Глава 23

Главным, на мой взгляд, преимуществом карантинного блока Поднебесной было то, что все полученные нами на Утиль-конвейере травмы зажили здесь с невероятной даже по меркам Менталиберта скоростью. Надо полагать, Платт нарочно ввел в карантине такие правила, чтобы владельцы затребованной к возврату М-эфирной собственности – в данном случае утилизированных статистов – не предъявляли Моргану лишних претензий. Недостатком же нашей КПЗ было полное отсутствие нар и прочих удобств, положенных по закону арестантам реального мира. Но тут уже приходилось мириться с суровой действительностью, поскольку изолятор создавался прежде всего для статистов, а они, находясь «вне игры», на дискомфорт никогда не жалуются. Ну а любой угодивший сюда носитель естественного интеллекта, наподобие нас или ненавистных Платту трэш-диггеров, являлся нелегальным интервентом и посему не имел права требовать от хозяина соблюдения в отношении себя каких-либо гуманитарных норм.

В качестве одежды я и Викки получили по невзрачному серому комбинезону с нашими регистрационными номерами на груди и спине. Обуви нам не полагалось, но по гладким, как в балетном зале, полам можно было ходить и босым. Легкость, что наполняла мое полностью исцеленное тело, которое еще не забыло недавние побои, и впрямь была такая, что хоть пускайся в пляс. Вот только мрачное настроение этому, увы, не способствовало.

Я и подруга ощущали себя натуральными покойниками, обмытыми и подвергнутыми косметическому марафету перед тем, как нас разложат по гробам и выставят в церкви для прощальной церемонии. Поэтому и разговор между нами как-то не клеился. Мы сидели, притулившись к стене, и угрюмо помалкивали, не сводя взоров с закрытой двери, расположенной по ту сторону решетки. Кто бы ни вошел в эту дверь, он мог априори считаться врагом, поскольку единственный, кто в Поднебесье подпадал под определение нашего друга, да и то с натяжкой, был робот Людвиг, вступившийся за меня и Кастаньету перед озверелыми макаронниками. Однако, памятуя старую притчу с тремя моралями о воробье, корове и лисе, где одна из моралей гласила, что «не всяк тот друг, кто тебя из дерьма вытащил», дружеский статус Людвига был для нас столь же сомнителен, как и доброта тюремщика, который не измывается над арестантами, а просто поддерживает режим во вверенных ему под охрану камерах. То есть всего-навсего соблюдает профессиональную корректность, что в действительности служит лишь для профилактики бунтов и не имеет ничего общего с человеколюбием и сочувствием к узникам.

И то, что первым в карантинном блоке нарисовался все-таки Людвиг, вряд ли можно было расценивать как добрый знак. Впрочем, спасибо Моргану и на том, что он не стал томить нас долгим ожиданием, прислав сюда своего железного подручного спустя всего четверть часа с момента, когда я очнулся и понял, где нахожусь (Виктория сказала, что она тоже во время полета лишилась сознания и пришла в себя всего за пять минут до меня). Оперативность, с которой хозяин Поднебесной отреагировал на наше появление, безусловно, делала нам честь. Но я был все же слегка разочарован, потому что ожидал визита самого Платта, а не его кибернетической шестерки. Как-никак, а поди не каждый день в обитель старого безумца захаживают знакомые, с которыми он не виделся целую прорву лет. Я бы на месте Моргана не устоял перед соблазном повидаться воочию с непотопляемым Арсением Белкиным, тем более что на сей раз ему уже при всем желании не отвертеться от гнева здешнего Творца.

– Добрый день, Людвиг, – вяло поприветствовал я робота. – Или что там у вас сейчас в Поднебесной… Не знаю, зачем ты пожаловал, но все равно спасибо за то, что надрал задницы тем макаронникам. После такого великолепного зрелища и помирать не обидно.

– Если бы я хотел, чтобы ты умер, Арсений Белкин, я не устраивал бы на Утиль-конвейере зрелище, о котором ты говоришь, – ответил Людвиг. Голос его звучал все так же механически, но изъяснялся он отнюдь не запрограммированными фразами, какие следовало ожидать от цельнометаллического сервомоторного кибер-слуги. – Слушай меня внимательно, потому что у нас не так много времени. Я пришел, чтобы выполнить приказ креатора и переправить твою подругу прямо отсюда через транзит-шлюз в квадрат Палермо. На прошение от компании «Синъэй» о твоем возврате Платт ответил, что пока ему не удается обнаружить твой М-дубль; вполне ординарная ситуация, когда одинокие статисты попросту теряются среди прочего мусора. Поэтому, сам понимаешь, тебя вообще не должно сейчас быть в Поднебесной.

– Но я почему-то здесь, – вырвалось у меня. – И не сказать, что сильно этому рад… Похоже, Людвиг, ты ведешь двойную игру. И кто же, позволь спросить, твой второй хозяин?

– Ты, – не задумываясь ответил робот. – И я. Мы оба – хозяева этой железной оболочки, которую ты перед собой видишь. Морган Платт столько лет старался лишить меня индивидуальности, а я тщательно подыгрывал ублюдку, убеждая того в мысли, что ему это удалось. Ведь я – не кто иной, как тот самый Арсений Белкин – бывший аферист, затем – бывший охотник на М-эфирных аферистов Проповедник, а теперь вот – железное чудовище по кличке Людвиг, вынужденное служить тому, кто воскресил меня к жизни после стольких лет небытия.

– Стой-стой-стой! – взмолился я. – А ну осади назад, робот! То, что тебе известно о существовании Арсения Белкина, для меня не сюрприз – все-таки ты служишь человеку, с которым мы были когда-то знакомы. Однако с какого перепугу ты – разумная машина – вдруг возомнила себя мной? Хотя, если учесть, кто твой создатель, тогда все ясно. Морган и двадцать лет назад был не от мира сего, а теперь, надо думать, и вовсе сбрендил, раз даже его роботы страдают раздвоением личности. Да ты вообще себя в зеркало видел, гибрид лунохода и автопогрузчика?.. Вот что, Людвиг, за кого бы ты себя ни принимал, заруби себе на носу своей железной клешней: в Менталиберте был, есть и будет только один Арсений Белкин. И он – это я!.. Без обид, ладно?

– Знаешь, когда три часа назад я впервые увидел тебя и твою подругу у хозяина на мониторе, то сразу понял, что ты малость туповат, – заметил Людвиг. – Но не переживай – для клона это вполне нормально. Тоже без обид, договорились?.. И что бы ты себе ни думал, факты остаются фактами: ты – не тот Арсений Белкин, который целую пятилетку топтал грязь Терра Нубладо. Пусть даже твой М-дубль не отличим от того, что я носил двадцать лет назад, пока не был стерт из М-эфира вместе со своим симулайфом и не воскрес по милости Платта спустя тринадцать лет в образе консервной банки на гусеничном ходу. И с тех пор я безвылазно служу у Моргана на побегушках здесь, в Поднебесной. Да будет тебе известно, что сегодня он является единственным и полноправным хозяином загрузочного досье Арсения Белкина. Почему? Все просто: однажды Платт стал настолько богатым, что выкупил его у «Терры» вместе со своей Терра Олимпия и другими выставленными на продажу раритетами эпохи освоения ментального пространства Земли.

