Глава пятая

Джером оказался высоким и тощим, в серых тюремных штанах, висевших на бедрах так, что виднелась резинка трусов. Он был бледный, прыщавый, с серьгами в обоих ушах. Волосы сбриты на висках, а надо лбом торчат от геля. В общем, обычный подросток, который проводит слишком много времени за видеоиграми.

Однако глаза его говорили другое. Они были красные, воспаленные, с темными кругами. Он выглядел так, словно не спал несколько месяцев, и я уже готовилась к просьбе выписать снотворное.

– Заходи, садись, – пригласила я его в своей обычной дружелюбной манере, с которой всегда приветствовала пациентов на старой работе.

Джером вразвалку прошел по кабинету и плюхнулся на стул напротив меня. Тут же принял расслабленную позу, вытянув ноги и забросив правый локоть на спинку стула.

– На что жалуешься? – спросила я, листая последние записи в карте, чтобы представлять себе, о чем может идти речь. Антидепрессанты, средства против тревожности. Ушибы ребер, синяк на левой щеке, порез на лбу после драки с сокамерником. Я поглядела на парня, чтобы убедиться, что следы побоев уже зажили.

– На ноги, мисс.

Я слегка удивилась. После всех вводных, после данных карты, я не ожидала такой относительно мелкой жалобы.

– Ну надо же! И что с ними?

– Болят, когда я хожу. Все дело в обуви, точно.

Джером поднял в воздух одну ногу в черной кроссовке, которая, судя по всему, являлась частью тюремной униформы. Потом вернулся в свою картинную позу и начал грызть ногти, точнее, то, что от них осталось. Я заметила татуировку в виде змеи, обвившей лезвие кинжала у него на левом запястье – кончик лезвия выглядывал из-под манжеты его свитера.

– А как именно болит? И где?

Я вполне могла поверить, что кроссовки не самые удобные.

– Да у меня все ноги в мозолях, мисс. Едва-едва хожу, до того болит. Мне точно нельзя носить такую обувь.

Мне странно было слышать его обращение – мисс, но Джером, похоже, видел во мне представителя власти или кого-то вроде учительницы, в отличие от моих предыдущих пациентов, которые, как правило, воспринимали меня как друга. Хотела ли я брать на себя такую ответственность? Готова ли была к ней?

Я обошла свой рабочий стол, чтобы посмотреть его ноги, попросив Джерома снять кроссовки и носки. Он помахал передо мной пахучей ступней, демонстрируя крошечную мозоль на правой пятке. Взгляд у него был абсолютно невинный.

– Просто ужас какой-то! Ходить не могу!

Однако ко мне в кабинет минуту назад ты зашел без всяких проблем, – подумала я. Похоже, за его жалобой крылось нечто большее.

– Давай-ка зайди в соседний кабинет, там сестра тебе даст пластырь.

Не успела я это сказать, как Джером предложил собственный диагноз и лечение.

– А давайте вы напишете, что мне надо ходить в кроссовках из дома? Тогда и мозолей больше не будет.

Внезапно я поняла, что происходит. Наверняка есть какая-то лазейка, позволяющая заключенным носить собственную обувь по медицинским показаниям. Я не знала, рассчитывает ли он получить кроссовки от своих родных, но в целом стало ясно, ради чего Джером все это затеял.

Я работала первый день и сильно опасалась нарушить какие-нибудь правила. Придав голосу чуть больше твердости, я предложила:

– Давай для начала попробуем пластырь и посмотрим, как пойдет дело.

Джером громко фыркнул.

– Ну мисс, – протянул он.

Еще минуту он сидел передо мной, горько вздыхая, словно ждал, что я передумаю. И грыз ногти.

Я попыталась вспомнить, что обычно говорю сыновьям, когда они пытаются настоять на своем. С улыбкой я объяснила, что это мой первый день в тюрьме и что ему придется сперва воспользоваться пластырем, но я обещаю, что ознакомлюсь с правилами касательно ношения собственных кроссовок вместо тюремной обуви.

Еще пофыркав и повздыхав, Джером с недовольным видом согласился дать пластырям шанс, но выходя из кабинета и направляясь к Венди, с хитрой улыбкой оглянулся.

– Увидимся на следующей неделе, мисс!

