Глава девятнадцатая

– Док, – сказала Фрейк чуть ли не застенчиво, – я хотела вас попросить об услуге.

Я понятия не имела, с чем могу помочь начальнице службы безопасности тюрьмы.

Она понизила голос:

– Мне дали Орден Британской Империи!

– Ого, вот это новость! Мои поздравления!

Я искренне порадовалась за нее, хотя нисколько не удивилась. Начальница Фрейк превратила Скрабс в одну из самых надежных тюрем в Великобритании; для женщины дослужиться до такого поста, в преимущественно мужской среде, да еще в былые времена, считалось огромным достижением, так что она определенно заслужила награду. Я ей от души восхищалась.

– Спасибо, – ответила начальница. – Но проблема в том, что у меня нечего надеть на аудиенцию у Королевы. Ни одного платья! Да я их вообще никогда не носила, выгляжу в них смешно. Так что нужен элегантный костюм, вот только не представляю, где такие покупают.

Вид у нее был растерянный.

– Поэтому я решила у вас спросить, где его можно найти.

Я смутилась. Мысль о том, чтобы пойти по магазинам со всемогущей начальницей службы безопасности тюрьмы, повергла меня в ступор.

– Вы всегда выглядите элегантно и профессионально, вот я и подумала, что вы тот самый человек, кто может мне посоветовать.

– Ну конечно, я вам помогу, – ответила я, до смешного обрадованная ее просьбой.

Потребовалось немало времени, но вот уже я стала частью общей команды, а не просто медицинским персоналом. Однако и цену пришлось платить высокую. В своем повседневном мире я теперь чувствовала себя чужой.

* * *

Каждое лето один из моих бывших коллег по имени Питер закатывал грандиозную вечеринку в парке своего роскошного особняка в Баклбери. Он был очень успешным хирургом-ортопедом, и мы знали друг друга давным-давно, с 1980 года, когда проходили вместе хирургическую интернатуру. Он собирал всех значимых персон из мира медицины, а также многих своих нынешних и бывших коллег. Это был шанс обменяться новостями, а также – для большинства – похвастаться богатством или успехами детей.

Денек выдался на славу, и я, казалось бы, должна была радоваться смене декораций после гнетущей обстановки тюрьмы. Однако по какой-то причине, когда мы с Дэвидом въехали на парковку, меня охватило раздражение.

– Что с лицом? – поинтересовался Дэвид.

Я вздохнула.

– Ужасно устала. Нет сил притворяться.

– Да ладно тебе, мы ненадолго, – ответил он.

Питер был нашим хорошим другом, и я очень ценила его ежегодные приглашения. Мы всегда чувствовали себя желанными гостями, несмотря на то, что моя работа была вовсе не такой гламурной и престижной, как у большинства собравшихся. Вряд ли кто-то из них понял бы, почему я предпочитаю окружать себя преступниками, когда могла продолжать вести частную практику. Они не видели никакой ценности в моей работе, и это казалось мне обидным.

Я пригладила волосы рукой, подкрасила губы и похлопала Дэвида по колену, показывая, что готова идти. На лужайке толпилось множество наших знакомых – калейдоскоп ярких красок и роскошных дизайнерских нарядов.

Я взяла Дэвида под руку, и мы вдвоем подошли к Питеру, стоявшему возле башни с шампанским. Он тепло, по-дружески нас приветствовал.

Я чувствовала себя до крайности неловко, словно рыба, вытащенная из воды: удивительно с учетом того, что я десятилетиями общалась с этими самыми людьми.

Взяв бокал шампанского с подноса у проходившего официанта, я осушила его одним глотком. От пузырьков в горле запершило.

– Как думаешь, пива тут не найдется? – прошептал мне на ухо Дэвид.

Он совсем не любил шампанское.

Внезапно перед нами вырос какой-то очень высокий мужчина.

– Аманда! – обрадованно воскликнул он.

Я узнала лицо, но не могла вспомнить имя. К счастью, он избавил меня от мучений.

– Грэм, – напомнил он, протягивая Дэвиду руку.

Мы с Грэмом познакомились у Питера на прошлой вечеринке; он был профессором чего-то там в близлежащем университетском госпитале. Я вежливо улыбнулась.

– Очень приятно увидеться снова.

Прежде чем Дэвид или я успели что-то сказать, Грэм пустился в пространное повествование о своих детях. Дочь читала экономику в Оксфорде, сейчас работает в Сити; сын получил почетную степень по… Мысли мои отвлеклись, я словно куда-то уплывала. Я больше не чувствовала себя здесь на своем месте.

