34

Джинн умел показать, что он незаменим.

Незаменимых людей не бывает. Таким был только Джинн.

Две женщины, которых он любил больше всего на свете, умерли. Два ориентира, единственные ниточки, связывавшие его с другими людьми, с любовью. Но они оборвались, и Джинна уже ничто не могло удержать. Ничто не казалось ему слишком суровым, слишком безжалостным, слишком зверским. Ведь в глубине души он знал, что, если смерть – даже внезапная, даже самая жестокая – забирает человека, значит, так решил Бог. Таков план Господа, недоступный пониманию человека. Люди должны доверять Богу, не сомневаться в нем и каждый день делать тот или иной выбор, помня, что в конце концов случится лишь то, что действительно угодно Всевышнему.

Иншааллах.

Его вера, поначалу лишь тлевшая угольком, медленно, постепенно укреплялась. Она помогла ему преодолеть полный отчаяния отрезок его земного пути. Он никак не мог принять невыносимое, несправедливое, принять произвол судьбы: ему было слишком больно. Но когда он думал, что его ласковая мать и Нура умерли потому, что так решил Бог, то мог с этим смириться. С трудом, но все-таки мог. Это означало, что хаос все же не правит вечностью. Что во всем есть смысл, пусть даже и недоступный глупому человеку. И что однажды Джинн вновь встретится с ними, его приведет к ним любовь Бога.

Он не был одним из тех радикалов, которых сам считал недостойными общения экстремистами. Он попросту верил со страстью человека, озаренного внутренним светом. Он не обладал познаниями в теории. Бог был везде, и этого ему было вполне достаточно.

В это же время сторонники «Хезболлы» поняли, что их товарищ изменился. Он стал их воином, художником по оружию, к услугам которого они тайно обращались, поскольку он так и жил по прежнему адресу: он был изобретателен, подбирал в своем тускло освещенном подвале сложные химические смеси, мастерил бомбы так же легко, как иные пишут картины. Джинн должен был погибнуть под пулями в уличных боях, но уцелел милостью Господа. В какой-то момент его вписали в ряды мучеников, взрывающих себя в толпе врагов, но затем вышестоящим чинам, знавшим о том, как он умен и как легко адаптируется, пришло в голову нечто иное.

Для начала – чтобы проверить, – его обучили английскому.

Он так никогда и не узнал о том, что его судьбу решили всего несколько недель. Если бы Джинн не продемонстрировал исключительный талант к языку Шекспира, то попал бы в программу психической обработки, готовящую «волонтеров»-самоубийц.

Но Джинн быстро учился новому.

Так быстро, что «Хезболла» отправила его на новую подготовку: он начал учиться. Он изучал мир. Его культуру, географию, геополитику. Его ловушки. Его слабые места. Он научился обходить. «Хезболла» хотела узнать, сумеет ли Джинн врать. Он оказался лучшим в этом деле. Он не врал, а жил тем, о чем рассказывал. Сжившись со своими словами, он черпал факты не в творческих зонах мозга, которые отвечают за ложь, но в зонах, ответственных за воспоминания, – словно и правда пережил то, что изображал. Ему было известно все об НЛП, или нейролингвистическом программировании. Он знал, что природой заложено так, что его тело через позы и жесты непроизвольно демонстрирует эмоции, которые он испытывает, и постарался целиком перепрошить собственную материнскую плату, – чтобы сделать всякий жест продуманным, чтобы ничто более не выдавало его мыслей, если только он сам этого не захочет. Беседуя с кем-то, Джинн анализировал движения глаз собеседника и связь с тем, что тот говорил: так он понимал, где его собеседник подсознательно черпает информацию – в творческой зоне мозга или в памяти. Он стал экспертом-синергологом. Он ничего не принимал за чистую монету, но разбирал всю совокупность того, что ему демонстрировал другой человек: его поведение, подбор слов, малейшие жесты и взгляды: он выяснял, кто перед ним, правша или левша, определял, какое полушарие доминирует у собеседника и таким образом структурировал проведенный им анализ. Никто – или почти никто – больше не мог соврать Джинну. Никто больше не знал, говорит ли Джинн правду.

Когда «Хезболла» решила, что он способен обмануть знаменитый американский полиграф – «детектор лжи», который используют ЦРУ и ФБР, – его отправили за границу с заданием.

За долгие годы «Хезболла» сумела поставить своих сторонников из числа шиитов на ключевые должности в таможне и потому контролировала значительную часть границ Ливана. Изготовить «настоящие» документы теперь было сравнительно легко.

Поэтому Джинн на протяжении нескольких лет путешествовал под вымышленными именами, достоверно изображая их обладателей. Он воспользовался этой возможностью, чтобы выучить французский язык и довести до совершенства знание литературного арабского. Джинн – выходец из более чем скромной семьи – научился мастерски лавировать в мире глобальной экономики.