* * *

Остальные явились с такими же незначительными жалобами, причем еще трое просили разрешить им носить собственную обувь на столь же эфемерных основаниях. У двоих якобы ныли стопы, еще один мучился болями в пальцах ног. Смехотворно было тратить рабочее время на подростков, пытающихся добиться разрешения ходить в своих кроссовках. Наверное, следовало обсудить это с Доун, но сначала мне необходимо было посоветоваться с Венди о промахе, который я совершила с другим мальчиком.

– Я сказала, мне нравится оранжевый комбинезон, в котором он пришел. Что он выглядит ярче и веселее, чем серые костюмы. А он сказал: «Спасибо, мисс, меня в него нарядили, потому что я пытался сбежать!»

Венди в ответ громко расхохоталась.

– Ну, в этом комбинезоне он точно не сбежит. Его в нем за версту видно.

Я рассмеялась следом за ней. Мы обменялись понимающими взглядами, и я почувствовала себя гораздо уверенней. Похоже, мы найдем общий язык.

Забавно и одновременно странно было думать, что мой пациент, страдающий легкой ушной инфекцией, пытался бежать из тюрьмы строгого режима, возможно, всего пару часов назад. Я работала с обычными болезнями, но в совершенно необычном, чуждом мне мире.

Обращаясь к Венди, я спросила:

– А что это за тема у мальчишек с кроссовками?

Если кто и знал все их трюки, так это она. Венди щелкнула языком.

– Носить тюремную обувь «не круто», поэтому они всеми правдами и неправдами стараются выпросить разрешение ходить в своих кроссовках. Так они хоть немного будут отличаться от остальных.

Венди поглядела мне прямо в глаза.

– Надо быть с ними потверже, иначе они вас быстро возьмут в оборот.

Это я уже начинала понимать. Уступи одному – и они все выстроятся в очередь, так что неделю я буду принимать подростков, желающих сменить обувь.

– Они отличные манипуляторы. Только увидят, что вы дали слабину, так сразу попытаются этим воспользоваться, – предупредила она. –  Будут вас все время проверять, испытывать терпение, как все подростки. Только помните, что многие из них – настоящие эксперты по вранью. Об этом легко забыть, но они оказались здесь потому, что совершили преступление.

Венди была права. Легко было упустить из виду тот факт, что эти подростки – преступники, когда их приходилось лечить от самых обычных болезней. Если не считать грубоватую речь, в целом они вели себя вполне пристойно.

После трех недель в Хантеркомбе я поняла, что в своем новом мире заново обретаю крылья… если забыть о раздражающих обращениях по поводу кроссовок. Работа была совсем другой, довольно сложной, и я чувствовала, что получила в жизни новый старт. Туча, висевшая надо мной с тех пор, как я рассталась с частной практикой, постепенно развеивалась. Я видела, что встраиваюсь в новый коллектив, и радовалась, что снова приношу пользу. Может, еще на что-то гожусь?

В своем медицинском блоке я жила словно в пузыре; мало что знала о других отделениях тюрьмы, о том, что там происходит, и даже не представляла, как выглядят камеры. Я понятия не имела, чем мальчики занимаются в остальное время помимо 15-минутных консультаций со мной. С начальником тюрьмы я говорила всего раз или два. Дважды в неделю я приходила и уходила, теперь уже с собственной связкой ключей; лечила обычных прыщавых подростков с обычными несерьезными жалобами. Мне даже начинало нравиться их обращение – мисс.

Однако, как каждый пузырь, мой должен был когда-то лопнуть. Предупреждение Венди сбылось гораздо раньше, чем я ожидала.

Я во всем винила систему ожидания в одной комнате: от запертых вместе подростков только и ждешь, что всяких неприятностей. В ту среду прием начался как обычно, с высокой стопки карт на столе и списка пациентов, которых мне предстояло осмотреть в следующие несколько часов. И как всегда, я не знала заранее, с чем они ко мне обратятся.

Однако я хорошо понимала, что в комнате ожидания собралась веселая компания, судя по взрывам смеха и выкрикам, гораздо более громким, чем всегда. Охранник неоднократно им грозил, но я не слышала, что они отвечали, до меня доносились лишь обрывки ругательств и хохот.

Когда Венди постучала в дверь, выражение ее лица говорило само за себя. Скорчив гримасу, она пожелала мне удачи.

