытии на участок обороны ряда артполков усиления командование артиллерии узнавало, когда у них заканчивались боеприпасы и их представители приезжали на армейские склады за снарядами. Понятно, что в таких условиях было невозможно создать централизованное эффективное управление артиллерией армии, поэтому артсредствами в основном управляли старшие начальники на боевых участках, где развертывались прибывавшие полки.

Значительно большей проблемой стало отсутствие единой, гибкой и многоканальной системы связи в звене армия – корпус – бригада. Дело в том, что после выхода 1-й ТА на вторую армейскую полосу ее штаб с обоими передовыми корпусами (6-й тк и 3-й мк) немедленно установил все виды связи, в том числе и проводную общеармейскую, и связь штаба артиллерии. Однако уже через сутки боя, 7 июля, в результате вклинивания немцев на участке 3-го мк проводная связь была снята из-за угрозы полного уничтожения кабельных линий. А с подошедшим на Прохоровское направление 31-м тк, как указано в отчете штаба армии, связь в полном объеме вообще не устанавливалась из-за «неумения начальника связи корпуса организовать ее в реальных условиях сложившейся боевой обстановки», плохой подготовки батальона связи и высокой динамики боев. Таким образом, устойчивая многоканальная связь была лишь со штабом 6-го тк, связываться же с корпусами Кривошеина и Черниенко, а также их управлениям со своими бригадами с каждым днем становилось все сложнее. Из-за господства люфтваффе армейский авиаполк связи использовался ограниченно. Из-за этого в штабах катастрофически не хватало автотранспорта, тем не менее именно офицеры связи были наиболее надежным средством управления войсками в критические моменты при доставке важных приказов и распоряжений исполнителям. Основным же каналом передачи и получения оперативной информации в войсках, оборонявших Обоянское и Прохоровское направления, стало радио, но уже в первые дни в процессе боя часть радиостанций в штабах соединений и даже у их командиров вышла из строя. Например, 7 июля в районе села Яковлево был подбит радийный танк командира 3-го мк, были разбиты радиостанции штаба 1-й и 3-й мбр. Выступая на совещании по итогам Курской битвы перед командным составом 1-й ТА, генерал-майор С.М. Кривошеин отмечал: «Управление в корпусе было организовано через командный и наблюдательный пункты. В мою оперативную группу на НП входили представители от оперативного и разведотделов, а также офицеры связи корпуса, частей и соединений, представители шифротдела, связи и две радиостанции. При отдаче распоряжений и получении информации широко применялся вызов командиров к радио. Но обеспечение корпуса рациями РСБ совершенно неудовлетворительное. Наличие в каждой бригаде по одной рации РСБ позволяет иметь твердую, устойчивую штабную связь, но отсутствие второй рации РСБ у комбрига не давало возможности установить командирскую связь между командиром бригады и командиром корпуса. Рация Р-9 на танке комбрига на практике работает надежно только на расстоянии 4–5 км, поэтому в основном связь командира корпуса и командира бригады велась по штабной линии.

Расчет радиосредств с нагрузкой на каждую радиостанцию 2–3 абонента себя не оправдал….запаздывали срочные сообщения от командиров бригад….В корпусе необходимо иметь не менее 8 радиостанций РСБ, из которых минимум две смонтированные на танках, а остальные на „Виллисах“».

Тяжелое положение сложилось и в 31-м тк. Штаб 1-й ТА был вынужден срочно сформировать группу из четырех радиостанций большой мощности типа РАФ и направить в корпус. Это в определенной мере выправило ситуацию в звене корпус – армия, но полностью отладить связь внутри соединения Черниенко на уровне корпус – бригада – батальон до конца операции так и не удалось. А 13 офицеров связи, положенных по штату оперативного отдела 1-й ТА, полностью решить проблему не могли, так как в особо напряженные моменты рассылались для встречи частей и соединений, двигавшихся из 38-й и 40-й А. Особенно тяжелая ситуация со связью сложилась 8 и 9 июля. Генерал-майор М.А. Шалин был вынужден направить в войска не только офицеров связи и оперотдела, но весь состав штаба артиллерии для встречи и развертывания подходивших иптап и иптабр, а оставшаяся часть оперативного отдела и еще ряд офицеров других отделов были задействованы на передовой для отслеживания оперативной обстановки и передачи сведений в управление.

В этот момент большую нагрузку приняла на себя оперативная группа при командующем армией и его узел связи. М.Е. Катуков лично разыскивал снявшиеся с прежних мест по тревоге, под угрозой захвата, штабы корпусов и бригад, устанавливал с ними связь, уточнял оперативную обстановку и тут же отдавал приказы. К сказанному добавлю, что не всегда устойчиво работала связь и с 6-м тк, бомбежки стали главной причиной ее нарушения. В отчете армии указывается, что в светлое время суток в среднем отмечалось до 18 порывов армейских линий на смежных участках и до 3 – в ночное. Кабельно-шестовые линии рвались сплошными кусками одновременно на протяжении до 3 км. Еще до начала боев по приказу Военного совета фронта из-за проблем с пополнением командование 1-й ТА перевело в тыловые части и подразделения, в том числе и батальоны связи, пожилых (50–53 года) красноармейцев, что заметно снизило оперативность наведения линий связи и их работу в процессе эксплуатации.

Вместе с тем не до конца отработанная система управления внутри 1-й ТА осложнялась отсутствием должного взаимодействия танковых и мехбригад со стрелковыми дивизиями 6-й гв. А. 90-я гв. и 67-я гв. сд вели боевые действия согласно распоряжений и приказов 22-го гв. ск и 6-й гв. А, а о том, насколько согласованно работали эти штабы, уже говорилось выше. Поэтому в случае отхода какой-либо части или соединения на общем фронте двух армий соседи из другой армии, как правило, узнавали об этом последними, да и то от противника, который неожиданно из полосы соседа наносил им фланговые удары.

Помимо перечисленного, серьезные проблемы возникли и с командирами тактического звена войск Воронежского фронта. Их низкая теоретическая подготовка и незначительный практический опыт, особенно в звене полк – батальон, отрицательно сказывались на работе штабов, их оперативности, ответственности, глубине оценки ситуации и адекватности принимавшихся решений. Откровенно плохо была налажена работа по сбору и передаче текущей и разведывательной информации. Не было дня, чтобы командиры соединений, начальники штабов, оперативных отделов и управлений всех уровней не направляли подчиненным грозных указаний и распоряжений: прекратить волокиту и заняться работой – систематически собирать, обрабатывать и своевременно докладывать данные о действиях своих подразделений и войск противника. Нередко вышестоящее командование сутками не могло добиться внятного доклада об обстановке на многокилометровых участках обороны. Комкоры и комдивы были вынуждены высылать офицеров связи (штат которых, естественно, не резиновый) в те дивизии и полки, где командиры, имея все средства под рукой, безответственно относились к своим прямым обязанностям, а нередко игнорировали приказы и просто хитрили при передаче объективной и всесторонней информации наверх.

