Книга: Угол падения
Назад: Глава 23
Дальше: Глава 25

Глава 24

Как Доминик и прогнозировал, на сей раз самостоятельно вернуться в реальность ему не удалось. Едва он распрощался со своими новыми компаньонами и покинул транзит-шлюз, как тут же сработала принудительная активация алгоритма выхода Тремито из М-эфира, запустить которую без его ведома мог лишь креатор Гомар со своего пульта-сентенсора. А Гомару приказал это сделать Томазо Гольджи, получивший в транзит-шлюзе от Аглиотти пулю в лоб и, несомненно, весьма этим обозленный.
Доминик наблюдал, как мир у него перед глазами мутнеет, а затем вновь понемногу проясняется, только уже замененный на неприглядно-серую реальность, и готовился к худшему. Ему предстояло объясняться в содеянном только что поступке, однако существовала высокая вероятность, что Мухобойка не потребует от босса никаких объяснений. Аглиотти напрочь слетел с катушек, насчет чего у Томазо имелся конкретный приказ от нового capo пристрелить смутьяна, как взбесившегося пса. Сам Тремито на месте громилы именно так и сделал бы, поскольку не привык сомневаться в том, как быть с неблагонадежными напарниками. Но тугодум Мухобойка вряд ли сумеет хладнокровно прикончить старого приятеля, не поинтересовавшись прежде, почему тот вынуждает Томазо его убивать. Просто ради успокоения совести, которая, в отличие от Аглиотти, у отца троих детей и примерного семьянина Гольджи еще сохранилась.
Первое, что почувствовал покинувший М-эфир Доминик, было дуло его «Беретты», упертое ему в висок. В бледном свете фабричного подвала, где расположилась команда охотников на «Дэс клаб», над Тремито нависали две дюжие фигуры. Та, что покрупнее, принадлежала Томазо Гольджи, а которая поменьше и обладала длинной, собранной в конский хвост шевелюрой – Косматому Джулиано Зампа. Разоружил Доминика, судя по всему, Мухобойка – он и целился в босса из его же пистолета. В глазах обоих приятелей Аглиотти теперь отсутствовали смятение и неуверенность. Их сменили злоба и прямо-таки по-детски выставленная напоказ обида. Ни дать ни взять, два больших насупившихся ребенка, разве что носами при этом не хлюпают.
– Ну что, очнулся, мать твою? – спросил Мухобойка, заметив, как Доминик открыл глаза.
– Очнулся, мать его! – злорадно провозгласил Косматый и коротким боковым ударом засветил виновнику переполоха под левый глаз. Затем – под правый и снова под левый. Джулиано сделал это явно вполсилы – при желании он мог кого угодно отправить в нокаут с одного удара, – но Аглиотти все равно не усидел в кресле М-портала и, перевалившись через подлокотник, грохнулся на пол. Вошедший в раж Зампа хотел добавить Тремито несколько пинков по ребрам, но Томазо схватил разбушевавшегося приятеля за плечо и грубо отстранил его от жертвы. Сам он при этом не сводил с Доминика пистолета, будучи в курсе, насколько коварным является человек, которому Гольджи осмелился сейчас угрожать.
Получив предсказуемую взбучку, Аглиотти с кряхтением приподнялся на локте, затем обнаружил позади себя стену, подполз к ней, уселся, прислонившись лопатками к холодному бетону, и неспешно огляделся.
Помимо Тремито и двух его разгневанных приятелей в подвале бодрствовал лишь креатор Гомар. Он сидел, нахохлившись, на краешке операторского кресла и молча взирал на происходящее в комнате, как бы давая понять, что эти разборки его не касаются. Братья Саббиани и Чико Ностромо оставались подключенными к М-эфиру, очевидно, охраняя Грега Ньюмена и все еще не ведая о том, что случилось. Аглиотти решил, что Гольджи нарочно не стал выводить из Менталиберта остальных, так как не желал казнить преступившего грань приятеля при свидетелях. Наверняка Томазо с превеликим удовольствием отказался бы и от помощи Косматого, но насколько ни был силен громила, он явно боялся оставаться с Тремито один на один. А Альдо, Франческо и Чико, видимо, будут потом просто поставлены перед фактом: вот, дескать, какая трагедия – Дом взбрендил и объявил войну Щеголю, за что и был примерно наказан. Да, грустно и обидно до слез, но что поделать – закон есть закон, и босс отлично знал о последствиях, идя наперекор де Карнерри.
– В какое же дерьмо ты вляпался, Доминик, а! – сокрушенно покачав головой, пробасил Мухобойка. – Ну что за блажь на тебя нашла, скажи на милость?
