Божественность интереса

Центральные идеи христианства коренятся в гностической философии, которая, в соответствии с психологическими законами, просто должна была развиваться в то время, когда классические религии выходили из употребления. Это было обнаружено при восприятии символов, вынесенных бессознательным процессом индивидуации, который начинается всегда, если коллективные доминанты человеческой жизни приходят в упадок. Появляется множество людей, одержимых архетипами божественной природы, которые поднимаются на поверхность, чтобы сформировать новые доминанты.

Это состояние одержимости проявляется в том, что одержимые идентифицируют себя с архетипическим содержанием бессознательного, и поскольку они не представляют, что навязанная им роль есть результат нового подражания (которое еще должно быть понято), они воспроизводят его конкретно в своих собственных жизнях, становясь таким образом пророками и реформаторами.

Поскольку архетипическое содержание христианской драмы было способно дать удовлетворительное выражение встревоженному бессознательному многих людей, consensus omnium подняло эту драму до общеобязательной истины – конечно, не актом решения, но иррациональным фактом одержимости, что гораздо эффективнее.

Таким образом, Иисус стал охраняющим образом или амулетом против архетипических сил, которые угрожали овладеть всеми. Была провозглашена благая весть: «Это случилось, но это не случится с вами более, пока вы верите в Иисуса Христа, Сына Божьего!»

Однако это могло случиться и это может случаться с каждым, в ком распалась христианская доминанта. Поэтому всегда были люди, не удовлетворенные доминантами сознательной жизни. Они отправлялись скрытыми и явными путями к уничтожению или спасению, чтобы отыскать прямое соприкосновение с вечными корнями и, следуя соблазнам беспокойной бессознательной психе, очутиться в пустыне, где, подобно Иисусу, они выступают против сына тьмы…

Поэтому один древний алхимик – а он был священником – молился: «Очисти страшную тьму нашего ума, пролей свет на наше сознание!» Автор этой сентенции должен был понимать опыт нигредо, первый этап работы, которая в алхимии ощущалась как «меланхолия» и соответствует столкновению с Тенью в психотерапии.

Когда современная психология встречается с активными архетипами коллективного бессознательного, это представляется просто повторением феноменов, которые часто наблюдались в моменты великого религиозного кризиса, хотя это также могло встречаться у людей, для которых руководящие идеи утратили свое значение. Примером этого является descensus ad inferos, описанное в «Фаусте», который, сознательно или бессознательно, представляет opus alchymicum.

Проблема противоположностей, вызванных Тенью, играет большую – и, пожалуй, решающую – роль в алхимии, поскольку она ведет в крайней фазе работы к объединению противоположностей в архетипическую форму hierosgamos, или «химической свадьбы». Здесь крайние противоположности, мужское и женское (как в китайском Ян и Инь) сливаются в единство, очищенное от всякого противостояния и потому неразрушимое.

Ноябрь 1986 г.

Дорогой папа!

Я обещал, что однажды расскажу о книге, которую пытаюсь написать. За последний месяц я редко к ней возвращался, хотя в некотором смысле она никогда не выходит у меня из головы, и все, что я узнаю, занимаясь другой деятельностью, всегда имеет к ней какое-то отношение. Я временно отложил работу над рукописью и подумал, что этот рассказ поможет упорядочить мои мысли.

Я не совсем понимаю, что движет моим трудом, хотя теперь все гораздо яснее, чем три или четыре года назад, когда это тема буквально сводила меня с ума. В то время я был одержим мыслью о войне, мне часто снились очень жестокие сны о разрушении. Теперь я думаю, что мое отношение к смерти в массовом масштабе было тесно связано с личными переживаниями и что частные размышления о смысле жизни (которые возникали при созерцании смерти) стали более обобщенными и перенеслись на ценности человечества и цели существования в целом.

Карл Юнг предположил, что все личные проблемы имеют отношение к обществу, потому что все мы очень похожи, и что, если обнародовать любое достаточно емкое решение такой проблемы, уменьшится вероятность возникновения ее в будущем у кого-то другого. Именно так человек и общество поддерживают друг друга. Получается, что озабоченность войной и сопутствующей ей смертью миллионов людей привела меня к размышлениям о смысле жизни на личном уровне. Я никогда не считал такие размышления уместными или правдоподобными до того, как близко соприкоснулся с этим вопросом, – и кажется, они все еще граничат с тем, что обычно считается безумием.

