Глава 8

Бар «Старый маразматик» считается закрытым частным заведением, куда впускают только по специальным приглашениям, и в целом оправдывает свое название. Здесь действительно собираются по большей части пожилые пользователи Менталиберта, чья юность пришлась на начало двадцать первого века – эпоху бурного расцвета компьютерных технологий и Интернета – первичной среды, где зарождались прообразы всех крупномасштабных виртуальных М-вселенных.

Современной молодежи тоже не возбраняется появляться в «Маразматике». Но многим из молодых либерианцев, кому посчастливилось раздобыть пригласительный билет на местные вечеринки, очень быстро наскучивает царящая тут чересчур умиротворенная по нынешним меркам ретро-атмосфера.

Музыка, что постоянно звучит в баре из раритетных акустических колонок, никогда не превышает тот порог громкости, который препятствовал бы ведению застольной беседы. Да и подбор музыкальных композиций соответствует вкусам тусующейся в «Старом маразматике» публики. Ненавязчивый электронный эмбиент – когда спокойный, когда, наоборот, мрачный – периодически сменяется жесткими ритмами; впрочем, им все равно далеко до тех танцевальных «ураганов», что бушуют ныне в модных клубах как Менталиберта, так и обычного подлунного мира.

Однажды Виктория Наварро, вхожая в это закрытое заведение наряду с остальными одноклубниками, не выдержала и поинтересовалась у девушки-бармена, как звали композиторов, чья музыка круглосуточно звучит из колонок. Барменша – необщительная смуглая индеанка Джен, комичные большие уши которой служили дежурным объектом для колких шуточек посетителей, – назвала имена Джереми Соула, Акиры Ямаока, Томми Таларико, Марка Моргана, Йеспера Кида, Айнона Зура и еще нескольких абсолютно незнакомых Кастаньете музыкантов. Когда же Викки созналась в этом, Джен – либерианка, а вовсе не статист, как поначалу ошибочно думала Наварро, – призналась, что и во времена ее далекой молодости эти композиторы тоже не были известны широкой публике. Однако здесь их почитали как истинных мировых классиков, что наверняка льстило тем из них, кто был еще жив и, не исключено, даже порой захаживал инкогнито к своим верным поклонникам.

Виктория и прочие «мертвецы» считались завсегдатаями «Старого маразматика», но лишь потому, что «Дэс клаб» выбрал его в качестве места для регулярных клубных встреч. Для собирающихся дважды в неделю – как правило, в неполном составе, если явка не назначалась обязательной – Демиурга и приятелей в баре были постоянно зарезервированы апартаменты, оборудованные в вычурном стиле не то начала прошлого, не то и вовсе позапрошлого века. С прочими посетителями бара, что денно и нощно просиживали в общем зале и предавались ностальгическим воспоминаниям, члены «Дэс клаба» общались редко. Виной тому был обычный снобизм, что проявляли по отношению к молодежи почти все пожилые «маразматики».

Они тоже принадлежали к особому М-эфирному клубу, круглосуточно сменяемый интернациональный состав которого больше напоминал костюмированную вечеринку, нежели чинное собрание тех, кому за шестьдесят. Никакой единой концепции участники этого карнавала не придерживались. Их М-дубли поражали широким разнообразием всех мыслимых и немыслимых нарядов, и даже несмотря на административный запрет появляться на Бульваре в облике либерианцев-негуманоидов (во избежание беспорядков пользователям дозволялось расхаживать в шкурах монстров лишь в соответствующих гейм-квадратах), в баре это ограничение не действовало. Здесь считалось в порядке вещей пить в обнимку с драконами, троллями и чертями, даже зелеными, так что вряд ли можно было найти на Бульваре более демократичное питейное заведение.

За редким исключением почти каждый «маразматик»-гуманоид имел при себе оружие, среди которого попадались экземпляры, что в реальном мире явно весили бы не один центнер. К примеру, один чудаковатый блондин в красном плаще все время расхаживал по залу с таким внушительным мечом, что его клинок больше напоминал лопасть самолетного винта, а размахивание им было под силу, пожалуй, лишь титану. Коим худосочный, как жердь, блондин и близко не являлся.

Однако на памяти Викки в баре крайне редко вспыхивали ссоры, а тем более поножовщины или перестрелки. Подавляющую часть времени экстравагантные старики красовались друг перед другом в своих чудны х М-дублях и вспоминали дела давно минувших дней, когда виртуальные миры порождались сугубо компьютерными технологиями, а об М-эфире человечество еще слыхом не слыхивало.

Подслушав, о чем обычно ведут речь «маразматики», не посвященный в их тайны человек только укреплялся в мысли, что угодил в общество выживших из ума людей. Собирающиеся под крышей бара старики были просто помешаны на электронных играх полувековой давности – тех самых примитивных компьютерных развлечениях, что сегодня считались анахронизмом и демонстрировались в музеях как непременные атрибуты эпохи расцвета цифровых технологий. «Маразматики» отказывались мириться с таким положением дел. Они продолжали предаваться своему экзотическому хобби, с упоением играя в древние игры на столь же древних компьютерах и видеоприставках, имеющихся в обязательном порядке дома у каждого завсегдатая бара. Надо ли уточнять, что носимые ими в Менталиберте забавные М-дубли копировали облик героев тех интерактивных развлечений, что наиболее полюбились «игроманьякам»?

