Глава 13

С тех пор как я впервые увидел чертоги Держателя, мне не давал покоя один вопрос. Зачем, недоумевал я, Пуп возвел себе такие хоромы, если он не нуждался ни в советниках, ни в слугах, ни в богатстве, а развлекался обычным чемпионским способом – купаясь в живительной энергии Света. Почему же тогда Концептор представил нам убежище своего создателя в таком облике? Пусть даже часть титанических чертогов занимали казармы блюстителей, а часть – апартаменты адаптеров, все равно в здании оставалось еще столько неиспользованной площади, что на ней можно было разместить маленькое государство вроде Андорры. Причем, со слов Рипа, во дворце Пупа не имелось ни одной купальни, так как Держатель предпочитал «плескаться» непосредственно в Источнике.

Не то чтобы разгадка этой тайны являлась для меня существенно важной, но когда мы подошли вплотную к «вавилонской башне», я впал в легкое возбуждение от предстоящей экскурсии в обитель самого крутого из известных мне небожителей.

Весь путь до цели – а это было весьма приличное расстояние – мы проделали по воздуху, четко следуя за блюстительской армией. Вблизи чертоги выглядели и вовсе устрашающе. Стены циклопического сооружения вздымались ввысь примерно километровыми уступами, коих – спасибо прозрачному небу – я насчитал восемь. Незримая дорога, что началась от окна «каланчи», все время шла на подъем и вывела нас аккурат на второй башенный ярус. Полки гвардейцев к тому времени уже напоминали нам марширующий блошиный цирк: маленькие квадратики, на которые, казалось, только дунь, и они разлетятся во все стороны, будто почтовые марки. Даже не верилось, что внизу двигалась та же самая армия, что не так давно повергла нас в трепет своей мощью.

Едва мы покинули убежище, как жизнь в чертогах сразу замерла. Светопланеры, что раньше постоянно сновали по воздуху, теперь исчезли. Вероятно, посредники и адаптеры получили общий приказ во избежание эксцессов загнать всю технику на стоянки и самим скрыться с глаз долой. Лишь двигающееся внизу войско не позволяло думать, что мы прогуливаемся по мертвому королевству, да сияние Источника придавало окружающему миру более-менее жизнерадостный вид.

Блюстители вошли внутрь чертогов через ворота на первом ярусе, мы – через такие же, только на втором. Дальше мы уже не имели возможности следовать за проводниками, но блуждать по дворцу в поисках хозяина нам не пришлось. Сразу от ворот начинался высоченный сводчатый тоннель, противоположный край которого, судя по видимому вдали светлому пятнышку, выходил во внутренний двор, где располагалась Ось. Заблудиться на таком прямолинейном маршруте было невозможно, и мы, отринув сомнения, подались на свет в конце тоннеля.

Иного освещения здесь не было, но нам оно и не требовалось. Пол был ровный и чистый, как гоночный трек. Правда, существовала опасность угодить в скрытую яму или иную ловушку, но тут уже приходилось идти на риск и довериться хозяину этих негостеприимных стен. Хотя опыт общения с чемпионами учил, что доверие к ним – штука еще более коварная, чем зыбучий песок.

– Глеб! – внезапно окликнул меня Рип, идущий всю дорогу во главе группы. Мы прошли примерно половину тоннеля, и я решил было, что адаптер наткнулся на какое-нибудь препятствие. Но горбун как шел, так и продолжал шагать в прежнем темпе.

– Чего тебе? – отозвался я, обогнав молодежь и поравнявшись с адаптером.

– Здесь и впрямь темно или мне это только кажется? – вполголоса осведомился Рип.

– Ну, не то чтобы темно, – ответил я, гадая, почему компаньон завел этот странный разговор именно со мной. – Скорее, сумрак. Ты что, не видишь, куда идти? Вон же свет!

– Да нет, вижу и свет, и сумрак. И раз вы тоже это видите, значит, все в порядке. Просто хотел удостовериться, что зрение меня не подводит и мы сейчас там, где должны находиться… А теперь слушай внимательно. Буду краток и говорю только один раз, поэтому на вопросы у тебя времени практически нет. Этот тоннель – местная система безопасности. Через него проходят все, кому Пуп назначил аудиенцию. Отсутствие Света ослабляет светолюбивых чемпионов, и если через тоннель вдруг прорвется враг, блюстителям будет проще его повязать. Однако оборотная сторона темноты такова, что в ней Держатель не может нас подслушать. Поэтому запоминай мои последние инструкции. Забери у Агаты Концептор и держи его при себе. Может случиться так, что все окончится для нас очень плохо. Как только я пойму, что грядут неприятности, тут же отдам тебе приказ. Какой именно, будет зависеть от ситуации. Но что бы ты от меня ни услыхал, действуй четко и без промедления. От твоей расторопности зависит, сумеем мы довести дело до конца или прямо отсюда отправимся на Бессрочное Гашение. Ты меня понял?

– Постой-постой, – замешкался я. – Понять-то понял, но ты хоть приблизительно намекни, что мне придется делать!

– Не останавливайся, Глеб! – подстегнул меня адаптер и указал на Свет, который с каждым шагом сиял все ярче и ярче. – Блюстители могут решить, что мы замышляем недоброе, и схватить нас прямо на выходе!.. Что прикажу, то и сделаешь! Главное, быстро и не раздумывая, а иначе мы не выкрутимся… Все, молчок! Дальше болтать опасно – засекут!

– Чтоб ты сдох! – процедил я абсурдное, в общем-то, для бессмертного проклятье и сбавил шаг, дожидаясь, пока меня нагонит Агата. Группа успела растянуться на полсотни шагов, но Банкирша шла до этого рядом со мной, и потому мне не пришлось ее долго ждать.

– В чем дело? – полюбопытствовала она, когда я попросил передать мне коробку с Концептором. – Что-то случилось?

– Не спрашивай, – буркнул я. – Просто отдай и все. Извини, так надо.

Агата не стала спорить, лишь пожала плечами и вернула армиллу, которую оберегала с того момента, как мы покинули Карантинную Зону.

– У Рипа нехорошие предчувствия, – шепотом добавил я, чтобы Банкирша вдруг не подумала, что ей перестали доверять. – Говорит, надо быть начеку. Не исключена заваруха, так что держи ухо востро и в случае чего… – Я осекся, поскольку понятия не имел, что за опасность нам грозит и какие придется принимать меры предосторожности. Потом закончил: – В общем, не лезь на рожон и присмотри за остальными. Только никому ничего не говори – вероятно, нас уже подслушивают.

Банкирша несильно стиснула мне локоть: дескать, все ясно, можешь не продолжать. Я ответил ей тем же, что означало «спасибо, я знал, что на тебя можно положиться». Не сказать, что меня обнадежила поддержка подруги, но все равно, приятно, когда малознакомый человек понимает тебя с полуслова. Было бы замечательно, если бы из наших отношений с Агатой получилось нечто большее, чем кратковременное сближение на время экстремальных обстоятельств.

Но не думать, не думать об отвлеченном!.. Ублюдок Рип! Хотелось бы выяснить, что у тебя на уме, прежде чем бросаться сломя голову выполнять твои приказы. Какую игру ты затеял? И почему только сейчас сообщил о том, что у тебя есть план на случай провала переговоров с Держателем?..