– Перестань корчить из себя святого! – отозвался Аглиотти, приглаживая растрепавшиеся волосы. – Хочешь сказать, что ты оставил бы меня в живых, когда все это закончилось? Не верю. Вспомни Тулио Корда. Ведь на самом деле он не стучал никаким федералам, а был виноват лишь в том, что стал бросать слишком большую тень на репутацию семьи. – И с подчеркнутой укоризной добавил: – Твоей новой семьи, Томми.
– Да, черт тебя дери, я не стал бы тебя убивать! – заявил громила, стукнув себя кулаком в грудь. – Отвез бы тебя назад, в твою дыру, стричь газон, выращивать розы и смотреть телевизор! Думаешь, я не убедил бы Массимо, что ты не представляешь для него никакой опасности? Запросто! Неужели он ко мне не прислушался бы? Или ты забыл, что теперь мы с парнями – доверенные лица де Карнерри в Чикаго?
– Да ты не можешь собственную жену убедить в том, что хранишь ей верность, хотя весь твой квартал знает, что это сущая правда, – нарочито презрительно расхохотался Доминик. – Чего уж про Щеголя говорить! Не надо успокаивать свою совесть подобными жалкими отговорками, Томми. Даже если бы де Карнерри прислушался к твоим словам, он все равно прислал бы ко мне через неделю своих ребят с электропилой и мешком для трупа… Тремито сделал свое дело, Тремито может уходить… Доверенное лицо! Погоди, вот вернешься через полгодика на улицы мзду собирать, попомнишь мои слова.
– Кончай болтовню, Томми, и делай то, что должен, – нетерпеливо бросил Джулиано. – Или позволь, я ему мозги вышибу. Чего время тянуть? Нам теперь по милости этого чокнутого… – он кивнул на притулившегося у стены Аглиотти, – опять неизвестно сколько за той долбаной парочкой гоняться!
– Заткнись! – рыкнул на Косматого Мухобойка. – Тебе дай волю, ты всем нам мозги повышибаешь, чтобы перед де Карнерри выслужиться!
– Да пошел ты!
– Сам пошел, засранец! Тремито не тебе тогда, на «Аурелии», жизнь спас, а нам с Чико. Поэтому мне решать, когда и как с Домиником разбираться… Прости, Дом, но Косматый прав: нечего нам тянуть с этим грешным делом… Так, значит, не хочешь признаться в том, что с тобой стряслось? Даже ради старой дружбы?
– Что случилось, то случилось, Томми, – вяло отмахнулся Аглиотти. – Все слишком сложно, и тебе этого не понять. Я и сам, честно сказать, мало что понял. Но всему однажды приходит конец, и если для таких ублюдков, как мы с тобой, вдруг выпадает шанс самому выбрать себе смерть, это можно считать большой удачей. Сегодня у меня появился такой выбор. И не воспользуйся я им, боюсь завтра де Карнерри оставит мне один-единственный вариант, да и тот не самый достойный. Поверь, старик, я очень рад, что ствол к моей башке приставил ты, а не кто-то другой. Можно считать, что при моих шансах подохнуть собачьей смертью мне прямо-таки несказанно подфартило.
– Знаешь, я тоже рад, что ты не держишь на меня зла, – облегченно вздохнул Томазо. – Даже не верится, что сам, мать его, Тремито не обижается на меня за то, что я собираюсь пристрелить его в этом поганом подвале!.. Ладно, дружище, давай закругляться. Сам понимаешь, я не в восторге от того, что должен сейчас сделать…
– Погоди минутку, – попросил Тремито. – Последняя просьба. Вернее две, но маленькие. Ничего такого, что тебя затруднит.
– Говори, чего уж теперь, – не стал возражать Мухобойка. За все это время он ни на миг не опустил пистолета, в чем бы ни уверял Аглиотти своего палача.
– Первая – самая простая… – Доминик потер отбитую скулу и покосился на Гольджи. – Не хочу оставлять за собой долгов, поэтому, как сделаешь дело, двинь хорошенько за меня Косматому в морду…
– С удовольствием, – хохотнул громила. Джулиано лишь презрительно фыркнул и отвернулся. – Что еще?
– Вторая просьба чуть хлопотнее, но не настолько, как избавление от моего тела. Помнишь мой талисман?
– Ну, – буркнул Томазо.
– Раз уж сам я отправлюсь на дно Мичигана, будь другом, отвези на могилу моих жены и сына хотя бы эту вещицу. Сделаешь?
– Без проблем, – пожал плечами Мухобойка.
