3.5. Легенды огненной дуги, или как писал историю курской битвы генерал Н.Ф. Ватутин

На рассвете 5 июля 1943 г. для командования Воронежского фронта была решена одна очень важная проблема, которая стояла на повестке дня всю весну и, особенно остро, первый месяц лета, – будет наступать противник или нет. Но сразу же возникла новая, не менее сложная, – где его войска остановят немцев? Н.Ф. Ватутин нацеливал командный состав своих войск на то, чтобы удержать противника в системе первых двух армейских полос обороны. И ни в коем случае не допустить прорыва его соединениями третьей (тыловой). Вероятно, и для себя генерал армии определил именно такую планку. Это не было лишь его личным решением, такую задачу ставила Ставка. Поэтому на ее решение были нацелены все шаги фронтового руководства и в период подготовки, и в течение первых двух суток Курской оборонительной операции. Однако в южной части Курской дуги неприятель оказался значительно сильнее, чем ожидала Москва. Несмотря на мощные заграждения и укрепления, танковые соединения ГА «Юг» к исходу 6 июля фактически преодолевали (на Прохоровском направлении) две полосы армии Чистякова. На прорыв и закрепление первой ушло около 17 часов, второй – и того меньше. Столь стремительный рывок вызвал в штабе фронта естественную тревогу, которая с каждым часом нарастала. И хотя операция проводилась строго по утвержденному Ставкой плану, в этот момент в действиях Н.Ф. Ватутина чувствуется нервозность, прослеживается стремление решить большой и сложный вопрос наскоком, одним махом, без учета реалий складывающейся обстановки. Командующий понимал: противник взял инициативу в свои руки – и лихорадочно искал способ переломить ситуацию, навязать ему свою волю. С этим связана и череда контрударов, которые то планировались, то отменялись, вновь планировались и переносились. Такое «дергание» войск связано не только с предельно сложной оперативной обстановкой, пониманием большой личной ответственности за порученное дело, но и с отдельными качествами характера Н.Ф. Ватутина, его стилем работы. А также низким уровнем профессиональной подготовки и оперативного кругозора высшего комсостава фронта, из-за чего он в полной мере не мог положиться даже на некоторых командующих армиями.

Характерной чертой процесса планирования и подготовки всех этих контрударов являлись не всегда оправданная спешка, даже когда было достаточно времени, и переоценка возможностей своих войск, прежде всего бронетанковых соединений. Одной из главных причин этого была острая нехватка артиллерийских средств борьбы с бронетехникой противника, поэтому командующий был вынужден решать проблему отражения удара, используя иной «инструментарий», который не в полной мере подходил для них. Кроме того, основную работу по их планированию проводило руководство общевойсковых армий. После определения главной цели и постановки основных задач армиям штаб фронта фактически отстранялся от дальнейшего процесса подготовки и реализации, отдавая на откуп армейским штабам всю основную работу. Однако уровень подготовки их офицеров и генералов не позволял качественно и всесторонне проработать все вопросы взаимодействия родов войск.

Важно понимать, что в это время проблема правильного применения бронетанковой техники и вооружения остро стояла во всей Красной Армии в целом. Появление приказа НКО № 325 от 16 октября 1942 г. о формах и методах использования танков тому подтверждение. Поэтому и в ключевых управлениях общевойсковых армий, каковыми являлись все армии Воронежского фронта первого эшелона, слабо разбирались в тактике бронетанковых войск, не знали особенностей и возможностей техники, уровня подготовки личного состава корпусов и бригад. Поэтому когда командиры подвижных соединений уже в ходе боя указывали на то, что планы армии, по крайней мере, расходятся с требованиями руководящих документов, а в отдельных случаях просто абсурдны, общевойсковые офицеры и генералы расценивали это как попытку переложить всю тяжесть борьбы с противником на пехоту. И на этой почве часто возникали серьезные конфликты, похожие на тот, что произошел между М.Е. Катуковым и Н.Ф. Ватутиным утром 6 июля по вопросу целесообразности контрудара. Отделы БТ и МВ общевойсковых штабов не могли оказать квалифицированную помощь их оперативному отделу при подготовке планов из-за своей малочисленности, низкого профессионального уровня и авторитета их офицеров. Ключевые же фигуры в армейском руководстве тоже не имели опыта управления подвижными соединениями, поэтому при планировании их использовать допускали серьезные ошибки и просчеты, совершенно не учитывали такие важные факторы, как условия местности для их развертывания, необходимость прикрытия с воздуха, качественное превосходство немецкой бронетехники над советской, а также их боевые возможности. Напомню, что, например, численность и огневая мощь советского отдельного тяжелого танкового полка, имевшего по штату 21 танк, была соизмерима с немецкой танковой ротой, а огневая мощь танковой бригады заметно уступала возможностям немецкого танкового батальона. Кроме того, как уже упоминалось, командование Воронежского фронта не по своей вине, а из-за нехватки иных видов вооружения, например артиллерии, было вынуждено решать проблемы обороны танковыми соединениями, ставя не свойственные им задачи. Вместе с тем увязывание взаимодействия между разнородными армиями, и особенно авиакорпусами, участвовавшими в контрударах, шло в основном через штаб фронта. Это отнимало много времени, особенно при вызове авиации для прикрытия войск или уничтожения узла сопротивления перед наступающими соединениями.

