Глава четвертая

Тюрьма Хантеркомб

Ноябрь 2004

Я вспоминала свой мучительный путь к дому Джонатана и Дженни, идя к воротам тюрьмы Хантеркомб. Точно так же сердце выскакивало у меня из груди, а ладони взмокли в предвкушении будущего. И тут внезапно, как много лет назад, страх сменился решимостью. Я выпрямила спину и уверенно ступила в ворота.

Это было тревожно и одновременно восхитительно. Я становилась новым человеком.

Мысли мои прервал шум большого белого фургона, въезжавшего на территорию тюрьмы. У него были характерные крошечные затемненные окошки по бокам, к которым обычно лезут папарацци, пытаясь сфотографировать знаменитость, оказавшуюся под арестом. Оставалось лишь гадать, кто там внутри.

Гигантские железные створки разъехались, и я смогла беглым взглядом окинуть тюремный двор. В его цементном нутре с многочисленными перегородками суетилось с полдюжины охранников. Тут ворота закрылись, заслонив от меня дальнейшие события.

Страшные тюремные стены с колючей проволокой поверху ясно давали понять, какая жизнь ожидает тех, кто оказался внутри.

Я подошла к проходной, где толстая стеклянная перегородка отделяла меня от охранников, следивших с помощью мониторов за всеми приходящими и уходящими. Процедура напоминала паспортный контроль в аэропорту: медленное и необратимое расставание с тем, что осталось позади.

– Ваша фамилия? – спросил коренастый охранник с явственным эссекским акцентом.

– Доктор Аманда Браун, – громко ответила я, на случай, если стекло помешает ему расслышать.

– Документы у вас с собой?

Я вытащила из сумки паспорт и водительские права, положила их в специальный лоток.

Некоторое время он проверял мои данные, а потом послышался грохот тяжелых металлических створок, медленно расходившихся в стороны. Я шагнула вперед с запасом, чтобы чудовищные двери не прижали меня, закрываясь.

Теперь я находилась на другой стороне, стоя в узком коридоре. Второй охранник обратился ко мне через такую же стеклянную перегородку и сказал, что сейчас за мной придут из медицинского блока. Сделав пару шагов по коридору, я обнаружила маленькое помещение с железными шкафчиками от пола до потолка. Очевидно, здесь будут храниться мои вещи – все, что нельзя проносить с собой из соображений безопасности. Это было недвусмысленное напоминание о том, что меня ждет: в случае неосторожности содержимое моих карманов может стать причиной чьей-то гибели.

Прибыла руководитель медицинского отделения, приветствовавшая меня дружелюбной улыбкой и крепким рукопожатием. Мы не виделись с Доун Кендал со времени собеседования, состоявшегося полгода назад: процесс проверок и подписания контракта сильно затянулся. В одной руке у нее была пачка документов, а в другой – большая связка ключей, позвякивавших, когда она перебирала их пальцами. Она выглядела очень по-деловому в черном брючном костюме и белоснежной блузке.

Мне выделили шкафчик, где следовало оставить телефон, сумку и пальто. Потом Доун отперла следующую тяжелую металлическую дверь, и мы прошли дальше. Дверь за нами захлопнулась с угрожающим звуком, в котором было нечто пугающе окончательное. Далее последовали железные ворота, снова перезвон ключей и грохот замков. И вот, наконец, мы оказались на территории тюрьмы.

– Когда пройдете тренинг по работе с замками, будете все сами отпирать и запирать, – она обернулась и улыбнулась мне. –  Пока же я буду повсюду ходить за вами.

Доун понравилась мне с самого первого момента: это была крупная женщина и не менее грандиозная личность. У меня сложилось впечатление, что она согласилась работать с малолетними преступниками потому, что где-то в глубине души очень жалела их. Казалось, что большинство персонала искренне хотело изменить жизнь мальчиков к лучшему, и я надеялась, что смогу внести и свой посильный вклад.

Мы прошли по внутреннему двору, миновали еще металлические двери и ворота и оказались в медицинском блоке тюрьмы. Стены там были выкрашены в яркие цвета, и на них висели картины и рисунки.

– Все мальчики сделали, – с гордостью объяснила Доун.

Она быстро шагала вперед, просвещая меня относительно того, что скрывалось за внешне невинным обликом этого места.

– В Хантеркомбе содержится 360 наиболее опасных малолетних преступников страны. К сожалению, большинство из них происходит из очень неблагополучных семей. Насилие – единственное, что они знали в жизни.

Мы повернули за угол, и я ускорила шаг, чтобы ничего не пропустить.

– Число заключенных подростков в Великобритании самое большое в Европе. У этой возрастной группы, 15–18 лет, чаще всего наблюдают рецидивы: 82 % из них снова нарушат закон в течение двух лет после освобождения.