Спустя годы он стал ключевой фигурой в Партии Аллаха.

«Хезболла» жила на иранские деньги. Шииты помогали шиитам в мире, населенном в основном суннитами. Чтобы выжить, нужно было непременно придерживаться определенной стратегии. Иран мечтал о расцвете шиизма на всем Ближнем Востоке и потому испокон веков финансировал «Хезболлу». Но вот та, напротив, не желала зависеть от чужой страны, боялась, что эта зависимость повлияет на отношения с Сирией – соседом и посредником в отношениях с Ираном, ведь именно через Сирию поступала большая часть денег и оружия. «Хезболла» стремилась изменить собственные источники доходов, лелеяла безумную надежду на то, что однажды добьется финансовой независимости. Вот почему «Хезболла» сделала все, что могла, с тем, что имела. Купилась на обещание легких денег.

Долина Бекаа, где уже располагалось несколько тренировочных лагерей «Хезболлы», стала одной из крупнейших территорий – производителей марихуаны. Договор был простым: фермеры неустанно, независимо и исключительно под собственную ответственность – на случай появления полицейских – растят коноплю, но продажа идет исключительно через посредничество «Хезболлы». Последняя контролирует таможню и потому легко может ежегодно отправлять в Европу гигантские партии наркотика. Куда более жуткие вещества поставляли из Южной Америки. «Хезболла» вскоре объединила усилия с колумбийскими и мексиканскими картелями и начала переправлять их кокаин в Африку, поскольку попасть туда было гораздо легче, чем в США или в Европу: там не было слежки со стороны УБН или, хуже того, американской армии. Наркотики везли через всю Африку до самого Ливана, подконтрольные «Хезболле» границы которого открывались словно по волшебству. Затем через ливанские порты, подконтрольные «Хезболле» или по крайней мере находящиеся под ее влиянием, наркотики беспрепятственно добирались морем до Европы.

Зависимость нечестивых наркоманов каждый год обеспечивала «Хезболле» миллионы долларов дохода.

Джинн выступал в качестве посредника в переговорах со всеми крупными дилерами. Он досконально изучил их всех. Его паспорта пестрели пограничными штампами всех африканских и южно-американских стран, Франции, Италии и Германии, где он встречался с шиитской диаспорой, симпатизирующей «Хезболле» и всегда готовой оказать услугу, а заодно и поживиться за счет местных рынков сбыта.

Однако хитроумные руководители Джинна понимали: единственного источника доходов недостаточно для того, чтобы обеспечивать партию в течение долгих лет. Они решили расшириться и создали по всей Африке сети сбыта, действующие параллельно с официальными рынками. В первую очередь, они сбывали алмазы. И в этой сфере Джинн точно так же устанавливал связи, а затем обеспечивал их долговечность. Он врал так хорошо, так обезоруживающе быстро располагал к себе людей, так легко, чуть ли не в первый же миг, вычислял кротов, что вскоре все хотели вести переговоры только с ним.

Отныне Джинн жил в основном в безымянных гостиницах, в салонах самолетов. Он ездил по всему миру, следуя по пути «мечетей “Хезболлы”»: так называли места отправления шиитского культа, частично финансируемые Партией Аллаха или находящиеся под ее влиянием в странах, задействованных в нелегальном обороте ее товаров. Оставшееся время он проводил либо в родном Ливане, либо в Сьерра-Леоне, стратегическом пункте, откуда он вел свои дела.

Джинн уже успел побыть и добрым гением, и демоном. Теперь он был призраком.

Холодным, неуловимым.

Подобно всякому привидению, он жил между двух миров, не умея найти себе место. Между миром, из которого он пришел, миром арабской культуры, оказавшейся под влиянием школ «Хезболлы», для которой все вокруг было ловушкой, и миром всех излишеств, какие только породила западная культура: наркотики, секс, изобилие товаров, пустая трата денег под влиянием всемогущего бога – доллара.

Лишенный корней, растревоженный вечным одиночеством, измученный паранойей и необходимостью всегда и все хранить в секрете, постоянно осаждаемый соблазнами, Джинн обратился в голое страдание: из него он выковал себе новую плотную броню.

С годами он стал человеком, никому и ничему более не подчинявшимся. Всякая эмпатия отскакивала от него, стекала, словно вода сквозь пальцы.

Его хотели сделать машиной для убийства, но он стал неуловимым, ничего не чувствующим шпионом. Жутким существом, которому недоставало лишь идеологии для того, чтобы стать самой страшной угрозой, с которой когда-либо сталкивался западный мир.

Идеологии, которая витала вокруг него подобно потрескивающему, угрожающему, завораживающему огню, подбирающемуся к луже топлива.

Идеология явилась ему в обличье встречи.

Встречи, призванной изменить судьбу одного человека.

И многих других, не просивших об этом.