Прошла вторая ночь, а они все еще не вернулись. Группой никто не руководил. Я почти не сомкнул глаз, боясь, что меня снова разбудит голос в темноте, поэтому заснул только на рассвете и проснулся в тот же день позже.

Отсутствие четкого плана действий изматывало, и вот несколько часов назад я постучал в двери жилых комнат, созывая группу на собрание в баре.

Все пришли. Люди были напуганы и устали бояться. Поглядывая на те места, где обычно располагались Дилан, Натан и Арран, они видели, что их там нет. Взгляды собравшихся в ожидании устремились на меня, и я в очередной раз подумал, как сильно восхищаюсь Диланом, который временами бесстрашно стоял под взглядами, принимая вес ожидания других людей на свои плечи.

– Я собрал вас здесь, потому что прошло уже почти два дня, а ребята так и не вернулись. Вы знаете, они уехали в город в поисках Интернета. Полагаю, поймав сигнал, они не стали бы забираться вглубь, дальше супермаркета. Я хочу, чтобы все знали, что они еще не вернулись, и, вероятно, нам надо обсудить, что делать дальше, если они… не вернутся вообще.

– Разве мы не будем искать их? – задал вопрос Роб.

– И потеряем еще больше людей? – возразила ему София. – И так уже на трех мужчин, считай, меньше. Как-то не хочется больше терять, особенно тех, кто умеет стрелять.

– А где Томи? – поинтересовался Петер.

– Болеет, – ответил я.

– Она умрет?

– Мы так не думаем.

Он кивнул. И я не мог сказать, удовлетворил или разочаровал его мой ответ. В тот момент мне снова пришла мысль, что, возможно, Томи помогли заболеть. Может, кто-то пытался убрать ее. Моими главными подозреваемыми были Петер и София. Миа тоже не любила Томи, а с Сашей я до сих пор не определился.

Лорен подняла руку, и я жестом дал ей слово.

– Не следует ли нам избрать нового лидера? – спросила она.

– Раньше мы не выбирали лидера. Дилан сам взял на себя руководство, – заметил Петер.

– Ну… может, теперь следует выбрать? – Она снова посмотрела на меня.

Атмосфера становилась напряженной, и самое противное, что я оказался в центре всеобщего внимания. Таня стояла, прислонившись, у дальней стены. Поначалу она избегала моего взгляда, но потом расцепила руки и шагнула вперед:

– Кто-нибудь из присутствующих претендует на место лидера?

Петер переминался с ноги на ногу, оглядывая комнату, но Таня опередила его, задав следующий вопрос:

– Кто не стал бы голосовать за Джона?

Люди переглянулись, а затем дружно посмотрели в мою сторону. У меня не хватило духу признаться, что я совсем не хочу: нельзя было допустить, чтобы стало понятно, что у руля никого нет, а мне не по силам груз ответственности, который так спокойно и с достоинством нес на своих плечах Дилан.

Миа прятала взгляд, но ничего не сказала.

В отсутствие возражений Таня указала на меня:

– Тогда считаем, что выбрали.

В глазах Петера читалась недовольство, но ему недостало мужества, чтобы довести дело до конца, поэтому он отвернулся и прочистил горло.

– У меня есть предложение, – произнес я, заметив краем глаза, что Таня по-прежнему в раздраженном состоянии. – Вряд ли оно всем понравится, но прошу, выслушайте меня.

Собрание превратилось в слух.

– По-моему, нам пора уходить. Не всем сразу и не без плана. Наше время в отеле подходит к концу. У нас заканчивается продовольствие, вылазки в город становятся все опаснее, и… у нас есть основания полагать, что поблизости находится еще одна группа людей, которая может осложнить нашу жизнь. Их видел только Роб, но выглядят они злыми и, похоже, знают о нас.

Бар взорвался шумом. Все говорили одновременно, адресуя свои слова по большей части Робу, но кое-что перепало и мне.

– Господи, спаси нас…

– Они опасны?

– В смысле?

– Где ты их видел?

– Сколько их?

– Откуда известно о их враждебности?

– Может, они, как и мы…

– У нас мало оружия.

– Они захватили Дилана, Натана и…

– Это будет самоубийством.

– Люди! – Я повысил голос. – Выслушайте меня. У нас есть и оружие, и патроны. Они заперты в служебных помещениях. Причина, по которой пока ничего не случилось, заключается в том, что наш арсенал, наверное, больше, чем их. – Я заметил, что некоторые поглядывают на дверь, и это меня напугало. – Если мы отправимся в город, взяв с собой припасы, у нас будет больше шансов выжить, чем если мы попытаемся перезимовать здесь. Таково мое мнение. Сейчас как раз наступает осень, верно? Если дотянем до зимы, мы застрянем в отеле и не сможем никуда переехать. И они знают это.

– Но когда наступит зима, они же умрут, если останутся поблизости, – заметил Петер. – И проблема исчезнет сама собой.

– Может быть. Тем более что им есть что терять. Хотите сражаться с теми, кто готов на всё? Я нет.

– Согласна с Джоном, – поддержала меня Юка.

От неожиданности я, как и другие, включая ее мужа, уставился на нее. А она надменно вздернула подбородок.

– Я согласна с Джоном, – повторила она, крепче прижимая к себе сына.

– По-твоему, покинуть отель безопасно? – недоверчиво спросил Хару.

– Нигде небезопасно. Но если мы умрем, то умрем как семья. И я не хочу умирать в отеле с голоду или чтобы на меня охотились, как на зверя. Если Джон считает, что надо уходить, я согласна, он прав. Мы не знаем, что осталось от города и как он выглядит сейчас.

– Мы-то уж точно не знаем, – огрызнулся Петер.

– И что же, мы умрем как трусы, так и не узнав? Или все-таки узнаем? – По мере того как она говорила, казалось, она становилась выше и шире в плечах. – Ненавижу этот отель и не хочу оставаться в нем ни на день дольше. Это не жизнь. Нельзя оставаться здесь только потому, что мы напуганы.

