12

Моя первая победа

Через два года после первого значка, обретенного по окончании летной школы в Анже, я получил второй – отныне у меня над левым нагрудным карманом темно-синей униформы красуются wings («крылышки») Королевских ВВС. В начале 1942-го настает моя очередь выступить в Big Show («Большом шоу»), которое несколько лет спустя увековечит в своей знаменитой книге мой друг Пьер Клостерман, один из выдающихся представителей ВВС «Свободной Франции».

Увы, долгожданное назначение на службу было омрачено новой драмой. В письме, переданном мне при посредничестве родного дяди дипломата, сестра сообщила о смерти нашей матери 8 февраля. Мама так и не оправилась после гибели отца, о которой она узнала лишь спустя полгода полной неопределенности и беспокойства за его судьбу. И с тех пор ее здоровье неумолимо ухудшалось. Мари-Жанна написала, что мама так скорбела по обожаемому мужу и так переживала из-за меня, старшего сына, что у нее не осталось сил сопротивляться недугу. Она очень страдала и умерла после тяжелой болезни в парижской клинике, куда ее поместили, когда состояние стало безнадежным. Еще сестра добавила, что в пятницу, 13 февраля, по маме справили заупокойную службу в церкви деревни Шампинье, через год и два месяца после того, как там же отпели отца.

К моей скорби примешивается смутное чувство вины. Будь я рядом с мамой, возможно, ей было бы чуть легче пережить папину смерть… Я мог бы вернуться во Францию, чтобы заботиться о брате и сестре, но сейчас им это уже не нужно – Мари-Жанна работает медсестрой в военном госпитале, а Рене учится в Швейцарии, живет там в пансионе. Замок в Мозе опустел.

Отныне единственное, что может придать смысл моей жизни, – продолжение борьбы, начатой два года назад. Префект иезуитского лицея, где я учился, однажды сказал матери, что из меня никогда не выйдет ничего путного. Что ж, где бы она ни была сейчас, я обязательно докажу ей, что это предсказание неверно.

Со дня прибытия в расположение 602-й эскадрильи я с удесятеренным рвением приступаю к выполнению обязанностей летчика-истребителя, отдаюсь службе душой и телом. Сформированная в 1925 году эскадрилья City of Glasgow («Город Глазго») одной из первых была оснащена «спитфайрами» в сентябре 1939-го. Изначально она базировалась в Шотландии, затем, в июле 1941-го, ее передислоцировали на юго-восток острова для участия в боях над Францией.

В рядах этого авиаподразделения, героически проявившего себя в Битве за Англию, есть легендарная личность. Коренастого ирландца с буйной, зачесанной назад шевелюрой, густыми бровями, энергичным подбородком и добродушным взглядом зовут Брендан Эймон Фергус Финукейн, для друзей Падди, и в Великобритании он знаменитость. Финукейну, родившемуся 16 октября 1920 года, не исполнилось еще и двадцати лет, когда 12 августа 1940 года он сбил первый вражеский самолет, «Мессершмитт-109», а на следующий день одержал еще одну победу.

На тот момент, когда я высаживаюсь на авиабазе Редхилл неподалеку от Лондона, в послужном списке Падди Финукейна тридцать побед и в свои неполные двадцать два он только что стал самым молодым wing commander (командиром авиакрыла) в Королевских ВВС. Среди достижений, принесших ему заслуженную славу, пулеметный обстрел Me-109, в кабине которого был не кто-нибудь, асам Адольф Галланд. Это произошло 15 апреля 1941 года у побережья Франции. Выпрыгнув с парашютом из горящего «мессершмитта», ас из асов люфтваффе благополучно приземлился, и его, целого и невредимого, подобрали соотечественники. С июля по сентябрь того же 1941 года Падди Финукейн полностью уничтожил или подбил не менее четырнадцати немецких самолетов.