Обо всем этом прекрасно было осведомлено управление БТ и МВ фронта. Именно оно должно было активно участвовать в разработках крупномасштабных мероприятий фронта, выполнять экспертные функции, оценивать их планы еще на стадии формирования задач. Однако генерал-лейтенант А.Д. Штевнев был лишь две недели как назначен командующим БТ и МВ фронта, в дела бронетанковых войск еще не вник. Возможно, именно поэтому не чувствовалось влияния профессионалов-танкистов его штаба на то, как используются танковые корпуса и армии в ходе контрударов. Хотя согласно приказу НКО СССР № 0455 от 5 июля 1942 г. это была их «святая» обязанность. Однако в ходе июльских боев его управление занималось лишь техническим обеспечением войск и частично контролем исполнения приказов, полностью переложив решения вопросов, возникавших в ходе боевых действий, на Оперативное управление штаба фронта, а проблемы увязывания взаимодействия танковых соединений со штабами общевойсковых армий – на плечи командиров отдельных корпусов. О том, как налаживалось это взаимодействие, мы видели на примере событий 6 июля в полосе 5-го гв. Стк. Управление БТ и МВ уже с первых часов немецкого наступления должно было по крупицам собирать, быстро обобщать и систематизировать информацию об особенностях применения танков, новшествах в тактике противника и передавать свои оценки и выводы командованию. При этом было крайне важно, акцентируя внимание на слабых местах, проблемах собственных войск, добиваться их устранения. Однако, судя по документам, ставшим сегодня доступными исследователям, в штабе БТ и МБ Воронежского фронта эта работа шла медленно, в его руководстве царили инертность и благодушие.

Взвешенная, четкая, а главное, отвечающая оперативной обстановке точка зрения по вопросу применения бронетанковой техники отсутствовала и у самого Н.Ф. Ватутина. Это ясно продемонстрировал запланированный им на 6 июля контрудар силами 1-й ТА. Решение И.В. Сталина стало, по сути, спасительным для армии, но вопрос о контрударе на этом не был закрыт, уже с утра 6 июля он приступает к организации нового. Для его проведения он планировал привлечь силы двух общевойсковых армий – 40-й и 6-й гвардейской. В этот момент он считал, что, пока войска еще обладают достаточными силами, необходимо их не растрачивать в тяжелых оборонительных боях, а, создав на флангах 4-й ТА две сильные группировки, нанести таранные удары под основу ее наступающего клина. Из его переговоров с командармами становится понятно: генерал армии осознавал, что контрударом невозможно уничтожить столь мощную группировку, а вот остановить ее и заставить немцев топтаться на месте вполне по силам. Однако столь масштабные задачи для армий Чистякова и Москаленко были уже неподъемными. Командующий также недооценивал и возможности 4-й ТА, пробивную мощь ее соединений, сконцентрированную на узком участке фронта, сильное фланговое прикрытие.

Планирование и подготовка крупномасштабных боевых действий – процесс трудоемкий, требует значительного времени. 40-я А не участвовала главными силами в отражения удара ГА «Юг», поэтому доработка контрудара в новых условиях (ранее его план уже был готов) для ее штаба была делом обычным. Чего нельзя сказать о 6-й гв. А. Ее командование и штаб все внимание и усилия направляли на удержание второй армейской полосы под напором превосходящего неприятеля. Значительная часть старших офицеров и генералов управления находилась в войсках, при этом ряд ключевых фигур, например командующий артиллерией генерал-майор Д.И. Турбин, были вынуждены лично руководить отражением атак на ответственных участках.