В результате старшие офицеры и генералы корпусных и армейских управлений, бросая все, ехали на передний край, чтобы разобраться в происходящем. А донесения отдельных командиров были похожи на творение прозаика, а не на боевой документ. Это относится как к их содержанию, далекому от реальности, так и к языку, в котором вместо точных и лаконичных фраз встречались выражения «сражались как богатыри», «многочисленный противник уничтожен», «противнику нанесен значительный вред, его потери уточнить невозможно из-за занятия им поля боя». Приведу выдержку из распоряжения начальника штаба 71-й гв. сд подполковника П.И. Любомудрова, в котором он дает красноречивую характеристику работы своих подчиненных:

«1. В результате напряженных боев с 4.7 по 7.7.43 г. части дивизии проявили исключительный героизм при отражении вражеских атак, однако ряд грубейших недостатков в боевой деятельности войск часто приводит к нехорошим последствиям, а подчас ставит войска в тяжелые условия ведения боя. К таким недочетам относятся:

а) Несвоевременная информация об обстановке нижестоящего штаба дивизии, а подчас совершенно не информируют об обстановке, особенно соседних частей. Так, например, 219-й гв. сп отдал противнику выс. 235.6 и об этом не донес, 213-й гв. сп допустил выход 2-х батальонов противника к Дмитриевке и донес только тогда, когда создалась угроза захвата противником Дмитриевки. Указанное явление не дает возможности командованию дивизии своевременно влиять на ход боя.

б) Штабы полков не ведут разведку, в силу чего не вскрывают своевременно намерений противника, из-за чего при действиях противника сталкиваются с целым рядом неожиданностей и внезапностей.

в) Плохо организовано взаимодействие со средствами усиления и поддерживающими средствами, командиры частей зачастую не знают, кто находится от них справа, слева и сзади, кто и какие задачи выполняет, а потому не могут правильно использовать общее усилие по уничтожению врага.

г) Силы врага, как правило, переоцениваются при явной недооценке своих войск; как правило, там, где наступает рота, считают, что наступают батальоны, требуется поддержки огня РС, в то время как для надежного уничтожения или подавления вполне достаточно своих огневых средств.

д) Частые смены КП и НП частями без разрешения штадива не обеспечивают непрерывной связью штабы полков со штабом дивизии, что может привести к полной потери связи.

е) Командиры частей при введении в бой своих резервов для восстановления сил положения после выполнения их задач на свое место не отводят, и командиры частей остаются без резерва, а стало быть, в необходимых случаях не имеют средств, для того чтобы повлиять на исход боя.

ж) О понесенных потерях за день в живой силе и технике, о боеготовности и безопасности части командиры частей не доносят, ставят командование дивизии в затруднительное положение при принятии решения.

з) При изменении в расположении боевых порядков, при смене рубежа командиры частей не представляют схем расположения частей, очевидно, не требуют указанных схем от подчиненных им подразделений, а поэтому сами подчас не знают истинного положения своих подразделений в той или иной обстановке, что приводит к исправлению принимаемых решений и неправильному использованию последних в бою».

Особая тема – деятельность разведорганов в звене: бригада – дивизия – корпус. Вообще работа войсковой разведки Красной Армии к этому моменту была еще не налажена должным образом. Главная проблема – кадровое обеспечение. Даже в штабах армий разведподразделения не были полностью укомплектованы хорошо подготовленным личным составом. Командованию не удавалось сформировать и поддерживать стабильный состав опытных командиров-разведчиков во всех разведотделах соединений. Схожие проблемы существовали и в управлениях самого штаба Воронежского фронта. Судя по обнаруженным документам, в работе по организации разведки здесь отсутствовал системный подход. В ряде случаев как к комплектованию разведподразделений личным составом и материально-техническими средствами, так и к подбору, подготовке, обучению и сбережению офицеров-разведчиков относились откровенно наплевательски. Такое нетерпимое положение дел в войсках действующей армии давно беспокоило Генеральный штаб, и его руководство пыталось выправлять положение. Например, 5 января 1943 г. заместитель начальника Управления войсковой разведки генерал-майор Л.В. Онянов направил начальникам штабов и разведывательных управлений, отделов фронтов и армий следующее письмо:

«1. Практика показывает, что с началом активных боевых действий наших войск разведотделы штабов фронтов и армий теряют между собой взаимную связь. Вместо того чтобы своевременно поступившие сведения войсковой разведки помогали командованию и Генеральному штабу предвидеть характер действий противника, они (сведения) из-за опоздания становятся малоценными, отсюда оперативная разведка лишает фронт и Генштаб возможности анализировать обстановку.

2. До сих пор остается положение, когда дивизии противника при стабильном положении фронта не отмечаются в течение 15–30 дней, а во время наступления оказывающие сопротивление части противника не опознаются в течение 1–2 суток.

Необходимо:

1. Обеспечить возможность регулярной связи между разведотделами штабов и армий, выделив для этого положенное время пользования прямым проводом и телефонами, но не реже трех раз в сутки.

2. Кроме того, начальникам разведотделов штабов фронта и армии использовать для связи все дублирующие и дополнительные средства (авто и мотоциклы)

3. Помня, что действующий перед ними противник обладает большой маневренностью, необходимо не реже одного раза в течение 3–5 дней проверять наличие дивизии противника перед фронтом. Для быстрого установления нумерации частей противника на поле боя выделить группу захвата пленных и сбора документов у убитых и раненых, добиться беспрерывности деятельности этой группы».

Перечисленные в письме проблемы и недочеты были характерны и для войсковой разведки Воронежского фронта. В первую очередь это касалось разведотделов штабов родов войск. На протяжении нескольких месяцев они не были полностью укомплектованы, разведданные в необходимом объеме не собирались и не систематизировались, практически не велось обобщение боевого опыта. Командование родов войск фронта, и прежде всего БТ и МВ, не оказывало необходимую помощь корпусам и армиям в налаживании работы разведки, проявляло инертность и безынициативность. В аналитические подразделения нередко попадали люди случайные, не имевшие ни навыков, ни способностей к ее выполнению. В разведывательных отделах (отделениях) штабов всех уровней наблюдалась большая текучка кадров. Были случаи, когда начальники разведорганов даже корпусов менялись по несколько раз в месяц. Ряд начальников штабов соединений, в обязанности которых входил сбор информации о противнике, без должного внимания относились к проблемам и нуждам офицеров-разведчиков. Приведу выдержку из докладной записки начальника разведотдела штаба БТ и МВ Воронежского фронта подполковника П.И. Шульженко:

«1. Приказ НКО № 0072 от 19.04.43 г. о мероприятиях по улучшению разведдеятельности войск Красной Армии в бронетанковых и механизированных войсках Воронежского фронта не выполняется. Причиной всему являются:

а) безответственность и попустительство со стороны начальника штаба БТ и МВ фронта полковника Маряхина, начальников штабов БТ и МВ армий, отдельных начальников штабов тк, мк, танковых бригад и их командиров. Нежелание с их стороны по-настоящему руководить разведкой, по-отцовски проявить заботу в воспитании кадров разведчиков.

б) не предоставляют условий и материальных возможностей начальникам разведки (снизу доверху) руководить и своевременно контролировать ход боевой деятельности подчиненных разведорганов и разведподразделений. Кратко приведу несколько примеров:

По правилам военного времени все войска, находящиеся в первой и во второй линии обороны, всеми способами должны добывать сведения о противнике, изучать его оборону, знать намерение противника и доносить об этом вышестоящему штабу. Однако среди бронетанковых войск нашего фронта дело обстоит иначе. Табель срочных донесений по противнику уже 3 месяца штабами БТ и МВ армий, штабами танковых бригад и отдельных танковых полков не выполняется. Обследованием войск установлено: штабы БТ и МВ армий, штабы танковых бригад, отдельных танковых полков совершенно не занимаются изучением противника, не знают и не хотят знать систему его противотанковой обороны даже на вероятных своих направлениях. Спрашивается: о чем же они будут докладывать вышестоящему штабу? Практика боев с противником показала, что из-за этого безобразия танковые войска действуют вслепую и несут ненужные потери. Я не раз обращался к полковнику Маряхину с требованием заставить нижестоящие штабы танковых войск и их командиров по-настоящему заниматься разведкой. Всех виновных в нарушении приказа НКО № 0072 строго наказать, однако на этот счет ответы поступили: основные наши войска находятся в резерве и требовать от них какие-то разведсводки не нужно. И прочее. Это значит, что не нужно заставлять штабы изучать и знать противника?

