Растительная шерсть

«Дикие деревья дают руно в качестве плодов, превосходящее шерсть овцы по красоте и исключительности, и коренные жители [Индии] одеваются в платье, сотканное из него».

Геродот, 445 г. до н. э.

Хотя в XVIII в. европейцы считали хлопчатник новинкой, у него уже была долгая история. Исследовав расположение фрагментов ДНК, ученые полагают, что хлопчатник – или Gossypium – растет на земле уже десять-двадцать миллионов лет. Это совершенно особенное растение. Оно предпочитает температуры около пятнадцати градусов тепла, практически без заморозков или с легкими заморозками при двадцати или двадцати пяти дюймах дождя каждый год, желательно выпадающих в середине периода роста. Подобные предпочтения ограничивают область произрастания – так было в прошлом – узкой полосой вокруг земного шара примерно между тридцатью двумя градусами к югу и тридцатью семью градусами к северу от экватора, захватывая засушливые районы Африки, Австралии, Азии и Центральной и Южной Америки. В общем и целом существует около пятидесяти видов Gossypium, различающихся по высоте и размеру. Для каждого региона характерен свой вид хлопка: G. hirsutum (хлопчатник обыкновенный/косматый) в Центральной Америке, G. barbadense (хлопчатник тонковолокнистый в Южной Америке, G. herbaceum (хлопчатник травянистый) в Африке и G. arboretum (хлопчатник древовидный) в Азии.

Какими бы ни были другие привлекательные черты хлопчатника, люди обычно фокусируются только на одной его особенности. Через 160–200 дней после посадки каждое растение дает семенную коробочку, в которой семена находятся между волокнами целлюлозы. Созревшая коробочка лопается, выпуская наружу белые внутренности.

Скорее всего, люди впервые поняли, что они могут использовать эти волокна для изготовления текстиля и снастей, в долине Инда. Самое раннее доказательство намеренного использования хлопка было найдено случайно, как и волокна льна в пещере Дзудзуана. Археологи изучали крошечные бусины, найденные в захоронении эпохи неолита в Мехргархе, в той местности, которая теперь является Центральным Пакистаном. Лежащее между горами и рекой Инд поселение было стратегически важным, в нем постоянно жили с VII по I тысячелетие до н. э. Бусины – считалось, что они остались от браслета, – имели всего пару миллиметров в диаметре и были сделаны из меди. Когда их рассматривали через микроскоп, были обнаружены легчайшие следы минерализованных органических волокон вокруг отверстий. Металл вступил в реакцию с нитями, которые были протянуты сквозь бусины, сохранив микроскопические частицы хлопка, спряденного в VI тысячелетии до н. э.

Изысканные хлопковые ткани производили в Азии, Африке и в обеих Америках на протяжении тысячелетий. В 2016 г. фрагменты окрашенного индиго хлопкового текстиля, некоторым из которых было почти 6000 лет, были найдены в Уака Приета в северной части Перу. Они сохранились благодаря сухому горячему воздуху. Хлопчатник, дававший волокна, был настолько важен, что стал одним из первых растений, одомашненных около 7000 лет назад. Одомашнивание изменило форму самого растения. Раскидистые, высокие дикие виды стали со временем меньше ростом, компактней и легче в уборке. Несмотря на одомашнивание, хлопчатник по-прежнему тяжело выращивать. Это требовательное растение. Его невероятно трудно собирать, а до изобретения и широкого распространения хлопкоуборочных машин делать это было особенно тяжело.

Традиционно хлопок собирали и сортировали вручную. Слишком короткие для использования волокна – они называются пух – отбраковывали, тогда как более длинные – линт – очищали от семян, деликатно, не повреждая. Затем удаляли узлы и грязь, потом волокна хлопка отбивали деревянным инструментом, чтобы смягчить их и сделать более податливыми. После – чесали, чтобы отделить волокна и уложить их параллельно, а затем пряли на прялке с использованием веретена. Полученную нить можно было использовать для ткачества. Почти во всех культурах по всему миру именно женщины пряли хлопок. Ткачество уже не имело такой строгой гендерной принадлежности. В Индии и в Юго-Восточной Африке, к примеру, часто ткачами были мужчины.