Поэтому в столь напряженных условиях параллельно с управлением войсками планировать контрудар, да еще с привлечением крупных и не своих подвижных соединений, было дополнительной и очень существенной нагрузкой на ее штаб. А это, в свою очередь, вело к следующему. Во-первых, разработка плана и подготовка войск к нему отвлекали от выполнения основной задачи. Во-вторых, тратилось драгоценное время на мероприятие, которое в тот момент проводить было нецелесообразно, так как оно не могло решить поставленные перед ним задачи. В-третьих, надеяться на высокое качество планирования в такой обстановке не приходится. В такой обстановке штабам добиться от войск не то что поставленных целей, но хотя бы четкости, необходимого уровня взаимодействия в ходе операции и не допустить высоких потерь при выполнении приказов, было крайне сложно. Командующий фронтом все это прекрасно знал, но негативное влияние своих решений в полной мере оценил лишь после завершения операции. Его самокритичная оценка своих действий в начале операции, высказанная П.А. Ротмистрову, уже приводились выше.

При анализе крупных сражений и битв крайне важно учитывать личностный фактор. Н.Ф. Ватутин был в первую очередь человеком, как говорится, из плоти и крови, а уже потом генералом и командующим крупным стратегическим объединением. Поэтому в той, очень тяжелой ситуации, когда ГА «Юг» нажимала танковыми клиньями с одной стороны, а Ставка и лично И.В. Сталин – с другой, генерал армии руководил фронтом так, как был способен и как получалось. В реальной жизни он был далек от образа мудрого, прозорливого – в общем, идеального генерала, который формировали после войны и всесторонне культивировали в нашем обществе средства массовой информации, кино и телевидение. Ничто человеческое ему не было чуждо. Он, как и большинство людей, в работе увлекался, не всегда до конца продумывал последствия своих решений, допускал просчеты, испытывал неуверенность и страх. К сожалению, ошибки командующего фронтом не могли идти ни в какое сравнение с просчетами других высокопоставленных генералов. Здесь счет шел на тысячи и десятки тысяч человеческих жизней и судеб. Долгая служба в штабах разных уровней наложила на его характер и стиль руководства войсками определенный отпечаток. Н.Ф. Ватутин нередко слишком много текучки брал на себя: лично с увлечением разрабатывал планы боевых операций, оттачивал, лично готовил проекты приказов и распоряжений, доводил их до командующих, уточнял состояние войск, но при этом отстранялся от оперативного руководства войсками. Хотя эту работу можно и нужно было поручать Оперативному управлению. Интересные воспоминания оставил Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский. В ноябре 1943 г. немцы, перейдя в наступление против 1-го Украинского фронта, которым в то время командовал Н.Ф. Ватутин, вновь овладели Житомиром. По приказу И.В. Сталина К.К. Рокоссовский был направлен в штаб фронта, чтобы помочь Н.Ф. Ватутину выправить ситуацию.

«Меня несколько удивляла система работы Ватутина, – вспоминал маршал. – Он сам редактировал распоряжения и приказы, вел переговоры по телефону и телеграфу с армиями и штабами. А где же начальник штаба фронта? Генерала Боголюбова я нашел в другом конце поселка. Спросил его, почему он допускает, чтобы командующий фронтом был загружен работой, которой положено заниматься штабу. Боголюбов ответил, что ничего не может поделать: командующий все берет на себя.

– Нельзя так. Надо помочь командующему. Это ваша прямая обязанность как генерала и коммуниста.

Боголюбов обещал сделать все, чтобы не страдало общее дело. Поговорил я и с Ватутиным на эту тему. К замечанию моему он отнесся со всей серьезностью.

– Сказывается, что долго работал в штабе, – смущенно сказал он. – Вот и не терпится ко всему свою руку приложить.

Сообща наметили, как выправить положение. Забегая вперед, скажу, что Ватутин блестяще справился с задачей, нанес удары, которые сразу привели гитлеровцев в чувство и вынудили их спешно перейти к обороне».