К тому же адаптер проинформировал не всех нас, а одного меня. И чем я заслужил такую честь? Если рассуждать трезво, то на роль расторопного исполнителя куда лучше подошел бы прапорщик. Ну а я, к примеру, мог бы его прикрывать…

Впрочем, что толку беспокоиться о лопнувшей резинке на трусах, когда ты уже прыгнул с вышки в бассейн. Время сомнений миновало, да и кому, кроме Рипа, мы еще можем довериться на этих переговорах. Это только в шахматах пересекшая игровое поле пешка могла превратиться в ферзя. К нам – шатунам, добравшимся до Источника, – это правило не относилось. Мы как были, так и остались пешками в руках здешних хозяев и потому целиком и полностью зависели от них. Скверная и, к сожалению, безнадежная ситуация…

Остаток пути мы прошли, обмениваясь лишь безобидными фразами, в коих Держатель при всем желании не обнаружил бы намека на злой умысел. В основном подбадривали друг друга и только. Загадывать на будущее было не резон, ибо ничего нового к нашим надеждам пока не прибавилось. А у меня после разговора с Рипом и вовсе со сладкого пирога по имени «Светлая Надежда» будто слизали весь крем. И вот теперь я смотрел на облизанную лепешку и гадал, что с ней делать: съедать или, дабы не расстраиваться, выбросить и поскорее забыть об усилиях, затраченных на ее выпечку.

Тоннель, под сводами которого мог свободно проплыть даже «Титаник», длился примерно два километра и закончился, как и предполагалось, во внутреннем дворе комплекса. Хотя определение «двор» не соответствовало огромному парку, разбитому вокруг Оси. А она вблизи походила уже не на иглу, а на колоссальную цилиндрическую стелу диаметром в полторы сотни метров. Вершина стелы вздымалась над последним ярусом башни где-то на четверть от ее высоты (это мы определили еще на «каланче» – стоя у основания высотной конструкции, нельзя было провести такие точные расчеты).

Только теперь стало понятно, что строение, окрещенное мной «вавилонской башней», в действительности представляет собой защитный периметр – титаническую стену, возведенную Пупом, чья паранойя достигла воистину вселенского размаха. Выйдя из тоннеля, мы словно очутились на круглой арене с высокими отвесными трибунами. Сходство с амфитеатром лишь усилилось, когда я задрал голову и обнаружил, что трибуны отнюдь не пустуют, а насколько мог охватить взор, заполнены зрителями.

В их роли выступали блюстители. Они рассредоточились по внутренней поверхности стены в специальных одиночных нишах, словно статуэтки святых в католическом храме. Ниши располагались довольно-таки плотно по отношению друг к другу, усеивая стену от верха до низа, и если гвардейцы охраняли таким образом весь периметр… Я ошарашенно присвистнул: количество потенциальных противников не поддавалось исчислению. Их могло быть и пара сотен тысяч, и больше миллиона – нельзя было доверять глазомеру при оценке столь грандиозного оборонного сооружения. Блюстители застыли на своих постах в одинаковых позах, видимо, ожидая команды наброситься на непрошеных гостей и растерзать их в клочья.

Бесчисленная орда гигантов с пудовыми кулаками могла в считаные мгновения разнести в пух и прах даже танковую бригаду, не говоря о пехотной дивизии. Я прикинул соотношение наших и блюстительских сил и ощутил себя мышкой, угодившей в выключенную промышленную мясорубку. Стоило Держателю нажать кнопку, и не успеем мы пикнуть, как от нас мокрого места не останется. Рип отказался посвящать меня в свои планы, но какую бы стратегию он ни разработал, я уже сейчас мог твердо заявить, что она обречена на провал. При таком преимуществе врага глупо уповать не только на победу, но и на достойный проигрыш. Это будет не бой, не бойня и даже не мелкое недоразумение, поскольку недоразумением в Ядре считалось событие типа гибели Вселенной. Неизвестно, на что надеялся адаптер, но мне его надежды казались теперь абсолютно беспочвенными.

Открывшееся нам по выходу из тоннеля зрелище повергло в трепет даже Рипа, что впервые взирал на это место в ракурсе земной реальности. Адаптер, который до этого шагал вперед без остановок, решил-таки ненадолго задержаться и оглядеться. После чего, не сказав ни слова, поманил нас за собой и направился к Оси. Мы последовали за ним, подавленные жуткой атмосферой «арены» и ошеломленные количеством окруживших нас мордоворотов.

Нам было известно, что гвардейцы Пупа – искусственные существа; нечто вроде киборгов, созданных с единственной целью – карать врагов Держателя. По идее, стоявших в нишах блюстителей можно было считать барельефом, что придавал этим унылым стенам более-менее эстетический облик. Мутные немигающие глаза гвардейцев почти не отличались от глаз каменных статуй и смотрели строго перед собой. Однако нам все равно чудилось, что трибуны заполнены живыми людьми, которые, затаив дыхание, наблюдают за каждым нашим шагом и готовятся вот-вот взорваться криками радости или неодобрения.

Все это, конечно, являлось иллюзией. Но какими бы мертвыми ни были взгляды блюстителей, мы находились под постоянным прицелом миллиона пар глаз – ощущение, мягко говоря, скверное. Даже Леночка, которой было не привыкать к публичному вниманию, ежилась и озиралась, не в силах совладать с волнением. Мне же казалось, что взгляды блюстителей, в противовес Источнику, излучали некую негативную энергию, и от нее воздух «арены» был наэлектризован, словно перед грозой. Хотя, скорее всего, волосы у меня на голове шевелились не по этой причине, а из-за банального страха.

По меркам Трудного Мира, парк вокруг Оси выглядел посредственно. Но все равно увидеть здесь кусочек земной природы было равносильно подарку судьбы. Десяток квадратных километров холмов, лужаек и рощиц пересекала самая настоящая речушка, протекающая у подножия стелы. В отличие от царившей в Карантинной Зоне осени, на сей раз Концептор выбрал для нас летнюю «палитру» все так же нашего климатического пояса. Впечатление портило только окружающее парк кольцо гигантских стен, но их, скрепя сердце, можно было посчитать за горы.

Серебристая громада Оси возвышалась на другом берегу речушки. Откуда она вытекала и куда впадала? Очевидно, появлялась из какого-нибудь тоннеля в стене и в таком же тоннеле исчезала. Но назвать речушку бутафорской было нельзя. Ее прозрачные воды выглядели глубокими, а течение – бурным. Благо неподалеку находился бревенчатый мостик без перил. Он будто сошел с пасторальной картинки, какие обожают вешать на кухнях некоторые домохозяйки, и, поскольку путь наш вел на противоположный берег, миновать мостик мы не могли ни в коем случае.

Шли быстро, не отвлекаясь на разговоры и ограничиваясь лишь беглым осмотром скромных парковых красот. Правда, при переправе через речку я задержался и зачерпнул горсть воды – кто знает, доведется ли еще испить ее в этой жизни. Вода оказалась прохладная, но совершенно безвкусная. Это меня несколько разочаровало и опять напомнило, что все увиденное нами в этом путешествии – фикция. Земная реальность закончилась для нас в тот момент, когда подстреленного мной в поезде Рипа вышвырнуло обратно в Ядро и Трудный Мир исчез. Все, что случилось после, было лишь грезами наяву, и только…

Наличие здесь бревенчатого мостика не вызвало у меня особого удивления. А вот притулившаяся к Оси маленькая и тоже срубленная из бревен избушка явилась для всех нас несомненным сюрпризом. Не различимая до этого из-за деревьев, она возникла перед нами настолько неожиданно, что, завидев ее, мы тут же встали как вкопанные.