Своим рождением великие американские хлопковые плантации были обязаны в числе прочих и Васко да Гаме, открывшему прямой морской путь в Индию в 1497 г. Плавание вокруг мыса Доброй Надежды, трудное и опасное, оказалось прибыльным: оно обеспечило европейским купцам прямой доступ к индийским ткачам и их тканям, вместо того чтобы полагаться на более дорогие и опасные сухопутные маршруты. Изящные узоры и использование характерных для индийского текстиля цветов стало невероятно модным среди европейцев. Даниэль Дефо, который не входил в число поклонников этого стиля, жаловался в 1708 г. в Weekly Review: «Индийские ситцы ползут в наши дома, наши гардеробы и спальни, на занавески, подушки, кресла и, наконец, на сами кровати». К 1766 г. муслин и ситец были в такой моде, что хлопок составлял 75 % экспорта Британской Ост-Индской компании.

Хлопковые ткани использовались торговцами и как побочный продукт другого рынка – торговли рабами. Зарождающиеся крупные американские плантации, чтобы приносить прибыль, отчаянно нуждались в дешевой и многочисленной рабочей силе. Коренное население было выкошено болезнями, а оставшиеся в живых откровенно враждебно относились к будущим фермерам. Поэтому следовало найти других работников.

Рабов, взятых в существующих торговых портах на восточном побережье Африки, сочли идеальным решением проблемы. Между 1500 и 1800 г. более восьми миллионов человек было перевезено из Африки в Америку в рабство испанцами, португальцами, французами, британцами, голландцами и датчанами. Британский торговец Малачи Постлтуэйт едва ли преувеличил, когда написал в 1745 г.: «Неужели всему миру не известно, что бизнес посевов в наших британских колониях, как и во французских, ведется трудами негров, привезенных туда из Африки? Неужели мы не в долгу перед этими ценными людьми, африканцами, за наш сахар, табак, рис, ром и все остальное, что производится на плантациях?»

Вопреки предположению, что за рабов рассчитывались оружием или драгоценными металлами, чаще плата осуществлялась хлопковой тканью. Исследование покупки 2218 рабов, проведенное Ричардом Майлзом – британским работорговцем – между 1772 и 1780 г., показало, что текстиль составил больше половины обмененных товаров. Поначалу ткани покупали в Индии. Позднее хлопок-сырец начали импортировать в Европу, где его ткали, выбирая рисунок с расчетом на африканский рынок. Это был крупный бизнес. Между 1739 и 1779 г., к примеру, экспорт Манчестера вырос с ничтожных 14 000 фунтов стерлингов до 300 000 фунтов стерлингов в год. Примерно треть товаров из общего количества отправлялась в Африку для обмена на рабов.

Сначала европейцам было непросто удовлетворить спрос африканских торговцев. Придирчивые покупатели ценили яркие, полосатые, клетчатые хлопковые материи или ткани с рисунком, традиционно производимые в Индии и сильно отличавшиеся от тех, которые ткали в Европе. Торговля резко пошла вниз. Европейцы старались создать насыщенные яркие цвета и дизайны, которые могли бы выдержать этот экзамен. (Европейские имитации часто изворотливо называли «индийскими ситцами».) Ключом к успеху стал постоянный поток технологических новаций, благодаря которым прядение и ткачество стали быстрее, эффективнее и, что самое важное, дешевле, позволив тканям конкурировать и в конце концов вытеснить товар, произведенный в Индии.