– Вот, возьми… Поверь, Серджио будет тебе очень благодарен. – Аглиотти расстегнул ворот рубахи, снял с шеи шнурок с колесиком и, не вставая, протянул его Гольджи. Тот, все также удерживая Доминика на мушке, шагнул к нему, чтобы забрать талисман…
…И сразу же нарвался на вероломную уловку, которую если и ожидал, то не в момент, когда Тремито вел речь о своем мертвом сыне. Вместо того чтобы передать колесико, Доминик изловил Томазо за запястье держащей оружие руки, отвел ее в сторону, а потом резко распрямил подтянутые к груди ноги и с силой лягнул противника под коленную чашечку. В колене у Гольджи что-то хрустнуло, и он, взревев от боли, повалился на пол. Палец громилы нажал-таки на спусковой крючок, но пуля ударила в бетонную стену слева от Аглиотти, затем рикошетом – в стальной корпус креаторского пульта, где в итоге и застряла. Сидевший за сентенсором Гомар вскрикнул и плюхнулся из кресла на пол, решив что это обезопасит его от шальных пуль.
Выстрелить повторно Мухобойке не удалось. Воспользовавшись тем, что он впал в болевой шок, Доминик крутанул громиле кисть и вырвал свою «Беретту» из разжавшихся пальцев противника. После чего не мешкая открыл огонь по ногам Косматого, кинувшемгося к стоящему в углу журнальному столику. На нем лежали пистолеты тех охотников на «Дэс клаб», которые предпочли снять кобуры, прежде чем подключиться к М-эфиру. Одна из трех выпущенных Аглиотти пуль угодила Джулиано в икроножную мышцу, вынудив того споткнуться и тоже растянуться на полу всего в двух шагах от разложенного на столике оружия.
Скорчившийся от боли Томазо попытался схватить вскочившего с пола Тремито за штанину, но вместо этого получил пистолетной рукояткой по темечку и выпал из реальности, только уже не посредством М-портала, а другим, не менее надежным способом, появившимся задолго до изобретения таких безболезненных «проводников» в иные миры, как спиртные напитки и галлюциногенные зелья. С ужасом заметив, как приговоренный к смерти босс отправляет Мухобойку в нокаут, подстреленный Зампа попытался в неуклюжем, но отчаянном прыжке дотянуться до пистолетов. Но все, чего добился Джулиано, это лишь опрокинул столик, рассыпав его содержимое по бетону.
Чтобы завладеть ближайшим к нему пистолетом, Косматому требовалось предпринять еще один прыжок, чему Аглиотти, само собой, поспешил воспрепятствовать. Едва Зампа подобрался, чтобы сигануть к пистолетной «россыпи», как Тремито наступил ему на простреленную икру, отчего Джулиано не прыгнул, а лишь дернулся, как схваченная за хвост рыбина, и заорал от боли. Впрочем, кричал он недолго. Отпустив ногу раненого, Доминик дал ему свободу ровно настолько, чтобы самому приноровиться и заехать противнику ботинком под основание черепа. После такого удара лежащий кверху задом Косматый вдобавок треснулся лицом о бетон и последовал примеру Мухобойки, тоже лишившись сознания. Тонкий багровый ручеек, вытекающий из расквашенного носа Джулиано, медленно заструился по полу, словно длинный дождевой червь, ползущий через комнату к двери. Второй подобный ему «червяк» выползал из-под простреленной голени Косматого и двигался в том же направлении.
Доминик собрал разбросанное оружие, ткнул носком ботинка сначала одного оглушенного противника, затем другого, убедился, что как минимум в ближайшие пять минут они не потребуют реванша, и, кажется, только сейчас вспомнил о забившемся в угол Клоде Гомаре. Чему тот, разумеется, отнюдь не обрадовался. Глядя вытаращенными от страха глазами на идущего к нему Мичиганского Флибустьера, креатор задрожал еще сильнее и взмолился:
– Пожалуйста, мистер Аглиотти, не стреляйте! Ведь я не сделал вам ничего плохого! Эти двое, они словно с цепи сорвались, а я здесь совершенно ни при чем!..
– Заткнись и слушай! – перебил Доминик скулящего голландца. – Сделаешь все в точности, как я тебе скажу, – останешься жить. Надумаешь обмануть – обработаю так, как обработал недавно толстяка Ньюмена, только не в М-эфире, а наяву. И буду делать это очень – подчеркиваю: о-о-очень! – медленно. Если понял, просто кивни.
Клод за секунду умудрился кивнуть около полудюжины раз – видимо, для пущей убедительности.
– Отлично, – подытожил сицилиец. – Тогда первый вопрос: где сейчас хранится загрузочное досье Грега Ньюмена?
– Там же, где и неделю до этого: на мнемонакопителях моего сентенсора, – ответил Гомар.
– В скольких копиях?
– В двух. Оригинал и та, которую мы используем на Полосе Воскрешения.
– Ты точно уверен, что других копий этого мнемофайла не существует?! – угрожающе навис над креатором Доминик.
– Клянусь вам жизнями моих детей и внуков! – Пожилой голландец сложил перед собой ладони в молитвенном жесте.
