Глава 9
– Товарищ лейтенант, на связи командующий фронтом.
Едва я как-то угнездился на броне, Рамон подал мне наушники.
– Лейтенант Дубинин.
– Молодец, лейтенант, удержался. Тяжело пришлось?
– Потерян левый пулемётный полукапонир. Из его гарнизона и двух взводов внешнего прикрытия осталось два десятка бойцов.
Слова выговаривались с трудом. Кружилась голова. И как последствие контузии, и от запоздалого понимания того, что у меня потерь больше половины состава. Командующий помолчал.
– Так бывает, лейтенант. Встреться с командиром пришедшего полка, передай полномочия. Он на месте разъяснит обстановку. Ему же подашь списки на награждение личного состава. А пока передай своим бойцам благодарность от командования фронта. Всё, конец связи.
– Есть, конец связи.
Я присел на башню, для надёжности держась рукой за антенну. Вот и всё. Сейчас сдам узел обороны новому командиру и что? Интересно, куда он меня денет? Особенно учитывая мои липовые документы? Всё равно, в первую очередь нужно привести себя в порядок. Потом уточнить потери, составить списки погибших. Ещё комфронта говорил о наградных листах. Так что встаём и приступаем к работе. Держась рукой за антенну, я встал. Точнее попытался. Перед глазами всё поплыло, и я полетел вниз.
В себя я пришёл там же, возле танка. Сидел, прислонясь спиной к каткам. Голова и плечи мокрые, видимо, водой отливали. В двух шагах от меня несколько командиров беседуют с Рамоном. Он что-то им горячо доказывает, можно даже сказать, горячится. У одного из них в руках документы. Я ощупал накладной карман на груди. Так и есть, пусто. Значит, документы мои.
Рядом раздались шаги и радостный возглас моего ординарца:
– Товарищ лейтенант!
Говорившие с моим бывшим комиссаром офицеры обернулись. Обычные лица. Одному около сорока. Роста среднего, с круглым лицом и, кажется, бритой наголо головой. Другой помоложе, лет тридцати, наверное. Лицо узкое, с щегольскими тонкими усиками. Взгляд прицельный, наверняка смершевец. И у обоих весьма и весьма озадаченный вид.
Я протянул руку, и Корда помог мне встать. Привычно одёрнул потерявшую всякий вид форму, сдвинул кобуру по-уставному, кстати, пистолет на месте. Провёл рукой по волосам, и ординарец тут же сунул мне в руки пилотку. Надел, сделал строевой шаг вперёд и вскинул ладонь к виску.
– Исполняющий обязанности командира узла обороны лейтенант Дубинин.
Оба офицера выпрямились и отдали честь.
– Подполковник Листьев, командир полка.
– Старший лейтенант Осин, Смерш.
Я опустил руку и указал на свои документы в руках старлея.
– Разрешите?
Он колебался буквально мгновение, а потом протянул документы мне.
– Прошу.
Убирая удостоверение и всё остальное в карман, мотнул головой назад.
– Долго я был без сознания?
Ответил мне Корда.
– Больше двух часов, товарищ лейтенант.
Чёрт, долго. И времени у меня, судя по тому, что я видел, не слишком много.
– Товарищ подполковник, командующий фронтом приказал составить наградные списки и списки погибших. Разрешите уточнить обстановку у младшего сержанта.
Подполковник кивнул мне, потом движением головы позвал своего контрразведчика, и они отошли куда-то за танк. Я подошёл к Рамону.
– Ну что, комиссар, сколько людей у нас… осталось?
– Сорок семь. Не поверишь, Никита Алексеевич, но старшина Кузьменко тоже выжил.
– Какой старшина Кузьменко?
– Ну, пограничник. Он остался прикрывать отход от ППК, помнишь? Все думали, что погиб, а он живой. Ранен в плечо, но живой.
– Сорок семь. Из восьмидесяти.
Рамон нахмурился.
– Тут нет твоей вины, командир. Против нас было почти шесть сотен фрицев. Да нас должны были стереть за две минуты, а мы живы. Думай о том, что твои действия помогли остаться в живых почти полусотне ребят.
