Дорогая мама,
у меня к тебе вопрос (если ты его вообще прочитаешь): вы с папой были когда-нибудь по-настоящему счастливы? Вот я оглядываюсь в прошлое и не могу вспомнить, чтобы вы с ним были очень счастливы или несчастны. Сейчас папа выглядит очень счастливым, но я не знаю, может, он притворяется, чтобы мы думали, что нам хорошо вместе. Или он просто такой человек, или что? И у меня вопрос – он был таким же, когда мы все жили вместе? Вы, например, танцевали на кухне, когда вместе готовили еду, или держались за руки в парке, когда Джо и я там играли, ну или что-то вроде этого? Да, знаю, что все это просто сцены из фильмов, но у меня нет перед глазами других супружеских пар. Мама Тринити снова разводится, я говорила? И каждый раз, когда я думаю, что папа – козел, мне достаточно лишь посмотреть на ее дом, и я думаю: «Все могло быть гораздо хуже». Извини, Тринити, но здесь идет хэштег «правда».
В общем, я пытаюсь спросить – папа делал тебя счастливой? Любовь делает тебя счастливой в принципе? Вы с папой вообще любили друг друга? Это все супер простые вопросы.
Брайан вроде бы делает меня счастливой. Он не высокий, как ты знаешь, но он очень симпатичный и говорит мне много приятных вещей. Мне это нравится. А в остальном, я уже не уверена, что это оно. Он пишет мне еще чаще, чем ты. И пишет какой-то бред, типа «каконо» и шлет какашку-эмодзи. И мне не хочется поощрять такое. Поэтому я ничего не пишу в ответ, и через десять минут приходит «обиделась?» и еще одна какашка.
И на этом этапе я уже готова читать ему лекции про то, как писать письма, но я этого не делаю, потому что я-то не сорокалетняя библиотекарша, как некоторые из нас.
Когда я только начала общаться с Брайаном, он казался интересным человеком и говорил много умных вещей про школу и наше будущее. Например, когда я задумывалась про университеты – в какие из них реально поступить и где какие финансовые условия, он сказал, что нам нужно строить планы исходя из того, каким мир будет в будущем, а не каким он был раньше. Сильно, да? А потом он рассказал про своего папу, который учился на репортера и взял очень много кредитов, чтобы закончить обучение, а когда закончил, оказалось, что и газет-то больше не выпускают, и теперь он ненавидит свою жизнь. То есть самое важное – не положить будущее на плаху прошлого.
Это же все интересно, да? Ты ведь любишь свою работу, в чем бесконечно нас уверяешь, но к тому моменту, когда я выпущусь из университета, останутся ли вообще библиотеки в этом мире? Мы часами говорили с ним о вымирающих профессиях, например писатель, водитель такси, почтальон, владелец магазина. Мы говорили о будущем, в котором мы будем читать только соцсети в самоуправляемых машинах, а если нам что-то понадобится, мы это распечатаем на 3D-принтере.
Возвращаясь к Брайану… Мы с ним несколько недель круто теоретизировали про будущее, а потом, как только я согласилась быть его девушкой, начались эмодзи-какашки. Сегодня я попыталась снова с ним завести интересный разговор про будущее, а он все время пытался меня поцеловать, а потом сказал: «Забудь про будущее. Мы должны жить в настоящем моменте». А я ему ответила: «Да отвали ты от меня».
Но что мне делать, мам? Я завела себе парня, и теперь мне до сентября его терпеть либо ходить с кем-то третьей лишней до конца лета. Я знаю, это звучит цинично, но я возлагала большие надежды на Брайана, и мне не хочется сидеть дома вечерами одной, в то время как все по парам. У Тринити сорвало крышу от Дэйна, так что можно даже не ожидать, что она захочет меня видеть до тех пор, пока ее не отпустит. Если они расстанутся, у меня появится одна подруга и мне не придется больше переживать, что я – изгой общества. А если не расстанутся – всегда приятно иметь кого-то рядом. Когда мы вместе, нам весело, несмотря на то, что его сообщения – отстой. Плюс – Брайан хорошо целуется. Еще один плюс: папа его возненавидит, это однозначно.
С любовью,
твоя бессердечная дочь Кори.
Холл главной библиотеки Колумбийского университета весьма впечатляющ. Ассоциация американских библиотекарей организует много более камерных мероприятий по всей стране, но это – одно из самых крупных и посещаемых. Во-первых, из-за привлекательного местоположения. Во-вторых, из-за грантов для учителей, которые и в больших городах, и в маленьких селениях хотят быть в курсе технических новшеств. Сюда приезжают и молодые аспиранты в области библиотечных наук, и седовласые ветераны, которые уже коллекционируют пенсии, но все не могут отвыкнуть от атрибутов прошлой жизни. Я ровно посередине – у меня достойное образование и теплое местечко в дорогой школе, но никаких научных достижений, в отличие от докторов наук, которые получают личные приглашения на подобные конференции.
