День шестьдесят четвертый
Я оставался в своей комнате до конца вечера и затем, ночью, постоянно просыпался, думая, что слышу, как дребезжат засовы на моей двери.
Один раз я даже крикнул:
– Кто там?
Разумеется, ответа не последовало.
Может, изоляция проделывала странные штуки с моей психикой.
Однако, когда я проснулся в третий раз, кто-то явно колотил в мою дверь.
Не зная, проснулся я или нет, почти обезумев от страха, я закричал:
– Кто ты? Убирайся!
– Джон? Джон, открой эту долбаную дверь!
Вроде голос Натана. Но я не был уверен.
Сбитый с толку, я принялся шарить в поисках спичек и свечей. Я открыл дверь с ножом в одной руке и свечкой – в другой и увидел Натана. Он держал фонарик, и первым делом я решил, раз он тратит батарейки, значит, дело экстренное.
– У Аррана гребаный передоз! – выдал он, схватив меня за рубашку, будто собираясь вытащить в коридор.
– Вот дерьмо. – Не теряя ни секунды даже на то, чтобы запереть дверь, я побежал с ним к лестнице. – От чего?
– Да не знаю. Может, герыч? Что-то в руку по игле, да ни хрена я не знаю! Я даже не знал, что у него гирик есть!
Мы поспешили вниз по лестнице, и тут я вспомнил:
– Где Таня? Почему не позвал ее?
– Нет ее в комнате! Я хотел.
– А где она?
Он, как безумный, размахивал руками, посылая повсюду луч света.
– Да почем я знаю! Нет ее у себя!
– А ты номером не ошибся?
– Знаю я, в каком гребаном номере она находится, придурок, нет ее там!
– Вот влипли.
– Нужно попасть в ее кабинет.
Натан обхватил голову, словно все его мысли были узкими и боролись за то, какая быстрее добежит, а затем понесся к Таниному запертому кабинету.
Поставив свечу на пол, я попробовал открыть дверь, с размаху наскочив на нее левым плечом, будто это что-то могло изменить. Дверь не поддалась, а я повредил плечо.
– Ты что, дверь выбить хочешь?! – заорал Нат.
– А у тебя есть идея получше?
– О боже, он умрет! – лепетал Натан с мертвенно-бледным лицом. – Он умрет.
– Хватит… – Я пытался собраться с мыслями.
– Времени нет, Джей!
– Подожди! Давай быстро за Томи!
– Зачем?
– У нее есть пистолет, можно отстрелить замок!
– У нее есть пистолет?
– Бегом за ней!
Он умчался, как я велел, а я снова осмотрел дверь. Меня нельзя отнести к людям, которые способны пинком вышибить дверь, но я все равно попробовал. Это мало что дало. Пнув дверь три-четыре раза, я повредил еще и ногу В кино все выглядит легко. Возможно, для других мужчин это и было легко.
Натан вернулся с Томи, которая тут же рявкнула на меня:
– Ты сказал ему, что у меня есть пистолет?
– Томи, просто… у меня не было выбора!
– Господи! – Она прицелилась в дверь Таниной комнаты и вышибла замок навылет.
Мы с Натаном заткнули уши, но звук все еще сотрясал мою голову изнутри. Я физически почувствовал, как он эхом разнесся по коридору. Мы протиснулись внутрь, и, похоже, все одновременно поняли, что и понятия не имеем о наших дальнейших действиях при передозировке героина. Я поднял с пола свечу, но в ее слабом свете едва ли можно было что-то разглядеть.
– Нат, что нам нужно?
– Адреналин. Я смотрел «Криминальное чтиво».
– Мы же не будем делать, как в фильме, правда?
– Наркан, – тихо произнесла Томи.
– Что?
– Вам нужен наркан… или другое название… налоксон! Его подкожно вводят!
– Это как адреналин?
– Нет, капли в нос, – отрезала она. – Покупается в аптеке, мать твою!
Мы принялись искать. Поскольку фонарик был у Натана, он нашел его первым. Я взял шприц в упаковке, и мы втроем побежали наверх. Не то что бы Арран был моим лучшим другом, но благодаря ему я почувствовал, что можно еще какое-то время потерпеть этот адский кошмар.
Кроме того, если бы сейчас умер еще один из нас, это здорово подорвало бы нашу надежду. Не только наши личные резервы надежды, которые были у кого-то в большей степени, у кого-то в меньшей, но и надежду как таковую. Мы не могли оставить кого-то в беде, когда уже знаем всех по именам, трудимся вместе и поддерживаем друг друга. Мы не могли позволить Аррану просто взять и умереть.
Вот о чем я думал.
– Сердце еще билось, но еле-еле, – говорил Натан, когда мы бежали к комнате Аррана.
Стояла мертвая тишина. Я удивился, что выстрел не разбудил других людей. А может, и разбудил, но, слишком напуганные, они не решились выйти из комнат и посмотреть, что происходит. Со мной было бы именно так.
– Уверены, что героин? – уточнила Томи.
– Похоже на героин.
Мы вбежали в номер 414. Арран, весь в слюнях, стекавших из уголков рта, лежал на кровати в положении для оказания первой помощи, свесив обе руки. Возможно, перевернув его, Натан спас ему жизнь. Иначе Арран захлебнулся бы собственной блевотиной еще до того, как подоспели мы.
Натан захлопнул дверь и сунул мне наркан.
Я попытался вернуть ему лекарство вместе со шприцом.
