23

Тюлан, падающая звезда

Июнь в Хатёнках выдался хлопотный – полным ходом шло обучение новичков, при этом наших обычных боевых заданий никто не отменял. Двенадцатого числа над авиабазой был замечен немецкий истребитель, и мы с Марселем Лефевром, моим командиром в паре, сразу после этого получили срочный приказ на взлет.

У нас есть время только на то, чтобы надеть парашютные ранцы, сменить фуражку на шлемофон и очки, и вот мы уже каждый в своем кокпите.

Два «яка» разгоняются по траве, поднимая облако песка и пыли. Механики пригибают головы, чтобы защитить глаза. Майор Тюлан, как всегда, свежевыбритый и безупречно одетый, щурясь, провожает нас взглядом. Когда «Нормандия» перебазировалась в Хатёнки, он выбрал для своего командного пункта землянку у обочины взлетной полосы, чтобы не упустить ни малейшей детали при осуществлении всех боевых операций эскадрильи.

«Рукоятки в карманы» (полный газ) – и мы быстро оказываемся над облаками. Там нас поджидают два или три «фокке-вульфа». Сразу начинается ближний бой. Маневры противника меня не впечатляют – я и сам поднаторел в этой технике боя, когда проходил подготовку и служил в Королевских ВВС. Мы с Лефевром вместе выводим из строя один FW-189. По сравнению с FW-190 самолеты этой модели не такие быстрые и хуже защищены, они легкая добыча. Для пшюта FW-189 единственный способ от нас ускользнуть – это спикировать и войти в штопор. Именно так он и поступил, но с нами ему все равно не удалось справиться.

Беда в том, что на выходе из затяжного пике, при котором мой самолет сбросил высоту с 4500 до 1000 метров всего за несколько секунд, оказалось, что у меня лопнули барабанные перепонки. В тот момент я даже ничего не почувствовал, кроме короткой острой боли, как от укола иглой, но на земле, выпрыгнув из кабины, обнаружил, что у меня из ушей течет кровь и я ничего не слышу. Дальше стало еще хуже, возникло ощущение, что голова раздулась и превратилась в тыкву.

У нашего тубиба Лебединского не было возможности оказать мне необходимую медицинскую помощь на базе, поэтому меня отвезли в военный госпиталь в московских Сокольниках. Я оказался среди солдат с тяжелыми ранениями – кому-то оторвало ногу, кому-то руку. Были и бойцы, подхватившие на фронте инфекционные болезни. По иронии судьбы, Марсель Лефевр присоединился ко мне через несколько дней с острой формой желтухи.

Я провалялся в госпитале целый месяц, в полной изоляции от своих товарищей из «Нормандии» – никто мне не писал и не звонил. К счастью, русские медсестрички были очень милыми и заботливыми по отношению к французам. И поскольку травма барабанных перепонок не сказалась на важных жизненных функциях, я сумел воздать должное франко-русской дружбе, крепкой и существующей испокон веков.

Вернувшись в Хатёнки во второй половине июля, я подумал, что госпитализация, возможно, спасла мне жизнь. Потому что с того момента, как меня увезли с авиабазы в карете «Скорой помощи», на фронте много чего произошло. С начала июля «Нормандия» участвовала в Курской битве – невероятном по своим масштабам сражении, в котором было задействовано около шести тысяч танков, четырех тысяч самолетов и двух миллионов людей. Этому предшествовала не менее невероятная артиллерийская подготовка: тысячи пушек и «катюш» день и ночь рвали небо снарядами. Немцы развернули наступательную операцию «Цитадель» с целью ликвидировать курский плацдарм сопротивления и продвинуть линию фронта на подступы к Москве. Стратегический план советского главнокомандования состоял из двух этапов: на первом предполагалось отразить атаку немецкой армии, на втором, когда вражеские танковые дивизии понесут достаточно тяжелые потери, – перейти в контрнаступление.

И в эту титаническую битву, крупнейшее столкновение танковых войск за всю их историю, горстка пилотов «Нормандии» бросилась со всей яростью бок о бок со своими советскими товарищами из 303-й авиадивизии. Захаров просил действовать в полную силу, и французские летчики силы не экономили: за четыре дня было совершено 112 вылетов и сбито 17 самолетов противника.