Характерным просчетом командования Воронежского фронта в ходе Курской оборонительной операции при принятии ряда крупных решений была недооценка всего комплекса проблем, которые встанут перед войсками и неизбежно будут влиять на его выполнение. В одном случае были не учтены маршевые возможности корпусов, в другом – качественный перевес танков противника над советскими боевыми машинами, в третьем – не до конца проанализирована оперативная обстановка, и, соответственно, в результате принималось решение, не отвечающее требованиям боя. Основная ответственность за это, безусловно, ложится на командующего фронтом, но следует признать, что эту огромную и по-человеческим, и по профессиональным меркам ношу он был вынужден взвалить на себя, так как оказать помощь ему в тот момент было некому. Как такового, заместителя у Н.Ф. Ватутина не было, Н.С. Хрущев, И.Р. Апанасенко – не в счет. Последний хоть и был генералом армии, в действующую армию только что прибыл с Дальнего Востока и официально числился в стажерах. Даже начальника штаба генерал-лейтенанта С.П. Иванова, хорошо подготовленного профессионала, и того И.В. Сталин 6 июля лично откомандировал в помощь командующему 69-й А. В оценке намерений противника и получении резервов безусловно мог помочь, и помогал, представитель Ставки ВГК, товарищ и сослуживец по Генштабу Маршал Советского Союза А.М. Василевский, но освободить от огромной текучки он был не в силах.

До середины 6 июля Н.Ф. Ватутин был полностью поглощен подготовкой контрудара, запланированного на 7 июля. И даже доклад И.М. Чистякова о прорыве у Яковлево не отвлек его от этого занятия. Вероятно, в тот момент командующий просто не осознал масштаб случившегося. Пищу к успокоению давал и представленный, на первый взгляд, четкий план уничтожения прорвавшегося противника, подкрепленный наличием в том районе двух танковых соединений. Но затем ситуация начала быстро ухудшаться. К оперативной обстановке в полосе 6-й гв. А Н.Ф. Ватутина вернул звонок И.В. Сталина по телефону ВЧ. Верховный решил из первых рук получить информацию о том, как идут дела. Возможно, хотел убедиться и в правильности своего решения об отмене контрудара. Стенограмма разговора пока недоступна для исследователей, но главная задача, которая им была поставлена перед войсками фронта, известна: «Измотать противника на подготовленных рубежах и не допустить его прорыва до тех пор, пока не начнутся наши активные действия на Западном, Брянском и других фронтах». Позже, в докладе об итогах Курской оборонительной операции, Н.Ф. Ватутин писал, что контрудар, который он готовил на 7 июля, был отменен им самим. Причина в том, что оборона 51-й гв. сд была уже смята, а при отсутствии прочного фронта стрелковых частей применение танковых соединений могло привести к большим потерям, а это, в свою очередь, не позволило бы удержать немцев перед Обоянью. Решение, безусловно, правильное, но утверждение, что командующий сам отказался от своего замысла, вызывает сомнение. Считаю, что отменил он его, а точнее, перенес с 7 июля на 8 июля под впечатлением от разговора с Верховным, а возможно, по прямому его указанию. Об этом свидетельствует предварительное распоряжение о переносе контрудара, исполнители – командование армий – получили его задолго до официального приказа, отданного Н.Ф. Ватутиным 7 июля в 1.25. Уже в начале разговора командарма-40 с начальником штаба фронта по аппарату БОДО, начавшемуся в 18.42 6 июля, К.С. Москаленко сообщил С.П. Иванову (который в это время находился в штабе 69-й А в г. Короча), что через некоторое время после получения от Николаева общих задач на контрудар командующий фронтом скорректировал дату его проведения, перенеся на сутки вперед. Следовательно, Н.Ф. Ватутин принял решение о переносе контрудара не после полуночи, а уже во второй половине дня 6 июля, о чем сразу и уведомил, в том числе и командарма-40.