2. Проводимые мероприятия по оздоровлению разведдеятельности в бронетанковых войсках, как правило, начальником штаба Маряхиным не поддерживаются, а, наоборот, прямо или косвенно с его стороны игнорируются. Так, например, согласно директиве № 1102660 от 2.5.43 г. штаба ГУ БТ и МВ КА к 1.7.43 г. штабом БТ и МВ КА выпускается наставление по разведслужбе в бронетанковых и механизированных войсках Красной Армии. Эта директива обязывала всех начальников штабов бронетанковых войск под их личную ответственность и при непосредственном участии составить проектные материалы, привлекая для этой цели командиров всех степеней, имеющих богатый опыт Отечественной войны, и в срок обобщенный и тщательно обработанный материал представить по назначению.

Чувствуя попустительство по части разведки со стороны Маряхина, все штабы БТ и МВ армии и танковых корпусов указанный материал представили в штаб БТ и МВ фронта недоброкачественный и с опозданием на 5 суток. Данный материал составлен (сверху донизу) только работниками разведотделов, подчас не имевшими никакого практического опыта в боевой работе. Бронетанковые войска 40-й армии и их штаб никакого участия в составлении материала для указанного наставления по разведслужбе не принимал, так как на полученной директиве командующий БТ и МВ армии генерал-майор танковых войск Иванов наложил резолюцию своему начальнику штаба: „Доложите Маряхину, что у нас некому составлять материал по разведке“. На этом реализация директивы в войсках армии была закончена. Узнав об этом безобразии, я доложил Маряхину и просил принять соответствующие меры, однако и на этот раз никаких мер не принято.

3. Разведотделам и разведподразделениям в частях и соединениях фронта со стороны штабов и отдельных командиров не отдается должного внимания в деле их дальнейшего воспитания и роста. Все отдано на совесть и инициативу начальников разведки, которые в силу своей неопытности и недостаточной своей подготовленности не в состоянии поднять на должную высоту разведслужбу корпуса – бригады.

Имеют место случаи нетерпимого отношения к командирам. Так, например, в 5-м гв. Стк только с 1 мая по 14 июля сего года командование корпусом отстранило от работы трех начальников РО штаба данного корпуса – подполковника Водейко, майора Поветкина, майора Ефремова, как не справившихся со своими обязанностями. Дело не в том, что Водейко, Поветкин и Ефремов плохие командиры-разведчики, а дело в том, что ими никто по-настоящему не руководил и не заботился о дальнейшем их воспитании. На днях я тщательно обследовал условия работы РО 5-го гв. Стк и установил, что работники отдела при оказании им повседневной помощи со стороны начальника штаба корпуса со своими обязанностями блестяще могут справиться, однако этой помощи и руководства со стороны штаба нет. РО – самый неавторитетный отдел в корпусе, никакого ему предпочтения не отдается. Для проверки разведподразделений бригад работники РО выходят на дорогу, останавливая попутные машины для того, чтобы добраться до бригады, так как для этой цели, как правило, штаб подвижных средств не выделяет. И только после моего вмешательства в распоряжение РО выделили один мотоцикл – одноместный без коляски, которым РО не могут управлять.

Подобные материальные условия в работе РО имеют место в остальных частях и соединениях бронетанковых войск фронта.

Не в лучших материальных условиях и я, как начальник РО штаба БТ и МВ фронта, провожу свою работу. Не всегда представляется возможность своевременно выезжать в войска для проверки и контролирования хода боевых действий разведорганов и разведподразделений, так как по делам разведывательной службы почти никогда транспорт мне не предоставляется, а только приходится использовать попутные машины. Зато начальник штаба полковник Маряхин сверх всякого штаба имеет лично у себя две машины и один мотоцикл.

4. В своем приказе № 0072 Народный комиссар обороны Маршал Советского Союза тов. Сталин категорически запретил использовать не по назначению командиров-разведчиков, однако несмотря на это в бронетанковых войсках Воронежского фронта из-за такого отношения к разведслужбе и командирам-разведчикам со стороны перечисленных лиц и штабов продолжается разбор квалифицированных кадров разведчиков. Командиры-разведчики изыскивают всякие способы для ухода с разведработы на другие должности. Так, только за последние 1,5 месяца два квалифицированных командира-разведчика ушли на другую работу (майор Поветкин, капитан Шабалов), в то время когда фронту недостает нескольких командиров-разведчиков…

Почти весь период зимнего наступления войск фронта подчиненный мне отдел состоял из начальника РО – меня и переводчицы, т. е. был укомплектован на 40 %. Напряженная боевая работа заставляла меня неоднократно ставить вопрос перед начальником штаба Маряхиным об укомплектовании РО. Но, несмотря на все возможности, отдел остался в прежнем составе вплоть до окончания операции. Подобные условия боевой работы мне создал полковник Маряхин, причем сознательно, и в период наступления немцев на Белгородском направлении с 5.7.43 г. один из моих помощников был послан на период боев в танковый корпус в качестве офицера связи, второй помощник с 5.7 по 12.7 работал в комиссии по проверке секретного делопроизводства. Причем надо отметить, в комиссии работал один он, не считая начальника секретного сектора, старший мой помощник до 12.7 отсутствовал по уважительной причине. Я обратился к Маряхину – как же, мол, быть? При полном моем желании и максимальном напряжении сил я не в состоянии один по-настоящему охватить всю работу в такой напряженный период. Ответ последовал – справишься. Да, как видно, разведслужба и все вытекающие отсюда неприятные последствия Маряхина не касаются.

Все мои попытки и требования прекратить подобное безобразие по части разведки ни к чему не привели, кроме как к обострению взаимоотношений с начальником штаба полковником Маряхиным.

Я пытался не раз докладывать о подобных нетерпимых безобразиях еще бывшему командующему БТ и МВ фронта генерал-майору т/в Радкевичу, который неохотно выслушивал мои доклады, направлял меня разрешать эти вопросы к начальнику штаба, считая, что все это мелочи, по которым я не могу договориться с Маряхиным».

На первый взгляд, этот документ может показаться кляузой на начальника, с которым подполковник не смог установить рабочие отношения. Но высказанные в докладной проблемы практически полностью были повторены в директиве командующего БТ и МВ Красной Армии генерал-полковника Я.Н. Федоренко по итогам летнего и осеннего периода боев, которую он направил в действующую армию в октябре 1943 г. Следовательно, подобное отношение к разведслужбе было характерно не только для Воронежского фронта.