Британская пресса, а также австралийские и американские газетчики не обошли вниманием подвиги ирландского аса, чей «спитфайр» легко узнать в ряду других по нарисованному на фюзеляже ирландскому трилистнику с прописной «В» в центре – первой буквой имени Brendan. Но Падди и не думает задаваться, не строит из себя героя. Этот простой и глубоко верующий человек участвует в войне ради свободы и достойной жизни для всех, не питая ненависти к врагам. «I shoot to hit the machine, not the lad in it», – часто повторяет он.

Однажды кто-то из механиков без ведома Падди нарисовал на борту его истребителя, под кабиной, «балочные кресты» люфтваффе по числу одержанных им в воздухе побед. Едва увидев это, Падди велел замазать «украшение», которое счел неуместным.

Между ирландским асом истребительной авиации и французским летчиком, на чьем счету пока что нет ни одного сбитого врага, сразу возникает симпатия. Мы ровесники, и от этого огромная разница в чинах для нас не так заметна. Падди Финукейн, начинавший в 602-й как инструктор, быстро оценил мои профессиональные качества пилота. А я тогда еще не оправился от потери своего друга Энгольда, к тому же оказался в этой эскадрилье единственным французом среди внушительного контингента шотландцев, австралийцев, новозеландцев и канадцев, из-за чего чувствовал себя в изоляции, и потому меня немедленно покорили жизнерадостность, энтузиазм и харизма одногодки, намного превосходившего меня по званию и заслугам.

Большего и не понадобилось для того, чтобы прославленный командир авиакрыла взял в свое звено меня – «фрэнчи» с такими же рыжими волосами, какие бывают у ирландцев. Нас можно было бы принять за близнецов, если не учитывать разницу в возрасте, составлявшую несколько месяцев. Так, в одной команде, мы совершили множество боевых вылетов: сопровождали пикирующие бомбардировщики, участвовали в rhubarbs – разведывательных миссиях на исключительно опасном бреющем полете над водой.

В то время мне довелось впервые с печальной памяти мая и июня 1940 года пролететь над родной землей. В сороковом я пилотировал «Девуатин-500» и «Моран-406». Теперь, два года спустя, меня в кабине «спитфайра», самого эффективного из современных истребителей, стремительно несли над Ла-Маншем все 1500 «лошадей» двигателя «Роллс-Ройс Мерлин».

Однажды я решил воспользоваться одиночной миссией и подарил себе воздушную прогулку до Анжу – во время вылетов звеньями мне никто не дал бы на это разрешения. С огромной высоты, на которой меня не могли засечь, я с радостью и волнением смотрел на квартал Ла-Дутр в городе Анже неподалеку от нашей летной школы, на мосты через реку Мен, на железную дорогу и кафедральный собор… А потом как ни в чем не бывало вернулся на другую сторону Ла-Манша, счастливый от того, что в моей жизни летчика-истребителя теперь есть эта «анжуйская операция».

Летать с Падди – чистое наслаждение. Из общения с ним я узнаю много нового и с каждым днем все больше проникаюсь к нему доверием. В самых опасных ситуациях ирландец демонстрирует удивительное спокойствие, он всегда предупредит об угрозе и даст совет менее опытным членам команды.

В 14 часов 15 минут 13 апреля 602-я эскадрилья отправляется в sweep – масштабный авианалет на оккупированную врагом обширную территорию, включающую Ле-Туке, Девр и Сангатт в департаменте Па-де-Кале. Пока эскадрилья движется на высоте 23 000 футов в двух десятках километров восточнее Кале, Падди Финукейн вдруг замечает под собой штук пятнадцать «фокке-вульфов» FW-190 и немедленно отдает нам приказ снизиться для атаки на немецкие истребители. Лишь после этого, повертев головой так, будто вместо шеи у него шарнир, молодой wing commander обнаруживает еще два-три десятка вражеских самолетов, изготовившихся к нападению на эскадрилью. Тогда он срочно командует выстроиться в оборонительное кольцо.