– Что ж, если ты сейчас соврал, значит, молись не мне, а Богу, – заметил Аглиотти. – Он тебя, может, и простит, а я – нет… А теперь, старик, садись в свое кресло, включай антенну и слушай, что мне от тебя нужно. И слушай внимательно, потому что допустишь хотя бы мизерную ошибку – назад в реальность ты уже не вернешься…

 

– Как любезно с вашей стороны, Созерцатель-сан, что вы пригласили меня позавтракать в этот дивный французский ресторанчик. Действительно, пора бы нам после стольких лет делового сотрудничества наконец-то встретиться лично, – благодарно улыбнулась мадам Ихара, допивая кофе и все еще продолжая недоверчиво поглядывать на сидевшую с нами за столиком Викторию. Каори понятия не имела, чем в недавнем прошлом занималась моя подруга, поскольку в этом случае недоверия в глазах представителя «Синъэй» было бы гораздо больше. Просто Кастаньета относилась к тому типу женщин, которых консервативные японки считают слишком свободолюбивыми и независимыми и, как следствие этого, чувствуют себя в их обществе некомфортно. Что, разумеется, Ихара-сан деликатно скрывала, выказывая свое истинное отношение к Наварро лишь такими мимолетными проблесками настороженности во взоре.
– Это вам спасибо, Ихара-сан, за то, что вы так оперативно откликнулись на мою просьбу и пришли сюда, – отвесил я встречный поклон. Мы сидели на террасе одного из недорогих, но респектабельных ресторанов Бульвара, куда я и Викки пришли по указке нашего нового загадочного компаньона, а мадам Ихара была приглашена мной чуть позже. Мы с подругой до сих пор еще толком не пришли в себя и сидели, будто на иголках. Наверное, и вид у нас был соответствующий, потому что, как мне показалось, первым желанием Каори при нашей встрече было вежливо извиниться и уйти. Не исключено, что она и впрямь так поступила бы – мало ли, в какую сомнительную авантюру я ее опять втравлю, – не заикнись я с ходу о том, что у меня припасен для нее некий ценный подарок. Ну или не совсем подарок, учитывая то, что я все-таки собирался попросить у Ихара-сан о небольшой ответной услуге.
На вопрос о том, как я провел последние несколько дней (Каори понятия не имела, известны ли моей спутнице такие подробности, и потому изъяснялась на сей счет лишь обтекаемыми фразами), мне пришлось сначала толкнуть Наварро под столом ногой, дабы подруга не сболтнула ничего лишнего, и только потом ответить так, как полагается. То есть соврать. Весь мой ответ свелся к очередной благодарности за вовремя оказанную поддержку и столь же вовремя отосланный Платту запрос, по которому я якобы и вернулся обратно примерно пару часов назад. Возможно, от проницательной японки не ускользнуло, что я сглаживаю углы, но уверен, она не догадалась, насколько в действительности мне пришлось их сгладить. Иначе даже такая сдержанная женщина, как мадам Ихара, не сумела бы скрыть удивления, почему я до сих пор разговариваю с ней в вежливом тоне. Особенно после того, как с поиском моего М-дубля на Утиль-конвейере возникли «небольшие проблемы».
«Ладно, крошка, проехали», – так сказал бы я по этому поводу Каори, будь мы с ней не деловыми партнерами, а закадычными друзьями. Однако мне пришлось ограничиться лишь дежурными заверениями в том, что «несмотря на мелкие неприятности, в целом мое путешествие по Черной Дыре можно считать удачным». Таковы правила этикета, коих я обязан неукоснительно придерживаться, если, конечно, хочу, чтобы «Синъэй» выполнила мою очередную скромную просьбу.
– Я слышала о том, что люди нередко умирают, будучи подключенными к Менталиберту, но чтобы при этом их душа переносилась в М-эфир и продолжала там жить… – Каори озадаченно покачала головой. – Услышь я это не от вас, Созерцатель-сан, а от кого-либо другого, ни за что не поверила бы в подобное заявление.
– Если бы умирающие в реальности либерианцы заранее побеспокоились о том, чтобы администрация какого-нибудь М-транслятора осуществила корректный прием их танатоскопированных ментальных импульсов, – пояснила Виктория, – все эти мертвецы были бы живы и поныне. Но до сегодняшнего дня этой технологией владел исключительно американский институт Эберта. Только там и нигде больше проводились такие опыты на добровольцах.
– А уже через час эти секреты могут оказаться и у вас, – добавил я и продемонстрировал Ихара дисплей своего лок-радара, где была записана выданная нам сицилийцем информация. – Вам надо лишь настроить один из М-трансляторов на прием вот этого алгоритма входа, и вскоре «Синъэй» станет счастливым обладателем секретной М-эфирной технологии.
– Технологии, на которую у нас нет никаких прав, – уточнила Каори, изобразив одну из своих доверительных служебных улыбок. – И к тому же, как я понимаю, кто-то ради этого предприятия собирается взаправду умереть.
