Глава 19

Охота за Вырвиглазом

После обеда погода стала портиться. Не то дождь собирался, не то уже собрался кое-где – на горизонте из туч пробивались треугольные солнечные лучи, и наша тоскливая местность какой-то древнеегипетский вид обретала, в том смысле, что египтяне придумали свои пирамиды, глядя на солнечные лучи. Но у нас тут никто никакие пирамиды никогда не придумал бы, разве что какие-нибудь сараи пирамидальные, сено хранить.

Но и таких нет. Придумщиков. Попади в наши веси какой-нибудь Тутмос Третий, так он сразу в колодец бы прыгнул с отчаяния.

Кровать моя установлена так, что из неё прекрасно видна улица. И даже часть гаража Соловьёвых, который так таинственно светится по ночам. Вот и сейчас я валялся в кровати, глядел на улицу и старался ни о чём не думать.

Думал, что дождь тоже неплохо – дрова начнут гнить.

Но и то несильно думал. Поскольку я слышал, что если отключить мозг полностью, то энергопотребление его падёт до нуля, энергия перенаправится, и ты почувствуешь удивительный душевный подъём, такой, что можно взлететь. Ну, или ещё чего полезное.

Я старался, отключал мозг, это было не так-то легко, но я почти его уже отключил, почувствовал, как из него последняя кровь оттекает, но тут, разумеется, показался Упырь.

А я-то думал… Думал, отключу мозг – и снизойдёт на меня вдохновение, кинусь к тетрадке, напишу чего-нибудь великое…

Упырь шагал по дороге, держал зонтик и иногда выглядывал из-под него на небо. Кровь немедленно вернулась к мозговым канавкам. Но приступ ярости был не такой сильный, как всегда, так себе, пять баллов по шкале Рихтера, зубы уже не заболели. Просто захотелось раствориться. Исчезнуть. Просочиться между половицами. Но это вряд ли получится. Вряд ли. Наверное, это от работы. Когда человек много работает, злости в нём становится меньше.

А может, и не становится.

Упырь явно торопился ко мне. А куда ещё? Не к Соловьёвым же… Может, сходить в лес, запастись осиной, наделать кольев? Или пригласить его на чесночные бутерброды? На чесночные бутерброды с кольями.

А можно удрать. Есть ещё минуты две, могу выскочить из койки, разбежаться и выпрыгнуть в окно, затем вдоль бани, за забор и огородами, огородами…

Но потом я подумал, что мне не хочется никуда уходить из собственного дома. Пошёл он. Никуда не побегу. Почему я должен всё время бегать? К тому же… Ну да ладно.

Поэтому я перевернулся на спину.

Упырь вошёл без стука. Как быстро люди наглеют.

– Там Илья попал в беду, – выпалил Упырь безо всяких приветствий.

Какая новость! Вырвиглаз попал в беду.

– Илья попал в беду! – взволнованно повторил Упырь.

– Да что ты говоришь, – равнодушно сказал я. – Это просто ужасно…

– С ним что-то нехорошее случилось.

– Неужели в баню сходил, помылся? Ну, тогда да, большие неприятности.

– Большие неприятности, это точно. Мне кажется, нам надо пойти к нему.

– Что сделать? – не расслышал я.

– Пойти к нему. К Илье. Пойдём к Илье, а?

Что вот за фигня? Почему всё со всеми вокруг происходит, а я должен их срочно бежать выручать? Почему я кого-то должен выручать? У меня что, своей жизни, что ли, нет, почему все со своими жизнями в мою влезают? Вырвиглаз меня давно забодал, он всё время влетает в неприятности, а я должен его спасать…

Я взял «Последнюю войну».

– «Ночь была чёрной и бархатной, будто опустилось на землю войлочное покрывало. Профессор Блэксворт осторожно спустился по лестнице, судорожно сжимая во вспотевшей руке верный «кольт»… – прочитал я.