Вечернее мероприятие спонсирует издательство детских материалов, и по всему помещению расставлены картонные фигуры знакомых героев. Многие учителя начальных классов позируют около Флэта Стенли∗, предусмотрительно отставив пластиковые стаканчики с вином, чтобы впоследствии развесить фотографии в своих кабинетах. Для учителя чтения в начальных классах фотография с Флэтом Стенли – это чуть ли не гарантия всеобщего почитания.
Мимо носят подносы с едой, и я встаю рядом с дверью, из которой выходят официанты, и стараюсь брать только малюсенькие пирожки, чтобы удержать еще и стакан с вином и не опрокинуть все на пол. Жадно заглатывая еду, я знакомлюсь с программой, которую молодая девушка положила в пакет, выданный мне при регистрации. При этом я не забываю постоянно проверять телефон. От Талии – ничего. Я начинаю представлять себе, что по дороге на работу ее сбило такси. Хотя это совершенно неправдоподобная фантазия – Талия фантастически рассеянна и неорганизованна и, скорее всего, просто куда-то положила телефон и до сих пор его не хватилась. Тем не менее мне необходимо придумать, что я буду делать, если от нее не будет вестей на момент завершения сегодняшнего мероприятия. Обзванивать больницы? Или набрать ее маму в Огайо? Понятия не имею, с чего начать поиски.
Пока я жонглирую телефоном, брошюрой и двумя – да, двумя – тарталетками с крабовым мясом, ко мне подходит женщина и громко говорит:
– Вы все делаете неправильно.
Я смотрю на нее и роняю брошюру и телефон. Тарталетки я, конечно же, спасаю как самое важное. Женщина эта высокого роста, внушительного вида и с лицом злодейки из диснеевского мультфильма. Острие ее носа меня почти пугает.
– Я вам мешаю? – спрашиваю я, потому что не знаю, что еще сказать. И потому что я перепугана.
Она смеется, и глаза у нее добреют.
– Вы ешьте, а я подержу, – предлагает она, забирая у меня телефон.
Я послушно засовываю в рот тарталетку и протягиваю освободившуюся руку, чтобы забрать у нее свой телефон.
– Сначала нужно выпить все бесплатное вино, пока оно не закончилось, и только потом накидываться на эти мизерные штуки, – советует мне незнакомка, кивая на свое красное вино. – И не надо смотреть в эту глупую брошюру. Там все равно нет никакой важной информации.
Я подозрительно смотрю на нее:
– А что за важная информация?
– Самая важная информация заключается в том, на какой минимум из этих скучных курсов можно сходить и получить нужные баллы. Ну, например, сейчас здесь присутствуют два спикера, и, несмотря на наличие бесплатной выпивки и еды, это мероприятие равняется целым двум завтрашним утренним сессиям, где будут давать только слабый кофе и бананы.
Я хмурюсь. Завтра утром как раз мое выступление.
– Ясно, – киваю я. – Теперь понятно, почему здесь столько народу.
– Только не говорите мне, что пришли послушать выступления. – В ее голосе слышится теплота и поддразнивание одновременно.
– Ну, я пропустила ужин из-за определенных логистических проблем, поэтому должна признать, что я пришла ради крабовых тарталеток, но как только у меня в желудке окажется еще немного еды, мой интерес переключится на спикеров, да.
– Вы просто образцово-показательная гражданка. Или вам просто нужно выпить вина. Я Кэтрин из Чикаго, из государственной школы, и я здесь никого не знаю. Но по большей части участники здесь выглядят так же весело, как дождливый день в Кливленде. Вы когда-нибудь видели в одном месте столько рубашек-поло с вышивкой? Вам белого или красного?
– Красного, пожалуйста. Приятно познакомиться. Я Эми. Байлер. Из Пенсильвании.
– Я сейчас, Эми Байлер.
Пока она пошла на поиски вина, я решаю в последний раз проверить телефон. Отправляю Талии смс и сообщение на Фейсбук и убираю его до конца вечера. Если она со мной так и не свяжется, я… что? Наверное, буду искать недорогой отель Days Inn. Даже в самом пафосном городе должен быть Days Inn. Он, скорее всего, будет стоить, как мой месячный продуктовый бюджет, но что еще мне делать? Попробую получить компенсацию проживания у школы, когда вернусь.
Кэтрин возвращается как раз, когда я убираю бесполезный телефон в сумку.
– Дети? – спрашивает она меня, передавая бокал с щедро налитым красным.
– Я преподаю в частной школе, у нас все классы от детсада до 12-го, – начинаю я. – Но я работаю с подростками.
– Нет, я имею в виду – у вас у самой есть дети? – перебивает она.
– О, да. Двое, оба уже в старшей школе. Девочка и мальчик. Девочка ходит…
– А у меня двое в памперсах, – снова перебивает Кэтрин. – Одному год, второму – почти три. Оба мальчика. Оба хулиганы. Я не выходила из дома так, чтобы кто-то из них не цеплялся за какую-нибудь часть моего тела, с момента зачатия первого ребенка и до сегодняшнего дня. Я за последние три часа сформулировала гораздо больше законченных мыслей, чем за последние три года. Знаете, сколько уже задниц я подтерла на конференции?
