Глава 6

Дорогая мама,

папа дал мне триста баксов. Налом. И сказал, что я могу купить на них одежду и сходить куда-то с Брайаном. Мам. Как так можно? Я потрачу эти деньги. Ты не против? Я и книгу какую-нибудь куплю, не сомневайся.

С любовью,

твоя жадная дочь Кори.

Такси – прекрасное изобретение, хотя бы потому, что в нем можно краситься на ходу. Я не использую тяжелую артиллерию – зачем? Что бы я ни делала, все равно выгляжу, как мать семейства, поэтому я просто наношу увлажняющий крем, помаду, тушь и уже чувствую себя готовой к выходу в люди. Презентация – в моем лэптопе, и она мне нравится. Я вложила в нее душу. Она касается проблемы, которую я заметила в классе с большим количеством так называемых неохотно читающих детей. Далеко не каждый ученик – даже если у него все в порядке с успеваемостью – рвется читать. А учителя английского или сотрудники библиотеки, ответственные за формирование у учеников школы читательских навыков, чаще всего не имеют личного опыта нежелания читать. Мы обожаем читать. В противном случае мы бы преподавали обществознание или вообще выбрали какую-нибудь высокооплачиваемую работу. Из-за отсутствия такого опыта среди нас есть тенденция невольно обесценивать учеников, которые не набрасываются на все книги, которые им задают в школе. Я это знаю, потому что была замешана ровно в том же самом. И с кем? С собственной дочерью.

Кори не должна была учиться у меня – мне было важно, чтобы это было так. Я не классный руководитель, а библиотекарь, поэтому даже в нашей маленькой частной школе не должна была столкнуться с необходимостью ставить оценки собственному ребенку. Но задания по чтению в седьмом классе – а их разрабатывала именно я – давались Кори очень тяжело. Каждый вечер ей нужно было прочитать главу из книги и письменно изложить ее содержание в тетради. И каждый вечер она ныла, откладывала на попозже, подлизывалась – делала все, чтобы не читать эту главу. Я не могла понять, в чем дело. Книга «Повелитель мух» не представляет особых трудностей. Более того, Кори и так состоит в самой слабой группе по чтению, а значит, это была самая легкая книга для ее класса. Содержание ее вполне соответствует уровню интересов семиклассников. Это классическое произведение, которое читают все дети, и очень многие мои ученики нашли его интересным и актуальным для себя.

Я спросила Кори, в чем причина такого поведения, и она ответила мне фразой, которая ранит в самое сердце всех библиотечных работников в любой точке мира: «Прости, мама, но я просто ненавижу читать». Мне было очень тяжело пережить тот день.

На следующее утро я решила: перчатка брошена. Именно в тот день я проводила урок «Раскрытая книга», на который приходят дети из самых слабых групп по чтению и корпят, к примеру, над «Ромео и Джульеттой», зная, что их одноклассники за стенкой легко читают «Гамлета». Встав на их место, я увидела проблему: мы вешаем на них обесценивающий ярлык, прячась при этом за эвфемизмами. Единственный способ мотивировать к чтению разных учеников одновременно – давать им книги их уровня. Я начала читать книги из новых поступлений. Большинство из них оказались слишком легкими для обучающих целей. Никто – даже те ученики, что читают «Ромео и Джульетту», – не почерпнули бы ничего полезного из половины этих книг. Но при этом книги могут им понравиться. Они могут их даже увлечь. Разве это не важно?

Для тех, кто способен прочесть «Гамлета», интерес представит лишь четверть этих книг. Читатели «Отелло» заскучают, не будь содержание столь сочным и захватывающим. А что придает ему сочности? Темы, которые актуальны для всех нас в юном возрасте: поиск самоидентичности, научная фантастика, рефлексия, социальная справедливость, протест.

По этим темам я и сформировала перечень книг для школьного чтения, но, судя по ситуации с Кори, явно где-то ошиблась.

Неделю за неделей я гоняла в голове эту тему. За это время Кори преодолела «Повелителя мух» (протест, рефлексия) и начала продираться сквозь «Землю» (поиск идентичности, социальная справедливость). Ее совершенно не заинтересовало ни первое, ни второе произведение. Она начала привыкать к своему положению на самом дне самой слабой группы по чтению и поставила крест на своих способностях. Даже чтение слезоточивых молодежных романов ради собственного удовольствия начало сходить на нет. Я вдруг четко увидела, что это конец. У меня оставался последний шанс.

На меня вдруг снизошел приступ вдохновения, и я смогла сформулировать свою идею! Я поняла, как сделать так, чтобы дети не фиксировались на своих уровнях чтения. Нужно дать им возможность группироваться самим. А для проверки моей гипотезы у меня даже был идеальный подопытный кролик – моя собственная дочь.

