«Образное мышление»

Какие образы мы вытаскиваем на свет божий в процессе расстановки?

Первый их вид – это образы из памяти, внутренней системы человека, из личного и коллективного бессознательного. То есть это не только то, что человек помнит из своей личной жизни (например, бабушка помнит, как в 1942 году фашисты бомбили ее родной город), но и воспоминания, переданные нам из опыта предков в родовой системе.

Второй вид – это образы из реального мира. Повседневные, скажем так. Например, я вижу на витрине магазина разнообразные продукты и вспоминаю, что нужно купить домой молока и картошки. К ним также можно отнести образы, ассоциирующиеся у меня с реально окружающими меня людьми (мама любит чайные розы, а младший брат вчера получил двойку по алгебре).

И наконец, образы, моделирующие будущее. Для их создания используются и образы из памяти, из бессознательного, и образы реального мира. Этот вид очень важен, потому что по своей сути расстановочные процессы направлены именно на их формирование. Ведь цель расстановки – решение проблемы, создание образа-решения, на который будет опираться клиент.

И чтобы расстановка прошла успешно, нужно очень внимательно разбираться с тем, с какими именно образами мы будем работать. Потому что в целом их очень много. Ведь, например, чтобы сварить борщ, мы не будем складывать в кастрюлю все, что найдем в кухонном шкафу и в холодильнике. Мы ставим перед собой определенную цель и отбираем те продукты, которые нам потребуются для конкретной задачи. Соответственно, и в случае с расстановками опытный терапевт должен начать с примерного анализа ситуации. Чтобы не захлебнуться в потоке образов и возможных вариантов.

Как начинается взаимодействие клиента и системного терапевта (расстановщика)?

Во время первой беседы терапевта с клиентом проходит так называемая первая фокусировка. Важно определиться: насколько адекватно клиент осознает проблему? Есть ли в ситуации какие-то элементы, которые, возможно, сам он считает незначительными, но на самом деле они могут оказать решающее влияние на процесс? Например: в случае с некоей семейной проблемой терапевт спрашивает клиента о бабушках и дедушках, а тот отмахивается: «Да я их совсем не помню, да при чем тут бабушки и дедушки?» Иногда бывает так, что клиенту проблема видится в одном свете, а терапевт благодаря своему опыту и знаниям видит, что причины проблем лежат, скорее всего, в какой-то другой плоскости. И задача терапевта на данном этапе – сфокусироваться. То есть определить возможные причины проблемы, определить примерную схему системы, которую нужно расставить (например, родительская семья, нынешняя семья, родовая система, какие-то противоречия в религиозной системе – если клиент придерживается того или иного вероисповедания).

Главная задача во время расстановочного интервью – из множества разных систем (семья, работа и так далее), в которые клиент входит, выбрать ту, с которой скорее всего связана проблема. В большинстве случаев это делается довольно быстро, потому как большая часть клиентов сразу приблизительно формулируют истоки своего беспокойства: например, внезапные проблемы на работе, ссоры с близкими, непонятные проблемы со здоровьем при отсутствии каких-то внятных симптомов. Но, конечно, бывает и по-другому: клиент не понимает, чего хочет, перескакивает с одного на другое, жалуется то на здоровье, то на родственников, в общем, классическое «чего-то хочется, но не знаю, чего». В этом случае от терапевта требуется максимум внимания и умения разговорить клиента, подключив при этом интуицию и весь свой опыт.

Когда появилась определенность с системой, в рамках которой мы будем работать, необходимо определить важные роли. То есть задать вопрос: «Кто важен с точки зрения формирования данной проблемы? Какие роли мы будем отыгрывать?»

Существует золотое правило: лучше изначально «расставить» меньшее количество ролей (и, соответственно, заместителей), чем переборщить с персонажами. Уже в процессе, если это необходимо, можно добавить необходимых участников. Потому что чем меньше заместителей, тем быстрее мы продвигаемся к сути проблемы.

И нам пора снова погружаться в процесс!

Эльвира и военное прошлое мирного времени

Мы оставили расстановку Эльвиры в момент, когда она разместила в пространстве комнаты всех участников процесса: заместительницу себя как профессионала, заместительницу своего состояния тревоги, заместителя человека внутри Эльвиры, который реагирует на угрозу, и заместителя клиентов, от которых чувствуется угроза.

И начали всплывать очень интересные вещи.

У нас нет возможности привести здесь полностью весь сценарий расстановки, которая продолжалась около полутора часов. Ограничимся самыми интересными деталями, приведя часть обсуждения как во время расстановки, так и после нее.

В процессе расстановки

Эльвира: Не знаю почему, но заместитель того, кто реагирует на угрозу, который лежит на полу, почему-то ассоциируется у меня с кем-то из мужчин моего рода. Они все были военными, мой прадед прошел три войны.