В ходе Курской битвы у советской войсковой разведки отмечалась еще одна негативная особенность, снижавшая ее эффективность, – склонность к преувеличению сил противника. Правилом «лучше прибавить, чем недосчитать» руководствовались все ее подразделения. Зная это, некоторые командиры не доверяли информации, собранной разведкой, и действовали на свой страх и риск. Среди командиров встречалось немало и тех, кто просто не умел эффективно использовать разведданные в боевой работе. Вот документ, который ярко демонстрирует систему работы разведки основного соединения армии Катукова – 3-го мк в самый напряженный и драматический момент оборонительной операции фронта – с 6 по 15 июля 1943 г. Это докладная записка офицера РО 1-й ТА майора Осауменко, который находился в этот период в штабе корпуса, на имя начальника 1-го отделения разведотдела штаба 1-й ТА подполковника Андриянова:

«1. С началом ввода корпуса в бой с наступающим противником постоянной, нормальной связи РО корпуса со штабами бригад или, вернее, с помощниками начальников штабов по разведке и разведподразделениями не имел. В результате отсутствия нормальной связи Управление или, вернее, руководство РО корпуса разведдеятельностью бригад осуществлялось плохо.

Помощники начальников штабов бригад, хотя и организовывали разведку в процессе боя, высылали дозоры, вели наблюдения и имели значительные данные о противнике, его группировке и действиях перед бригадами, но эти данные не обрабатывались и в РО корпуса своевременно не передавались. В лучшем случае эти сведения попадали в оперативный отдел бригады, а последний передавал их в оперативный отдел штаба корпуса устно, по телефону или зашифрованными по радио в общем боевом донесении. Эти сведения в РО корпуса не попадали. РО корпуса связи с оперативным отделом как следует не налаживал, в результате зачастую не был в курсе обстановки на поле боя.

2. Разведбатальон РО корпуса использовался начальником РО исходя из обстановки, но должного эффекта высылаемые разведорганы не дали для штакора. Из-за плохой организации связи донесения и результаты разведки представлялись несвоевременно (или, вернее, редко). Больше всего докладывались данные о результатах разведки после возвращения группы с выполнения задания.

3….Несмотря на то, что в РО корпуса количество работников составляет положенное по штату и обязанности по штату распределены, работники отдела не стремились работать так, как требовала того обстановка. Не было стремления организовать работу так, чтобы как можно больше давать сведений о противнике своевременно кому положено, их обрабатывать и передавать в РО армии.

Имелись факты, что захваченные документы противника на поле боя у подбитого танка по несколько часов, а то и суток находились то в оперативном отделе, то в отделе контрразведки. Но и после того как эти документы попадали в РО, их отправляли в РО армии через ПСД, в то время как эти документы необходимо было направлять срочно нарочным.

Ввиду перегрузки телефонной сети связи РО корпуса с РО армии связь держать было трудно. Такие средства связи, как мотоцикл, мотоциклетный батальон РО корпуса не использовал.

Плохо был организован даже такой вопрос, как отдых работников РО корпуса. С началом боевых действий в течение двух суток никто из работников РО штакора не отдыхал, а после имел место случай, что, выбившись из сил, на некоторое время засыпали все, не оставив ни одного дежурного работника у телефона. И к тому же несколько дней телефон отдела не был подключен в сеть, и разговоры велись с аппарата оперативного отдела». Сразу отмечу, это не документ какого-либо расследования, и тем более он не имел цели опорочить кого-либо. Докладная найдена в обычном деле Разведотдела армии, она явно носит информативный характер и готовилась для того, чтобы руководство разведки армии имело представление о стиле работы разведки корпуса, его проблемах и слабых местах.

Не лучшим образом была налажена работа по изучению противника и в 6-й гв. А. Офицеры РО ее корпусов в основном занимались наблюдением за неприятелем и полем боя, о какой-либо системной работе в тылу врага речи не было. Так, командир 22-го гв. ск генерал-майор Н.Б. Ибянский после завершения первой фазы Курской битвы был вынужден обратиться к командарму И.М. Чистякову с просьбой о замене начальника разведки. В своем представлении он отмечал, что майор Б.И. Дубнер проявил себя безынициативным и неэнергичным руководителем, не занимался организацией службы и не оказывал должной помощи командиру корпуса. Дело в том, что начальник штаба этого соединения даже в ходе боев периодически входил в запой, поэтому надеяться на какую-либо эффективную работу отделов штаба не приходилось. Это лишь небольшая часть того огромного информационного потока, который получал Н.Ф. Ватутин.

Принимались ли какие-либо меры к коренному изменению сложившейся ситуации? Попытки были, и не однажды, пример тому приказ НКО № 0072, но, к сожалению, как показали события, ни до начала Курской битвы, ни сразу после завершения кардинальных изменений в вопросе совершенствования войсковой разведки добиться не удалось. А по некоторым направлениям ситуация даже ухудшилась, несмотря на то, что этим вопросом весной 1943 г. занимался лично И.В. Сталин.

Уже на третий день Курской оборонительной операции серьезной проблемой стали чрезвычайные происшествия в войсках на переднем крае. Из-за неувязок между командованием разных частей и соединений, ошибок, а порой из-за разгильдяйства, безответственности и халатного отношения к своим обязанностям подразделения фронта начали вступать в бой между собой. Особенно этим грешили танкисты и летчики. С увеличением плотности войск на участках обороны 1-й ТА, 6-й гв., 7-й гв. и 69-й А за счет прибывавших полков и бригад из 38-й, 40-й А и резерва количество боестолкновений сразу увеличивалось в разы, а налеты авиации на позиции собственных войск росли подобно снежному кому.

Первые два боя с человеческими жертвами между танковыми подразделениями фронта произошли уже 7 июля 1943 г. В сумерках во время марша 192-й отбр через излучину р. Пена (левый фланг 1-й ТА) экипаж Т-34 191-го батальона 200-й тбр 6-го тк, занимавший здесь оборону, уничтожил танк М3с ее 417-го тб, которым командовал лейтенант Фатахов, а второй – подбил. Погибли механик-водитель и радист, был легко ранен командир первой машины, убит командир второй – лейтенант Матюшенко. При расследовании выяснилось, что танкисты «тридцатьчетверки» 200-й тбр перепутали американские боевые машины с немецкими и, решив, что произошел прорыв, открыли прицельный огонь, хотя колонна 192-й отбр шла с их тыла, где противника быть не могло.

Второе ЧП произошло в полосе 7-й гв. А. Здесь бой разгорелся днем и между частями, которые друг другу были известны. Из донесения командира 262-го отпп: «В 21.00 6.7.43 г. из-за отсутствия пехоты 81-й гв. сд танки 1-й роты в количестве 4 КВ сменили рубеж обороны и перешли в район Большая Игуменка. В 12.00 7.7.43 г. артиллерия 81-й гв. сд открыла огонь по танкам 1-й роты. В результате массированного артиллерийского противотанкового огня со стороны противника и своей артиллерии 3 танка 1-й роты были разбиты. Убито среднего комсостава: командир танка лейтенант Гуров, командир танка лейтенант Пинарский, младшего начсостава: старший сержант Ковалев, гв. старшина Дюбин. Тяжело ранены: лейтенант Шамаров, старшина Елин, младший механик-водитель. Разыскиваются: командир роты ст. лейтенант Белов с машиной, командир роты ст. лейтенант Косенов».