– Не могу! – крикнул я.
– Нет, ну, пожалуйста! Я тоже не могу! – Натан почти плакал.
У меня не было сил заставлять его. Никогда в жизни я не делал уколов. Я посмотрел на Томи, но она только покачала головой:
– Не могу… колоть.
– Господи, помилуй! – Дрожащими руками я разорвал упаковку шприца. – Просто не верю, что выпало мне!
– Не могу! – повторял как заведенный Натан. – Прости, не могу.
Томи выхватила у него фонарик, сунула ему пистолет и принялась проверять руки Аррана. Живописные розы и русалки сплошным узором украшали обе его руки, закрывая нам вид на любые вены. Я понятия не имел, куда колоть.
– Ну, что скажешь? – спросила Томи, глядя мне глаза.
Я покачал головой, пытаясь осмыслить ее вопрос. Доктор из меня совсем никакой. Моя работа никогда не означала чью-либо жизнь или смерть. Я историк и имел дело со словами, книгами и людьми, которые давно умерли, а не с такими, кто умирал прямо у меня на глазах.
Из всех ночей, которые Таня могла бы выбрать для самоволки, эта была самой неподходящей.
– Джон, ты как? Справишься? – вывел меня из задумчивости голос Томи.
– Попробую, – ответил я.
Натан отступил к стене, прижимая пистолет Томи к груди, словно мягкую игрушку. Я взял наркан. Томи помогала мне, осматривая руки Аррана, пока я вставлял шприц в бутылочку и набирал в него немного жидкости.
Вены Аррана почти не реагировали ни на ремень, затянутый вокруг его бицепса, ни на резкие шлепки, которые Томи наносила по нижней части его предплечья. Он булькал и еще больше пускал в бороду слюни, но, по крайней мере, это означало, что он все еще дышит. А это уже кое-что.
Руки у меня почти не дрожали, а я почти не дышал.
– Воздух! – произнесла Томи.
– Что?
– Не знаю, проверь, нет ли в шприце воздуха, выпусти немного жидкости. Так делали по телевизору!
Я сделал, как она сказала, без понятия зачем.
На его руках ничего не было видно. Я не доверял себе, чтобы искать ту же вену, в которую он делал укол. Да и вены были практически уничтожены. Я бы воткнул иглу в нереагирующую плоть.
– Боже! – Томи поискала его пульс и покачала головой. – Не могу понять, мой это пульс или его. Если он и жив, то едва.
– Помоги перевернуть его!
Вдвоем мы перевернули Аррана, словно мертвого, на спину. Я уложил его на матрасе ровно и «оседлал». Капелька пота попала мне в глаз и ужалила. Моргнув, я весь похолодел от шока: – А если я убью его? – Взглянув на Томи, я повторил: – А если я убью его?
Она схватила меня за руку:
– Джон! Он все равно умирает.
– Куда колоть-то эту штуку? В тыльную сторону ладони?
– Из-за его татуировок ни фига не видно! – Томи нахмурилась. – Открой ему рот.
– Зачем?
– По телику видела. Если не найти вену на руках или ладонях, укол можно сделать под язык, там всегда видны массивные вены.
Томи положила фонарик на кровать, обхватила пальцами лоб Аррана и запрокинула его голову немного назад. Морщась, сам в полуобморочном состоянии, с бешено бьющимся сердцем, я открыл отвисшую челюсть как можно шире и еле сдержал вполне естественный приступ рвоты. Отодвинув в сторону язык, что оказалось не так-то легко, я засунул ему в рот два пальца и вколол иглу в выпуклую сине-зеленую вену под языком. Я сделал это не задумываясь, без сомнений. Просто вколол иглу, и, когда я опустошил шприц, под моими пальцами собралось немного крови.
– Боже, я даже не помню, какую дозу набрал, – пробормотал я, садясь обратно на ноги Аррану.
Натан, соскользнув вниз по стене, тихо плакал.
Томи отпустила лоб Аррана, и я с потрясением заметил пару слезинок, выбежавших из ее глаз. Она опустилась на пол, глубоко дыша.
Мы посмотрели друг на друга.
«Скорая помощь» не приедет. И врач тоже не придет. Мы не могли позвонить в службу спасения. Мы и были этой службой спасения.
Я все еще сидел у него на ногах, когда секунд через двадцать заметил, что Арран помочился под себя.
– Вот дерьмо. – Я повернулся, пытаясь слезть с кровати. – Твою мать!
Арран внезапно дернулся, резко сел и заорал мне в лицо с полным ртом слюны и крови.
Томи и Натан заорали.
Кажется, я тоже закричал и бросился с кровати.
Вскочив на ноги, Томи, крепко обхватила Аррана сзади в замок, удерживая его на месте.
Пока они так боролись, я лежал на полу и почти ничего не видел от шока. Ковер пах старой гнилью. Я заставил себя сесть и опустил голову между колен, хватая ртом воздух.
Лежа на кровати, Арран застонал, перевернулся на бок и закрыл глаза. Его била дрожь. Его кожа все еще оставалась почти пепельной, но он, несомненно, был живой. Гораздо более живой, чем когда мы пришли. И достаточно живой, чтобы вскочить и напугать нас всех до полусмерти.
Я огляделся в поисках шприца, опасаясь, что приземлился на него, но я уронил его с края кровати, и он, пустой, валялся на полу.
Томи присела рядом и тронула меня за плечо:
– Ты как?