– Но разве такие нюансы могут послужить преградой для вашего обычного женского любопытства? – с такой же вкрадчивой улыбкой полюбопытствовал я.
– Безусловно, нет. – Улыбка мадам Ихара стала еще шире, а в глазах мелькнул огонек ехидства. Уж кто-кто, а мы с Каори всегда понимали друг друга не то что с полуслова – с полунамека, – и я знал, что в душе она – та еще хулиганка. – Скажите лишь одно: тот человек, который… ну вы понимаете какой… он собирается навсегда распрощаться с реальностью добровольно или же по чьему-нибудь принуждению?
– Разумеется, добровольно, Ихара-сан! – нахмурился я, решив, что будет нелишне выказать легкую обиду. Иными словами, поддержать старую восточную традицию, которые чтит эта женщина. – Неужели вы подумали, будто я – ваш старый друг – способен пойти на убийство ради личной выгоды?
– И в мыслях не держала такого, Созерцатель-сан, – поспешила откреститься от своих завуалированных подозрений Каори. – Я имела в виду совсем другое, поверьте. Просто, знаете ли, некоторые детали вашего предложения выглядят… слишком провокационно, и мне хотелось бы оговорить их поподробнее.
– Человек, о котором идет речь, обречен на смерть, поэтому единственный шанс для него выжить – это добровольно умереть в реальности и воскреснуть здесь, в Менталиберте. – Мне пришлось вкратце обрисовать ситуацию, дабы японка и стоящая за ней влиятельная компания вдруг не передумали и не соскочили с заброшенного мной крючка. – Фактически, Ихара-сан, вы и «Синъэй» спасете этому человеку жизнь и одарите его бессмертием.
– И что же вы хотите получить от нас взамен, Созерцатель-сан?
– Взамен мне нужно только одно: чтобы первый танатоскопированный М-дубль, созданный вами на основе этого мнемофайла, был отпущен на свободу вместе с оригиналом своего досье. Прочие М-дубли, которые вы сотворите из оставленных у себя копий этого досье, будут целиком и полностью принадлежать вам. Только заранее предупреждаю: при жизни этот человек был крайне непростой личностью, так что ведите себя с ним поосторожнее.
– Очевидно, он был вашим другом, раз вы помогаете ему, не требуя с нас обычный гонорар за услуги, – предположила Каори. – Это весьма благородно с вашей стороны. Я ценю ваш поступок и не вижу причин, по которым «Синъэй» отказалась бы пойти вам навстречу…
Я склонил голову в знак признательности, не забыв перед этим снова пихнуть Кастаньету ногой, поскольку на лице подруги вмиг отразилось все, что она думает о нашем «друге» Аглиотти. Ох уж этот горячий баскский темперамент! Соваться с таким партнером на переговоры с японцами – все равно, что проходить проверку на детекторе лжи, но что поделаешь? Викки была посвящена в нюансы танатоскопии гораздо лучше меня, и без ее подсказок мне пришлось бы нелегко.
– Но вы обмолвились о том, что для ускорения процедуры танатоскопии предоставите нам некий мнемошаблон для снятия всех необходимых параметров. Я вас правильно поняла? – закончила мадам Ихара.
– Этот шаблон нам должны доставить с минуты на минуту, – ответил я. – Как только мы его получим, вам придется поторопиться, потому что в течение ближайшей четверти часа ваш клиент намеревается осуществить… переход из одного мира в другой. Видите ли, этот человек находится в довольно жестких условиях и крайне ограничен во времени. Есть вероятность, что у него вообще ничего не получится, но мы все же надеемся на лучшее.
– Тогда я, пожалуй, извещу кое-кого из компании, чтобы они успели подготовиться к передаче данных. Прошу меня извинить… – Каори встала из-за столика и отошла к перилам террасы, подальше от царившего в ресторане многоголосья, после чего отстегнула от лок-радара гарнитуру для конфиденциальной голосовой связи, вставила в ухо миниатюрный наушник, вызвала по коммуникатору нужного сотрудника и принялась вводить его в курс дела. Разговор у них шел на кодированном японском, и мы при всем желании не могли понять, о чем именно толкует Ихара со своим коллегой. Но по ее строгому, почти диктаторскому тону можно было догадаться, что она приводит своих операторов в полную боеготовность. Что ни говори, а в плане организации служебной дисциплины японские компании за последние сто лет нисколько не изменились.
Я подозвал официанта и заказал себе и Викки еще по одной чашке кофе. Едва статист удалился, как в дверях ресторанчика возник странный пожилой посетитель, выделяющийся из прочей публики растрепанным видом и чересчур нервозным поведением. Было очевидно, что старик пришел сюда не завтракать, а определенно кого-то выискивал. Порыскав глазами по террасе, он в итоге остановил взгляд на Кастаньете и торопливой походкой направился в нашем направлении, неуклюже огибая столики и едва не врезаясь в официантов и посетителей. Пока суматошный либерианец добрался до нас, у него на лице успела смениться целая гамма чувств: от робкой мимолетной радости до столь же быстротечного гнева. Определить намерения этого субъекта по такому калейдоскопу эмоций оказалось невозможно. Он мог с равным успехом и броситься к нам с дружескими объятьями, и размозжить наши головы подвернувшимся под руку стулом.