– Ммм…
– Ноль. И в следующие три дня я подотру столько же! Ну, то есть я, конечно же, несу ответственность за свою задницу – да и то если в отеле нет биде. Это нереально круто!
– Ммм…
– Даже одна задница – это треть от количества, которое мне обычно приходится подтирать, а значит, это лучшие выходные в моей жизни.
– Помню то время, да, – ностальгически произношу я.
– Скажите мне, что дальше будет легче. Вы же прошли через это и не бросились с обрыва.
– Да, будет гораздо, гораздо легче, – киваю я. – Мои подростки по крайней мере в туалет сами ходят.
Она смеется.
– А потом вы узнаете их как личностей, и они вам очень понравятся, – продолжаю я. – Это, конечно, займет время, но это будет. И чем дальше, тем меньше с ними хлопот. Они начинают сами одеваться, сами себя развлекать и кормить. А потом, глядишь, они уже в автошколе, и тут ты уже пугаешься не на шутку. И оставляют тебя ради бывшего мужа, – про себя добавляю я.
– Это очень обнадеживает.
– Вы просто сейчас в самом эпицентре.
– Прямо сейчас в самом эпицентре мой муж-идиот. Я ему сказала: «Ты засунул в меня этих детей – теперь следи, чтобы они были живы, пока я напиваюсь и объедаюсь всеми кухнями мира и сплю до девяти утра каждый день и смотрю повтор “Золотых девочек” в отеле».
– Отличный план, – улыбаюсь я.
– Спасибо. А вы почему здесь?
– В смысле?
– Вы тоже от детей сбежали?
– О. Нет. То есть… нет, точно нет. Скорее, это они от меня сбежали, – наконец формулирую я.
– В смысле?
– Ну… – Я делаю глоток вина и решаю, сколько правды выложить этой живой, дружелюбной, но имеющей весьма злобный вид женщине. – Мой бывший муж давно живет за рубежом, и вот он вернулся и взял их к себе на наделю. И мне просто нечего больше было делать.
– Вот это да. Вы самая счастливая женщина в мире.
– Могу понять, почему вы так говорите, – смеюсь я.
– Значит, вы проведете всю неделю в Нью-Йорке без детей? Это… моя самая заветная мечта. А вы ее проживаете в реальности. Где вы остановились?
Я делаю вдох.
– Я еще не знаю. Я должна была ночевать у студенческой подруги, но сегодня мне не удалось с ней связаться. Поэтому, думаю, мне придется искать отель.
– И у вас не забронирован номер?
Я пожимаю плечами, делая вид, что мне совсем не страшно.
– Это Нью-Йорк. Здесь куча отелей.
– И куча туристов.
– Что-нибудь подвернется, – давлю я из себя уверенную улыбку.
– Отели здесь очень дорогие.
Я снова делаю глоток вина. На меня начинает накатывать страх. Мне что, придется до рассвета ежиться на скамейке в парке?
– Во сколько сегодня первый спикер? – спрашиваю я свою устрашающую новую подругу.
Она смотрит на красивые золотые часы, болтающиеся у нее на костлявом запястье.
– Еще полчаса до первого. Это авторша первых двадцати книг про Дурачину Дум-Дум. Что б ее…
Я от души соглашаюсь. Сегодня – тот вечер, когда издатель может выставить напоказ бриллианты своей литературной короны, но данный конкретный бриллиант больше похож на бельмо на глазу каждого первого учителя чтения.
– У нее получается прививать детям интерес к чтению, – великодушно вставляю я.
– Хмм. К чтению про пуканье.
Я поперхиваюсь вином.
– И козявки, – добавляю я, когда ко мне возвращается способность дышать. – А кто сегодня еще выступает? – спрашиваю я, потому что, несмотря на то, что всего пять минут назад я пялилась в эту глупую программку, у меня ничего не отложилось в памяти.
– Прошлогодний «Учитель года». Он красавчик! – с восхищением выдыхает она.
– Я и не знала, что такие бывают.
– Кроме нас с вами? – весело шутит она. – Да, это тот крутой чувак из неблагополучного района, который через фильм «Опасные мысли» замотивировал всех детей в четвертом классе читать Шекспира. Что-то в этом роде.
Я киваю, потому что что-то об этом слышала:
– Это был не Шекспир, а Брэдбери, и дети были в шестом классе, но они к концу семестра все вышли на новый уровень чтения, и это впечатляет.
– И он очень симпатичный, – кивает она. – Увидите. О! Вы же не замужем? Я так поняла. Тогда интересно, тот красавчик одинок? Как бы нам узнать?
– Может, скажут, когда будут его представлять? «Наш красавчик – “Учитель года” – закончил Калифорнийский Технологический институт, специализируется на раннем обучении чтению и любит долгие прогулки по побережью».
– О! Отлично. И нам останется только составить гороскоп вашей совместимости, и дело сделано.
– Кэтрин, могли бы вы занять для меня место на создательницу Дум-Дума? Что-то я начинаю обливаться потом в связи с отсутствием у меня ночлега.
Она любезно улыбается.