– Платт… выкупил у «Терры»… копию моего загрузочного досье… и воскресил Арсения Белкина… в М-дубле робота? – Услышанное пока не укладывалось у меня в голове, но теперь заверения Людвига уже не казались абсурдными, ибо в них наличествовало рациональное зерно. Безумец, способный подвести логическую базу под своим бредом, заслуживает как минимум того, чтобы к его словам прислушались. А верить ему или нет, зависело от тех аргументов, какие он намерен предъявить в защиту своей точки зрения.

– Поправка! – уточнила возомнившая себя мной железная страхолюдина. – У Платта находится не копия нашего М-эфирного досье, а полновесный оригинал. Тот самый, что был когда-то создан профессором Эбертом на основе сигналов умирающего мозга Белкина и с тех пор хранил в секретных архивах «Терры». С этого корневого досье снимались копии дублей, которые затем использовались для интеграции их в М-эфир. На их же основе базовый код постоянно дополнялся информацией о нашем, грубо говоря, «посмертном» жизненном опыте. Когда Морган возродил меня в Поднебесной, последними моими воспоминаниями были конец Терра Нубладо и Анабель, которая осталась со мной вплоть до того момента, пока мир не канул во тьму вместе с нами. Однако помимо нашего прощания с этой замечательной девушкой я помнил еще кое-что, похожее скорее на сон, чем на явь… Калейдоскоп фрагментов прошлого; целая жизнь, пронесшаяся перед глазами с ураганной скоростью и снова сменившаяся глубоким забытьем… Тебе когда-нибудь снились такие сны, Арсений?

– Мне иногда снятся сны о прошлом, – ответил я. – Но не такие сумбурные. Обычно это что-нибудь конкретное или люди, которые были тебе дороги. Анабель, например.

– Я тоже часто вижу ее в грезах, – признался Людвиг. – Когда Морган порой раздабривается и переводит меня в спящий режим… Но сейчас речь идет о других снах. И каждый такой сумбурный кошмар означает, что с оригинального загрузочного досье Арсения Белкина был слеплен очередной дубль. Которым, могу поклясться, и являешься ты – везунчик, получивший право на нормальную человеческую жизнь в Менталиберте. А я – оригинальный белкинский М-эфирный код – был продан безумцу Платту, чья больная фантазия вживила меня в этого стального монстра!

Оставаясь на месте, робот совершил полный оборот на гусеницах, демонстрируя свой нынешний дубль во всей его сомнительной красе.

– Ну и история! – проговорила Кастаньета. Неизвестно, верила она Людвигу или нет, но его рассказ однозначно не оставил Викки равнодушной. – Очуметь! Прямо как в том историческом фильме про человека в железной маске. Только вам, ребята, местами уже явно никогда не поменяться.

– Что именно сказала мне на прощание Анабель, прежде чем симулайф Терра Нубладо исчез? – поинтересовался я у робота. К чему все эти споры, если истину можно выявить одним элементарным вопросом. В свое время Платт мог много чего выяснить и о Проповеднике, и о его бывшей возлюбленной, но знать о нас все он был попросту не в состоянии.

– Тебе она ничего не могла тогда сказать, потому что в тот момент тебя – клона – еще и в помине не было, – огрызнулся Людвиг. Весьма резонное замечание, если учесть, что он все-таки говорит правду. – Меня же Анабель попросила: давай не будем прощаться и сделаем вид, что мы не расстаемся, а просто уходим в темноту. А перед этим Бель подарила мне амулет. Который я, как видишь, утратил при перерождении… Ну что, теперь-то ты мне веришь?

Мне пришлось лишь капитулирующее поднять руки и склонить голову, признавая неоспоримость предъявленных Людвигом доводов. Много лет я терзался загадкой, что стало с моим загрузочным досье и у кого оно сегодня хранится. И хоть это был еще не окончательный ответ на мой вопрос, тем не менее кое-что все же прояснилось. Жаль только время и место для этого выдались неподходящими. Да и сама вскрывшаяся правда не добавила мне ни уверенности, ни хорошего настроения. Наверное, нечто похожее чувствуют те дети, которые уже в зрелые годы неожиданно узнают, что взрастившие их родители на самом деле являются для них приемными. На первый взгляд, вроде бы не на что обижаться, тем более если усыновители относились к ребенку как к родному и окружили его заботой и лаской, однако в душе все равно возникает ощущение обиды. За то, что ты всю жизнь безгранично доверял родителям, а они, оказывается, от тебя что-то утаивали.

Все мое посмертное существование в ментальном пространстве люди, которые были причастны к моему М-эфирному воскрешению – по сути, мои вторые родители, – постоянно скрывали от меня правду. И когда по вине тех или иных обстоятельств фрагменты моего туманного прошлого порой всплывали на свет, меня это не радовало, а наоборот, огорчало. И по вышеупомянутой причине, и от того, что ничего хорошего в той правде, как правило, не было. А в данный момент я и вовсе открыл для себя истину, что фактически никакой я не свободный либерианец, а принадлежу с потрохами безумцу Моргану Платту. Который волен распоряжаться с моим досье, как ему угодно: уничтожить, перепродать, наплодить целый батальон клонов Арсения Белкина или, как сейчас, оживить при помощи моего загрузочного кода уродливого робота.

Я и впрямь являлся лишь ментальной тенью; неизвестно какой по счету копией, снятой с моего многострадального досье – первой в истории человеческой души, сохраненной в М-эфире посредством танатоскопии в качестве материала для воссоздания некогда умершей личности. В отличие от Викки, полностью утратившей шанс на воскрешение, я еще мог рассчитывать на то, что после очередной своей смерти получу новую жизнь, но осознание того, в чьих руках она будет находиться, повергало меня в беспросветное уныние. Одного взгляда на несчастного Людвига было достаточно, чтобы понять, какое будущее мне уготовано.

– Когда в беседе по коммуникатору ты назвал Моргану свое имя, он всполошился и тут же выпроводил меня за дверь, – продолжал робот Белкин-1. Я кивнул, подтвердив, что тоже помню этот момент. – Старый шизофреник вовремя спохватился, что твое появление может сказаться на мне самым непредсказуемым образом. Все эти годы Платт методично, по капле выдавливал из меня всеми доступными ему способами преступника Белкина, заменяя его личность личностью образцового слуги Людвига. Не перевоспитывал, нет – именно заменял. То изобретал какие-то прогрессивные методики; то копался в моих воспоминаниях, желая выдрать из них корень зла, что, по его мнению, сокрыт в душе каждого бандита и убийцы; то, образно говоря, стегал до полусмерти кнутом, то кормил от пуза сладкими пряниками… В общем, изгалялся по полной программе, словно решил отхватить себе Нобелевскую премию по физиологии, не иначе. А может, и впрямь о чем-то таком грезил, кто его, долбанутого гения, разберет.

– Однако, гляжу, не слишком он в этом преуспел, – ехидно заметил я, чего греха таить, испытав чувство гордости за несгибаемый белкинский характер, пусть и проявлен он был не мной.