Пока «спитфайры» спускаются спиралью, один за другим закладывая виражи, самолеты люфтваффе атакуют нас без передышки в течение пятнадцати минут. На этом этапе сражения я засекаю истребитель со свастиками прямо над собой, на расстоянии 3000 футов и, не колеблясь ни секунды, взмываю свечой, чтобы занять огневую позицию на три румба по хвосту немца. Теперь мне видно, что это Me-109G с тремя треугольниками, разбросанными по фюзеляжу. «Не иначе полковник», – говорю я себе, готовясь к бою.

Одним движением большого пальца я снимаю пулеметы с предохранителя и привожу в движение коллиматор. Затем решительно нажимаю на спуск, и длинные очереди, вырвавшись из стволов, с такого близкого расстояния не могут не прошить цель. Я даже не теряю времени на то, чтобы в этом удостовериться, – сразу отвожу «спитфайр», в точности выполняя рекомендации по выживанию в бою, вывешенные на всех аэродромах Королевских ВВС: «Не преследуйте подбитого противника, иначе с большой вероятностью вас собьет другой вражеский самолет».

Снизившись до 10 000 футов, «спитфайры» 602-й эскадрильи один за другим летят на малой высоте над Ла-Маншем. Три немецких истребителя, самые упрямые из всех, гонятся за нами до окрестностей Дувра, но безрезультатно.

Когда побережье Франции остается позади и под крылом вот-вот покажется Гастингс, я слышу в шлемофоне знакомый голос командира:

– Hullo Roland, good show. You shook him!

У Падди Финукейна есть все основания быть довольным подчиненными. Для 602-й день выдался удачный: один вражеский самолет сбил pilot-officer (младший лейтенант авиации) Нивен, один Me-109 поврежден кандидатом в офицеры де ла Пуапом, один FW-190 поврежден leffight-sergeant (старшим сержантом) Уиллисом. И это без единой потери в рядах «Города Глазго».

Еще несколько минут полета над сушей – и под крылом моего «спитфайра» Мк. Ууже виден аэродром базы Редхилл.

Заняв свое место в цепи, я захожу на посадку по сигналам watch office («командно-диспетчерского пункта»), возвышающегося над летными полосами. Включаю радиатор на полную, уменьшаю подачу горючего и сбрасываю обороты винта. Затем открываю фонарь, чтобы улучшить видимость, и поднимаю сиденье.

Лишь после этого начинается собственно приземление. Этот маневр легким не назовешь, я действую почти вслепую – огромные выхлопные патрубки скрывают от меня почти всю посадочную полосу. Я выпускаю шасси и закрылки. Как обычно, ужасаюсь скорости, с которой приближается ранвей.

Толкаю рычаг управления двигателем от себя. От тяжелого удара сотрясается весь фюзеляж – и я понимаю, что самолет коснулся взлетной полосы. Теперь мой «спит», которому куда вольготнее в воздухе, чем на земле, неуклюже, по-крабьи ползет по щебеночному покрытию. Рычаг тормоза вправо, затем влево, и вот самолет наконец останавливается в конце полосы, еще подрагивая и дымясь от приложенных усилий.

Заглушив двигатель и разомкнув контакты, я несколько секунд неподвижно сижу в кабине, опьяненный первой вероятной победой и оглушенный тишиной, которая вдруг, без перехода, сменила рычание «Роллс-Ройс Мерлин».

Отстегнув ремни, я отодвигаю до упора hood («фонарь») и выпрыгиваю на землю.

Когда я на слегка затекших ногах и с парашютным ранцем за спиной шагаю к dispersal (помещению, где пилоты ждут приказов на посадку), меня догоняет Падди Финукейн. Растрепанный и потный, но с извечной широченной улыбкой, ирландский ас на ходу дружески хлопает меня по плечу в знак одобрения.

Через несколько дней я получаю официальное подтверждение своей первой воздушной победы – проявлена пленка, отснятая кинофотопулеметом. На ней у Me-109 отлетает хвостовое оперение и видна вспышка под крылом. После этого железная птица со свастиками, ставшая моей мишенью, не могла долго протянуть.