– Ну конечно. В конце концов, других подруг кроме вас у меня здесь нет, – улыбается она, и я смеюсь оттого, что женщина с внешностью стервы-начальницы из ТВ-шоу настолько просто себя держит.
– А больше и не надо, если эта единственная подруга стоит рядом с тарталетками, – добавляю я. – Пойду обзвоню отели и вернусь к вам до начала ее выступления. Надеюсь, у меня получится что-то найти.
– Если с отелем не сложится, всегда есть «Учитель года». Я уверена, – он с радостью подвинется.
Я позвонила в Days Inn в верхнем Манхэттене. Потом позвонила еще в три места поблизости от него такого же ценового диапазона. Все они оказались распроданы. В конце концов, сегодня пятница, и им очень жаль, но разве я не в курсе, что в городе проходит библиотечная конвенция?
Я стала обзванивать отели в нижнем Манхэттене, которые показались более-менее бюджетными, но и они оказались полностью заполнены. Конвенция блогеров. Конвенция медсестер. Конвенция участников конвенций. Наступают первые выходные лета в самом фантастическом городе мира, и все люди из США – да что там, со всего мира – у кого есть деньги, сейчас здесь. И они забронировали отели заранее. В моем ценовом диапазоне отелей не осталось.
Я пытаюсь забронировать что-то онлайн, но этот вариант не проходит – сайты не позволяют бронировать комнату день в день после 18 часов. Я смотрю расписание поездов – возможно, я смогу сегодня уехать домой. Нет, последний поезд отправляется через четыре минуты. Я снова отправляю смс Талии и на этот раз перестаю делать вид, что все отлично и я совершенно не хочу быть назойливой. Я пишу ей: «SOS, я бомж» – и две минуты таращусь на экран в надежде увидеть три точки, которые покажут, что она что-то пишет в ответ. Трех точек нет. Я звоню к ней в журнал, нахожу ее добавочный и попадаю на ее голосовую почту.
В отчаянии я звоню в «Отель Ля Прованс». В конце концов, мой багаж уже несколько часов наслаждается их гостеприимством. Может, я хотя бы одну ночь могу пожить, как белый человек. Всегда можно найти подработку или отсрочить платеж. Может, пришло время освоить специальность повара.
– Здравствуйте, – натянуто говорю я, услышав благодарность за звонок в «Отель Ля Прованс». – Я звоню узнать, есть ли у вас на сегодня свободные номера.
– О да, мы почти наверняка сможем вам что-то предложить, – любезно отвечает женский голос. – Две двуспальные или один кинг-сайз?
– Я… ну… – мне все равно, потому что мне не по карману ни один из этих вариантов, поэтому я просто спрашиваю: – А есть ли что-то по спецценам?
– По спецценам, мэм? Боюсь, нет. Я посмотрю, может быть, есть какие-то акции. Подождите минуту.
Я жду. Пытаюсь представить себе, какие цифры она назовет. Если это будет меньше $150, я возьму, потому что мне нужно где-то спать. Но вдруг цена будет выше? Мне все равно придется соглашаться, но будет больно.
Она возвращается.
– Прекрасные новости, мэм. У нас есть номер с кроватью кинг-сайз по самой низкой цене, с 30 % скидкой от обычной стоимости. Вы хотите забронировать?
– Мм, а за сколько?
Я слышу, что она что-то печатает на клавиатуре.
– Без налогов и сборов это… всего двести семьдесят долларов за ночь.
В моем мозгу происходит короткое замыкание, и я издаю стон. Если мне придется ночевать там все три дня, то это восемьсот долларов совершенно неожиданных расходов. Это очень-очень много вечеров с пиццей с детьми, много походов в магазин, целая неделя выездного лагеря для одного ребенка. Я не хочу тратить эти деньги на несчастный номер в несчастном Нью-Йорке. Я в этом отеле проведу несколько часов, и большую их часть – во сне. Вся эта ситуация меня крайне раздражает.
– Беру, – говорю я.
– Очень хорошо. А когда бы вы хотели выехать? – вежливо спрашивает она, как будто это не я только что выла в телефон, как сексуальный маньяк.
– Завтра, спасибо.
– Хорошо, значит, одна ночь. Какую кредитную карту вы бы хотели использовать для данного бронирования?
И тут до меня доходит. Кредитная карта. Кредитная карта Джона, которую он дал мне на всякий пожарный.
– А я в пожарной ситуации, – говорю я вслух.
– Простите, мэм. Вы сказали – в пожарной ситуации? Хотите, я свяжусь со службами?
– Нет-нет, простите, я просто… подождите минуту, я достану карту.
Я даю ей номер карты Джона, она сообщает мне общую сумму, я снова морщусь от боли, а потом пытаюсь заставить себя рассмеяться. Но разве не для этого он дал мне эту карту? Для крайних случаев. Джон сказал мне использовать ее. Конечно, он не ожидал, что я тут же потрачу $300, но что ж теперь? Пошел он к черту. Он должен мне намного, намного больше в форме морального вреда.
Но все же… а вдруг он разозлится? Мне придется извиняться, когда я вернусь, или – что еще хуже – возвращать деньги?