Ранним примером таких новаций является быстрый (летающий) челнок, который изобрел в 1733 г. Джон Кэй. Это был маленький аэродинамический кусок дерева, который быстро пролетал с одной стороны ткацкого станка через нити основы на другую, протягивая за собой нити утка, разворачивался и возвращался обратно. Это увеличило скорость ткачества настолько, что впоследствии требовалось четыре прядильщика, чтобы обеспечить работой одного ткача. Желая исправить дисбаланс, изобретатели сосредоточились на повышении скорости работы прядильщиков. В 1764 г. Джеймс Харгривс создал прядильную машину «Дженни». Спустя пять лет Ричард Аркрайт изобрел прядильную машину Waterframe (ватермашину, или ватерный станок), а десятью годами позже заработала паровая текстильная машина Мьюл-Дженни Сэмюэла Кромптона. Все они существенно повысили количество получаемой пряжи. В 1785 г. механический ткацкий станок Эдмунда Картрайта стал первым паровым ткацким станком.

Такая механизация, сберегающая труд и время, означала, что впервые в истории изготовление ткани забрали из рук и домов и передали станкам и фабрикам. Для промышленников и торговцев это, разумеется, имело финансовый смысл. Если индийским прядильщикам требовалось 50 000 часов, чтобы вручную превратить 100 фунтов хлопка-сырца в нить, то прядильная машина выполняла эту работу за пятую часть этого времени. Стоимость пряжи и ткани с этого момента пошла вниз, позволяя европейским тканям конкурировать на международном рынке. Британия больше других вкладывалась в новую технологию для производства хлопка. К 1862 г. страна стала домом для двух третей прядильных машин всего мира. Примерно от 1⁄5 до ¼ ее населения были заняты на этом производстве, и почти половину ее экспорта составляли ткани и пряжа. В 1830 г. фунт британской пряжи № 40 (тонкая нить) был в три раза дешевле своего индийского конкурента. В конце концов она стала настолько дешевой, что индийские ткачи покупали и использовать нить, «вернувшуюся» из Англии.

На переработке и торговле хлопком делали состояния. Сэмюэл Тачетт превратился из манчестерского производителя хлопковых тканей в богатого и влиятельного члена парламента и политического деятеля, способного отдать 30 000 фунтов стерлингов на государственный заем в 1757 г. Его богатство и карьера в большой степени основывались на производстве клетчатой «гвинейской ткани» для африканского рынка рабов. Его родной город тоже процветал, пусть даже множившиеся мануфактуры выбрасывали в небо над ним все больше смога. Алексис де Токвиль, французский дипломат и общественный критик, посетил город в 1835 г. и дал ему парадоксальную оценку. «Из этой клоаки, – написал он, – вытекает чистое золото».

Единственным ограничителем этого прилива богатства были поставки хлопка-сырца. Бо́льшую часть своей истории возделывание хлопка было дополнением к семейному доходу. Фермеры сажали хлопок наряду с другими культурами, как правило продовольственными, что уберегало их от риска: если одна культура пострадает от вредителей или природных катаклизмов, другая уцелеет и обеспечит их. И если урожай хлопка погибнет полностью, они смогут по крайней мере прокормить себя. Этот подход был разумным для индивидуальных фермеров. Но это же означало, что превращение хлопкового линта в материю осуществлялось в малых количествах, без координации усилий и в зависимости от других хозяйственных приоритетов и сезонных работ. Ткачи и прядильщики регулировали время и стоимость своей работы, даже если часть ее уходила на оплату налогов и долгов. Это не соответствовало интересам колониальной политики. Для фабрик, вечно жаждущих хлопка, требовались крупные фермы, на которых выращивался бы только хлопок, подходящий для дальнейшей переработки и превращения в ткани, чтобы обменять его на деньги и рабов. Ткацкие фабрики в Манчестере и в других местах работали эффективно только в том случае, если поставки хлопка были регулярными. До 1780-х гг. достичь этого можно было, только привозя хлопок со всего мира. Ливерпульские доки захлебывались от хлопка из Индии, Леванта, Вест-Индии и Бразилии.