Я перехожу на следующий слайд. На нем – фотография Кори, которая смотрит на экран маленькой электронной книги. Я только что закончила рассказывать полностью заполненной аудитории – хотя, может, и не полностью, но для девяти утра можно считать, что полностью, – как я пришла к концепции, которую назвала флекстологией. Все меня слушают. Вцепились в бесплатные стаканчики с кофе, но все же слушают.

– И тогда я составила список тем, которые представляют для моих учеников наибольший интерес, выделила четыре из них и для каждой темы выбрала четыре книги. Одну – сложностью ниже уровня, требуемого для класса, две – соответствующие уровню и еще одну – выше уровня. Если вы захотите последовать моему примеру в своем классе, то эти пропорции должны отражать распределение ваших учеников. Скажем, если у половины учеников навыки чтения не соответствуют требуемому для класса уровню, то выбирайте две книги ниже уровня, а не одну. И то же касается количества более сложных книг – выбирайте две, если класс способный.

Я смотрю на большие часы. Как же много времени у меня ушло на эту речь! Осталось всего полчаса, чтобы рассказать о результатах эксперимента и ответить на вопросы. Считается, что библиотекари испытывают ощутимый дискомфорт во время публичных выступлений, но если уж я разошлась, меня не остановить.

– Итак. У вас есть шестнадцать книг, которые вы загружаете в электронные читалки каждому ученику, раздаете их на уроке и задаете прочесть первую главу или первые пятнадцать страниц всех книг какой-то одной тематики. И на этом этапе вы пока блокируете остальной контент, так что даже если они захотят продолжить читать книгу дальше, они не смогут этого сделать, пока вы не разрешите. Каждый ученик в итоге выбирает наиболее понравившуюся ему книгу и образует группу с другими учениками, которые тоже выбрали эту книгу, и они читают ее вместе до конца. И таким образом деление на уровни сложности становится незаметным. Ученики читают, следуя своему интересу и способностям, и они мотивированы, потому что сами выбрали книгу, а может, даже и тему.

В зале поднимается рука.

– Прошу прощения, – говорит мужчина еще до того, как я успеваю предоставить ему слово. Мне приходится напомнить себе, что передо мной сидят взрослые, а не дети, и я не могу сказать ему, чтобы подождал своей очереди. – Но разве дети в этом случае не выберут самую простую книгу?

– Я не до конца понимаю, как это работает, но в моей школе этого не произошло. Вот, посмотрите на следующий слайд, – и я переключаюсь на график, который мне помог сделать Джо. – Здесь показано, какой выбор делали ученики в течение четырех курсов флекстологии, которые я провела в прошлом году. Как видите, уровни сложности распределяются довольно равномерно. В течение второго курса только три ученика из двадцати девяти выбрали тексты повышенной сложности, но и результаты тестирования в том классе показали, что лишь у десяти процентов учеников навыки чтения выше стандартного уровня. Поэтому можно заключить, что самостоятельный выбор оказался вполне эффективен – по крайней мере, в этой небольшой выборке.

Перебивший меня мужчина выглядит удовлетворенным моим ответом. На следующем слайде у меня приведен список книг, которые я выбирала для своих четырех курсов.

– Здесь показано, какие книги я предложила, и количество учеников, которые выбрали каждое из наименований, в сравнении с результатами теста на навыки чтения у данного класса. И здесь я демонстрирую второе преимущество флекстологии. Получается, что мы не только мотивируем детей к чтению, предоставляя им самостоятельный выбор, и мы не только показываем им правильный подход к выбору книг, который останется с ними на всю оставшуюся жизнь, мы еще получаем информацию о том, что актуально для детей нового поколения.

Следующий желающий задать вопрос поднимает руку и ждет. Это смуглый мужчина за сорок с массивным подбородком и азиатскими чертами. Думаю, его Кэтрин вполне могла бы назвать «красавчиком года».

– У вас вопрос или комментарий? – спрашиваю я.

– Я был в восторге от вашей идеи ровно до того момента, пока вы не показали, какие книги выбрали для детей. Я ужаснулся. Может, они и хороши для частной школы в сельской местности, но я преподаю в Нью-Йорке. Мои дети – это адская смесь нежелания читать и необеспеченности. Иногда их читательские навыки на целых три класса ниже нормы, и в их среде образование в целом не котируется. У вас здесь книги мертвых белых авторов с километровыми описаниями подавленных чувств и политикой. Моим детям на это положить. Уж извините меня за мой французский.

Аудитория смеется, а я краснею и чувствую себя очень белой и абсолютно бестолковой. Но затем я напоминаю себе, что и у меня были те же сомнения и мне пришлось столкнуться с суровой реальностью.