Юка никогда раньше не говорила перед группой так много. И она была права.

Учитывая обстоятельства, скажу: странно признаться, но я старался отодвинуть страх на второй план. Мы все старались. Страх сбивал нас с толку. Проще сказать, что мы поступаем так из-за голода, или из-за ненависти, или, как я, по необходимости. Мы хотели, чтобы нашими действиями руководило что-то иное, не страх. В действительности у нас не осталось ничего, кроме страха.

Ее слова повергли всех в шок и заставили замолчать.

Наконец я произнес:

– Она права. Нельзя оставаться в отеле только потому, что мы напуганы.

– Да при чем тут страх? – произнес Петер, выпятив подбородок. – В отеле безопасно.

– Уже нет.

– Давно уже надо было уехать. Хотя и сейчас еще не поздно, пока не начались морозы. – Лорен пожала плечами.

Лекс что-то проговорила по-французски, прозвучавшее как согласие.

– Как скоро мы откажемся от тех, кто не вернулся? – спросила Таня, глянув в мою сторону так, словно хуже меня во всем мире нет человека. – Ты планируешь уехать до их возвращения?

– Сейчас мы ничего не планируем, – ответил я. – Мы просто обсуждаем.

– Надо установить сроки, – вмешалась София. – Да, это неприятно, но придется. Мы не можем ждать их вечно.

– Неделя? – предложил я.

Несколько встревоженных взглядов, и Юка произнесла:

– Слишком долго.

– Дилан все это время поддерживал порядок в отеле! Он делал нашу жизнь безопасной! – огрызнулась Таня. – Проявите хоть немного уважения.

– А если мы умрем, пока ждем? – вскинула брови София.

– Три дня? – предложил я.

Никто не хотел ограничиваться конкретным числом.

– Примерно столько времени потребуется на подготовку к отъезду, – добавил я. – Сейчас у нас две машины, поэтому уезжать придется еще меньшими группами.

– А у нас есть фургон? – негромко поинтересовался Роб. – Какие обычно используются в отелях для доставки. Если есть фургон, мы все могли бы уехать сразу и по очереди дежурить в нем.

– Мужчины могут дежурить в нем по очереди, – сказал я.

– Мы тоже не сахарные, – сверкнула глазами София. – Сидя в фургоне, все могут дежурить по очереди.

– Ладно, извини. Тогда мы все сможем по очереди ехать в фургоне.

– Мы еще не знаем, есть ли у нас этот гребаный фургон! – вмешался Петер.

– Итак, мы ждем уехавших в город столько времени, сколько потребуется для подготовки к отъезду, – кивнул я. – То есть несколько дней, поэтому время у них есть. Всех устраивает?

– И мы никого не пошлем на их поиски? – спросила Таня. – Не попробуем разыскать их, я правильно поняла?

Если честно, я не знал, что сказать.

Мне на помощь пришла Юка:

– Почему бы нам не отправить одного-двух человек, пусть просто съездят? Когда наступит третий день и мы соберемся покинуть отель, несколько часов погоды не сделают?

Я посмотрел на Таню и развел руками:

– Неплохой вариант. Он тебя устраивает?

Таня вышла из бара.

Остальные пробормотали что-то в знак согласия.

Я сожалел, что рассказал ей о своем браке. Она не заслужила, чтобы я вот так все вывалил на нее только потому, что устал жить среди людей, которые меня не понимают, а тех немногих, кто понимал – хоть чуть-чуть! – рядом не было.

Я предложил начать собирать вещи, и собрание разошлось.

Два человека пошли посмотреть, есть ли у нас фургон. Я вернулся в свой номер, чтобы сделать запись об этом собрании, и у меня, похоже, случился еще один приступ паники.

Таня поднялась ко мне и попросила ненадолго сменить ее, поэтому, пока она бегала по коридорам, я сидел с Томи. Вокруг отеля она больше не бегала, и я бы удивился, если бы теперь кто-нибудь вышел на улицу в одиночку.

Сидя на стуле рядом с кроватью, я впервые за долгое время остро почувствовал, как сильно болит зуб. Наверное, все-таки придется сказать Тане. А я-то надеялся, что он выпадет сам собой, но этого не случилось.

Томи спала, но, когда я вошел в комнату, приоткрыла глаза и повернулась на бок. Ее мучала лихорадка, и на коже блестели капельки пота. Одна штора была задернута, чтобы в комнате стоял полумрак. Излишняя предосторожность, учитывая теперешнюю погоду, но, возможно, Таня сделала так по привычке. А может, просто боялась, что за ней наблюдают с улицы.

– Здесь есть вода? – спросила Томи.

Я протянул ей стакан, оставленный Таней на тумбочке рядом с кроватью. Томи отпила несколько глотков и вернула мне стакан.

– Жутко разозлюсь, если умру, – произнесла она слабым голосом.

– Ты не умрешь.

– Хорошо… Но если что, учти, я буду просто в бешенстве.

– Без тебя и мы пропадем, – добавил я. – Ты у нас лучший стрелок, и я бы предпочел, чтобы ты командовала нами, если Дилан не вернется.

– Блин… зато откровенно. – Она перевернулась на спину и вытерла лоб тыльной стороной ладони. – Но остальные… они считают меня сукой.

– Никто не считает.

– Это ты так думаешь.

– Не могу поверить, что ты лежишь с температурой, которая просто зашкаливает, и при этом выносишь мне мозг. Ты невозможна. – Я наклонился и, взяв ее руку, прижал ее к своей щеке. – Я не считаю тебя сукой, по-моему, ты всего лишь… заноза в заднице.

Она засмеялась, но тут же оборвала смех, глубоко вздохнув:

– Боже, как больно.

