Глава 25

На следующий день Эвви позвонила отцу и спросила, может ли она принести ему на ужин немного супа от Софи. Утро она провела за чтением полных изумления новостных сообщений о том, как отмеченный провалами Дин Тенни появился в какой-то крошечной деревушке в штате Мэн и выполнял подачи, по крайней мере, один иннинг, как он, впрочем, и привык. Эллен Бойд сравнила эту игру со взвешиванием боксеров перед боем, назвав появление Дина «чудесным» и пошутив, «что в игре, достойной Главной лиги бейсбола или, по крайней мере, одной из выставочных игр, собирались деньги для местного родительского комитета». Эвелет ненавидела слово «сука» и старалась не употреблять его сама, но в такие моменты она понимала, почему оно нравится другим людям.

Ее отец, конечно, был рад ее приходу, и когда она подъехала чуть позже шести, то увидела его, стоявшего за сетчатой дверью, еще до того, как вышла из машины. С бумажным пакетом в руке она вылезла из машины и подошла к нему по потрескавшимся камням.

– Привет, пап.

– Привет, милая.

Он открыл сетчатую дверь, и она, наклонившись, поцеловала его в щеку.

– У меня есть суп. – Она подняла пакет.

– А у меня появился аппетит.

Он ел все за тем же кухонным столом все в том же доме, где выросла она, Эвелет. Он не был большим поклонником изысканного декора, и поэтому его дом напоминал коллекцию старых вещей и иногда новых, когда они заменяли изношенные старые вещи и все то, что Эвелет изредка удавалось отдать ему, преодолев массу возражений. Когда Тим стал врачом, отец Эвелет ничего не говорил ей так часто, как «Оставь свои деньги себе».

– Тебе вчера было весело на игре? – спросил ее отец. Он тоже был там и сидел с приятелями в шезлонгах рядом с левым полем.

– Ты что, издеваешься? Это был лучший «Весенний танец», на который я когда-либо ходила. И погода была прекрасная.

– Погода была лучше некуда! И мы выиграли игру, – утвердил отец и подождал, что она кивнет. – Я не ожидал увидеть там Дина, бросающего мяч.

Она улыбнулась и села напротив отца:

– Это был своего рода сюрприз. Прости, что не могла тебе сказать. Это сложно из-за всей этой шумихи, прессы и прочего. Он хотел попробовать и посмотреть, как все пройдет.

– Он хорошо себя чувствует?

– Да, конечно.

Эвелет постаралась не слишком улыбаться, хотя ее отец в любом случае вряд ли бы обратил на это внимание.

– Ну, ему повезло, что ты за него болела, – сказал отец. – И я рад, что у тебя есть компания в этом большом доме. Мне не нравится, что ты так часто остаешься одна.

Она подула на ложку густой соленой похлебки и отправила ее в рот. Заведение Софи открылось всего несколько лет назад, но его реклама была уже во всех журналах, которые писали о летнем туризме в этой части Америки.

– Ну, знаешь, мне тоже не нравится, что ты так одинок, – возмутилась она.

– Я старик, – парировал он, открывая пластиковый пакет с устричными крекерами и высыпая их в свою миску. – А ты красивая девушка. Я не хочу, чтобы ты вечно шаталась по этому богом забытому месту. И если ты простишь меня за это, Тим тоже не хотел бы этого для тебя.

Она замерла с ложкой в руке и посмотрела на веснушчатые руки отца, украшенные маленькими шрамами. На полке точно над его плечом был виден поднос с бутылочками, таблетками от боли в спине, от давления, от высокого холестерина.

– Папа, неужели ты когда-либо думал о том, чтобы снова жениться? После?

– Жениться? Нет. Конечно, я встречал женщин.

Эвви могла поклясться, что никого не помнила.

– И что ты делал?

Он посмотрел на нее и поднял брови:

– Когда ушла твоя мать, мне было тридцать три года. Что ты думаешь я делал? Разговаривал с омарами двадцать пять лет подряд?

– Но никого особенного ты не встретил?