– Давайте посмотрим на основной недостаток концепции флекстологии, – предлагаю я. – Поскольку это всего лишь спонтанная находка отдельно взятого библиотекаря из «частной школы в сельской местности», – мой оппонент вежливо кивает, услышав мою отсылку к его ироничному комментарию, – а не исследование в рамках миллионного гранта, мне пришлось выбирать из общедоступных книг, которые не защищены авторским правом и доступны для бесплатного скачивания. А их не так уж и много. По большей части мои студенты богаты, и да, школа выдает им устройства для чтения электронных книг, но при всем этом я не могу себе позволить раз в два месяца покупать шестнадцать новых книг для тридцати учеников, а потом просто выбрасывать те, что остались непрочтенными. С точки зрения бюджета – частная это школа или государственная – почти у всех нас есть деньги только на одну платную книгу для каждого ученика – и это в лучшем случае. И это будет одна и та же книга из года в год. В таком случае речь уже не пойдет про разнообразие или развитие навыка. Но учитывая все вышесказанное, – добавляю я, подумав, – не так уж сложно будет завести в этот формат любую книгу, если вы можете себе это позволить.

– То есть ваша идея сработает с любыми книгами, но нужен огромный бюджет, чтобы купить права на издания, удовлетворяющие интересам самых разных студентов, – подводит итог «красавчик».

– Или средний бюджет и дружественное издательство, – грустно констатирую я.

– Печаль.

– Может, все же стоит попробовать?

– Может, – неохотно признает он.

Другие слушатели тоже начинают задавать вопросы – вполне лояльные, и я завершаю свою презентацию с ощущением, что флекстологию можно внедрить в огромном количестве классов. Но недостатки, озвученные «красавчиком», ощущаются как ложка дегтя в море заинтересованных вопросов от моего стеснительного контингента. Учитывая то, что это конференция для библиотекарей, в большинстве своем они стеснительны.

И вот снова показывается он, наш красавчик. Он на голову выше меня и терпеливо ждет очереди. Я начинаю нервничать и уже знаю, что его следующий вопрос выбьет меня из колеи. Однако вместо того, чтобы задать вопрос, он подходит и говорит:

– Привет, меня зовут Дэниэл.

– Здравствуйте. Я Эми.

– Я знаю, – говорит он, и я краснею. – Я бы хотел угостить вас кофе. – Тут я уже краснею по-настоящему. – Настоящим кофе, – добавляет он, махая рукой на разбавленный кофе на бесплатном столе. – И, может, чем-то сладким.

Я не знаю, что сказать, поэтому просто стою и, неуверенно улыбаясь, издаю похожее на «Мм…»

– Что вы делаете прямо сейчас?

А что я делаю? Что там дальше по программе? «Обзор новинок научной литературы для молодых читателей». За нами уже рассаживаются участники дискуссии, и совсем скоро «красавчик года» и я окажемся прямо посередине следующей презентации.

– Я…

– Я еще свободен в два часа дня сегодня, если это вам удобнее, – предлагает он.

– Я думаю…

– Нам лучше отойти отсюда. – И дотрагивается до моей руки.

Меня парализует, как старый ноутбук, от которого требуют выполнить слишком большое количество программ сразу. Он до меня дотронулся! Когда в последний раз до меня вот так дотрагивался мужчина? Я стою в помещении, которое снова заполняется людьми. Значит, ему все-таки понравилась моя презентация?.. Что на мне вообще надето сейчас?!

– Давайте в два, – выдавливаю я наконец. – У кофейной палатки на улице?

– Прекрасно. Возьмем кофе и, как ящерицы, понежимся на площади под солнцем. Желаю интересной дискуссии.

Он уходит. А я остаюсь стоять – смущенная, безмолвная и растерянная. Все-таки я настоящий библиотекарь.

Про Марику я узнала через полгода после ухода Джона. И после сломанного зуба, который чуть меня не убил. И после того, как я на собственной шкуре испытала справедливость старого закона жизни: то, что нас не убивает, делает нас сильнее и злее.

Узнала я, конечно, через Фейсбук. Она поставила лайк фотографии Джона и школьным фото Джо, которые я выложила одновременно почти годом ранее. Тогда я не поняла, кто это вообще такая? Скоро из ее ленты стало ясно, что она встречается с моим отсутствующим мужем, и это длится уже по крайней мере пару месяцев. И я уже догадалась, что она красивее и моложе меня, что у нее нет детей и что с ней Джон чувствует себя подарком судьбы для любой женщины. А мне вызывать в нем это ощущение уже совершенно точно было больше не под силу.

Тогда я впервые подумала – да пошел ты! Простите мой французский, если сможете. Другими словами я не могу описать то, что чувствовала, глядя на фото изящной тридцатилетней модели в бикини, смотрящей на моего рыхлого, одутловатого, волосатого мужа так, словно он воплощение бога секса. Да пошел ты, козел.