Я покачал головой.
– Не мои. Ваши. Твои и Сергея Михайловича. Да, он-то как?
– Пришёл в себя. Там сейчас полковые медики развернули санбат, так они говорят, через месяц-полтора будет в порядке. Тебе тоже неплохо бы к ним сходить. А то с танка ты так навернулся… Хорошо Корда тебя поймал.
Я оглянулся. Мой двухметровый нянь стоял сзади и улыбался.
– Спасибо, Владимир Семёнович.
Ординарец сначала вытянулся, потом неловко развёл руками и снова улыбнулся детской улыбкой. Нет, никогда не пойму, как это в нём сочетается.
До конца дня я был занят канцелярской работой. Составлял списки погибших, подписывал похоронки. Потом составлял и оформлял списки на награждение. Со мной работали Корда и два писаря из штаба полка. Но перед этим я официально передал командование подполковнику Листьеву. Особо докладывать было нечего. Представил ему личный состав АППК, показал «боевой журнал». По телефонной связи передал под его команду правый пулемётный полукапонир. Но вот пока собирался докладывать о потере левого, поступил доклад, что он в порядке. Немцы нарвались на первую линию минирования и дальше не пошли. А там и «илы» подоспели, и завертелось.
Так что оставшиеся в живых бойцы гарнизона сняли мины и сейчас исправляли повреждения. Подполковник тут же выделил людей для пополнения личного состава. На этом процесс передачи полномочий закончился. С тех пор я только писал. Скрипел зубами, читая фамилии и годы рождения своих погибших бойцов, и снова писал. В перерыве комиссар затащил меня в санбат. Проведали Белого, пожелали выздоровления. Заодно Рамон и меня подсунул доктору «под руку». Тот определил у меня лёгкие последствия контузии. И сильно удивился, услышав, что меня сегодня днём вытащили из-под обломков НП и что потом я падал с танка и несколько часов был без сознания.
Закончили мы в 22 часа. За всё это время с немецкой стороны не раздалось ни одного выстрела. Похоже, немцы начали понимать, что они в глубокой… печали. А в 22.15 за мной прислали от командира полка. Корду я оставил подчищать последние остатки канцелярской работы, а сам отправился наверх. Я, собственно, не сомневался, что меня арестуют. Просто так и не придумал, как поступить: говорить как есть или отмалчиваться?
Подполковник и старший лейтенант ждали меня у дороги. Правильно, подальше от моих бойцов. Чуть поодаль стоял «ЗИС» и двое бойцов возле него. Я подошёл, отдал честь. Они ответили. В темноте я не видел выражения их лиц.
– Товарищ лейтенант. В списках выпускников Киевского пехотного училища нет лейтенанта Дубинина. Как нет его и в списках офицеров, направленных в 176-ю стрелковую дивизию. Вы можете это объяснить?
– Никак нет.
– Товарищ лейтенант. Вы задержаны для выяснения обстоятельств. Прошу сдать документы и оружие.
Я молча передал смершевцу документы и пистолет. Свой МП-38 и фрицевский штык я благоразумно оставил в командном отсеке. Обыскивать меня не стали, старлей жестом указал на грузовик, и я пошёл. Он пожал руку командиру и направился следом. Бойцы помогли мне забраться в кузов, залезли следом. Контрразведчик сел в кабину, и мы поехали.
Вообще, то, что меня не обыскали, не связали и не отобрали ремень, – хороший признак. Значит, они не понимают, что происходит. То ли я герой и мне нужно ставить памятник, то ли очень глубоко зашифрованный враг, который срывает крупную наступательную операцию, лишь бы надёжно легализоваться. Вот и растерялись. Даже бойцы сопровождения сидят расслабленно. Кажется, даже дремлют.
Я тоже попытался заснуть, но не получилось. Начал присматриваться к окружающей обстановке. И заметил очень интересную штуку. «Спящие» охранники постоянно держали меня под контролем. Каждое движение, каждое изменение положения тела. Ф-у-х! Прям камень с души упал. Я тут грешным делом начал думать, что на нашем фронте даже Смерш уснул, не только предыдущий командующий. И я… уснул с чистой совестью.