Дэвид храбро перебил Грэма, вставив какой-то комментарий про Уимблдон, но тот немедленно перевел разговор обратно на себя.

– О да, – подхватил он, запрокидывая голову и усмехаясь, – я тоже играл в теннис, еще в колледже, в старые добрые студенческие времена!

Я определенно не могла этого дальше выносить. Кое-как мы отбились от Грэма, и Дэвид встретил знакомых, с которыми некогда ходил под парусом… но меня словно волной накрыло ощущение пустоты и одиночества от того, что этот мир перестал быть моим. И, что еще более важно, я перестала быть его частью. Захотелось скорей уехать домой.

Я шепнула Дэвиду на ухо:

– Я больше не могу!

Мои ценности изменились, и мое сердце находилось теперь в другом месте. Прежняя жизнь казалась теперь бессмысленной и пустой.

* * *

– Вы впервые в тюрьме? – спросила я, следуя стандартному списку вопросов, которые задавала каждому новоприбывшему заключенному.

Было уже поздно, около десяти вечера. Все вокруг выглядели усталыми, кроме этого самого Дэвида Уэста.

– Да, – спокойно ответил он.

Слишком спокойно. Я оторвала взгляд от экрана.

Он поразил меня тем, что выглядел совсем не так, как те, кто обычно попадает в тюрьму. Неплохо одетый, но со спутанными волосами соломенного цвета и щетиной на лице. Чем-то он напоминал бездомных, с которыми мне приходилось встречаться, но манера держаться выдавала в нем человека обеспеченного. Он вел себя неестественно спокойно для человека, впервые оказавшегося в тюрьме. Я предположила, что у него может быть шок, но взглянув в серо-голубые глаза, не заметила и следа паники. Вместо этого, если я не ошибалась, в них сквозило облегчение.

Мне захотелось узнать о нем побольше.

– Вы ждете вынесения приговора?

– Да, – ответил он так же расслабленно и неторопливо, – по обвинению в убийстве.

По какой-то причине медсестра не поставила отметки на его карте, чтобы меня предупредить. Я перестала стучать по клавишам и откинулась на спинку стула, переведя взгляд на Дэвида. Мне показалось, он хочет рассказать, почему пошел на такое страшное преступление, что он готов об этом говорить, иначе не упомянул бы об убийстве.

– Хотите поговорить о том, что произошло? – мягко спросила я.

Наверное, именно так чувствуют себя священники, выслушивающие исповедь.

На мгновение он прикрыл глаза, восстанавливая в памяти события.

– Я не собирался этого делать. Ничего такого не планировал. Просто вышел из себя, схватил нож и…

Голос его стал совсем тихим, так что мне пришлось напрячь слух.

– Я ударил его ножом. Зарезал моего отца.

Он посмотрел мне в глаза, ожидая реакции. Но ничего не произошло. Меня нисколько не поразило его признание, не возникло чувство страха. Дэвид казался человеком мягким. Глаза у него были добрые. Я не представляла, что могло его заставить убить собственного отца.

– У меня больше не было сил, – продолжил он слегка дрожащим голосом.

– Он оскорблял меня и унижал всю мою жизнь. Это копилось год за годом. Я просто… даже не понял, что сделал, просто убил его.

Он глубоко вдохнул, но, несмотря на сделанное признание, спокойствия не потерял. Вряд ли это были проблемы с психикой, скорее, он просто испытывал облегчение от того, что все муки остались позади. Я сочувственно улыбнулась. Что еще мне оставалось делать? Спокойствие, которое он излучал, свидетельствовало о том, что Дэвид еще не сознает, что натворил и где находится, осознание этого еще не пришло. Наверняка впереди его ждет срыв, особенно когда он узнает срок приговора, ведь наказание за убийство отца будет тяжелым.

Пока же он, казалось, хотел лишь забыть о былых страданиях и побеседовать о своей жизни. Мы болтали, словно старые друзья, встретившиеся в пабе. И это было немного странно. Он рассказал, что всегда работал вместе с отцом: у них небольшой преуспевающий бизнес, оптовый магазин в Кале под названием «Жители Ист-Энда», где продается недорогой алкоголь и сигареты. Вот почему его отца прозвали «королем пьяных кораблей».