– Вроде нормально. Хотя не уверен. Как он?
– Ну… он жив.
Мы огляделись и увидели разбросанные повсюду аптечные принадлежности. Мы не возвращались в комнату Аррана с того дня, как курили у него. Если бы мы заглянули к нему раньше, то заметили бы, что беспорядка в комнате заметно прибавилось. Этот номер явно не был счастливым.
– Ты там как? – снова спросила Томи, на этот раз обращаясь к Натану. – Все нормально, Натан. По-моему, с ним все будет хорошо.
– Да я просто… думал, что он умрет. – Натан попробовал подняться на ноги, но снова опустился на пол, привалившись спиной к двери.
– Ты молодец, – сказала Томи, позволив наконец себе расслабиться, и погладила меня по плечу.
– Нет, это ты молодец, – ответил я. – Подъязычная инъекция? Я бы никогда не додумался.
– Да, придумано умно, – добавил Натан.
Я пожал плечами и вдруг заметил, что держу ее руку. Я тут же отпустил ее и сказал:
– Наверное, лучше не оставлять здесь наркотики. В следующий раз можем не успеть.
Натан встал:
– Согласен. Дай мне свет. Посмотрю, что тут есть.
Я вытер кровь со щек и обнаружил, что весь в поту, огромные капли которого стекали по лицу.
– А где Таня? – спросила Томи.
– Не знаю. Нат говорит, ее нет у себя.
– Кто вообще ночью не у себя? – Немного помолчав, она добавила: – Ты только что спас жизнь. Сколько людей могут похвастаться этим?
– Наверное, не так уж много. Хотя, по-моему, все еще может измениться.
Натан нашел пачку сигарет и предложил мне закурить.
Я отмахнулся, поднимаясь на ноги:
– Нет, спасибо, мне нужна вода.
Я посмотрел на человека, который прерывисто и неглубоко дышал на кровати.
Шприц все еще валялся на полу.
Я поднял его, пока Томи накрывала Аррана одеялом. Он не знал о нашем присутствии, но он дышал. Я снова вспомнил, что мог убить его еще одной передозировкой или воздухом, попавшим в вену. Но я тут же отогнал эту мысль. Несчастные случаи рано или поздно произойдут. Мы не всегда будем рядом, чтобы остановить самоубийство, и не всегда сможем вернуть к жизни. Нельзя возлагать друг на друга бремя такой большой вины.
– Основное вроде забрал, – произнес Натан, перекидывая сумку через плечо. – Откуда знаешь про наркан?
Томи поморщилась:
– На первом курсе одна моя подруга бросила учебу… Она немного баловалась наркотиками, поэтому я провела небольшое исследование, так, на всякий случай.
– Ты знала, что он сядет и будет так орать?
– Нет, не знала, что они так делают в реальной жизни.
– Я до смерти перепугался, – сказал он, яростно затягиваясь сигаретой.
– До смерти перепугал тебя! – рассмеялся я. – Как думаете, стоит посидеть с ним несколько часов?
– По-моему, надо забрать и его бритвы. – Натан снова принялся расхаживать по комнате, поднимая с пола разные вещи и обыскивая ящики. – Пока нельзя оставлять их здесь.
– А это уже не слишком? – поинтересовалась Томи.
Я указал на Аррана:
– Мы только что спасли ему жизнь. По крайней мере, мы стараемся сделать так, чтобы он прожил достаточно долго и узнал об этом.
– Это-то понятно, а вам не приходило в голову, что он может проснуться и не поблагодарить нас?
На это нам с Натаном ответить было нечего.
День шестьдесят четвертый (2)
Натан предложил провести остаток ночи с Арраном, поэтому мы с Томи пошли спать в свои комнаты. Мы ничего не сказали друг другу, кроме «Спокойной ночи!». Я проспал около трех часов и проснулся на рассвете. Вместо того чтобы поспать еще, я оделся и вышел из номера.
Чемоданы находились где-то поблизости, и я собирался потратить на их поиски весь день.
Однако прежде у меня были еще два дела. Сначала я пошел к Тане. Я тихонько постучал в дверь, решив, что в состоянии паники Натан мог просто ошибиться номером. Ответа не последовало. Я постучал еще раз и ушел, убедившись, что Тани у себя нет, но и немного встревоженный.
Затем я заглянул к Аррану и обнаружил, что Натан все еще не спит, сидя на полу рядом с кроватью. Арран был по-прежнему жив. По словам Натана, он просыпался, съел немного шоколада, затем снова заснул.
Я продолжил обход отеля. Уже несколько недель я не просыпался так рано. На нижних этажах свет был тусклым, создавая иллюзию светло-серого тумана, висящего внутри здания. К моему удивлению, из вестибюля донесся детский смех, и, выйдя с лестницы, я встретил миссис Иобари с детьми.
– Доброе утро, – сказала она, бросив многозначительный взгляд на Рёко и Акио.
Акио, скорчив гримасу, произнес:
– Привет!
– Привет! – громче выкрикнула Рёко.
– Привет! – ответил я, останавливаясь перед ними. – Я и не знал… Простите, не знал, что ваши дети говорят по-английски.
– Немного, – ответила миссис Иобари, снимая оливково-зеленый палантин и снова заворачиваясь в него. – Мы не учили их английскому, но им пригодится этот язык. И возраст у них как раз подходящий для учебы. Я стала учить английский слишком поздно, и он у меня не так хорош.