Многие утверждают, что причины войны коренятся в политике. Поскольку группы людей сражаются друг с другом и именно группы характеризуют политическую деятельность, это убеждение выглядит вполне обоснованным, и на самом деле оно в какой-то степени истинно. Однако столь же верно и другое: то, чего не хочется найти, хорошо искать там, где его точно не будет. Поэтому современная озабоченность мировой политикой и необходимость делать «благое дело», а не жить ответственно, по-моему, доказывает то, что желание ничего не найти часто превосходит реальные поиски правды. Видишь ли, люди действительно не хотят знать истину, потому что она разрушает то, что воздвигает нехватка веры, и ложное утешение, которое она предлагает. Невозможно одновременно жить в идеальном и действительном мирах. Отказ от фантазии ради реальности зачастую кажется неприемлемым. В основе уклонения от познания отчасти лежит желание избежать ответственности, а также страх перед открывающимися возможностями. По крайней мере, мне так кажется.

Поскольку каждый человек (включая меня) – это продукт своего времени, я искал то, что хотел найти, там, где это было для всех очевидно – в политике, политологии и теориях группового поведения. Несколько лет жизни я потратил на Новую демократическую партию и изучение политологии, пока не узнал, что изучение проблемы сквозь призму социализма (и всех прочих «-измов», если на то пошло) и решение этой проблемы – совсем не одно и то же. В первом случае виноват кто угодно другой – богатые, американцы, белые, правительство, система, – но не вы.

Постепенно я осознал, что глобальные проблемы существуют потому, что все люди на земном шаре думают и действуют так, чтобы они никуда и не исчезали. Если у проблемы есть решение, все, что о ней говорят другие, – неправильно, да и то, что об этом думал я, также было в корне неверно. Нехитрая суть такого рассуждения неумолимо приводит к следующему выводу: чем глубже проблема, тем глубже заблуждение (с моей точки зрения).

Я пришел к убеждению, что само выживание, и не только оно, зависит от решения проблемы войны. Так неужели все, во что я верил, было неправильно? Это не особенно приятное соображение сильно осложнялось пониманием того, что, твердо веря во множество вещей, я не всегда знал, во что именно я верю или почему.

Видишь ли, все мои убеждения обусловливала сама история даже тогда, когда я этого не знал. Именно бессознательное высокомерие заставляло меня утверждать, что я имею хотя бы смутное представление о том, кем или чем я был, что было создано в ходе истории и как это на меня повлияло.

Одно дело не знать ответов и совсем другое – быть не в состоянии рассмотреть сам вопрос.

Мне казалось, что я смогу противостоять страхам, которые овладели моими снами, если смело посмотрю им в лицо. Эта мысль была дарована мне милостью Божьей. Я поверил, что смогу наконец найти то, чего хочу больше всего (если вынесу правду и буду готов следовать за ней, куда бы она ни привела; если решу посвятить жизнь тому, чтобы действовать, руководствуясь своим открытием, что бы оно ни означало, зная, что однажды предпринятая неудачная попытка разрушит мое самоуважение, здравомыслие и желание жить).

Теперь я верю, что этот выбор стоит перед каждым человеком, даже если он о нем не знает или отказывается его признавать; мы делаем выбор, каждый раз принимая решение или совершая поступок.

Все, что я думаю и делаю, обусловливает история – кажется, я это уже говорил. Стараясь понять то, что становится самоочевидным сразу же после осмысления, я пришел к изучению истории как психологического феномена. Видишь ли, если история произвела то, о чем я думаю и чем являюсь, она должна принять во мне некую форму и изнутри определить мою суть. Точно так же я ношу в себе твой образ: воспоминания о том, как ты себя ведешь и чего ожидаешь. В детстве он оказал мощное влияние на мое поведение, ведь даже когда тебя не было рядом, я был вынужден следовать тем же правилам, что и ты (которым я научился через подражание и которые ты внушил мне через похвалу и наказание). А когда я вижу тебя во сне, этот образ во мне даже принимает форму личности.

Каждый человек носит в себе образ родителей, который управляет его поведением, хотя бы отчасти, – с психологической точки зрения это совершенно очевидно.

И все же правила, которым ты следовал – и которым я научился от тебя, – были созданы не тобой: их привили тебе в детстве так же, как ты передал их мне.

Пожалуй, бо́льшая часть того, что я узнал от тебя, не была выражена словами. Законы, по которым ты действовал (и которые я усвоил через наблюдение), скрывались в твоем поведении и затем проникли в мое. Именно так я учился языку – в основном наблюдая и слушая, а порой следуя четким инструкциям. Но можно говорить правильно и все же не знать основных правил грамматики, можно влиять на мир и делать предположения о его природе, не имея четкого представления о ценностях и убеждениях, на которые опираются эти действия и предположения.