Но я не знаю ответов ни на один из этих вопросов, поэтому просто сообщаю всю необходимую информацию и надеюсь на лучшее. В самый последний момент я прошу ее оформить бронь на Сондру Сойер, потому что это имя сойдется с именем на багаже, а также, как я уже говорила, это самое элегантное имя в мире.
В конце концов, Эми Байлер не пристало останавливаться в «Отеле Ля Прованс». А Сондре Сойер – да, причем расплачиваясь картой бывшего мужа. А еще она, возможно, закажет завтрак в номер.
На следующее утро я просыпаюсь где угодно, но только не в реальной жизни. Это жизнь Сондры Сойер. Я лежу в роскошной кровати на красивом выглаженном хлопковом белье, на пуховых подушках, под покрывалом, которое приятно пахнет лавандой. Рядом на прикроватном столике с мраморной столешницей стоит бутылка Perrier∗, а через несколько минут ко мне в дверь постучат и внесут горячий завтрак – о, вот и они! Я хватаю халат, попутно с удовольствием отмечая, что он идеально подходит к отельным тапочкам и ночной маске, надеваю его поверх своей поношенной футболки и пижамных штанов и открываю дверь.
Я чувствую себя принцессой из сказки. Еще вчера я оттирала плесень с плавательной шапочки дочери, а сегодня улыбчивый молодой человек принес мне завтрак и накрывает его прямо у меня на кровати. На подносе графин – целый графин – кофе, выпечка и свежевыжатый сок, фермерский бекон и идеальной формы яйца со стеблями спаржи, и я чувствую, что просто умерла и попала в рай. Через пару мгновений он уходит, и я остаюсь одна на этом пиру, не в силах поверить своему счастью. Я возвращаюсь на кровать, подтягиваю к себе поднос с едой и одним движением, за которое мои дети получили бы нравоучительную лекцию, включаю телевизор и завтракаю под успокаивающую бессмыслицу утреннего шоу.
Не знаю, что доставляет мне наибольшее наслаждение – еда, номер или отсутствие необходимости куда-то бежать. Я медленно пережевываю каждый кусочек, и мое тело последовательно вспоминает, что можно жевать, чувствовать вкус, дышать и есть. Я наливаю себе маленькие порции кофе, добавляю идеальное количество сливок и пью, пока он еще горячий. Мне не нужно никуда никого везти, не нужно искать потерянные вещи, не нужно готовить завтрак и слушать критику на него же, мне не нужно со стыдом узнавать, что ребенок обещал что-то принести в школу через двадцать минут, но еще не озаботился, где это самое что-то найти. Мне не нужно одновременно чистить зубы и делать дела на унитазе, потому что сейчас есть время сделать все по очереди, и никто не ждет меня под дверью ванной. Это настоящий рай. Единственная моя задача на ближайшие три часа – это вернуться в университет и сделать презентацию. «Электронная хрестоматия для нового поколения» – так я ее назвала. Не самое громкое название, и если Кэтрин окажется права, у меня будет приятная небольшая управляемая аудитория, и я просто изложу свою идею и проведу остаток дня, слушая чужие презентации, что позволит мне еще лучше выполнять любимую работу. На ланч я, возможно, схожу куда-то в тайское место. Поем одна, с книгой. Боже мой! Мир и покой! Почему я раньше этого не делала?
Из-за детей, конечно же. Но тогда зачем я рожала детей? Посмеявшись сама над собой, я беру телефон и отправляю Кори и Джо фотографию своего кофе.
«Завтрак в постель. Ваша мама может привыкнуть…»
«Даже не мечтай», – мигом отвечает Кори. Хорошо. Время семь, она уже не спит. Значит, соблюдает режим дня.
Я пишу Джону:
«Как дела?»
Он тоже сразу отвечает:
«Так же, как и вчера в десять вечера. Через десять минут Кори едет на хлорный завтрак, – так ее тренер называет летние тренировки на рассвете в открытом бассейне. А Джо и я будем смотреть, как она плавает, а потом поедем завтракать».
«Фруктами»
«Так точно. Лаймовые леденцы считаются за фрукты?»
Я отправляю в ответ большой палец вниз, осознавая, что занудствую и ему не нужно мне об этом говорить. Занудство – это огромная часть работы под названием «воспитание детей», и он бы это знал, если бы появился дома пару раз за последние несколько лет. Вместо ответа он звонит мне.
– Прости за стеб. Присылай мне всякие полезные советы – я в них нуждаюсь.
Вот! Так-то лучше. Я откидываюсь на подушку.
– Вы хорошо проводите время? – спрашиваю я.
– Очень. Вчера каждый выбрал один любимый фильм, и мы устроили просмотр, а потом делились, что кому понравилось. Джо даже попкорн отложил. Это очень помогло сломать лед. Я уже чувствую, что гораздо лучше их знаю. Хотя, конечно, впереди еще долгий путь.
Я чувствую укол ревности, но потом смотрю на завтрак и на красивый номер. Мир и покой, напоминаю я себе. Ни посуды, ни суеты, ни хлорного завтрака.