– Вы прекрасно говорите по-английски, – заверил я ее.
Она отмахнулась от комплимента. Я никогда раньше не разговаривал с ней долго, с этой миниатюрной и гибкой женщиной лет сорока пяти. У нее утонченные манеры, а все движения продуманны и точны, словно она давно занимается йогой или танцует. Ее тон и ритм речи напоминают мне речь врачей. Может, потому, что у нее очень спокойный голос.
– Вы всегда спускаетесь так рано?
– Дети могут поиграть, а я помедитировать и поупражняться в растяжке. Их я тоже учу. И буду учить Джен, когда она немного подрастет.
– Вы дали девочке другое имя? – почему-то удивился я.
– Она не помнит своего прежнего имени, а французские имена, вроде Хлои, нам трудно произносить.
Повисло молчание, но я решил не развивать эту тему. С тех пор как мать девочки покончила с собой, малышка в конце концов стала частью этой семьи. И они имели право называть ее как угодно.
– Медитация и дети никогда не пересекались в моем сознании, – сказал я.
– У вас были дети?
– Двое. Им шесть и двенадцать лет, они немного старше ваших.
Она использовала прошедшее время. Не знаю, брала ли свое сильная усталость или тоска по моим девочкам нанесла мне эмоциональный удар, но я вдруг обнаружил, что на мгновение потерял дар речи.
Миссис Иобари наконец закончила заворачиваться в свой палантин и произнесла:
– Я отведу детей наверх, чтобы они поспали перед завтраком. Хотите, после составлю вам компанию?
– Я собираюсь осмотреть несколько комнат. Я ищу… В общем, да, хочу.
Она кивнула, как будто ее не касалось, что я собираюсь делать, и повела детей в свой номер.
– Пока! – крикнула с лестницы Рёко.
– До свидания! – поправил ее Акио.
Я помахал им и подождал миссис Иобари внизу. Когда она появилась, я сказал:
– Простите, по-моему, раньше я не спрашивал: как вас зовут?
Вместо того чтобы носить, как остальные, теплую куртку, она заматывалась в несколько слоев палантина и носила открытые босоножки с черными колготками. Ее волосы были зачесаны назад и аккуратно уложены. Из всех нас ей, как никому, удавалось поддерживать свою обычное состояние.
– Меня зовут Юка. – Она окинула взглядом вестибюль: – Здесь нужно сделать уборку.
– Спасибо!
– Жить в такой грязи некультурно.
– Согласен, меня эта грязь тоже очень достает. Только вчера думал об этом.
– Надо заняться. Но сначала… вы говорили, хотите что-то отыскать?
– Да, все верно.
– Что же вы ищете?
– Из моего номера украли пару чемоданов.
– Какой ужас! Вы знаете, кто их взял?
– Есть идея, но нет доказательств, конечно.
Я не был уверен, с чего начать: искать дополнительную информацию о неуловимом владельце отеля или сравнить номер телефона, который я нашел в номере Люффманов, с другими телефонами отеля, поэтому я направился в служебное помещение за стойкой регистрации. Мне пришла в голову мысль, вдруг я найду какие-нибудь дисциплинарные записи по персоналу, может, подробности какой-нибудь кражи или другого хищнического поведения.
Юка открыла несколько ящиков стола на другом конце кабинета и спросила:
– Но почему мы ищем чемоданы здесь? Вы не все мне рассказываете.
Я сидел в офисном кресле, глядя на стопку бланков, заполненных на французском языке, и понятия не имел, для чего они нужны и что в них написано. Шансы, что Юка Иобари имеет отношение к смерти девочки, были минимальные, если не еще меньше. В тот момент мне было почти все равно. Я так устал от всего этого.
Поэтому я рассказал ей о своем расследовании, связанном с телом, которое мы обнаружили в баке на крыше, а она слушала с застывшим выражением лица.
– Итак, – медленно произнесла она, – вы не просто ищете чемоданы. На самом деле мы ищем убийцу этой бедняжки.
– Да. Я уверен, в чемоданах находилась улика. Но дело не только в чемоданах. Еще у меня есть вот это. – Я протянул ей листок бумаги с номером телефона. – Если бы вы помогли мне отыскать что-то типа списка служебных телефонов, чтобы проверить этот номер, я бы прямо сейчас продвинулся в расследовании.
– Хорошо. Тогда мы найдем его. – С новой решимостью она закрыла ящики, в которых копалась, и прошла в соседний кабинет.
Я последовал за ней:
– А большинству людей наплевать.
В служебных помещениях пахло сыростью, но в остальном они оставались нетронутыми. Здесь не было ничего такого, что можно разграбить во имя выживания. На доске у дальней стены я заметил несколько открыток, будто коллеги уехали в отпуск и теперь присылают сувениры. Там была и фотография с Гавайев. Под ней чья-то фотография целого семейства на водных аттракционах.
– Они считают, что у нас много других причин для беспокойства. – Она нашла ключи от шкафа для хранения документов и начала отпирать его секции. – Считают, что больше не надо вести себя как люди. Но мы так не считаем.
– Согласен. Если попадется что-нибудь о владельце, пожалуйста, скажите мне. Кто бы ни был владельцем этого отеля, мне эти сведения интересны.
– Вы знаете, как его зовут?
– Балош Браун, если верить Томи. Он раньше был женат на Софии – на нашем шеф-поваре. Или они все еще были женаты, когда это случилось. В общем, как-то так.