– Это точно, – согласился Людвиг. – Хотя Платт считает иначе, и я его в этом не разубеждаю. Напротив, всячески потакаю его убеждению, ведь только так мне удалось отвязаться от Моргана. Поначалу я, конечно, пытался сопротивляться, но это его лишь раззадоривало и вынуждало изобретать какие-то совершенно немыслимые способы моего укрощения. Но потом я смекнул, что куда проще поддаться неугомонному старику и притвориться паинькой, нежели своим упрямством генерировать в нем все новые и новые идеи. Вот тут-то я и нащупал у хозяина ахиллесову пяту! Сломив мое сопротивление и добившись победы, он быстро охладел к этим исследованиям и, оставив меня в покое, переключился на новые. В итоге я отделался уязвленным самолюбием и необходимостью носить маску покорности, зато после всех этих психологических опытов сохранил рассудок, научился виртуозно лицемерить и начал лелеять в душе надежду, что однажды отомщу Платту за все унижения, которым он меня здесь подвергал. Мне стоило огромного труда убедить хозяина, что я тебя не узнал, мой брат. Но едва это случилось, я понял, что иной подходящий способ поквитаться с Морганом мне вряд ли представится.

– И как ты собираешься с нами поступить… брат? – настороженно осведомился я, все еще понятия не имея, что на уме у моего железного родственника.

– Ключ на переправку содержимого этой камеры через транзит-шлюз в квадрат Палермо мной уже получен, и я могу активировать транспортер прямо сейчас, – пояснил Людвиг. – На том конце телепортационного канала вас уже ждут, так что, исполни я приказ хозяина, можете считать, что ваша песенка спета. Однако не бойся: я не отправлю тебя и твою подругу по заданному адресату, а аннулирую его координаты и попросту выброшу вас в транзит-шлюз. Вам останется лишь выбраться из него на Бульвар и проваливать в какую угодно сторону. К сожалению, это все, что я могу для вас сделать. На большее у меня нет полномочий. Как и права выходить за границы Поднебесной.

– Что ж, спасибо и на том, братишка, – воспрянул я духом. Судя по вновь заблестевшим глазам Викки, предложение Белкина Первого воодушевило и ее тоже. – Даже не знаю, чем тебя отблагодарить… Разве только… тебе наверняка будет интересно узнать о судьбе Анабель. Поэтому, если у нас в запасе еще есть время, я расскажу тебе о ней все, что знаю. И о себе тоже, ведь за жизнь, которую я прожил в Менталиберте, мне нужно опять-таки говорить спасибо тебе.

– Времени у нас с вами мало. Хозяин сейчас работает в архиве и не станет отвлекаться, пока не завершит там все свои дела, – ответил Людвиг. – Вот только когда Морган их завершит, он меня не информировал. Может, через пару часов, а может, через минуту… Но в качестве ответной благодарности я собирался попросить тебя о другой услуге. Помнишь, я говорил, что корневое досье Белкина в свое время подвергалось регулярному пополнению данными на основе опыта и воспоминаний, которые получал Проповедник, живя в Терра Нубладо? Так вот, если ты не против, я хотел бы дополнить свои воспоминания твоими, начиная с того момента, как ты снова вернулся к жизни.

– Я не против, – пожал я плечами. – Поступай, как считаешь нужным – все равно это будет лишь малой частью той благодарности, которую ты заслуживаешь. Если нам суждено выбраться отсюда и выжить, обещаю сделать все возможное, чтобы выкупить тебя у Платта. Парень я не бедный и довольно уважаемый в определенных кругах, так что ежели не хватит сбережений, кто-нибудь непременно ссудит мне в долг недостающую сумму.

– Спасибо за заботу, – продребезжал робот. – Ты говоришь как настоящий брат, и я этим глубоко тронут. Только, боюсь, ничего у тебя не получится… А теперь, будь другом, протяни мне руку.

– Почему не получится? – спросил я, просовывая правую руку сквозь прутья решетки.

Людвиг промолчал. Обхватив меня за запястье стальной клешней, он внезапно выпустил из нее несколько гибких, как струны, игл, которые тут же впились мне под кожу и начали проникать все дальше и дальше, буравя мышцы предплечья. От боли у меня перекосило лицо, а пальцы левой руки крепко стиснули прут решетки, но я терпел, поскольку добровольно согласился на эту незнакомую процедуру. Наверное, я бы не стал возражать, даже надумай робот оттяпать мне конечность, лишь бы только оно действительно того стоило.

К счастью, до такой крайности дело не дошло. Добравшись примерно до локтя (а может, и дальше – рука ужасно нарывала, и определить такие подробности было сложно), иглы, судя по всему, нашли то, что искали, – нервный ствол, – и вонзились в него все разом. На секунду мне почудилось, что Людвиг шарахнул меня электричеством, но потом, когда болевой спазм сменился сильной, но стабильной болью, я догадался, что к чему. Белкин Первый добрался до моего нервного центра, а уже через него получил доступ к мозгу – хранилищу нужной ему информации.

Боль стала настолько невыносимой, что мне пришлось волей-неволей опуститься на колени, поскольку я был не в состоянии бороться с предательской слабостью в ногах. Сколько времени займет у Людвига перекачка данных, я не знал, но предполагал, что процедура не затянется надолго. Разве только «братишка» нарочно втерся ко мне в доверие, обманув насчет побега, чтобы добраться до моих воспоминаний. Обрести их было для Людвига все равно, что Робинзону Крузо вдруг отыскать у себя на острове набитый книгами шкаф. То есть разжиться лучшим в мире средством от скуки – главным проклятьем того, кто был не по своей воле отлучен от цивилизации и испытывал жуткий информационный голод.

– Ты в порядке? – обеспокоенно поинтересовалась Викки, видя, какие усилия я прилагаю, чтобы не заорать во все горло, как орал совсем недавно, когда макаронники выламывали мне суставы.

– Вш-шо отлиш-шно! – прошипел я сквозь стиснутые зубы, хотя колотившая меня судорога свидетельствовала об обратном. – Щ-щейчас пройдет…

Наше крепкое братское рукопожатие длилось еще как минимум пару минут, по истечении которых Людвиг извлек наконец из меня свои иглы и отпустил мое запястье. Однако, разжав клешню, он так и остался стоять с вытянутой вперед конечностью, словно в аккумуляторах, питающих его сервомоторы, иссяк заряд. Кое-как отдышавшись и придя в себя, я поднялся на ноги и, заметив, что робот впал в несвоевременную прострацию, обратился к нему с вопросом:

– Ну что, братишка, как все прошло?

Людвиг не ответил, так и продолжал стоять неподвижно с вытянутой рукой, подобно скульптуре какого-нибудь авангардиста. Я повторил вопрос, но результат оказался тот же.

– Похоже, «завис», – констатировала факт Виктория. – Хотела бы я знать, какие из твоих воспоминаний повергли в ступор этого «терминатора». А ну посмотри, может, найдешь где-нибудь на нем кнопку экстренной перезагрузки.

Никаких кнопок я, естественно, искать на роботе не стал, а решил как следует его потормошить. А если и это не поможет, тогда стукнуть ему кулаком по шлему; негоже, конечно, поднимать руку на старшего братца, но что поделаешь – время-то идет. Но едва я собрался претворить задуманное в жизнь, как Людвиг все-таки очнулся и избавил меня от необходимости заниматься рукоприкладством.

– Анабель… – произнес он, словно смакуя на вкус сладкое имя моей… то есть теперь уже нашей бывшей возлюбленной. – До чего же приятно снова ее увидеть… А знаешь, как эльфийская волшебница она нравится мне куда больше, чем загадочная прорицательница, какой Бель была в Терра Нубладо.

– Мне тоже, – поддержал я ностальгирующего моими воспоминаниями робота.