И пусть мы с Викки сразу же смекнули, что за посетитель пожаловал в ресторанчик, все равно, не сговариваясь, одновременно схватились – она за вилку, а я за увесистую хрустальную пепельницу. Стоило спешащему к нам типу выказать даже малейшую агрессию, он мигом заработал бы себе черепно-мозговую травму и несколько колотых ранений шеи. Так что если этот ненормальный старик сохранил хотя бы каплю здравомыслия, ему следовало крепко призадуматься над своим поведением и решить, хочется ли ему в данный момент отправляться на Полосу Воскрешения. После пережитых нами злоключений мы были настроены дать отпор любому врагу, а нашей решительности хватило бы на то, чтобы укокошить не одного, а сразу дюжину таких взбалмошных стариков.
Заметив, с каким откровенно враждебным настроем мы его встречаем, старик резко сбавил ход и подошел к нашему столику уже нормальным размеренным шагом. Только лицо гостя продолжало нервно подергиваться, словно он был уверен, что живым от нас уже не уйдет.
– Мисс Кастаньета? – осведомился взволнованно сопящий посетитель, поглядывая то на Викки, то на меня.
– Ну, допустим, – ответила Наварро, поигрывая вилкой. Припомнив, как намедни подруга изувечила голыми руками Демиурга, я боялся и представить, что может натворить в горячке эта бестия при помощи даже обычных столовых приборов.
– Меня прислал к вам Доминик Аглиотти, – сообщил старик то, о чем мы, в принципе, уже догадались. Больше никто не стал бы сейчас искать нас в этом ресторане. – Он просил вам кое-что передать. Сказал, ничего объяснять не надо – вы поймете, что это такое.
Посыльный сицилийца-отступника полез в боковой карман пиджака, но рука старика дрожала, и он никак не мог извлечь на свет то, что отправил нам компаньон. От своей неловкости визитер разволновался еще сильнее, что отнюдь не улучшило координацию его движений, а наоборот, сделало их еще более бестолковыми.
– Да ты присядь, успокойся, – посоветовала Виктория, будучи не в силах глядеть на мучения несчастного посланника.
– Спасибо, я к вам ненадолго, – отказался тот. – Только отдам то, что должен, и сразу уйду… Ах да, чуть не забыл: Доминик просил передать еще кое-что. На словах. Он сказал, что прежде чем отдать ему эти мнемофайлы, креатор Гомар, дескать, стер из М-эфира Демиурга и что этот Демиург больше никогда не воскреснет. Вот… Теперь вроде бы точно все… Да где же эти досье, черт их подери?..
До меня таки дошло, чем вызван испуг старика. Это не нас он боялся, а Аглиотти, который и отправил его в Менталиберт. Отступник в общих чертах обрисовал мне и Викки свою стратегию, и сам факт, что обещанное послание Доминика добралось до нас, свидетельствовал о том, что он сумел взять ситуацию под свой контроль. А какими методами сицилиец контролировал своих бывших приятелей, было легко выяснить, взглянув на трясущиеся от волнения руки посланца.
– Ты ведь и есть Клод Гомар, верно? – поинтересовалась Кастаньета. Подобревший и расщедрившийся на откровения Аглиотти выдал нам и своего М-эфирного куратора. – Никогда раньше не слышала о тебе, но говорят, твое имя достаточно известно в креаторском мире.
– Что?! – Старик от неожиданности вздрогнул и даже прекратил копаться в кармане. – Нет, я – не он. Вы обознались, мисс. Я – всего лишь посредник, клянусь вам.
– Ну что ж, посредник, – не стала настаивать Наварро, – значит, передай от меня Клоду Гомару, чтобы он прекращал якшаться с мафией. Если еще раз Южный Трезубец перейдет нам дорогу, я раззвоню о причастности Гомара к мафии на весь Менталиберт. Полагаю, после такого скандала Международный Административный Совет по контролю над М-эфиром задумается, а нужно ли продлять Гомару ежегодную креаторскую лицензию.
– Понятия не имею, о чем таком вы говорите, мисс, – пожал плечами посредник, стараясь упорно не встречаться с нами взглядом. – Но если я когда-нибудь снова увижу этого человека, обязательно в точности передам ему все, что вы мне сказали.
– Не сомневаюсь, – хмыкнула девушка. – Ему же будет хуже, если он тебя не послушается.