Сегодня Наварро уже не считала их психами, ибо на таком же основании этот ярлык можно было приклеить и самой Викки. С некоторыми «маразматиками» она даже успела завести шапочное знакомство. Кем были эти люди в реальности, они не распространялись, поэтому Кастаньета воспринимала их в том образе, какой они на себя нацепили.

Вечно угрюмый полицейский Макс, обожающий раз от разу пересказывать трагическую историю собственной жизни. Вероломно преданный всеми и вся, доверяет только себе и своей «Беретте».

Твердолобый Сэмюель – таскающийся с шестиствольным пулеметом амбал, который то и дело переругивается с голосом, что живет у него в голове. Говорит, будто служит наемником у инопланетян и периодически спасает мир от нашествия сил Зла. Хотя сам громила-параноик не тянет на символ Добра даже с очень большой натяжкой.

Пучеглазый усатый коротышка в кепке, что выдает себя за водопроводчика, выглядевшего в Менталиберте еще абсурднее, чем балерина – на Луне. Вдобавок ведет себя крайне неадекватно: передвигается исключительно прыжками, а вместо оружия носит при себе вантуз.

Энергичная сексапильная британка с заплетенными в косичку волосами и замашками прирожденной леди (впрочем, непривлекательных женщин в «Старом маразматике» не было, и даже ушастая барменша Джен обладала своеобразным шармом). Хотя одета не слишком по-пуритански: маечка до пупка, обтягивающие короткие шорты и высокие альпинистские ботинки. Плюс пара пистолетов – видимо, для отшивания чересчур назойливых «джентльменов» наподобие постоянно клеящихся к девице хмурого азиатского принца с ятаганом и обвешанного оружием небритого мачо в красной гавайской рубахе.

Была еще парочка запомнившихся Кастаньете престранных типов, с которыми ей приходилось ненароком сталкиваться. Первый представлял собой немого (так, по крайней мере, решила Викки) очкарика в оранжевом комбинезоне – не то летчика, не то пожарного. Наварро решила, что все-таки пожарного, поскольку вряд ли летчик выбрал бы в качестве любимого оружия большую железную монтировку. Второй чудак носил комбинезон черного цвета, однако оказался более общительным собеседником и даже уболтал однажды Викторию пропустить с ним по стаканчику. Правда, выбрал он для этого почему-то самый темный уголок бара, а разговаривать предпочитал, глядя на девушку через прибор ночного видения. Но истории о своих похождениях рассказывал интересные – по признанию чокнутого любителя темноты, он всю жизнь проработал в США агентом национальной безопасности.

Позже Виктория поняла, что эти и многие другие посетители «Старого маразматика» присутствуют в Менталиберте отнюдь не в единственном числе и иногда собираются под крышей любимого заведения, чтобы устроить здесь фестиваль двойников. Или очередной шумный диспут на какую-нибудь злободневную тему. Пожилые фанаты электронных ретро-забав презирали современные гейм-квадраты, обвиняя их и в неприкрытой пропаганде насилия, и в растлении молодежи, и в том, что она считает нынешние М-эфирные игры не просто развлечением, а частью реальной жизни. Что, без сомнений, пагубно сказывается на воспитании подрастающего поколения, которое разучилось видеть разницу между вымышленным и настоящим. И как следствие этого, сместило для себя приоритет ценностей отнюдь не в правильном направлении.

Эх, как же замечательно обстояли дела в этом плане еще полвека назад, соглашались друг с другом захмелевшие «маразматики». То ли дело раньше – все протекало чинно и благородно: выйдешь, бывало, на улицы какого-нибудь виртуального Сан-Андреаса или Вайс-Сити с бейсбольной битой в руках, раскроишь голову виртуальному гангстеру, полицейскому, а то и вовсе прохожему, отыграешься на них за свои обиды на весь мир, выпустишь пар, а затем отойдешь от монитора с чувством глубокого удовлетворения и живешь дальше жизнью простого мирного обывателя. А для него игровое насилие – всего лишь психологическая разгрузка, не более. Отдушина, что проветривает сознание от скапливающихся там порочных желаний свести счеты со своими реальными обидчиками. Неужели кто-то будет спорить, что лучше: прибить сотню виртуальных полицейских или одного настоящего? Конечно, и в те годы существовало много недалеких личностей, чьи оголтелые нападки на якобы жестокие видеоигры трепали нервы тем, кто в эти игры играет. Полноте, да разве то была жестокость? Узрели бы эти радетели за мораль и нравственность современные виртуальные забавы, вмиг поголовно стали бы заиками. Теперь, зайдя в гейм-квадрат наподобие Гетто-2100, ты берешь в руки практически настоящую биту и лупишь ей по почти настоящей голове М-дубля или статиста. Не гоняешь по монитору нарисованную бездушную 3D-марионетку для битья, а натуральным образом влезаешь в шкуру кровожадного маньяка и отыгрываешь его роль, максимально приближенную к действительности. И все это по-прежнему продолжает называться игрой… Куда, спрашивается, смотрит администрация Менталиберта и М-эфирный комитет родительского надзора?..