Спать долго не пришлось, езды оказалось часа три. А дальше в поле нас ждал самолёт. Небольшая машина на трёх человек. Солдаты охраны убыли обратно в полк, а мы со старлеем удобно устроились на заднем сиденье. Лимузин лимузином, даже окошки шторками закрыты. Самолёт затарахтел движком, прямо как мотороллер, честное слово. Неужели он ещё и летает? Взлетел. Мягко так, ни дать ни взять такси, только воздушное. С запозданием вспомнил, что эти машины так и строились, как «воздушные автомобили». Называются «Я-6».
Летели мы долго, часа три. Причём у меня странное чувство, что машина пару раз меняла курс. Кажется, меня стараются запутать. Прикольно, но утомительно. Не собственно полёт, мне приходилось и сутки в самолёте просидеть, а постоянный и неизбывный вопрос: что делать? Ответа я, к сожалению, так и не придумал, а мы уже заходили на посадку.
Из самолёта мы перешли в автомобиль. И снова с задёрнутыми шторками. Это уже просто смешно. Через час машина остановилась. Перед нами опять была река. Но явно не Днестр, скорее Южный Буг. Именно здесь располагался командный пункт Южного фронта. Я об этом сооружении только слышал. Практически это многоэтажный дом, вырубленный в скале. Строили его в 37—38-м годах, потом забросили, потом в конце 40-го провели реконструкцию. Насколько я помню, исправили вентиляцию и довели до ума систему связи.
Ну, и стоило меня столько времени возить кругами? Сюда можно было за три-четыре часа на том же грузовике доехать. Вместо этого колесили по полям и весям, ждали попытки побега. Потом летали кругами. Потеряли верных четыре часа. Хотя… Это я их потерял, они-то наверняка делом занимались. Вряд ли генерал Горбатов сидел и с трепетом ждал странного лейтенанта.
Пока шли, я понял, почему объект в конце концов законсервировали. Всё тут хорошо, но, несмотря на интенсивно работающую вентиляцию, в воздухе ощущается влажность. Что неприятно при долгом пребывании. Это я так, пытаюсь успокоиться. Что говорить, я так и не решил. Признаваться, что попал сюда из будущего? И? Или психушка, или научно-исследовательский центр. В любом случае запрут.
Или просто не поверят и будут колоть. В военное время допускаются такие методы, что – ой. И это, с моей точки зрения, оправданно. Проявлять гуманизм за счёт ребят, которые гибнут там, а в поле? Нет уж! И не надо мне говорить о военных преступлениях. Сжигать деревни со всеми жителями – преступление. Держать людей в ямах, как скот, без воды и пищи – преступление. А любым способом получить информацию от «языка» – это необходимость. Чтобы свои мальчишки вернулись домой, к матерям и невестам.
Почему-то в голове промелькнула та статья, которая мне приснилась накануне провала в прошлое. Там тоже было что-то о голоде. И о таких, как я, лейтенантах, у которых жизни на один бой. Да! Если не считать, что танков не было, всё получилось, как там. Бой, в котором или ты, или тебя, но ни шагу назад. Правда, тот парень потерял намного меньше людей, чем я.
Мы вошли в большую комнату, и я увидел человека, чьё лицо до того встречал в учебниках и энциклопедиях. Генерал Горбатов. Человек, о котором Сталин на переговорах, кажется, с французами, сказал: Горбатова только могила исправит! Такой вот тяжеловатый намёк на то, что ничего не изменишь. Только сейчас он выглядит моложе. И орденов поменьше.
– Товарищ командующий, лейтенант Дубинин по вашему приказанию доставлен.
И опять весьма и весьма интересно. Не задержанный, не гражданин, а по-прежнему лейтенант. Ладно, посмотрим, что дальше. Генерал выслушал доклад и с любопытством посмотрел на меня. Представляю его мысли. Выгляжу я хоть и помято, но молодо. То есть мне на самом деле 22 года. Тогда откуда знания о таких личных делах генерала Горбатова? Агент? Но ведь немецкое наступление сорвал, причём нанёс немцам очень существенные потери. Разумеется, для своих возможностей существенные.