– Ты что это? – растерянно спросил Упырь.

– А что?

– Ну как «что»? Надо как-то Илье помочь…

Опять.

Я с сомнением перевернул страницу. Профессор Блэксворт решил модифицировать свои Е-лучи и воздействовать с их помощью на окружающих, подавлять их волю, направлять её в нужное русло и стать в конце концов властелином мира.

– Ты что? – повторил Упырь. – Пойдём скорее…

– Да брось, – отмахнулся я. – Вырвиглаз всегда в пакостные истории попадает, раз в неделю. И ничего.

– Ты не понимаешь! – Упырь был взволнован. – Мне кажется, тут что-то важное…

– С чего ты взял?

– С того. Я вернулся домой, посмотрел телефон, а там пропущенный вызов. И номер незнакомый совсем.

– А с чего ты взял, что это Вырвиглаз? – спросил я.

– Не знаю… Просто кто мог ещё позвонить?

– Логично, – сказал я, – тебе мог позвонить только Вырвиглаз.

– Вот и я так подумал. Наверное, он тебе сначала позвонил, но не дозвонился. И тогда решил уже до меня дозваниваться, а у меня телефон как раз дома был, ты же тогда сказал, что не надо брать на работу…

– Теперь я виноват, да?

– Да нет, что ты, – замахал руками Упырь, – никто не виноват, так случилось. Я вот и подумал просто, что с ним что-то произошло, а он смог только мне позвонить…

– Знаешь, что с ним произошло? Я тебе расскажу, что с ним произошло. Шагал он вдоль забора, смотрел на рейки. А потом вдруг взял и ни с того ни с сего треснул по забору рукой, так, от души, от дури бессмысленной своей. И посадил занозу. А потом он вдруг подумал, что у него может сделаться заражение от этой занозы, и загрустил. А когда загрустил, то начал всем звонить. А кому ему звонить, кроме как нам с тобой? У него друзей никаких больше нет, кроме как ты да я. Вот и всё. Хочешь пойти вытаскивать занозу?

– Может, его похитили! – не услышал меня Упырь. – Его точно похитили…

Мама дорогая! Ему казалось, что Вырвиглаза похитили! И я должен с этим разбираться. Захотелось его треснуть. Табуреткой. Размахнуться как следует и влупить в переносицу, в место между лбом и носом. Покрепче влупить. Ему что, бедняге, совсем делать нечего? У него же всё есть. Восемнадцать сноубордов и виндсёрф. Что за человек, а? У него есть компьютер, а он хочет пойти вынимать занозу у Вырвиглаза.

– Его похитили! А тогда почему…

– Тут ты, Денис, ошибся, – сказал я как можно более спокойно. – Очень сильно ошибся.

– Почему?

– Ну какой дурак будет похищать Вырвиглаза? За Вырвиглаза вообще ничего не дадут… Единственный вариант – он сам себя похитил, некоторые так делают. Украдут самого себя, а потом со своих родителей бабло стрясают…

Упырь на секунду задумался.

– А если его похитили… ну, знаешь, некоторых похищают для трансплантации…

– Ты имеешь в виду на запчасти? – спросил я.

Упырь кивнул.

– Это тоже вряд ли. – Я зевнул. – Вырвиглаз лишь с виду такой шустрый, на самом деле он хроник. В смысле куча заболеваний всяких. Его органы никому даром не нужны. Так что это заноза. Смертельная заноза…

Упырь задумался.

– Какая заноза? – в комнату вошёл Сенька. – Какая смертельная?

– Ага. Вырвиглаз занозил смертельную занозу. В икроножную мышцу. И подхватил гангрену. Теперь помирает. Помирает и так жалобно стонет: «Пусть меня похоронит Слащёв Сеня с улицы Сорок Лет Октября, дом тридцать один, пусть меня похоронит Слащёв Сеня с улицы Сорок Лет Октября, дом тридцать один…»

– А… – разочарованно протянул Сенька. – Глумитесь понемногу…

– А если это маньяк? – совсем уже шёпотом спросил Упырь. – Если Илью похитил маньяк?