– Вас не так легко шокировать, правда, Аманда? – спросила она, отпирая дверь в медицинский кабинет.

Я покачала головой.

– Видите ли, эти мальчишки могут быть крайне грубыми и агрессивными, особенно если вы не дадите им лекарств, которых они хотят. У многих из них наркотическая зависимость, и они будут требовать сильное обезболивающее и снотворное. Этого надо избегать любой ценой; лекарства вызывают стойкое привыкание и зачастую используются как валюта – их обменивают на сигареты и одежду. Некоторых мальчишек из-за препаратов могут избивать. Наркотики здесь – товар, так что будьте крайне осторожны.

За 20 лет работы врачом общей практики я видела лишь двоих пациентов с зависимостью от лекарств. Похоже, прошлый опыт тут не годился, мне предстояло многому научиться.

В медицинском блоке тюрьмы находилась терапевтическая служба, а также кабинеты некоторых специалистов, в том числе стоматолога, психиатра, окулиста и консультанта по сексуальному здоровью.

Доун сообщила, что в Хантеркомбе много заключенных, причиняющих вред самим себе; я должна быть готова столкнуться с ужасающими шрамами и ранами.

Она вздохнула.

– Как ни печально, но у мальчиков это часто единственная отдушина. Они очень одиноки, угнетены, и многие стремятся умереть. Они причиняют себе увечья, чтобы отвлечься от душевной боли и стресса, которые царят у них в головах. Многие из них не хотят, чтобы кто-то видел их раны, или шрамы от затушенных о кожу сигарет и ожоги от кипятка.

Меня охватила мучительная жалость. Страшно было думать, что мальчики того же возраста, что мои сыновья, могут дойти до такого отчаяния и беспомощности, что станут подобным образом себе вредить. Никто не заслуживает таких страданий!

И снова я осознала, что крайне редко сталкивалась с пациентами, наносившими себе увечья, во время своей частной практики. Значит, и этому придется научиться.

С вопросами психического здоровья мне напрямую работать не требовалось, для этого здесь есть психиатр. Однако я должна была обрабатывать раны, особенно если в них попадала инфекция и требовались антибиотики. Также я могла повторно назначать антидепрессанты, если психиатра не было на месте. Еще предстояло разбираться с обычными жалобами подростков: прыщами, астмой, кожными инфекциями и сыпью – со всем этим я тысячи раз сталкивалась на своей прежней работе, однако у совсем других пациентов.

Пара медсестер прошла из одного кабинета в другой дальше по коридору, и Доун позвала их, чтобы познакомить со мной. Обе тепло меня приветствовали.

– Врачи в тюрьме надолго не задерживаются, – объяснила Доун, – так что мы все надеемся, что вы останетесь. Нам очень нужен кто-то постоянный.

Конечно, работа с молодежью от 18 до 21 – самая сложная. Они славятся своей несговорчивостью: слишком много тестостерона в замкнутом пространстве. Сплошные драки, обычно между собой, но иногда и с охранниками.

Вот почему я здесь работаю.

Мы остановились перед бледно-зеленой дверью.

– Несмотря на государственную статистику по рецидивам, я убеждена, что мы все-таки можем перевоспитать этих подростков, поставить их на правильные рельсы жизни.

Доун отперла дверь и широко ее распахнула.

– А это ваш кабинет.

Она отступила в сторону, давая мне пройти.

Обстановка была далека от той, к которой я привыкла, но отнюдь не так уныла, как можно было ожидать. Маленький чистый кабинет со всем необходимым: рабочий стол и стеллажи, компактные и нарядные, будто только-только из IKEA, на кушетке для осмотров уже была расстелена одноразовая синяя простыня, готовая к приему первого пациента. Больше всего меня порадовало то, что в этом маленьком помещении имелось окно, пускай и забранное толстой металлической решеткой. Оно выходило во двор, замощенный цементными плитами. Я не рассчитывала увидеть естественный солнечный свет и сейчас, хотя окошко и оказалось небольшим, испытывала чувство облегчения.

– Тут бывает шумновато, когда мальчишки гуляют во дворе, – заметила Доун, – тишина у нас редкость.

Она стояла у противоположной стены, поколачивая пальцем по верхней губе, словно пытаясь припомнить, о чем еще должна мне сообщить. У меня же была куча вопросов, но лучшим решением было просто приступить к работе, оставив их на потом. Мне показалось, что здесь то место, где учатся на практике: ты или выплываешь, или тонешь.

– С вами в паре будет работать медсестра: она приводит и уводит мальчиков на осмотр и выполняет несложные процедуры.

Доун указала на прилегающий кабинет.

– О, помяни черта!

Она сделала шаг в сторону, уступая дорогу изящной невысокой женщине слегка за шестьдесят в синем хирургическом костюме. Из нагрудного кармана у нее торчал наконечник шариковой ручки. Несмотря на миниатюрность, женщина производила впечатление человека, с которым лучше не спорить. Вид у нее был властный и суровый.

