Федерико Феллини и цирковые номера в кино

Сколько бы фильмов ни создавалось о гордом прославлении войны, а вот сама война в истории ничем полезным кинематографу не ответила. Экономический спад, застой производства, легкое увядание индустрии. Старушка Европа неоднократно переживала падения, но возрождалась благодаря своим музейным ценностям и любви к искусству. Но с кино произошла иная история – это искусство не способно храниться на полке и нуждается в ежедневном обновлении. Но где же взять деньги, если Вторая мировая война потрясла мир настолько, что после такого культурологического апокалипсиса даже заикаться о материальных вложениях в сферу, связанную с человеческими ценностями, как-то не комильфо. Человек, провозглашенный итальянской культурой Возрождения венцом творения, словно предал самого себя. Перестал быть равен себе. И особенно этот моральный кризис ощутила на себе как раз Италия: идеи Леонардо да Винчи погибли в костре неуемного блюстителя чистоты Савонаролы. А что делать дальше? Начинать все сначала. С самых, казалось бы, простых, но ведущих свою историю еще с Древнего Рима вещей: цирка и пантомимы. Нужно было хорошо знать, в чем артистическая сила мимики и запальчивая страсть народной смеховой культуры, чтобы стать символом кинематографической Италии. Нужно было болеть своим делом. Но для начала, разумеется, нужно было родиться. 20 января 1920 года в Римини на свет появился Федерико Феллини.

Этого было достаточно для истории. Конечно, нельзя забывать о домашнем воспитании, и школе как факторе психологического становления, и разгуле фашизма за окном. Но, похоже, главное влияние было отнюдь не социальное, а на уровень выше, где-то в метафизических областях. И не надо недоверчиво жмуриться! Сам Феллини допускал мистическую игру ума – вероятно, в ней есть что-то от искусства. Поэтому достаточно было родиться. А остальное происходило само собой.

Увидел бродячий цирк? Сбежал из дома! Не любил латынь и греческий в школе? Убегал на пляж смотреть на танцы тучной проститутки Сарагины. Из этих хулиганских выходок складывалась его биография. Это не значит, что только из них, – однажды, например, он уронил во время процессии свечу и искренне разрыдался, испугавшись не то обиды Христовой, не то его недовольства, но «вопреки» играло бо́льшую роль в многоликой событийности, чем «благодаря».

Да, в общем, и в кино он пришел затейливым путем: проработав карикатуристом, журналистом и сценаристом. И всюду чувствовался его вкус с озорству. Недаром он так мечтал работать в римском юмористическом журнале «Марк Аврелий» – собственно, держать-то его в руках было занятием рискованным: ощущалось нечто непозволительно кощунственное.

СТАРУШКА ЕВРОПА НЕОДНОКРАТНО ПЕРЕЖИВАЛА ПАДЕНИЯ, НО ВОЗРОЖДАЛАСЬ БЛАГОДАРЯ СВОИМ МУЗЕЙНЫМ ЦЕННОСТЯМ И ЛЮБВИ К ИСКУССТВУ. НО С КИНО ПРОИЗОШЛА ИНАЯ ИСТОРИЯ – ЭТО ИСКУССТВО НЕ СПОСОБНО ХРАНИТЬСЯ НА ПОЛКЕ И НУЖДАЕТСЯ В ЕЖЕДНЕВНОМ ОБНОВЛЕНИИ.

Поэтому последующая тамошняя работа стала одним из «таинственных и запретных подарков». Сотни статей, бесценный опыт и полезные знакомства. В эти годы он женился на парадоксальной Джульетте Мазине, а также приобрел репутацию не менее парадоксального писателя. В жизни мужчины частенько такое случается – профессиональный успех приходит вместе с личным. Более того, зиждется на нем. И вот тогда-то заработало волшебное «благодаря». Ему предлагают писать сценарии – и, разумеется, ключевым из них становится тот, по которому был снят знаменитый фильм Роберто Росселлини «Рим – открытый город» (1945). Кто бы мог тогда подумать, что впоследствии художественные произведения так называемого итальянского неореализма будут сравнивать с его этаким отцом-основателем? Неореализм, в сущности, и есть открытый город – в смысле художественного пространства, в смысле раскрепощенности идей и, разумеется, уличных съемок. Оказывается, от съемок можно получать удовольствие – да, да, для Феллини того времени это было отнюдь не очевидно. Впрочем, и сейчас данная максима не является всеобщим законом. Со стороны кажется: как это так, режиссер, занимающийся высоким искусством, может быть в чем-то ограничен? Однако киноиндустрия не сводится исключительно к режиссерской воле, и время от времени диктует свои правила именно она, а не авторские причуды. Например, американское кино, захватившее итальянский рынок (без агрессивной коннотации, просто по факту), как известно, существовало именно по таким законам: ковбои и гангстеры беспрестанно перестреливались и, очевидно, не очень-то и желали обращаться с экрана к зрителю по поводу актуальных жизненных проблем. Напротив, они зазывали в свой мир, «закрытый город». И, право слово, зрители охотно отправлялись в кинематографическую эмиграцию, стараясь уйти от обрыдлой реальности. Росселлини же своим фильмом отрезвлял людей. И, по всей видимости, отрезвил самого Феллини.