Помимо блюстителей, в парке нам не встретилось ни одного чемпиона. Из чего следовало, что это место всецело принадлежало лишь одному обитателю Ядра – Держателю. Не высмотрев по пути царских хором и дворцов, я решил было, что Пуп проживает непосредственно в Оси. Но, обнаружив возле нее этот милый шедевр деревянного зодчества, я понял, что, скорее всего, заблуждаюсь. Избушка не была сараем или иной хозяйственной пристройкой. Мы наткнулись именно на жилой домик, пусть тесноватый, но вполне пригодный для проживания одного человека. Чистенькое крылечко, окна с резными наличниками, фигурный конек на двускатной крыше… Так и хотелось подойти к дверям, постучать и сказать: «Эй, кто в теремочке живет, кто в невысоком живет?»

– Стоит терем-теремок, он не низок, не высок, – будто прочтя мои мысли, проговорил дядя Пантелей и полюбопытствовал у Рипа: – Уважаемый, нам сюда?

– Погодите, сейчас выясним, – ответил адаптер и осмотрелся.

Слева от нас протекала речка, справа зеленела рощица, сразу за домиком, впритык к его задней стене, высилась Ось, а вокруг, кроме нашей компании, по-прежнему не было ни души. В мягком травяном ковре виднелась лишь одна тропка – та, которую мы протоптали сюда от мостика. И все-таки избушка не казалась необитаемой. От нее, как и от зловещих стен периметра, тоже исходила незримая энергетика, но уже позитивного свойства. Если стены одним своим видом гнали нас прочь, то теремок, наоборот, притягивал к себе, как жаркий камин – продрогшего на морозе путника.

– Зайдем, – решился наконец Рип, после чего уверенной походкой направился к крыльцу.

– Только не забудь постучаться. Мы хоть и из дремучей глубинки, а все же люди культурные, – напутствовал его прапорщик, видимо запамятовав, что чемпиону, в отличие от нас, все равно не проникнуть без спросу в закрытую дверь.

Однако извещать хозяев о нашем появлении не пришлось. Едва адаптер приблизился к крыльцу, как дверь издала негромкий – прямо-таки по земному душевный – скрип и медленно отворилась. Рип на миг замешкался, а потом обернулся и молча поманил нас за собой внутрь…

Изнутри теремок был куда вместительнее, нежели казался снаружи, что вовсе не являлось обманом зрения. Завались мы гурьбой в ту избушку, какую только что наблюдали перед собой, и в ней непременно стало бы очень тесно. Однако, переступив порог гостеприимно распахнувшейся двери, мы с удивлением обнаружили, что угодили в довольно просторную светлицу без потолка. Она же была и единственной комнатой в доме.

Ее убранство выглядело слишком скромно: деревянное кресло с высокой спинкой в том углу, где по русской традиции было принято вешать образа, и низкие лавки вдоль стен. Зато комната сияла чистотой, а все деревянные поверхности ласкали взор гладкостью шлифовки, настолько идеальной, что никакая дополнительная полировка им уже не требовалась. Половицы, что при таком скоплении топчущего их народа начали бы пружинить и поскрипывать, тем не менее продолжали сохранять непоколебимость, словно пол был сделан из выкрашенного под доски камня. В теремке пахло бодрящим смолистым духом, а дышалось легко и непринужденно. Для полного счастья не хватало только печки-каменки, ушатов с водой да березовых веников, при наличии коих можно было бы устроить здесь шикарную баньку.

Непонятно, что нашло на Концептор и почему он решил выстроить нам именно эти декорации, но лично я такой поворот событий мог только приветствовать. Если приютившей нас симпатичной избушке грозило стать местом нашего прощания с земной реальностью, то место это меня вполне устраивало. Несмотря на скудность убранства, в светлице было как-то по-родному уютно и тепло. Оптимист счел бы подобный финал символичным – этаким укоризненным напоминанием людям об утраченных исторических корнях. А пессимист, не мудрствуя лукаво, решил бы, что угодил в большой сосновый гроб. Который, один черт, в качестве последнего пристанища был для человека куда комфортнее, чем пронизывающий до костей холод и беспросветная темнота настоящего Ядра.

Впрочем, одна деталь все-таки нарушала царившую в светлице гармонию. Небольшие незастекленные окошки впускали внутрь достаточно света, и нужды в дополнительном освещении мы не испытывали. Поэтому сначала я подумал, что темное пятно в углу – всего лишь тень, падающая из окна на деревянное кресло. И только присмотревшись, понял, что это не так.

В кресле находилось не то плотное облачко нерассеивающегося дыма, не то миниатюрная Катапульта, нацеленная на Беспросветную Зону. От этого сгустка мрака веяло холодом и тревогой, и потому, войдя в избушку и обнаружив в ней необъяснимую аномалию, мы в замешательстве остановились у порога. А еще через мгновение выяснилось, что черный сгусток обладал донельзя размытыми очертаниями чемпиона, который расселся в кресле и смотрел на дверь. Вернее, уже не на нее, а на нас.

Можно было подумать, что перед нами сидит обнаженный адаптер, но, насколько мы знали, их земная анатомия являлась все же не такой… мрачной. Кроме лица, все остальные части тела (в смысле те, что не были скрыты под одеждой) у нашего компаньона выглядели вполне натурально: косматые волосы, шея, кисти рук, лодыжки, которые у Рипа из-за чересчур коротких штанов все время торчали на виду… Хозяин теремка был черен не только ликом, но и телом, от макушки до пят. Вместо обычной для чемпиона гривы нечесаных волос этот обитатель Ядра носил на голове нечто, напоминающее издали тягучие брызги гудрона. Сам же призрак являл собой уродливую кляксу, лишь в общих чертах сходную с человеческим контуром. С какого боку на нее ни глянь, клякса постоянно казалась плоской, будто вырезанной из копировальной бумаги. Короче говоря, полная чертовщина даже для здешней экстравагантной реальности.

Не успел я задаться вопросом, а способна ли вообще эта «тень отца Гамлета» разговаривать, как она развеяла мои сомнения, обратившись к нам вполне нормальным человеческим голосом.

– Располагайтесь, – вымолвил хозяин, указав беспалой плоской рукой на лавку у стены. То, что перед нами Держатель, я догадался по голосу. Теперь он звучал гораздо тише, но его интонация осталась прежней: снисходительная и исполненная усталого невозмутимого спокойствия. Для человека такая манера общения была свидетельством хладнокровия, а для параноика Пупа – всем, чем угодно. Держатель был непредсказуем, словно отсыревший патрон, что мог с одинаковым успехом и выстрелить, и дать осечку.

Весьма странная и в какой-то степени даже забавная личность – этот Пуп. Повелевать Вселенной, окружив себя неисчислимой армией и стенами высотой с Гималаи, и при этом исповедовать аскетизм, живя в тесном неблагоустроенном жилище… Впрочем, кому и судить о держательских привычках, то только не человеку. Не стоило забывать о том, что наши представления о жизни небожителей как раз и были навязаны этими самыми небожителями, так что ни о каком непредвзятом мнении тут речи идти не могло.

Мы молча расположились на лавке. Я положил коробку с армиллой на колени, будучи уверенным, что Пуп первым делом конфискует Концептор и только потом выслушает нашу просьбу. Но Держатель оставался в своем жестком кресле, от сидения в котором я уже через месяц нажил бы геморрой, и не спешил возвращать себе чудом уцелевшую собственность.