Структура языка формировалась в процессе истории и в некотором смысле является его воплощением, как и модель того, что управляет нашими действиями.

Меня ошеломили последствия этой мысли. Я пытался рассматривать историю как единое явление – отчасти как вещь, – чтобы понять, что́ она такое и как влияет на мои мысли и действия. Если ты осознаешь, что у тебя в голове каким-то образом появилась история и ты ничего не знаешь о ее значимости и смысле – почти всегда это именно так, – ты должен осознать, что также ничего не знаешь о самом себе.

В новой книге я пытаюсь объяснить психологическое значение истории – ее смысл. Попутно я открыл ряд интересных вещей:

1. Все культуры, за исключением западной, не имеют истории, основанной на объективных событиях. История альтернативных культур – даже таких высокоразвитых, как индийская, китайская и древнегреческая, – является мифологической: она описывает то, что событие означало с психологической, а не с практической точки зрения.

2. Все культуры, даже самые несопоставимые по своей природе, развиваются в довольно предсказуемых направлениях. Их мифология имеет некоторые постоянные черты (все языки также имеют общую грамматическую структуру, если рассматривать их обобщенно). Пути развития культуры определяются биологически, а правила, по которым происходит этот процесс, возникают как следствие психологического выражения нейрофизиологических структур. (Этот тезис труднее всего доказать, но у меня появилось несколько веских доводов в его пользу, и по мере того, как я изучаю нейроанатомию и нейропсихологию, они становятся более ясными).

3. Мифологические толкования истории, как и библейские, не менее истинны, чем привычные нам опытно-научные обоснования, но причины их истинности различаются. Западные историки описывают (или думают, что описывают) то, что произошло. Традиции мифологии и религии раскрывают значение того, что произошло (и если то, что происходит, не имеет значения, на него не стоит обращать внимание).

Я не могу объяснить в одном письме все, что планирую сделать. В этой книге я хочу описать несколько направлений развития истории и то, как они влияют на поведение человека, – то же самое я попытался сделать в этом письме. Что еще более важно, я надеюсь раскрыть не только причины возникновения проблемы (с точки зрения истории), но и область, в которой следует искать ее возможное решение, а также то, каким оно может быть. Я хочу все описать так, чтобы мои выводы можно было применять на практике.

Если хочешь узнать больше (я не всегда могу догадаться, интересна тема или нет), я все расскажу тебе позже. Папа, мне кажется, я нащупал то, о чем никто не имеет ни малейшего представления, и я не уверен, что смогу как следует все объяснить. Эта область настолько широка, что я могу видеть лишь отдельные ее части, к тому же изложить мои догадки в письменном виде очень непросто. Дело в том, что бо́льшая часть знаний, которые я пытаюсь сформулировать логически с помощью слов, передавалась из поколения в поколение с помощью искусства, музыки, религии и традиции, а не путем рационального объяснения. Все это похоже на перевод на другой язык, хотя это не просто чужой язык, а совершенно новый способ переживания.

Я рад, что у вас с мамой все хорошо. Спасибо, что заполнили мои налоговые декларации.

Джордан

Прошло почти пятнадцать лет с тех пор, как я впервые постиг суть парадокса, лежащего в основе стремления человека ко злу: люди хотят быть частью группы, потому что отождествление с ней в буквальном смысле защищает их от ужасных сил неизвестного. Именно по этой причине каждый человек, который не стал декадентом, будет стремиться защитить свою физическую и психологическую территорию. Это автоматически вызывает ненависть к другим и неизбежно провоцирует конфликт – но наша технологическая мощь слишком велика, чтобы развязывать войну. Однако позволить другому победить или даже продолжить жить на его условиях – значит попасть в подчинение, разрушить защитную структуру и столкнуться с худшими страхами. Смысл этого можно выразить во фразе «будь проклят, если сделаешь это – и будь проклят, если этого не сделаешь». Системы верований регулируют эмоции, но их противостояние неизбежно.

Формулировка и осмысление этого ужасного парадокса опустошили меня. Я всегда был убежден, что достаточное понимание проблемы – любой проблемы – приводит к ее решению. Однако, обладая, казалось бы, не просто достаточным, а полным пониманием, я оказался в ловушке между Сциллой и Харибдой. Я не усматривал никакой альтернативы тому, чтобы иметь систему верований или не иметь ее, и не видел ничего, кроме недостатков обеих позиций. Это действительно потрясло мои убеждения.