Генерал не выдержал первым. Любопытство победило.
– Ну, лейтенант Дубинин? Можешь нам всё это объяснить? Документы у тебя самые настоящие, только их никто не выдавал. Пистолет проходит по всем документам, но вот какое дело. Он должен сейчас лежать на одном из складов Киевского особого военного округа, а он у тебя в кобуре. Воюешь-то ты хорошо, можно сказать отлично воюешь, но вот кто ты такой? И откуда знаешь о разговоре с Ириной Павловной? Ведь об этом известно всего пятерым. Следователю, мне, Ирине Павловне, её дочери и моей жене. Что скажешь, лейтенант?
Я молчал. А что тут скажешь? Читал ваши воспоминания? Так он их ещё не писал. Документы мне друг сделал, историк? Он же и пистолет дал. Только его позвать нельзя, он ещё не родился. Как и я, собственно. А ещё я ничего не понимаю. Вы ведь сейчас должны быть совсем в другом месте. Заниматься переформированием ВДВ. А тут должен находиться генерал-лейтенант Рябышев. К сожалению, его потолок – корпус, что он, к его чести, в конце концов, осознал. Но сейчас-то он должен был принять командование.
Молчание затягивалось. Вполне доброжелательное вначале выражение лиц присутствующих менялось. Генералы и полковники не очень привыкли, что лейтенанты не отвечают на их вопросы. Мямлят, мнутся, бэкают и мэкают – но отвечают. А я молчу. Исключение из общего недовольства составлял полковник в камуфляже, следивший за мной с неприкрытым интересом. И лицо у него тоже знакомое, причём даже больше, чем лицо Горбатова.
Вспомнить я не успел. Командующему надоело моё молчание, и он снова заговорил, уже не так добродушно.
– Ну что ж. Раз лейтенант не намерен отвечать мне, то… старший лейтенант, уведите задержанного. Проведите проверку как положено и…
Закончить он не успел, в помещение зашёл майор с папкой в руках.
– Товарищ генерал-майор, наградные документы на группу Дубинина, как вы просили.
Старший лейтенант тронул меня за плечо и указал на выход. Выходя из комнаты, я оглянулся. Оставшиеся чувствовали себя неуютно, а это совсем ни к чему. Никто из них не виноват в сложившейся ситуации. И я ляпнул первое, что пришло в голову. Любимую фразу нашего детства из «Неуловимых мстителей».
– И тишина. Только мёртвые с косами стоять.
Лица некоторых командиров стали багроветь. А я вышел. За дверью раздался смех, и кто-то произнёс:
– Товарищ командующий, разрешите отлучиться?
Горбатов, видимо, кивнул, потому что вслед за нами вышел тот полковник в камуфляже. И шёл за нами, пока меня не привели на гауптвахту. Ну, понятно, полноценных тюремных камер в штабе не предусмотрели, а «губа» нужна всегда. И в помещение он зашёл следом за нами.
– Товарищ старший лейтенант, дайте нам полчаса.
Особист козырнул и вышел. Без возражений. А я узнал наконец полковника. Ещё бы не узнал. Он же был легендой. Командир 1-го гвардейского парашютно-десантного краснознамённого Варшавского полка особого назначения Герой Советского Союза полковник Доценко. К концу войны командовал дивизией, а в семидесятых был командующим ВДВ. В подростковом возрасте я именно из-за него собирался идти в Рязанское высшее воздушно-десантное командное дважды Краснознамённое училище им. Ленинского комсомола. Потом, правда, пошёл в Киевское общевойсковое.
И что он тут делает? Впрочем, если Горбатов здесь, то и полковнику ничего не мешает. А вот почему его так беспрекословно слушается смершевец – это вопрос. Мне указали на нары, сам легендарный десантник уселся на них же. Посидели, помолчали. Я изучал нары, полковник – меня. Минуты через три прозвучал вопрос, от которого у меня отвалилась челюсть.
– Ну, лейтенант, и из какого ты года?
Если бы не Мишка с его теориями, я бы точно слетел с катушек от всего этого. А так ничего, только слова в горле застряли и вылезать не хотят. Полковник засмеялся.