Я когда-то была у них в магазине; мы с Дэвидом регулярно наезжали туда пополнить запасы вина и пива. Получалось, напротив меня сидел человек, у которого мы все эти годы закупали алкоголь. Он продолжал рассказывать, как отец его дразнил, принижал, вечно контролировал, как приучил чувствовать себя полным ничтожеством, ни на что не способным.

Самым грустным было видеть, что Дэвид испытывает искреннее облегчение. Что сидеть в Скрабс для него лучше, чем сносить отцовские издевательства, от которых он страдал столько лет.

Возможно, многие люди вспомнят эпизоды, когда кто-то из членов семьи, партнеры по бизнесу или возлюбленные доводили их до точки кипения. Но все-таки мало кому приходилось испытывать столь отчаянную, всепоглощающую потребность положить агрессии конец. Добиться, чтобы она прекратилась, неважно, какой ценой.

Мой разговор с Дэвидом оборвался внезапно: под крики и грохот бронированных дверей охранники взялись разводить последних новоприбывших по их камерам. На пороге кабинета возник Терри:

– Док, мы уже закрываем!

– Секунду, – сказала я, намереваясь напоследок убедиться, что с Дэвидом все в порядке.

Меня всегда настораживало, когда люди вели себя неестественно спокойно, впервые попадая в тюрьму.

– Если вам что-нибудь понадобится, сестры будут дежурить всю ночь, – успокоила я его.

Он кивнул и поблагодарил меня. Потом медленно поднялся и с той же неспешностью, с которой появился, вышел из кабинета, волоча за собой пластиковый мешок с вещами, оставшимися из прошлой жизни. Шанс, что мы увидимся снова, был призрачный. Но я радовалась, что мы поговорили, и надеялась, что он обретет мир в душе.

Терри снова сунул нос в мою дверь.

– Пора закрывать, док, – с нажимом сказал он, – вам надо идти.

– Две минуты, – попросила я. Прежде чем выключать компьютер, требовалось кое-что проверить.

– Надо же! – я изумленно покачала головой.

Я оказалась права насчет серьезности заболевания Абди, но меня удивил диагноз – туберкулезный менингит. Туберкулез легких встречался мне в Скрабс достаточно часто, но никогда, за 30 лет работы в медицине, я не сталкивалась с туберкулезным менингитом – гораздо более тяжелым, смертельно опасным заболеванием, вызывающим воспаление оболочек головного и спинного мозга.

В отчете из госпиталя говорилось, что ему потребуется длительный курс лечения. В Скрабс он не вернется: лечение затянется дольше его срока. Я не могла знать, поправится ли он до конца, но, по крайней мере, убедилась в том, что не напрасно отослала его в больницу.

– Ну же, док!

Терри вернулся напомнить мне о времени.

Я сняла со спинки стула пиджак и продела ослабевшие руки в рукава. Перебросила сумку через плечо и кивком показала Терри, что готова идти. Мы вместе уходили с дежурства, и было приятно не одной добираться до машины по территории тюрьмы.

* * *

Я остановилась на заправке, чтобы купить что-нибудь перекусить. В желудке давно уже урчало. Внутри почему-то на полную мощность работал кондиционер. Я застегнула пиджак и обхватила себя руками, чтобы поменьше мерзнуть, пока стою в очереди.

Справа от меня были полки с шоколадками и конфетами, так и просившиеся в руки. Над головой висели мониторы наблюдения, на которых показывались колонки.

Мужчина передо мной попросил пачку «Marlboro Lights» и лотерейный билет. Все мы выглядели как зомби, блуждающие в ночи, под безжалостным ярким светом.

Я заплатила за свой сандвич и поспешила к машине, мечтая поскорее добраться домой. Возле дверей заправки кучей были свалены вчерашние газеты, перевязанные бечевками. С одной на меня смотрело лицо Дэвида Уэста. Над фотографией шел заголовок: «Сын самопровозглашенного алкогольного короля Дэвид Уэст обвиняется в убийстве владельца ночного клуба в его доме в Мейфере». Я не сразу поняла, что отец Дэвида назвал сына в свою честь. Чуть помельче под заголовком говорилось, что Дэвид Уэст-старший, 70 лет, скончался в результате ножевого ранения в своем особняке ценой 2,5 миллиона фунтов.

Я хотела было попросить у кассира дать мне один экземпляр, но потом передумала. Зачем мне знать о Дэвиде больше, чем рассказал он сам? Не имело никакого смысла вчитываться в мелкие детали. Вместо этого я прошла мимо газетной свалки, миновала стеклянные двери и ступила в ночь.