Так в моем переживании состоялся переход на стадию гнева. И это было чудесно. Я отправила язвительное сообщение Джону, в котором подвергла критике качество его эрекции. Я рассказала матери Джона правду про то, как он с нами поступил, вместо того чтобы по обыкновению выдать ей дежурную фразу: «ему нужно найти себя и сконцентрироваться на работе». А выпив как-то один очень большой бокал вина, я написала Марике личное сообщение в Фейсбуке, что, конечно, у нее нет никакого повода волноваться, что Джон оставит ее, когда после кормления у нее отвиснет грудь. Это же только со мной он на это способен! Ад – ничто по сравнению с брошенной женщиной.

А еще – как будто это каким-то образом должно было наказать Джона на расстоянии – я назначила свидание мужчине, который уже давно проявлял ко мне интерес и бесстыдно позволял себе знаки внимания даже в присутствии Джона.

Его звали Терри Бранс, и он был университетским другом Джона. Я так до конца и не уверена, был ли он чист на руку. Терри занимался продажей недвижимости и помог нам купить наш дом на очень хороших условиях. Его «игра», какой бы она ни была, состояла в том, чтобы иногда звонить и напрашиваться к нам в гости, чтобы «сделать переоценку рыночной стоимости» нашего дома и «помочь нам принять решения по поводу улучшений», но в основном просто чтобы поужинать у нас и попить нашего вина. Каждый раз он говорил что-то вроде: «И как только такая девушка, как ты, оказалась с таким неудачником, как Джон», и каждый раз мы вежливо смеялись, а на десятой минуте десерта Джон обычно начинал всерьез сердиться. Терри извинялся, подливал Джону вина, и все успокаивалось. И каждый раз после ужина Терри невозмутимо собирал посуду со стола и озвучивал намерение ее вымыть, прекрасно зная, что я не позволю себе сидеть за столом, пока он один моет посуду, а вот Джон – позволит.

И так я и он оказывались на кухне. Терри начинал рассказывать про свои последние успешные сделки, шутил о людях, которые грызлись, оформляя покупку особняков по 370 квадратных метров, жаловался, что уже не знает, куда еще потратить деньги законным способом, жалел, что он не тот «неуверенный в себе тип, который может купить машину за сто тысяч», и корил себя на чем свет стоит, что купил яхту. Это было очень похоже на соревнование, кто дальше плюнет, только участвовал в нем один человек. Мне отводилась роль поклонницы, которой я никогда не была, но как же мне было лестно, что кто-то проявлял ко мне интерес настолько, чтобы выставлять себя таким придурком.

Через неделю переживаний по поводу Марики я позвонила Терри и сказала, что мне очень нужен совет, что нам сделать по дому, чтобы оптимизировать вложения. Помню, что, произнося эту фразу, я задумалась – а это вообще все еще наш дом? Но, конечно, с Терри я этим делиться не стала. Даже если бы меня не останавливал стыд, я бы просто не перенесла давления с его стороны.

Через два дня он пришел. Дети были на школьном баскетбольном матче. Я надела что-то привлекательное, но при этом не слишком сложносочиненное – нефритового цвета хлопковое платье от Kohl, которое еще не успела застирать до состояния, когда оно обвисает и перестает выгодно подчеркивать фигуру. Что-то приготовила – скорее всего, пасту. Помню, что, когда я открыла дверь, он сказал: «Ммм, что-то чудесно пахнет» и наклонился понюхать мою шею, а я сказала: «Остынь, скунс», и он расхохотался.

Теперь мне понятно, что способность Терри смеяться над собой, раз за разом быть отвергнутым и не переставать при этом флиртовать – вот из-за чего мне показалось тогда, что свидание с ним – хорошая идея. Я подумала, что от меня не потребуется совершенно ничего – ни комплиментов, ни физического контакта, ни даже открытой одежды, а взамен я получу столь необходимое мне укрепление самооценки и смогу напакостить Джону – и все это за один вечер. Но я ошиблась.

– Где Джон? – тут же спросил он, не успев договорить, насколько лучше будет выглядеть входная дверь, если ее покрасить в ярко-оранжевый.

– Джон и я… расстались, – ответила я. – Нам нужно решить некоторые проблемы.

Например, одна из проблем заключалась в том, что Джон притворился, что нашей жизни и наших двоих детей никогда и не существовало.

– Что? – изменился в лице Терри.

Я только пожала плечами. Мне не хотелось еще раз повторять эту невразумительную ложь.

– Этот придурок тебя обидел? – резко спросил он.

– Этот придурок, с которым ты двадцать лет дружишь? – уточнила я, а Терри в ответ лишь повел бровью. – Нет, мы просто на распутье, – вяло признала я.