Я не мог сказать ей в лицо, как переживаю за нее. Это было невыносимо. Прижатая к моей щеке рука пылала, а ее бил сильнейший озноб. Я откинул волосы с ее лба, они были влажными, и внезапно почувствовал, что у меня может случиться еще один приступ паники, если просто заставлю себя посмотреть на нее.

– Слушай! – Томи неожиданно сжала мою руку.

– Что?

– Пока Дилана нет… я не к тому, что он не вернется, тебе надо… обыскать его комнату.

Ее предложение застало меня врасплох и вызвало улыбку.

– Ты никогда не выключаешь мозг.

– Нет, правда, пока все… заняты своими делами. И еще… поговори с детьми Иобари. Они могли заметить необычное про других детей.

Эта мысль приходила мне и раньше, но, по-моему, ни Юка, ни Хару не позволят расспрашивать их детей. Может, я ошибаюсь, но, похоже, теперь Юка избегает меня. Последние пару раз, когда я спрашивал ее, не надо ли посидеть с детьми, мне показалось, что она старательно подыскивала причину для вежливого «нет». Наверное, ей неловко из-за моего эмоционального всплеска. Это было бы понятно.

– Подожду, пока Таня вернется.

– Со мной все будет в порядке, только… оставь немного воды.

– Нет. И не возражай, я никуда сейчас не пойду.

– Да я уже в порядке.

– Хватит, а то я начну тебе читать или еще что-нибудь.

– Боже, только не это!

– Ага! Хочешь, чтобы я начал цитировать Библию? Не провоцируй меня.

– Ну, зачем ты так? Будто у тебя докторская степень по идиотизму.

– По крайней мере, я свою степень получил.

– Надеюсь, конец света считается уважительной причиной. – Она театрально вздохнула и хотела было отвернуться, но не отпустила мою руку. – Ты меня так достал. Если ты последний человек, с которым я разговариваю перед смертью, вот от чего я буду в бешенстве.

Кошмар все повторялся и повторялся. Один и тот же кошмар, но каждый раз обстановка менялась: то я находился в нашем саду в Сан-Франциско, то в доме друга, где умерла моя мама. Но заканчивался он всегда одинаково – взрывом. Я умирал и в этот момент просыпался.

Писать здесь про свои сны я не собирался, поскольку по большей части они неинтересные. Но кошмары заставляли меня снова и снова мысленно возвращаться в День первый.

Ноутбук разрядился, поэтому фото и ролики того дня оказались опять недоступны. Зато начали возвращаться некоторые воспоминания – наверное, кошмары высвобождали их. Мне удалось вспомнить кое-что новое, что вполне могло оказаться важным.

Отель опустел. Я останавливал людей, умоляя разрешить мне воспользоваться телефоном, но все находились в процессе бегства. Вернувшись в свой номер, я включил ноутбук и завис по крайней мере на пару часов в ленте новостей и социальных сетях, прежде чем сигнал стал пропадать чаще и чаще. Я отключался от вай-фая и снова пытался подключиться, и так несколько раз, пока наконец не появилось диалоговое окно с надписью: «Время ожидания ответа истекло».

В социальных сетях творилась суматоха. Количество людей, которые пытались поделиться в Твиттере своим опытом конца света, потрясало, но никаких новостей о Сан-Франциско или даже Лос-Анджелесе не было. До того, как сигнал пропал, мне не попалось никаких сообщений об ударе по Калифорнии. Лондон, да, исчез, прихватив с собой весь юг Англии. То же произошло и с Глазго, а затем и с Шотландией. О Швейцарии также ничего не говорилось.

Опасаясь, что батарея ноутбука вот-вот разрядится, я коротко написал отцу на электронную почту: «Надеюсь, у вас обоих все в порядке. Пожалуйста, свяжитесь со мной, если сможете. Я в Швейцарии по работе и не могу дозвониться до Нади. Люблю. Джон».

Никаких эмоций. И ни слова о прощании. Я, правда, не прощался, да и у нас с отцом это было как-то не принято. Отправляя письмо, я даже не волновался. Он практичный до пессимизма человек и позаботится о себе и о Барбаре. Скорее всего, они направятся на юг, к мексиканской границе.

В голове проносились кадры из фильмов ужасов. Миллионы людей мертвы. Миллионы. Мой ум отказывался воспринимать это число. Сколько времени пройдет до того, как и нас превратят в пар? Сколько у меня осталось времени?

Открыв окно, я судорожно вдыхал свежий воздух. Тогда я в последний раз видел солнце ясно и совершенно беспрепятственно. И, в общем-то, не обратил внимания на это обстоятельство. Зря я не наслаждался солнцем, не старался запомнить его цвет и тепло. А внизу люди продолжали покидать отель.

Два человека – похоже, из сотрудников – спорили. Этот момент хочется отметить особо. Хотя у меня нет уверенности, что это – воспоминание, ложное воспоминание или сон. Но я определенно видел, как два человека спорили – чернокожий мужчина и белая рыжеволосая женщина. Ее волосы притягивали мое внимание. Вспоминая эту сцену сейчас, я понимаю, что наверняка видел Дилана и Софию.

Помню, подумал тогда, они, наверное, ссорятся, решая, ехать или остаться. И еще помню, подумал, раз этот спор происходит на улице, они действительно могут уехать из отеля, как только придут к одному решению. Эта сцена восстановилась у меня в голове. Они были парой, и один из них хотел уехать, а другой хотел остаться. Та женщина, София, плакала, что не казалось странным, поскольку плач, истерика, рыдания были единственными реакциями, которые имели смысл.

А я, онемев, просто стоял в своем номере, прислонившись к оконной раме. Помню, как в голове промелькнула мысль, что пора идти, запрыгнуть в чужую машину или – да кого теперь это дерьмо волнует?! – угнать машину. Нужно доехать до города и попасть на самолет. Наверняка где-то еще взлетают самолеты…

Мужчина держал ее в своих объятиях, и она уже почти перестала плакать.