– По-вашему, он имел отношение к смерти девочки?
– Не знаю. У меня есть подозрение, что, может, и имел, но я делаю это предположение только потому, как ведут себя София и Дилан. Жаль, не могу рассказать вам больше.
– Вы это искали? – Она протянула мне зеленую папку.
Внутри было несколько прозрачных файловых кармашков с написанными от руки списками телефонных номеров для разных руководителей служб отеля: техника, охрана, ресторан, уборка и т. п. Я положил рядом номер телефона и просмотрел список.
– Есть! – воскликнул я. – Королевский люкс.
– Здесь есть королевский люкс? – Она сложила руки на груди. – Знала бы раньше, переехала бы туда.
– Я не видел его в книге регистрации. Если Люффманы не останавливались в королевском люксе, кто тогда? – Вскочив со стула, я сбегал в вестибюль за журналом бронирований.
Мы с Юкой тщательно просмотрели его.
Среди официальных бронирований не было никаких следов королевского люкса. Мы обнаружили только записку на желтом стикере, приклеенную к странице над указанными датами. В записке значилось «королевский люкс» и конкретные даты проживания – восемь дней.
– Владелец, о котором вы говорили? – произнесла Юка.
– Кто ж еще может забронировать номер по паре дат на стикере? – Я потер глаза. – Но почему Люффманам дали контактный телефон Балоша Брауна? И почему королевский люкс не значится в журнале регистрации, как все остальные номера?
Она улыбнулась:
– Уверена, со временем узнаете. Посмотрю, есть ли здесь что-нибудь еще.
Похоже, у Юки было больше причин закончить поиски, чем у меня. Мы обыскали все кабинеты сверху донизу за полтора часа, затем она предложила, чтобы мы сделали небольшой перерыв и вышли на улицу, прежде чем отправимся в комнаты, где жил персонал, чтобы провести обыск там. Я решил, что к моей идее лучше отнесутся, если со мной будет Юка. Вид у нее был не опасный.
Мы немного побродили по лесной дороге, и я заметил, что туман, который, как мне показалось, я видел раньше, на самом деле был туманом. От влажности воздух загустел. Мы могли видеть только на несколько футов вперед. Ветра не было. Деревья стояли не шелохнувшись.
– Почему ваши дети такие счастливые? – спросил я. – Если бы мои были здесь, думаю, я не смог бы притвориться перед ними, что все в порядке. А ваши просто счастливы.
– Вы сказали, ваши дети старше. Когда они подрастают, то начинают воспринимать вас как человека. Им больше нельзя лгать. Когда они маленькие, это нетрудно. Они же не знают ничего лучше. Они привыкли меняться. Они ни к чему не привязаны, кроме родителей.
– У вас есть дети постарше?
– Хару, мой муж, мы оба во втором браке. У нас обоих есть другие дети. – Она не стала развивать эту тему дальше.
– Вы правы, – сказал я, проводя рукой по мокрым листьям, умирающим, но еще не мертвым. – У нас с женой не всегда все было гладко, и мы пытались скрыть это от детей. Иногда Рут, она старшая, смотрела на меня так, словно ненавидела, и я знал, что она знает, что мы ей лжем. Мне кажется, они не выжили.
Я впервые произнес это вслух.
– Они были в городе?
– Да, я не знаю, попал ли он под удар, но… Когда мы ездили в город за едой, мне удалось зайти в Интернет. Никаких сообщений не было. Если бы кто-то из них остался в живых, они бы обязательно нашли способ связаться со мной; прошло слишком много времени. – Я снял очки и потер переносицу. – Как вам удается сохранять веру во все хорошее?
В ответ она сухо пожала плечами:
– Мы взрослеем совсем не так, как американцы. Мои родители выросли в оккупации. После Второй мировой войны Токио лежал в руинах. Ничего не осталось. Иногда еду можно было купить только у бандитов, и везде солдаты. Когда мои родители были детьми, они видели, как люди умирали на улице, застреленные китайцами за кражу риса. Наша история учит, что мы построили цивилизацию из ничего. Поэтому я верю, что мы сделаем это снова.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы ответить, но ее слова заставили меня улыбнуться.
– Мне никогда раньше не приходило в голову, что в Америке нас учат тому, что наши предки – суровые ковбои, полагающиеся только на себя.
– Ковбои ничего не строили, – сказала она.
Я рассмеялся, потому что в ее словах был смысл, и она посмотрела на меня так, словно я был отбившимся от рук ребенком.
Она остановилась и решительно предложила:
– Давайте вернемся в отель. У нас добьемся справедливости для той девочки.
Обогнув отель, мы подошли к блоку служебных комнат со стороны его отдельного внешнего входа.
– Хотелось бы, чтобы мои дети хорошо говорили по-английски, – сказала Юка. – И, когда вырастут, они могли бы общаться, как вы. Если захотите присмотреть за Рёко и Акио, вы бы очень выручили меня.
– Да, с удовольствием.
– Жаль, здесь нет других детей. Им нужны друзья. Им нравилось разговаривать с другими детьми.
Я собирался отпереть заднюю дверь, когда она открылась изнутри, и мы очутились лицом к лицу с Таней.
– Какая неожиданная встреча, – произнесла она, будто мы с Юкой оказались здесь некстати.
– Где ты была? – раздраженно спросил я, может быть, слишком резко. – Мы искали тебя вчера вечером!