За время моей службы в 602-й эскадрилье мы несколько раз меняли место базирования. «Спитфайры» из авиакрыла под командованием Финукейна перелетали из Кенли в Кройдон, затем в Биггин-Хилл – все эти военные аэродромы, как и Редхилл, расположены в окрестностях Лондона.

В процессе одной из таких уже ставших привычными передислокаций я невольно сделался звездой шоу – по моей вине возникла грандиозная «пробка», каких в Королевских ВВС еще не видывали.

Однажды эскадрилья в полном составе – все 36 истребителей – вылетела с авиабазы в Кенли курсом на Редхилл. Через несколько минут у меня «закашлялся» мотор. Переключение передач не помогло. Мой «спит» начал терять скорость и высоту, учинив в строю жуткий беспорядок.

С грехом пополам мне удалось дотянуть до посадочной полосы Редхилла. Из-за риска перевернуться я принял решение садиться, не выпуская шасси, и мой самолет, коснувшись земли, проехал на брюхе метров пятьдесят, попутно содрав с полосы покрытие. В итоге другим летчикам эскадрильи пришлось снова набирать высоту и приземляться на соседних аэродромах.

На следующее утро после этого катастрофического маневра я предстал перед трибуналом. В военные времена с виновниками таких беспорядков не церемонятся.

«У моего самолета была техническая неисправность, проблема с двигателем, не знаю какая», – заявил я с полной уверенностью в своей правоте, не позволив себя запугать.

Допрашивавшие меня офицеры дали приказ полностью разобрать мой «спитфайр» для выяснения причин нештатной ситуации, не добавлявшей славы Королевским ВВС. К счастью для меня, проверка показала, что перебои в работе двигателя были связаны с неисправностью заслонок одного из трубопроводов.

Осознав, что мог бы сгореть заживо или задохнуться от ядовитых выхлопов, я еще больше обрадовался тому, что вышел из этой передряги без взыскания. В отличие от механика, чья халатность могла возыметь и более серьезные последствия.

После знакомства с представителями высшего командования Королевских ВВС Великобритании мне представилась возможность пообщаться и с самим королем. С самого начала войны Георг VI был со своей армией и народом, не преминул он нанести визит и в расположение 602-й эскадрильи. На смотру, проходя мимо шеренги летчиков, его величество остановился прямо напротив меня – вероятно, моя темно-синяя униформа выделялась на фоне серых мундиров британских и канадских соратников.

– Как вам служится в Англии? – спросил король на безупречном французском.

– Превосходно, ваше величество.

– Вам очень повезло, что вы здесь, – продолжил наследник Виндзоров.

– Еще бы, ваше величество. Я счастлив познакомиться с вами и лично заверить, что мы, французы, гордимся сотрудничеством с англичанами, нашими давними друзьями.

Продолжение церемонии было менее официальным. В офицерскую столовую, где все было готово к торжественному приему, я заявился первым и при виде разнообразных яств, одно соблазнительнее другого, красовавшихся на длинных столах, накрытых белыми скатертями, не смог устоять. Я так проголодался от долгого пребывания по стойке «смирно» на свежем воздухе, что, нимало не смущаясь под взглядами пришедших в ужас официантов и официанток в белых перчатках, отхватил себе добрый кусок торта.

Когда вскоре после этого в столовую вошел король со всей свитой, у командира авиабазы чуть удар не случился, едва он увидел разоренный торт. Глядя, как на его лице один за другим сменяются все цвета радуги, я торопливо проглотил последний кусок и благоразумно смылся из круга офицеров.

– Это я разрезал торт… – повинился я после того, как Георг VI покинул базу.

– Я так и думал, – с британским хладнокровием кивнул командир.

Грех чревоугодия – и покушение на оскорбление королевского величества – не повлекли за собой для меня никаких санкций. Все-таки одно дело – слопать кусок торта, пусть даже предназначавшийся самому королю, а другое – угробить «спитфайр» в военное время.