– Шатун, Несущий Свет! – вымолвил Пуп, когда мы расселись перед ним в рядок, будто стайка птиц на проводе. – Все-таки кое в чем Безумный Гик был прав. Эти шатуны действительно явились в Ядро со своим источником Света и умудрились донести его до меня. Пока вы добирались сюда из чертогов посредника Чича, я исследовал весь ваш путь от внешней границы Карантинной Зоны до Оси и предпринял кое-какие меры предосторожности. Поэтому даже не вздумайте попытаться устроить здесь то, что вы учинили в Юдоли! В противном случае я подыщу вам такое наказание, по сравнению с которым Бессрочное Гашение будет выглядеть приятным отдыхом, а Катапультирование – короткой прогулкой. Итак, Рип, я обещал выслушать тебя, и теперь я весь внимание. Говори, ради чего ты и твои шатуны сотворили в Ядре весь этот хаос.

Несмотря на то что адаптер готовился к этой исторической минуте, он почему-то замешкался с ответом. Возможно, Рип сделал это намеренно, с некой ведомой лишь ему целью, но пауза в начатых переговорах продлилась недолго. Неожиданно для всех инициативу перехватил дядя Пантелей, который во время пути от чертогов Чича до Оси угрюмо помалкивал, отрешившись от нас в своих невеселых мыслях. И теперь Иваныч вдруг резко преобразился, словно очнулся от дремоты. Даже щеки старика порозовели от нахлынувшего на него возбуждения.

– Не сочтите за дерзость, Держатель, но позвольте мне изложить вам нашу просьбу, – произнес дядя Пантелей, глядя на призрака отнюдь не униженным, а исполненным достоинства взглядом. – Не спорю, ваш адаптер – большой знаток Трудного Мира, но при всей образованности Рипа наша Проекция никогда не была для него родным домом. Поэтому не справедливее ли будет дать слово тому, кто жил в Трудном Мире постоянно, а не наведывался туда время от времени?

Рип вздрогнул: заявление дяди Пантелея явно спутало ему планы и к тому же указывало Держателю на допущенную тем несправедливость. И пусть Иваныч высказался в максимально корректной форме, все равно, по меркам Ядра, его слова звучали весьма дерзко. Но Пуп снова не оскорбился на дерзость шатунов-интервентов. Очевидно, она сходила нам с рук, потому что Держатель воспринимал общение с нами как новую увлекательную игру. И до тех пор, пока эта игра ему не наскучит, мы могли рассчитывать от него на небольшие поблажки.

– Говори, шатун, – дал Пуп добро осмелившемуся выступить от лица человечества Иванычу. – Говори все, что ты хочешь мне сказать. Даже то, что, по-твоему, может навлечь на вас мой гнев. Обещаю, что не разгневаюсь. Я хочу… Нет, я требую, чтобы ты был откровенен со мной до конца. Рип выскажется позже. Если, конечно, ему найдется что добавить к твоим словам.

– Благодарю, Держатель. Постараюсь не отнять у вас слишком много времени, – кивнул дядя Пантелей. Имейся у Пупа лицо, возможно, он улыбнулся бы этой невольной шутке. Чего-чего, а недостатка во времени бессмертный повелитель Вселенной точно не испытывал. – Раз уж вы изучили наш путь по Ядру, значит, вам известно, что все содеянные нами бесчинства являлись вынужденными. Мы сожалеем, что допустили беззаконие, но иначе нам никогда не удалось бы встретиться с вами. А встретиться нам было крайне необходимо. Вы потребовали, чтобы я был откровенен, поэтому хочу заявить со всей ответственностью: считаю, что мы не заслужили быть сосланными в Беспросветную Зону и на Гашение. Как и адаптер Рип. Мы шли к Источнику не только ради себя, но и ради шести миллиардов наших собратьев-людей, которые оказались выброшены в чужую для нас Вселенную. Ведь это именно вы привили нам однажды любовь, дружбу, ответственность за ближнего и другие правильные, на наш взгляд, принципы. Поверьте, Держатель, это для вас, чемпионов, подобные вещи кажутся ограничителями свободы и глупыми условностями. Для нас же, наоборот, жизнь без них теряет всякий смысл. В Трудном Мире у меня остались две дочери, три внучки и два внука, не говоря о прочих родственниках. И теперь у меня сердце кровью обливается, когда я думаю, как же они страдают там, во мраке и холоде. Каждый из моих товарищей переживает сейчас о ком-то из своих родных и близких. И не говорите мне, Держатель, что вы не понимаете нас! Вы одарили жителей Трудного Мира такими условностями, а значит, обязаны иметь к нам хоть немного сострадания! Глеб Свекольников и адаптер Рип не виноваты в гибели нашей Проекции. Глеб и приблизительно не представлял, каковы могут быть последствия его поступка, а Рип честно исполнял свой долг, но, к несчастью, все же не избежал ошибки. Но в жизни такое может случиться с каждым, и кому, как не вам, Держатель, не знать об этом. Никто из нас не застрахован от ошибок, даже вы. Вы создаете Вселенные и, стало быть, несете ответственность перед теми, кого в них поселяете, разве не так? И сейчас у нас есть шанс все исправить. Какой прок от того, что вы сошлете нас на Гашение или в Беспросветную Зону? Неужели вы так жаждете бессмысленной расправы над шестью осиротевшими шатунами и допустившим просчет адаптером? Давайте лучше поступим по-другому – так, как подобает поступать разумным существам в любой Вселенной: конструктивно и взвешенно. Мы сберегли Концептор и доставили его в Ось, а вы можете вернуть все на свои места: возродить Трудный Мир и отправить нас обратно. Полагаю, для чемпиона, который сотворил тысячи миров, это вполне посильная задача. Вот, пожалуй, и все, что я хотел вам сказать, Держатель. Простите, если мои слова вас не убедили – просто раньше мне никогда не приходилось молить Бога даровать спасение целому миру. Но, как вы и просили, я был с вами искренен, поэтому не обессудьте…

Дядя Пантелей тяжко вздохнул и потупился. Не знаю, как остальным, а мне добавить к его словам было нечего. Он говорил по-стариковски прямо и немудрено – видимо, просто излил все, что накопилось у него в душе. Иваныч поступил правильно, проявив эту не оговоренную с Рипом инициативу. Вряд ли адаптер подходил на должность полноценного представителя Трудного Мира, пусть даже ему довелось присутствовать при рождении человечества. Пробыв долгий срок на посту куратора нашей Проекции, Рип так и не стал одним из нас. Насколько бы хорошо ни изучил служитель дельфинария повадки своих сообразительных подопечных, как долго ни проплавал бы он в бассейне бок о бок с дельфинами, вода никогда не превратилась бы для человека в родную стихию. Проекция тоже являлась для чемпиона местом рутинной службы, но отнюдь не домом, где захочется укрыться от невзгод и отдохнуть после длинной дороги.

Если настроение безликого Рипа можно было угадывать по голосу или жестикуляции, то с Держателем все обстояло намного сложнее. Поза черного силуэта с момента нашего появления осталась неизменной, а голос Пупа хоть и принадлежал живому существу, не выдавал никаких эмоций. Поэтому нам было совершенно неясно, как воспринял хозяин заявление Иваныча и произвело ли оно хотя бы мало-мальский отклик в душе Держателя.

– Скажи, Пантелей, – обратился Пуп к Иванычу, как только он закончил свою речь, – разве, когда вы были в Юдоли, Феб не проинформировал вас о том, что происходит с Проекционным Спектром после того, как исчезает одна из Проекций?