Доун познакомила нас.

– Аманда, это Венди, или Матрона, как называют ее мальчишки.

Венди посмотрела на меня сквозь густую темную челку; у нее была стрижка боб с нитями седых волос. Лицо казалось хмурым, но глаза были добрые.

– Венди – одна из наших самых давних сотрудниц, она здесь уже 30 лет.

– В мае будет 32, – поправила ее та, продолжая заниматься своими делами, снуя между моим кабинетом и своим.

– Если у вас есть вопросы, она на них ответит.

Прежде чем уйти, Доун развернулась и посмотрела мне прямо в глаза. Голос ее прозвучал жестко.

– И последнее. Ни в коем случае не сообщайте мальчикам никакой личной информации. Ничего о своем месте жительства или о семье.

От этих слов холодок пробежал у меня по спине. Я покорно кивнула головой.

– Персоналу тюрьмы и медицинским сотрудникам строго запрещается поддерживать какую-либо связь с заключенными после их освобождения.

Я снова кивнула. Внезапно все стало гораздо серьезней. Работая сельским врачом, я привыкла участвовать в жизни своих пациентов: годами общалась с ними, навещала их на дому, знала обо всем, что с ними происходит. Здесь использовался совсем другой подход. Я должна была лечить заключенных, которых никогда больше не увижу.

Заметив мою обеспокоенность, Доун немного смягчилась.

– Все будет хорошо. Надо просто привыкнуть.

С этими словами она вышла за дверь и скрылась в коридоре.

* * *

Мои размышления прервал стук коробки по столу. Венди принесла большой пластиковый ящик с папками – оранжевыми, формата А4, разной толщины, – помеченными номерами. Это были карты мальчиков, которых мне предстояло осмотреть в первой половине дня. Навряд ли более толстые папки означали более сложных пациентов, но судя по тому, что я услышала этим утром, трудно было удержаться от подобного вывода.

– Не самое приятное чтение, – вздохнула Венди, – а это список сегодняшних пациентов.

Она положила на стол лист бумаги.

– Спасибо, – улыбнулась я, признательная ей за помощь.

Не знаю, что я делала бы, не будь Венди рядом. Она продолжала циркулировать между нашими кабинетами, завершая последние приготовления. Я посмотрела на часы.

– Что сейчас будет? – спросила я при ее следующем появлении.

Венди объяснила, что охранники из разных блоков собирают мальчиков, которые либо сами захотели обратиться к врачу, либо были направлены на осмотр медсестрой.

– Они будут ждать в общем зале, а я стану приглашать их по одному.

Я заглянула в зал ожидания, где ровными рядами стояло штук двадцать пластмассовых стульев.

– Тут все пластмассовое, – заметила Венди, – от стульев до столовых приборов.

– Правда?

– Чтобы они не наносили себе увечий, – сказала она.

Еще одно напоминание о том, что мне предстоит столкнуться с реальностью, в которой подростки доходят до такой степени отчаяния, что причинение себе телесных повреждений становится для них единственным выходом.

– Вам лучше приготовиться, их могут привести в любую минуту.

Венди кивнула головой и вышла из моего кабинета.

Я снова села за стол и еще раз пересмотрела фамилии тех, кого ожидала на прием. Что они натворили? Я ничего не знала об их преступлениях, эта информация не отражалась в медицинских картах. Кроме того, я надеялась, что жестокость их правонарушений не отразится на моем стремлении им помочь. Да, я искренне надеялась… но все равно была рада, что мне не придется проверять это на практике. Кто они такие? С чем обращаются к врачу? Конечно, они ничем не отличаются от любых других пациентов, ну, практически…

Когда я дошла до конца списка, шум в комнате ожидания перерос в громкую перепалку с взрывами бурного смеха.

Властный голос прикрикнул:

– А ну тише!

Наверное, это был охранник. Однако его вмешательство повлекло за собой лишь еще больший шум.

Он явно начинал сердиться.

– Быстро все замолчали, я сказал! – заорал он, ударив кулаком по двери.

– Да пошел ты! – прозвучал ответ.

Потом стулья опять заскрипели по полу, из комнаты понеслись крики, ругательства, хохот и угрозы, но вдруг наступила тишина.

Я едва не подскочила на стуле, когда Венди постучала ко мне в дверь.

– Вот что получается, когда запираешь толпу разгулявшихся подростков вместе в маленькой комнате, – сказала она, сунув голову внутрь и закатывая глаза.

– Я привела Джерома Скотта.

Я достала карту Джерома из пластмассовой коробки. Она была толщиной с хорошую книгу.

– Пусть заходит!

Мне предстояло принять своего первого пациента в тюрьме.