– У одного… у Саши ночью был приступ, и Миа попросила посидеть с ним. Сейчас он в порядке, но… что случилось?
– У Аррана был передоз! Он чуть не умер, нам пришлось вломиться в твой кабинет и сделать ему укол наркана.
– Боже, и вы не стали искать меня?
– Здесь около тысячи комнат. Нам что, ходить от двери к двери, пока он умирал?
Она красноречиво посмотрела на меня и вздохнула, будто я был виноват, а передоз Аррана являлся частью какого-то хитроумного заговора с целью причинения ей неудобства. Я заметил, что с собой у нее не было ни лекарств, ни медицинских инструментов, но ничего не сказал.
– Сейчас зайду к нему, – произнесла она. – Извини. Как-то и в голову не пришло, что за одну ночь может быть две неотложки.
Она прошла между нами, застегнула куртку и направилась к главному входу.
– Таня! – крикнул я ей вслед. – Давай я починю замок. Нам пришлось выбить его!
– Сама разберусь!
Я повертел в руках запасной ключ, а Юка сказала:
– Почему она выходила через заднюю дверь?
День шестьдесят четвертый (3)
Большую часть утра, с перерывом на завтрак, мы с Юкой искали королевский люкс, и так до середины второй половины дня. Я воспользовался возможностью задать ей несколько вопросов, а затем она ушла заниматься детьми.
Мы не нашли ни одного номера, который можно было принять за королевский люкс, но это не имело значения. У меня была зацепка. Необъяснимая, почти неуловимая, но она была.
В поисках чемоданов мы по возможности осмотрели служебные комнаты, но никаких признаков их присутствия не обнаружили. Саша отнесся немного враждебно к идее обыска его комнаты, поэтому по большей части мы входили в комнату, осматривали наиболее очевидные места, где могли бы находиться чемоданы, и затем поспешно уходили.
Идея повторить этот процесс в отношении каждого номера в отеле не особо воодушевляла меня, но я знал, что останавливаться нельзя. Подслушанный разговор Дилана и Софии достаточно подтверждал, что я взял правильный след, ну, или хоть какой-то след.
В ресторане София разрешила нам взять две кружки горячей воды, и мы с Юкой разделили пакетик зеленого чая, пока другие люди приходили и уходили со своими обеденными пайками. Скорей всего, это была не она. Я чувствовал это. Но в День первый она могла что-то увидеть, поэтому я все равно попробовал расспросить ее:
– Как вы оказались в отеле?
– Мы бронировали отель в городе, но почему-то наша бронь совпала с бронью других людей, и нашу отменили. Нам заплатили, чтобы мы переехали сюда.
– Значит, изначально вы не собирались останавливаться именно в этом отеле?
– Нет.
Я помолчал, и странное чувство, которое вот уже какое-то время копилось в моей груди, усилилось: нас всех собрала здесь некая огромная неведомая сила.
– Чем вы занимались раньше?
– Работала менеджером проекта в «Америкэн Экспресс». Там я и познакомился с Хару.
– В Японии?
– Нет. – Она внимательно посмотрела на меня. – Во Франкфурте.
– Понятно. Извините. – Я принялся что-то записывать, чтобы отвлечься от неловкой оплошности. – Значит, ваши дети говорят на двух языках?
– Да, они говорят и по-немецки.
– Вы много помните о том дне, когда все случилось?
Она замолчала, обвела чайный пакетик по кругу в своей кружке ровно три раза, затем вынула его и положила на блюдце:
– Мы собрали вещи и отправились к стойке регистрации, где стали ждать указаний. Помните, нам все время говорили подождать.
– Да, помню, по-моему.
– Иногда мне кажется, что моя память ошибается.
– Я понимаю.
Она обхватила кружку, согревая руки:
– Тогда мы решили, что безопаснее не уезжать. Нельзя увозить детей туда, где не было ни самолетов, ни машин, ни любой другой возможности добраться домой. Мы и до сих пор не знаем, есть ли еще Франкфурт. И мы остались.
Я откинулся на спинку кресла и сделал глоток зеленого чая. По ее лицу я понял, что сейчас она приняла решение что-то скрыть от меня.
– И это все, что вы помните?
– Такой день трудно вспоминать.
В этом она была права.
Я просмотрел свои заметки и спросил:
– Может, в какой-то момент вы видели Дилана или Софию?
– Нет.
– А Натана, Мию или Сашу?
– Помню, как Миа и Саша, держа друг друга за руки, смотрели в баре телевизор. – Она указала на бар. – Но Натана не помню.
Я коротко пометил себе поговорить с Натаном, Сашей и Мией, если кто-то из них захочет со мной разговаривать.
– А что-нибудь подозрительное помните? – спросил я. – Может, случилось что-то необычное?
– Кроме бомбежки, ничего. – Она отвела взгляд и допила свой чай. – Ничего необычного.
После обеда, когда мне надоело бродить по почти пустым номерам первого этажа, я решил, что на сегодня хватит и пора навестить Аррана. Мы не разговаривали с той ночи, когда, собственно, и не разговаривали, а только орали. С ним много времени проводит Натан, но мне не хотелось бы, чтобы Арран чувствовал себя в изоляции. Будто передозировка бросила на него тень, став весомой причиной не общаться.
