Глава 19

Дорогая Кори,

Последние два месяца ты спрашивала меня, приму ли я папу назад. Ты спрашивала меня, изменилась ли я за время мамспринги, стану ли я другим человеком. Ты хотела знать, что будет, когда закончится август.

Я не знала ответов на эти вопросы, поэтому даже и не пыталась отвечать на них. А потом ты со своими новыми классными подружками тайком выбралась из общежития и ударилась головой о вышку. Ты постыдилась сказать об этом тренеру, а просто пошла и легла спать одна, а теперь ты можешь никогда не прийти в сознание. У меня ощущение, что весь большой мир схлопнулся до этого факта и все твои вопросы, да и вообще любые вопросы в мире вдруг стали очень легкими, а сложными остаются только те, которые актуальны именно сейчас: что случится с моей красивой и лучшей в мире дочкой? Все ли с ней будет в порядке?

Я не могу смириться с тем, что сейчас я знаю ответы на твои вопросы, но не могу их тебе сказать. Могу произнести их только в своем сердце. Поэтому я так и сделаю и буду молиться снова и снова, что как-нибудь ты их услышишь.

Приму ли я назад папу? Если честно, я не думаю, что от этого мы станем счастливее. И я не хочу этого делать только затем, чтобы заставить его остаться в наших жизнях. Мы же не хотим быть с ним, если нам придется его заставлять, правда? Мы справимся сами. Но если ты хочешь, чтобы я была с папой, потому что ты веришь, что так будет лучше для нашей семьи, он и я попробуем услышать тебя, потому ты – самая умная, самая смелая и самая чистая сердцем девушка, которую я когда-либо знала. И я буду доверять тебе во всем и всегда.

Изменилась ли я за время мамспринги? Да, но не так, как ты думаешь. Я не стала снова ходить по вечеринкам с Талией, как это было раньше. Я ни единого раза не пожалела, что родила тебя и Джо. Я не купилась на модную одежду, туфли на высоких каблуках и даже на модные сумки (хотя я больше не вернусь к плохо сидящим лифчикам, и клянусь на могиле моей матери, что потрачу столько, сколько нужно, на качественную поддержку твоей груди, если или когда это потребуется). Мне понравилось иногда наряжаться и ходить на свидания. Поэтому вот какую перемену ты увидишь во мне, когда мы вернемся домой: я на своем примере покажу тебе, что проживание жизни в радости – не отпуска, а жизни – еще одна важная составляющая материнства, наряду с кормлением детей полезными овощами и лекциями по поводу сутулости.

Когда ты поправишься – а ты поправишься, моя девочка, – ты будешь часто ходить на свидания, поступишь в университет, познакомишься с прекрасным человеком, родишь ребенка – может, все это даже случится именно в таком порядке. И ты будешь вспоминать меня и никогда не предашь себя ради имиджа идеальной мамы. Ни на одну секунду. А если вдруг тебе этого захочется, ты наденешь очень хороший лифчик, который я купила тебе еще пятнадцать лет назад, оставишь детей под присмотром относительно надежного человека и займешься тем, что доставляет радость именно тебе. А если ты не знаешь, что тебе доставляет радость, то ты будешь думать об этом до тех пор, пока не узнаешь.

И твой последний вопрос: что случится, когда лето закончится? Ты вернешься домой. Это единственное, что важно. Ты вернешься домой, и вместе мы решим про все остальное.

Первые три часа проходят очень быстро, потому что я плачу, смотрю определения медицинских терминов, снова плачу, читаю про нарушения мозговой деятельности, снова плачу, и все это занимает много времени. Около полудня у меня почти полностью разряжается телефон, и я настолько обезвожена, что наконец выползаю из палаты, где лежала Кори. В комнате отдыха я вижу Джона. Он спит, сидя в метре от телевизора, надрывающегося новостями. Я смотрю на него. Он выглядит вымотанным, как ребенок, который с рассвета до заката играл на улице.