– Проинформировал, – не стал скрывать правду наш убеленный сединами друг. – Но ведь Трудный Мир был для вас самым любимым, и вы могли проявить к его обитателям снисхождение. Например, не расселять их по другим Проекциям, а попробовать создать для них новую, идентичную погасшей Вселенную. В этом случае мы имели возможность успеть передать вам Концептор до того, как…

– Кто сообщил вам о том, что я люблю Трудный Мир: координатор Феб или адаптер Рип? – перебил Иваныча Держатель.

Дядя Пантелей замялся. Он или усиленно пытался вспомнить, кому принадлежали те слова, или все-таки помнил, что их произнес Рип, и сомневался, следует ли выдавать компаньона.

– Это сделал я, – признался адаптер, выручая старика из неловкого положения. – Ты прав, Держатель: я действительно очень сильно свыкся с Трудным Миром и порой меряю порядки чемпионов человеческими мерками. Прошу извинить меня за то необдуманное высказывание. На самом деле я хотел сказать иначе…

– Рип хотел сказать вам о том, что я не люблю Трудный Мир, а лишь интересуюсь им чуть больше, нежели остальными, – великодушно закончил за адаптера Пуп. – Ибо любовь – всего-навсего придуманная мной условность, а она всегда влечет за собой привязанность к объекту, на который направлена. Если бы Держатель наложил на себя такое ограничение, он не смог бы в дальнейшем пребывать в гармонии, стал неуравновешенным и со временем попросту погубил бы здешний порядок. А интерес – это и есть та самая сила, что подвигла меня на создание Ядра. Став частью Света, я заинтересовался его природой, и вот к чему это в итоге привело. Поэтому мне свойственно испытывать интерес, но не свойственно любить. Такова правда, шатуны. Как является правдой и то, что рассказал вам в Юдоли Феб: все обитатели вашей Проекции были незамедлительно расселены по соседним участкам Спектра, едва Трудный Мир прекратил свое существование.

– Но если вы так сильно интересовались им, то почему даже не попытались его возродить? – воскликнула Леночка.

– Трудный Мир интересовал меня, пока существовал. Когда он исчез, исчез и мой интерес к этой Проекции, – как ни в чем не бывало ответил Держатель. – К сожалению, интерес – это не Свет и имеет особенность иссякать. Иногда со временем, иногда – как в вашем случае – внезапно, из-за утраты цели. Что тут поделать? Будь мой интерес к созданным мной Вселенным вечным, тогда все они тоже существовали бы вечно. Но в нашем мире таковыми являются лишь Источник да мы: шатуны и чемпионы. По крайней мере, обратное еще никем не доказано. Все остальное – приходящее и уходящее.

– Даже Ядро? – спросил Хриплый.

– Совершенно верно, – подтвердил Пуп. – Ядро – всего-навсего первый из созданных мной миров, где реальность не искажается, а только упорядочивается. А любой порядок легко разрушить. По мнению человека, Ядро примитивно, но только вы – пришлые чужаки – находите в этом недостаток. Однако взгляните на вещи трезво. Разве весь многовековой прогресс вашей цивилизации – то самое неустанное развитие, без которого вы не мыслите своего существования, – не есть стремление к такому же примитивизму и преодолению наложенных на вас ограничений? Ваши конечные жизненные цели – сытость, покой и прочие виды удовольствий, доступные вашему материальному телу, чей срок жизни очень недолог. Я поместил вас в тесную клетку из огромнейшего количества условностей, но переделать вашу природу мне не под силу. Вы не видите Свет в том виде, в каком видим его мы, но продолжаете питаться его жизненной энергией и потому готовы преодолевать любые препятствия, которые мешают вам это делать.

– И что случится, если однажды шатуны все-таки преодолеют на своем пути главную преграду – Проекционный Спектр? – полюбопытствовал я. – Ведь именно этого вы больше всего боитесь, разве не так?

– Не вам судить о наших страхах, – заметил Держатель. – Но я отвечу тебе, а заодно и Пантелею, просьба которого мне вполне понятна. Да, Проекционный Спектр не вечен, но я знал, что он будет таким, еще до его создания. Действительно, когда-нибудь он тоже прекратит свое существование и все до единого шатуны окажутся у Источника. Что тогда станет с нашей Вселенной и со мной, доподлинно никому не ведомо. Зато точно известно, что гармоничный мир чемпионов рухнет. Порядок сменится хаосом, но пройдет время, и хаос вновь упорядочится, и так будет длиться бесконечно. Я давно смирился с неизбежностью такого исхода, но все же предпочитаю поменьше горевать о будущем и трачу силы на поддержание гармонии в Ядре. Пуп не повелевает Вселенной, он служит порядку и готов служить ему дальше. И если бы я не был уверен в том, что Источник в полнейшей безопасности, вы никогда не оказались бы от него в такой близости. Откровенность за откровенность: я согласился встретиться с вами лишь потому, что не желаю в дальнейшем повторения здесь подобного инцидента. В этом заключается мой интерес – самому исследовать уникальных шатунов и выяснить, благодаря каким факторам вам удалось осуществить свой впечатляющий прорыв. И прихожу к неутешительным результатам, поскольку виноват в этом беззаконии оказываюсь я сам. Я создал концепцию Трудного Мира и заставил вас сначала привязаться к нему столь же сильно, как мы привязаны к Источнику, а потом – бороться за его возрождение, используя выгодную для вас, но губительную для Ядра стратегию. Трудный Мир был для меня очень интересен, но, как выяснилось, его существование являлось и до сих пор является потенциальной угрозой для чемпионов. Поэтому просьба о восстановлении вашей Проекции отклонена и разговор на данную тему закрыт.

Как бы ни готовились мы к тому, что наши усилия могут оказаться тщетными, все равно слышать такое от Держателя было крайне неприятно. В шок эта новость нас, конечно, не повергла. Мы горевали уже не о гибели Трудного Мира, а о невозможности его воскрешения и собственной участи, пока безвестной, но в любом случае незавидной. Это была всего лишь глубокая кручина, от которой не сходят с ума, а впадают в суицидальное настроение, что для бессмертных являлось, в общем-то, посильным испытанием.

Дядя Пантелей в отчаянии схватился за голову, но воспринял горестное известие стоически, не проронив ни единого слова. Веснушкина тихонько заплакала, уткнувшись Паше в плечо, а он, обняв подругу, нахмурился и растерянно уставился в пол, не зная, что и сказать. Охрипыч стукнул себя кулаком по коленке и выразительно зашевелил губами, едва сдерживаясь от того, чтобы не начать браниться в полный голос. В отличие от прапорщика Агата дала-таки волю словам, правда ограничившись лишь безобидным «Вот тебе, бабка, и Юрьев день!».

Я в сердцах стиснул кулаки и покосился на Рипа: не пора ли, братец, переходить к экстренным мерам, о которых ты давеча заикался? Но Рип, если о нем можно было так сказать, продолжал сохранять хорошую мину при плохой игре и даже намеком не выказал своего разочарования. Впрочем, меня сей факт не утешил. Безликий лицемер мог в любой момент расторгнуть партнерство и взяться играть сольную партию, в которой секстет шатунов окажется не у дел.

– А теперь я готов выслушать тебя, Рип, – продолжил хозяин после того, как пронаблюдал за нашей в целом сдержанной реакцией на печальные новости. – Ты хочешь мне что-нибудь сказать, прежде чем я объявлю свое решение о вашей дальнейшей судьбе?