Первой режиссерской работой Федерико стала картина «Белый шейх» (1952). По степени абсурдности происходящего на экране фильм можно сравнить с творениями Вуди Аллена – и не случайно, кстати, американский режиссер позаимствовал этот сюжет для своих «Римских приключений» (2012). Молодожены приезжают в столицу Италии: муж хочет встретиться с дядей из Ватикана, а жена только и думает, как бы встретиться со своим кумиром – Белым шейхом, и для этого готова на все, даже тайно сбежать от заснувшего в номере мужа. В «Маменькинах сынках» (1953) без иронического взгляда тоже не обошлось: трагикомедия повествует о пятерых прожигающих жизнь молодых людях: не то чтобы им нужно срочно повзрослеть, просто само положение (или, как это претенциозно называют в театре, «предлагаемые обстоятельства») не предвещает ничего хорошего – время замерло. Зато Феллини определенно повзрослел – и благодаря фильму, и благодаря громкой международной реакции на него.

«Вот это стиль!» – привычный одобрительный крик из мира высокой моды вполне употребим и в ситуации с признанием итальянского режиссера. А своей картиной «Дорога» (1954) он лишь его упрочил. Здесь как раз время стремительно побежало вперед – в конце-то концов, не нужно приводить излишнюю цитату из авторитетного интеллектуала, чтобы прозорливо углядеть за словом «дорога» метафору движения. И пребывают в этом движении два главных героя – клоунеса Джельсомина и силач Дзампано. Они путешествуют из одного места в другое, развлекая ротозеев. Они – циркачи, но каждый сам по себе, ибо их сотрудничество скорее вынужденное, нежели добровольное. Неказистую Джельсомину продали своему будущему коллеге, но она даже как-то привыкла к нему. Впрочем, это не история про лихую и безмятежную жизнь циркачей и не автобиографическая исповедь (еще раз освежим в памяти легенду о его детском побеге из дома с бродячим цирком) – все это было бы на руку ленивым толкователям, предпочитающим в любом творчестве видеть детские травмы и неврозы. И сексуальные, что ужасно, тоже. Пожалуй, для содержательного вывода нужно бы сделать остановку – а вот этого художественный мир Феллини просто не допускает. Дорога потому и ассоциируется с судьбой, что переживается без логических оснований.

Впрочем, нужна ли логика, когда имеешь дело с материей жизни? Можно ли, скажем, доказать, что проститутка бывает кроткой и великодушной? А Феллини взял да и показал такую в «Ночах Кабирии» (1957). Почему? Да потому что, по словам режиссера, мир развивается не по законам некоего сверхразума – «мир летит кувырком».

Вот и «Сладкая жизнь» (1960) тому очередной пример. Есть ли правила в светском обществе? Говорят: этикет, мораль, осанка, голос. Словом, то, о чем пишут модные журналы. «Нет уж», – срезает словоохотливых говорунов Феллини. Никакие журналы не смогут проиллюстрировать этот кичливый самообман. В фильме журналист Марчелло Рубини, пишущий о скромном обаянии богемы, из наблюдателя превращается в участника событий. И не сказать, что это выглядит отвратительно… Впрочем, да, это выглядит весьма отвратительно. Только вряд ли Феллини стремился к, говоря марксистским языком, критике буржуазного общества. Так получилось. Тем и отличается мастер, что умеет посмотреть на все издалека. Помните: чем выше забирается по дереву обезьяна, тем лучше виден ее красный зад. Расстояние, знаете ли.

РОССЕЛЛИНИ СВОИМ ФИЛЬМОМ ОТРЕЗВЛЯЛ ЛЮДЕЙ. И, ПО ВСЕЙ ВИДИМОСТИ, ОТРЕЗВИЛ САМОГО ФЕЛЛИНИ.