– Вырвиглаза похитил маньяк? – заинтересовался Сенька. И тут же рассмеялся: – Да кому этот дефективный нужен? К тому же… я не завидую тем дуракам, кто собрался его похитить. Он же им всю жизнь под откос пустит. Кстати, Денис, у тебя Интернет дома есть?

– Есть.

– Я к тебе зайду, а? – принялся навязываться Сенька. – Мне надо кое-что разузнать, а в компьютерный класс не пускают по поводу лета. А если идти в клуб, то у них там коннект хилый, сам понимаешь…

Упырь смотрел на меня. Пялился, так что сосуды в глазах подпрыгивали.

– Ну ладно, – отступил Сенька, – разберётесь со своим придурком, ещё поговорим…

Брат удалился.

– Он прав, – сказал я. – Никакой маньяк Вырвиглаза не похищал. Их у нас нет, они все в область едут, там есть где развернуться. Ты ведь раньше в городе жил, в городе по-другому всё…

Вдруг я поймал себя на том, что разговариваю с Упырём. Не просто отвечаю на вопросы, а разговариваю. Это было плохим признаком. Когда ты начинаешь разговаривать с мертвецами – это скверный признак.

– Знаешь, у меня нехорошие предчувствия такие…

– Да ничего с ним не случилось, уймись! – злобно сказал я. – Ничего! Такое бывает регулярно… Папаша его вернулся из рейса, нажрался с заработанных бабок и отколотил Вырвиглаза, вот и всё. И ничего, что поколотил, жив-здоров Вырвиглаз. Он ведь как гиена – чем чаще бьют, тем крепче шкура. Я-то его знаю.

– А вдруг отец его покалечит?

– Да не покалечит. Он его всё время бьёт, а до сих пор не убил. И вообще, погода шепчет. А вдруг дождь пойдёт?

– Может, отцу позвонить? – Упырь достал телефон.

Какое сочувствие. Какое человеколюбие. Гуманизм. Прямо Возрождение, честное слово.

– Я ему скажу, что надо помочь, он обязательно приедет, вот увидишь! – Упырь зачем-то продемонстрировал записную книжку в мобильнике.

Я помотал головой.

– Если ты позвонишь своему папашке, то Вырвиглазов папашка точно его угрохает, можешь не сомневаться. У него папаша – мрак. Вот представь Вырвиглаза, только в сорок раз говнистее. Так что лучше по-тихому, по-семейному…

Упырь замолчал.

Я вернулся к книжке. Лежал и читал, то есть делал вид, что читаю, читать в присутствии Упыря у меня не очень хорошо получалось. А Упырь сидел. И смотрел на меня. А я смотрел в книгу. А он на меня. Так мы сидели минут пять, не меньше. Потом я не выдержал.

– Ладно, – сказал я. – Пойдём. Пойдём, посмотрим, что там такое. Хотя, вероятнее всего, что Вырвиглаз нас так разыгрывает. Играется…

– А если нет?

Пришлось вылезти, пришлось одеться. Перед тем как выйти на улицу, я заглянул в большой дом. Трубка лежала на боку на самом деле. Может, кто задел, а может, Сенька снял, он вредничать любит.

Пока мы добирались до дома Вырвиглаза, Упырь молчал. И напрягался. Надувался воздухом, расправлял плечи, озирался по сторонам, громко дышал. Все это напряжение ему совершенно не шло, при его росте и весе всё это выглядело смешно. Но очень хотелось ему казаться больше и страшнее.

Вырвиглазова улица была кривая и ухабистая, с лужами, с ряской в этих лужах, с жуками-плавунцами. Вырвиглаз жил в самом дальнем доме, это был самый страшный и мрачный дом, даже вагонкой не обшит. Возле дома не было толкового огорода, не росли цветы, и сразу ясно, что в доме живут одни мужчины.