Наконец, к своему великому облегчению, Гомар совладал с ходящими ходуном руками и извлек из кармана две одинаковые черные коробочки размером с четвертинку тетрадного листа и толщиной со спичечный коробок (уж не знаю, скажут ли вообще о чем-нибудь эти сравнения нынешнему поколению молодежи). Каждая коробочка была снабжена яркой гравировкой: длинный бессистемный ряд букв и цифр, вытравленный по центру крышки так, как обычно ювелирные фирмы наносят свои логотипы на футляры с драгоценностями. Будто открывающий выигрышные карты игрок в покер, посланец демонстративно выложил перед нами на стол оба прямоугольника и вопросительно взглянул на нас из-под насупленных бровей. Я отсканировал гравировки миниатюрным сканером своего лок-радара и отправил данные на указанный Аглиотти адрес; со слов Доминика, это были координаты сентенсора Клода Гомара. И через пару секунд получил подтверждение, где говорилось, что оба идентифицированных мной загрузочных досье принадлежат Грегу Ньюмену. Причем одно из них – то, на котором гравировка имела золотой, а не серебристый цвет, – является оригиналом, а второе, соответственно, его копией.
Я перевел взгляд на напрягшегося в ожидании старика и молча кивнул. Тот с видимым облегчением вздохнул, ни слова не говоря, развернулся, засунул все еще трясущиеся руки в карманы и, втянув голову в плечи, направился восвояси. Если бы на пути к выходу из ресторана Гомара хватил инфаркт, я бы этому ничуть не удивился. Теперь старик выглядел так, словно возвращался с похорон кого-то из близких родственников, не иначе. Наверняка Доминик пообещал, что если все пройдет гладко, то он оставит Клода в живых, но кто этого макаронника знает… Вот и Гомар не знал, что будет, когда он отключится от М-эфира и снова окажется лицом к лицу с кровожадным синьором Аглиотти. Не знал и обмирал от страха за свою жизнь, на сохранность которой лично я не поставил бы сейчас и ломаного гроша…
– Вот ваш мнемошаблон, как и договаривались. Только с этим «яйцом» будьте особенно осторожны. Дракон, который может из него вылупиться, слишком опасен, чтобы даровать ему новую жизнь, – сказал я и придвинул вернувшейся за столик Каори коробочку с серебряной гравировкой. А оригинальное загрузочное досье Ньюмена положил в нагрудный карман пиджака, прикупленного мной в первом попавшемся на Бульваре бутике, куда мы с подругой заскочили сразу же по возвращению из Поднебесной, чтобы сменить одеяние узников на что-нибудь поприличнее.
– Превосходно, – улыбнулась мадам Ихара, пряча контейнер с мнемофайлами Демиурга в сумочку. – Что ж, Созерцатель-сан, а теперь, раз вы говорите, что нас поджимают сроки, разрешите откланяться. Спасибо вам за чудесный завтрак и за, не сомневаюсь, перспективную сделку. Сайонара, господа. Было приятно с вами встретиться. Полагаю, скоро снова увидимся…
– Чопорная и лицемерная сучка, – презрительно скривив губки, кратко охарактеризовала Викки моего делового партнера, когда Каори удалилась. – Не понимаю, что ты в ней нашел.
– Хороший и стабильный источник дохода, – ответил я. – Только и всего. И я, и Ихара-сан знаем, что она – весьма представительная женщина, чтобы портить себе реноме, заводя роман с поисковиком-нелегалом вроде меня. Японцы слишком дорожат своей репутацией и не хотят рисковать ей даже в Менталиберте. Поэтому нас с Каори связывает только бизнес и ничего кроме бизнеса.
– Так я тебе и поверила! – фыркнула Кастаньета и, допив одним глотком кофе, поинтересовалась: – И куда махнем теперь? Надо же что-то сделать с той штукой, которая лежит у тебя в кармане. Лучше всего, конечно, будет поскорее избавиться от этой дряни. По-моему, я даже отсюда чувствую, как ужасно от нее воняет.
– Загрузочные досье не пахнут, – заметил я. – Пахнут те, кто из этих досье рождается… Но ты права: негоже таскать с собой такие важные мнемофайлы. Давай вернемся в Храм Созерцателя и припрячем их там от греха подальше. Если сицилиец не солгал, вряд ли теперь хозяин этого досье потребует вернуть его собственность.
– А та копия, что ты отдал этой узкоглазой прохвостке? – обеспокоенно спросила Виктория. – Почему ты не потребовал, чтобы Каори вернула ее нам, когда все это дерьмо закончится.
– Какой в этом смысл, если Ихара все равно не удержится от соблазна скопировать, помимо досье Аглиотти, и шаблонные мнемофайлы Ньюмена? Разумеется, мы идем на некоторый риск, оставляя Грегу шанс на воскрешение. Но я сомневаюсь, что этому ублюдку удастся вот так запросто улизнуть от креаторов «Синъэй». Да, Демиург талантлив, но он не настолько терпелив и изворотлив, чтобы перехитрить японцев… Ладно, хватит рассиживаться, поехали ко мне и займемся реставрацией Храма. А то последние посетители устроили там такой кавардак, что и вспоминать не хочется… Или у тебя есть какие-то другие предложения?