Пройдя через главный зал и поднявшись по лестнице на второй этаж, Викки вновь выслушала попутно краем уха речь какого-то распалившегося нетрезвого оратора и отметила про себя, что в «Старом маразматике» все по-старому. За исключением, пожалуй, троицы новых посетителей, коих Кастаньета здесь еще не встречала. Точнее, новичков в баре было всего двое, просто один из них пришел в компании маленькой девочки-статистки с огромными грустными глазами, одетой в розовое платьице с пояском. И все бы ничего, вот только сам опекун ребенка был наряжен в громоздкий водолазный скафандр с медным шарообразным шлемом, пудовыми башмаками, кислородными баллонами и тяжеленным ручным буром, который водолаз носил с собой. Да и девочка, если присмотреться, выглядела странновато: босая, чумазая и с огромным шприцем в руке. Экстравагантнее этой парочки сегодня в «Маразматике» определенно никого не было. Чудовищный посетитель грузно топал, потрясал буром и утробно, по-звериному, рычал на окружающих из-под глухого шлема. Маленькая статистка юлой увивалась вокруг водолаза, поигрывала шприцем и все время что-то без умолку лепетала. С появлением этого ненормального либерианца градус безумия в баре заметно повысился, хотя и не настолько, чтобы вызвать среди завсегдатаев бурный ажиотаж.

В сравнении с босоногой девочкой и топотуном-бурильщиком третий новичок смотрелся прямо образцом скромности и благоприличия. Одетый в старомодный длиннополый плащ и дорогой цивильный костюм, он сидел за стойкой, потягивал вино и, казалось, дремал. Однако, пройдя около него, Виктория заметила, что этот лощеный тип с набриолиненными волосами пристально наблюдает за ней через полуприкрытые веки, будто придирчиво оценивает.

«Тоже небось корчит из себя персонажа какого-нибудь нуар-детектива, как тот вечно хмурый полицейский Макс, – мимоходом подумала Наварро. – Хотя на фоне прочего местного контингента эти два пижона все равно что монахи на бразильском карнавале».

Впрочем, пока Викки поднималась по лестнице в апартаменты «Дэс клаба», она успела забыть и о высокомерном хлыще, и о водолазе с девочкой, и о прочих встреченных ею внизу знакомых и незнакомых «маразматиках». Причина, по которой Демиург назначил экстренный сбор, была весьма животрепещущей, поскольку напрямую касалась судьбы не только клуба, но и каждого без исключения «мертвеца» в частности.

– Привет, Кастаньета! Хай, бэби! Буэнос тардес, чика! – невесело и вразнобой поприветствовали Викторию несколько одноклубников. Остальные молча отсалютовали новоприбывшей либо просто кивнули. Настроение у «мертвецов» было под стать настроению Наварро. Окинув взглядом расположившихся в номере приятелей, она выяснила, что пришла одной из последних, и это также выглядело необычно. Опаздывать на сходки у членов «Дэс клаба» было в порядке вещей, и редко когда их корпоративные мероприятия начинались строго по графику. Сегодня же дисциплина в клубе оказалась на диво образцовой – все были не на шутку встревожены повесткой собрания, поэтому и примчались в бар, как только смогли. До стопроцентной явки участников недоставало всего троих, но, надо полагать, эти ребята все-таки не заставят себя долго ждать. Помпезное троноподобное кресло председателя также пустовало, но в этом уже ничего экстраординарного не было. Кастаньета и прочие знали о привычке пунктуального Демиурга приходить на встречу минута в минуту, оттого и не выказывали в связи с его отсутствием преждевременного раздражения.

– Что нового? – поинтересовалась Викки у приятелей. С ее приходом в апартаментах воцарилось нервозное затишье, но вряд ли волнующий членов «Дэс клаба» вопрос уже не начал обсуждаться, так сказать, в кулуарах.

– Ничего такого, чему бы ты, малышка, обрадовалась, – нехотя отозвался развалившийся на диване парень с героической внешностью покорителя Дикого Запада, но не соответствующим имиджу прозвищем Памперс. Он подвергся танатоскопии одним из первых, поэтому поглядывал на прочих одноклубников немного свысока. – Хотя плохих новостей тоже вроде бы не слыхать. Все по-прежнему. Пожар обошелся без жертв, и никому в Менталиберте, кроме нас, он больше не интересен. Вот сидим, ставки делаем, чьи загрузочные досье уцелели, а чьи – нет. Присоединяйся – в банке уже три сотни кликов. Можешь сорвать сегодня жирный куш, если повезет.

– К черту твои ставки! – огрызнулась Кастаньета, усаживаясь за большой овальный стол в центре зала, на котором уже стояли выпивка и легкие закуски. – Демиург сказал, что особо волноваться не стоит – архивы института почти не пострадали, что бы там ни трубили об этом в новостях. Надеюсь, скоро толстяк сообщит нам еще какие-нибудь обнадеживающие известия.