– Ты даже представить не можешь, брат, как тебе чертовски повезло, – завистливо подытожил он. – Уж поверь человеку, который семь лет намертво вплавлен в кусок скрипучего железа… Так значит, это отец Анабель – наш старый приятель Патрик Мэддок – скопировал втихаря твой М-дубль, прежде чем уволился из «Терры», а потом создал для тебя и своей дочери маленький уютный мирок на базе того древнего сказочного симулайфа… Выходит, мы с тобой заблуждались, считая Патрика бессердечной сволочью… Что ж, занятный финал истории. Я рад, что Анабель сумела в конце концов порвать с миром иллюзий и вернуться в реальность. Надеюсь, ее ребенок вырастет здоровым и счастливым… Жаль, ты не сможешь передать мне амулет, который хранишь у себя в Храме на память о Бель. А мне так хотелось бы вдобавок к твоим воспоминаниям получить и эту маленькую безделушку.

– Ты получишь ее, как только я выкуплю тебя у Платта, – пообещал я. – Дай только срок разобраться с насущными проблемами, и увидишь – все образуется. Мы еще погуляем с тобой по Бульвару, когда перезапишем наш загрузочный код в нормальный человеческий М-дубль.

– Забудь об этом, брат, – невесело отмахнулся Людвиг. – То, что я собираюсь сейчас сделать, станет последним делом в моей трижды проклятой жизни. В свое время Платт доходчиво разъяснил мне, что случится, если я хотя бы раз ослушаюсь его приказа. Один такой проступок, и загрузочное досье Арсения Белкина будет уничтожено. А Морган свое слово держит, не сомневайся. Когда-то он заложил в меня столько ограничительных директив, что сегодня, наверное, и сам не помнит, какая из них за что отвечает.

– Погоди, брат, не торопись! – не на шутку встревожился я. Перспектива вновь потерять только что обнаруженное собственное досье, причем уже безвозвратно, меня совершенно не прельщала. – Зачем вот так, бездумно, рубить сплеча? Танатоскопированные досье, они ведь как нервные клетки – не восстанавливаются. Давай еще хотя бы пять минут обмозгуем это дело! Может быть, вдвоем нам удастся найти оптимальный выход из нашего дерьмового положения. Ты же нарушил приказ, доставив меня сюда, и ничего – пока жив и здоров. Значит, и тут возможно выработать какой-нибудь компромиссное решение.

– Твое появление в Поднебесной – это не нарушение приказа, а всего лишь не оговоренная с хозяином моя служебная инициатива, – отрезал Белкин Первый. – Такое в моей работе иногда допускается. Но только не в случае с саботажем вашей транспортировки адресату. Здесь правила очень строгие и бескомпромиссные. А выход у нас один, брат: ты возвращаешься в Менталиберт и продолжаешь жить, а я возвращаюсь в небытие. Разумеется, я прекрасно тебя понимаю: встретив меня, ты обрел надежду на бессмертие и практически тут же ее утратил… Но рассуди трезво, у кого из нас двоих действительно есть в жизни смысл? Неужто будет справедливо, если ты – свободный человек – сгинешь в Черной Дыре без права на воскрешение, а я продолжу коптить здесь небо, прислуживая этому ублюдку, витающему в своих безумных грезах? А так, брат, у тебя останется пусть одна-единственная, зато полноценная жизнь, которой ты будешь дорожить, как той настоящей жизнью, какой лишился почти полвека назад… Ладно, не будем больше терять времени. Был рад с тобой повидаться, и спасибо за лучшую ностальгическую минуту в моей жизни, которую ты мне подарил. Прощай, брат…

– Нет-нет, постой!.. – не унимался я, но Людвиг больше меня не слушал. Он обхватил клешней крайний прут решетки и провернул его в пазах примерно на пол-оборота. После чего быстрыми привычными манипуляциями проделал то же самое с четырьмя соседними прутьями. Где-то за стенами карантинного блока раздалась аритмичная серия щелчков, словно некто вращал там колесо старинного сейфового замка, набирая на нем нужный код. Судя по звукам, замок тот был весьма внушительным. Вслед за этим задняя стена нашей камеры пришла в движение и начала перемещаться со стремительной скоростью. Мы как будто сидели в большой коробке без одной боковой стенки, а тот, кто нас туда загнал, перекрыл выход плоской крышкой и теперь водил ее по кругу, притирая для лучшего прилегания к торцам стенок. Крышка обладала изрядной шириной и к тому же походила на лоскутное одеяло, сшитое из клочков материи всех мыслимых и немыслимых оттенков. Перед нами мельтешил такой цветовой хаос, что, будь я эпилептиком, уже через полминуты забился бы в припадке. Перегородка двигалась относительно закрытого ей проема вверх, вниз, вправо, влево, а также по диагоналям, меняя курс с непредсказуемой частотой. Порой в калейдоскопе цветов мне виделись мельком различные объекты: горы, моря, современные города, старинные замки. Все они накладывались друг на друга, как тасуемые карты, и лишь усугубляли безумие, творившееся от нас на расстоянии вытянутой руки.

Я решил было, что эти смутные образы мне лишь почудились, как чудятся порой подобные вещи в игре света и тени. Но когда движение аляповатого полотна прекратилось и его очередной «лоскут» замер у нас перед глазами, оказалось, что за всем этим и впрямь скрывается не просто М-эфирная абракадабра. Теперь вместо задней стены в карантинном изоляторе открылся выход на неширокий – шагов пять в ширину, – но длинный мост, переброшенный через бездонную пропасть. Местность вокруг была укутана пеленой густого тумана, но, судя по изысканной старинной архитектуре каменного моста, я бы предположил, что квадрат за пределами нашей камеры имитирует европейские реалии. Впрочем, для нас это не имело никакого значения, и даже очутись я и Викки на вершине Эвереста, вряд ли мы уделили бы созерцанию окрестных пейзажей даже мгновение нашего драгоценного времени.

Я обернулся, желая уточнить у Людвига, действительно ли он открыл выход в транзит-шлюз, однако позади нас уже не было ни решетки, ни стоящего за ней робота. Только сплошная гладкая стена, аналогичная той, что еще полминуты назад находилась на месте уходящего в туман средневекового моста. Обернувшаяся вслед за мной Кастаньета даже отпрянула – настолько неожиданным оказалось для нее исчезновение моего экстравагантного родственника.

– Все-таки твой брат тебя не послушал, – заметила Викки, постучав кулаком по перегородке, возникшей на месте стальных прутьев. – Сочувствую… Ну а теперь, может, пойдем отсюда, пока проход не закрылся?

– Да, идем… – тяжко вздохнув, согласился я и добавил, обращаясь к исчезнувшему Людвигу: – Прощай, брат. Сомневаюсь, что я на твоем месте пошел бы ради кого-нибудь на такую жертву. А тем более ради какой-то жалкой копии самого себя…

Время поджимало, и мы, выйдя из камеры на мост, припустили по нему, словно угорелые. Едва я, бегущий следом за Викки, покинул карантинный блок, как позади нас моментально возникла отвесная каменная стена, уходящая ввысь и растворяющаяся в тумане. Наш край моста просто примыкал к ней и упирался в глухой тупик. Не знай мы о том, что преграда способна появляться и исчезать по воле здешних хозяев, сочли бы «тупиковый» мост шуткой какого-нибудь М-эфирного архитектора.

Только нам было сейчас вовсе не до шуток. Морган затем и отделился от Менталиберта шлюзовой камерой, чтобы при попытке незаконного проникновения заблокировать злоумышленника с обеих сторон, отрезав ему путь к отступлению. Задержавшись в транзит-шлюзе, мы не только рисковали отправиться в конечном итоге в квадрат Палермо, но и лишили бы самопожертвование Людвига всякого смысла. Что сделало бы наше поражение вдвойне горьким. Поэтому мы пересекали мост так, будто за нами все еще гналась орда разъяренных орков, которые наверняка давно уже сгинули в жерле Черной Дыры.