– Благодарю, Держатель. Ты поступаешь в высшей степени милосердно, – начал Рип верноподданническим тоном. Я насторожился, пытаясь определить, искренен он или намеренно усыпляет бдительность Пупа перед тем, как нанести ему удар исподтишка. – Пантелей говорил и от моего имени, поэтому не стану повторяться и вновь просить тебя о том, на что ты уже дал окончательный ответ. Также не посмею оспаривать твою волю, Держатель. Принятое тобой решение продиктовано заботой о гармонии Ядра, которую мы, конечно же, больше нарушать не намерены. Однако я желал бы оставить за собой право высказать мою просьбу после того, как ты огласишь приговор.

– Хочешь узнать, что тебя ждет, и попробовать выторговать у меня поблажку? – осведомился Пуп.

– Уверяю, Держатель: только самую маленькую поблажку. Такую, которая ни в коей мере не заставит тебя жалеть о том, что ты мне ее предоставил, – поспешил заверить его Рип.

– Мудак! – процедила под нос Банкирша. Я положил ей руку на колено: дескать, помалкивай и не забывай, что не следует делать о компаньоне скоропалительных выводов. Если Держатель являлся для нас Богом, то Рипа можно было, без сомнений, считать эдемским Змеем, чьей хитрости вполне хватит на то, чтобы спутать божественные планы. Доверял я или нет библейским легендам, это уже другой вопрос, но прецедент аналогичного коварства в истории человечества имелся. Напрягало лишь одно: в отличие от земного Бога, здешний вседержитель страдал паранойей и мог пристукнуть Змея из-за малейшего подозрения еще до того, как он раскроет свою ядовитую пасть.

– Хорошо, давай поглядим, Рип, что ты понимаешь под маленькой просьбой, – не без интереса заметил Пуп. – Но предупреждаю: если она даже ненамного покажется мне дерзкой, я могу и ужесточить твой приговор. Итак, вы готовы?

– Готовы, Держатель! – моментально откликнулся адаптер. Я заметил, что перед тем, как ответить, горбун ухватил Охрипыча сзади за ремень и силой удержал на скамье собравшегося было возмутиться прапорщика. Я полагал, что переполненный праведным гневом Хриплый этого так не оставит и учинит бучу, но, как ни странно, он промолчал. Хотя побагровел так, что, останься у Агаты сигарета, Банкирша, наверное, могла бы прикурить ее от прапорщицкой щеки.

– Что ж, да свершится справедливость, – провозгласил Держатель, после чего приступил к Высшему Суду над остатками растерявшего все надежды человечества…

Если сравнить вынесенный Пупом вердикт с теми приговорами, какие мы уже получили в Ядре, то держательский, бесспорно, выглядел самым гуманным. Еще бы, ведь милостью патриарха «всея Вселенной» нам было отменено как Катапультирование, так и заменившее его впоследствии Бессрочное Гашение! За время нашего блуждания по миру чемпионов мы успели собрать весь букет местных судимостей и в итоге добились пусть не амнистии, но изрядного послабления наказания. Казалось, как тут не обрадоваться преступникам, апелляция которых в высшую судебную инстанцию избавила их от неминуемого расстрела, смягченного до пожизненной ссылки? Но, увы, никто из нас не аплодировал этому, на сей раз окончательному решению суда и не кричал в чувствах: «Да здравствует суд Держателя, самый гуманный суд во Вселенной!»

А вы бы обрадовались, когда вас поместили бы в иную реальность, пусть даже, согласно заверениям Пупа, живущую по законам, близким к законам Трудного Мира? Но «близким» – это, опять же, по стандартам Держателя. Когда Агата, набравшись смелости, поинтересовалась у него, на скольких конечностях нам теперь предстоит ходить и чем придется дышать (про табачные лавки Банкирша и не заикалась), Пуп ответил, что подобных ограничений в том мире нет. Зато есть расположенный прямо в космическом пространстве огромный океан – этакая «капля» размерами со звезду Бетельгейзе, – в котором обитают смертные существа, очень похожие анатомией на земных кальмаров. Они и являются в том океане доминирующей разумной формой жизни, сиречь, перевоплощением угодивших в эту Проекцию шатунов. Пищи у них предостаточно, а единственным существующим в цивилизации головоногих серьезным ограничением (кроме, разумеется, эмбарго на бессмертие) служит поиск партнеров для размножения.

Услыхав об этой условности, я слегка взбодрился: тоже мне ограничение – в нашем случае это скорее награда, чем повод кусать себе локти… вернее, щупальца. Однако не все оказалось так просто. Загвоздка состояла в том, что кальмары размножались по двадцатиполой системе, поэтому для совершения полового акта им требовалось собраться довольно большим и непременно дружным коллективом. И без того абсурдную ситуацию осложняло то, что вопрос продления рода нельзя было решить простым консолидированием двух десятков подходящих по половым признакам особей. Немаловажную роль в этом деле играл их возраст, а также иные анкетные данные, что обязаны были удовлетворять каждого участника сей вычурной любовной игры. Не говоря об учете природных факторов, какие могли в нужное время благоприятствовать вступлению в брачный союз одним кальмарам и абсолютно не подходить для других. Поэтому неудивительно, что некоторые из них совокуплялись лишь однажды в жизни, а некоторым это счастье не улыбалось вовсе. Ну и какой мир после этого мы должны были называть Трудным?

– Японский городовой! – чуть ли не взвыл прапорщик, узнав нюансы нашей будущей кальмарской жизни. – А я еще на жену обижался, когда она мне свою обычную песню заводила: мол, устала, голова болит, дети еще не уснули!.. Спасибо, хоть заранее предупредили: ни за что теперь не женюсь в этом рыбьем царстве! Лучше до смерти холостяком проплавать, чем всю жизнь убалтывать девятнадцать жен, а в итоге так и подохнуть девственником.

– Или до старости лебезить перед толпой капризных самцов с раздутым самомнением и атрофированным либидо, – добавила Банкирша, рассмотрев ситуацию с полярной точки зрения. – Нет уж, увольте! Уйду в отшельницы и залягу на дно.

– Эта планета – большая капля воды. У нее нет дна, – не поднимая глаз, пробормотал Тумаков. Даже глубокая депрессия, в какой пребывал студент вместе с подругой, не мешала Паше прагматично глядеть на уготованный нам новый мир.

Услыхав это, Агата недоуменно наморщила лоб, но потом лишь махнула на Тумакова рукой: мол, какая нам, кальмарам, теперь разница, есть в том море дно или нет.

– Ушам своим не верю… Просто дикость какая-то… – шептал дядя Пантелей, удрученно качая головой. Из нас, шатунов, он был единственный, кто так до конца и не поверил в происходящее. Я жалел старика не меньше, чем нашу лишенную человеческого будущего молодежь, но утешить Иваныча мне было абсолютно нечем. – Господи, ну почему ты позволил мне дожить до этого дня! Скажи, неужели я в чем-то перед тобой провинился?

Сидевший напротив дяди Пантелея Бог промолчал, хотя эта молитва Иваныча, в отличие от предыдущих, наверняка достигла Божьих ушей. Господь хранил верность своей извечной традиции и не удостаивал ответом тех, чья судьба была ему безразлична. Определив ее для нас такой, какую лишь он счел правильной, Пуп умыл руки, и наши мольбы его больше не трогали.