Если они решат уезжать, подумал я, можно поехать с ними. Если не копаться, а быстро бежать вниз.

Оба вошли в отель, и я не заметил, чтобы кто-то из них вышел обратно. Они явно решили остаться.

Затем я вышел из номера. Лифты не работали, и пришлось воспользоваться лестницей, что вызвало ощущение какого-то иррационального неудобства.

В вестибюле было тихо и безлюдно.

Играла до жути спокойная музыка. Возможно, она всегда играла на заднем плане, просто раньше я не обращал на нее внимания. Теперь она звучала почти сверхъестественно.

В баре сидели несколько незнакомых мне человек. Стоя в дверях ресторана, обездвиженный нерешительностью, с несобранными вещами наверху, я заметил, что держу в руке упаковку с бесплатным печеньем, какие обычно оставляют для гостей в номере вместе с пакетиками кофе и травяного чая.

– Джон!

Обернувшись, я узнал этих людей, хотя теперь уже не помню, как их звали.

И это беспокоит меня.

Мужчина и две женщины; женщины были из Нью-Йорка, мужчина из… хочу написать «округ Колумбия» и не могу вспомнить. Сейчас я не помню даже их лица, только события, которые разворачивались. Люди несли сумки, они покидали отель.

– Давай с нами, мы уезжаем, – сказал мужчина.

– Идем? – спросила одна из женщин.

Я послушно вышел с ними на улицу. На парковке рядом с отелем стояла их взятая напрокат машина. Ее почти полностью закрывали деревья. Я забрался на заднее сиденье. У меня не было с собой никаких вещей, но в тот момент я просто принял их предложение, поскольку знал, что надо ехать. Разумное предложение, и моя реакция была такой же. Наконец-то хоть кто-то сказал мне, что делать.

– Просто не верится, – вспоминаю я услышанное.

– До сих пор ничего.

Они пытались кому-то дозвониться.

Стряхнув оцепенение, я ухватился за мысль, что не могу уехать без своего ноутбука, и, все еще находясь в шоке, вылез из машины. Значительность нашей новой реальности пока не укладывалась в голове.

– Ты куда?

– Мне надо кое-что взять! – отозвался я.

– Но мы уезжаем!

– Мне нужно вернуться в номер.

– Ты не можешь!

Я все утро искал того, кто скажет мне, что делать дальше, и когда наконец нашел, сразу же ощетинился и захотел сделать все наоборот. Как подросток.

– Могу, – ответил я.

– Мы уезжаем! – Женщина произнесла последнее слово буквально по слогам, словно говорила с умственно отсталым, не понимавшим по-другому. Она растягивала последнее слово до тех пор, пока в нем не стало больше четырех слогов.

Я пристально посмотрел на них:

– Уезжайте.

Все трое глядели на меня как на сумасшедшего. Может, я и был таким. Машина уехала без меня, и я не жалел об этом, в глубине души зная, что на самом деле никаких самолетов нет. И еще, что не могу уехать без своего ноутбука, своей одежды, своих… вещей. Я не понимал, как буду жить без моих вещей. Нельзя плыть по течению ни с чем. А вдруг меня остановят и попросят предъявить удостоверение личности? А если понадобится паспорт?

Я все еще держал в руках бесплатное печенье.

Инстинктивно я сунул руку в карман, чтобы достать телефон, но его там не оказалось. Открыв упаковку, я съел одно печенье и медленно побрел обратно ко входу в отель. Волна отчаяния, незаметно подкравшись, угрожала накрыть меня с головой. Мне не хотелось расставаться со своим ноутбуком, хотя Интернет не работал.

Разбив телефон, я отрезал себя от мира.

Прислонившись к стене парковки, я разломил второе печенье пополам и съел его. Я не помню его на вкус. Не было никакого вкуса. У отеля все стихло. Все уже уехали. Мне казалось нереальным, невозможным представить, что буквально повсюду на планете в этот самый момент умирали миллионы людей. Ядерные бомбы падали на города, здания, статуи и мосты, многие из которых простояли века. Мы видели их каждый день и думали, что они навсегда, а теперь они превращались в пыль. От людей даже костей не останется, думал я. А может, не останется даже тех, кто стал бы искать эти кости.

История закончилась, а я был Бог знает где, окруженный незнакомцами, и ел бесплатное печенье, не имея ни малейшего представления, остаться мне или уехать. Оглядываясь назад, я понимаю, что меня удержал в отеле именно страх. Мысль о том, что иначе придется ехать в хаос, взрывы, крики и витающий в воздухе человеческий пепел, смешанный с радиационным ядом… именно такие образы удержали меня здесь.

Был ли я безумцем, потому что остался? Или я просто ждал своего смертного часа?

В моих мыслях возник такой знакомый образ Нади. Если они выжили, она бы быстро собрала вещи, посадила детей в машину и, вероятно, постаралась добраться до побережья, направляясь к своим родителям в Портленд. Оттуда они уехали бы через границу в Канаду. Я бы тоже так поступил. Мне не попадались сообщения о ядерных ударах по Канаде, и чем дальше на север они продвигались, тем меньше становилась бы вероятность их радиационного облучения.

Даже если у них все получится, я, наверное, никогда больше не получу от них весточку.

Если на побережье до сих пор существуют дороги и Надя каким-то образом добралась до Портленда, они бы не остались. Если Канада принимает беженцев, то американские беженцы – кто бы сомневался! – направятся на север. Коммуникация будет только местами, и Интернет, возможно, отключится по всей Северной Америке. Если дело обстояло так, то они для меня исчезли.

Еще раз перебрав одно за другим свои размышления, я вдруг осознал, что миллионы людей с калифорнийского побережья будут пробираться на север. И только небольшое число людей – на юг, направляясь в Южную Америку. На север двигаться проще. Если дело обстояло так, то побережье очень скоро превратится в зону бедствия. Возможно, людям придется бросать свои машины. И они начнут угонять чужие и грабить. Когда у них закончатся горючее и еда, они будут драться друг с другом за ресурсы и воду, пробираясь к границе бандами. Наступит анархия.