Разговор с Москвой был явно не из приятных, ведь дела пока шли плохо. Поэтому командующий сразу же решил отложить план перехвата инициативы на потом и начал собирать информацию о ходе боевых действий в полосе фронта. Получив первые данные, генерал армии понял, что оборона на направлении главного удара потеряла оперативную устойчивость. Немцы все-таки раскололи 6-ю гв. А пополам, и бои идут уже у Калинина, а отдельные их танки отмечены на подходах к Беленихино. И.М. Чистяков еще в полдень лично доложил ему, что собственными силами справиться с ситуацией не может, резервов уже нет. Единственное свежее соединение, которое могло удержать оборону здесь, 5-й гв. Стк наносил удар по прорвавшемуся противнику совместно с 3-м мк, но где и в каком состоянии находились его части, было неизвестно, т. к. в 18.00 связь с А.Г. Кравченко прервалась. Опасаясь худшего, Н.Ф. Ватутин принимает экстренные меры по стягиванию сил для блокирования прорыва на Прохоровском направлении. Прежде всего сюда направляются мобильные, обладавшие высокой огневой мощью соединения и передаются М.Е. Катукову. Командующий справедливо полагал, что в обстановке, когда рубеж 6-й гв. А рассечен и ее войска отходят под давлением превосходящего противника, а штаб армии полностью не контролирует ситуацию, каркасом обороны могут быть только корпуса 1-й ТА.

Получив к исходу 6 июля информацию о положении дел на всем фронте ГА «Юг», в Берлине правильно оценили обстановку и не без основания решили, что инициатива пока полностью в ее руках. На исходе дня отдел ОКХ по изучению армий Востока докладывал: «Попытка противника до выяснения масштаба и целей операции сдержать немецкое наступление войсками, развернутыми на позициях, и фронтовыми резервами в основном не удалась. Он преждевременно бросил в бой оперативные резервы… Противник, по-видимому, пытается сдерживать немецкое наступление на возможно большем расстоянии от Курска и с этой целью бросает в бой все наличные силы (выделено мною. – В.З.)». Одной из сильных сторон вермахта была хорошо налаженная разведка и аналитическая служба на всех уровнях армейского руководства, вместе с тем он обладал и достаточно высокой скоростью прохождения информации снизу вверх. Поэтому, читая эту цитату, создается впечатление, что неприятель не только точно просчитывает действия руководства Воронежского фронта, но находится в Ставке ВГК и читает все ее директивы и распоряжения. Ведь именно 6 июля было получено распоряжение И.В. Сталина: «Измотать противника на подготовленных рубежах и не допустить его прорыва…» Тем не менее, несмотря на активную и широкомасштабную работу, которую проводил абвер, и помощь люфтваффе в сборе разведданных, германское командование тем не менее не представляло, с какими огромными силами в ближайшее время ему еще предстоит столкнуться.

В 18.30 Н.Ф. Ватутин направил в Москву доклад от имени Военного совета о ходе оборонительной операции и попросил усилить фронт четырьмя танковыми и двумя авиационными корпусами. Эту просьбу поддержал и начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза А.М. Василевский, который писал: «Со своей стороны считаю целесообразным для дальнейших активных действий усилить фронт двумя танковыми корпусами с подачей одного из них в район Прохоровки (30 км ю.-в. Обояни) и другого в район Корочи; для этой цели можно было бы использовать 10-й тк от Жадова и 2-й тк от Малиновского из Валуек. Кроме того, считаю целесообразным Ротмистрова выдвинуть к р. Оскол, в район южнее Стар. Оскола». Как видно из записки, германские аналитики ошиблись, утверждая, что советское командование не выяснило цели немецкого наступления. Перечень районов, в которые начальник Генштаба предлагал вывести резервные танковые корпуса, свидетельствует, что он четко понимал логику германской стороны и стремился усилить наиболее опасные направления, там, где была вероятность развить успех ГА «Юг». Как показали дальнейшие события, эти прогнозы маршала оказались верными.