– Так из какого, товарищ лейтенант?
Да ладно, он сам спросил, почему бы и не ответить?
– Из 2013-го, товарищ гвардии полковник.
– Так. А страна какая?
Не понял? Что значит, какая страна? Он меня что, за шпиона из будущего принимает? Или это пароль какой-то?
– СССР.
Полковник выпрямился. Правый глаз чуть прищурился, да и вообще лицо затвердело.
– СССР?
– Так точно. Союз Советских Социалистических Республик.
Он встал и заходил по камере. Всё быстрее и быстрее. И с каждым шагом всё шире улыбался. Потом снова сел напротив, прихлопнул рукой по колену.
– Значит, СССР! Что закончил?
– Киевское высшее общевойсковое командное дважды Краснознамённое училище имени М. В. Фрунзе, товарищ гвардии полковник.
– Когда?
– 15 июля.
– Здорово. И как ты тут оказался?
Пришлось рассказывать о Мишке, реконструкторах, поездке в Сороки и принятом на шоссе решении…
– …врезался я в этот грузовик, снёс его с дороги и всё, отключился. А очнулся уже здесь. И тоже после аварии. Только я не грузовик с пьяным водителем снёс, а немецкий разведывательный БТР.
– Ясно, дальше я приблизительно в курсе. Значит, так. Я сейчас схожу, поговорю с Батей, потом отзвонюсь в одно место. Хотя нет, сначала отзвонюсь, а уже потом поговорю. А ты отдыхай, никто тебя пока трогать не будет.
Но до того как он ушёл, я не удержался. Мишкины слова о резком изменении истории в 1940-м звучали в голове.
– Товарищ гвардии полковник, а вы сами из какого года?
Он посмотрел на меня, усмехнулся.
– Из 1998-го. Только учти, что про это знают не больше десяти человек во всей стране. Так что помалкивай. И о себе тоже, я сам урегулирую все вопросы. Ладно, отдыхай.
И полковник вышел. А я подумал и лёг на нары. Нужно попытаться понять и осмыслить всё, что сейчас произошло. Но каков Мишка, а? Ведь совершенно чётко просчитал ситуацию. Эх, Медведь, Медведь! Как ты мне сейчас нужен. С твоей привычкой во всём докапываться до мелочей, всё систематизировать и раскладывать по полочкам, мы бы быстро разобрались.
Дверь открылась, и вошёл старшина. Уже не молодой, но крепкий и оч-чень важный. За ним появился солдатик. Именно солдатик: худой, с длинной шеей и прозрачными оттопыренными ушами. Он нёс скатанный матрас. Точнее постель. На входе из свёртка выпала подушка. Боец засуетился, попытался поднять её прямо с валиком постели в руках и сам рухнул, запутавшись в ногах.
Старшина начал краснеть. Краснота поднималась из-под белоснежного воротничка и ползла по крепкой шее вверх. Вот покраснели щёки, пшеничного цвета усы встали дыбом, краснота поднялась к корням волос, а скулы, наоборот, резко побелели.
– Рядовой Батько!
Солдатик торопливо вскочил на ноги и начал запихивать подушку обратно в скатку постели. Она не лезла, и он прямо на полу возле нар начал раскатывать матрас, чтобы засунуть её на место. Я смотрел на старшину, и у меня было полное ощущение, что сейчас он засвистит, как вскипевший чайник. И из его ушей ударит пар. Но человек он был опытный, много повидавший и сумел взять себя в руки.
– Отставить, рядовой Батько.
Голос у старшины был ласковый-ласковый. Мне уже жалко этого растяпу. Солдат застыл с подушкой в руках, а старшина одним движением скатал матрас, водрузил его на нары, развернул и буквально за секунды привёл постель в идеальный порядок. После чего взял в руки подушку, осмотрел и покачал головой.
– Рядовой Батько, в каптёрку бегом марш. Эту подушку оставь там, а возьми новую. И табурет прихвати, не сидеть же товарищу лейтенанту на постели.
– Есть!