Заместительница Эльвиры как профессионала: Я чувствую себя спокойно, ровно, могу обозревать все, видеть все. Мне видны все фигуры. Вот эту (указывает на заместительницу состояния тревоги) я воспринимаю «как у меня есть крест и это не человеческое».

М. Б.: А к кому он относится? К кому относится этот крест?

Заместительница Эльвиры как профессионала (показывает на лежащую фигуру): Он связан с ними.

М. Б.: Не твой крест?

Заместительница Эльвиры как профессионала: Нет. Но он мне мешает. Я не могу за него заглянуть. Не могу посмотреть на то, что находится за ним.

Заместительница состояния тревоги: У меня двоякое ощущение. Ощущение такое, что я олицетворяю несколько поколений и историю, уходящую к Голгофе. Когда я смотрю на лежащего на полу заместителя того, кто реагирует на угрозу, возникают четкие ассоциации с темой Голгофы и распятия на кресте. Оттуда идет очень большая сила, я ощущаю ее. А от фигуры заместительницы Эльвиры как профессионала я жду спасения. Есть ощущение, что она меня спасет. И еще я как будто чувствую себя памятником на братской могиле.

Заместительница образа клиента-агрессора: Для меня важно видеть Эльвиру как хорошего профессионала. И я ее уважаю. Но напряжение у меня вызывает вот эта фигура (показывает на заместительницу состояния тревоги). Когда Эльвира с этим – это меня напрягает.

М. Б.: В расстановке проявляются несколько переплетающихся слоев из бессознательного, несколько тем. Как видишь, практически ничего не говорит о том, что твои проблемы связаны с современным положением дел и твоими отношениями с клиентами. Всплывают темы войны, смерти, распятия на кресте. Я бы сказал так, что то, о чем сейчас говорят наши заместители, относится не к Эльвире как специалисту, не к проблемам Эльвиры как специалиста – это что-то более глубокое. Это уже уровень рода, а возможно целого народа. Надо разбираться…

Эльвира: Да, я тоже все время возвращаюсь к истории своей семьи. Это тяжелые воспоминания, так как судьба большинства моих родных очень непростая, но я не могу не думать об этом.

М. Б.: Давай попробуем разделить проявляющиеся слои из твоего бессознательного. Ты видишь, что возникла отдельная большая тема – история семьи, история войны, история твоих предков. Явно нужны дополнительные заместители на дополнительные роли.

Заместительница состояния тревоги: Мне кажется, что моя роль меняется. Я чувствую себя ребенком. Вернее, Эльвирой-ребенком.

М. Б.: Почему-то никак не хочет заканчиваться история с мамой. Тема мамы, тема ребенка возникает постоянно.

Заместительница внутреннего состояния: У меня странные ощущения. Я смотрю на Голгофу – и мне больно. Но в то же время мне кажется, что там находится какой-то очень большой ресурс. Я верю в спасение душ – и я вижу в этой вере своего рода спасение для Эльвиры.

М. Б.: Да, тема боли связана с идеей христианства, с идеей Христа. Но через эту боль создается, включается огромный ресурс для всех. Что я хочу этим сказать? Ты берешь на себя травму, берешь на себя боль предыдущих поколений, которые не были виноваты в том, что им в жизни выпало такое горе, как война. Давай разделим эти слои. Не нужно брать на себя ответственность, принимать травму, которая стучится в твое бессознательное из предыдущих поколений. Это не означает, что ты перестанешь их уважать или перестанешь преклоняться перед их подвигами. Дай в своей душе место благодарности, ритуалу, возможно, религиозной идее. Это принесет тебе дополнительный ресурс. И обратись сейчас к заместителям, скажи, что отпускаешь все, что связано с войной. Проблема появилась у тебя потому, что травма, возникшая у представителей прошлых поколений, была чем-то активирована в настоящем. И проявилась как страх, ожидание агрессии, ощущение неуверенности и негатива.

После расстановки

Эльвира: Произошло удивительное. Когда были введены новые роли, новые персонажи, заместительница моего тревожного состояния заявила о том, что она ощущает в себе мое состояние как ребенка. Мои отношения с родителями. Мои впечатления от их рассказов, которые, как я теперь уже понимаю, откладывались у меня где-то глубоко в бессознательном – все это больше и больше начинало оказывать влияние на процесс…

В моем роду все мужчины воевали. Прошли по две войны, по три. Истории об этом переходили из поколения в поколение. Например, моего отца вырастил его дед. Дед прошел три войны: Гражданскую, Финскую, во время Великой Отечественной дошел до Кенигсберга с пехотным полком. Как можно было выжить в пехоте в течение трех войн? Это чудо, правда? Я задавала вопросы папе: как его дед – мой прадед – остался жив? И он передал мне слова прадедушки. Две стратегии, которыми он руководствовался в жизни: во‐первых, нужно быть уникальным. Уметь делать то, что не умеет делать никто. Быть замечательным специалистом. Прадед был прекрасным плотником, у него были золотые руки, он мог починить все что угодно – и его реже посылали на передовую, так как во время войны такие специалисты очень ценятся. С этой стратегией я всегда была согласна, я сама всегда старалась быть хорошим специалистом, овладевать нетривиальными умениями и знаниями.