Но Надя умная. Она отлично справляется с кризисами. Возможно, она даже не поедет вдоль побережья, а направится в глубь страны. Пусть маршрут станет чуть длиннее, зато безопаснее.

Но что, если такая мысль придет и многим другим?

Именно поэтому через несколько дней я приду в конце концов к тому, чтобы запретить себе думать о Наде и детях, иначе я просто впал бы в безумие. Нельзя позволить им полностью захватить мой ум. Сейчас их здесь нет. А мне надо подумать о том, как поддержать свою жизнь. Я мог бы спасать их или становиться свидетелем их смерти в тысяче гипотетических сцен, что не приближало меня ни к правде, ни к ним.

Не знаю, сколько я там простоял.

Я почувствовал боль в груди. Резкую, острую боль, которая встревожила меня, потому что могла оказаться признаком сердечного приступа.

К отелю подъехал автомобиль. Он не поехал на парковку, как заметил я, а остановился прямо у главного входа. Помню, еще подумал, что кто-то, наверное, забыл нечто важное. В тот день люди уезжали, но я не видел ни одной машины, которая приехала бы.

В тот момент я посмотрел направо и снова увидел чернокожего мужчину и рыжеволосую женщину. Они что-то несли вдвоем, но были слишком далеко, чтобы можно было рассмотреть что именно. Затем они исчезли из виду за деревьями.

Прищурившись, я смотрел им вслед, а когда оглянулся на единственную машину, прибывшую «против течения», в ней никого уже не было.

Остаток дня я провел в одиночестве, в основном тщетно пытаясь подключить ноутбук к Интернету. Время от времени я выходил из номера, чтобы посмотреть, что происходит вокруг, и каждый раз находил отель еще более пустым, чем раньше. Затем я возвращался к себе и снова пытался подключиться к Интернету. Я не лег спать, даже когда почти стемнело, – смотрел из окна на горизонт и ждал. Именно тогда мы с Диланом встретились впервые: он ходил от номера к номеру, стучал в двери и просил всех собраться внизу.

Таким был День первый.

Подождав, пока все сядут за столы, я направился к внутреннему входу в блок служебных жилых комнат, которые находились на первом этаже справа от лестницы. Миновав длинный коридор, я свернул налево, двигаясь быстро и тихо.

В комнате Дилана мне довелось побывать всего пару раз, и даже тогда я лишь стоял в дверях, позволяя ему нагружать меня инструментами, перед тем как мы поднялись на крышу. Его комната была меньше моей. И такими были все служебные жилые комнаты, а в некоторых еще стояли и двухъярусные кровати. Но большинство сотрудников остались жить там, где жили. Они легко могли бы переехать в более просторные номера отеля, но, похоже, привычная обстановка победила.

Добравшись до комнаты Дилана, я на всякий случай постучал, а затем вошел и прикрыл за собой дверь. Оказавшись внутри, я сразу понял, что чемоданов здесь нет. Иначе я бы заметил их с порога. Во мне шевельнулось чувство вины. Само мое присутствие здесь было предательством, признанием моего недоверия ему, недоверия всем им.

Чемоданов не было, но я решил обыскать комнату в любом случае, раз уж пришел. Если ничего не найду, никто и не узнает.

В коридоре было тихо.

Из окна открывался великолепный вид на сад, теперь почти полностью скрытый живой изгородью из декоративных кустов с коричневатыми листьями, за которыми плотно росли деревья. Где-то в закоулках памяти еще жили смутные воспоминания, как вся эта некогда зеленая растительность выглядела на солнце.

Большая односпальная кровать безукоризненно заправлена. На тумбочке – фотография пожилой негритянки и молодой женщины лет двадцати пяти, довольно похожей на Дилана. Нетрудно догадаться, что это его дочь. У нее короткие косы и такая же улыбка. И еще одной женщины – скорее всего, жены.

Вещей совсем мало. В шкафу я обнаружил три чистые белые рубашки, несколько пар черных брюк, куртку цвета хаки и запасную пару кроссовок. На верхней полке, в углу, лежали несколько пачек табака, а внизу, рядом с обувью, коробка с инструментами.

Обыскивая комнату своего пропавшего друга, я чувствовал себя куском дерьма из-за того, что усомнился в нем.

С помощью дубликатов ключей я открыл и закрыл все ящики небольшого комода справа, но в них не было ничего особенного – носки, нижнее белье, пара перчаток и черная шапочка. Я аккуратно перебрал все вещи, на случай, если что-то было спрятано, но ничего другого не нашел. Он ничего не прятал.

В коридоре раздались приближающиеся шаги.

Спрятаться было буквально негде. Наверное, кто-то из сотрудников шел в свою комнату. Ни у кого больше не было причин находиться в этой части отеля.

За долю секунды мне пришла мысль залезть в стенной шкаф, но вместо этого я присел на корточки и заглянул под кровать, пытаясь определить, можно ли поместиться в этом пространстве. И тут я увидел темный чемодан…

Кто-то вставил ключ в замок и вдруг обнаружил, что дверь уже открыта.

Я повернулся как раз в тот момент, когда вошла Таня.

– Твою мать! – вздрогнув, выругалась она по-французски и уронила ключ. – Джон! Что ты здесь делаешь?

Она наклонилась за ключом, и я заметил, что он один, а не целая связка, как у меня. При этом от моего взгляда не укрылись и несколько выцветших серых отметин на ковре, похожих на следы колесиков тяжелого большого чемодана.

– Что ты здесь делаешь? – задал я тот же вопрос в свою очередь. – А кто с Томи?

– Я… – Она покраснела. – Я кое-что потеряла, но тебя это не касается. В любом случае, Дилан разрешил мне приходить сюда. А вот что ты здесь делаешь?