Солдат пулей вылетел из дверей. Старшина оправил гимнастёрку, пригладил усы и посмотрел на меня ревнивым взглядом гордого отца.
– Зелёный ещё, месяц как призвали. Доброволец! К строевой не годен, но уговорил хоть на склад призвать. Голова как у профессора, цифирь какую хоть днём, хоть ночью отбарабанит, а куда руки и ноги девать, не знает. Вот, учим помаленьку.
Я поддакнул.
– Это да, такая у вас служба. Берёте маменькиных сынков, что портянки ни разу в руках не держали, и делаете из них настоящих мужиков.
Взгляд старшины немного потеплел.
– Правильно говорите, товарищ лейтенант. А то ведь сейчас приходят из училищ и сразу в командиры. На нас и не смотрят, а сами-то совсем ещё щеглы желторотые.
Тут до него дошло, что я и сам такой вот щегол, и он даже немного смутился.
– Извините, товарищ лейтенант, если что не то сказал.
– Ничего, товарищ старшина, я понимаю. Есть среди нас и такие, но надеюсь, немного. Ничего, мы и их перевоспитаем. Мы ведь хоть и офицеры, но не золотопогонники какие-то. Мы часть народа и служим народу. Верно?
– Верно, товарищ лейтенант. А вы как на гауптвахту-то загремели? Вроде как и не арестованный, даже постель приказано выделить и табурет. А всё одно тут сидите.
– Да ерунда какая-то с документами вышла. Пока подтверждения ждут, определили сюда.
– А, тогда ничего. Новый командующий к людям с душой. Если не по службе – за руку здоровается, про жизнь интересуется.
В дверях появился запыхавшийся Батько с табуретом в руках. Сверху на табурете лежала подушка. Он поставил ношу на пол и вскинул руку к пилотке.
– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться к товарищу старшине.
Старшина смотрел с такой гордостью, словно его боец только что взял в плен Гитлера.
– Обращайтесь.
– Товарищ старшина, ваше приказание выполнено. Табурет и новая подушка доставлены.
– Вольно.
Через десять секунд подушка стояла «гоголем» в изголовье, табурет поставили в угол напротив, и оба, получив разрешение, ушли.
Я подумал и лёг. Пусть старшина думает что хочет, а я устал. Бой, контузия, передача дел, задержание, долгая дорога… Да ещё полковник! Нет, вот только подумать, легендарный десантник – пришелец из будущего. А чего ждать дальше, я вообще не представляю, так что пора вспомнить старую солдатскую заповедь: солдат спит – служба идёт.
Полковник вернулся почти через сутки. За это время меня трижды кормили, я отоспался за троих, а ещё немного продрог. Сыро тут, а всё время кутаться в одеяло не комильфо. Зато вернулся он весьма довольный, с моими документами и пистолетом. Вручая мне и то и другое, сказал:
– Всё лейтенант, нашлись твои документы. Просто затерялись у ваших бюрократов. И не только твои, так что твои сокурсники будут благодарны. А то им тоже пришлось бы доказывать, кто они и откуда.
Говорилось это для бойцов охраны и старлея из Смерша, пришедшего вместе с полковником. Контрразведчик смущения не выказывал, да я и не в претензии. Он свою работу делал и ещё мягко со мной обошёлся. Видимо, учитывая мои действия на Днестре. Так что попрощались мы мирно и руки пожали без задних мыслей. А потом меня повезли в Винницу. Всё время, которое заняло моё вселение в комнату при Доме Красной армии, полковник трепался ни о чём.
А вот когда мы вышли на улицу и направились по широкому проспекту в сторону реки, начал:
– Ну что, Никита Алексеевич, поговорим?
– Поговорим, товарищ полковник.
– Для начала заканчивай с «товарищем полковником». Давай на «ты» и по имени. Время сэкономим.
Он протянул мне руку.
– Егор.
– Никита.
– Отлично. Теперь так. Я сообщил о тебе наверх. И там очень хотят с тобой встретиться и поговорить.
– О чём?
Полковник задумался.
– Давай так. Я попал сюда из 1998-го. Но вот в чём дело: в моём времени Союз распался в 1991-м!