– Что выбрали дети? – спрашиваю я, мысленно строя догадки. Джо, скорее всего, выбрал «Империя наносит ответный удар» – это его любимый эпизод «Звездных войн». А Кори, негодяйка бездушная, выбрала… «Незваные гости»? «Телеведущий»? Или, может, «Девичник в Вегасе»?
– Джо выбрал «Индиана Джонс: в поисках утраченного ковчега».
Я была удивлена. Он же маленький невинный ребенок. Невозможно представить, чтобы он радовался при виде тающих лиц нацистов. А этого очень много в этом фильме. Но с другой стороны, это уже такой взрослый выбор. Еще одно напоминание, что мне нужно оставаться в контакте с детьми.
Эх. Ну ладно. Я почти угадала. Стивен Спилберг вместо Джорджа Лукаса, но те же самые актеры, тот же жанр, историческая перспектива.
– А что выбрала Кори? – спрашиваю я.
– Разве это не очевидно? «Дневник памяти». Боже. Наверное, в какой-то момент через это проходит каждая девушка.
– «Дневник памяти»? – автоматически переспрашиваю я. Когда мы с ней смотрели вместе этот фильм, то только и делали, что высмеивали происходящее. Почему Райан Гослинг так не любит носить одежду? Разве нельзя решить ваши проблемы, просто поговорив? Почему они не могут пойти и целоваться в сухом помещении?
Но зато нам обеим понравился «Ноттинг-Хилл». «Я просто девушка… которая пришла к парню». Лучшие моменты мамы и дочки. Ну или я так думала.
– У нее сердце сжималось весь фильм, а в конце она плакала. Я этого не понимаю.
Я напрягаюсь, не желая признавать, что ее выбор – полная неожиданность для меня.
– А что выбрал ты? – спрашиваю я. Может быть, из вежливости. А может, потому что хочу знать.
– Это очень просто. «Дамочки покоряют Манхэттен». Классика. Ты смотрела?
– Пожалуйста, скажи, что это шутка.
– Это шутка. Я не стал раскрывать свой любимый фильм, потому что он недетский и мы с тобой не обсуждали этот аспект. Я выбрал «Флетч» – смешной, глупый и настолько старый, что они его точно не смотрели.
– «Флетч» – хороший выбор. А какой у тебя на самом деле любимый? Нет, подожди, я же должна его знать, да?
– Прошли годы. Ты могла и забыть.
– «Старикам тут не место», – объявляю я.
– Да. Фильм про мужчин. Иногда я думаю, что недостаточно часто его смотрел до ухода от вас.
Я роняю вилку. Мне приятно или неприятно слышать сейчас, как он кается? Так или иначе, я перестаю ощущать душевный комфорт.
– Я тут пытаюсь спокойно позавтракать.
– Прости. Суть в том, что у нас все отлично. Желаю тебе хорошо провести время и не волноваться так за детей.
– Да уж. И тогда я буду первой матерью за всю историю мира, которая перестала волноваться за детей, как только ее об этом попросили.
– Справедливо. Что ж, сходи с ума от беспокойства. Но у нас все хорошо.
– Да, – вне себя от грусти говорю я, – похоже на то.
Когда разговор закончился, я смотрю на свой завтрак и уже не чувствую никаких восторгов. Это просто завтрак. Я могла бы приготовить себе такой же в любой день, и он бы стоил в десять раз дешевле. И спальня у меня дома тоже красивая. Я могла бы принести красивый завтрак в свою красивую спальню в моем красивом доме, пока мои прекрасные дети еще спят, если бы мне так уж сильно захотелось поесть в кровати.
Конечно, потом мне пришлось бы самой мыть посуду. И отстирывать простынь от жирного бекона. Но все равно – дети тогда были бы со мной, а не с мужчиной, который мне кажется то давно забытым лучшим другом, то совершенно незнакомым человеком.
Джон, за которого я вышла замуж, никогда ни о чем не жалел. У него просто отсутствовала эта опция в генетическом коде. Сначала я воспринимала эту черту за уверенность, но, как и всегда бывает в долгосрочных отношениях, то, что сначала восхищает, потом начинает люто раздражать. Я заметила, что разные маленькие неурядицы – проседание в карьере или несколько бессонных ночей – он принимал на свой счет и чувствовал личную вину. Я узнала, что под маской самоуверенности живет слабое, но опасное ощущение «мне все должны». Я узнала, что когда жизнь наладилась, а потом наступили тяжелые времена – а они наступили и были почти невыносимы, где-то за два года до его ухода, – Джон понятия не имел, как справляться. Он совершенно точно не умел просить о помощи или извиняться. Джон постгонконговской эпохи только этим и занимается.
В связи с чем у меня вопросы: он стал новым человеком, способным к раскаянию, с внезапно открывшимся интересом к детям и кредиткой для меня «на всякий случай»? О, черт, кредитка! Я забыла рассказать ему об астрономической стоимости моего проживания в Нью-Йорке. И Талия так со мной и не связалась, так что конца этому не видно. Боже, что, если она так и не выйдет на связь до конца недели? Это вообще возможно? И что тогда? Мне возвращаться домой с поджатым хвостом и признавать, что я не способна отдохнуть неделю?