– Как знать, – буркнул сидевший напротив девушки тощий, как скелет, Граф. Этот меланхоличный, неизменно унылый юноша вообще никогда не улыбался, и потому он был единственный среди собравшихся, на кого мрачные новости, казалось, не наложили абсолютно никакого отпечатка. – Если все обошлось, зачем тогда Демиург нас сюда вызвал? Не затем ли, чтобы не повторять каждому в отдельности одну и ту же страшную новость, а рассказать ее всем сразу? У Демиурга нервы тоже не стальные, тридцать раз подряд о плохом сообщать. Было бы что-то хорошее, тогда – да, это еще можно пережить. Но хороших новостей мы сегодня точно не дождемся, ручаюсь. Честно сказать, у меня с утра такое предчувствие, что завтра мир перевернется.

Наварро покосилась на вечного пессимиста Графа, но ничего не сказала, а откинулась на спинку стула и, погрузившись в раздумья, стала дожидаться председателя. Еще немного, и все окончательно прояснится, поэтому есть ли смысл сейчас терзаться сомнениями и строить какие-либо догадки?

Стрелка на стилизованных под старину деревянных часах с маятником медленно приближалась к полуночи. Судя по доносившимся из-за стен приглушенным звукам и грузному топоту, гулянье в «Старом маразматике» достигло своего пика. Причем король сегодняшнего вечера – безумный водолаз-бурильщик, – похоже, основательно набрался и пустился в пляс. Его тяжелая поступь заставляла дребезжать стекла в шкафах и раскачивала хрустальные люстры. От кипящего внизу безудержного веселья гнетущая атмосфера в апартаментах «Дэс клаба» казалась еще угрюмее. Самые нервозные одноклубники Викки расхаживали туда-сюда по залу, остальные продолжали молчать, как Кастаньета, либо вполголоса обменивались между собой пришедшими на ум гипотезами. В основном не слишком жизнерадостными.

За пять минут до начала собрания явились еще двое отсутствующих, после чего все стали ждать только председателя. Никто не сомневался, что он придет к назначенному сроку. По крайней мере, раньше всегда приходил. Демиург обожал усаживаться в свое шикарное кресло под бой часов – своеобразный ритуал, без которого не обходилось ни одно заседание клуба. «Ну-с, трахнутые покойники, позвольте начать, – всегда заявлял при этом бесцеремонный толстяк. – Чья задница сегодня не соизволила явиться, она много потеряла…»

За минуту до срока почти все члены клуба расселись за столом, кроме Памперса и еще парочки старожилов, что обычно делали это вместе с председателем – для пущей солидности. Виктория не сводила взгляда с секундной стрелки часов. Она неумолимо отсчитывала последние деления на циферблате и вот-вот должна была выстроиться в одну линию со своими медлительными сестрицами – часовой и минутной стрелками. Пятнадцать секунд до полуночи… Десять… Пять… Неужто сегодня Демиург и впрямь опоздает? Если так, значит, нытик Граф может оказаться прав и привычный Наварро мир действительно перевернется…

Дверь апартаментов распахнулась за две секунды до того, как часы разразились своим монотонным полуночным боем. У Кастаньеты отлегло от сердца: слава богу, толстяк поспел к сроку, а значит, традиции соблюдены и мир, несмотря ни на что, останется непоколебимым…

Однако едва на часах отгремел первый гулкий удар, как девушке пришлось пережить немалое удивление, граничащее с потрясением. Вместо всеми ожидаемого Демиурга в зал вошел тот самый лощеный хмырь в костюме и длинном плаще, которого Викки приметила четверть часа назад у стойки бара. Закрыв за собой дверь, незнакомец подчеркнуто небрежным движением запер ее на внутренний засов и, ни слова не говоря, встал, повернувшись спиной к выходу, а лицом – к окружившим стол участникам собрания.

Среди членов «Дэс клаба» возникло вполне естественное замешательство. Девятнадцать пар глаз удивленно взирали на визитера, а тот в свою очередь невозмутимо переводил взгляд с одного «мертвеца» на другого. Во взгляде этом не было ничего, кроме холодного высокомерия, присущего лишь тем людям, кто абсолютно уверен в себе и своих силах. Знать бы только, на что эти силы будут в итоге растрачены…

Немое противостояние набриолиненного хлыща и хозяев апартаментов продлилось до тех пор, пока часы не прекратили бить и вновь не вернулись к своему привычному мерному тиканью. За это время гость рассмотрел всех «мертвецов» и под конец задержал свой взор на Викки, сидящей неподалеку от председательского кресла. Девушка в напряжении прикусила губу и исподлобья глядела на зловещего типа, что удостоил ее наиболее пристальным вниманием, нежели остальных ее товарищей. Незнакомец будто загипнотизировал Наварро, хотя она и чувствовала, что может без труда отвести взгляд от его жутких полусонных глаз. Но Викки продолжала играть с хлыщом в неприятные для нее гляделки, словно на кону этой игры стояла ее жизнь, ни больше, ни меньше. И с каждым новым ударом часов Кастаньета с ужасом осознавала, что пришедшее ей на ум сравнение – отнюдь не художественная аллегория, а то самое предчувствие, которое уже в следующий миг может сбыться.