Я остановился и вытаращился на него.
– Что Союз?
– Что слышал! В моём будущем Союз Советских Социалистических Республик распался. Сначала руководители страны захотели быть президентами. Все, как Генеральный секретарь, так и секретари республик. Провели референдум о сохранении Союза как федерации равноправных республик. Заметь, не социалистических, а равноправных. Тем не менее люди проголосовали за сохранение союза.
Часть партийного руководства, понимая, что эти игры до добра не доведут, попыталась отстранить Генерального секретаря ЦК КПСС, к тому моменту уже Президента СССР. Даже ввели войска в Москву. Только вот стрелять не решились. Зато против них организовали «всенародный протест». Вывели офигевших от такого поворота людей на улицы с целью «защитить демократию».
Защитили. И тут же организаторы всего этого бардака втихую, на даче подписали договор о роспуске СССР. Вместо него образовывался как бы Союз Независимых Государств. И сделали это секретари РСФСР, БССР и УССР. Обделавшегося «президента Советского Союза» послали лесом, в смысле в почётную отставку. А потом пошло-поехало.
Прибалтика объявила Россию оккупантом. Украина тоже начала жаловаться на «москальское засилье». Одним словом, полный развал. Так что сюда я попал уже из «Незалежної України». Такие дела.
Сказать, что я обалдел, – это ничего не сказать! В мою голову сама мысль о распаде СССР не лезла. Поэтому в ответ я только что-то неразборчиво промычал.
– Что, в голову не лезет? Вот и мне не лезло. Я четыре года в себя прийти не мог. Из армии меня вышибли, работал инструктором по рукопашному бою, типа того. А потом попал сюда. И поклялся, что всё сделаю, чтобы всего этого избежать. А тут ты! Из 2013-го. И моя страна там СУЩЕСТВУЕТ! Так что я по земле хожу, а не скачу только благодаря силе воли. А тебя ждут с подробностями.
Да! Представляю себе, что меня ждёт. Буду говорить, говорить, говорить… Хотя полковник-то – вот он. Служит, воюет. Может, и мне повезёт?
– Егор, а меня надолго в Москву? Может, я тебе по-быстрому всё расскажу – и назад, к бойцам?
Полковник засмеялся:
– Ишь какой хитрый. Я три месяца писал. Думал, рука отвалится. Да и потом время от времени вызывали за уточнениями. Не выйдет. Если Верховный хочет тебя видеть – полетишь. А там уж как повезёт. А пока расскажи хоть немного.
– Что рассказать-то?
– Да что угодно. Вот ты училище закончил. Куда распределили?
– В Лион.
– КУДА?
Ха, моя очередь наблюдать обалдевшие глаза!
– В Лион меня направили. Командиром взвода в отдельный разведбат танковой армии.
– Твою ж дивизию! А ещё где наши стоят?
– Да много где. Германия, Польша, Чехословакия, Югославия, Австрия, Румыния, Болгария, Венгрия. В Италии и Греции военно-морские базы.
– Офигеть! А американские и аглицкие базы есть?
– Нет. Англичане постепенно растеряли все в процессе национально-освободительных революций. А американцы пролетели с самого начала. Так что и те и другие сидят тихо. Пакостят, конечно, но больше исподтишка.
– Расскажи, как с Лионом получилось.
– Слушай, Егор, это тебе историк нужен. А я историю в школе учил и не более.
– Ну хоть вкратце. Помру же от любопытства. Это тебя в Москву вызывают, а меня-то нет!
Я засмеялся. Это же надо: полковник, Герой, а нудит как пацан какой-то.
– Вкратце вышло так. После освобождения Молдавии были нанесены удары через Румынию. Там ещё пара морских десантов была, в Констанцу и Варну. Короче, румыны быстро поняли, что дело табак. Особенно после того как геройствовали на нашей территории. Ну и лапки кверху. Болгары вообще сделали вид, что их нет. Типа: «Как, мы были союзниками Гитлера? Быть того не может!» Так что наши прошли как у себя дома. В Югославии тамошние партизаны здорово помогли. Турки срочно объявили себя нейтральными, а мы под это дело подсобили грекам.