Я знаю, что если он спит во время нейрохирургической операции нашей дочери, он очень устал. Конечно, дети выжали из него все соки, как когда-то из меня. Но еще у Джона есть такое свойство – выключаться, когда зашкаливает напряжение. Он заснул, когда я рожала Кори, когда был стресс на работе, когда мы потеряли третьего ребенка. И для него это действенное средство – он просыпается с новыми силами и готовностью двигаться вперед. Но когда он спал, я всегда чувствовала себя одинокой.

А сейчас я смотрю и не могу поверить, что из-за этого мужчины я проливала слезы. Три года назад, сама того не зная, я избежала пожизненного заключения с партнером, который в прямом смысле этого слова проспал самые тяжелые моменты нашей жизни, оставляя меня справляться с ними в одиночестве. Самое плохое событие в моей жизни обернулось самым счастливым.

Если с Кори все будет в порядке – пожалуйста, пожалуйста, пусть с ней все будет в порядке! – я больше никогда не буду тосковать по моему браку. Я буду благодарить за то, что у нас было – за чудесных детей, за наши счастливые моменты. Я помогу Джону быть лучшим папой, где бы он ни решил жить. Но при этом я буду ходить на свидания и начну жить по-настоящему, а не томиться по браку, который и счастливым-то не был. В Пенсильвании, к сожалению, нет Дэниэла, но, возможно, я познакомлюсь с кем-нибудь сравнительно приятным. Или буду время от времени ездить к нему в Нью-Йорк. Может, мы найдем какой-то способ сохранить наши отношения.

Если Кори будет жить – обещаю я небесам – я тоже буду жить. А если не будет… тогда совершенно неважно, что я буду делать.

Через шесть часов после начала операции мой взгляд уже не отклеивается от полупрозрачной двери в комнату отдыха. Каждый раз, когда я слышу шаги или вижу по ту сторону чью-то тень, я вздрагиваю. Где-то через час в таком режиме я решаю пройтись. Операция может продлиться еще час или два, и такого рода бдение сведет меня с ума.

Я подхожу к сестринскому посту, чтобы предупредить кого-то из персонала, что я ухожу прогуляться. В ответ девушка на посту говорит мне, что моя сестра уже идет сюда. «Или, возможно, это тетя пациентки?» – спрашивает она, видя мое недоумение.

Лина. Слава богу.

– О, отлично. Я не знала, что она приедет. – И я направляюсь к лифтам. Я подхожу очень вовремя – двери открываются, и я вижу свою лучшую подругу. Она обнимает меня, и наконец я больше не чувствую себя бесконечно одинокой. – Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я ее, когда она выпускает меня из объятий, а потом снова обнимает и протягивает наполовину выпитый шоколадный молочный коктейль. – Это для меня?

– Он был для тебя, но я так волновалась, что могла приложиться к трубочке пару раз. Дорога длинная, как ты знаешь. Сначала я держала его в сумке-холодильнике, но потом он начал кричать: «Выпусти меня, выпусти меня».

Несмотря на обстоятельства, я смеюсь.

– Лина, как ты вообще здесь оказалась? Откуда ты узнала, где мы?

– Ты не знаешь? Мне написал Джон.

– Ну хоть что-то он сделал правильно. – Я поднимаю взгляд к небу. – Видишь?

– Ты сейчас с Богом разговариваешь?

– Это по твоей части, – отвечаю я. – Я просто изо всех сил пытаюсь не сойти с ума, пока мы ждем конца операции.

– Сколько еще?

– Час. А может, и два? Уже так долго. У нее мозговое кровотечение, – снова расклеиваюсь я.

– Ох, Кори… Как это произошло?

Я уже собираюсь рассказать ей, но тут снова звенит лифт и двери открываются.

– Талия? – чуть не плачу я.

– Что случилось? Почему мы в больнице? – восклицает она и тоже крепко меня обнимает. Все это настолько нереально, что я снова начинаю плакать. – Вот, – и она протягивает мне гигантского мягкого гепарда.