Неведомо, сколько еще Виктория и незваный гость пялились бы друг на друга, если бы не Памперс, который решил первым нарушить зловещую паузу.

– А ты что за фрукт? – осведомился у визитера старожил «Дэс клаба». – И кто вообще тебя сюда впустил? Это закрытая частная вечеринка! Вход только по приглашениям!

– Я в курсе, – ответствовал хлыщ, нехотя переключив внимание с Кастаньеты на Памперса. – И я не ошибся дверью. Потому что это моя вечеринка, а вы – мои гости. Это я собрал вас здесь, а не Грег Ньюмен.

– Кто такой этот Грег Ньюмен? – вскинул брови Памперс. По залу прокатился недоуменный ропот. Викки замерла на стуле в ожидании чего-то гадкого, боясь даже пальцем пошевелить. Лощеный тип уже не смотрел на нее, но она продолжала сидеть, скованная страхом и дурными предчувствиями.

– Ах да, совсем забыл: у вас же свои порядки – никаких имен… – поморщился незнакомец. – Грег Ньюмен – тот самый толстяк, которого вы называете своим председателем и который любезно согласился помочь мне раздать всем вам приглашения на вечеринку. Благодарю, что не отказались прийти, – терпеть не могу просить дважды. Похвальное единство. У Ньюмена определенно есть талант к убеждению. Рассаживайтесь, не стесняйтесь. Клянусь, я вас надолго не задержу. Только передам доверенное мне послание для вашей дружной семьи и сразу же уйду.

Любезное предложение визитера возымело, однако, совсем противоположный эффект.

– Да пошел ты, клоун! Какого хрена ты нам уши протираешь? Где, мать его, этот ублюдок Демиург? – вскипел Памперс, и не подумав подчиняться просьбе набриолиненного хмыря. Наоборот, некоторые из тех, кто уже расселся за столом, с грохотом отодвинули стулья и, возбужденно поддакивая собрату, вскочили на ноги. Зная своих приятелей, Викки была уверена, что, если бы посланник грубил им или угрожал, его уже наверняка колотили бы всем скопом. Но гость вел себя достаточно корректно, и потому ему пока дозволялось находиться здесь. Но вряд ли его корректность надолго отсрочит момент, когда Памперс со товарищи окончательно выйдут из себя и выпроводят вежливого нахала взашей.

– Демиург не придет, – как ни в чем не бывало сообщил хлыщ. Он был вынужден повысить голос, чтобы перекричать возникший в апартаментах гвалт. – Но он сейчас всех вас видит и слышит. Можете передать вашему бывшему председателю привет, если хотите.

– Эй, что за дерьмо он там задумал?! – воскликнул сидевший по левую руку от Кастаньеты «мертвец» по прозвищу Алгол. – Какое послание Демиург поручил тебе для нас передать?

– Я принес для вас послание не от Грега Ньюмена, – уточнил визитер. – Хотя он тоже попросил меня передать вам кое-что на словах. А конкретно следующее: «Мне очень жаль, трахнутые мудаки, что так вышло. Обычный гребаный бизнес, ничего личного. Без обид».

– И это все, что Демиург хотел нам сказать?! – недоверчиво полюбопытствовал Алгол.

– А разве мало? – наигранно удивился хмырь. – По-моему, наоборот, это чересчур затянутое обращение. Я бы на месте Ньюмена высказался гораздо короче. Например, весточка от тех, кто поручил мне организовать нашу встречу, состоит всего из трех слов. Вот они: «Вспомните квадрат Палермо». Как видите, их вполне хватает, чтобы донести до вас нужную мысль.

Гомон в зале стих как по команде. Некоторые особо впечатлительные одноклубники Викки вздрогнули и попятились, будто узрели перед собой призрака. Лаконичность озвученного посланником заявления лишь усилила его доходчивость. После странного, переданного через вторые руки извинения Демиурга его приятели испытали одно недоумение. Коротенькое же напоминание о разгромленном «Дэс клабом» виртуальном Палермо и вызванной этим вполне реальной смерти одного из боссов мафиозного картеля вмиг расставило все по своим местам. Всего трех слов оказалось достаточно, чтобы сбить спесь с большинства обитателей апартаментов, в том числе и с Наварро. А новости о пожаре в институте Эберта и подозрительное отсутствие председателя клуба лишь усугубили и без того шокирующее начало собрания.

Между тем гость воспользовался короткой заминкой, чтобы распахнуть полы просторного плаща и извлечь на свет два архаичных, однако всемирно известных и поныне (благодаря в немалой степени все тем же гейм-квадратам) автомата Томпсона, висевших до сего момента у посланника на ремнях вдоль каждого бока. Неуклюжие, не чета современным компактным пистолетам-пулеметам, «Томмиганы» были выхвачены макаронником весьма эффектно – прямо как в гангстерских фильмах! Что, видимо, тоже являлось частью разыгрываемого им спектакля, обязанного подчеркнуть, кто противостоит сейчас «Дэс клабу».