А вот вторая стратегия… Когда я услышала об этом, впечатление было неоднозначное. «Не беги в толпе». Именно так говорил мой другой прадед-военный. Почему? Потому что, когда идешь в атаку, враг стреляет в самую гущу наступающих. Поэтому – не беги в толпе. По одиночному солдату стрелять скорее всего не будут. И когда я услышала об этом, в моей душе все перевернулось. Я восприняла этот завет прадеда как… предательство. У меня возникло невероятное чувство вины. Какое-то ощущение того, что он владел этим немудреным секретом выживания – и его товарищи в итоге погибли, а он остался жив. Я понимаю, что это, наверное, несправедливо по отношению к прадеду, но ничего не могу с собой поделать. И когда я начала копаться в прошлом моей семьи, я вспомнила, что ведь и мой отец участвовал в военных действиях практически всю свою жизнь. Иран, Афганистан… Почему? Что влекло его туда? Видимо, осознание того, что «дед воевал – и мне тоже надо».

М. Б.: Наши бабушки, дедушки, прадедушки редко говорили о подобных вещах. Травмы – физические и моральные – как результаты Гражданской войны, коллективизации, Великой Отечественной войны… обо всем этом не принято было говорить. Самое главное – совершенно неважно, с какой стороны воевали наши предки. Красные, белые, немцы, русские, англичане… Травма запечатлена в памяти поколений независимо от политической и национальной принадлежности предков. И во время расстановки у нас постоянно возникали темы братской могилы, войны, расплаты, искупления.

Сейчас уже научно доказано, что травма передается эпигенетически. Эпигенетика – это довольно молодое направление в науке, приставка «эпи-» переводится как «над», «поверх» (чего-либо). Если генетика изучает прежде всего изменения в генах, в ДНК, то эпигенетика занимается изучением активности генов. Есть гены, которые отвечают за «травматическое» поведение. К примеру, если у бабушки или дедушки была какая-то травма (под этим я подразумеваю в первую очередь травмы духовные, моральные: скажем, пережитое насилие, войну, тюремное заключение), – она окажет влияние на последующие поколения. Они будут нести эту травму, будут сталкиваться с ее последствиями – так, как сейчас мы видим в ситуации с Эльвирой. Даже если внуки не знают ничего о том, что произошло когда-то давно с их бабушкой или дедушкой, с прабабушкой или прадедушкой. И благодаря расстановкам последствия этих травм выходят на поверхность. Я бы сравнил это с нефтяной скважиной: нефть находится глубоко под землей, мы не знаем, где она и сколько ее. Но когда мы пробуриваем скважину и устанавливаем оборудование, нефть, если она под давлением, начинает иногда бить фонтаном.

И в ситуации, которую мы сейчас рассматриваем, все происходит именно так. То, что начинают говорить заместители, то, что они ощущают, войдя в поле бессознательного, – все это говорит о том, что причины проблем Эльвиры глубже, чем можно было бы ожидать. Скорее всего имеет место какая-то травма прошлых поколений.

Эльвира: Нам пришлось ввести новую фигуру – фигуру, олицетворяющую искупление, тему Голгофы. Мои родители… Они оба были в Афганистане. Папа был метеорологом, запускал зонды для измерения верхних ветров, а значит, для более точной бомбардировки. Моя мама… Мама после афганской войны прожила менее десяти лет. Наверное, это тоже о чем-то говорит? Мог ли человек безболезненно пережить тот уровень агрессии, тот накал горя и вражды, который всегда порождается войной? И, наверное, у меня в подсознании отпечаталось, что если я хочу создать какой-то противовес памяти о войне, записанной уже, наверное, в генах нашего семейства, я должна помогать людям. Что я и стараюсь делать на месте психотерапевта. Хотя я понимаю, что мои родители, как тысячи других людей, попросту не имели выбора на тот момент: участие в войне – это в любом случае очень травматичный опыт как для самих участников, так и для их потомков. Также появился новый образ – «памятник жертвам войны». Образ клиентов, от которых исходила угроза, разделился на два – это, во‐первых, образ мамы, моральный груз которой я неосознанно брала на себя, а во‐вторых – по-прежнему фигуры клиентов, только на этот раз уже не агрессивных. Угроза ушла… (Рис. 4)

Рис. 4. Расстановка Эливиры. Разделение слоев бессознательного

И в конце расстановки я обратилась к заместителям, сказав им, что я благодарю их за все. Я поклонилась тем фигурам, которые были связаны с темой войны и героизма. Я сказала, что безмерно уважаю и люблю их, но не хочу тащить в свое настоящее травмы и агрессию.