– Я не говорил, что никого особенного не встретил. Я лишь сказал, что не собираюсь ни на ком жениться. Ты, наверное, помнишь, милая, что я работал на лодке каждый день. У нас было совсем немного свободного времени, что уж говорить о свиданиях.

Эвелет улыбнулась, но тут же вспомнила свою фотографию с отцом, сделанную, когда ей было около девяти лет. На ней она держит рыбу, ее волосы заплетены в косички, а он присел на корточки и обнял ее за талию.

– И к тому же у тебя была дочь, – напомнила Эвви.

– Конечно. – Но взглянув в ее лицо, спохватился:

– Но это не имеет к этому никакого отношения. Ты была лучшей частью моей жизни. Да и остаешься ею. Так что не надо никаких фантазий.

– И все же, – продолжила Эвви, – это было бы слишком, чтобы впустить в свою жизнь еще кого-то.

– Ты говоришь глупости, – опять возразил он. – Какой псих захочет жить со мной? Ты – другое дело. Скорее всего, это моя вина, что у тебя никогда не было мачехи. – Он откусил кусочек крекера: – Я был счастлив всю свою жизнь. Именно этого я и хочу для тебя.

– Я знаю, папа. Я пытаюсь. – Она отложила ложку: – Могу я задать тебе вопрос? Немного личный.

– Да.

– Как ты узнал, что делать после ухода моей мамы?

Фрэнк замолчал. Сложив руки перед собой, он посмотрел на нее:

– Наверное, сначала я чувствовал себя немного так же, как и ты. Я знаю, что это немного по-другому, потому что Тим действительно ушел. Но жизнь шла своим чередом. Я вставал и шел на работу, а ты – в школу. Я не сидел и не думал об этом. Наверное, это даже хорошо, что я был очень занят. А потом я возвращался домой, и мы ели. Мы не могли остановиться, поэтому продолжали идти вперед.

– А ты не знаешь, почему она ушла? Я имею в виду, что привело к этому.

– Твоя мама никогда не была здесь счастлива. Я думаю, она хотела жить в местечке покрупнее. Ну, где больше людей. Но она никогда не говорила мне, что думает о чем-то, вроде отъезда в тот вторник, до того, как мы проснулись и узнали об этом. Единственное, что я знаю, это то, что дело было не в тебе. Она любила тебя.

Эвелет твердо верила, что это аутотренинг. Она знала, что он где-то читал, как важно убедить кого-либо, а сейчас ее, что это не ее вина, и идти вперед никогда не сомневаясь и не останавливаясь. «Дело не в тебе, дело не в тебе, дело не в тебе», – повторила она мантру. Но Эвелет подозревала и всегда боялась того, что это не могло быть правдой. Ее мать решила, что Калькассет с дочерью не так хорош, как Флорида без дочери. Это что-то да значило.

Эйлин уехала в тот вторник, а когда Эвелет проснулась утром, она села за стол и увидела, что яйца вместо матери готовит отец, хотя обычно в это время он уже уходил. Прошлой ночью он был безумно взволнован, потому что наконец-то купил лодку, о которой всегда мечтал. Свою собственную лодку, чтобы работать на ней и никому не платить. Свое дело. Казалось, начиналось что-то новое. Но в то утро он выглядел серым и изможденным.

Эвви тогда спросила, где мама, и он ответил: «Она пошла прогуляться». Прошло много лет, прежде чем он сказал ей, что в то утро, когда он проснулся, на ночном столике рядом с ним лежало письмо, которое начиналось словами «Дорогой Фрэнк, мне очень жаль, но…», и что ему потребовалось несколько часов, чтобы решиться прочитать остальное.

В тот вечер «она пошла погулять» превратилось в «она ушла на время», а через неделю Фрэнк сказал своей дочери, что Эйлин решила, что она должна жить во Флориде, а они должны остаться здесь, в своем доме. Эвви знала Флориду только как место, где был «Мир Уолта Диснея». Так что для нее исчезновение матери означало, что она будет все время находиться в «Мире Уолта Диснея». Кто бы мог поспорить с тем, что там лучше?