В последующие дни число подобных происшествий выросло в несколько раз, а вместе с ними и жертвы. Как уже отмечалось, утром 8 июля 100-я тбр вступила в бой со все той же 192-й отбр и одновременно с подразделениями 242-й тбр родного 31-го тк. Причина та же: сначала спутали американские танки с немецкими, а затем, вероятно, в горячке боя не поняли, что бьют уже и по «тридцатьчетверкам». А во второй половине этого же дня 99-я тбр 2-го тк атаковала с тылу подразделения 285-го сп 183-й сд 69-й А, которые находились в траншеях первой линии, обороняя ближние подступы к станции Прохоровка (8 км западнее). Здесь уже счет погибших и раненых шел на десятки. 2-й тк не был передовым, но и в хвосте не плелся. За участие в разгроме противника на Огненной дуге комкор А.Ф. Попов будет награжден орденом Красного Знамени, а в сентябре 1943 г. корпус (в том числе и 99-я тбр) станет гвардейским. Поэтому организация боя его войск в это время ненамного отличалась от системы подготовки боевых действий других подвижных соединений Красной Армии. Например, в тот же день, 8 июля, на другом участке фронта, в полосе 6-го тк, произошло схожее происшествие. Под огнем собственной артиллерии погиб один из танковых асов армии Катукова, командир роты 200-й тбр ст. лейтенант Я.Т. Кобзарь, экипаж которого только за один день, 8 июля, подбил и уничтожил 17 вражеских танков. А до этого на его личном счету числилось 7 немецких танков. Из донесения начальника политотдела 1-й ТА полковника А.Г. Журавлева: «…Следует отметить, что в некоторых частях из-за отсутствия четкой согласованности в боевых подразделениях были случаи открытия огня по своим танкам. Например, отважный командир роты Кобзарь, уничтоживший со своей ротой 20 танков противника, 8 июля в 21 час, после боя, стал подниматься в гору по направлению своих частей. Орудийный расчет одной из батарей принял танк Кобзаря за неприятельский, без команды открыл по нему огонь, в результате чего Кобзарь был убит».

Однако эти происшествия не идут ни в какое сравнение с ошибками, которые допускали летчики 2-й ВА. Первые налеты Ил-2 на позиции своих войск были отмечены тоже 7 июля. В донесении командира 148-го отп 7-й гв. А указано, что в 11.00 штурмовая авиация при поддержке истребителей бомбила и обстреливала его роты у выс. 191.8, а также район расположения бригад 2-го гв. Тацинского танкового корпуса. На следующий день экипажи 1-го шак вновь прошлись огнем из бортового оружия по боевым порядкам Тацинского корпуса, а затем переключились на бригады 3-го мк. 9 июля отдельные ошибки пилотов слились в сплошной поток бомбоштурмовых ударов по соединениям 1-й ТА и 6-й гв. А на Прохоровском и Обоянском направлениях. Но если штурмовку войск на переднем крае можно было объяснить высокой динамикой боя, за которой не успевали следить штабы авиачастей, и отсутствием сети авианаводчиков, то причину бомбардировок объектов в собственном тылу на расстоянии почти сотни километров от линии фронта понять трудно. Приведу несколько сообщений, поступивших в штаб Воронежского фронта только за 9 июля:

– 5.20. 8 Ил-2 штурмовали 26-ю гв. тбр 2-го гв. Ттк (убит 1 человек, ранено 12) в районе с. Озерово, а также штаб этого корпуса в селе Сажное;

– 5.50. 5 Ил-2 обстреливали из пушек, пулеметов и бомбили расположение подразделений 4-й гв. тбр 2-го гв. Ттк;

– 8.45. 18 штурмовиков Ил-2 бомбили район ст. Прохоровка, на тот момент станция снабжения 6-й гв. А;

– 15.30. 6 Ил-2 бомбили район х. Грушки (рядом со ст. Прохоровка);

– 18.32. 13 Ил-2 бомбили район Ольховский, Пересыпь (ближний тыл 6-й гв. А);

– 19.32. 8 самолетов Ил-2 бомбили в собственном тылу железнодорожную станцию Кривцово (80 км от линии фронта).

При бомбежке командиры стрелковых и танковых подразделений старались обозначить себя, но это редко помогало. Когда же самолеты 2-й ВА обрабатывали районы расположения своих войск, где были средства ПВО, зенитчики были вынуждены обстреливать атакующие самолеты. После чего появлялись новые жертвы уже среди пилотов. К концу оборонительной операции ситуация дошла до критической точки: пехота начала бояться свою авиацию и открывала огонь на упреждение по самолетам 2-й ВА, опасаясь, что они будут их бомбить. Так, в приказе командующего 5-й гв. ТА отмечается, что 14 июля 1943 г. мотострелковые подразделения 24-й гв. тбр 5-го гв. мк открыли сильный, но беспорядочный огонь по возвращавшимся на свои аэродромы Ил-2 на малой высоте, хотя были отчетливо видны красные звезды на бортах и крыльях штурмовиков. А в документах частей 69-й А, которые действовали южнее Прохоровки, указано, что командиры некоторых стрелковых батальонов боялись обозначать специальными (уставными) полотнами свой передний край из-за частых ударов своей авиации по таким участкам.

Если сравнивать, как применялись все виды боевой авиации противоборствующими сторонами в ходе боевых действий на юге Курского выступа, то приходится признать: немцы использовали свои ВВС более эффективно и рационально. Германское командование понимало, какую важную роль играли самолеты при прорыве глубокоэшелонированных рубежей, поэтому к лету 1943 г. выстроило эффективную систему взаимодействия наземных и воздушных сил, которая позволила использовать этот мощный инструмент боя даже командирами тактического звена. В танковых, моторизованных дивизиях были офицеры наведения от авиасоединений, действовавших на данном направлении. Специально для них выделялись бронемашины и средства связи, благодаря чему они имели возможность вести свою работу непосредственно с поля сражения. При высокой динамике боя это позволяло в большинстве случаев не только избежать ударов по своим войскам, но главное – четко координировать атаки танковых клиньев с авиагруппами пикирующих бомбардировщиков и штурмовиков по узлам сопротивления и противотанковым районам. В войсках же, например Воронежского фронта, связь с авиационными соединениями не имели даже управления танковых и механизированных корпусов, не говоря уже о дивизиях.

Чтобы читателю не показалось, что я предвзято отношусь к советским летчикам вообще, и прежде всего 2-й ВА, приведу мнение самих авиаторов. Обратимся к докладу № 31 «О недочетах в боевой работе истребительной авиации 2-й ВА в период 4–9 июля 1943 г.» старшего офицера Генштаба при штабе 2-й ВА подполковника И.А. Кузьмичева: «Начиная с 4.7.43 г. авиация противника массированно и планомерно наносила удары по переднему краю наших наземных войск в тесном взаимодействии с бронетанковыми и механизированными войсками.

Наша истребительная авиация, ведущая борьбу за завоевание господства в воздухе, поставленную задачу не выполнила (подчеркнуто мной. – В.З.). Имея в начальный период численное превосходство в истребителях, мы не сумели удержать инициативу в воздухе в своих руках. Противник вытеснил нас со своей территории и перенес все воздушные бои и сражения на территорию наших войск. Хотя авиация противника и несла большие потери, она свои задачи выполнила (подчеркнуто мной. – В.З.).

В большинстве случаев над полем боя численное превосходство в истребителях было на нашей стороне. И несмотря на это, противник в ряде случаев безнаказанно бомбардировал наши войска. Наши истребители летали очень много, жгли бесчисленное количество горючего (только за 5.7.43 г. сделано 907 самолето-вылетов истребителей), затрачивали большие физические усилия, отдельные летчики проявляли подлинный героизм в борьбе, и все же господство в воздухе оставалось на стороне противника. Причинами неудовлетворительной боевой работы истребительной авиации явилось следующее:

1. Плохое управление воздушными боями в воздухе и над полем боя с земли. Сеть радионаведения и управления истребителями не была организована, радиостанция, находящаяся на участке 6-й гв. А, оказалась неисправной. Командиры 8-й гв. истребительной авиадивизии полковник Ларушкин и 205-й иад полковник Немцевич, выехавшие 5.7.43 г. к радиостанциям наведения для управления по радио истребителями над полем боя, ничего существенного сделать не смогли. Они оказались в качестве наблюдателей, а не руководителей своей авиации. Так, в день напряженных воздушных боев 5.7.43 г. командиры дивизии (8-й гв. иад, 205-й иап) своей истребительной авиацией не командовали ни с земли над полем боя, ни со штаба, ни с воздуха. Это не могло не сказаться на исходе воздушных боев и сражений.