Я уже готова провалиться в черную яму своих мыслей, как вдруг звонит телефон. У меня бьется сердце. Может, это Талия. Или дети. Или Джон с известием о том, что дети пропали. Смотрю на экран. Номер с кодом 888. С ума сойти, я перепила кофе. Нажимаю на кнопку ответа и жду, что мне скажет робот откуда-нибудь из аптеки.
– Здравствуйте, – говорит спокойный, сексуальный женский бот∗. – Вас беспокоят из отдела по борьбе с незаконными транзакциями. – Пауза. – Золотая семейная карта «Американ Экспресс». Пожалуйста, подождите ответа специалиста.
О, конечно. Я же пользуюсь новой картой в другом городе в дорогом отеле. Наверное, нужно будет подтвердить, что я это я. Далее на связь выходит женщина с низким голосом и дружелюбным тоном. Она представляется именем Марлин и просит подтвердить последние четыре цифры номера моей страховки и «кодовое слово». Я называю «престо» – Джон всегда выбирал его. Затем она говорит мне, что в отношении моего счета наблюдается подозрительная активность.
– О, – бодро говорю я. – Ничего подозрительного. Я эту неделю в Нью-Йорке.
– Дело в том, мэм, – перебивает меня Марлин, – что списания происходят из разных мест. Я озвучу их вам, и если списание обоснованно, вы мне это подтвердите.
– Хорошо, – озадаченно соглашаюсь я и думаю, что с этими вопросами лучше обращаться к Джону. Наверное, он расплачивается картой из Пенсильвании. С другой стороны, может, это простая формальность. – Давайте.
– Первое списание сделано «Отелем Ля Прованс», 79-я улица, Нью-Йорк. Номер делюкс-кинг, $292.40. Вчера в 18.45.
– Да, все верно.
– Следующее списание – в 22.44, Салон эпиляции «Сфинкс», Веллингтон-стрит, 2, Гонконг, $92.65.
– Мммм…
Что? Джон уж точно не делал себе эпиляцию в Гонконге вчера. Дети бы об этом сказали.
– Затем еще одно списание из «Отеля Ля Прованс», услуги, $26 сегодня в 7.02.
– Да, это совершенно точно обоснованное списание. Не очень понимаю про предыдущее. Дайте мне подумать, что это может быть.
– И вот последнее списание: AdorableGifts.com. Женская мода, $486.96. Это онлайн-магазин, но по информации нашей службы по борьбе с незаконными транзакциями, заказ был сделан с IP-адреса в Гонконге. Было ли оно сделано держателем карты, привязанной к вашему счету?
– Нет-нет, определенно нет. Хотя подождите.
Я пытаюсь найти концы. Джон совершенно точно сейчас находится в Пенсильвании с детьми. Я в Нью-Йорке. Джон что-то заказал онлайн из Гонконга? Хватаю ноутбук и захожу на сайт AdorablesGifts.com. Вижу восхитительнейшее женское белье размеров, какими мне не обладать уже никогда. Фотографии прекрасных моделей – лучшие продавцы.
– Марлин? – осторожно спрашиваю я. – А вы знаете, сколько карт привязано к этому счету?
– Да, мэм, – отвечает она. – Две карты. Одна – на имя вашего мужа, вторая – на ваше имя.
У меня все опускается.
– У вас есть привязанный почтовый адрес для сомнительной транзакции?
– Да, мэм. Это мисс Марика Шью.
– Что ж, значит… – Я думаю, не сказать ли ей, что это мошенническое списание. Что карту можно заблокировать и Марика Шью может лететь себе далеко-далеко на своей дорогостоящей проэпилированной петарде. Но вместо этого я со вздохом говорю: – Прошу прощения за ожидание. Все списания обоснованы. Можно ли где-то сделать пометку, что какое-то время мы будем пользоваться карточками в нескольких городах?
– Конечно, мэм. Это обычная формальность. Мы помечаем счет как сомнительный, если им начинают пользоваться из нового места, такого как Нью-Йорк, одновременно с прежней локацией, где он использовался несколько лет. Теперь мы все проверили и больше не будем вас беспокоить.
– Спасибо, Марлин, – произношу я максимально вежливо, потому что она точно не виновата в том, что Джон все еще держит свою… ну, ей уже должно быть тридцать три сейчас… свою тридцатитрехлетнюю цыпочку наготове – гладкую и обернутую в кружева – в ожидании его возвращения.
Я валюсь на кровать и тру лицо руками, стараясь не заплакать. Марика Шью – это женщина, с которой Джон связался после меня. Я, наверное, целый год следила за ней онлайн, а потом Лина узнала про мой план и уговорила меня остановиться. Все, что я знаю про нее, – это что она работает у него в компании, живет в Гонконге, и в соцсетях большинство ее постов посвящено французским бульдогам и йоркширским терьерам.