Дверь закрыта, воняет какой-то кислятиной, точно свиньям варили. Кругом разруха. То есть, если судить по виду, всё в порядке.

Калитка была наплевательски открыта, мы вошли внутрь. Из дома послышалось глухое мычание.

– Что это? – вздрогнул Упырь.

– Мычит, – ответил я. – Вырвиглаз мычит.

– Почему он мычит?

– Папаша язык ему отрезал, вот он и мычит.

У Упыря дёрнулась щека.

– Да нет, – успокоил я, – просто отец его в подпол посадил.

– В подвал?

– Ага. Чтобы он подумал над своим поведением. Ладно, пойдём отсюда.

– А как же Илья?

– Да ничего, посидит, с крысами пообщается, может, наберётся ума…

– А почему он мычит? Отец его что, связал и рот заткнул?

Это на самом деле было странно. Ну, связать папаша его, допустим, мог, но рот затыкать… Это уже перебор. Так что вполне могло случиться, что Вырвиглазу на самом деле нужна помощь.

– Как-то всё тут… – Упырь поёжился. – У меня нехорошие предчувствия…

Вырвиглаз замычал как-то чересчур хрипло. Это меня насторожило. Вырвиглаз не стал бы кричать, если бы его в подвал посадили.

– Надо обойти вокруг, – предложил я. – Ты справа, я слева. Давай.

– Так нельзя, – сказал Упырь. – Никогда не надо разделяться, во всех фильмах это главная ошибка…

– Не боись, бензопилу они давно пропили.

Но я решил с Упырём не спорить, и мы отправились вокруг дома. На заднем дворе в кирпичном фундаменте красовалась дыра. Пролезет средних размеров свинья, или Вырвиглаз.

– Дыра… – задумчиво сказал Упырь. – Надо лезть…

– Валяй, – кивнул я. – Осторожнее только, там может быть крысоловка.

– Зачем крысоловка?

– Для крыс.

Я подобрал с земли камень, швырнул в дыру. Никто там не кукарекнул.

– Ну ладно. – Упырь наклонился.

Он явно собрался в лаз.

– Можете не лазить, – сказал голос Вырвиглаза. – Меня там нет. Заходите через крыльцо.

– Вот видишь. – Я повернулся к Упырю. – Жив-здоров, разговаривает.

И я направился к крыльцу. Упырь за мной. В прихожей была разлита какая-то липкая красная жидкость, не кровь, варенье какое-то.

– Проходите! – крикнул Вырвиглаз. – Осторожно, там сироп растёкся…

Внутри жилище Вырвиглаза мало отличалось от жилища Вырвиглаза снаружи. Будто внутри взбесилось двадцать восемь собак. Сам Вырвиглаз сидел за столом и, конечно же, лопал. Лапшу. Со своим патологическим аппетитом. Чавк. Чавк. Не мог не жрать.

Он не был связан. И не был побит. Он был побрит.

Вырвиглаз отставил тарелку и стал заводить будильник. Упырь разглядывал помещение. В углу шевельнулась грязная куча, и послышалось то самое жалкое мычание. После чего из кучи образовался дядя Лёша, Вырвиглазов отец. Выглядел дядя Лёша помято и синевато, как старый баклажан.

Упырь отскочил в сторону.

– Не дергайтесь, это батон, – сказал Вырвиглаз. – Я его немного связал…

Я сразу подумал, что это наглядный пример того, что детки растут. Сначала пьяный папаша с воспитательными целями сына в подвал сажал, теперь сынуля подрос и стал сильным. И всё поменялось.

– Что тут случилось? – шёпотом спросил Упырь.

– Вот, сыночек связал, – пронюнил дядя Лёша. – Растил его, поил его…

– Пойдём на улицу, – мрачно сказал Вырвиглаз.