Но для меня очень важным в расстановке был не только момент благодарности и освобождения от проблем, но и осознание того, что я разделила свое настоящее, прошлое и будущее, разделила «лично мое» и «родовое», не теряя в то же время связь с членами рода! Я поняла, в чем моя проблема, поняла, что корни ее лежат в прошлом, причем даже не в моем личном прошлом, а в пережитом моими предками… Мне пока неизвестно достоверно, почему проблема активизировалась именно сейчас. Выяснить это – моя задача на ближайшее время.

* * *

От тех, кто пришел посмотреть на расстановку и познакомиться с этим методом поближе, иногда можно услышать вопрос: «А зачем городить такой огород? Заместители, смещение, вопросы, расспросы, дополнительные роли… Почему бы просто не загипнотизировать клиента и не вытащить из его бессознательного нужные ответы? Или вовсе обойтись без гипноза – вон в американских фильмах очень любят показывать, как клиент в кабинете психотерапевта (психоаналитика) ложится на кушеточку – и через некоторое время после доверительной беседы у него мозги становятся на место!»

Возможно, такой вопрос возник и у вас, несмотря на то что речь о преимуществах расстановок перед психоанализом или другими подобными методиками уже велась. Но на всякий случай уточню.

Любая проблема, возникающая у человека (да и вообще, любая ситуация в его жизни), многомерна. У проблемы есть причины и последствия, причем ее причины могут быть связаны сразу с несколькими значимыми для клиента людьми, а последствия – бросать тень на разные аспекты жизни клиента. Как, например, в ситуации с Эльвирой: вы помните, что значимыми для нас оказались образы как самой Эльвиры, так и человека внутри нее, который болезненно реагирует на агрессию и критику, и образ состояния страха, который ее преследует.

Для того чтобы подробно разобраться со всем этим, данные образы нужно не просто вытащить из бессознательного, а практически рассмотреть их под микроскопом: психотерапевта можно сравнить с энтомологом, который рассматривает и изучает разных букашек – в том числе и малосимпатичных. Грамотно изучить и систематизировать все это мы сможем только в том случае, если образы, теснящиеся внутри бессознательного, можно рассмотреть со стороны, спокойно их оценить. А для этого нужно на кого-то их перенести. И если в комнате находятся только психотерапевт и клиент, сделать это будет сложно – по той простой причине, что психотерапевту придется отражать великое множество образов и ролей. Причем в психоанализе, например, такое смещение происходит спонтанно. И далеко не всегда это идет на пользу делу. Например, клиент, ныряя в глубины своего бессознательного, начинает жаловаться терапевту на своего жестокого деспотичного отца, от которого он много натерпелся в детстве. Он обогащает рассказ все новыми и новыми деталями, не замечая, что понемногу переносит на терапевта отцовскую роль. А тому попросту некуда деваться. И возможно, через час-другой психотерапевт поймает себя на кровожадной мысли: «Надрать бы тебе уши, да как следует!» Он принял на себя роль жестокого отца. И более того, чувства этого неприятного человека, роль которого он сейчас принял на себя, он начал переносить на клиента.

Конечно, профессиональные терапевты умеют вовремя замечать за собой такие порывы и купируют их, не позволяя образам из бессознательного клиента одержать верх. Но если образов возникает несколько? И все они, мягко говоря, неприятны?

Вот поэтому мы и начинаем «городить огород» и снимаем с психотерапевта необходимость отражать все роли, которые могут возникнуть во время сеанса. Вот для этого и нужны нам заместители, и вот поэтому мы используем не спонтанный перенос, а намеренный и добровольный. Никто не гоняется за потенциальными заместителями с требованием: «Ну-ка, быстро изобразили мне моего деспотичного отца! Да пострашнее!»

Итак, нам для проведения расстановки нужны несколько человек, которые любезно согласятся отыграть для нас роли отца, матери, племянника, проблемы, болезненного симптома… Мы попросим их исполнить эти роли. Но КАК происходит смещение ролей? Благодаря чему исполнитель, например, роли моего прадеда, купца первой гильдии, почувствует себя им, благодаря чему он подключится к коллективному бессознательному и получит информацию?