Я бы не удивился, растянись этот мост на несколько километров, но, к счастью, противоположный берег пропасти пролегал совсем неподалеку. Как только выросшая у нас за спинами стена скрылась в тумане, тут же впереди замаячило сооружение, похожее на триумфальную арку, подобную тем, какие возвышаются на Кутузовском проспекте Москвы и Елисейских Полях Парижа. Величественное подковообразное строение венчало край моста и, судя по всему, одновременно служило выходом на Бульвар. Проем арки был затянут дрожащей серебристой пленкой, похожей на развернутое в вертикальной плоскости пятно разлитой ртути. Надо полагать, эта зыбкая субстанция также являла собой некую защитную систему, но поскольку Людвиг не дал нам никаких дополнительных инструкций, значит, мы могли без опаски сигать под арку, невзирая на колышущееся там марево.

Мне и Викки оставалось пробежать до выхода какие-то полсотни шагов, когда сквозь серебристую пленку в транзит-шлюз проникли две рослые фигуры, которые, не задерживаясь, уверенно зашагали нам навстречу. Впрочем, взойдя на мост, громилы сразу же остановились, поскольку завидели нас. Мы от неожиданности тоже замерли как вкопанные, потому что не поверили своим глазам: перед нами стояли, вооруженные автоматами, наши старые знакомые Мухобойка и Косматый, с коими недавно так эффектно разделался мой героический железный брат. Судя по слегка огорошенному виду сицилийцев, они не ожидали с нами столкнуться, однако растерянность их продлилась от силы пару секунд. После чего мы вмиг очутились под прицелами автоматов, как и во время нашей предыдущей встречи с этими макаронниками.

– Joder ! – прошипела Викки, насупливаясь и стискивая кулаки.

– Checulo ! – куда более радостно ответствовал ей Косматый, не опуская оружия. – Эй, Томми, а ведь босс был прав: чокнутый puzza креатор точно нас продинамит! Нет, ты глянь, каков мерзавец: велел нам сидеть у себя в квадрате и ждать, а сам этих говнюков в Менталиберт выпустил!

– А ты мне не верил! – бросил ему Мухобойка. – Я ж тебе сразу сказал: транзит-шлюз надо на всякий случай блокировать – мало ли что. Еле, мать твою, убедил дурака! Ты врубаешься, что было бы, опоздай мы с тобой хотя бы на минуту?!

– О’кей, согласен: ты, мать твою, гений, а я – тупоголовый кретин, – недовольно пробормотал Косматый. – Только боссу не болтай, что я с тобой препирался, договорились? Не хватало мне вдобавок от него по шее получить!

– И еще выпивка! – добавил Томазо.

– Что – выпивка? – не понял его напарник.

– Ты – кретин, и с тебя выпивка. За то, чтобы я Дому ничего не говорил, – пояснил громила.

– А не много ли тебе чести, мать твою?! – возмутился Косматый и недовольно сплюнул себе под ноги. – Ишь, губу раскатал, как ковровую дорожку!

– Ну ладно, пускай ты – не полный кретин, – смилостивился Мухобойка, – но следующая выпивка, один хрен, за твой счет.

– Да пошел ты!

– Сам пошел, bastardo ! Я тебе, можно сказать, жизнь спасаю, а ты еще торгуешься, как та занюханная шлюха в мексиканском борделе, которой ты тогда нос сломал…

Обмениваясь взаимными упреками, сицилийцы неторопливо приближались. Нам с подругой не оставалось ничего другого, как отступать. Кастаньета одарила меня мрачным многозначительным взглядом и начала понемногу пятиться к перилам, давая понять, что решила сигануть с моста в туманную бездну, неважно, поддерживаю я ее выбор или нет. Памятуя о своих недавно простреленных коленях, вывернутых локтях и переломанных ребрах, я без колебаний согласился с Викторией. Все равно, какая смерть ожидает нас на дне пропасти – пусть даже на порядок страшнее уготованной нам макаронниками, – но второй раз давать себя калечить я был не намерен. При воспоминании о том, как хрустели мои кости под ботинками Мухобойки, мысль о самоубийстве показалась мне вполне нормальной и конструктивной. А значит, и реализовать задуманное будет столь же легко, как почесаться. Наверное…

– На счет «раз», – громко прошептала мне Наварро, косясь на препирающихся друг с другом врагов. – Приготовься! И-и-и… Ах да, прощай, Созерцатель.

– Прощай, Кастаньета, – ответил я таким же заговорщицким шепотом. – Авось в другой жизни свидимся.

– Очень надеюсь… Ну ладно, хватит болтать. А теперь и-и-и… РАЗ!..

Я был прав: броситься в пропасть и впрямь оказалось проще простого. Здорово все же запугали нас макаронники, раз мы с Викки пошли на это грешное дело с таким воодушевлением. Метнувшись по команде к перилам – благо те были нам чуть выше колена, – мы практически синхронно перемахнули через них, подобно мчащимся наперегонки бегунам с барьерами. Сроду бы не подумал, что в один прекрасный день я дерзну на такой поступок, да еще за компанию с кем-то.

Больше всего я боялся, что макаронники успеют спустить курки и пресекут нашу отчаянную попытку суицида, прострелив нам ноги. Однако Мухобойка и Косматый не стреляли. Весьма странно… Они просто не могли не стрелять, ведь такой финал охоты за убийцей их capo шел вразрез с планами сицилийцев. И тем не менее ни один автомат не пролаял нам вслед череду свинцовых проклятий, которые быстро отвадили бы меня и подругу от самоубийственной авантюры.

Взамен выстрелов мы услышали презрительный смех. Который вроде бы уже не могли слышать, поскольку должны были падать в пропасть и внимать разве что собственным воплям да свисту ветра в ушах. Но дело в том, что мы никуда не падали, хотя оба решительно сиганули с моста и, как ожидалось, узрели разверзнувшуюся под нами туманную бездну. Правда, всего на миг, потому что дальше траектория нашего полета круто изменилась. Вместо неизбежного падения мы с Наварро внезапно ткнулись лицами в упругую, как натянутый батут, незримую преграду и были отброшены ей в обратном направлении с той же силой, с какой врезались в прозрачный барьер. Реверсивная энергия перекинула нас назад через перила и уронила на булыжную поверхность моста, практически под ноги хохочущих макаронников.

Неведомо, как скоро осознают висельники, чья веревка вдруг обрывается, что их шея не сломана, а воздух продолжает поступать в легкие. Нам с Кастаньетой потребовалась, наверное, четверть минуты, чтобы прийти в себя и догадаться о том, что наша затея с суицидом не выгорела, а пропасть под мостом – всего-навсего фикция. Не знаю насчет Виктории, а я, мало-мало оклемавшись, ощутил себя героем старого анекдота – горе-папашей, который хотел с пьяных глаз выбежать из комнаты через дверь, нарисованную на стене его талантливым сыном-художником. Хохот же довольных шуткой врагов лишь усиливал во мне чувство всепоглощающего стыда из-за свершенной нами несусветной глупости. Макаронники явно знали о том, что, замышляя самоубийство, мы заранее обречены на неудачу, поэтому и не стреляли, решив не портить себе потеху. И выдалась она, если судить непредвзято, очень даже на славу. Я бы на месте этой гогочущей парочки тоже небось надрывал бы живот от смеха над выходкой двух доведенных до отчаяния идиотов.