Искушение поменьше общаться с ним было довольно сильным, но, по-моему, по большей части это моя собственная проблема, чем что-либо еще. Попытку покончить жизнь самоубийством следовало рассматривать как крик о помощи. Как взрыв нестерпимой боли. А кому хочется иметь дело с чужой болью, когда едва справляешься со своей?
С другой стороны, к самоубийству могло привести и чувство вины, но мне неловко приписывать Аррану такой мотив, забираясь в дебри рассуждений. По отношению к чему же он должен так сильно чувствовать себя виноватым и в чем, если это вообще имело место?
Я стащил у Софии еще несколько конфет, потом пошел к комнате Аррана и постучал.
Он открыл дверь, и я, чувствуя себя девочкой-скаутом, протянул руку:
– Решил, тебе понравятся.
Ухмыльнувшись, он взял конфеты и кивком пригласил меня зайти.
В комнате стало чище. Или, во всяком случае, все вещи были распиханы по углам. Раньше я не видел у него электрогитару.
– Играешь? – поинтересовался он, проследив мой взгляд.
– Немного. – Я боялся, что он попросит сыграть, но ничего такого не последовало.
– Ни одной заначки не осталось, – произнес он, сидя на кровати и опираясь на гитару, лежащую у него на коленях. – Нат все выгреб. Заставляет экономить даже травку, еще та зараза.
– Я не за этим, просто пришел узнать, как ты. – Я присел на край кровати.
Он пожал плечами:
– Видишь же, все еще здесь.
Мне вдруг подумалось, что он поделился со мной своей личной историей только потому, что уже планировал покончить с собой, но я придержал эту теорию при себе.
Неожиданно я заметил, что смотрю в угол комнаты, думая о спиритической доске и жутком мальчике.
– Прекрати его искать, – рявкнул Арран. – Ты пугаешь меня.
– Извини! – поспешно проговорил я, осознав, что делал это в открытую.
– Я не собираюсь заниматься ничем таким снова, если ты хотел спросить об этом.
– Да нет же! Я просто пришел проведать тебя.
– Измотался немного. Глупое время, чтобы пробовать, если честно. Я знал, в какой-то момент заглянет Нат, ждал, тоже подключится.
– Больно было?
Он посмотрел мне в глаза, явно удивленный моим вопросом.
– Да нет, – произнес он, почти задумчиво, возвращаясь к настройке гитары. – Совсем не больно. Ощущение – как засыпаешь. А вот просыпаться… да, больно.
– Прости. Мы просто… мы не знали, что еще можно сделать.
– Не извиняйся, приятель. – Он потер серые круги под глазами. – На самом деле ты не сделал ничего плохого. Я был бы последней неблагодарной сволочью, если бы вякнул тебе хоть какое дерьмо насчет этого. Ты спас мне жизнь. И Томи тоже, но ее я еще не видел. Что с вами происходит?
Отложив гитару в сторону, он наклонился ко мне и взял конфеты.
– Я вроде расстроил ее, – ответил я.
– Дерьмово, и чем же?
– Ну, обвинил ее в ядерной войне.
Арран пожевал губу.
– М-да. Вот так и живем. Гарантированный повод для расстройства.
Мне отчаянно хотелось поговорить с ней еще раз, но я не решался подойти, а сама Томи не шла на сближение. Она даже на завтрак и ужин не выходила: привыкла есть в своей комнате. Если она когда-нибудь и решит заговорить со мной снова, то только в свое время.
– Видишь ли, я не считаю, что расстроил ее. Я на самом деле расстроил ее, – сказал я, прислонившись к изголовью кровати.
– Да чтоб тебя! – перебил меня Арран. – Конфеты – супер. Где взял?
– А то! У Софии позаимствовал.
– Вот проныра.
– Бонусы, когда приносишь реальную пользу. Она же кормит нас каждый день.
– С ума сойти, сколько людей все еще просто работают.
– Нормально.
Он снова взял в руки гитару как гарантию безопасности:
– Почему ты обвинил Томи в ядерной войне?
– Потому что она… идеологически связана с людьми, которые развязали эту войну.
– Сколько длинных слов! Похоже, она и правда достала, раз тебе не лень говорить «идеологически».
– Гм… что поделаешь, раз так и есть?
– Приятель, где Томи, а где ядерная война? Подумай. Я понимаю, политика – дерьмо, но я ни у кого не видел лозунга «Ядерная война во вторник».
Его тон разозлил меня.
– Но все остальные предвидели такой исход!
– Ничего они не предвидели.
– Ладно, пусть не предвидели, – уступил я.
– Тебе, наверное, стоит извиниться, если хочешь когда-нибудь опять потрахаться.
– Я уже извинился. По-моему, одного извинения здесь недостаточно. – Я непроизвольно бросил взгляд в угол и тут же отвел глаза. – У Тани есть теория, что мы все скорбим, подавляем чувства, как во время горя.
– Очень может быть, если учесть, что большая часть мира мертва.
– Она имеет в виду общество. Нам всем не хватает прежнего образа жизни.
– Нат считает, мне следует поговорить с ней о своих проблемах и все такое. Но она же врач, не психотерапевт. По-моему, это будет неправильно. У нее и так дел хватает.
– Нам всем не помешал бы психотерапевт.
Он кивнул и добавил:
– Приятель, я приму душ, если ты не против. Догоню тебя позже.
– Конечно.
Я встал, чтобы уйти, и в нерешительности помедлил.
– Откуда ты знаешь, что не попытаешься снова? – задал я вопрос, сомневаясь, не зашел ли я за черту.