Пожалуй, лишь две одиозные преступные организации мирового масштаба имели на сегодняшний день свой ярковыраженный имидж и почерк: сицилийцы и якудза. Чем без стеснения и пользовались, вовсю эксплуатируя приклеенные им обществом колоритные штампы; надо сказать, в большинстве своем тем же самым обществом и порожденные. Латиносы, ямайцы, русские, чернокожие «братья», китайские триады… Все они тоже имели немалый авторитет в криминальном мире, но вот ведь досада – не было в них того брутального шарма, каким с избытком обладали макаронники и самураи. Грубость, мстительность и кровожадность – вот и все, чем были знамениты бандиты из Южной Америки, Ямайки, Восточной Европы и Китая, как только ни пытался романтизировать их мировой кинематограф. В то время как их обладающие теми же качествами собратья из Сицилии и Японии могли придать своим не менее кровавым деяниям почти театральную изысканность и безупречный эстетический стиль.

Само собой, в Менталиберте игра на этих давно укоренившихся стереотипах приобретала невиданный в реальности размах и беззастенчивость. Но почему бы и нет, если подобные рассчитанные на публику выкрутасы лишь способствуют скорейшему достижению бандитских целей? Предъявить обидчикам свою визитную карточку, чтобы запугать, а затем перестрелять их – такие цели ставил перед собой посланник Южного Трезубца, явившись к членам «Дэс клаба» в классическом костюме и с «Томмиганами» под плащом. И если учесть, что картель уничтожил в Миннеаполисе загрузочные досье «мертвецов» и уже вывел из игры их лидера, дела у Викки и ее приятелей складывались весьма прискорбным образом.

Наверняка у каждого из восемнадцати друзей Наварро мелькнула в уме пронзительная догадка о том, что все они вдруг стали смертными. Раз нет досье, значит, нет и Воскрешения. А без него жизнь в Менталиберте ничем не отличалась от той жизни, от которой в свое время каждый из них сбежал безвозвратно в М-эфирное пространство. Два автоматных ствола, словно два пустых мертвых глаза уставились прямо на Викторию, готовые в следующий миг вспыхнуть огнем и оросить ее потоками свинцовых слез. Киллер-макаронник явно узнал среди присутствующих ту самую figlia di putana , которая учинила бойню в квадрате Палермо и фактически прикончила Дарио Сальвини. Поэтому и решил начать расстрел членов клуба именно с Кастаньеты. Ведь не зря же посланец картеля так откровенно пялился на девушку минуту назад…

Так подумала Викки и, не в силах совладать с оцепенением, лишь крепко зажмурила глаза – прямо как напуганная девчонка, разве что не завизжала от ужаса. И куда подевалось ее былое геройство, с которым она намедни штурмовала палаццо Деи Нормани? Без поддержки всесильного Демиурга «мертвецы» ничем не отличались от прочих либерианцев, а они в свою очередь были обязаны носить на Бульваре стандартные М-дубли – точные копии обычных человеческих тел, лишенных каких-либо суперспособностей.

Взорвав атмосферу зала оглушительным грохотом, выстрелы «Томмиганов» вмиг перекрыли возобновившиеся было крики; на сей раз в них звучало не удивление, а испуг и ярость. Кастаньете, как активному члену клуба, принимавшему участие во многих его бесчинствах, уже доводилось погибать в Менталиберте. Но раньше она всегда глядела в глаза М-эфирной старухе с косой уверенно, ибо знала, что, умерев, непременно попадет на Полосу Воскрешения. Даже перед прохождением танатоскопии, продав свое тело Эберту буквально с потрохами, Викки не боялась смерти – твердая вера в грядущее бессмертие помогала справиться со всеми сопутствующими этому страхами. Теперь же смерть неслась навстречу Наварро со скоростью роя автоматных пуль, и впервые за долгое время дерзкая chica испытала неподдельный, всепроникающий ужас. Ей безумно хотелось жить, но как осуществить это нестерпимое желание, она не имела ни малейшего понятия. За оставшееся у нее в запасе мгновение было попросту нереально найти для себя спасительный выход…

Однако симуляция боли, что неизменно сопровождала гибель в М-эфирном мире, не наступила. Хотя автоматы сицилийца молотили, не переставая. Зажмурившаяся Викки отчетливо слышала справа и слева от себя зловещий свист пуль, которые проносились у нее практически возле ушей. Звон стекла, треск разбитой мебели и вопли отведавших свинца приятелей вращались около Наварро безостановочной круговертью. Она же так и сидела, зажмурившись, втянув голову в плечи и до крови прикусив губу, пока неизвестно почему глаза девушки вновь не открылись. После чего бушующий в апартаментах хаос предстал перед ней во всей своей дикости.

Макаронник продолжал стоять на том же месте и вел огонь сразу из двух «Томмиганов» с завидной сноровкой, поразительной даже для физических законов Менталиберта. Виктории некогда было гадать, как такое трюкачество возможно на Бульваре, а не в боевом гейм-квадрате. Но поскольку она сама не однажды при поддержке Демиурга грубо попирала здешние правила, стало быть, и сицилиец мог сделать это, использовав таланты председателя «Дэс клаба» против его же бывших товарищей. Казалось, макароннику было плевать на внушительную отдачу старинного оружия. Руки стрелка держали его настолько крепко, словно рукоятки автоматов были зажаты в стальные тиски, а сами «Томмиганы» весили не больше дирижерских палочек.