– Что это? – сквозь слезы спрашиваю я.

– Все остальное в местной сувенирной лавке было ужасным. Думаю, по крайней мере мы сможем его ободрать и сшить тебе отличную шубу.

– Боже, Талия, я так рада, что ты здесь.

– Когда тебе звонит монахиня, ругается, как матрос, и приказывает ехать на север штата, ты едешь на север штата.

– Бывшая монахиня, – поправляет ее Лина.

– Ты сюда прилетела из Майами?

– Нет-нет, я вчера вернулась в Нью-Йорк, надеялась сделать тебе сюрприз и пройти на выходных глубочайший детокс от Флориды. Ты посмотри, что солнце сделало с моими волосами. – Она наклоняет голову и показывает пальцем на свои идеальные кудряшки. – Но тебя дома не оказалось, и все твои вещи были в коробках. «Что за…» – подумала я. А потом мне позвонила Лина, и я подумала: «Жесть». А потом я взяла у бывшего машину и приехала сюда. А учитывая, что у меня нет прав, денек у меня был тот еще.

– У меня тоже, – плачу я и качаю головой.

– Я в курсе. Что случилось?

И снова, как только мне задают этот вопрос, слышится сигнал лифта, и на этот раз мы все втроем в ожидании смотрим на двери. Из лифта с потерянным видом выходит уборщица. Я наконец начинаю рассказывать:

– Кори уехала в лагерь и ударилась головой о вышку для прыжков в воду. Тренеру не рассказала, потому что в тот момент она не должна была находиться в бассейне. Она легла спать, а утром не проснулась на тренировку. Свой мобильный она отдала Джо. Куратор вошла к ней в комнату, обнаружила ее и позвонила 911. Тренер позвонила мне и сказала ехать сюда.

– Какой ужас, – вздыхает Талия.

– Кори очень сильная, – замечает Лина. – Ты ее уже сто лет не видела, Талия, она похожа на смесь бульдога и внедорожника. Она прорвется.

– Только бы ты оказалась права. Она такая… Я не могу…

Лина и Талия обнимают меня одновременно. Кто-то из них шикает на меня, а другая говорит:

– Тебе и не придется.

Снова звенят двери лифта. В этот раз я просто плачу, вцепившись в своих подруг мертвой хваткой. Двери открываются, и из них выходит Дэниэл.

– Что? – я не верю своим глазам.

Талия и Лина отходят от меня.

– Это…

– Дэниэл? – удивляюсь я.

– Ничего, что я здесь? – Он смотрит на меня.

Вместо ответа я подбегаю к нему.

– Моя дочь получила травму! – Я хочу, чтобы он знал все то же, что и я. Я хочу засунуть ему в мозг всю имеющуюся информацию. – У нее мозговое кровотечение. Ей делают операцию. Ее отец спит.

– Ох, Эми. – Он обнимает меня, а затем отстраняется и заглядывает мне в глаза. – Ты в порядке?

– Конечно, нет. Но мне намного лучше, когда все вы здесь.

Лина и Талия с интересом смотрят на нас.

– Это вы ему позвонили? – спрашиваю я их.

– Я вообще не знаю, кто это. – Талия пожимает плечами.

– Это красавчик-библиотекарь, – представляет его Лина, и Дэниэл краснеет. – Это он последний месяц спал в твоей кровати.

– Ага! Вы забыли там свои спортивные часы. Я очень рада, что они не твои, Эми.

– Они его. Дэниэл, познакомься, это Лина и Талия, – улыбаюсь я.

Он мельком смотрит на них.

– Приятно познакомиться. Жаль, что при таких обстоятельствах. Когда закончится операция?

Я смотрю на телефон.

– Скоро. А может, еще через несколько часов. Все зависит от того, что они там увидят. Но нам стоит вернуться в комнату ожидания, на всякий случай.

– Кто-то должен остаться здесь. Мэтт уже на подходе. Это он мне рассказал, – сообщает Дэниэл.