– Спасибо, Вен! – ответила я, делая большой глоток кофе из кружки: кофеиновая терапия перед началом приема.

В списке в тот день было всего девять мальчишек, и первый, Дэнни Фарр, уже обращался к врачу три недели назад по поводу боли в ногах. Кажется, я уже знаю, с чем он пожаловал, – подумала я, когда семнадцатилетний парень показался в дверях моего кабинета.

Невысокий, коренастый, одетый в собственную одежду, Дэнни уселся на стуле напротив меня. Черты его лица казались до странности заостренными из-за высоких скул и наголо бритого черепа. Он широко раскинул ноги, а руки свесил по бокам, приняв расслабленную позу.

Я приступила к делу.

– Доброе утро, Дэнни, как дела?

– В порядке, мисс.

Он громко кашлянул.

– Ну, разве что эта вот проблемка…

– Продолжай, – подбодрила я его.

– Ну, мне малость неловко, мисс.

Я улыбнулась, чтобы он почувствовал себя свободнее. Я знала, что мальчикам бывает тяжело довериться женщине.

– Не беспокойся, нет ничего такого, чего бы я уже не видела или не слышала раньше.

– Ну, это мой… – он опустил глаза на ширинку.

– Похоже, у меня прыщ… на этом самом…

– На пенисе? – закончила я за него, чтобы не начинать игру в «угадайку».

Вообще-то, как врач общей практики, я не должна была заниматься урогенитальными болезнями, для них имелся «доктор Дик», как называли его мальчишки. Однако естественно, я должна была осмотреть пациента, раз он обратился ко мне. Он, похоже, смутился.

– Да, мисс.

– Ну хорошо, ты не против, если я тебя осмотрю? – спросила я, стараясь не смущать его еще сильнее.

Парень стянул трусы. При беглом осмотре никаких прыщиков я не обнаружила, и мы вместе поискали еще, просто чтобы убедиться, но так ничего и не нашли. Застегивая джинсы, Дэнни осклабился, демонстрируя кривые зубы.

– Поклясться могу, что я его видел. Я уж думал, заразу какую подцепил, вроде того.

– Нет, все в порядке, но ты можешь записаться к урологу, если заметишь еще прыщики или язвы, – сказала я, провожая его за дверь.

Две минуты спустя передо мной сидел Дэйв Самуил – как ни удивительно, практически с той же проблемой.

– У меня какой-то шарик на мошонке, и я боюсь, что это может быть рак, – полушепотом сообщил мне он.

В этот момент я услышала взрыв хохота в комнате ожидания, эхом разнесшийся по коридору. Мне показалось, что по лицу Дэйва пробежала усмешка, но, если и так, она тут же пропала.

– В таком случае, лучше тебя осмотреть, – решительно сказала я.

Дэйв поднялся, возвышаясь надо мной. У него была такая же бледная, синюшная кожа, как у большинства моих нынешних пациентов, и следы прыщей на лице.

Я попросила его лечь на кушетку, чтобы я провела осмотр. Венди была занята у себя и не могла присутствовать при процедуре. Я задернула штору возле кушетки и, получив согласие Дэйва, прощупала его мошонку, но не нашла никаких уплотнений и вообще ничего необычного.

Новая вспышка смеха разразилась за дверью, отчего Дэйв хихикнул тоже.

– Простите, док, я всегда смеюсь, когда мне неловко, – сообщил он и зажал рот кулаком.

– С тобой все в порядке, можешь одеваться.

– Ну отлично! Благодарю вас, мисс, – сказал Дэйв, после чего поспешно выскочил из кабинета.

Я вздохнула. Ничего себе утречко! Кофе в кружке уже остыл, но я сделала еще глоток. Венди просунула голову в дверь и пожаловалась на шум, который учинили мальчишки.

– Понять не могу, чего они так разошлись, – ворчала она, – это все новый охранник, не может с ними сладить. Придется самой навести порядок, если ему не под силу.

В том, что Венди справится, я даже не сомневалась.

– Сейчас пришлю следующего, – сказала она.

Следующий жаловался в точности на то же самое – уплотнение в мошонке. Я осмотрела его и не нашла никаких отклонений. Так продолжилось и дальше. Каждый, кто ко мне заходил, жаловался на проблемы с гениталиями.