– А мне здесь очень нравится, – сказал я. – Так познавательно…

Вырвиглаз громко скрипнул зубами и направился на улицу. Мы с Упырём тоже вышли. Там, на крыльце, Вырвиглаз рассказал свою унылую историю.

А история была проста, как полбатона.

Папаша на самом деле вернулся из рейса и вернулся с деньгами. Отец был весел, рейс удался. Он подарил Вырвиглазу мобильный телефон, не самый дорогой, но и не самый дешёвый, сказал, что он нашёл в Саратове постоянных клиентов, если пойдёт дело, то следующим летом они могут съездить в Турцию.

Вырвиглаз телефону был рад, однако чувствовал некоторое напряжение. Поскольку ни одна из поездок отца не заканчивалась мирным семейным праздником, почти все они заканчивались совсем наоборот.

Тучи стали сгущаться после обеда. Помывшись под летним душем, отец отправился в город и вернулся через три часа в слишком хорошем настроении. С собой он принес торт, лимонад, ещё кое-какие продукты. Вырвиглаз помрачнел ещё больше, торт был верным признаком.

Отец прополол грядку лука и ушёл снова.

Вырвиглаз остался один. Настроение было не очень жизнерадостное, и Вырвиглаз решил покрасить волосы. У настоящего любителя тяжёлой музыки должны быть чёрные волосы, а сам Вырвиглаз волосами нужного цвета не обладал, его лохмы были заурядно-шатенистыми, к тому же довольно жидкими. Поэтому Вырвиглаз периодически придавал им более брутальный вид. Вот и вчера, прикупил краску, нагрел воды, протёр зеркало…

Но тут снова заявился отец. Он был немногословен, что свидетельствовало о том, что сегодня папаша уже изрядно нагрузился. Вырвиглазу пришлось прекратить свои приготовления и состряпать отцу большую яичницу с салом. Отец принялся молча ковыряться в сковороде. За окнами темнело, Вырвиглаз ждал. Ситуация могла развиваться так: отец мог съесть яичницу, погрустить и отправиться спать; отец мог съесть яичницу, погрустить и начать бузить. И то и другое случалось примерно один к одному.

Яичница была съедена, отец включил телевизор и принялся грустить. Вырвиглаз ждал, болтая кисточкой в банке с краской. Время шло, отец начинал подрёмывать и зевать, Вырвиглаз решил уже, что вечер будет развиваться по мирному сценарию, однако не повезло. Отец проснулся и заявил, что он не прочь отведать холодца.

Вырвиглаз продолжал разводить краску в миске. Отец возжелал холодца громче. Вырвиглаз испугался, что дело пошло по худшему сценарию. И лучше удалиться в баню, поспать там.

– Сиди, – тихо сказал отец и вышел.

Вырвиглаз сразу всё понял и попытался вылезти в окно, но рама была забита. Дверь оказалась подпёрта с другой стороны, Вырвиглаз толкнул её плечом, но только ушибся.

Через минуту явился папаша с ружьём.

Отец уселся на табуретке, зажал ружьё между коленями и принялся медленно его заряжать.

Вырвиглазу было тошно и скучно одновременно. Потому что он прекрасно знал две вещи. Ружьё не стреляет и никогда не стреляло. После ружья обычно следовала вспышка ярости, заканчивавшаяся подвалом. В подвале сидеть не хотелось, на вечер у Вырвиглаза были другие планы.

Отец зарядил ружьё и принялся прилаживать его к виску. Вырвиглаз смотрел. Он знал, что случится сейчас. Сейчас отец начнёт ныть. И будет ныть долго, нудно, а если пошевельнуться, то нытьё мгновенно переплавится в ярость. Поэтому Вырвиглаз терпел.