Именно на дирижера и походил сейчас присланный в «Старого маразматика» сицилийский палач. Мгновенно переводя стволы с одной цели на другую, он словно не стрелял, а жестикулировал автоматами, повинуясь одному ему понятному такту звучащей в этих стенах симфонии смерти. В последний момент большинство приятелей Викки раздумали продавать задаром свои жизни, цены на которые после уничтожения загрузочных досье вмиг взлетели до заоблачных высот. Похватав все, что попалось им под руки, «мертвецы» кинулись на макаронника, намереваясь не дать тому спустить курки или, на худой конец, свести потери к минимуму. Увы, палач оказался гораздо расторопнее и в мгновение ока перебил самых отчаянных нападавших. А затем приступил к методичному расстрелу мечущихся перед ним остальных жертв.

Почему он отказался прикончить Наварро первыми выстрелами, хотя это вряд ли составило бы для сицилийца проблему? Осознав, что каким-то чудом избежала смерти, Викки тут же инстинктивно плюхнулась со стула на пол и, встав на четвереньки, шмыгнула под стол. Теоретически его массивная толстая крышка могла выдержать попадание пули «Томмигана», если, конечно, «ангел-хранитель» макаронника не заговорил ему оружие.

Кастаньета понимала, что ее трусливое поведение выглядит неуважением к геройски павшим товарищам, и вместе со страхом переживала жгучий до отвращения стыд. Но тем не менее выскакивать из-под стола и кидаться грудью на пули Викки и не подумала. Велика ли теперь разница, как подохнуть: отважной героиней или жалкой трусихой? От того, что она на волосок разминулась со смертью, желание Наварро выжить лишь усилилось. Она жадно ухватилась за подаренную ей судьбой кратковременную отсрочку и не собиралась по собственной воле ее сокращать.

На расстоянии вытянутой руки от девушки лежало тело Алгола, вылупившегося на нее мертвыми остекленевшими глазами. Похоже, киллер сразил его теми самыми пулями, что изначально предназначались Викки, но сейчас ее волновало отнюдь не это. Всем в «Дэс клабе» было известно, что мнительный Алгол никогда не расставался со своим любимым «Дезерт иглом», носимым им под курткой в наплечной кобуре. Как раз туда и тянулась правая рука погибшего одноклубника, который явно хотел дать сицилийцу вооруженный отпор, но, к сожалению, опоздал и погиб, так и не выхватив оружие из кобуры.

Сгорая от стыда за то, что едва не впала в панику, Виктория без колебаний сунула руку за пазуху мертвеца (теперь уже самого что ни на есть настоящего), нащупала рукоятку пистолета и под молчаливое одобрение собственной совести завладела оружием погибшего товарища.

– Ну, теперь попрощайся со своими cojones , тварь! – процедила разъяренная Кастаньета, оттягивая затворную раму «Дезерт игла» и досылая патрон в патронник. Отсюда, из-под стола, Викки четко видела ноги убийцы вплоть до самой промежности, поэтому угроза отстрелить ему яйца была отнюдь не фикцией. Наварро легла поудобнее и взяла на мушку выбранную цель: небольшую, но для патологически мстительного баска куда более притягательную, чем вражеское бедро или колено. Осталось лишь сосредоточиться, чтобы унять дрожь в руках, и нажать на тугой спусковой крючок мощного пистолета…

Однако надо ж было так случиться, что аккурат в этот момент ушлый макаронник расправился с последней жертвой и, прекратив огонь, отшагнул в сторону, чтобы добить кого-то из агонизирующих друзей Викки. В едва воцарившемся послегрозовом затишье выстрел «Дезерт игла» громыхнул так, что Наварро поначалу даже показалось, что пистолет не выстрелил, а взорвался у нее в руках. Убойная «магнумовская» пуля пронеслась там, где всего пару секунд назад торчал сицилиец, и закончила свой короткий полет в напольных часах, уцелевших до сей поры лишь потому, что они находились у автоматчика за спиной. Массивные часы – настоящее украшение некогда изысканных апартаментов – издали прощальный гулкий удар и, напрочь лишившись маятника, остановились. А на их циферблате запечатлелось время гибели последнего из восемнадцати приятелей Викки, которые всего лишь минуту назад были живы и отнюдь не планировали погибать столь несправедливой смертью.

Ясное дело, киллер не мог оставить без внимания такой вероломный выпад. Оплошавшая Кастаньета взялась судорожно нажимать на спусковой крючок, надеясь все же подстрелить ублюдочного макаронника, но тот парой резких финтов без труда уклонился от пуль. Их остаток Наварро выпустила в столешницу у себя над головой. Шустрый сицилиец не придумал ничего лучше, как вскочить на стол, вынудив таким образом девушку палить наугад. В отличие от «Томмигана» для «Дезерт игла» крепкая толстая доска не являлась преградой, но что толку? Когда очередная пуля Викки прошибала стол, коварный враг, как назло, всегда находился не там, где ей было нужно. Такое впечатление, что он читал ее мысли и теперь всеми силами спасал свои обреченные на отстрел cojones .