Вечером Н.Ф. Ватутину пришлось решать еще один щекотливый вопрос: «Как докладывать об окружении корпуса Кравченко?» До конца дня информация о положении на левом фланге 6-й гв. А поступала отрывочная, не позволявшая представить общую картину происходящего. Главное из этих донесений – было трудно понять, на каком рубеже идут бои. Поэтому штаб фронта не торопился и в Москву передавал лишь проверенные данные. Так, в его боевом донесении № 205 сообщалось: «В 16.00 противник…50 танками с автоматчиками вышел к южной окраине Лучки (южные)». Напомню, что в указанное время это село не только уже находилось в руках дивизии Крюгера, ее боевые группы продвинулись от него на восток более чем на 5 км и, смяв в районе ур. Козинка 22-ю гв. тбр, вели бой в хуторе Калинине, завершая окружение основных сил 5-го гв. Стк. А часть ее бронегруппы прорывалась по дороге Большие Маячки – Ивановские Выселки к позициям 69-й А. После 19.00 в штаб фронта поступила информация из 1-й ТА о том, что в 18.00 прибыл офицер связи из штаба 5-го гв. Стк, который доложил: войска корпуса ведут бои в районе выс. 232.0 (район ур. Козинка), после этого связь с соединением Кравченко прервалась окончательно. Позже из 69-й А было доложено: из х. Тетеревино на позиции 183-й сд прорвались танки, бой идет в первой траншее. Объединив эту информацию, Н.Ф. Ватутин не мог не понять очевидный факт: вторая армейская полоса на Прохоровском направлении прорвана на всю глубину и немцы ведут бой уже на третьей. В фондах ЦАМО РФ удалось обнаружить рукописный вариант донесения Военного совета фронта на 24.00 6 июля, судя по почерку, написанного самим Н.Ф. Ватутиным. В первом абзаце читаем: «В течение дня противник предпринимал несколько атак, пытаясь вклиниться и прорвать оборону наших войск. На правом фланге 6-й гв. А и в центре ее все атаки пр-ка отбиты с большими потерями для него. На левом фланге 6-й гв. А пр-ку удалось с помощью авиации овладеть Яковлево, обойти Лучки южные и достичь Калинин, где к вечеру завязался ожесточенный танковый бой пр-ка с частями 5-го гв. тк».

Эти несколько строчек ясно свидетельствуют, что Н.Ф. Ватутин, когда писал этот документ, знал реальное положение дел в этом районе. Однако в таком виде донесение в Москву не пошло. Ситуация была слишком тяжелая и лично для Н.Ф. Ватутина невыгодная. Генерал армии понимал: в столь напряженный момент такую информацию сообщать Верховному равносильно тому, чтобы собственными руками писать на себя докладную о неспособности решать задачи, поставленные Ставкой. Укажи он рубежи, на которые действительно вышли дивизии Виша и Крюгера, и стало бы ясно: инициатива продолжает оставаться в руках противника, и переломить ситуацию он пока не в силах. Причем операция только началась, а все резервы фронта уже введены в бой, и значительная часть из них, вместе с соединениями первого и второго эшелонов, уничтожена немцами, за два дня разбиты две дивизии, одна в окружении, а вместе с ней и выдвинутый лишь утром полнокровный танковый корпус.

Как вспоминают те, кто знал Н.Ф. Ватутина, он хотя и имел большой боевой опыт, но до момента своей гибели оставался человеком очень эмоциональным и впечатлительным; зная, что отношения с Верховным у него сложные, придавал большое значение тому, как оценивалась его деятельность в Ставке, и прежде всего И.В. Сталиным. Он понимал, что Верховному, несмотря на его нацеленность на результат, тем не менее не безразлично, как преподносится ситуация севернее Белгорода, какие оценки руководству фронта дает Генштаб и представители Ставки. Все это формировало отношение руководства страны (положительное или отрицательное) лично к командующему и напрямую влияло на положение всего фронта. А дела пока шли плохо. Звонки по несколько раз за сутки самого Верховного командующего душевного равновесия не добавляли. Отмена контрудара 6 июля свидетельствовала о его недовольстве. Н.Ф. Ватутин работал в Генеральном штабе и в деталях знал, как, к кому поступает основная информация из действующей армии, кто и как мог повлиять на формирование образа фронта и его, командующего, в глазах И.В. Сталина. И, естественно, использовал эти знания: стремился ограничить поступление любой негативной информации в Москву, а в своих документах – сглаживать острые углы, чтобы лишний раз «не подливать масла в огонь». И без того «специалистов», ожидавших момента, чтобы доложить «наверх» о его оплошностях и ошибках, было достаточно.

Но вернемся в штаб фронта, где готовилось упомянутое выше итоговое донесение в Москву за 6 июля. Подумав над черновиком документа, генерал армии зачеркнул в нем слова «обойти Лучки южные и достигнуть Калинин» и «5 гв. тк», а вместо них вставил: «и подойти к клх. Михайловка» (документ с этими поправками сохранился). В результате после полуночи в Генштабе прочли: «На левом фланге 6-й гв. А противнику удалось с помощью авиации овладеть Яковлево и подойти к клх. Михайловка, где к вечеру завязался ожесточенный танковый бой пр-ка с частями 1-й ТА». Таким образом, все стало на свои места. Согласно предыдущим донесениям фронта, дивизии левого крыла 6-й гв. А сражались у южных окраин Лучки (южные), т. е. перед позициями 5-го гв. Стк, а в центре – противника остановили войска 1-й ТА севернее Яковлево, у клх. Михайловка. Вообще все идет по плану, второй рубеж удерживает армия Чистякова, ее подпирают корпуса Бурдейного и Кравченко, ситуация под контролем. На картах оперативного управления фронта обстановка на конец 6 июля так и отмечена, на левом фланге 6-й гв. А оборона проходит по линии: клх. Михайловка – южная окраина ур. Микитино – южные окраины Лучки (южные) – южные окраины Нечаевки.

