36

Сеньон склонился над раковиной, плеснул себе в лицо холодной водой и принялся наблюдать в зеркале, как по щекам cтекают капли. Глаза у него были красные. Тяжелая ночь.

Летиция его замучила.

После нападения на казарму жена умоляла его уйти из жандармерии. Бросить все и уехать на юг, к солнцу. «И кем я буду работать? – спросил он. – Охранником в супермаркете? Или в ювелирном магазине? И в конце концов погибну от пули недоноска, который вообразит себя Робертом Де Ниро в гангстерском фильме? Ты правда хочешь, чтобы я бросил всю свою здешнюю жизнь, карьеру, то, что я люблю делать больше всего на свете?..»

Они уже вели этот разговор полугодом раньше, когда Летиция оказалась в том жутком автобусе. На этот раз Сеньону казалось, что она слишком драматизирует.

Он ударился об угол настенной аптечки и про себя обругал последними словами ванную комнату, где его огромному телу явно не хватало места.

Летиция ждала его в коридоре, держа в руках пеструю сероватую толстовку с крупной надписью: «ПЛОХОЙ ПАРЕНЬ».

– Держи. Та, что на тебе, не подходит к штанам.

Она хотела помириться. Сеньон знал ее лучше, чем кто бы то ни было; так она пыталась сказать: «Смотри, я подошла к тебе, я забочусь о тебе, так что не сердись и сделай над собой усилие» или что-то еще более длинное и запутанное. Летиция никогда ничего не делала наспех – уж точно не тогда, когда речь шла о примирении.

– Я думал, красный с зеленым – хорошее сочетание, – признался Сеньон тоном, который сам счел крайне нежным.

Летиция покачала головой:

– Ты прав. Оставайся следователем, занимайся тем, что даст тебе блистать.

Они молча смотрели друг на друга в полутьме коридора. Сеньон провел по ее лицу своей широкой ладонью. Она притянула его к себе.

Он очень любил жену и всем сердцем надеялся, что она не станет и дальше уговаривать его бросить работу. Он знал, что в конце концов сделает что угодно, лишь бы сохранить их счастье.

Сеньон пришел на работу последним: так часто случалось с тех пор, как он решил раз в два дня отвозить близнецов в школу. Точнее, он думал, что придет последним, пока не заметил, что Лудивина в кабинете отсутствует.

– Лулунатора еще нет? – удивился он.

Это прозвище – смесь ее уменьшительного имени и Терминатора – они с Гильемом часто использовали в ее отсутствие. Сама Лудивина его терпеть не могла, полагая, что оно представляет ее в неверном свете, и умоляла коллег придумать что-то другое, хоть чуточку более женственное.

– Не-а. Мыши в пляс… – бросил Гильем. Он что-то искал в интернете, держа в руке свою электронную сигарету.

– Ты уже перебрал все свои дела?

– Нет, я мысленно готовлюсь к следующим десяти часам. Но я более или менее закончил.

– Сколько у тебя сейчас?

– Человек десять, и все примерно подходят. По крайней мере, на момент совершения первого убийства все жили в парижском регионе, в Вексене или в Эре. То есть не на другом конце страны. А у тебя?

– Примерно столько же. Двенадцать-тринадцать, но я еще не закончил.

Сеньон взглянул на стол Лудивины и отметил, что его коллега отобрала всего восемь человек, но стопка дел, которые ей еще предстояло разобрать, оставалась довольно высокой. Лудивина продвигалась очень медленно: боялась упустить что-нибудь важное.

Четверть часа спустя в дверях показался Марк Таллек. Он растерянно оглядел временный кабинет.

– Вас нелегко найти, – сказал он и бросил Сеньону пакет с круассанами, который тот поймал на лету.

– Мы вернемся обратно сегодня днем, – сообщил ему Гильем, протянув руку к пакету. – Спасибо, это так мило.

– Все остальные в казарме, составляют отчет, – добавил Сеньон.

Марк выглядел ужасно. Под красными глазами обозначились черные круги, а легкая небритость теперь скорее напоминала небрежно остриженную бороду.

– Я решил вас задобрить, извиниться за то, что до сих пор ничего вам не сообщил. Я сейчас заехал домой, принял душ и переоделся впервые с субботнего утра. Лудивина в казарме?