В результате я обратился к своим снам, действуя по подсказке Юнга, который предположил, что они могут содержать информацию, если сведений из других источников недостаточно. Так я уже узнал очень многое, что мне – ха-ха! – и не снились. Но мои ночные виде́ния иссякли как раз тогда, когда я больше всего в них нуждался. Никакой информации не поступало, я находился в некоем стазисе.

Мне было очень больно. Несколько лет я напряженно работал и размышлял, пытаясь понять, что побуждает людей совершать худшие из человеческих поступков. Я искренне считал, что делаю все самое лучшее в меру возможностей, несмотря на существенное вмешательство в мою личную и профессиональную жизнь. Я решил посвятить себя проблеме зла – развитию его истинного понимания в надежде найти какие-то средства борьбы с ним, – но мои поиски зашли в тупик. Это казалось неразумным. Я искренне верил, что заслуживаю лучшего.

А потом однажды ночью мои сны вернулись, словно отыгрываясь за все. Я увидел ужасный, реалистичный кошмар, по силе похожий на сны о разрушении, с которых начались мои поиски несколько лет назад.

Мне снилось, что я живу в двухэтажном доме. Я сильно напился, поднялся на чердак, заснул и увидел один сон, вложенный в другой.

Меня поймала в ловушку гигантская люстра, находившаяся прямо под куполом огромного темного собора. Она висела метрах в пятидесяти ниже точки соединения с куполом и все равно была так высоко над землей, что люди внизу были похожи на муравьев. Эти люди охраняли собор и, кажется, злились на меня за то, что я был там, где был. Я же не чувствовал себя виноватым, потому что оказался там не по своей воле – я просто как-то попал туда и хотел уйти.

Я понял, что сплю, встряхнулся и поворочался, устраиваясь поудобнее. Когда я «проснулся», то все еще находился в подвешенном положении на том же самом месте. Я пытался отрицать это, снова засыпая, рассуждая, что лучше видеть сны о ловушке, чем оказаться в ней. Однако я не мог вернуться в прежнее бессознательное состояние и мучительно бодрствовал.

Затем меня спустила на землю некая сила, природу которой невозможно вспомнить. Люди в соборе протестовали против моего присутствия, но это не беспокоило меня. Я хотел лишь попасть домой, где все было так знакомо, и снова заснуть.

Вернувшись, я вошел в маленькую комнату без окон – кажется, это была котельная, – расположенную в центре первого этажа. Она была окружена другими комнатами и не имела связи с внешним миром. Там стояла маленькая односпальная кровать, очень похожая на ту, в которой я действительно сплю. Я забрался в нее и попытался заснуть, но тут налетел странный ветер, и я начал растворяться, не сомневаясь, что он перенесет меня обратно к люстре в центре собора. Я попытался бороться с ветром, но обнаружил, что практически парализован судорогой. Я отчаянно пытался позвать на помощь и проснулся – по крайней мере частично.

Окна за кроватью в моей настоящей комнате были широко распахнуты, в них врывался ветер. Я поспешно закрыл их и обернулся. Я уже не спал, но передо мной возвышалась огромная двойная дверь, как в готическом соборе, отделявшая спальню от смежной комнаты. Я встряхнулся, и видение исчезло. Ужас, который я испытывал, отступал гораздо медленнее.

Я вспомнил, что в тот день прочел много евангелий из Нового Завета, что могло бы объяснить первоначальное упоминание о запоях (так сказать, о поглощении духа). Сразу же после пробуждения я сформулировал неприемлемое по сути толкование сновидения. Я знал, что слово «дух» произошло от греческого слова pneuma, которое использовалось для обозначения духа, носившегося над водой в Книге Бытия, или дыхания, которое Бог вдохнул в adamah – материю, – чтобы сотворить человека.

Во сне я оказался в центре собора и не мог убежать. Собор – это священное пространство, спроектированное в виде креста и предназначенное для сдерживания сил хаоса. Центральная точка собора одновременно символизирует место, где был распят Христос, и центр Вселенной. Все силы, воплощенные в моем сне, сговорились поместить меня туда и заставить бодрствовать, несмотря на мое отчаянное сопротивление. В тот период я не мог принять значения этого сна (не мог в него поверить), и мне потребовалось много времени, чтобы усвоить его смысл:

«Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» (Ин. 14:12).