– Мне очень жаль, – нахмурился он и добавил, натужно вздохнув: – Теперь понятно, почему ты позвонила. – Мое лицо залилось краской. Я-то надеялась, что моя маленькая приманка останется незамеченной. Но он только спросил: – Значит, будешь продавать? У меня уже есть для тебя отличный продавец. Даже три! Одну семью ты точно полюбишь…

– Нет, – перебила я, – я пока постараюсь оставить дом. Я просто… – Я даже думала сказать, что хочу провести с ним время. Или хочу попробовать провести вечер с мужчиной, который мне не муж. Или хочу заняться сексом с ним, а потом попросить его рассказать об этом Джону. – Я просто хочу поговорить с тобой про дом, понять, какие у меня варианты, понять, какую ценность он имеет.

Терри кивнул.

– Умно. Ничего не скажешь. Я так понимаю, что как неработающая мать в случае развода дом получишь ты?

Я думала об этом. Поскольку Джон влюблен в женщину из Гонконга, шансы на то, что он будет жестоко биться за недвижимость в Пенсильвании, казались низкими.

– Наверное, да.

– В таком случае мне надо пойти посмотреть на ваш санузел. В прошлый раз, мне кажется, я рассказывал тебе, как дешево можно сделать косметику в ванной? У меня и мастер есть. Он там может красивые обои поклеить, сделать подвесной унитаз и раковину. Затраты – минимальные, а покупатели это любят.

Терри устремился по коридору. Я чуть не упала от чувства облегчения, когда он вышел из комнаты. Как бы мне ни хотелось отомстить, но я не желала ни минуты оставаться в доме наедине с этим мужчиной. Мне хотелось восхищения, но только от мужа. Я не хотела близких отношений ни с кем, кроме Джона, и не могла себе представить, что когда-то это изменится. Даже в сильном гневе на Джона я все еще любила его. Это чувство было настолько реально и настолько необъяснимо – как фантомная боль в ампутированной конечности. В тот вечер я пережила ужин с Терри, и это было довольно несложно, потому что, как только я стала доступной, он потерял всякий интерес к флирту. Тогда я поклялась, что это будет моя последняя попытка устроить себе свидание до тех пор, пока хотя бы один из детей не поступит в университет.

И вот, кажется, у меня будет свидание. Но я его совершенно не боюсь. Все ровным счетом наоборот.

В Нью-Йорке 13.50. К этому времени я дважды поговорила с детьми по телефону, вполне успешно выступила с презентацией перед многочисленной аудиторией, съела на обед салат с кальмарами и выпила бокал белого вина, зашла в несколько магазинов, но ничего не купила. Помимо этого я заработала шесть академ. часов и всерьез раздумывала, не сделать ли мне экспресс-маникюр, но потом все же опомнилась.

Нарезая с притворно деловым видом круги вокруг кофейной лавки в ожидании нашего – хмм – свидания, я встречаю свою вчерашнюю знакомую Кэтрин. Сегодня она уже выглядит не так сурово – возможно, на ней благотворно сказался ночной сон или просто я теперь знаю, что она не кусается, но ее манера разговора не потеряла своей тонизирующей остроты.

– Ага! – восклицает она, увидев меня. – Вот вы где, женщина дня!

– Мм? – вопросительно мычу я.

– Нам нужно обсудить флекстологию. Я теперь только о ней и думаю. Я просто влюбилась!

– Разве вы были на моей презентации? – спрашиваю я. Не помню ее среди слушателей.

– Не была. Я же говорила вам, что собираюсь проспать всю конференцию! Если помните, у меня двое детей в памперсах, и для меня эта поездка – один большой выходной.

– Помню, – киваю я. – Тогда откуда же вы…

– За обедом все только о флекстологии и говорили, – обрывает меня она. – Решили, что она весьма перспективна. Я добыла раздаточный материал, изучила суть и все обдумала. Боюсь, дело гиблое.

– Ну что ж, тогда… – с поникшим лицом мямлю я.

– Но я кровь из носу хотела бы попробовать это в своей школе.

– Мм, – снова мычу я, не понимая, что говорить дальше.

– Вы не думали о том, чтобы поклянчить денег? – спрашивает она, и на этот раз я уже точно знаю, что мой ответ не требуется, и просто терпеливо жду. И это оказалось правильным решением. – Я не говорю про нечто масштабное. Думаю, пока не брать электронные читалки, а только выбить бюджет на книги. Понимаю, что электроника – важная составляющая концепции, но мне никогда не дадут две тысячи долларов на покупку двадцати гаджетов, которые далеко не факт, что дети мне вернут, если я разрешу забрать их домой. У нас в школе идут разговоры о том, чтобы купить ученикам планшеты, но это только разговоры. Кстати, знаете что? Мой годовалый сын успешно выполнил все тесты на развитие! И это все в мое отсутствие! Поверить не могу! Я оставила детей с мужем всего на три дня и не успеваю повернуться к ним спиной, как тут же слышу: «Когнитивные нарушения? Какие еще когнитивные нарушения?» – Далее Кэтрин заговорила младенческим голосом: – «Материю нельзя ни создать, ни уничтожить…»

– Электронные читалки важны. Именно они позволяют замаскировать разный уровень сложности книг.

