Глава двадцать четвертая

Сьюзан ставила меня в очень сложное положение.

– Я не могу без него справиться, док, пожалуйста, назначьте его мне, – умоляла она.

Меня предупреждали, что «наркотический» блок в женской тюрьме – самое тяжелое место работы, так как большинство его обитательниц эмоционально нестабильны из-за своей зависимости. Они готовы на все, чтобы добиться наркотика, к которому привыкли. Теперь я поняла, что все это правда: они давили на мои самые чувствительные струны, лишь бы вынудить прописать им необходимое.

Лечение героиновой зависимости было несложным, так как для него существовал метадоновый протокол. Гораздо больше хлопот было с вызывающими сильное привыкание диазепамом и прегабалином – из-за очень суровых правил, которых следовало придерживаться. В тюрьме всем зависимым от них полагалась детоксикация, если не было доказательств, что пациент находился под наблюдением специалиста и получил соответствующие назначения в течение полугода до задержания.

Прегабалин используется для лечения эпилепсии, генерализованного тревожного расстройства и нейропатических болей. К сожалению, он вызывает сильную зависимость; многие заключенные говорили, что симптомы отмены, сопровождающие внезапное прекращение приема, были куда хуже, чем при отказе от героина. Некоторым препарат действительно выписал доктор еще на свободе, однако большинство покупало его на улицах или по интернету, принимая в огромных дозах.

В тюрьмах его тоже можно было купить, но, если поставщика внезапно выпускали, переводили в другую тюрьму или сажали в карцер, распространение лекарства прекращалось. У заключенных начинались острые симптомы отмены, и они бросались ко мне за помощью.

Сюзанна покупала наркотик в своем крыле, пока ее поставщицу не освободили, и теперь она мучилась от абстиненции: в частности, от всепоглощающей, изматывающей тревоги.

– Умоляю вас, доктор Браун, умоляю! – повторяла она в отчаянии. – Я знаю, не надо мне было с ним связываться, но теперь вы просто обязаны мне помочь!

Я бессильно покачала головой. Очень тяжело было смотреть на ее страдания, но правила нарушать я не могла. Судя по состоянию пациентки, она совершенно точно не симулировала: ее била дрожь, пот тек ручьем, а из глаз лились слезы. Я знала, что ее тревожность спровоцирована страхом выйти из тюрьмы; будучи бездомной, она подверглась бы на улицах изнасилованиям и побоям, как уже случалось раньше. От других женщин я слышала в точности такие же истории, так что не сомневалась в правдивости ее слов.

Она чувствовала себя беззащитной, и я оценила откровенность, когда она сообщила, что нелегально покупала наркотик. Именно поэтому мы заключили сделку: я выписываю ей лекарство при условии начала детоксикации, и, если она снова купит препарат нелегально, никакого рецепта больше не будет. Она согласилась и от души поблагодарила меня.

– Только, прошу, не прячьте таблетки и не продавайте, – сказала я.

Я могла дать ей только один шанс. Она согласно кивнула.

– Берегите себя, Сюзанна, – вздохнула я.

– Бог вас благословит, доктор, – ответила она.

* * *

Я подняла жалюзи, прикрывающие маленькое квадратное окошко в двери, и выглянула наружу. Больше дюжины женщин столпились перед моим кабинетом в первом блоке, требуя их принять. И ни одного охранника или медсестры.

Обычно со мной дежурила сестра, отвечавшая за порядок приема, чтобы в кабинет попадали только те, кто был записан.

– Доктор Браун! – выкрикнула одна из женщин, завидев в окошке мое лицо. К ней тут же присоединились остальные.

– Док, док, мне обязательно надо сегодня к вам попасть!

Я сделала глубокий вдох и открыла дверь.

– Вы все записаны? – спросила я, хотя была уверена, что большинство явилось просто так.

– Мне очень жаль, если вас нет в списке, сегодня я вас принять не смогу.

Но это были не те дамочки, готовые смириться с отказом; они собирались стоять до конца, чтобы добиться приема. Я чертыхнулась себе под нос.

Бекки, охранница, заметила, в каком положении я оказалась.

– А ну-ка, девочки, расходимся, – закричала она, торопясь мне на помощь.

Бекки была крепким орешком и отлично подходила для своей работы. Хоть ей и было всего 22 года, она умела напустить на себя суровый вид и с легкостью могла сойти за вышибалу из ночного клуба. Она ходила с короткой стрижкой и выбритым затылком, с пирсингом в ухе и в языке. Лицо у нее при этом было прямо-таки ангельским – огромные, как у олененка, глаза и крошечный кукольный носик.

Она встала у меня перед дверью, скрестив руки на груди и широко расставив ноги.

– Если вам не назначено, можете идти, – рявкнула она.

– Спасибо, Бекки! – поблагодарила я, юркнув в свой кабинет. Прислонилась спиной к двери и тяжело вздохнула: прием еще не начался, а у меня уже не осталось сил.