Не секрет, что у И.В. Сталина было несколько параллельных каналов информации, и раскрыть эту махинацию для него было несложно. Но чтобы сразу уличить во лжи командование целого фронта, а донесение подписали и Н.С. Хрущев, и С.П. Иванов, для этого Верховному параллельно с этим донесением реальную и подробную обстановку на Прохоровском направлении должны были доложить и другие структуры. А таковую, похоже, не знал никто до утра 7 июля, когда бригады Сталинградского корпуса начали выходить из кольца, а штаб 6-й гв. А наконец-таки установил связь с его войсками. Но к утру 7 июля острота момента спала, уже прошли сутки, немцев выбили с позиций 183-й сд, войска 23-го гв. ск, отошедшие из-под Яковлево и Лучек, закрепились перед третьей полосой, сюда же, на левый фланг 3-го мк, уже выдвигался 31-й тк 1-й ТА. А в последующих донесениях, т. е. с растяжкой на сутки, штаб фронта доложил, что противнику удалось-таки просочиться на стыке между 1-й ТА и 5-м гв. Стк, но их войска ведут бои по уничтожению врага. Так на тормозах была спущена проблема окружения 5-го гв. Стк.

Уже после завершения Курской оборонительной операции Военный совет фронта в своем отчете на имя И.В. Сталина от 24 июля 1943 г. вновь вернулся к легенде, начавшей формироваться вечером 6 июля, и попытался представить события таким образом, чтобы прорыв эсэсовцев к третьей армейской полосе на второй день наступления выглядел лишь неприятным моментом: «В течение 7.07.43 г. противник понес огромные потери и почти не имел успеха. Мы же за день потеряли только около 50 танков. Лишь вечером (7 июля! – В.З.) противнику удалось потеснить 5-й гв. тк, и он начал просачиваться между Яковлево и Лучки в стык Катукову и Кравченко. Для ликвидации этого просачивания пришлось бросить в контратаку в направлении Лучки 31-й тк 1-й ТА, который успешно выполнил эту задачу….Ни одна часть не погибла и в окружение не попала (выделено мною. – В.З.)». Вот так готовился документальный материал для будущих историков Курской битвы. Только на сутки командование фронта в отчетных материалах сдвинуло ход боев, и все события, мешавшие «победным реляциям», исчезли. Словно и не было 6 июля окружения части сил 67-й гв. и 52-й гв. сд, прорыва полосы 51-й гв. сд и ее фактического разгрома, нового окружения целого танкового корпуса и тяжелых схваток в траншеях 285-го сп 183-й сд. А после войны эта легенда трудами военных историков приобрела стройный и законченный вид. «Не сумев овладеть яковлевским узлом ударом с юга, гитлеровцы во второй половине дня перенесли удар на северо-восток, в направлении Лучки, против частей 5-го гвардейского Сталинградского корпуса генерала А.Г. Кравченко, – писали в своей книге полковники Г.А. Колтунов и Б.Г. Соловьев. – Весь день и часть ночи 7 июля шли ожесточенные бои на участке обороны корпуса. Наши танки, зарытые в землю, встречали наступающего врага метким прицельным огнем (выделено мною. – В.З.). За день гитлеровцы потеряли 95 танков и несколько самоходных орудий „фердинанд“. С наступлением темноты противник захватил Лучки, частью сил обошел фланг корпуса. Части корпуса, оказавшись в полуокружении (выделено мною. – В.З.), до 24 час. 6 июля вели упорные бои северо-восточнее Яковлево и только утром 7 июля отошли на новый рубеж».

Нельзя не признать виртуозность, с которой руководство Воронежского фронта вышло из неприятной ситуации, задвинув в историческое небытие драму, развернувшуюся 6 июля на Прохоровском направлении. Была придумана настолько «живучая» легенда, что более полувека она кочевала из издания в издание, не вызывая существенных нареканий и подозрений.