– Но дети же все равно будут обсуждать их между собой?

– Если захотят – да, но уже после того, как сделают выбор. И они не будут ориентироваться на обложки книг, не будут оглядываться на своих более популярных или более умных одноклассников. Им не придется сталкиваться с гендерным посылом, который обычно так или иначе выражен на обложках, или со стереотипными представлениями о содержании книги. Они просто выберут ту книгу, содержание которой их заинтересовало. По крайней мере, задумано это так.

– Не представляю себе, где взять финансы, – тяжело вздыхает Кэтрин. – Я смогу найти деньги или на электронные книги, или на авторские права, но не на то и другое сразу.

Я понимающе киваю:

– А я поняла, что книги, которые я выбрала для своих школьников, не отвечают потребностям школ с разнородным социально-этническим составом учеников.

– Дело не гиблое. Но пока и не живое. Давайте поищем, что есть для разнородного состава в открытом доступе. – Она достает телефон и начинает что-то набивать. – Вы сами что нашли?

– Немного. Женскую прозу и отдельные произведения Дюбуа.

– Да, это я видела. Может, поискать чьи-то путевые заметки? – Я разочарованно пожимаю плечами. Она кивает. – Вы правы. Это не то. Что еще может быть?

Начинаю перебирать в голове соответствующие возрасту и этническому составу произведения, которые могут быть в открытом доступе.

– «Двенадцать лет рабства»?

– Это непростая книга, насколько я помню. Для продвинутого уровня, – хмурится Кэтрин.

– О! «Мое рабство и моя свобода»! – осеняет меня.

– Не читала. Подходит по сложности?

– Думаю, да. Сейчас скачаю. Я читала ее много лет назад.

Пока мое книжное приложение обновляется, к нам подходит Дэниэл.

– «Мое рабство и моя свобода»! – выпаливаю я ему.

– И вам доброго дня! – отвечает он. – С каким энтузиазмом вы меня приветствовали! Весьма необычно, но с энтузиазмом.

Я делаю выдох и улыбаюсь себе и ему. Он очень красивый.

– Ищем книги для флекстологии. Автобиография Фредерика Дугласа – она в открытом доступе.

У него очень красивые глаза. У меня начинает сводить живот.

– А! – одобрительно восклицает он. – Хорошая мысль. В эту сторону я тоже думал.

– Прекрасно, – вступает в наш разговор Кэтрин, про которую я уже совершенно забыла. – Хотите стать членом нашей экспертной комиссии? На данный момент она практически пуста.

Я смеюсь и тут же начинаю волноваться, что мой смех прозвучал слишком неестественно. Соберись, Эми.

– Дэниэл, это Кэтрин. Она из Чикаго, преподает в государственной школе.

Дэниэл улыбается и тянет ей руку.

– Вы проделали длинный путь, – тепло приветствует он Кэтрин. Не похоже, чтобы ему было неловко или волнительно. Мне просто нужно успокоиться самой.

– Я прячусь от детей, – с заговорщическим видом объясняет она. – И памперсы менять не собираюсь, имейте в виду.

– Понял. Не попрошу, – подмигивает он ей. Серьезно, он легко мог бы быть тем самым самым красавчиком-учителем, про которого говорила Кэтрин.

– И на этой ноте, – она, многозначительно посмотрела на меня, а затем – на Дэниэла, – я хотела бы отбыть в сторону отеля, где меня ждет послеобеденный сон. Уже второй сон за сегодняшний день. Поэтому я вынуждена попрощаться с вами.

– Carpe somnum! – кричит ей вслед Дэниэл. – Ловите сны!

Более дурацкую реплику представить себе невозможно, и я немного расслабляюсь. А когда он показывает мне блокнот со своими заметками по моей презентации, мне становится совсем комфортно.

– Идем? – зовет он. – Мне нужно ваше мнение по некоторым книгам.

Я киваю и радуюсь перспективе провести эту встречу за разговорами о книгах. О книгах – это я могу. А если бы это было что-то вроде свидания, то было бы грустно.

– Идем.

– Отлично. А прежде чем мы начнем бросаться названиями, предлагаю озаботиться напитками. У нас свидание с кофе или с градусами? – спрашивает он, мигом сводя на нет все мои попытки успокоиться.