Неизвестно, доводилось ли Алголу применять свое любимое оружие в по-настоящему жарком бою. Но если бы такое действительно случалось, наверняка покойный приятель Виктории по прошествии того боя сразу же заменил бы «Дезерт игл» на что-нибудь попрактичнее. Единственное его достоинство заключалось в убойной мощи, но она, к несчастью, ничем не сумела помочь девушке. А вот более вместительный магазин наверняка помог бы, однако где же его было сейчас раздобыть? При том темпе стрельбы, какой избрала перепуганная Викки, она не успела и глазом моргнуть, как девять стандартных патронов «Дезерт игла» иссякли, будто их и не было. Разряженный пистолет встал на затворную задержку, а распаленная Кастаньета все продолжала нажимать на спусковой крючок в тщетной надежде покарать сицилийского мясника.

Наконец до ослепленной гневом Викки дошло, почему ее оружие не стреляет, и она, чертыхнувшись, поползла обратно к телу Алгола, намереваясь отыскать у него в кармане запасной магазин, прежде чем враг до нее доберется. Но едва девушка высунула руку из-под стола и взялась обшаривать труп, как подскочивший макаронник тут же изловил ее сверху за запястье и легко, будто тряпичную куклу, выдернул из убежища. Кастаньета от неожиданности вскрикнула и в сердцах что было мочи швырнула бесполезный пистолет киллеру в голову.

Бросок получился довольно удачным. Рукоятка «Дезерт игла» съездила посланцу картеля точно в лоб, оставив на нем большую кровоточащую ссадину. Впрочем, ею нанесенный врагу ущерб и ограничился. Пистолет отлетел в сторону, а сицилиец хоть бы хны! – только поморщился, бросил в ярости «porca stronza !» и засветил Виктории в ответ прикладом автомата по темечку. Не сказать, что чересчур крепко, но все равно сопротивляться в полную силу после такого удара она уже не могла. Взялась лишь вяло вырываться, однако палач так и так вскоре ее отпустил. Протащив Кастаньету по заваленному трупами и залитому кровью полу, он отцепился от запястья жертвы, а затем, не дав той прийти в себя, нанес ей второй удар ботинком в живот.

У Викки перехватило дыхание, и она, откатившись к стене, так и осталась лежать на полу, корчась от боли. Остаточная память, или как там называется это явление на медицинском языке? Настоящее тело Наварро было давно разобрано на органы и распродано по миру, но пока ее сознание жило в Менталиберте, оно помнило, что чувствует человек, когда его пинают ногами по больным местам. И тут уж никакая ментальная анестезия не могла полностью избавить М-дубль от намертво въевшихся в память воспоминаний.

– Перестань кривляться, потаскуха! – презрительно сказал сицилиец, пряча оба «Томмигана» под плащ и доставая из кармана длинный выкидной стилет. Выскочившее со щелчком из рукоятки узкое лезвие зловеще блеснуло в свете единственной не разбитой люстры, и мало-мало оклемавшаяся Викки поняла, почему палач не нашпиговал ее свинцом, как остальных. Главному виновнику гибели дона Сальвини предназначалась особая казнь, на порядок более мучительная и кровавая. Что-то наподобие «мексиканского галстука» – наверняка у сицилийских гангстеров тоже имеется какая-нибудь фирменная методика свежевания заживо своих врагов. При желании боль в М-эфире можно растянуть на какой угодно срок. А с учетом того, что креаторы Эберта больше не следили за состоянием М-дублей своих клиентов, никто не заметит мучений Виктории и не придет ей на помощь.

Но, как выяснилось, макаронник достал нож не за тем, чтобы прямо на месте располосовать Кастаньете ее смазливую мордашку. Бесцеремонно ухватив девушку за собранные в конский хвост волосы, киллер силой поставил ее на ноги, после чего приставил стилет ей к горлу, да так крепко, что Викки тут же ощутила текущую по шее кровь.

– Двигай задницей! – грубо приказал сицилиец, увлекая Наварро к выходу. Куда убийца ее ведет и каким образом планирует с ней расправиться, он не уточнил. Голова у Виктории гудела, глаза застилала багровая пелена, в горло впивалось острое лезвие, а ноги подкашивались и едва шевелились. Пленница уже смирилась с судьбой и не пыталась трепыхаться, повинуясь палачу, словно ведомая на бойню овечка.

Одинокая мысль, что вертелась в голове у Викки, казалась довольно практичной и могла враз прекратить ее страдания. Она была уверена, что если соберется с духом и резко подожмет ноги, то вражеский нож сразу перережет ей горло, а макаронник не успеет и сообразить, как заложница будет уже мертва. Но вот именно силы духа ей сейчас почему-то и не хватало. И Наварро, укоряя себя за слабоволие, выбрала жизнь в ожидании грядущей казни вместо решительной попытки покончить с собой и присоединиться к погибшим друзьям, чьим душам был уготован не рай и не ад, а вообще неизвестно что. В Менталиберте еще не родилось красивой легенды о том, куда после смерти отлетают души тех либерианцев, для кого М-эфир был сегодня единственным родным миром…