– Вообще-то, я тоже кое-что потерял. И, похоже, только что нашел. – Присев на корточки, я ухватил за ручку чемодан и вытащил его на ковер.

Без сомнения, это был один из чемоданов Люффманов.

– Это не твое!

– Его украли из моей комнаты.

Она сложила руки на груди, когда я расстегнул молнию:

– Что-то не верится.

– Гм… – Я откинул крышку и обнаружил, что внутри полно разобранных винтовок. – Это… не совсем то.

– Зачем ему что-то красть у тебя?

– Он что-то знает о той девочке из бака, он и София… и Бог знает кто еще. – Я отодвинул несколько деталей в сторону, будто под ними могло лежать прежнее содержимое чемодана, но, разумеется, там ничего не было. – Наверное, он все выбросил, оставив только сам чемодан.

– Или это просто его чемодан.

– Ты ничего не понимаешь! – выпалил я. – Томи слышала их разговор с Софией. Что-то происходит, и я даже представить себе не мог, что из моей комнаты могут пропасть чемоданы.

Застегнув чемодан, я потащил его за собой. Раньше на нем были багажные бирки Люффманов, но он, вероятно, снял их. Сомнения рассеялись. Это один из тех чемоданов.

– Смотри, он совсем недавно снял бирки, – настаивал я на своем.

– Джон, я видела этот чемодан каждый раз, когда бывала в этой комнате. Это чемодан Дилана.

– Да нет же! Ну, не может быть!

– Более того, ты используешь свою подругу, чтобы шпионить за людьми, за твоими друзьями, поскольку убийца той девочки, по-твоему, должен находиться в отеле?

– Понимаю, звучит не очень, – вздохнул я.

– Тебе, пожалуй, лучше уйти.

Я задвинул чемодан обратно под кровать, получив доказательство, за которым пришел сюда. Не нужно оставаться и спорить с ней, когда второй чемодан и содержимое первого все еще находились в отеле. Хотя он мог отнести вещи в лес и там сжечь.

Таня вскинула брови:

– Ну так?

– Извини, да, ухожу.

– По-моему, тебе стоит отдать ключи.

Невозможно было ответить так, чтобы ответ не прозвучал враждебно.

– Нет.

– Я знаю симптомы паранойи, – заметила она.

– Я не сумасшедший.

– Ты создал теорию заговора на пустом месте – классическая паранойя.

– Это не пустое место! И чемодан не его!

– И все же – поразительно! – он полон его вещей.

Сняв очки, я потер глаза:

– Я не сумасшедший. Чемоданы стояли у меня в номере два дня! Ты просто не знаешь всего, что я обнаружил, например записи с камер наблюдения, когда прибыли Люффманы. Им дали лист бумаги с номером телефона королевского люкса, в котором жил владелец отеля. Обычно там останавливался Балош Браун, муж Софии!

– Ты о чем? Какой королевский люкс?

– Номер 909, и родители девочки были…

– Тогда докажи.

У меня перехватило дыхание.

– Что доказать?

– Ну, в отеле, по-твоему, что-то происходит. – Она говорила очень медленно. – Покажи мне эту тайную комнату, у тебя же есть ключи.

– Я там еще не был. Я узнал о ней только вчера.

– Ну, так пойдем туда сейчас.

Она не шутила. Под таким настойчивым напором я не мог отказаться и, собравшись с духом, кивнул. Мы вдвоем поднялись наверх, на девятый этаж, в восточном крыле отеля. Неподалеку находился выход на крышу. С этой стороны здания открывался, пожалуй, лучший вид на лес, не испорченный пожарной лестницей.

Все еще тяжело дыша после подъема, я возился с ключами, прежде чем вспомнил, что этот номер с ключ-картой. И еще, похоже, мне и раньше доводилось бывать здесь, когда по-быстрому проверял номера при моем первичном обыске отеля. Тогда, приоткрыв дверь, я заглянул внутрь, убедился, что там никто не живет, и пошел дальше.

Таня молчала, скрестив руки на груди. Я толкнул дверь, и мы оба вошли в номер.

Несомненно, я был здесь раньше. Без всякого «похоже».

Миа оказалась права: никакой это не королевский люкс. Просто номер, слегка побольше, чем мой, ванная получше, да и кровать тоже. Никаких чемоданов или сумок. В шкафу осталась кое-какая одежда. Только костюмы. В карманах ничего не было. В комоде нашлись стопка аккуратно сложенных рубашек, носки и боксерские шорты.

Скорей всего, Миа не ошиблась и насчет номера телефона. Возможно, это действительно был номер для претензий по обслуживанию клиентов. И в то же время мог ли я доверять Мии? Может, она солгала. Любой из них мог солгать, выгораживая себя.

– Значит, владелец останавливался в этом номере, – не двигаясь, произнесла Таня.

– Владельцы. Хотя, согласно записям, в то время здесь был только Балош.

– Ладно.

Стараясь не встречаться с ней взглядом, я порылся в ящиках прикроватной тумбочки и обнаружил зачитанную Библию со множеством закладок. Я схватил книгу и поднял ее вверх:

– Наверняка его Библия!

Она кивнула:

– И что?

– Некоторые места у него отмечены закладками, вот смотри! – Текст был на французском. – Не уверен какие именно, трудно разобрать. Он многое подчеркнул в Евангелии от Матфея…

Танино терпение наконец лопнуло.

– Джон, ты устал. Просто положи книгу и отправляйся немного отдохнуть. Посмотри вокруг! Здесь ничего нет! У нас дел больше чем достаточно без твоих выдумок. – Она протянула руку за ключами с таким видом, словно забирала у буйного психа огнестрельное оружие. – Хватит, дай мне ключи. И пойдем.

– Ты все еще не веришь мне?

– Что значит «все еще»? Ты показал мне номер, где жил какой-то мужчина. Обалдеть, какая улика! – Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Послушай, знаю, не лучший образ действия – сказать человеку в разгар… психотической вспышки, что он псих. Но у меня есть лекарство, которое поможет тебя немного успокоиться.