Нас ожидала отправка в мир-каплю по транспортному каналу адаптера, курирующего данную Проекцию. Держатель обмолвился, что это можно сделать прямо из избушки, имеющей выход в Ось. Каким именно образом будет происходить наше этапирование к месту ссылки, было пока неясно, но нас это не слишком заботило. Мы прощались с земной реальностью и пытались представить друг друга в облике головоногих моллюсков – занятие отнюдь не забавное, как могло бы показаться, а вызванное суровой жизненной прозой. По злой иронии судьбы, вспомнившаяся вдруг мелодия некогда любимой мной песни Бутусова «Дыхание»:

теперь звучала у меня в голове душераздирающим похоронным маршем. Мне хотелось выть от отчаяния и рвать на себе волосы, как наверняка и остальным моим товарищам. Но мрачный дух фатализма, успевший пропитать нас до мозга костей, ингибировал наши эмоции и удерживал их от взрыва.

Оставалась невыясненной только участь адаптера Рипа. Даже по земным критериям судопроизводства ему не светило смягчение приговора, ибо в судебном процессе над нашей бандой Рип шел «паровозом». Это он привел нас к Источнику, совершив по ходу дела два дерзких побега из-под стражи. Пока оставалось тайной, что за теракт готовился адаптером в «зале суда», но чем дольше томился я в ожидании команды к действию, тем больше склонялся к мысли, что планы террориста пошли прахом. Какую погоду выгадывал у моря Рип и выгадывал ли вообще? Возможно, из всей компании я оставался один, кто еще продолжал на что-то надеяться. Прочие же товарищи прекратили это бесполезное занятие и приняли волю Держателя, какой бы несправедливой она им ни казалась.

– Когда-то ты был одним из лучших адаптеров, Рип… – Оставив нас смиряться с горькой судьбиной, судья решил наконец разобраться с главным обвиняемым на этом процессе. – Ты курировал Трудный Мир с момента его основания и, как верно заметил Пантелей, всегда честно исполнял свой чемпионский долг. Взвешивая твои многочисленные заслуги и совершенные за последнее время преступления, я не могу не отметить, что первых ощутимо больше. Зато среди вторых есть настолько ужасные, что даже Бессрочное Гашение кажется для них недостаточно суровой карой. Я впервые нахожусь в таком сильном замешательстве с тех пор, как вынес приговор Безумному Гику. Но как бы то ни было, степень твоей вины определена. Ты искал для себя оправдание и хотел исправить допущенную тобой фатальную ошибку, пытаясь вернуть мне утерянный Концептор Трудного Мира и заодно помочь этим шатунам. Получается, что, совершая свои преступления, ты радел за наши общие интересы. Что ж, похвально. Однако оправдать тебя я не могу, поскольку Катапультирование координатора Феба и адаптеров Муса и Зока нельзя отнести к вынужденному насилию. Для твоего неординарного проступка я применю особое наказание. Ты и эти шатуны преследовали одинаковые цели, а значит, и приговор ваш будет одинаков. Это справедливо. Ты, Рип, отправляешься вместе со своими бывшими подопечными в ту же Проекцию и будешь находиться там на правах обыкновенного шатуна. Таково мое окончательное решение. А теперь мне не терпится услышать, какой будет твоя последняя просьба. Или тебе больше нечего у меня просить?

– Нет, Держатель, я не отказываюсь от дарованного мне права, – ответил Рип, поднимаясь со скамьи. Надо заметить, что до этого Пуп не требовал от нас соблюдать судебную этику Трудного Мира, и даже при зачтении вердикта мы сидели на скамье, как ни в чем не бывало. – Моя просьба осталась бы неизменной при любом приговоре, даже самом суровом. Я хочу, чтобы перед тем, как отправить нас в Проекционный Спектр, ты, Держатель, снял с меня свою печать.

И Рип коснулся кончиками пальцев заменяющей ему лицо черной пелены.

Очевидно, просьба адаптера явилась из ряда вон выходящей, поскольку реакция на нее Держателя последовала не сразу. Либо Пуп и впрямь был ошарашен тем, что услышал, либо пытался обнаружить в волеизъявлении приговоренного подвох. Но когда хозяин снова заговорил, голос его звучал по-прежнему невозмутимо:

– Для того, кто идет на Гашение или Катапультирование, не имеет значения, лежит на нем моя печать или нет. Но в твоем положении она явилась бы отнюдь не лишней. Сохранив на себе знак адаптера, ты мог бы быстрее приспособиться к жизни в непривычной среде, как это было в Трудном Мире. Я не стал лишать тебя печати, поскольку она заслужена тобой по праву. Но ты, как погляжу, имеешь на этот счет иное мнение.

– Да, Держатель, – подтвердил Рип, после чего вскрыл подоплеку своего странного поступка. – Действительно, поначалу в Трудном Мире твоя печать оказывала мне неоценимую помощь. Для людей я казался жутким посланником иного мира, демоном, предвестником Конца Света, а то и вовсе воплощением Абсолютного Зла. Люди слагали обо мне легенды, пугали мной друг друга, а кое-где в мою честь даже устраивали человеческие жертвоприношения. Я носил тысячи зловещих имен, причем некоторые из них и вовсе было запрещено произносить вслух. Меня почитали столь же истово, как Бога, порой отрекались от него в мою пользу и устраивали всевозможные обряды, пытаясь вызвать меня в мир или освободить из заточения, куда я, согласно многим мифам, то и дело помещался божьими слугами. Признаться, иногда я не отказывал себе в удовольствии и являлся на чей-нибудь особо настойчивый зов – ведь надо же было как-то поддерживать свою одиозную репутацию. Все это делалось мной с единственной целью, Держатель: так мне было проще оберегать Человека При Деле, когда у него возникали проблемы с хранением Концептора. Его хранитель в Трудном Мире был под стать той беспокойной и изменчивой реальности, какую представляла собой эта Проекция. Человек по имени Адам отвратительно справлялся со своими обязанностями, особенно поначалу, когда человечество еще не привило себе надлежащей любви к материальным ценностям. Мне так часто приходилось вмешиваться в конфликты Адама с теми, кто посягал на его собственность, и запугивать его врагов, что вскоре легковерные недалекие земляне стали считать меня злобным порождением Тьмы. Вошло в традицию вменять мне в вину все глобальные катастрофы, войны, неурожай и прочие беды. Для человечества я сделался универсальным козлом отпущения – может быть, поэтому неотъемлемым атрибутом моего земного портрета стали козлиные рога? И вообще, какое только лицо не рисовали мне люди на протяжении своей истории! А все благодаря твоей печати, Держатель, ибо ничто так не провоцирует фантазию художника, как чистый лист бумаги… В последние три столетия на Земле обо мне начали понемногу забывать, чему я, впрочем, был только рад – Трудный Мир менялся в невыгодную для меня сторону. Человечество понемногу разбиралось в условностях своей Проекции и переставало верить в порожденные собой мифы. Человек При Деле научился беречь Концептор, и моя помощь Адаму из регулярной превратилась в эпизодическую. К тому же устрашать землян прежними методами стало все сложнее и сложнее. Если раньше я мог повергнуть в ужас врагов Адама одним своим появлением, то теперь от меня уже требовали доказательств. А где их было взять, когда все мое запредельное могущество – всего лишь плод бурного человеческого воображения? Приходилось разрешать ситуацию, применяя в отношении землян грубую физическую силу, что шло во вред веками создаваемому мной образу. Но в последнем моем конфликте с Глебом мне не помогла даже сила, а уж от печати и подавно не было никакого толку… Как не будет его и в той Проекции, куда я вскоре отправлюсь. Наоборот, Держатель, там твоя печать принесет мне лишь одни неприятности. Сам посуди, легко ли получится у меня – носителя уникального знака – войти в брачный союз с существами, столь привередливыми в выборе партнеров для размножения? Поэтому я и прошу в качестве прощального одолжения освободить меня от этой печати и полностью уравнять в правах с шатунами. Больше мне от тебя, Держатель, ничего не надо.