Эпиграф взят из четырнадцатой главы [Евангелия] от Иоанна, в которой Христос учит, что каждый, кто видит его, видит Отца. Он в Отце, а Отец – в нем. Ученики – в нем, а он – в учениках, злее того, им будет послан Святой Дух в качестве Утешителя, они сделают больше, чем сделает он. В этой четырнадцатой главе поднимается вопрос, который будет громко звучать в течении всех последующих веков: проблема Святого Духа, который останется, когда уйдет Христос, и который активизирует толкование божественного и человеческого до такой степени, чтобы мы справедливо можем говорить о «христосификации» учеников…

Нетрудно догадаться, что происходит, когда из четырнадцатой главы Евангелия от Иоанна делается логический вывод: opus Christi передается индивиду. В результате он становится носителем тайны, и это развитие было бессознательно предвосхищено в алхимии, которая несла на себе явные признаки превращения в религию Святого Духа и Sapeintia Dei.

Мифы о происхождении обычно изображают первоначальное райское состояние как источник всего сущего. Эта идиллия, нарушенная из-за грехопадения, также служит целью, к которой движется история. Предания о грехопадении описывают приход неконтролируемой тревоги как следствие травматичного развития человеческого сознания – как результат обретенного познания уязвимости и смертности, отказаться от которого невозможно. Соответственно, возрождение рая зависит от того, будем ли мы правильно себя вести, пытаясь достичь значимой цели, то есть от установления определенного способа искупления:

Старая английская легенда рассказывает, что Сет видел в Эдемском саду. Посреди рая возвышался сверкающий фонтан, из которого текли четыре струи, орошавшие весь мир. Над фонтаном раскинулось огромное дерево с множеством ветвей и сучьев, но оно казалось старым и больным, так как на нем не было ни коры, ни листьев. Сет знал, что его родители вкусили плодов этого дерева, и потому оно теперь стояло голым. Присмотревшись, Сет увидел, что вокруг ствола обвился змей без кожи. Это он убедил Еву попробовать запретный плод. Еще раз взглянув на рай, Сет увидел, что дерево сильно изменилось. Оно покрылось корой и листьями, а в его кроне лежал новорожденный младенец, завернутый в пеленки, и оплакивал грех Адама. Это был Христос, второй Адам. На рисунках, изображающих генеалогию Христа, он находится на вершине дерева, которое растет из тела Адама.

Рис. 67. Возвращение мистического Яблока [Христа] на Дерево познания

Рис. 68. Вечное возвращение Бодхисаттвы

Дерево, то есть ось мира – axis mundi, не имеет ни коры, ни листьев, потому что оно смертельно поражено грехом. Рождение первого плода – самореференции – повергло его в шок и истощило ресурсы. Его второй плод, связанный с возрождением к славной жизни и здоровью, – Спаситель, герой, избавляющий человечество от последствий грехопадения, божественная личность, чей жизненный путь ведет обратно в Рай. Эта история образно (она никогда не выходила за рамки образа) представлена на рисунке 67. Похожие образы спасения и искупления существуют и на Востоке. Для Гаутамы страдание и разочарование являются (необходимыми) предпосылками зрелого просветления (имя Будды – Сиддхартха – буквально означает «достигнутая цель»). «Просветленный», чей образ жизни превосходит страдания мира, является вечным духом (то есть вечно повторяющимся духом), несмотря на историческое воплощение в образе Будды. На рисунке 68 изображен этот дух, вечно господствующий над человечеством и Великой и Ужасной Матерью. Бодхисаттва, центральный персонаж картины, является восточным эквивалентом Христа (или, возможно, образом Параклита или Святого Духа). Создатель этого произведения наложил изображение Бодхисаттвы на небесный туннель, окруженный преобразующим огнем. Эта воронка добавляет временно́е измерение к пространственным, представленным на изображении, и позволяет показать постоянное возвращение во времени героического духа. Христианские мыслители также приписывали Христу доисторическую (и вечную) реальность, несмотря на его историческую природу, и рассуждали о духе истины, оставленном Христом после смерти.

Мифы о грехопадении и искуплении показывают возникновение у человека неудовлетворенности нынешними условиями – какими бы комфортными они ни были – и желания двигаться к лучшему будущему. Такие предания описывают в формате повествования мышление людей, независимо от конкретного времени или места их существования. Самые сложные циклические мифы изображают совершенствование сознания как причину возникающего беспокойства и одновременно качественно преобразованное сознание как лекарство от этого беспокойства (то есть они более глубоко изображают участие в акте качественного преобразования сознания как лекарство от беспокойства).