Почему-то я решила, что их отношения давно закончились. Но почему? С чего я взяла, что они расстались? Наверное, потому что Джон вернулся домой. Возможно, я думала, что он хочет меня вернуть. Конечно, я так думала. Идиотка! Достаточно взглянуть на меня. Я полная противоположность женщине, которая ходит в салон на профессиональную эпиляцию и носит элитное белье. У меня нет подтянутых мышц, а фигура ровно такая, какая бывает у матери двоих детей, и я сижу в старой футболке и ем углеводы в постели с книжкой в руках и теликом на фоне. Нет такого мужчины, который оставит красавицу-любовницу ради такого. Нет, он просто хочет побыть неделю папой, поставить галочку и вернуться к своим делам.
А я еще винила себя за то, что взяла его кредитку, тогда как он все это время покупал Марике черные боди за полтысячи долларов и шелковые тапочки!
Я бью кулаком подушку, отбрасываю покрывало и шагаю в душ. На завтраке в постель официально поставлен крест. Со злости я сейчас приму душ, оденусь, отправлюсь в университет и попытаюсь сконцентрироваться на своей очень важной презентации, хотя я в дикой ярости на своего двуличного бывшего мужа – который мне даже не бывший муж, а потом я…
Снова звонит телефон. Сердце предательски трепещет. Это наверняка Джон звонит, чтобы все объяснить. Может, он порвал с Марикой, но у него не хватило духу забрать у нее кредитку? А может, она своровала его карту, когда он уезжал? А может…
Это Талия.
– Ты жива! – рявкаю я. Злоба переливается через край. Возможно, Талия заслуживает ее маленькую толику.
– Немножко. Я увидела твои сообщения и… мм… черт, я чуть плакать не начала. Я очень извиняюсь. Поверить не могу, что ты вчера осталась без ночлега. Ты ведь нашла отель? Скажи мне, что нашла отель.
– Нашла. И оплатила его с карты бывшего. А сейчас мне только что позвонили из банка, чтобы подтвердить списание пятиста баксов на эпиляцию и нижнее белье, которые кто-то потратил в Гонконге. Кто-то тридцати трех лет от роду сорок второго размера одежды. Какой же он… У меня нет приличных слов! – У Талии хватает ума молчать. – Дети сейчас с ним. С этим…
– Хмм, – нерешительно вступает Талия. – У тебя есть кредитка Джона?
– Да, – говорю я.
– Я к тому, что… Ты же видишь возможность для мести, так?
Мою злобу сменяет шок.
– Я никогда бы не смогла такое сделать.
– Нет, конечно, нет. Ты хороший, добрый, заботливый и благородный человек.
– Ну… – Сейчас я не ощущаю себя никем из перечисленных. – Спасибо.
– А я вообще не такая. Вспомни об этом, если тебе вдруг захочется «случайно забыть карточку у меня в квартире».
Я смеюсь, несмотря на свое плачевное состояние.
– Запомню! И в самом деле, я сейчас в шикарном отеле в Верхнем Вест-Сайде, только что съела завтрак в постели – и все за его счет. Так что все не так плохо. Может, сегодня я никуда отсюда и не буду выезжать, а куплю по его карте фильм и даже смотреть его не буду.
– Коварная женщина!
– Но нет, я не буду так делать. Можно мне сегодня у тебя переночевать?
– Ммм… нет. Потому что я не могу вернуться к себе домой до вечера воскресенья. Судя по всему, там произошло убийство.
– Что?
– Видишь, у меня есть уважительная причина, почему я тебя вчера кинула.
– Я начинаю это понимать. Что случилось?
– Долгая история. Главное, что убийство произошло не у меня в квартире и с жертвой я не знакома.
– Слава богу, – говорю я, ощущая себя глубокой провинциалкой.
– Но мой телефон был в квартире, когда все это случилось. Я забыла его дома, уехала на целый день, а потом до самого утра не могла упросить этих придурков позволить мне войти домой и забрать его. В коридорах, скорее всего, работала следственная группа. Я у них спросила: «Кого мне убить, чтобы мне вернули телефон?» И, скажу тебе, это сработало! Серьезные копы купились.
Я снова смеюсь и чувствую, что мой гнев улетучивается на глазах.
– И сколько тебе придется пробыть там, где ты сейчас?
– А, ну… У меня есть мужчина.
– Серьезно? Серьезный мужчина?
Талия только смеется в ответ:
– Скажем так – я буду рада оказаться дома в воскресенье.
– Значит, я смогу после завершения конференции остаться у тебя?
– Да. Клянусь на пачке моих журналов – ты можешь рассчитывать на меня начиная с воскресенья. Ты на сколько приехала? На два месяца?
– На неделю, – смеюсь я. – У меня же дети, не забывай.
– А у них есть отец, не забывай, – парирует она. – Упс, у меня встреча с арт-директором начинается. Чао!
– Пока, – говорю на прощание я, но слышу в трубке лишь короткие гудки. Это меня полностью устраивает, потому что в последние двадцать минут мой мозг снова замкнуло, и я забыла, что же собиралась делать.
О, черт! Презентация! Я смотрю на часы – у меня осталось тридцать минут, чтобы принять душ, одеться и поехать в университет. Если я успею добраться вовремя, это будет маленькое чудо. Которое вполне может сотворить такси. К счастью, на карте еще много-много денег.