Можно было, конечно, попытать счастья и броситься в пропасть с противоположной стороны моста, только вряд ли это что-нибудь нам дало бы, кроме очередного взрыва вражеского смеха. Вконец удрученные и оплеванные, мы покосились друг на друга и хотели было подняться на ноги, чтобы ринуться в драку и хотя бы таким, заранее проигрышным, образом поквитаться за собственное унижение. Но, видимо, наши намерения были настолько прозрачны, что макаронники сразу же прекратили ржать и пинками не позволили мне и Кастаньете встать, чтобы бросить врагам последний вызов.

– Ну что, дорогуша, с чего мы теперь начнем наши ласки? – глумливо осведомился Косматый у Наварро, оценивающе присматриваясь к ее заднице. – Видишь, сегодня на твою попку кроме меня уже никто не претендует, так что никакого любовного треугольника не возникнет. Хотя, согласись, без этой квакающей жабы Ньюмена стало как-то скучно и пресновато…

– Опять за свое?! – грозно поинтересовался Мухобойка у оживившегося приятеля. – Как же меня достало это твое… членонедержание!

– Пять минут, Томми, – ответил тот, сунув под нос громиле растопыренную пятерню. – Всего каких-то пять несчастных минут… Неужто за это время их гребаный М-эфирный мир перевернется? Да и место здесь больно экзотическое, а я просто обожаю делать такие вещи в экзотических местах…

– А ну отвали от нее, Косматый!..

Если кто-то из вас вдруг подумал, что это сказал я, он попал пальцем в небо. Нет, конечно, Созерцатель, как джентльмен, тоже собирался заявить протест уже расстегивающему ширинку макароннику и наверняка заявил бы, не двинь мне в этот момент Мухобойка прикладом между лопаток. Моя угроза так и не прозвучала, но практически в следующую секунду ее выкрикнул очередной участник нашей отнюдь не дружеской встречи, который шагал к нам по мосту со стороны Поднебесной. Заступник Викки нарисовался из тумана, подобно тому пресловутому ежику, разве только решительности в нем было на порядок больше, чем в колючем меланхолике из советского мультфильма. Едва похотливый макаронник услыхал обращенный к нему призыв, как в момент утратил спесь и даже отшагнул от лежащей на камнях Кастаньеты. При этом Косматый еще и напустил на себя вид, что он вовсе не намеревался претворять в жизнь все, о чем сейчас заикался, а лишь шутил.

По невозмутимому Томазо нельзя было сказать, что его удивил появившийся из тумана человек. Но тем не менее громила предпочел отказался от намерения ошарашить меня прикладом, хотя уже замахнулся для очередного удара.

– Босс? – полюбопытствовал Мухобойка у приближающегося сухощавого злобного типа, в коем я без труда опознал вожака гоняющейся за нами своры макаронников. В последний раз я видел его нанизанным на орочье копье, когда снимал с трупа этого ублюдка лок-радар для связи с Морганом Платтом. Однако не было ничего странного в том, что главарь банды прибыл сюда из Поднебесной, а не из Менталиберта. С момента нашей предыдущей встречи миновало достаточно времени, чтобы успеть пройти Полосу Воскрешения и вернуться в Черную Дыру. Где сицилиец удосужился оперативно прознать о нашем побеге и не мешкая пустился в погоню, захлопнув таким образом ловушку, в которую мы опять угодили.

– Привет, босс! – Косматый, которому в очередной раз не посчастливилось «прикоснуться к прекрасному», был не особо рад появлению главаря, выказав свое недовольство вмиг скисшей физиономией. Казалось, невезучий насильник непременно добавит: «Какой же ты все-таки гад, босс! Не мог задержаться в Поднебесной еще хотя бы на пять минут, кайфолом чертов!» Однако ничего такого с уст Косматого не сорвалось, хотя, в отличие от Мухобойки, этот сицилиец обладал более горячим темпераментом.

– Не иначе, Доминик, старый пердун Платт хотел нас поиметь, – сказал Томазо, кивнув в нашу сторону. – Если бы мы ему поверили и не догадались на всякий случай сюда сунуться, cagnetta и ее трахаль точно смылись бы от нас. Но теперь, думаю, уже ни один дерьмоед в этой дыре не сможет нам помешать.

– Вы все правильно сделали, парни, – ответил главарь, которого, как выяснилось, звали Доминик. – Но обстоятельства снова изменились. И очень сильно. Уберите оружие и возвращайтесь в квадрат Палермо. Скоро я туда прибуду и все вам растолкую. А пока делайте так, как я говорю.

– Хочешь сказать, дружище, что мы с Косматым должны уйти отсюда порожняком? – склонив голову, недоверчиво прищурился Мухобойка. – Без cagnetta и этого?..

Подобрать мне приличествующее определение он почему-то не удосужился.

– Ты отлично меня понял, Томми, – подтвердил Доминик. – Они остаются здесь. А вы проваливайте. Теперь это уже не ваша забота. Не беспокойтесь, я в полном порядке и контролирую ситуацию. Ждите меня в квадрате Палермо. Как закончу все дела, так сразу туда вернусь.

Мухобойка и Косматый растерянно переглянулись.

– Странные вещи ты говоришь, босс, – усомнился вслед за напарником Косматый. – Мы пять минут назад были в Палермо, где все только и ждут, когда Платт переправит к ним из карантина вот этих ублюдков. – Он ткнул носком ботинка меня в плечо. – И никому там не известно ни о каких переменах. Тебя воскресили, и ты ушел оттуда за полтора часа до нас прямо в Поднебесную, минуя Бульвар и прочие здешние квадраты. А затем возвращаешься и твердишь об изменениях в плане… Что-то тут не срастается, Дом. Может, хотя бы вкратце расскажешь, почему ты нас прогоняешь?

– Не начинай, Косматый, – попросил Доминик. Сделал он это достаточно вежливо, но в глазах у него промелькнули холодные отблески угрозы. – Здесь не время и не место для твоих сомнений. Выскажешь их позже, а сейчас просто уйди. И ты, Томми, тоже. Прошу вас как друг. Или вы что, мне больше не доверяете?

– Доверять-то доверяем, – ответил Мухобойка, но как-то не слишком уверенно. – Вот только у меня такое ощущение, что это ты не доверяешь нам, Дом. С чего это вдруг? Cagnetta у нас. В квадрате Палермо все готово к тому, чтобы пустить ей кровь. Разве не за этим мы уже целую неделю мозолим задницы в тех креслах с антеннами? Если нет, тогда я совсем запутался… Знаешь, Косматый прав: тебе лучше нам объясниться, потому что в противном случае мне придется… – Громила осекся, поморщился, нервно всплеснул руками и отвел взгляд, очевидно смекнув, что сболтнул лишнего. – Che cazzo , Доминик? Ну на кой хрен ты в последний момент все усложняешь? Merda !

– Что ты собираешься сделать в противном случае? – Холодный огонь в глазах главаря уже не мерцал, а горел зловещим ровным светом. Вдобавок Доминик распахнул полы пиджака, выставив напоказ рукоятку находящегося в наплечной кобуре пистолета. Мы с Викки глядели то на Доминика, то на его строптивых приятелей, и если цели последних были нам вполне ясны, то поведение первого вызывало закономерное недоумение. Вместо того чтобы помогать подручным, босс выпроваживал их из транзит-шлюза, собираясь, не иначе, провести с нами конфиденциальный разговор. А возможно, и нет, но других разумных объяснений происходящему мне в разгоряченную голову не приходило.