Главная определяющая закономерность абстрактного мышления и поведения человека состоит в стремлении к скрытому или явному идеалу, работе над его достижением, неудовлетворенности результатом и появлении нового идеала, вновь запускающего этот цикл. Самая простая, повседневная человеческая деятельность, неизменно направленная на достижение цели, непременно основывается на сознательном или связанном традицией принятии иерархии ценностей, определяющей желанное будущее в положительном сравнении с неполноценным настоящим. Жить с человеческой точки зрения – значит действовать, опираясь на то, что ценится, чего хотят другие и что должно быть, и сохранять необходимое невежество, чтобы вера в такую ценность процветала. Крах веры в иерархию ценностей – или, что более опасно, в саму идею такой иерархии – приводит к тяжелой депрессии, душевному хаосу и возрождению переживаний о конечности существования.

Миф об изгнании из рая описывает развитие самосознания человека как великую трагедию – крупнейшую из всех мыслимых аномалий – как событие, навсегда изменившее структуру Вселенной и обрекшее человечество на страдания и смерть. Но именно это падение позволило нам исполнять искупительную роль героя и творца культуры и открыло завесу над драмой человеческой истории. Вопрос о том, стоило ли сохранить бессознательность, больше не заслуживает внимания. Этот путь, кажется, не приносит особых плодов тем, кто идет по нему сейчас. Первородный грех Адама запятнал всех, и дороги назад нет.

На протяжении большей части нашей истории – после грехопадения, если можно так выразиться, – человек не покидал надежных границ религиозных представлений, которые придавали смысл трагедии существования. Многие современные мыслители, включая Фрейда, считали их защитным барьером воображения, который укрывает нас от жизненных тревог, порожденных осознанием смертности. Однако провести границу между фантазией и реальностью не так-то просто. Конечно, можно добровольно исчезнуть в тумане заблуждений и уйти в удобное отрицание из слишком ужасного и невыносимого мира. Однако игра воображения не всегда равноценна безумию или возвращению к более ранним стадиям развития. Воображение и фантазия позволяют каждому из нас соприкасаться с неизвестным, ведь с ним нужно сначала столкнуться и лишь затем осмыслить. Следовательно, фантазия, помогающая обратить внимание на новизну, не является иллюзией. Напротив, это первая стадия понимания, которая в конечном счете приводит к эволюции детального, эмпирического знания, передаваемого в обществе. Она помогает создать как реальный, так и иллюзорный мир. Все зависит от того, кто ее использует и с какой целью он это делает.

Донаучный человек воспринимал неизвестное как ужасную и добрую амбивалентную мать, он не предавался детским фантазиям, а применял то, что знал, к незнакомым явлениям, которые нельзя было игнорировать. Первые попытки описать нечто незнакомое не могут быть ошибочными оттого, что они не опирались на практический опыт. Люди изначально не мыслили эмпирически, но это не значит, что они были лжецами и предавались самообману. Также верно, что поклонение герою не обязательно провоцирует уход от реальности. Вполне возможно, что человек искренне желает встретиться лицом к лицу с неизвестным, он готов строить свою жизнь по образцу героических усилий и таким образом продолжать творить.

Великие мифы христианства – вообще великие мифы прошлого – больше не говорят с большинством западных людей, которые считают себя образованными. С материальной, опытно-научной точки зрения мифологический взгляд на историю не может быть реальным. Тем не менее западная этика, в том числе документально закрепленная в праве, основывается на мифологическом мировоззрении, которое недвусмысленно наделяет человека божественной природой. Таким образом, современные люди находятся в уникальном положении: они больше не верят в принципы, на которых основываются все их поступки. Это можно считать вторым грехопадением, поскольку разрушение мифологического барьера вновь открыло нашему взору главную трагедию существования.

Однако христианскому мировоззрению нанесла ущерб не погоня за эмпирической истиной, а смешение фактов, опирающихся на непосредственное наблюдение, с нравственными убеждениями – в ущерб последним. Эта путаница привела к тому, что можно было бы назвать вторичной выгодой, которая во многом помогла упрочить такое положение дел. Речь идет об отказе от абсолютной личной ответственности, которую налагает на человека его божественная природа. Такая ответственность предполагает принятие испытаний и невзгод ради сохранения самобытности и уважение к индивидуальности других. При отсутствии определенности и строгой дисциплины в самых незначительных ситуациях это требует мужества.