Сначала Эвелет часто спрашивала, когда они поедут к маме во Флориду или когда мама приедет к ним. Она думала о них как о семье с двумя домами, как будто Помпано-Бич был вторым домом ее родителей. Прошло два месяца, прежде чем она полностью осознала, что теперь живет только с отцом, как Хайди в книге, которую Фрэнк начал читать ей по вечерам. Там внучка жила с дедушкой в Альпах.

Впервые папа стал говорить, что она не виновата в том, что мать уехала, когда ей исполнилось десять лет. И именно тогда Эвви впервые спросила, так ли это. Она до сих пор помнит, как задула свечи на торте в форме свернувшейся кошки из «Спешиалити свитс», как вытащила красную бумагу и белую ленту из коробки с новым зимним пальто, подарок ее отца, как взяла открытку, которую прислала Эйлин. Она почти никогда не получала почту, поэтому ей нравилось видеть свое имя, написанное над их адресом. Эвви хорошо знала почерк своей мамы, поскольку часто читала и перечитывала длинное письмо, которое мама однажды послала ей. В нем она писала о своих амбициях, о том, чего не получила в жизни, и маленькая Эвелет почти не понимала смысла того письма. В нем говорилось: «Я была талантливой танцовщицей! Но многое может помешать свершению планов, и это меня огорчало. Я знала, что если буду несчастным человеком, то не смогу быть хорошей мамой!»

«Меня назвали в честь городка моей матери», – подумала тогда в первый раз Эвелет. Сейчас она рассматривала открытку, которую мама прислала ей на день рождения. На лицевой стороне был изображен Скотти дог, забавный шотландский терьер, а внутри Эвви прочитала отпечатанную в типографии надпись: «Надеюсь, твой день рождения прошел на гав». И рядом рукой Эйлин строчка: «С любовью, мама». И больше ни буквы. Эта открытка лежала в синем чемодане в ту ночь, когда Тим попал в аварию. Днем позже Келл видела этот чемодан на заднем сиденье машины Эвви.

Эвви показала открытку отцу и пожаловалась:

– Она даже не написала «С днем рождения».

Фрэнк взял у нее карточку и внимательно осмотрел ее.

– Нет, не написала, – подтвердил он, но потом указал на отпечатанный текст: – Видишь, тут отпечатано «С днем рождения». Может быть, она не хотела повторять это снова.

С этими словами отец сжал плечо Эвви.

– Я думаю, она злится на меня, – грустно произнесла тогда Эвви отцу, кладя карточку поверх пальто.

– Она не злится на тебя, – спокойно возразил Фрэнк. – Точно говорю! Она на тебя не злится!

Эвви почувствовала, что начинает плакать, и впилась пальцами в ладони.

– Тогда почему она не приходит домой?

Фрэнк провел ее в гостиную, и они сели рядом на потрепанный зеленый диван.

– Твоя мама, – начал он, – думает о многом. В письме она написала об этом. Но она любит тебя, Эвелет. Она ушла не из-за тебя. – Он положил руку на щеку дочери: – Это очень важно.

Эвелет опустила глаза и ответила ему каким-то сдавленным голосом:

– Я бы никогда не ушла.

– Я тоже, – согласился Фрэнк. Затем он коснулся ее подбородка, чтобы она посмотрела ему в глаза. – Эй. Я тоже.

Сейчас положение Эвелет было не лучше. Вдова с огромным домом, без настоящей работы, живет словно в сблокированном доме с неравнодушным к ней лучшим другом. Но Эвелет была достаточно умна, чтобы понимать, что самый важный счастливый случай в ее жизни уже был. И случилось это много лет назад, когда отец ответил ей «Я тоже бы не ушел». И теперь, глядя, как он бодро ест ее вкусный суп, не обращая внимания на больную спину, которая, как Эвелет знала, болела у него почти все время, она могла только надеяться, что сможет быть столь же добра к нему сейчас.

– Я люблю тебя, папа, – произнесла она.

Он протянул руку и сжал ее пальцы:

– Я тоже тебя люблю, милая.