– Мэтт? – удивляюсь я. – Мэтт, помощник Талии?

– Что там с Мэттом? – включается Талия.

– Он скоро будет здесь, – говорю я.

– Мы вместе приехали, он сейчас паркует машину.

Талия удивленно качает головой.

– Ладно, тогда вы двое идите и ждите доктора, – командует она. – Лина, ты и я встретим Мэтта.

Я подхожу к новой сестре за стойкой регистрации и говорю, что приехали родственники Кори.

– Две тети, один дядя и… двоюродный брат, – сочиняю я, потому что Мэтт слишком молод для другой роли. Она удивленно смотрит на нас: у Талии черный цвет кожи, у Лины – белый, Дэниэл – азиат.

– Я их оформлю. – Она, не скрывая своего скепсиса, берет права Дэниэла и впускает нас в отделение интенсивной терапии. Как только за нами закрываются двери, Дэниэл берет меня за руку.

– Можно? – спрашивает он. – Если что, я не настаиваю на том, чтобы мы ходили парой, я просто… Мэтт позвонил и рассказал, что твоя дочь получила серьезную травму. Я не мог не приехать. Просто потому что, как бы там ни было, ты мне глубоко небезразлична.

– Хорошо, что ты приехал. Но как Мэтт тебя нашел?

– В Твиттере. Я… Когда появились первые фото твоей мамспринги, еще в июне… я отправил личное сообщение в аккаунт журнала. Сказал, что мы с тобой ходили на свидание, и попросил, чтобы они передали тебе мой номер.

– Правда?

– Да, от безысходности. Когда я увидел тот популярный хэштег и понял, что на фото – ты, я… не смог противиться искушению и просто оставить все как есть.

– Мэтт мне ничего не передавал.

– Да, и я ему сегодня это высказал. Но все закончилось хорошо – я нашел тебя на Фейсбуке. То есть, – осекается он, – закончилось так, как закончилось. Я приехал не поэтому – не для того, чтобы на тебя давить или уговаривать. Я здесь просто как друг.

– Я рада, что ты здесь. Друг или не друг… Просто… моя изначальная предрасположенность тоже здесь, – киваю я на комнату отдыха.

Дэниэл остается невозмутимым.

– Это хорошо. Кори нужна семья.

– Он спит. Думаю, его мозг просто отключился от перегруза.

Дэниэл смеется.

– Ладно. В любом случае, я больше не собираюсь избегать изначальных предрасположенностей. У меня теперь новый взгляд: если к нашему возрасту у тебя нет изначальной предрасположенности, значит, что-то ты делаешь не так.

– Возможно, но никаких гарантий дать не могу. Я слишком волнуюсь за дочь, чтобы думать об этом.

Он кивает и крепко сжимает мою ладонь.

– Я здесь, чтобы тебя поддержать. Допустим, в мои задачи может входить тебя кормить, поить и держать за руку, если тебе страшно.

– Мне очень страшно.

– Тогда я лучше не буду отпускать твою руку.

Я опускаю взгляд на его руку. Смотрю ему в глаза. «Да», – говорит мое сердце. Сейчас я хочу, чтобы со мной были Талия, Лина, Дэниэл и даже Мэтт. Когда мы узнаем, что все будет хорошо, я захочу, чтобы и Джо был здесь. И чтобы Кори, когда придет в себя, посмеялась над моими слезами. И чтобы Джон был прекрасным отцом и больше никем. Чтобы Лина была рядом, а Талия приезжала и привозила мягких гепардов, а Дэниэл крепко держал меня за руку. И там, где есть эти люди – будь то Нью-Йорк, Пенсильвания или больница в северной части штата – там хочу быть и я.

Я кладу голову Дэниэлу на плечо.

– Спасибо.

Я вижу тень на двери, которая превращается в шаги. Наконец, шаги превращаются в голубые хирургические костюмы и передо мной возникает доктор Бох с непроницаемым выражением лица. Она набирает в легкие воздух и начинает говорить.