Впрочем, долго терпеть ему не пришлось, отец поглядел на ружьё и с отвращением уронил его на пол. Затем он немного пришёл в бешенство и минут десять гонялся за Вырвиглазом по комнате с ремнём, Вырвиглаз был ловок и отстегать себя не дал. Под конец отец устал и сказал, что пойдёт немного покурит, а потом вернётся и продолжит разговор. Отец приоткрыл дверь, и Вырвиглаз попытался выскользнуть, однако не удалось, отец в прыжке ухватил Вырвиглаза за пятку, и дальше Вырвиглаз уже не пытался сопротивляться – у отца были мощные шофёрские руки.

Однако Вырвиглаз энергично лягался, так что отец очень быстро устал. После чего он отволок Вырвиглаза на кухню, спустил его в подвал, и, поднатужившись, сдвинул на крышку газовую плиту.

Подвал был достаточно комфортабельным местом, Вырвиглаз, привыкший к частым подземным заточениям, оборудовал его по возможности с удобствами. С диванчиком, магнитофоном, пледом и весёлым освещением, которое снаружи отключить нельзя было.

Вырвиглаз открыл банку вишнёвого компота, устроился на диване, включил музыку и стал отдыхать. Он знал, что до утра отец его не выпустит и что сделать с этим ничего нельзя. Поэтому не напрягался. Даже уснул. Проснулся в семь часов утра. Наверху было тихо.

Вообще-то папаша уже должен был проснуться, устыдиться и выпустить Вырвиглаза наружу, но этого не произошло.

И тогда Вырвиглаз испугался. Историй про то, как пьяные захлёбывались в чашке чая, давились до смерти своими собственными носками или засыпали с непотушенной сигаретой в гараже, где предусмотрительно было запасено полтонны солярки на охотничий сезон, он знал много. И представил, что папашка его вдруг окочурился от перебора сивушных масел и теперь он, Вырвиглаз, будет тут сидеть очень долго. Ну, не очень долго, но за это время папашку могут объесть крысы, или собаки, или жуки-скарабеи, да мало ли вокруг голодной фауны?

Почему-то именно это обстоятельство больше всего Вырвиглаза и напрягало. Ему не хотелось, чтобы папашу объели. Поэтому Вырвиглаз пораскинул мозгами и решил, что надо из подвала выбираться самостоятельно.

– И тогда ты мне позвонил, – как-то удовлетворённо сказал Упырь.

– Я тебе не звонил.

– Как?

– Так. Как я мог позвонить из подвала?

– Ты сказал, что отец тебе телефон подарил, – напомнил я.

– Телефон подарил, симку не подарил. Да и номер я твой не знаю.

Упырь глупо улыбался.

– Ладно, какая разница, – махнул рукой Вырвиглаз. – Вылез я наружу, в дом зашёл, а тут этот как кинется. Наверное, он от грохота очнулся и протрезвел. Ну, короче, напал на меня с ножницами и давай кромсать… Остриг, как бобика…

Вырвиглаз погладил синюю башку.

– Ну, не налысо, налысо это уже я сам. Но обкорнал так, что смотреть противно, будто у меня лишай. Ну, я дальше уж сам. Уродски получилось.

Это точно. Голова у Вырвиглаза была шишковатая и бугроватая, изнутри её распирало. Я точно удивился, как он умудрился так ловко обриться – по таким буграм ни один комбайн бы не прошёл.

– Ну да, – согласился я, – на Джима Моррисона ты теперь не похож.

Вырвиглаз постучался головой о стену.

– Хотел его убить, – сказал он. – Но потом пожалел. У меня, кроме него, ведь нет никого… Икры хотите?

И, не дожидаясь ответа, принёс из кухни большую консервную банку, на две трети заполненную икрой. И две ложки.

– Ешьте, – сказал Вырвиглаз. – Всё равно испортится.

– Ты что, в смертники записался? – спросил я.

– Почему?

– Ты же сам говорил, что им выдают икру.

Вырвиглаз сделал непонимающее лицо, будто про смертников он ничего и не рассказывал.