– У нас не свидание, – объявляю я, переборщив с громкостью.

– Да, – быстро соглашается Дэниэл и опускает взгляд в пол. – Конечно. Простите.

Я уже сама готова извиниться – просто по привычке, но сейчас я молчу. Дэниэл думал, что мы могли бы пойти на свидание. Этот очень красивый и начитанный мужчина пригласил меня на свидание. Я, можно сказать, свободна. Это хорошо. Это не плохо. Что я делаю?

– То есть у нас свидание? – спрашиваю я. – Его вполне можно устроить.

– Давайте по кофе, – смеется он.

– Да! – горячо соглашаюсь я. – Давайте по кофе.

– Может, без кофеина? – улыбается он.

Мы встаем в очередь к палатке. Дэниэл, пребывая в прекрасной физической форме, тем не менее заказывает к своему кофе два вида выпечки и черно-белое печенье. Я беру декаф с молоком, потому что он прав – еще немного кофеина и меня может хватить инсульт. Зажав локтем бумажный пакет с выпечкой, он ведет меня на запад, к уютному зеленому островку у реки, о существовании которого я и не подозревала. Конечно, то же самое можно сказать про 90 % площади Нью-Йорка. По дороге мы обсуждаем книги, которые себе скачали. Его читательский диапазон очень широк, но я замечаю определенную тенденцию к фантастике.

– О, да, – без всякого стеснения признает он, когда я об этом спрашиваю. – Дочка подсадила меня на юношескую литературу в жанре апокалипсиса, а потом я покатился по наклонной.

– О, это скользкий путь, – говорю я с улыбкой. – У вас есть дочь?

– Да. В этом году идет в выпускной двенадцатый класс. Давайте займем эту скамейку и съедим по булочке.

Мы садимся на удивительно чистую скамью с видом на Гудзон. Между нами – сантиметров тридцать. Он достает булочку.

– Лимонный базилик?

– Помню, было еще печенье…

– Один момент, и черно-белое печенье будет к вашим услугам.

Он передает мне печенье в бумажной обертке, которую я разворачиваю и начинаю откусывать по очереди то с белой, то с черной половины. В процессе я рассказываю ему о том, как в старые добрые времена мы с Талией приезжали в Нью-Йорк и ели магазинное черно-белое печенье в четыре утра, протанцевав всю ночь; как мы ночевали в лобби отелей, а потом уговаривали незнакомых мужчин угостить нас завтраком в кафе. Домой мы приезжали без копейки денег и при ближайшей возможности проделывали то же самое снова.

– Бедные ваши родители.

– Вот именно! У меня самой дочь-подросток. Я их очень хорошо сейчас понимаю.

– А, и вы, значит, тоже? Она вас сейчас любит или ненавидит?

– Ммм, нужно посмотреть, какое сейчас время суток, – говорю я и смотрю на воображаемые наручные часы. – Вообще, если не брать в расчет перепады настроения, она у меня идеальный ребенок. Учится не очень хорошо, но увлекается прыжками в воду и довольно популярна в школе – в хорошем смысле этого слова. Она не доводит других девочек до нарушений пищевого поведения, и ее приглашают на танцы.

– Да, это хорошо, – соглашается он. – То же можно сказать и про мою дочь. Правда, мне кажется, на танцы ее не приглашают. Скорее, она просто ставит молодого человека перед фактом, что идет на танцы с ним, а тот со страху соглашается.

– Находчиво, – смеюсь я. – У вас один ребенок?

Он кивает.

– А у вас?

– У меня еще сын. Ему двенадцать. Вот за него я беспокоюсь день и ночь.

– Доставляет?

– Наоборот. Он такой… добрый, – и вот я уже вовсю делюсь с Дэниэлом, как Джо среагировал на возвращение отца, а это подразумевает рассказ про ситуацию с Джоном, а это вряд ли уместно на свидании. В итоге я кое-как выруливаю к тому, как Джо склонил всех нас дать Джону шанс воссоединиться с семьей и какой эмоциональный риск это представляет. – Мир ему этого не простит.

– Или он возьмет и изменит этот мир, – задумчиво дожевав булку, говорит Дэниэл.

Я улыбаюсь – какое это прекрасное замечание! Я смотрю на него, а он смотрит вдаль, в сторону Нью-Джерси. То, что он красив, это одно, а то, что он говорит такие вещи про моего сына – это же совершенно другое, это все меняет! Я рассматриваю морщины на его лице и испытываю смутно знакомое чувство. Что это? А, да – страсть. Я совсем забыла о ее существовании, а она, оказывается, ждет меня на том же самом месте, где я забыла про нее много лет тому назад.