Невольная пощечина общественному вкусу, она задела многих критиков. Зрители свистели, называли главного героя коммунистом (неужели потому, что герой Марчелло Мастроянни предпочитает свободные сексуальные отношения, изменяя жене с несколькими любовницами?). Даже католическая церковь отозвалась негативно, причем не из-за наличия эротических сцен (фильм заканчивается оргией), а из-за скрытой критики религии! И что бы вы думали? Да: картина удостоилась «Золотой пальмовой ветви» на Каннском фестивале. Символично.

ВПРОЧЕМ, НУЖНА ЛИ ЛОГИКА, КОГДА ИМЕЕШЬ ДЕЛО С МАТЕРИЕЙ ЖИЗНИ? МОЖНО ЛИ, СКАЖЕМ, ДОКАЗАТЬ, ЧТО ПРОСТИТУТКА БЫВАЕТ КРОТКОЙ И ВЕЛИКОДУШНОЙ? А ФЕЛЛИНИ ВЗЯЛ ДА И ПОКАЗАЛ ТАКУЮ В «НОЧАХ КАБИРИИ» (1957).

Еще символичнее, что фамилия одного из героев, настойчивого фотографа Папараццо, стала нарицательной. Что ж, для истории культуры обычное дело по-тертуллиански восклицать: ценно то, что абсурдно!

Не этим ли иррациональным порывом были одержимы режиссеры сборника киноновелл «Боккаччо 70» (1962), взявшие на себя ответственность создать «Декамерон» современности? Да, у Витторио Де Сика, Лукино Висконти, Марио Моничелли и Федерико Феллини непохожие стили, но тем не менее их много чего роднит – они смелые, открытые и, попросту говоря, они итальянцы. Горестно вестись на стереотипы, но кому еще просвещать зрителей в сфере интимных отношений, открывать глаза на их скрытые эротические желания? Не Фрейду же! Именно Античность подарила нам легкомысленного «Золотого осла» и «Сатирикон», именно древнеримские комедии высмеяли высокоморальный консерватизм и показную моду на ханжество. А Джованни Боккаччо, этот итальянский гуманист, образцово конвертировал античную традицию в легкое романное повествование. Люди не меняются. И их пороки тоже. В фильме женщина легко может выставить свое тело в качестве приза победителю соревнования, а муж – заплатить своей жене за проведенную в постели ночь. И как бы абсурдно это ни звучало, человеческая сексуальность порой способна спровоцировать самые немыслимые фантазии. Между прочим, и «Казанова Феллини» (1976) из той же пикантной оперы.

Кстати, в 1969 году Феллини экранизирует «Сатирикон» (1969) – вольнодумное сочинение античного писателя Петрония, «арбитра вкуса», как он себя называл. Режиссер честно признавался, что школа, заставлявшая восхищаться латинскими и древнегреческими трактатами, лишь раздражала своим патетическими напором. Но Петроний, в сущности, совсем другое дело. Перефразируя Пушкина, можно сказать: в те дни, когда в садах Лицея он безмятежно расцветал, читал Петрония охотно, а Цицерона не читал. Художники и философы, роскошные пиры, любовь без преград – римская жизнь во всей ее цивилизационной наивности. Одно досадно: сочинение дошло до наших дней не полностью. Но для Феллини это стало интеллектуальным вызовом, сродни литературной игре «вставь нужное слово». Он ведь и в школе так делал: когда звучала строчка из утерянного текста одного поэта «Я пью, опершись на длинное копье», Федерико с легкостью придумывал различные варианты продолжений. Так он досочинил и «Сатирикон».

Ведь что такое, в конце концов, режиссер? Творец неповторимого мира. Однако мир этот в своих деталях частенько повторяет реальный. В общем, углубляться в сложный творческий процесс – дело тупиковое. Об этом, собственно, и фильм «8 с половиной» (1963), название которого родилось из подсчета снятых режиссером к тому моменту картин. Итак, Феллини захотел снять ленту о внутреннем мире человека. Какую бы взять профессию? Журналист? Был. Инженер? Попахивает соцреализмом. Может быть, повар? Странная мысль, больная, даже есть захотелось. Что делать? Феллини лихорадочно разбрасывается мыслями, находясь на съемочной площадке, где уже отснята часть сцен. Но портрет героя так и не определен. И тут: члены съемочной группы, пройдите, пожалуйста, в павильон на бокал шампанского – там отмечает день рождения машинист Гаспарино. «Это будет великий фильм!» – произносит тост именинник. Все сомнения тотчас же улетучились: как вообще можно томиться в сомнениях, когда члены команды так оптимистически настроены! А он еще думал все отменить! Нет. Такая загадочная душа и должна стать объектом анализа. Фильм будет о режиссере!