Штаб воздушной армии и штабы истребительных корпусов, зная об отсутствии радиосети наведения и управления авиацией над полем боя, не приняли решительных мер и не проявляли инициативы в организации сети радионаведения и управления. Таким образом, истребительная авиация в ответственные моменты воздушных боев не управлялась по радио с земли над полем боя. Летчики не слышали голоса с земли, не ощущали помощи и поддержки в бою своего командования.

Еще хуже то, что управление воздушными боями приняло чисто кабинетный характер. Командиры истребительных корпусов и дивизий, их помощники и заместители в бой не летают, не видят, что происходит в воздухе, как дерутся летчики. Правильно реагировать на ход воздушных боев они не могли и делать выводы о действиях своих истребителей были не в состоянии.

Управление по радио воздушными боями с КП штабов, отделенных от поля боя на 50–60 км, создавало ненужную нервозность летчикам при ведении воздушных боев, дезориентировало их о воздушной обстановке и в содержании выполняемой задачи.

Получив с постов ВНОС сообщение о том, что противник большими группами бомбит наши войска в районе, где нет наших истребителей, с радиостанции КП штаба дивизии или корпуса перенацеливают истребителей, которые покидают заданный район и идут на отражение бомбардировщиков врага по вызову по радио в новый район. Как правило, такие случаи встречи истребителей с бомбардировщиками противника происходят редко.

Рыская из района в район, истребители не выполняют основной поставленной задачи, полученной перед вылетом, и вспомогательной, полученной по радио. Полеты получаются холостые, бесцельные, не дающие пользы в боевой работе, принося лишь большие материальные издержки государству.

2. Неподготовленность и неумение летного состава к ведению групповых воздушных боев и воздушных сражений.

2-я ВА 2 июля 1943 г. получила богатый опыт массированных групповых воздушных боев в районе Курска. Этот опыт в частях и соединениях не обобщили, не изучили, выводов не сделали. Летный состав ни практически, ни теоретически не подготовили к тактике ведения массированных групповых воздушных боев.

Наши летчики-истребители не научились наносить одновременный мощный массированный удар по крупным группам бомбардировщиков с целью расчленения их с последующим уничтожением. Удары по группам бомбардировщиков наносятся распыленно, как правило, парами и реже четверками.

После первых атак группы истребителей рассыпаются, взаимодействие между группами теряется и не восстанавливается. Все летают парами и реже одиночками, дерутся в воздухе без всякой взаимосвязи. Ведущие командуют своими группами слабо. Собрать группу летчиков они бессильны из-за плохой дисциплины в воздухе. 5.7.43 года Герой Советского Союза капитан Назаренко водил в бой группу ЛА-5 в составе 12 самолетов. Атаковал бомбардировщиков четверкой, восемь Ла-5 927-го иап не помогли ему в воздушном бою. Все его приказания не выполнялись, он был вынужден вести бой с численно превосходящим противником. Летчики в групповых боях не подчинены единой воле командира, и поэтому мы несем чрезвычайно большие потери, не нанося врагу ощутимого удара. Имеющиеся радиосредства на самолетах используются слабо.

3. Слабая тактическая подготовка летчиков-истребителей, отсутствие хитрости и тактических расчетов при ведении воздушных боев, недостаточный наступательный порыв истребителей.

5.7.43 г. в районе Корочи 4 Пе-2 под прикрытием 4 истребителей встретились с 2 Ме-109. Чувствуя свое превосходство, наши летчики успокоились. Немцы, выбрав момент, одной атакой сбили 2 бомбардировщика и 1 истребитель, не имея сами потерь.

8.7.43 г. наши 8 Яков при полете группой в районе Правороти встретили 2 Ме-109. Не приняв боевого порядка и эшелонированного по высоте, группа продолжала полет, не обращая внимания на 2 Ме-109, болтающихся в стороне. Уловив момент, немцы парой внезапно атаковали 8 Як-1, двумя атаками сбили 3 Як-1, сами потерь не имели.

Слабо отработана истребителями техника поиска противника. Часто при барражировании наших истребителей, бомбардировщики противника в этом же районе безнаказанно бомбят наши войска. 6.7.43 г. в районе Яковлево патрулировали 12 Ла-5, в это время 18 Ю-88 начали бомбардировать шоссе Яковлево – Обоянь. Сколько ни пытались по радио навести истребителей на бомбардировщиков, результата не достигли.

Неудовлетворительно отработана техника вывода истребителей из воздушного боя. Каждый выходит из боя, как ему заблагорассудится, нет общих выработанных принципов приемов выхода из боя. Выход из боя не прикрывается соседями, по причине чего мы несем большие потери.

Парность истребителей по-прежнему жестко не сохраняется. Стремясь иметь личную победу, ведомый, прикрывающий ведущего, атакует противника сам, оставляя ведущего одного, и, как следствие, пара, действующая одиночно, беззащитна, она становится жертвой истребителя противника.

Не воспитали ведомых летчиков ответственности за прикрытие своего ведущего, не рассматриваем потерю ведомым ведущего как тягчайшее нарушение воинской дисциплины; не узаконили положение: чтобы заслужить быть ведущим, необходимо сделать 75–100 отличных боевых вылетов ведомым на прикрытие своего ведущего.

Многие истребители неактивно ищут боя, не проявляют дерзкого наступательного порыва, свойственного истребителям. Действуют чрезвычайно осторожно, с некоторой оглядкой и даже робостью. Не используют всю техническую мощь своего самолета. Пассивность в действиях превращала истребителей в беззащитных, жалких куропаток. Такое явление сложилось в силу того, что наши истребители вели боевую работу над полем боя бесконтрольно со стороны авиационных командиров и штабов всех степеней. Командиры не замечали отлично проведенных воздушных боев, заслуживающих внимания и уважения, не видели и безынициативных боев. Первое и второе не становилось уроком истребительных летных частей и соединений.

4. Оперативная ограниченность в использовании истребительной авиации и слабое планирование боевой работы истребительной авиации. Наши истребители ведут борьбу с бомбардировочной авиацией противника на своей территории, над своими войсками. Районы патрулирования истребителей редко выходят за границы линии и ВС. Не высылаем патруль истребителей в глубину территории противника с целью уничтожения бомбардировочной авиации противника на его территории до подхода к линии ВС.

Не внедряем свободные полеты истребителей-охотников на территорию противника с целью сковывания и отлучения части сил истребительной авиации над его территорией и уничтожения бомбардировщиков, летающих одиночно и мелкими группами.

Технические возможности позволяют смело переносить действия наших истребителей на территории противника, так как наш самолет-истребитель Ла-5 превосходит Ме-109-Ф по своим летно-тактическим данным и не уступает истребителю ФВ-190.

Имея задачей не допускать бомбардировщиков бомбить наши войска, задача истребителями не выполняется весьма элементарно (патрулированием) без оперативного размаха и без изыскания новшеств в тактике и действиях истребительной авиации. Планирование боевой работы истребителей выражается в графиках патрулирования, а не в формах ведения борьбы за господство и превосходство в воздухе.