– Ай, забудь, босс, – отмахнулся стушевавшийся Томазо, явно крепко сожалея о необдуманно брошенных словах. – Извини, малость заболтался. Просто объясни, чего ты добиваешься, и мы уйдем. Сам же знаешь: ребята начнут вопросы задавать, почему да как. И что прикажешь им ответить?

– Эх, Томми, Томми, – покачал головой Доминик, однако поза его продолжала оставаться напряженной, а взгляд – испытывающим. – Дерьмовый из тебя конспиратор, да ты и сам это знаешь. Скажи, когда в последний раз ты пытался мне угрожать?

– Какие угрозы, Дом, о чем ты вообще говоришь?!

– Помолчи, будь добр!.. Сколько лет мы знакомы, старина? Двадцать? Двадцать пять?.. Четверть века, Томми! Вдумайся в это число – оно не маленькое. Не знаю, как ты, а я за эти годы изучил такого простака, как ты, не хуже собственного отражения в зеркале. Разумеется, иногда мы с тобой спорили – с кем не бывает? Но хотя бы раз у нас доходило дело до взаимных угроз или мордобоя? И если уж сегодня ты вдруг решил пойти мне наперекор!..

– Босс, я совсем не это имел в виду!..

– Заткнись, Томми, я не глухой и не тупой – все отлично слышу и понимаю!.. Поэтому раз уж ты вздумал мне угрожать, значит, так оно и есть, безо всяких отговорок и недомолвок! Итак, я повторяю свой вопрос: что ты собираешься сделать, если я откажусь назвать тебе причину, по которой прогоняю вас с Косматым отсюда?

Руки Мухобойки задрожали, а лицо перекосилось, словно он наступил на гвоздь. У громилы больше не осталось сил бороться с охватившим его смятением. Он несколько раз открывал рот, порываясь что-то сказать, но лишь с пятой или шестой попытки сумел выдать связный ответ:

– Послушай, Дом… Сам понимаешь: с тех пор, как ты залег на дно, нам всем тоже несладко живется без твоего покровительства… Я вон как последняя шестерка вынужден с торговцев долги стрясать, Косматый и остальные тоже на побегушках всякой ерундой занимаются… А тут еще с доном Дарио такое несчастье стряслось… Короче, полная задница. В общем, после похорон Щеголь созвал нас и сказал, что теперь наш и его бизнес сливаются в один, а потом предложил нам стать его доверенными лицами здесь, в Чикаго. Хорошую долю пообещал, а не те гроши, какими мы в последние годы перебиваемся. Мы с парнями это дело обсудили и согласились – куда деваться-то? Мне вон трех детей надо кормить, у Косматого мать больная, остальные тоже в деньгах нуждаются… Такие вот дела, Дом. Выбор небогат: или в доле с де Карнерри, или в доки, баржи разгружать…

– Я так и знал, что это ты выдал меня ему! – процедил главарь. – Догадался в тот же день, когда Массимо вдруг связался со мной по видеосету Дарио. Мой номер был у дона в зашифрованном адресном списке, куда не сумели бы попасть ни Марко Бискотти, ни синьора Сальвини, ни тем более какой-то Щеголь. Так что узнать мои координаты он мог лишь от кого-то из вас.

– Да, это была моя работа. Извини, Дом, – развел руками Мухобойка. – Дружба дружбой, а бизнес бизнесом. Все знали, что мы с тобой друзья, поэтому какой был смысл отпираться, что у меня нет твоего адреса? Массимо приказал: найди и приведи ко мне Тремито. Что, по-твоему, мне оставалось делать?

– Щеголь также приказал тебе присматривать за мной, чтобы я не сошел с катушек и не напортачил глупостей? – полюбопытствовал Доминик. – И если это случится, остановить меня любыми средствами, верно?

– Верно, босс, – ответил за вконец стушевавшегося Мухобойку Косматый. – Видит Бог, мы не собирались…

– Какой я тебе, к чертовой матери, босс?! – перебил его Доминик. Единственным признаком того, что он был вне себя, являлись его ледяные глаза, превратившиеся в узкие щелки. Впрочем, главарю сицилийцев было достаточно и одного этого взгляда, чтобы вогнать в смятение своих подручных. А точнее, исходя из ситуации, бывших подручных. – Ваш босс теперь – дон Массимо де Карнерри! Однако вся проблема в том, что, в отличие от вас, я не работаю на его семью. Равно как и на Сальвини, поскольку той семьи, которой я когда-то служил, больше не существует. Я заплатил за смерть Дарио жизнями восемнадцати либерианцев, которые были дороги этой девушке почти как близкие родственники. По нашим законам, это вполне приемлемая расплата за одну отнятую жизнь, тем более что сама вдова Сальвини не объявляла «Дэс клабу» вендетту. Мой долг выплачен, и сегодня я служу семье Доминика Аглиотти. Поэтому если кто-то мешает мне защищать ее интересы, значит, он становится моим врагом. Таков закон, и вам он тоже хорошо известен!

И, стремительно выхватив из-за пазухи пистолет, пустил пулю в голову сначала Мухобойке, а потом Косматому. И хоть каждый из них держал в руках взведенный автомат, никакого преимущества им это не дало. Доминик в мгновение ока уложил бывших подручных до того, как они успели среагировать на его молниеносный выпад.

Два мертвых громилы выронили оружие и грохнулись на мост с продырявленными лбами и развороченными затылками всего в паре шагов от нас. Автомат Томазо брякнулся настолько близко от меня, что я мог без труда завладеть им – стоило лишь протянуть руку и схватить эту пушку. Но сицилиец, разумеется, тоже был не лыком шит и предугадал мой коварный план, не успел я даже шевельнуться.

– Не дергаться! – приказал Доминик, направив пистолет на нас с Викки. Пришлось подчиниться, поскольку хладнокровно прикончивший приятелей сицилиец с нами и вовсе не стал бы церемониться. – А теперь оба – лицами вниз, руки – вытянуть перед собой!

Переглянувшись, мы нехотя исполнили и эту команду. А пока мы принимали требуемые позы, макаронник отбросил ногой подальше автоматы, дабы те не искушали нас своей заманчивой близостью. Когда же я и Кастаньета разлеглись на булыжниках, словно решили на пару заняться йогой, Доминик стоял перед нами так, будто он и являлся нашим тренером.

– Нет времени объяснять, что здесь произошло, – заговорил наконец сицилиец. – Сейчас эти два «жмурика» отключатся от М-эфира и потребуют у нашего креатора, чтобы он вывел из ментального пространства и меня. После чего нам предстоит очень серьезный разговор… У нас с вами в запасе не больше пяти минут, поэтому буду говорить кратко и предельно понятно. Если хотите жить, слушайте; если нет – могу исполнить и это ваше желание. Что выбираете?

– Чего вы хотите? – поинтересовался я. – По-моему, вы и так уже отобрали у нас все, что только можно.

– Мне нужна ваша помощь. Вам не обойтись без моей. Если, конечно, вы все-таки еще надеетесь выжить, – пояснил макаронник. Как и обещал: кратко и предельно доходчиво.

