24

Пепито принимает эстафету

Генерал Захаров нанес нам визит, как только узнал о гибели Тюлана. Он с присущей ему прямотой сразу посоветовал отказаться от тактики индивидуального боя – воздушных дуэлей, к которым мы привыкли. «Когда в небе сходятся крупные авиационные соединения, такая тактика теряет всякий смысл. В современных воздушных боях главное – это командный дух и взаимовыручка!» – заявил он.

Захаров питал к нам дружеские чувства, но помимо этого он получил инструкции с самого верха. Генерал понимал, что «Нормандия» должна выжить любой ценой, ведь эта маленькая эскадрилья являла собой символ, политическое значение которого нельзя было игнорировать. В глазах советского командования наше присутствие на их фронте имело, как сказали бы сегодня, огромную медийную ценность.

Захаров был потрясен смертью Тюлана, чью отвагу и летное мастерство он очень ценил. Но, будучи командующим воздушной дивизией, генерал не мог демонстрировать прилюдно свою скорбь. «Тюлан любил небо больше жизни. Это был орел, настоящий орел», – скажет он нам много лет спустя, во время приезда во Францию с другими советскими ветеранами.

Как и мои товарищи, я опечален известием о гибели майора Тюлана. Он был превосходным офицером, сумевшим отлично подготовить эскадрилью к военным действиям, и отличным летчиком, очень храбрым, возможно до безрассудства. Мы восхищались его смелостью, решительностью и выдающимися качествами пилота. О нем мы скорбели больше, чем о ком-либо еще из погибших, потому что в лице майора Тюлана потеряли командира, неоспоримого лидера.

После его смерти командование «Нормандией» принял на себя майор Пуйад, самый старший из нас по возрасту и званию. И по многим причинам это был правильный выбор. Прежде всего потому, что майор Пуйад, прибывший к нам больше месяца назад, уже успел освоиться и мог стать продолжателем дела Тюлана. Кроме того, он обладал всеми достоинствами, необходимыми на этом посту. Пьер Пуйад, по прозвищу Пепито, был более сильной и яркой личностью, чем Жан Тюлан, его однокурсник из Военной академии Сен-Сир. Он был вдумчивее, рассудительнее, а в отношениях с подчиненными – проще и человечнее, настолько, что мы, летчики «Нормандии», быстро с ним сблизились, с Тюланом же всегда держали дистанцию. К тому же Пуйад прекрасно разбирался в психологии людей, которыми ему приходилось командовать. Ему хватило ума и проницательности, чтобы разглядеть в моем друге Марселе Альбере, асе «Нормандии», лидерские задатки. Пуйад быстро понял, что в боевых столкновениях Альбер способен действовать эффективнее, чем кто-либо другой, и доверил ему водить звенья.

Орловское наступление, начавшееся бурной лавиной в скрежете металла и сполохах огня, быстро утихло. Это было почти поражение. Прорвав вражескую линию обороны, советские войска не сумели воспользоваться своим преимуществом и развить успех. Обе стороны понесли огромные потери. Облетая линию фронта на низкой высоте, мы, насколько хватало глаз, видели тысячи обгоревших остовов танков и еще больше трупов, раздувшихся на летней жаре.

Этим затишьем после бури и всеобщим трауром мы пользуемся, чтобы восстановить силы и освоиться с новыми самолетами Як-9. Нам их доставили в количестве, достаточном для создания второй эскадрильи. Я со своими друзьями Альбером и Лефевром остаюсь впервой, под командованием Леона. Вторую возглавляет лейтенант Беген.

Возможно, с нашим самым страшным врагом, истребителем «Фокке-Вульф-190», Як-9 и не сравнится, но все же он являет собой заметный прогресс по отношению к Як-1. Як-9 быстрее, и главное, он оснащен вооружением с электрическим механизмом управления стрельбой и перезарядки, тогда как установленная на Як-1 пневматика порой доставляла нам много хлопот. И в целом Як-9 надежнее Як-1 благодаря металлическим лонжеронам. В дальнейшем мы получим модификацию, снабженную 37-миллиметровой пушкой, которая очень пригодится для атаки наземных целей и прежде всего танков. Однако при всех своих достоинствах Як-9 тяжелее и, соответственно, менее маневренный, чем Як-1.

Помимо новых самолетов, этот период ознаменовался окончательным уходом от нас французских механиков, все это время трудившихся вместе со своими советскими коллегами. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю их решение, хотя тогда оно было для многих болезненным и многими принято в штыки. Но учитывая обстоятельства, поступить по-другому наши механики не могли. Фронтовая жизнь бесспорно оказалась слишком тяжелой для людей, не привыкших к экстремальным условиям.

Зимой, при температуре минус 20, а то и минус 30 °C, они каждый вечер сливали отработанное масло. Каждое утро заливали свежее и наполняли бак водой, подогретой до 80 °C. Затем каждые 20 минут прогревали мотор, пока пилот не отправлялся на боевой вылет. Когда кто-нибудь из механиков начинал околевать от холода, товарищи растирали ему руки снегом, чтобы восстановить кровообращение.

И летом им приходилось не легче. В тех широтах солнце встает к 3 часам, а садится ближе к полуночи, так что механики даже не тратили время на возвращение в деревню, чтобы переночевать в избах. Они строили шалаши и спали прямо рядом с самолетами. Кроме того, им не хватало необходимых инструментов, технических руководств на французском языке, а главное – еды.

В Советском Союзе рацион механиков сильно отличался от рациона пилотов. Нас кормили почти приемлемо – давали, помимо прочего, масло, особый чай, дополнительные пайки для фронтовиков. Механики же большую часть пропитания добывали сами, как могли. Во французских ВВС они не привыкли к такой огромной разнице в отношении к летному и техническому персоналу. В итоге одни подворовывали, другие ловили местных кошек, чтобы хоть как-то обеспечить себе дневную порцию калорий, а советским гражданам это очень не нравилось.

Кроме того, в обмундирование пилотов входили теплые сапоги из собачьих шкур, механики же довольствовались обувью из войлока, а она плохо защищала от мороза и превращалась в губку во время оттепели.

Ко всему прочему, на авиабазах порой случались трагические происшествия, из-за которых пребывание на фронте казалось механикам еще страшнее. В самолетах модели Як-1 плохо работали пневматические системы и часто выходили из строя на морозе. Одному из моих французских механиков из-за этого оторвало руку пулей калибра 12,7 мм, когда он отлаживал пулемет, стреляющий через винт.

Нам доставалась вся слава. Мы были окружены героическим ореолом, который в свое время создали для истребительной авиации асы Первой мировой войны. О нас рассказывали в газетах и по радио, часто снимали на кинопленку и фотографировали в целях советской пропаганды. Анаши механики для граждан СССР оставались безвестным обслуживающим персоналом.

По всем этим причинам в начале августа они предпочли вернуться на Ближний Восток. И «Нормандия» обрела свою отличительную черту, сделавшую ее уникальным явлением в истории авиации: отныне ее летный состав был укомплектован представителями одного государства, а технический состав – представителями другого. Она стала единственным на фронтах Второй мировой войны франко-советским боевым подразделением.