Вышли к Италии. Там к нам присоединился де Голль. Мы отрезали макаронников и дали ему возможность выбивать немцев из Франции почти самостоятельно. По большей части давили на вермахт авторитетом и танковой армией во втором эшелоне у французов. А англичане прозевали момент. Они всё надеялись высадиться на Балканах и подгрести их под себя, но опоздали. В конце концов наспех собрались и высадились в Кале, причём с большими проблемами, хотя фрицам было уже не до них. К тому моменту Париж был уже в руках у армии де Голля.
Примерно так. Мишка рассказал бы лучше, но он далековато, во всяком случае по времени.
Полковник от избытка чувств саданул меня кулаком в плечо. Ничего себе, меня чуть не снесло! А если он всерьёз ударит? А он засмеялся.
– Извини, совсем голову потерял. Но ты понимаешь, что это значит? ПОНИМАЕШЬ? Значит, всё получилось! У меня, у нас всё получилось.
Вот его разобрало. Хорошо хоть не орёт на весь город.
– Слушай, Егор. Ты же видишь, какой из меня рассказчик. Может, ну его на фиг? Я Сталина очень уважаю, политик он был классный. Но вот говорить с ним лично? Он, по воспоминаниям, был человек настроения. Мог пошутить, а мог и чего похуже.
– Да не дёргайся ты. Нормальный он человек. Может, конечно, нахлобучку устроить, но в большинстве случаев по делу. Так что слетаешь, пообщаешься – и назад. За это время мы тут немного подчистим. Слушай, самое главное чуть не забыл спросить. Когда война кончится?
– Официальная дата – 1 октября 1943-го. Бои на разных участках продолжались до декабря, а полная зачистка закончилась летом 44-го.
– А Гитлер?
– Его и всю верхушку зажали в рейхсканцелярии. Он пытался отравиться, но наши врачи его откачали. Потом судили и повесили. Кстати, французы предлагали гильотину, но Сталин сказал: «Он не король!» – и дискуссия прекратилась.
– А база в Италии? В Греции понятно, если мы им с турками помогли, но Италия?
– А там долгая история. Сначала была конференция в Москве. В октябре 41-го.
– Подожди. В октябре будет конференция? В Москве? Чёрт, я не в курсе.
– Будет. На ней Сталин сообщит Рузвельту о намерении японцев атаковать Пёрл-Харбор. Назовёт точную дату, силы и места сосредоточения их флота. Сообщит и о группе агентов на острове. Но до того Сталин вытащил из американцев обещание поставить нам четыре тяжёлых и шесть эскортных авианосцев. А также после окончания войны построить для нас ещё столько же.
А потом итальянцы скинули Муссолини и пытались заявить, что они теперь сами разберутся. Но тут через Босфор подошла эскадра Черноморского флота, а через Средиземное море вошли пять полностью укомплектованных авианосцев. Уже, кстати, с нашими экипажами. Макаронники сдулись. Мы ещё у них треть кораблей забрали как репарации. Так они ещё год провели, пришвартованные на своих местах у причальных стенок, но с другими названиями. Потом наши проявили сочувствие и перевели их в Севастополь и на Балтику, а взамен прислали наши, из старых. Вот такая история.
– Класс! А говоришь, рассказывать не умеешь. Значит, так. Сейчас пойдём пообедаем, и я провожу тебя назад к Дому Красной армии. Вылет через двое суток, время подумать у тебя есть. Отдыхай, отсыпайся. Я серьёзно, там на сон будет оставаться часа три, максимум четыре.
И без перехода:
– Как же здорово, что ты сюда попал!
Да-да, здорово. Я снова подумал о маме. Как бы то ни было, а снова её увидеть у меня практически нет шансов. Даже если я вернусь назад, там всё будет иначе. Полковник ушёл, а я остался сидеть в комнате. Думать. Только думается мне совсем не о том. Честно пытаюсь сообразить, о чём важном нужно рассказать, а в голову лезет полная чушь. В конце концов, эта самая голова начала жутко болеть, и я решил применить испытанное средство – лёг спать.