Вместе с тем не могу не остановиться на критических выпадах в адрес Н.Ф. Ватутина в книгах, вышедших в последнее время. Некоторые исследователи, пытаясь лишний раз подчеркнуть ошибки, допущенные им при применении бронетанковых войск в ходе Курской оборонительной операции, замалчивают существенные детали. Наиболее типичный прием – сравнение действий Н.Ф. Ватутина и К.К. Рокоссовского в ходе июльских боев. Так, утром 6 июля почти одновременно с контрударом на Воронежском фронте для восстановления положения войск 13-й и 70-й А контрудар планировал провести и командующий Центральным фронтом. Для его осуществления, помимо стрелковых дивизий, привлекались и танковые соединения – 3-й, 16-й и 19-й тк, но ожидаемых результатов он не дал. Причем уже во время первой атаки 16-й тк понес очень тяжелые потери, из 50 танков, находившихся в строю в его 107-й тбр, 46 были подбиты и сгорели. Поэтому комкор генерал-майор В.Е. Григорьев был вынужден приостановить наступление и 164-й тбр, после чего доложил о случившемся в штаб 13-й А и фронта. Лишившись поддержки бронетехники, 17-й гв. ск 13-й А был вынужден перейти к обороне. После анализа ситуации было принято решение «подкрепить боевые порядки пехоты танками и зарыть их в землю для ведения огня с места. Использование танков для контратак разрешалось только против пехоты, а также легких танков врага. И то при условии, когда боевые порядки гитлеровцев будут расстроены огнем». Этот приказ, без учета возможностей обоих фронтов, отдельные авторы вырывают из контекста конкретной обстановки и пытаются доказать, что К.К. Рокоссовский, столкнувшись с качественным превосходством вражеских боевых машин над своими, начал действовать более осторожно и взвешенно, чем Н.Ф. Ватутин, которого ошибки ничему не учили, и он бросал в горнило сражений, не думая ни о чем, сотни танков каждый день.

Бесспорно, решение К.К. Рокоссовского в той ситуации было правильным, но нельзя забывать, что он имел реальную возможность для его реализации. Ведь не секрет, что Центральный фронт располагал значительно большим количеством ствольной артиллерии и минометов всех типов, чем Воронежский. К началу Курской битвы Воронежский фронт имел 4707 орудий (с зенитками) и 6702 миномета всех типов, а Центральный – соответственно 5936 орудий (с зенитками) и 8749 минометов. Несложный подсчет показывает, что в войсках Рокоссовского числилось больше, чем в армиях Ватутина: орудий – на 1229 штук, или 26,1 %, минометов на 2047, или 30,5 %. Как видим – разница существенная. Этот перекос был связан с ошибочным предположением Ставки о том, что немцы якобы нанесут главный удар в полосе Центрального фронта, а не Воронежского, как это произошло. Поэтому весной дополнительно на Центральном фронте было сформировано мощное соединение – 4-й артиллерийский корпус в составе 5-й и 12-й артиллерийских и 5-й гв. минометной дивизий. Когда же германская сторона приступила к реализации «Цитадели» и для Москвы этот просчет стал очевиден, она двинула на юг в первую очередь не артиллерийские корпуса – их было долго перебрасывать, а танковые и механизированные соединения, которые также не имели достаточного количества артсредств. Поэтому каждый из командующих держал оборону своего фронта лишь силами и средствами, что выделила Ставка, а не теми, которые были необходимы для этого.

К сожалению, при внимательном изучении ряда отечественных публикаций по истории Курской битвы безосновательных утверждений, да и просто выдумок и проблем, «высосанных из пальца», можно обнаружить великое множество. Особенно этим грешат авторы книг, выходящих в региональных издательствах. Причина этого не только в отсутствии необходимых документов, что тоже имеет место. Главное в другом: работать в военных архивах дело дорогостоящее, очень трудоемкое и кропотливое, не каждому по плечу. Поэтому исследователи идут по проторенной дорожке, дают свои оценки давно известным событиям и фактам без должного изучения ситуации на фронтах и имеющихся материалов, представляя свои труды как якобы новое видение истории этого грандиозного события. Так создаются теперь уже новые легенды и мифы Огненной дуги.