– Еще не приехала.

– Она не отвечает на звонки. Обижается?

Сеньон покачал головой.

– Может, у нее будильник сломался. До чего вы докопались в Леваллуа?

– Все сильно злятся и мало говорят. Зато нам удалось кое-что собрать с пары мобильных и компьютеров. Пока мы сумели связать с Каримом троих – мелкое хулиганье, не слишком умные. Они околачивались поблизости от Фиссума, все указывает на то, что они подумывали перейти черту.

– Стать радикалами?

– Это они уже сделали. Нет, я имею в виду, что они собирались действовать. Они искали информацию о том, как изготовить бомбу.

– И вы про них раньше не знали? – удивился Гильем.

– Нет, мы за ними присматривали из-за их связи с Фиссумом. Они входили в его окружение и потому за ними все время следили. Похоже, нам повезло, что Карим решил действовать в одиночку.

– Он что, не посвятил их в свои планы? – поинтересовался Сеньон.

– Вероятнее всего. Из всех них он был самым вспыльчивым и самым большим параноиком, но к тому же самым решительным. Он не смог пережить гибель своего драгоценного имама и обвинил государство в том, что это оно его убило. Судя по тому, что нам удалось узнать на сегодняшний день, он единственный имел оружие. Он стащил автомат у старшего брата, а тот замешан в торговле наркотиками в квартале Аржантей.

– То есть вы взяли всю организацию? И мы… в безопасности? – спросил Сеньон, думая о жене.

Марк поджал губы, озабоченно оглядел Сеньона, затем Гильема.

– Те парни полные придурки, – в конце концов выдавил он.

– Придурки, которые могли перебить кучу народа, – ответил Гильем, набивший рот круассаном.

– Да, но есть и кое-что странное. Мы перехватили эсэмэс-переписку. Фиссум с ними явно играл. Он вел с ними крайне радикальные разговоры, как с настоящими ваххабитами, но в то же время твердил им, чтобы они ничего не делали, чтобы вели себя незаметно.

– Кнут и пряник. Разве это не лучшая тактика манипулирования?

– Нет, тут что-то другое. Судя по тому, что нам удалось обнаружить, их присутствие чуть ли не смущало Фиссума. Тот, кто стоит во главе их группки, даже уговаривал остальных не рассказывать имаму об их планах, чтобы Фиссум не попытался их разубедить.

– Но ведь Фиссум был идеологом, организатором? – вспомнил Сеньон. – Может, он ждал, когда представится подходящий момент, когда появится достойная цель? А они казались ему бешеными псами… которых он не мог удержать.

Марк развел руками в знак неуверенности.

– Это нам и предстоит узнать. Ладно. Скажите Лудивине, что я заходил, и передайте привет от меня. Я возвращаюсь в чистилище.

– Таллек! – позвал его Сеньон, когда он уже был в дверях. – Как вы думаете, будут еще нападения?

Марк сделал глубокий вдох, вздернул брови.

– Мы взяли не всех, в этом я уверен. Фиссум не был истинным центром всего, а дурачки, которые сидят у нас, – точно не подходящие для него исполнители, их уровень недотягивает до уровня имама. Есть еще что-то, но я не понимаю, что именно, и от этого мне не по себе. Я уверен, что убийца, которого вы ищете, каким-то образом связывает эти фрагменты воедино, что он сможет нам объяснить, как на самом деле обстоят дела.

С этими словами он вышел из кабинета.

Но спустя пятнадцать минут его имя высветилось на экране мобильного телефона Сеньона.

– Она не отвечает на звонки, ее нет дома, – сообщил Таллек. – У нее всегда распахнута калитка в сад?

Застигнутый врасплох серьезностью Марка, Сеньон пробурчал:

– Мм… Не знаю. Вы уверены, что ее нет внутри?

– Я обошел дом, тут никого.

У Сеньона часто забилось сердце. От природы он был крайне спокойным, не любил воображать невесть что, но события последних четырех дней довели до легкой паранойи и его, и всех коллег. Он заметался, не зная, что сделать, что сказать, пока инстинкт не подсказал ему самые верные слова:

– Ясно, оставайтесь там, я еду.