Отрицание нравственной истины позволяет обосновать и оправдать трусливое потворство своим желаниям, ведущее к разложению и распаду. Это заманчивое состояние побуждает ко лжи, которая прежде всего угрожает отдельным людям и отношениям между ними. Ложь основана на предположении, что личная трагедия невыносима и сам человеческий опыт есть зло. Мы умалчиваем правду, потому что боимся, – и наибольшую опасность представляет даже не обман других, а ложь самому себе. Это главная причина психологической болезни, отрицания и подавления человека и общества. Самая опасная ложь заключается в отрицании личной ответственности и божественной природы людей.

Мысль о божественности человека, развивавшаяся в течение тысячелетий, до сих пор находится под постоянной угрозой прямого нападения и вызывает отчаянное противодействие. Она основана на осознании того, что мы являемся средоточием опыта, из которого черпаем все представления о реальности. Поэтому проще всего предположить, что сама реальность – это постепенно раскрывающийся опыт существования. Более того, именно субъективные, а не объективные характеристики личности имеют божественную природу. Если смотреть объективно, люди – это животные, которые укладываются в общие представления конкретного периода времени и эксплуатируют его возможности. С мифологической точки зрения каждый человек уникален – это особая вселенная, полная индивидуальных переживаний. Нам даровано умение создавать что-то новое, участвовать в самом акте творения. Именно способность к творческому действию делает трагические условия жизни вполне терпимыми и сносными, то есть удивительными и чудесными.

Рай детства есть абсолютное осмысленное погружение в жизнь – подлинное проявление личного интереса, который сопровождает искреннее исследование чего-то нового в определенном направлении и с комфортной скоростью. Неизвестное в благотворном обличье является основой интереса, источником значимости. Вспомогательная роль культуры заключается в расширении арсенала возможностей при соприкосновении с непознанным. Это дисциплинирует человека и расширяет диапазон его способностей. В детстве культуру олицетворяют родители, под защитой которых ребенок исследует мир. Впоследствии начинается формирование внутренней культуры – у человека складываются представления о безопасности, он обретает веру и устанавливает личные цели. Принятие этой вторичной защитной структуры кардинально расширяет и создает новые индивидуальные возможности.

Дракон ограничивает преследование личных интересов. В мифологическом мире борьба с драконом представляет собой героическую битву против сил, пожирающих волю и надежду. Стойкая вера в индивидуальный опыт приближает столкновение с драконом, во время которого проявляется великая сила духа. Герой добровольно вступает в это противостояние, а лжец делает вид, что ни ему, ни другим не грозит страшная опасность, или отрекается от жизненно важных интересов и отвергает возможность дальнейшего развития.

Интерес – это смысл. Смысл – это проявление божественного пути индивидуальной адаптации. Ложь – это отказ от личных интересов, рождающих смысл и раскрывающих божественную природу, ради безопасности и защищенности. Это принесение в жертву личности, чтобы умилостивить Великую Мать и Великого Отца.

Ложь есть утверждение страха – «этого не может быть, этого не было». Она постепенно ослабляет человека, который остался один против мира и не ищет нового знания. Такое бессмысленное существование накладывает смертное ограничение, заставляет подчиниться боли и страданию, убеждает, что помощи ждать неоткуда. Жизнь без смысла – это трагедия без надежды на спасение.

Не в силах терпеть боль и разочарование, человек всеми силами стремится избавиться от них и принимает демонические способы адаптации. Он начинает мстить существованию, ставшему невыносимым из-за гордыни.

Усваивая накопленные культурой знания, мы вновь обретаем интерес, – и начинается возрождение. Оно перемещает нас на границу между известным и неизвестным и тем самым расширяет область приспособления к окружающему миру. Именно так Бог действует через человека в современном мире, раздвигая границы истории.

Самосознание означает принятие собственной уязвимости. Процесс его формирования может разрушить веру в ценность личности. То есть в ходе развития человек может пожертвовать индивидуальным опытом, потому что его стремления провоцируют конфликт в обществе или обнажают его собственные изъяны. Однако изменения могут произойти только через противостояние, поэтому следует признать слабость, прежде чем она превратится в силу. Принести себя в жертву – значит отказаться от применения или преумножения личной силы и признать, что мир не развивается сам по себе.

Если существование бессмысленно, человек презирает свои слабости и ненавидит жизнь, которая их порождает. Это проявляется в абсолютном отождествлении с разрушительной силой, в ее мифологических, исторических и биологических формах, в стремлении к полному уничтожению бытия. Мы начинаем отравлять все, к чему прикасаемся, порождаем ненужные страдания перед лицом неизбежных мук, обращаем своих собратьев против самих себя и устраиваем ад на земле лишь для того, чтобы отомстить Богу и его творению.