Он нахмурился, взял несколько аккордов, и струна оборвалась.
– Вот дерьмо!
Пока он чинил гитару, я молчал, не зная, что еще сказать, но в конце концов он ответил:
– Технически я, наверное, какое-то время был мертв. Как я уже сказал, все походило на сон. Я ничего не чувствовал, ничего не видел.
– Вот как?
– То-то и оно. Ничего не видел. Я был мертвым около минуты, и ничего не было. Просто чернота. Я не чувствовал времени, будто это был не я, а просто сидел в темноте. Пустота. И вокруг ничего не было. – По его лицу промелькнуло выражение полнейшего опустошения, но он взял себя в руки, играя со струной. – Я сильно перепугался. И больше не буду пытаться.
Лучше бы я не спрашивал. Я ожидал ответа, основанного на надежде.
– Я почему-то решил, что пора наконец разобраться с этим ублюдком в углу. – И Арран кивнул в сторону ближайшего к окну угла, где у стены стоял футляр от гитары. – Мне всегда казалось, он ждет моей смерти, просто ждет… вот я и подумал, пусть скажет мне, что, блин, происходит…
Впервые он говорил о жутком мальчике как о реальном существе. Я не знал, что сказать.
Арран рассмеялся каким-то своим мыслям и продолжил:
– Так нет же! Его там не было.
– Может, ты собирался переместиться в другое место, – предположил я.
– Вряд ли я куда-нибудь собирался. – Он встал и поискал большое полотенце. – Знаешь, с тех пор как я в отеле, я дважды пытался покончить с собой. Первый раз – в ночь перед концом света, и я проснулся, будто только закрыл глаза, чтобы заснуть. – Он раздраженно покачал головой, набрасывая полотенце на плечи: – Приятель, может, я уже мертвый? Может, это и есть то другое место, и поэтому мне не умереть.
Примерно полчаса назад, как раз перед тем, как я перестал писать и собирался лечь спать, в дверь постучали.
– Кто там? – крикнул я, замерев на стуле.
– Юка.
Я никогда не видел и не слышал ее так поздно. Я встал, открыл дверь и первым делом заметил, что ее волосы распущены. Они были длиннее, чем могли показаться в убранном виде, и она вдруг стала выглядеть намного моложе. И выглядела она прекрасно.
– В тот день еще кое-что произошло, – произнесла она. – Я не сказала вам тогда.
– Хотите войти? – спросил я, гадая, знает ли Хару, где она.
Она покачала головой, оставаясь в шаге-двух от моей двери.
Я ждал, когда она заговорит.
Сделав глубокий вдох, она произнесла, опустив глаза:
– Я потеряла Рёко.
– В смысле?
– Ненадолго, минут на двадцать. Мы находились внизу, ждали указаний. Вокруг было много людей. Рёко вдруг начала плакать. Я одернула ее, велев сесть на пол и замолчать. Когда я снова посмотрела вниз, ее уже не было.
Я чувствовал, еще чуть-чуть – и Юка расплачется.
– Почему вы не рассказали об этом раньше? – спросил я.
– Мне было стыдно. Вы когда-нибудь теряли своих детей?
Я терял, и всякий раз воспоминание об этом случае заставляло меня морщиться и физически вздрагивать. Когда Марион было четыре года, я потерял ее в супермаркете. Сотрудникам магазина пришлось сделать объявление через локальную трансляцию, чтобы я забрал ее. К счастью, ее нашел охранник, а не кто-то другой. Помню, как я бегал между рядами полок, борясь с приступами рвоты, представляя тысячи различных кошмарных сценариев, от ужаса которых холодели и руки и сердце.
Я кивнул.
– Тогда вы знаете, каково это. – Она вздохнула. – Страшнее, чем бомбы. Я искала ее везде. Через некоторое время я снова пошла в наш номер и увидела ее в коридоре. Она пыталась открыть дверь. Перепуганная, она плакала, но в остальном была в порядке.
– Вы знаете, что с ней случилось?
– С ней ничего не случилось. Потерялась, когда убежала после моего резкого замечания.
– Что же ее напугало?
– Ей семь лет. И она потерялась. В тот день все потерялись. – Она посмотрела в сторону лестницы. – Мне пора идти.
Увидев ее лицо в профиль, с волосами, падающими на плечи, я кое-что вспомнил.
– Я видел вас, – сказал я.
– В смысле?
– В тот день я столкнулся с вами.
Моя память вернулась в полном цвете. Я бежал к лестнице, направляясь в свой номер, и столкнулся с женщиной, которая кричала, но не на меня. Я налетел на нее, чуть не сбив с ног, и теперь понял, что это была Юка, с волосами, выбившимися из заколок, падающими на лицо и плечи, и она едва обратила на меня внимание. Наверное, звала Рёко.
– Вы выходили на лестницу и звали Рёко. Я столкнулся с вами.
Она прищурилась:
– Кажется… я помню вас.
Мне вспомнилась Марион, как я нашел ее, стоявшую рядом с охранником. Но она не выглядела испуганной. Похоже, даже не поняла, что потерялась. А вот я плакал, держал ее на руках и плакал прямо в супермаркете, а она в недоумении смотрела на меня.
– Я называл ее Бипс, – произнес я, прислоняясь к дверному косяку. – Дочку мою, Марион… я назвал ее Бип-боп, но чаще просто Бипс.
Затем я плакал, а Юка утешала меня.