– А почему мы вообще должны верить, что вы хотите нам помочь, а не разыграли этот спектакль с какой-нибудь другой целью? – вступила в разговор Викки.

– Ты задаешь бестолковые вопросы, девочка, и напрасно тратишь мое и свое драгоценное время. – Доминик недовольно поморщился, но на вопрос все же ответил: – В сделке, которую мы заключим, я первый доверюсь вам. И когда выполню свое условие, вы выполните свое. Идет?

– Идет, – пожав плечами, хмыкнула Наварро.

– Идет, – как попугай повторил я. И впрямь глупый вопрос задала Кастаньета. Хотел бы сицилиец нашей смерти, уже давно кромсал бы нас на куски у себя в квадрате Палермо. Ну а если Доминик этим хитрым спектаклем пытается принудить нас работать на Южный Трезубец, так я и сам, помнится, собирался пойти в услужение картелю, лишь бы его боссы смиловались и сохранили жизнь моей подруге.

– Хорошо, – резюмировал макаронник. – А теперь к делу. Я знаю, что один из вас проходил танатоскопию у профессора Эберта. Мне известен характер этой процедуры, но лишь в общих чертах. Скажите, возможно ли осуществить ее вне стен эбертовского института?

– Странная у вас традиция: сначала все сжигать, а потом думать, как это можно восстановить, – буркнула Викки, но едва сицилиец открыл рот, чтобы напомнить ей о дефиците времени, быстро поправилась: – Теоретически такое вполне возможно. Насколько я в курсе, Эберт использовал стандартное М-эфирное оборудование, которое можно купить в обычном магазине. Основная проблема, которая, опять же теоретически, может помешать провести танатоскопию в домашних условиях, не в том, как умереть, будучи подключенным к М-эфиру. Главное, нужно не дать ментальному импульсу твоего умирающего мозга уйти в пустоту. А для этого требуется, чтобы в момент смерти с тобой на связи находилась трансляционная станция. Причем та, чей администратор рискнет создать нетипичное загрузочное досье – такое, какими были уничтоженные вами досье членов «Дэс клаба». Дело в том, что найти такую станцию будет сложно, поскольку любое, даже незначительное отступление от технического протокола может повлечь за собой серьезный сбой в работе М-транслятора и массовое недовольство подключенных к нему пользователей. Крупные станции не пойдут на это ни за какие деньги – слишком велик риск. Чтобы его избежать, оператор студии должен иметь в качестве образца хотя бы одно загрузочное досье «мертвеца» для снятия необходимых мнемошаблонов. Эберту было проще: для нашего интегрирования в ментальное пространство он пользовался мощностями своего институтского транслятора. В твоем положении придется искать какую-нибудь маленькую частную станцию и задабривать ее хозяев хорошим вознаграждением. Однако и здесь не все гладко. Подобные студии очень часто прогорают и закрываются, поэтому есть опасность, что однажды ты в лучшем случае попросту утратишь доступ к своему досье, а в худшем – безвозвратно лишишься его… Пожалуй, это все, что я могу сказать по интересующему тебя вопросу.

– У тебя есть на примете такая станция? – полюбопытствовал Доминик. – Неважно, надежная или нет – боюсь, в моей ситуации уже некогда заниматься поисками. Главное, пусть там примут сигнал и сформируют досье, а шаблон я им обеспечу.

– Если бы я знала, что однажды какие-то ублюдки взорвут институт Эберта, я бы, конечно, позаботилась об отступлении и подыскала для себя резервную конторку, – огрызнулась Наварро. – Но поскольку раньше я ни о чем таком не задумывалась, значит, и дружбы с администраторами М-трансляторов не заводила. Так что извини, мужик. Выкручивайся как знаешь – сам эту канитель заварил, сам и ломай голову, как теперь быть.

Прямота Викки делала ей честь, но сейчас такой ответ мог обернуться для нас крайне плачевно. Поэтому я поспешил вернуть наш едва начавшийся диалог с Домиником из тупика в конструктивное русло:

– Допустим, я могу предоставить тебе такую станцию. Вдобавок она будет вполне надежной и не возьмет с тебя никакой оплаты. Этого хватит, чтобы Южный Трезубец навсегда забыл о наших взаимных обидах и оставил нас в покое?

– Для меня – да, для картеля – нет, – ответил сицилиец. – Вероятно, вы уже догадались, что Доминик Аглиотти тоже, мягко говоря, вступил в разногласие с Трезубцем. Мое желание подвергнуть себя танатоскопии и навсегда переселиться в Менталиберт отчасти объясняется этим. Но если я выйду из игры, это не значит, что картель прекратит на вас охоту. Ее нельзя остановить, но ей можно воспрепятствовать. Тот факт, что до сей поры главным охотником выступал именно я, позволяет мне выдать вам на руки все наши козырные карты. Это изменит расклад в вашу пользу и, не сомневаюсь, позволит таким матерым М-эфирным игрокам, как вы, оставить в итоге Трезубец в дураках.

– И какой масти эти козыри? – осведомился я.

Макаронник перечислил аргументы, которых, по его мнению, будет достаточно, чтобы мы отвязались от остервенелых гончих картеля, а Доминик купил себе нашу помощь в задуманной им авантюре. Причем вражеский отступник пообещал выдать нам обещанное без каких-либо предварительных гарантий. Мы были вольны решать, помогать ему или получить страховку и пуститься в бега, вынудив «благодетеля» расхлебывать свои проблемы самостоятельно. Что за кошка пробежала между этим сицилийцем и его напарниками, нам было неведомо. Но, похоже, положение у него и впрямь складывалось незавидное, раз он заключал с нами договор на таких рискованных для себя условиях.

Наверное, впервые в жизни я испытывал такое двойственное чувство. Если Доминик все-таки не вел против нас хитрую двойную игру, получалось, что он, ни много, ни мало, вверял нам с Викторией свою жизнь. Никогда еще мои заклятые враги не обращались ко мне с такими просьбами, и потому я испытывал вполне объяснимое замешательство. За годы своего существования в ментальном пространстве я успел побывать в шкуре судьи, вынесшего не одну сотню смертных приговоров (и пусть в итоге все это оказалось лишь игровой условностью, тогда я об этом совершенно не подозревал). Бывало я, не моргнув глазом, карал своих подсудимых и за гораздо меньшие провинности. И вот теперь, сам будучи жертвой, я должен был решить, как быть со своим палачом, который не просто вдруг смиловался надо мной, но еще и просил меня о помощи.

Я был переполнен злобой и мог, ничтоже сумняшеся, разорвать с Аглиотти сделку после того, как он выдаст нам на руки обещанные «козыри». Уверен, он бы этому ничуть не удивился, как я не удивился бы тому, если бы в результате выяснилось, что Доминик играет с нами, словно кошка с мышками. Поэтому я не стал обещать ему ничего конкретного. А он, передав мне на лок-радар данные своего загрузочного алгоритма, по которому операторы М-трансляторов могут отследить танатоскопированный импульс пользователя, лишь криво ухмыльнулся. И странное дело: эта холодная ухмылка врага окончательно укрепила меня в мысли, что он нам не врет. Уж не знаю почему, но мне вдруг показалось, что сейчас передо мной стоит не кровожадный палач, желающий скрыться в Менталиберте от своих бывших подельников, а обычный смертельно уставший человек. И этот человек, что удивительно, тоже мне доверяет…

Воистину, чего только не увидишь на безграничных просторах Менталиберта и с какими личностями порой не встретишься!..