Высшая цель человека состоит в том, чтобы, несмотря на ограничения, стремиться познать смысл – расширять области света, духовные качества. Важные события находятся на границе между порядком и хаосом. Погоня за смыслом постепенно сталкивает нас с необычными явлениями, позволяя развивать силу и способности приспосабливаться к ситуации в соответствии со значимостью предпринимаемых действий. Именно во время контакта с неизвестным возрастает могущество человека, сначала в индивидуальном, а затем и в историческом контексте. Смысл – это субъективный опыт, связанный с неизбежным контактом с новизной. Великие религиозные мифы утверждают, что постоянное стремление к познанию, принятое добровольно и без самообмана, приводит к открытию отождествления человека с Богом. Это помогает людям стойко переносить трагедии существования. Отвержение от смысла, напротив, указывает на наши смертные слабости, заставляет ненавидеть жизнь и стремиться к ее уничтожению.

Смысл – это самое глубокое проявление инстинкта. Человека привлекает непознанное, и он способен его исследовать. Субъективное чувство смысла – это инстинкт, управляющий скоростью контакта с неизвестным. Если нового и необычного слишком много, изменения превращаются в хаос, если слишком мало – начинаются застой и вырождение. Разумный баланс порождает сильную личность. Она уверенно противостоит тяготам жизни, знает, как обращаться с природой и вести себя в обществе и все больше приближается к героическому идеалу. Все люди уникальны, они находят смысл в разных занятиях, если мужественно отстаивают свою индивидуальность. Многообразие личности, превращенное в знание, которое передается в обществе, меняет лицо самой истории и с каждым поколением все дальше уводит нас в неизвестность.

Социальные и биологические условия определяют границы существования человека. Верность интересу предоставляет нам средства, помогающие выйти из этих границ, не нарушая условий. Смысл – это инстинкт, который делает возможной саму жизнь. Отвергая свою индивидуальность, мы теряем спасительную силу. Утверждение о том, что смысла не существует или что он не важен, – это великая ложь. Отрицание смысла неизбежно порождает ненависть к жизни и желание ее уничтожить.

Выпусти на волю то, что внутри тебя, – и обретешь спасение.

Не души того, что внутри тебя, – это верная гибель.

Мудрость группы может стать посредником между детской зависимостью и ответственностью взрослого. При таких условиях прошлое находится на службе у настоящего. Если общество основано на вере в верховенство и божественность человека, личный интерес процветает и превращается в силу, противостоящую тирании культуры и атакам природы. Отрицание смысла, напротив, приводит к абсолютному отождествлению с группой, вырождению личности и упадку. Испорченный и деспотичный человек оказывается отчаянно-слабым перед лицом угрозы нашествия великого материнского моря хаоса. Он начинает ненавидеть жизнь и сеет разруху в собственной душе и окружающем мире. Главным героем драматической трагедии о разложении становится ложь:

Это тайные слова, которые сказал Иисус живой и которые записал Дидим Иуда Фома.

И он сказал: тот, кто обретает истолкование этих слов, не вкусит смерти.

Иисус сказал: пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет, и, когда он найдет, он будет потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем.

Иисус сказал: если те, которые ведут вас, говорят вам: смотрите, царствие в небе! – тогда птицы небесные опередят вас. Если они говорят вам, что оно – в море, тогда рыбы опередят вас. Но царствие внутри вас и вне вас.

Когда вы познаете себя, тогда вы будете познаны и вы узнаете, что вы – дети Отца живого. Если же вы не познаете себя, тогда вы в бедности и вы – бедность.

Иисус сказал: старый человек в его дни не замедлит спросить малого ребенка семи дней о месте жизни, и он будет жить. Ибо много первых будут последними, и они станут одним.

Иисус сказал: познай то, что (или того, кто) перед Лицом твоим, и то, что скрыто (или тот, кто скрыт) от тебя, – откроется тебе. Ибо нет ничего тайного, что не будет явным.

Ученики его спросили его; они сказали ему: хочешь ли ты, чтобы мы постились, и как нам молиться, давать милостыню и воздерживаться в пище?

Иисус сказал: не лгите, и то, что вы ненавидите, не делайте этого. Ибо все открыто перед небом. Ибо нет ничего тайного, что не будет явным, и нет ничего сокровенного, что осталось бы нераскрытым.