5. Штабы всех степеней оторвались от боевой работы истребительной авиации. Они слабо организуют боевую работу истребителей; не видят воздушных боев, не контролируют выполнение боевого задания истребителей, не реагируют своевременно на недочеты боевой работы истребителей, не делают оперативно-тактических выводов по проведенным воздушным боям и сражениям. Плохо изучают тактику авиации противника, не противопоставляют свою тактику тактике врага.

Вывод. Истребительная авиация 2-й ВА, имея количественное и качественное превосходство в истребителях перед истребителями противника, вследствие плохого управления, слабой работы штабов и недостаточной организации не смогла завоевать господство и превосходство в воздухе, полностью отдала инициативу в воздухе в руки авиации противника, не заслужила своей работой любви и уважения наших наземных войск (подчеркнуто мной. – В.З.)».

Как далеки эти выводы от тех пустых славословий о господстве советской авиации в небе над Курской дугой, которыми после войны были переполнены книги и брошюры отечественных авторов.

С приведенным документом был знаком и командующий Воронежским фронтом, он читал его и оставил свою подпись на первой странице. При личных встречах и переговорах по БОДО Н.Ф. Ватутин жестко требовал от командармов: навести порядок в войсках, ставить в известность командование оборонявшихся частей о прибытии средств усиления на их участки, перед перегруппировкой подробно знакомить командный состав с оперативной обстановкой в район выдвижения, давать необходимое время на проведение разведки маршрутов, рекогносцировки, установление связи с частями, находящимися рядом, выстроить эффективное взаимодействие авиасоединений и штабов наземных войск. Но, к сожалению, все это слабо помогало. Плохая профессиональная подготовка, малый опыт и низкая дисциплина у многих офицеров боевых частей и штабов накладывались на ряд объективных проблем, которые, безусловно, пыталось решать руководство 2-й ВА, но добиться желаемого результата не смогло.

Так, например, уже в ходе операции была установлена прямая связь штаба 2-го гв. Ттк и 1-го шак. Однако ожидаемого эффекта это не дало, его боевые машины, как наносили удары по рубежам корпуса в начале боев, так и продолжали утюжить их бомбами и «эрэсами» в дальнейшем, проведя после этого еще несколько бомбежек и его КП.

После неоднократных жалоб появился представитель авиасоединения и в 3-м мк, но наладить должного взаимодействия с его войсками он тоже не сумел. Причина банальная – на ответственную должность был прислан человек случайный, не обладавший ни опытом, ни возможностями, ни авторитетом. Выступая на совещании высшего командного состава 1-й ТА с анализом действий своего соединения в Курской битве, С.М. Кривошеин отмечал: «Авиация у нас была чрезвычайно зацентрализована, потому мы ее не чувствовали. Взаимодействие танков с авиацией также было неудовлетворительным, особенно со штурмовиками, которые, несмотря на сигналы опознания – „свои войска“, несколько раз сбрасывали бомбовые грузы и подвергали штурмовке войска корпуса. Истребительная авиация действовала самостоятельно, не сочетая свои действия с наземными войсками. Одна из главных причин этого – отсутствие при корпусе полноценного представителя от авиасоединения и прямой связи с аэродромами. Прислали мне в качестве представителя от авиачастей одного капитана, а его никто не слушает. Он требует выслать самолеты, а на его заявки не обращают никакого внимания. Ну, ясно, что мне пришлось отказаться от такого представителя, было все равно, что он есть у меня, что нет, мне все равно самолетов не давали.

Что касается расположения аэродромов, то у нас поблизости их не было. Как правило, аэродромы располагались на расстоянии 50–60 км от переднего края обороны, а потому и связь с ними плохая была и вызвать с них самолеты было трудно. Прилетали они обычно тогда, когда и надобности в них уже не было».

После каждого инцидента на поле боя создавалась комиссия, в которую включали представителей обеих сторон и отдела «Смерш», которая детально рассматривала суть происшедшего и его причины. После чего давала рекомендации о мерах к недопущению подобного впредь, тем не менее боестолкновения продолжались. 11 июля 1943 г. Военный совет фронта был вынужден направить в армии шифровку № 12939, в которой отмечал, что все происшествия, связанные с плохой ориентировкой войск на поле боя и недостаточным взаимодействием, «в результате чего были случаи, когда отдельные подразделения и группы наших войск в течение 8–9.7 вели бой между собой, своя авиация бомбила свои войска, а наша зенитная артиллерия вела огонь по своим самолетам», будут расследованы военной прокуратурой фронта до 14 июля и сделаны соответствующие выводы. При этом командармам и командующим артиллерией было приказано «добиваться более организованного взаимодействия и связи».

Но, увы, и этот жесткий приказ мало помог. В то же день, 11 июля, под бомбы своей авиации в оперативном тылу угодил командующий 69-й А генерал-лейтенант В.Д. Крюченкин с оперативной группой. Через сутки, 12 июля, в полосе обороны его армии южнее Прохоровки произошло крупное боестолкновение между стрелковыми соединениями Воронежского фронта и 5-й гв. ТА, прибывшей из резерва Ставки ВГК. Обратимся к приказу командующего 69-й А: «…Около 17–18 часов 12.07 53-й отдельный танковый полк (5-й гв. ТА. – В.З.) начал наступление на 1-й НовоАлександровский Выселок. Пройдя в колонне к высоте 241.5 (сев. с. Александровка), танки с ходу открыли огонь по боевым порядкам 92-й гв. сд и танкам 96-й танковой бригады, находящимся в районе с. Александровка. Произошел бой между нашими войсками, одновременно наши штурмовики обстреляли боевые порядки 92-й гв. сд. Только после вмешательства старшего офицера Генерального штаба Красной Армии подполковника Соколова и командующего артиллерией 35-го гв. ск с большим трудом удалось прекратить этот бой.

Пройдя село Александровка, 53-й танковый полк вступил в огневой бой с танками противника, но через несколько минут, не выполнив задачу, получил команду вернуться обратно. Танки 53-го тп стали отходить, увлекая за собой отдельные группы пехоты. Следовавшая за 53-м тп противотанковая артиллерия также развернулась к бою и не открыла огонь по своей пехоте и танкам лишь благодаря вмешательству офицера Генштаба Красной Армии подполковника Соколова и командующего артиллерией 35-го гв. ск.

Находившиеся на НП в районе высоты 241.5 командир 96-й отд. танковой бригады генерал-майор Лебедев и командир 92-й гв. сд полковник В.Ф. Трунин вмешались в устранение этих безобразий слишком поздно.

Танкисты не были информированы о действительном положении переднего края пехоты, что и повлекло к указанным недоразумениям.

Все вышеуказанное произошло лишь потому, что командиры, коим было поручено ответственное дело – руководство операцией, отнеслись к нему беспечно и халатно, не продумали вопросов взаимодействия, не организовали рекогносцировки местности и разведки противника…». В тот же день штурмовики 2-й ВА несколько раз «утюжили» КП 48-го ск 69-й А (в 18.20 – 22 «Ил-2» и в 20.30 – 6 «Ил-2»), под обстрел попали его командир генерал-майор З.З. Рагозный и корпусная опергруппа. Из-за такого пристального внимания соседей комкор был вынужден спешно менять КП. В последующие дни (13 и 14 июля) его штаб и НП в районе села Лески вновь нещадно бомбили и свои, и немцы. И так далее, и так далее.