– Ты что-то путаешь, – сказал он. – Я про смертников совсем другое говорил. Я говорил, что в колхозе «Наш путь» работают одни смертники за такую зарплату. А икра это совсем другая икра…

Вырвиглаз указал пальцем на потолок. Можно подумать, кто-то его тут на самом деле прослушивал.

– Это другая икра. Конфискат. В Астрахани втихаря её продают сами менты. Кушайте.

Чёрной икры я никогда не пробовал, однако ничего выдающегося я в ней не нашёл. Рыбой пахнет, на языке лопается, ничего вроде, на шпроты похоже.

– Надо с хлебом и маслом есть, – пояснил Вырвиглаз. – А так невкусно. А ни хлеба, ни масла у нас нет.

И потрогал голову.

А Упырь не стал икру пробовать. Наверное, надоела она ему.

– Он тебя бил? – спросил он с интересом Вырвиглаза.

Вырвиглаз отмахнулся.

– Ерунда, – сказал он. – Побил немного, жаба. Это даже хорошо…

Вырвиглаз задумчиво поглядел на банку, зачерпнул икры, стал есть безо всякого удовольствия.

– Почему хорошо? – спросил Упырь.

– Потому что сегодня он проснётся и ему станет стыдно. Даст денег, сходим в пельменную. Жаль, что побрил, жаба… – Вырвиглаз постучал ложкой по ставшей звонкой голове. – Ну да ничего, отрастёт. Знаете, в этом что-то есть…

Вырвиглаз погляделся в свое отражение в окне. На самом деле в такой прическе что-то было – Вырвиглаз стал похож на обезьянку. Не на большую могучую обезьяну, которую уважаешь и опасаешься, а на мелкую и поганскую, в которую хочется кинуть камнем. И не просто кинуть, а попасть ещё, чтобы она заверещала и запрыгнула к себе на баобаб или на секвойю, на свою африканскую берёзу, короче, а потом долго и жалобно пищала, облизывая лапку.

А вообще, Вырвиглаз стал похож на Упыря, они почти сравнялись по паскудности, близнецы-братья.

– Это хорошо, – сказал Вырвиглаз. – Этим жабам баторцам нельзя бриться наголо. Это строжайше запрещено, типа не ссы в колодец. И я на фоне всеобщей лохматости буду нормально выглядеть.

– Почему нельзя бриться? – поинтересовался Упырь.

– Это страшная история. – Вырвиглаз всё поглаживал и поглаживал свою лысину. – Страшная и потайная… Двадцать лет назад один баторец организовал тайное общество, оно называлось «Батор навсегда». И все, кто в него входил, должны были брить голову и носить валенки с белыми бумбончиками. А целью этого общества было постепенное внедрение всех баторцев в разные отрасли жизни. Потом это общество разгромили, но многие его члены не отступились от своей клятвы. Вот ты премьер-министра видел? Лысый. И министр обороны.

– Они что, баторцы? – удивлялся Упырь.

– Все, – беззастенчиво врал Вырвиглаз. – И многие другие. Кстати, общество это в баторе возродилось, однако теперь они не бреются. И в баторе бриться налысо запрещено – для конспирации…

Я уже не слушал. Вырвиглаз втюхивал Упырю очередной крючковатый плод своей шизофантазии, за окном шёл дождь, он начался, пока мы были у Вырвиглаза, по дороге безнадёжно брела промокшая и грязная собака.

– Так я вот и думаю, что теперь мне, лысому, в баторе будет зелёная улица. Я лысый, а они, жабы, все волосатые, как медведи. Вообще, лысым быть круто. Лысый человек, он гораздо волосатей, чем волосатый…

Я глядел на улицу.

Грязная собака поймала неосмотрительно высунувшуюся лягушку, настроение у собаки улучшилось, и она потрусила дальше по улице, уже с энтузиазмом.