Мои познания в психологии чемпионов были небогатыми, но, кажется, никакой крамолы из уст Рипа не прозвучало. Его просьба была простой и прагматичной: осужденный возвращал правителю дарованную тем когда-то награду, поскольку носить ее в тюрьме было не только бессмысленно, но и опасно. Лично я не усматривал в поступке Рипа никакой дерзости, что повлекла бы за собой ужесточение его приговора. Не усмотрел ее и Держатель, ответ которого на сей раз последовал незамедлительно.

– Что ж, Рип, твое решение вполне понятно и простительно. Хорошо, будь по-твоему, – изрек Пуп, а затем вытянул перед собой правую руку. – Подойди ко мне, я освобожу тебя от печати.

Покорно склонив голову, адаптер неспешной походкой приблизился к Держателю и опустился перед ним на одно колено. Подготовка к «отбеливанию» Риповой физиономии напомнила мне сцену из кинофильма «Крестный отец», когда подручные дона Вито выказывали тому почтение, целуя руку чинно сидящему в кресле покровителю. При всей значимости наблюдаемой нами церемонии лобзание адаптером держательской десницы выглядело далеко не так патетично, как традиция семьи Корлеоне. Действия двух безликих существ больше напоминали постановку «Крестного отца» в театре теней – то есть всего лишь пародию на шедевр Копполы, причем неудачную. Глядеть на этот абсурд в исполнении Бога и того, кто, как выяснилось, претендовал в Трудном Мире на роль Дьявола, мне было неприятно, и я отвернулся…

И едва не проморгал ключевой момент спектакля! Нет, не обретение Рипом полноценного лица – до этого дело попросту не дошло, – а такое, что нельзя было назвать иначе, как дьявольскими кознями. Да не абы какими, а в отношении самого Всевышнего! Именно за такие проделки, если верить земной мифологии, ангелов и свергали с небес, после чего бывшим божьим воителям уже вовек не удавалось отмыться от грязи.

Как понял я чуть погодя, эта коварная выходка замышлялась Рипом давно, а конкретно – с того момента, как я был увезен Чичем на светопланере прочь от друзей и Концептора. Не успела еще рука Держателя коснуться наложенной на Рипа печати, как из рукава адаптерского пальто выскочило нечто стремительное, принятое мной поначалу за брызги крови. Я вздрогнул, но испугаться как следует не успел, поскольку уже через миг понял, что ошибся. Компаньон не вскрыл себе вены в знак протеста против неправедного приговора, а выхватил из-под одежды ту самую ловчую сеть, которой блюстители пытались поймать нас во время погони по световому каналу.

Ярко-красный светокапкан в мгновение ока опутал Держателя вместе с креслом и сжался, накрепко зафиксировав Пупа на месте. Адаптер обманул нас, сказав, что избавился от блюстительского оружия. На самом деле Рип тайком припрятал его за пазухой, дабы задействовать трофей, когда для этого представится подходящий случай.

Предвидел компаньон именно такой расклад или сымпровизировал на ходу, неизвестно, но жребий был брошен, и мы уже не могли остаться в стороне от этой, без преувеличения сказать, эпохальной революции. Я оказался на ногах и схватил армиллу еще до того, как услыхал долгожданный приказ к действию. Впрочем, приказ адаптера не требовал от меня чего-либо экстраординарного и предназначался для всех нас без исключения.

– Уходим! – прокричал Рип, спеленав черного призрака в светокапкан, словно заправский охотник за привидениями. – Времени нет! Не отставайте!

И поволок пленника вместе с креслом к той стене избушки, что примыкала к Оси. Обомлев от ужаса, вызванного этой несусветной дерзостью, мы потопали за горбуном.

Не успев среагировать на каверзу адаптера, Держатель очутился в большой эластичной авоське, горловина которой находилась в крепких руках Рипа. То, что силенок у него – дай бог каждому, я усвоил еще в поезде своими намятыми боками. Поэтому не удивился, как легко компаньон волочил по полу намертво привязанного к креслу Пупа. А он, естественно, не собирался молча терпеть это безобразие. Но поскольку разорвать светокапкан у всемогущего Держателя почему-то не получалось, он не нашел для себя другого выхода, как удариться в крик…

Самое емкое определение держательскому крику мог бы дать классик русской литературы Горький. В голосе Пупа, как и в пении горьковского буревестника, тоже смешались аналогичные компоненты: жажда ответной бури, сила божественного гнева, пламя страсти к свободе и уверенность в победе над зарвавшимися (и это еще мягко сказано) шатунами. Правда, услышь вдруг великий пролетарский писатель вопль нашего «буревестника», он вряд ли посвятил бы ему песнь, а, заткнув уши, убежал бы прочь, чтобы не оглохнуть.

Мы, к сожалению, не имели возможности скрыться от этого звукового террора и потому ограничились единственным доступным нам вариантом спасения барабанных перепонок. Хотя и это почти не помогало. Монотонный и тревожный, словно корабельная сирена, крик пленника, казалось, проникал в мозг через кожный покров, а не уши. Если Карузо, по слухам, мог разбить мощью своего голоса стеклянный стакан, то Пуп легко расколол бы собственным воплем айсберг.

Я решил, что раз уж все равно начался беспредел, то почему бы не заехать крикуну ботинком по ребрам – авось да угомонится. Но едва собрался претворить свою инициативу в жизнь, как Держатель тут же замолк.

– Чуешь, падла, чем пахнет! – рявкнул на Пупа догадавшийся о моих намерениях прапорщик. Взор его горел безумным огнем – таким же, какой Хриплый наверняка наблюдал и в моих глазах. – Только попробуй еще вякнуть – мы с Глебом живо тебе фасад подрихтуем!

Однако шум, что донесся до нас после того, как Держатель заткнулся, звучал куда ужаснее, пусть и не слышалось в этом шуме панических нот. Напротив, в какой-то степени он был даже музыкален, как кажутся порой музыкальными раскаты грома, шум камнепада или топот скачущего во весь опор лошадиного табуна. Разумеется, за исключением тех случаев, когда гроза или каменная лавина гремят прямо над головой, а бешено несущийся табун настигает тебя посреди голой степи. В подобные моменты становится уже не до музыки, какой бы величественной она до этого ни казалась.

Вот и у нас донесшийся снаружи рокот не вызвал никакого восторга. Что это был за шум, мы догадались без подсказок. От этих догадок кожа покрывалась мурашками, а нервы трепыхались, подобно корабельным снастям при штормовом ветре.

Тысячи блюстителей откликнулись на зов Держателя и, покинув свои ниши в охранном периметре, со всех ног устремились к Оси. Живая лавина наводняла собой парк и неумолимо катилась к избушке Пупа, дабы уничтожить тех, кто посмел покуситься на властелина Вселенной. Семерым несостоявшимся кальмарам оставалось лишь утешать себя тем, что им не придется постигать жуткую науку двадцатиполого размножения. Что ни говори, а даже сейчас, перед лицом чудовищной угрозы, мы предпочитали оставаться людьми, готовыми бороться только за наш Трудный Мир и никакой больше…