Помимо оперативных документов, составленных органами управления войск фронта, отдел военной цензуры для Н.Ф. Ватутина готовил обзоры о настроении солдат и командиров на основе их писем, которые по тем или иным причинам изымались и не доставлялись адресатам. Материалы о моральном состоянии войск поступали и по каналам военной контрразведки. Думаю, читателю будет небезынтересно узнать, что думал рядовой солдат, тем более прошедший до этого Первую мировую войну, о состоянии войск Воронежского фронта, участвовавших в Курской дуге. Процитирую письмо Е.Я. Игнатова, военнослужащего 270-й сд 7-й гв. А: «Я нахожусь сейчас в Курской обл., идут бои с раннего утра и до поздней ночи, друзей моих по службе многих не стало, ранило, а многих убило. Меня ранили 22.VII… Плохо воюют большинство нерусских – узбеки, киргизы, казахи, мучаемся мы с ними, из-за них и нас, командиров и политработников, выводят немецкие снайперы из строя. При сильном обстреле как залягут, так и не подымешь (в атаку), приходится вставать во весь рост, идти поднимать, а противнику только это и нужно. Немцы, по-моему, изучили, что первыми поднимаются в атаку политработники и командиры. Конечно, это так и должно быть, но немецкие снайперы ловят на мушку именно этих передовиков с целью обезглавить подразделение. Бои идут ожесточенные. Все мое подразделение, в котором я был, осталось (Х). Скажу прямо, что мы страдаем большой неорганизованностью, по двое суток бываем без питания и воды, а это, конечно, отрицательно действует и на боевой успех, особенно при непрерывном наступлении.

В наши тылы забрались люди, которые только больше думают о себе и о начальстве, как бы ему угодить, а о бойцах и средних командирах, которые грудью стоят против противника, забота проявляется по возможности. Вранье, всевозможные выкрутасы, очковтирательство процветают на каждом шагу. Сравним войны. Когда я воевал в 1917–1918 гг., солдаты были дисциплинированы лучше, сравниваю с Гражданской войной. Дисциплина была железная. Сейчас „раздемократились“. Особенного внимания своевременному воспитанию красноармейца, младшего командира, да и старшего командира не уделялось, а если и делалось что-то, то без достаточного контроля. Приходящее пополнение в военном отношении не обучено. Как старый солдат, знаю, каким должен быть солдат русской армии, у нас, надо сказать, не блещет выправка красноармейца, более того, даже командира. Когда начинаешь подтягивать до уровня настоящего воина, проявляют недовольство, и начинает группироваться мнение, что командир жесток и т. д., и т. п. Лени хоть отбавляй. Кроме всего, что я тебе вкратце рассказал, я скажу, что неувязки нас заели. К примеру, „Лопата, – говорят, – друг солдата“, а в бой мы пошли без лопат. „Обещали“. Вот эти обещания настолько надоели, что веры нет. Ко всему приходится относиться с подозрением. Много в штабах просто идиотов. Видишь – дурак, а он занимает пост благодаря тому, что болтает, врет. Вот так приходится нести уйму обид, объективности нет».

Автор этих строк был, на мой взгляд, человеком неординарным, болеющим за дело, но описывал положение в войсках, опираясь хотя и на большой, но лишь на собственный жизненный опыт, находясь «внутри события», а значит, его оценка несвободна от крайних форм субъективизма. Однажды советский военный историк полковник Г.А. Колтунов, принимавший участие в Курской битве, дал мне следующий совет: «Собственный опыт участия в боях Великой Отечественной научил меня, что для любого солдата эпицентр сражения – это его окоп. Поэтому остерегайтесь делать выводы только на мнении очевидцев и участников событий, особенно военных». Прислушаемся к этому мнению и обратимся к оценке советских войск, которую давал представитель вермахта, участник двух мировых воин, в том числе и на территории СССР, немецкий генерал Г. Блюментритт. В беседе с известным английским теоретиком военного искусства Б.Л. Гартом он утверждал: «Красная армия 1941–1945 годов была значительно сильнее царской армии. Солдаты фанатично сражались за идею, это усиливало их упорство, и в свою очередь подталкивало наших солдат действовать упорнее. На Востоке, как никогда, более верным оказывалось правило „или ты меня, или я тебя“. И дисциплина в Красной Армии была куда более жесткой, чем в царской».

Возможно, кому-то покажется, что факты, собранные на страницах этого раздела и не красящие войска Воронежского фронта, подобраны тенденциозно, поэтому необъективно отражают реальную действительность. Но их нельзя вычеркнуть из истории, все это происходило в действительности и напрямую, причем существенно влияло и на результаты оборонительной операции, и на уровень потерь. А приводившиеся выше документы штабными командирами готовились лишь с одной сугубо практической целью – выяснить реальное состояние дел, исправить ошибки и не допустить их впредь.

В ходе Курской битвы Воронежский фронт в отношении организации взаимодействия войск на поле боя и количеством чрезвычайных происшествий особо не выделялся. Приведенные выше данные – это лишь малая толика реальной жизни войск не только в районе Курского выступа, но и всей действующей армии. Мне не раз приходилось беседовать с участниками Великой Отечественной войны об этих проблемах, и все они, от рядового до командира полка, высказывали схожую оценку: это реальность, с которой они сталкивались на фронте ежедневно. Факты неувязок, обстрелов своих войск, плохое взаимодействие, как на уровне соседних батальонов, так и на уровне дивизий, корпусов разных родов войск, случались практически ежедневно. При стабильном фронте – реже, в ходе наступления или маневренной обороне – по несколько раз в день, даже в одних и тех же дивизиях. Если не было жертв, то подобные случаи нередко не попадали в боевые донесения и оперсводки. Причины этих ЧП разные: от стечения обстоятельств и отсутствия связи до элементарного головотяпства, безответственности и слабой подготовки военнослужащих. Возможно, гражданскому человеку это может показаться странным, но ветераны в один голос отмечали, что даже если ежедневно жестко требовать от личного состава выполнения уставных норм, вырабатываемых десятилетиями, требований инструкций и наставлений, контролировать это командирами всех уровней, тем не менее при скоплении на небольшой территории значительного числа вооруженных людей избежать чрезвычайных происшествий удается очень редко. Их количество снизить можно, но полностью устранить нельзя.

И в завершение несколько личных впечатлений. Увы, как бы мы сегодня ни старались понять логику решений и поступков участников войны, полностью сделать это невозможно. Ибо невозможно вернуться назад, в то время, и жить их жизнью. Кроме того, сегодня вместе с генералами и маршалами, ветеранами войны безвозвратно ушел огромный пласт информации о взаимоотношениях в среде высшего командного состава Красной Армии. До настоящего времени в мемуарной литературе, как, впрочем, и в архивных документах, абсолютно не освещены стиль работы и методы управления офицеров корпусного и дивизионного звена, а также другие стороны боевой работы войск Красной Армии 1941–1945 гг. Вместе с тем по-прежнему остаются закрытыми и ряд документальных фондов фронтовых управлений, НКО СССР и Ставки ВГК. Но работа отечественных и зарубежных исследователей продолжается, и есть надежда, что все же придет то время, когда будет написана, возможно, не во всех деталях, но, тем не менее, подробная и объективная история минувшей войны. Надеюсь, что приведенный выше материал, который военные архивы открыли лишь недавно, уже сегодня поможет читателю глубже разобраться в перипетиях сражений под Курском, узнать новые факторы, влиявшие на боевые действия, глубже оценить решения и поступки ключевых участников столь грандиозного события мировой истории, каковым была битва на Огненной дуге.