Я загрузила компьютер; перепалка в коридоре тем временем продолжалась.

– Никуда я отсюда не уйду, пока доктор Браун меня не примет, – визжала какая-то женщина.

–  Доктор Браун!

– Если не отойдешь, я лишу тебя всех послаблений!

– Не смей так со мной говорить, ты, гадина!

– Ах так! Ну ладно…

До меня донеслись приглушенные вскрики, скрип подошв по линолеуму и шипение:

– Да отцепись от меня!

Жалюзи ударились о дверь – кто-то стучался в кабинет. Пришлось ответить.

– Кто там?

– Это Рианна. Рианна Джеймс, мисс.

Я поглядела в список и увидела, что она действительно там.

– Хорошо, входите, – пригласила я.

– Там настоящий бунт, мисс.

Рианна поспешно захлопнула дверь.

Она была крупная женщина с мясистыми руками, которой с виду – сам черт не брат. Прихрамывая, Рианна подошла к моему столу, откинув со лба безжизненную спутанную гриву волос. Медленно опустилась на стул, стараясь не опираться на одну ногу.

– Как ваши дела, Рианна? – спросила я.

– Да так себе, док, 30 миллиграммов метадона для меня совсем мало.

В карте ее значилось, что она поступила в Бронзфилд 3 дня назад и до этого постоянно циркулировала из тюрьмы и обратно. По ее словам, до ареста она была на 70-граммовом протоколе, так что дозу ей необходимо было повысить.

Однако больше ее беспокоила болезненная язва на правой ноге, источавшая резкий неприятный запах, которого Рианна очень стеснялась. Она помахала рукой, чтобы немного его развеять, и щеки у нее покраснели. Я попросила ее спустить одну штанину. Пациентка до того засмущалась, что не смела на меня взглянуть. Потом очень медленно закатала штанину серого тюремного комбинезона, под которой оказались куски туалетной бумаги, прилипшие к ноге. Вонь немедленно заполнила тесный непроветриваемый кабинет.

– Больше ее залепить нечем, – объяснила она, – потому что я бездомная, и у меня нет врача. Бумага впитывает гной, и пахнет не так кошмарно.

Кабинет затопил гнилостный запах, и мне пришлось приложить усилие, чтобы не отвернуть голову и не наморщиться.

– Извините!

– Ничего страшного, Рианна.

Сестра, которая к этому моменту уже явилась, протянула мне хирургические перчатки и стерильные салфетки. Я начала осторожно, слой за слоем, снимать с ноги пациентки туалетную бумагу. При этом пришлось задержать дыхание; под бумагой оказалась глубокая воспаленная язва, начинавшаяся сразу над щиколоткой и расползавшаяся вверх по голени.

В ране был гной и водянистая желтоватая жидкость. Запах был просто невыносимый.

– Рианна, почему же вы не обратились за помощью? – спросила я.

В ее глазах появились слезы.

– Слишком стеснялась. Из-за запаха.

Стыд помешал ей пойти к врачу. Кровоснабжение в ногах было нарушено из-за постоянных уколов наркотика в область паха; к коже поступало недостаточно кислорода, та начинала трескаться, отчего и возникали язвы. Рианна понимала, что с уколами пора кончать, ведь в противном случае ей грозит ампутация.

Она была не единственной моей пациенткой, опасавшейся осуждения за внешний вид, запах, за то, что она бездомная и принимает наркотики. Многие женщины говорили мне, что стесняются того, какими стали, и в результате не хотят привлекать к себе внимания. Они скорее предпочтут страдать в одиночестве и даже умереть, чем обратиться за помощью. Я до глубины души жалела и Рианну, и других бездомных, с которыми мне приходилось сталкиваться.

С улыбкой я сказала:

– Не беспокойтесь, мы вам поможем. Сколько вы уже употребляете наркотики?

Рианна подняла глаза, занятая подсчетом.

– Наверное, лет пятнадцать.

Мы сошлись на том, что сначала стабилизируем ее на метадоне; пока же я отправила ее прямиком в медицинский блок, где обработают рану и наложат стерильную повязку.

– Большое вам спасибо, – сказала она, ковыляя к двери.

Мысль о том, как Рианна спала где-то на голой земле со своей огромной воспаленной язвой, преследовала меня еще долго после ее ухода. К сожалению, и запах тоже. Решив, что долго не выдержу в такой вони, я скинула туфли, забралась на стул и вытащила с верхней полки стеллажа пыльный вентилятор. Пришлось включить его на полную мощность, чтобы хоть немного разогнать воздух, прежде чем войдет следующий пациент.

Я взялась было за кружку, чтобы глотнуть кофе, но от сочетания запахов меня едва не вывернуло наизнанку. Пришлось быстро поставить кружку обратно на стол. Следующая пациентка уже стучала в дверь.