– А какая у вас дочь? – спрашиваю я, чтобы поскорее занять мозг болтовней. – Хулиганка или ангел? Или где-то между?

– Для меня она ангел, конечно, – я же ее папа, – снова поворачивается он ко мне. – Но я вижу и ее слабые стороны. Она не всегда слушается, ей не хватает терпения дождаться своей очереди, но эти же самые слабые стороны оказываются как нельзя кстати при подготовке к университету. Она отлично сдала экзамены, и, по словам ее куратора, на следующий год у нее будут положительные ответы сразу из нескольких мест, и она сама сможет выбрать, где ей учиться.

– Вот это да! А у вас было так же в ее возрасте?

– Не совсем. Я уже тогда знал, что хочу работать в школе, но в то время я думал стать тренером. Все мои мысли занимал футбол.

– Футбол?

– Да. Мои родители познакомились, поженились и зачали меня в течение двух лет после того, как мама переехала в Штаты. Она из Кореи, а папа – афроамериканец, так что я вырос с ощущением собственной исключительности. Вы знаете, в какой вид спорта идут такие, как я?

Я пожимаю плечами. В профессиональный спорт приходят люди с самыми разными оттенками кожи.

– Думаю, в любой.

– Логично, – смеется он. – Но тогда мне казалось, что есть белые виды спорта, есть черные, и ни одного – корейского. Кроме, конечно же, спорта, которым занимаются во всем мире.

– И это футбол, – заключаю я.

– Футбол. Я им жил, им дышал. Учеба была на втором месте или даже на третьем. Потому что не будем забывать про девушек.

– Конечно, не будем! – соглашаюсь я. – Может, у вас есть идеи, как мне привлечь к чтению учеников с подобными увлечениями?

– Думаю, подход «вы сами выбираете, что вам читать» очень адекватен. Я вижу проблему в выборке книг, а не в самой концепции.

– Но в выборке и заключается концепция, – хмурюсь я.

– Может, включить в ваш перечень молодежные книги современных авторов? Я не говорю про совершенно бездарные книги. Речь про хорошо написанные произведения последних двадцати пяти лет на актуальные для молодежи темы.

– Все упирается в бюджет.

– Должен же быть какой-то выход. – Дэниэл так старается его найти, что даже закусывает губу.

– Обычно он бывает, да, но много ли ресурсов у библиотекаря из маленькой частной школы в маленьком городке?

Дэниэл кивает, и мы оба замолкаем. Я думаю про подборку книг, про солнечный день и про печенье. Про то, как мне странно быть сейчас в Нью-Йорке, в парке, на встрече, похожей на свидание, со спортсменом, у которого кожа цвета… ну, его цвета, и который с ума сходил по футболу, а потом вдруг пошел работать в школьную библиотеку. И я понимаю, что мне хочется как-то стереть дистанцию между нами. Одним словом, в голове у меня странная и непонятная каша. И я даже не могу себе представить, о чем думает сейчас он. Внезапно, после долгого молчания он вскакивает:

– Пойдем в книжный.

– Что? Прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас. Пойдем в книжный Barnes & Noble на Юнион-сквер и составим большой список всех книг, которые мы хотели бы включить в флекстологию. Попробуем найти те, что подойдут ученикам в моей школе и в вашей. Посмотрим, будут ли пересечения, проверим наши предположения, поймем, сколько может стоить такой комплект.

Я с подозрением смотрю на него:

– Это же просто моя маленькая идея. Проект, сделанный на коленке. Я не планирую делать из него что-то большое, не собираюсь переворачивать мир.

– А почему нет? Столько людей сегодня во время вашей презентации сочли, что это гораздо больше, чем проект на коленке. Я сказал себе, что это просто блистательная идея! А когда есть такая идея, ее нужно протестировать на более широкой выборке. Плюс это книжный магазин, там всегда хорошо. Пойдемте со мной.

Дэниэл протягивает руку и помогает мне встать со скамейки. Я смотрю на недоеденное печенье. Оно все еще ровно наполовину белое и наполовину черное.

– Можете взять печенье с собой в метро. Я понимаю, что вам понадобится еще полчаса, чтобы его доесть.

– Сколько времени? – вздрагиваю я. – Я что, сижу над ним полчаса?

Он достает телефон.

– Четверть четвертого. Вам еще нужно куда-нибудь сегодня?

Я удивленно моргаю. Мне казалось, наша встреча только началась, но оказывается, прошло уже больше часа. Этот мужчина плавит время. И мой мозг.

– А пойдемте, – неожиданно для самой себя соглашаюсь я. – Давайте составим суперсписок, а потом за коктейлем спланируем мировую революцию. Я как раз знаю подходящее местечко неподалеку.

– Лучшего плана я и представить себе не могу, – смеется Дэниэл.

И я тоже.