– Да, есть. Не кажется тебе, что пора бы наконец продать этот мрачный саркофаг и приобрести себе простой человеческий дом? Как вообще нормальный человек может жить в таком каменном убожестве?
– И не мечтай! – отрезал я. – Мой Храм – моя крепость! Да и где еще обитать привидению, как не в саркофаге?
– Ну хорошо, черт с ним, с домом. Но хотя бы кровать нормальную ты купить можешь?
– Кровать? – Я задумчиво почесал затылок, припомнив те приятные часы, что провел недавно на шикарной кровати королевского номера в салуне ковбойского поселка. Нет, что ни говори, а рациональное зерно в словах подруги имелось. Может, и впрямь пора заняться обустройством своей берлоги, чтобы такие привереды, как Викки, перестали тыкать Созерцателя носом в его спартанский образ жизни… – Ладно, подумаю об этом на досуге. Авось через пару лет и решусь приобрести какую-нибудь мебель. Если, конечно, доживу. С такой неугомонной прихожанкой, как ты, вечно влипаешь в какие-нибудь неприятности.
– Довольно неприятностей, – отрезала Кастаньета. – Хорошо быть неугомонным, пока твое загрузочное досье лежит на Полосе Воскрешения. Но когда твоя М-эфирная жизнь вдруг превращается в единственную и неповторимую, уже не хочется разменивать ее на всякие глупости. Когда я умирала в первый раз на столе у Эберта, я знала, что меня ждет бессмертие – наивысшая награда, какую только может пожелать себе человек. Но из-за собственной дурости я пошла на поводу у этого ублюдка Демиурга и в итоге лишилась своего единственного шанса на вечную жизнь. Круг замкнулся, и сегодня я стою на том же месте, откуда и отправилась однажды искать для себя бессмертие. Знаешь, Арсений, наверное, такая судьба уготована каждому глупцу, который считает, будто жизнь – это игральная фишка, которую не жалко ставить на кон при каждом удобном случае. По воле Эберта я получила на руки полную горсть этих фишек. Вот только почему-то не учла, что играть в рулетку мне придется против самого Господа Бога, а он – извечный плут – неизменно остается в выигрыше, на какое бы число я ни ставила. Мало-помалу я доигралась до того, что у меня в кулаке осталась последняя фишка. И надо быть полной дурой, чтобы швырнуть ее на игровой стол бездумно, как все остальные. Пожалуй, я лучше приберегу эту фишку на случай, если судьба опять возьмет меня за горло. Кто знает, а вдруг снова повезет сделать ставку на выигрышное число, как в тот раз, когда я впервые заглянула к тебе в Храм?
– Уж не собралась ли ты, случайно, податься в монашки? – обеспокоился я. Накатившая на мою бесшабашную подругу рефлексия лично меня больше настораживала, чем удивляла. – Вот кому, наверное, абсолютно нет нужды играть с Господом в рулетку, ведь с той жизнью, которую ведут монахини, ты всегда будешь угадывать нужные числа.
– Тоже мне радость! – скуксилась Кастаньета. – Да и где вообще ты видел в Менталиберте монастыри, а тем более женские? Но сама идея посвятить свою единственную жизнь служению чему-нибудь прекрасному мне импонирует. Знать бы только, чему именно. Не так-то легко сделать правильный выбор… Но если Созерцатель не возражает, я бы пожила немного у него в Храме на правах монашки, поразмышляла над смыслом жизни. Глядишь, и достигну в конце концов духовного просветления.
– Созерцатель не возражает, – пошел я навстречу ступившей на праведную стезю некогда отчаянной авантюристке. – Сеньорита может предаваться у меня в обители духовным исканиям столько, сколько пожелает. Мой Храм – твой Храм.
– Только сначала давай купим кровать, – попросила Викки. – Мыслить о вечном, лежа на голых камнях, – это, знаешь ли, не в моем вкусе.
– Заметано, – сдался я. – Кровать так кровать…
И, ругаясь про себя, взялся искать в сетевых рекламных каталогах адреса креаторских фирм по воспроизводству бытовых аксессуаров. Терпеть не могу подобные перемены, потому что никогда не знаешь, чем они в итоге обернутся. Начинаются, как обычно, с малого, а заканчиваются…
Впрочем, все в мире когда-нибудь, да заканчивается. Даже бессмертие. Поэтому глупо сетовать на то, что жизнь имеет привычку меняться вне зависимости от наших желаний.
Все проходит.
И это пройдет…
Назад: Глава 23
Дальше: Глава 25