– Таня, ты о чем?

Она развела руками:

– Всего лишь беспокоюсь, чтобы ты не вышел из строя.

Я не верил своим ушам:

– Ты серьезно считаешь меня психом?

– Джон, по-моему, тебе нужна помощь. И не более того. – Она снова протянула руку: – Дай мне ключи. И позволь помочь тебе.

Я отступил на шаг и почувствовал, что краснею.

– Кто сейчас сидит с Томи? – напомнил я, уклоняясь от ответа.

– Ей уже лучше. Она уже давно проснулась.

Не обращая внимания на ее ответ, я вышел, прихватив с собой ключи и Библию Балоша. Я злился на нее и не хотел говорить ничего такого, о чем мог пожалеть позже.

– Джон, отдай ключи! – крикнула она мне вслед.

Я проигнорировала ее и даже не остановился.

Оставив Таню в королевском люксе, я вернулся в комнату Дилана и отыскал лопату, потом вышел в сад и миновал парковку, где стоял в первый день, прислонившись к стене.

Я был прав, и знал, что прав. В тот день произошло что-то такое, о чем знали только Дилан и София, и это событие было связано с Гарриет Люффман и Балошем Брауном. Возможно, и остальные сотрудники отеля тоже знали, но у меня не было доверия ни к кому из них.

Темнота сгустилась сильнее, чем обычно. Низкие облака выглядели сердито-серыми. Раньше я бы решил, что скоро начнется дождь.

Я прошел через пожелтевшую лужайку к краю леса и принялся бродить среди деревьев, не зная, что следует искать. В голове крутилось воспоминание о том, что я видел.

Под ногами хрустели сухие листья. Ветки над головой выглядели совсем изможденными, и на них висела мертвой листва.

Таня сильно разочаровала меня. Она, как никто другой, должна была поверить мне, собрав всю свою моральную стойкость, чтобы понять важность моего расследования. Дилан, конечно, мог кое-что рассказать ей. И возможно, она даже понимала важность расследования, но уже приняла его сторону.

Я ходил взад и вперед по окраине леса, тяжело ступая по земле, стараясь обнаружить хоть что-то необычное. Они не могли унести тело далеко, во всяком случае, не в тот день. Даже вдвоем они отнесли бы его только туда, где их не увидят.

Минут через двадцать, топая и петляя между деревьями, я наткнулся на участок, не похожий на землю вокруг, и пригляделся. На лесной подстилке валялись вырванные с корнем растения. И здесь ничего не росло. Конечно, с того дня у нас не было ни дождя, ни солнца. А без них ничего нового и не вырастет на потревоженной земле.

Крепко взявшись за лопату, я принялся копать, сбросив с себя часть одежды. От физической работы, которой я занимался в отеле, мои мышцы немного окрепли. Меня прошиб пот, но я не прекращал выбрасывать землю лопата за лопатой, пока не оказался на глубине четырех футов. Тяжело дыша, весь в грязи, с почерневшими руками, я прислонил лопату к краю ямы.

Деревья закрывали от меня большую часть отеля. Меня никто не видел. Для Дилана и Софии было благоразумно избавиться от своей ноши здесь.

Снова взявшись за лопату, я продолжил копать.

В какой-то момент у меня начался нервный смех. Что я искал? Набрел на странный клочок земли и копаю там больше часа, пытаясь подтвердить свою правоту. Но что еще остается теперь? Если я буду копать здесь ямы на следующий день, на следующей неделе, в следующем месяце, какое это имеет значение? Все, кто мог скучать по мне, заметить мое отсутствие, исчезли из моей жизни.

Я снова перестал копать, пока не справился со смехом. Бросив очки поверх куртки, я снял свитер и рубашку и опять принялся за дело.

Руки дрожали. Неизвестно, сколько уже прошло времени.

Воткнув в очередной раз лопату в землю и навалившись на нее, я почувствовал сопротивление. Выпрямившись, я выбросил из ямы ком земли и увидел грязно-коричневую ткань. Отбросив лопату, я голыми руками отгреб оставшуюся землю. Под ней оказалось больше ткани, похожей на старую простыню. Я стряхнул с нее землю и, ухватившись, потянул.

– Ну же! – рычал я, с трудом вытаскивая свою находку из-под земли.

Верхняя часть простыни внезапно высвободилась, и я, не удержавшись на ногах, упал назад, тяжело приземлившись на спину.

Придя в себя после удара, я попытался сесть и вдруг осознал, что нахожусь в яме лицом к лицу с трупом.

Я был слишком измучен, чтобы воскликнуть или закричать.

Стояла гробовая тишина.

Освобожденная от савана верхняя половина трупа оказалась в почти сидячем положении. Это был мужчина. Внутри костюма он сильно разложился. Его лицо уже превратилось в гниющее месиво. Но никаких личинок, как следовало бы ожидать. Труп жутко вонял, но не настолько жутко, как тело, которое мы выловили из воды. В данном случае гниль была сухой. Жестко, но терпимо.

Трудно сказать, как он умер, кроме того, что его наверняка убили. Иначе с какой стати он здесь? Если бы этот человек покончил с собой, его наверняка похоронили бы перед фасадом гостиницы, рядом с другими умершими постояльцами. И все знали бы о нем даже в случае самоубийства.

Обнаружив главную улику, которая подтверждала вину Софии и, возможно, Дилана, я думал, что буду чувствовать: «Вот оно, свершилось! Вот неопровержимое доказательство!» Но вместо этого мне стало грустно.

Пытаясь отдышаться, я просто сидел нос к носу с трупом в яме, которую вырыл для нас обоих. У меня не было слов. Надеялся найти ответы на некоторые вопросы, но вопросов только прибавилось, а Дилана нет. И Натана, и Аррана – людей, кто мог бы помочь найти ответы, их нет.