Два «Оскара», победитель Московского кинофестиваля и обладатель еще массы наград, он создал моду на саморефлексивное кино. В «Джульетте и духах» (1965) он изучает внутренних демонов своей жены. А в «Трех шагах к бреду» (1968) – сборнике трех киноновелл по мотивам произведений Эдгара По – вместо того, чтобы передать собственно внешнюю, ужасную сторону событий рассказа «Никогда не закладывай черту свою голову», Феллини вновь берется за отвлеченные мудрствования. Главный герой Тоби Даммит («он был изрядная собака и умер собачьей смертью» и все пороки его, согласно писателю, были обусловлены тем, что его мама была левшой, а «лучше совсем не пороть детей, чем пороть их левой рукой») у режиссера стал современником, поглощенным светскими удовольствиями киноактером. Вышла этакая «Светская жизнь» с готическим привкусом. Или лучше это назвать гротеском?

САМАЯ ЯРКАЯ МЕТАФОРА В КИНЕМАТОГРА-ФИИ ФЕЛЛИНИ БЫЛА ЯВЛЕНА В «РЕПЕТИЦИИ ОРКЕСТРА» (1978). НЕКОТОРЫМ КРИТИКАМ ОНА НЕ ПОНРАВИЛАСЬ: КАК ЖЕ МОЖНО ОБЩЕСТВО УПОДОБЛЯТЬ ОРКЕСТРУ?

Писатель Виктор Шкловский называл такой прием в искусстве остранением. Это умение посмотреть на окружающую действительность под странным углом – непривычным для замыленного взгляда. Конечно, теорией Шкловского можно обосновать что угодно – даже в самых нелепых вещах легко при желании усмотреть намеренную странность, – но какое еще сравнение употребить в разговоре о стиле Феллини для пущей убедительности? Вот Феллини снимает фильм «Рим» (1972). Что показал бы заурядный режиссер? Ну, ясно что: взял бы справочник да экранизировал его. А что делает Феллини? Ну, например, показывает самых разных проституток. Странно? Вот-вот. И ведь это не попытка исказить городской образ, специально ужаснуть – просто любой аспект бытия должен быть зафиксирован, иначе какая же это документальная точность?

Из сценария:

«Голос за кадром: Этот народный воскресный публичный дом находился в квартале с кинотеатрами. Если в кино было слишком много народу, то шли в бордель…

Благоговейная тишина ожидания.

Мужчины стоят, уставившись в пол, прислушиваясь, не сойдет ли какая-нибудь девушка.

ФЕДЕРИКО С ЛЕГКОСТЬЮ ПРИДУМЫВАЛ РАЗЛИЧНЫЕ ВАРИАНТЫ ПРОДОЛЖЕНИЙ. ТАК ОН ДОСОЧИНИЛ И «САТИРИКОН».

ВЕДЬ ЧТО ТАКОЕ, В КОНЦЕ КОНЦОВ, РЕЖИССЕР? ТВОРЕЦ НЕПОВТОРИМОГО МИРА.

У многих покаянные выражения лиц, как в церкви.

Где-то наверху приоткрывается дверь. Пытаясь подражать римской интонации, проститутка кричит грубым, хриплым голосом с северным акцентом.

Проститутка: Кармели! Принесешь ты мне когда-нибудь этот чертов кофе?»

Не стоит смущаться истинным ревнителям морали. Проститутки – это лишь пример. Конечно же, народная жизнь не сводится к грязи (давайте назовем это так, дабы не ссориться с поборниками нравственной чистоты в кино). В «Клоунах» (1970) представлена другая сторона жизни – цирковая. Она и настоящая, и иносказательная. Все люди немножко клоуны, правда ведь? С такой легкомысленной метафорой легче согласиться, чем с предыдущей?

Но, вероятно, самая яркая метафора в кинематографии Феллини была явлена в «Репетиции оркестра» (1978). Некоторым критикам, к слову, она не понравилась: как же можно общество уподоблять оркестру? Разве людям нужен дирижер для организованности? Не будем, впрочем, своими выводами и рассуждениями направлять логику читателя в ту или иную сторону, дабы не прослыть этим самым дирижером, но с точки зрения эстетики репетиция оркестра, происходящая в суете, болтовне и непрестанных склоках, имеет совершенно четкую коннотацию: музыканты поступают некрасиво. Потому что красиво – это когда есть порядок. И у Феллини на съемочной площадке, в отличие от оркестра в фильме, порядок был всегда.

Федерико делал красивое кино. И, наверное, он не обиделся бы, если бы его назвали дирижером. Хотя если бы назвали клоуном, он тоже бы не возражал.