Глава 54

Две розовых полоски. Спустив штаны, Розалита присела на унитаз, наблюдая, как быстро темнеет вторая полоска. Результат теста был однозначен: она беременна…

Однажды Розалита уже паниковала – когда позвонила своему тогдашнему бойфренду и сообщила о задержке. Подсознательно она была уверена, что на самом деле не забеременела, даже когда еще не поднесла тест к свету и не посмотрела, есть ли там хоть какой-то намек на полоску. Ей хотелось видеть реакцию своего бойфренда. И пару дней все выглядело очень зрело и романтично, когда она представляла себе будущую семейную жизнь.

Теперь не было никакой нужды смотреть искоса.

Она поместила тест в полиэтиленовый пакет и плотно закрыла его. На прозрачных стенках повисли бусинки мочи… Розалита была католичкой, но это не единственная причина, по которой ей откажут в аборте. В последующие девять месяцев будущий отец ребенка будет видеть ее растущий живот, ее пополневшее тело. Ей самой не нужно было ничего говорить: он сразу вспомнит, что натворил…

До того вечера он был просто мужчиной со странной белой полосой в волосах, как у скунса, с голубой татуировкой, прикрытой отчасти густыми волосами на руках и отчасти закатанным рукавом рубашки. Этот мужчина носил шелковые галстуки, а в мусорной корзине всегда валялась парочка пустых пачек из-под сигарет. До того вечера ей не нравилось быть невидимой, она терпеть не могла, как мужики смотрят прямо сквозь нее, как будто это какая-то машина или мебель, а не человек, не женщина, которая моет жалюзи, пылесосит ковры и вытряхивает мусорные корзины. После той ночи она никогда больше не чувствовала себя невидимой. Ей очень хотелось вновь обрести способность ей стать. Но зато она всегда чувствовала себя раздетой…

Он работал допоздна, и так почти каждый вечер. Многие из них работали бок о бок, и создавалось ощущение, как будто она и тот мужчина работали по одному и тому же графику. У него в кабинете стоял диван, на котором он спал днем, а потом снова работал и работал. Диван в кабинете! Он вызывал у Розалиты тихое восхищение.

Она постоянно слышала такие слова, как «покупка», «приобретение», «акции», «миллиарды». Она не могла понять, как кто-либо мог спокойно спать – пусть даже на таком офисном диванчике – если он отвечал за то, что стоит больше миллиарда долларов…

Сначала ей нравились приятельские отношения, пусть они даже никогда толком и не разговаривали. Тянулись часы, адвокаты спешили к принтерам и обратно и, уставившись в мониторы, запихивали в рот суши или гамбургеры. И каждый вечер он оставался на работе дольше всех. Так продолжалось дней десять, а то и дольше. Однажды он увидел ее и поднял голову, хрипло пробормотав что-то вроде «как дела». В другой раз Розалита заметила его у панорамного окна, когда он стоял, вглядываясь в темноту, сквозь которую едва проглядывался профиль небоскребов в центре города. Просто стоял и смотрел.

В тот вечер, когда все произошло, в пустых коридорах слышались чьи-то голоса. Приближались они или удалялись, было непонятно. Розалите показалось, что, скорее всего, где-то включен стереопроигрыватель, причем звук был такой громкий, что возникло нестерпимое желание пойти и сделать потише. Но Розалита старалась не обращать внимания и продолжала уборку кабинетов. Ее напарница трудилась на другом конце коридора.

То, что Розалита, по сути, подслушивала, отрицать было нельзя, но это было прежде всего следствием того, что у нее есть уши, вот и всё. Она не могла не слышать спор двух мужчин, – как не смогла бы пропустить ночью лай собаки. В любом случае Розалита мало что поняла из разговора Эймса и другого мужчины, который был, судя по всему, его начальником. Она напрочь забыла бы обо всем – если не к утру, то, возможно, через неделю или две. Она сочувствовала мужчине, который каждый день трудился столько времени, до позднего вечера. И на которого теперь орал его босс. Возможно, в этом и заключалась проблема – сиюминутная жалость к тому мужчине. Поскольку потом Розалита всегда спрашивала себя, что этот мужчина разглядел в тот вечер на ее лице. Она предположила, что, наверное, жалость. Дружеское сочувствие в его голове метастазировало в нечто вульгарное, непристойное. Она предположила, что так произошло потому, что непристойность и подлость уже сидели в нем, плавая в его крови, словно раковые клетки, которые ждут не дождутся, как бы поскорее накинуться на новую жертву. У него была причина. Куда бы все зашло, если б он не заметил, что она за ним наблюдает? Если б не чувствовал кипящее в себе унижение и, ведомый роковым порывом, не пожелал бы сделать свое унижение ее унижением…

Или «Это вопрос на миллион долларов»!

Она слышала такие фразы в телепередачах.

Прошло не меньше пятнадцати минут с тех пор, как начальник удалился, после чего Розалита, опустив голову, вошла в кабинет. Еще через пятнадцать минут она вышла из него, познав разницу между тем, что такое быть невидимой и что такое чувствовать себя невидимой. Вдоль предплечья протянулась белая ссадина, которая постепенно превратилась в красную полоску. Потребовалось еще девять месяцев, чтобы ссадина полностью зарубцевалась…

Между теми двумя моментами времени она наконец запомнила имя на серебристой табличке над кабинетом. Позвонила адвокату, имя которого узнала по телефону горячей линии, потому что Розалита была не из тех, с которыми можно безнаказанно вот так поступить. Она встретилась с генеральным директором компании. Ей сказали, что этот человек – ее мужчина – отвечает за ключевую для компании стратегию приобретений и что если она выступит против него, то акционеры возмутятся и окажут отчаянное сопротивление. Зато ей дали выбор, и появилась возможность получать намного больше, чем раньше.

Восемь лет спустя Розалита хотела денег от этого человека больше, чем его смерти. Он в любом случае умер бы. Она явилась к его жене – чего раньше никогда не делала, – хотя желание так поступить посещало ее неоднократно. Ей хлопнули дверью в лицо, велели уходить и помалкивать. И одну из этих просьб она выполнила…