Мы с Томи вообще здесь в безопасности? А вдруг ее действительно пытались отравить?

Потянувшись вперед, я без усилий проверил карманы его пиджака. Пусто.

Прошло уже довольно много времени.

Глубоко вздохнув, я поднялся на ноги и осторожно опустил труп обратно в могилу. При этом от моего взгляда не ускользнуло, что в нескольких местах на его костюме виднелись разрезы. Скорее всего, следы от ударов ножом. Осматривая прорехи в ткани, я заметил, что труп одет в дорогой костюм. От Тома Форда. И тут меня осенило: Балош Браун!

Не его ли тогда София прятала между деревьями? А Дилан помогал ей? И я все это видел. Костюм от Тома Форда, скорее всего, Балоша. Но даже если и так, вряд ли он связан с убийством Гарриет. Даже если это Балош, он не мог помочь мне.

Снова закрыв его лицо простыней, я поднял лопату и выбросил ее из ямы, затем, собрав остатки сил, выбрался сам. Уже с гораздо меньшим рвением, чем раньше, я принялся неторопливо закапывать вырытую яму. Из меня выбили все силы, все желание.

Когда я закончил, уже стемнело. Надев очки, я оглядел себя – весь в грязи. Не имело смысла снова надевать одежду. Разгоряченное работой тело все равно не чувствовало холода.

Перекинув рубашку, свитер и куртку через руку, я направился обратно в отель.

Ноги болели. Плечи дрожали от чрезмерного напряжения.

Пройдя лужайку, я посмотрел на отель. На верхних этажах не было никакого движения, но, опустив взгляд на ресторан, я увидел Софию, смотревшую на меня из окна.

Несколько мгновений мы стояли лицом к лицу в десяти ярдах друг от друга, разделенные стеклом. Даже с такого расстояния нельзя было не заметить странное выражение ее лица. Она стояла, сложив руки на груди, волосы с лица были убраны. На секунду мне показалось, что она плачет или, по крайней мере, из последних сил сдерживает слезы.

Не говоря ни слова и не заботясь о том, чтобы придать своему лицу хоть какое-то выражение, я повернулся и пошел вокруг отеля, направляясь к главному входу. К счастью, мне больше никто не встретился, иначе мой внешний вид, вероятно, мог вызвать тревогу.

Пока я дошел до своего номера, очередной приступ паники почти охватил меня. Я тяжело опустился на пол и привалился к краю кровати, пытаясь успокоиться. Шея и голова пылали. Мой разум затуманился, и я опасался потерять сознание. Но несмотря ни на что, я продолжал дышать, считая вдохи и выдохи. И так сидел на полу, уперев лоб в колени, пока не почувствовал, что сильнейшая тошнота и головокружение прошли.

Потом я принял холодный душ, который, по-моему, помог. В глубине души я чувствовал благодарность за отсутствие горячей воды.

Меня терзал сильный голод, но выходить в отель и видеть других людей не хотелось.

Непонятно, что теперь делать. Надеялся, все прояснится, когда найду доказательства своей правоты, но во мне только окрепло ощущение, что, несмотря на обретенные новые убеждения и чувство цели в этом постцивилизационном мире, некоторые из моих занятий бессмысленны. Балош мертв. Ну и что? Покойник ничего не смог рассказать мне.

Я мало пишу о личном. Это первое, к чему приучает наука: письменная работа не должна нести отпечаток вашей личности. Меня не особенно волнует, если никто не вспомнит обо мне, но о моих родителях должно быть написано, хотя бы вкратце, хотя бы на случай, если не вернусь.

Моя мама, Марион Келлер, умерла, когда мне было тринадцать. Тогда они с отцом уже три года состояли в разводе, и отец встретил свою новую подругу, Барбару, которая скоро стала его женой, меньше чем через год после развода. Мать всегда была слишком тактична, чтобы сказать об этом вслух, но, похоже, Барбара появилась в жизни отца задолго до того, как отношения между родителями закончились.

В знак протеста я ненавидел отца за это и, чтобы не стать таким, как он, долго сохранял собственный брак. Мне потребовалась уйма времени для осознания, что я все-таки превратился в него.

Мама умерла от кровоизлияния в мозг, когда я находился в гостях у друга. Она приехала за мной и немного поболтала с его матерью на кухне. Не обращая внимания на их разговор, мы с Лэндисом играли в гостиной в «Сегу», но я слышал, как мама спросила: «У вас есть аспирин?» И сразу понял: что-то случилось.

Не знаю, как я догадался. Просто понял, что все плохо.

Я вышел из игры, прибежал на кухню и увидел маму. Она сидела, поставив локти на барную стойку, сжимая руками лоб, а мама Лэндиса сказала:

– Джон, сбегай в магазин за аспирином. У нас закончился.

Ее голос звучал спокойно.

– Мам, ты в порядке? – спросил я, уже зная, что это не так.

Не глядя на меня, она ответила, уткнувшись лицом в ладони, поддерживавшие ее лоб:

– Да, милый, я в порядке, просто беги в магазин. Все будет хорошо.

Мне не хотелось оставлять ее, но, схватив в прихожей ее сумку, я помчался через два квартала. Бегун из меня был так себе. Когда я добрался до магазина, легкие горели, и меня чуть не вырвало от страха и напряжения. Человек за прилавком, продавший мне аспирин, посмотрел на меня с беспокойством, поскольку в тот момент я каким-то образом понял, что уже слишком поздно, и, наверное, это отразилось у меня на лице.

Но я все равно бежал всю дорогу назад, хотя ноги болели, словно в агонии, и пот застилал глаза.

Входная дверь была приоткрыта. И мне пришло в голову, что они не подумали закрыть дверь за мной, потому что она умерла, и я оказался прав.

Кажется, Стивен Кинг сказал, что сумма всех человеческих страхов – это просто слегка приоткрытая дверь.