Чтобы прикрыть сухопутные советские войска от атак «юнкерсов», пилоты «Нормандии» летали с самого рассвета до сумерек. Заря занималась в 4 утра, так что вставать нам приходилось в 3, а боевые вылеты продолжались до 22–23 часов вечера – летние дни в тех широтах долгие. Летчики возвращались на аэродром, успевали выпить чашку чая и выкурить сигарету, пока механики заправляли горючим их самолеты и пополняли боезапас, а затем пилоты снова взлетали – как в полузабытьи, с бледными, осунувшимися лицами и красными от усталости глазами.

Утром 14 июля вся эскадрилья собралась на поляне. Торжественная церемония началась с поднятия трехцветного флага на импровизированной мачте. Майор Тюлан произнес речь, которая глубоко затронула сердце каждого из присутствовавших. Боевой дух был на высоте, все испытывали гордость за своих соратников – накануне Литольф, Кастелен и Дюран сбили по вражескому истребителю во время сопровождения бомбардировщиков.

И эта серия успехов продолжилась сразу после того, как собравшиеся на поляне пилоты и механики спели «Марсельезу», – в полдень Пуйад и мой приятель Марсель Альбер расправились еще с двумя немецкими самолетами. Но Жан де Тедеско не вернулся на базу. Новичок из подкрепления, прибывшего 9 июня, прожил на русском фронте чуть больше месяца.

А 16 июля для «Нормандии» выдался самый черный день. Впрочем, начиналось все неплохо – с трех уничтоженных «Мессершмитт Bf. 110» и одного «фокке-вульфа». Но потом истребители FW-190 сбили Литольфа, Кастелена и Бернавона. На земле известие о троих погибших за несколько минут пилотах вызвало шок и растерянность.

Суровый капитан Литольф, опытнейший летчик, был столпом «Нормандии» и примером для подражания всем новичкам, присоединившимся к эскадрилье в последние недели. Альбер Литольф принял авиацию, как принимают религию, и даже все свое свободное время он посвящал изучению новых моделей самолетов.

Лет через пятнадцать после войны останки Литольфа были найдены в лесу. Их идентифицировали по не тронутому ржавчиной жетону военнослужащего. Я находился в аэропорту Ле-Бурже вместе с Пьером Пуйадом и другими товарищами из «Нормандии», когда там приземлился самолет, доставивший останки Литольфа во Францию.

Ноэль Кастелен тоже был в числе первых четырнадцати летчиков-истребителей, приехавших в Россию в конце 1942 года. Адриан Бернавон попал на советско-германский фронт 10 мая, сбежав из Индокитая вслед за Пуйадом.

На следующий день вылеты начались с самого рассвета. Тюлан, потерявший заместителя и брата по оружию со времен службы в истребительной эскадрилье «Эльзас» на Ближнем Востоке, рвался в бой и весь день один за другим посылал истребители на боевые задания. Вечером, узнав, что пилоты 18-го гвардейского полка совершили шесть вылетов, а французы – всего пять, он как с цепи сорвался: «Чего мы ждем? Где пять, там и шесть!» И наш командир с ясным пронзительным взором, несмотря на усталость, возглавил группу «яков» для сопровождения штурмовиков. Когда штурмовики атаковали автоколонну на дороге к Орлу, по «якам» открыл огонь целый рой FW-190. Тюлан и кандидат в офицеры Вермей не вернулись на базу.

Артиллерийский снаряд разнес мотор самолета Бегена, его самого ранило осколком в бедро. Ему все-таки удалось посадить Як-1 плашмя, на днище, но после этого происшествия он так и не оправился. В феврале 1944-го Беген покинул «Нормандию» и вернулся в Англию. Немецкие зенитки сбили его над Голландией 26 ноября того же года.

За два дня «Нормандия» потеряла пятерых пилотов, в том числе двоих командиров, создавших эту эскадрилью. Для столь малочисленного подразделения это была катастрофа.