Что все это неспроста, я догадалась, когда пятый вошел ко мне с эрекцией, натянувшей серые тюремные брюки, словно штырь от палатки.

Он был высокий, хорошо сложенный и весьма уверенный в себе. Форменные штаны свисали с бедер, на губах витала язвительная улыбка. Он прошагал ко мне и сдернул брюки с трусами, чуть ли не вывалив эрегированный пенис передо мной на стол.

– Он достаточно большой, мисс? – хохотнул парень.

Меня охватил безудержный гнев. Я страшно разозлилась на то, что он пытался меня унизить. Да как они смеют заходить в мой кабинет и меня оскорблять? Я же искренне хочу им помочь! Я лечу их! Я стремлюсь сделать их жизнь лучше, и вот что получаю в ответ! У врача-мужчины никогда не возникло бы такой проблемы.

Однако я не показала – не могла показать, – насколько обижена, чтобы не дать им того удовлетворения, на которое они рассчитывали. За свою врачебную практику я научилась хранить невозмутимость, выработала способность скрывать свои истинные чувства, в основном чтобы не смущать своих пациентов, но в данном случае – чтобы поставить кое-кого на место.

Я пожала плечами.

– По-моему, вполне нормальный, – равнодушно бросила я и выпроводила его за дверь. Он пытался вывести меня из себя, но я не собиралась тратить на это время.

Как только он вернулся в комнату ожидания, там раздался новый взрыв смеха: вне всякого сомнения, парни хлопали друг друга по ладоням в радостном приветствии. Но потом охранники развели их по камерам, шум затих, а я осталась в кабинете, полная негодования. Мне не терпелось выложить все Венди.

– Да что же это такое! – взорвалась я.

Мой рассказ о парне с эрекцией ее явно шокировал и встревожил. Она возмущенно затрясла головой.

– Какой кошмар, Аманда!

– Да мне не впервой смотреть на их члены, я их сотни перевидала, но я терпеть не могу, когда надо мной издеваются! – выпалила я, все еще сердясь.

Противно было думать, что парни, ровесники моих сыновей, могли так поступить. Однако в каком-то смысле я была даже рада: их поведение лишило меня последних иллюзий. Это были не просто подростки и не просто мои пациенты.

– Совершенно с тобой согласна! Я обо всем сообщу Доун, можешь не сомневаться, – сказала Венди, упирая руки в бока. –  Я еще думала, чтó это они поначалу перешептывались и хихикали. Наверняка придумывали свой план. Вечно с ними проблемы, стоит им собраться вместе. Начинают от скуки вытворять всякие гадости.

– Хотели проверить, сорвусь я или нет, – сказала я, – ну так этого не будет.

* * *

Вечером я облегчила душу, обо всем поведав Дэвиду. Как обычно, он держался спокойно и уверенно. Выслушав мои возмущенные речи, напомнил, что я не обязана оставаться, если мне не нравится работать в тюрьме. Он выключил звук телевизора, показывавшего спортивный канал, а я сбросила туфли и с ногами забралась на диван.

– Я не собираюсь бросать работу только потому, что они попытались меня задеть. Жизнь так устроена, что всем время от времени приходится сталкиваться с обидами.

– Меня тебе не надо убеждать, – ответил на это Дэвид.

– Я хочу сказать, мне очень повезло увидеть мир, о котором большинство людей понятия не имеют, – продолжала я.

– Как я уже сказал, меня не надо убеждать.

Я поудобней устроилась в складках протертой кожаной обивки, забросив ноги на подлокотник. Крепко закрыла глаза. Возможно, Дэвид прав. Я пытаюсь убедить кое-кого другого: саму себя.

Мне нравилась моя новая работа. Я была уверена, что правильно выбрала карьерный путь, но что-то подтачивало изнутри: я не видела смысла в том, чем занималась. Помогала ли я этим мальчикам в жизни или просто штопала прорехи? Мог ли вообще кто-то им помочь, или к ним было не пробиться из-за стен самозащиты, еще более высоких и непроницаемых, чем стены тюрьмы?

Руки и ноги отяжелели, и в следующий миг я уже заснула. Никакие крики и свист болельщиков в телевизоре не могли меня разбудить.