Глава 12
За свою долгую жизнь в ментальном пространстве мне не раз доводилось наблюдать за рождением М-эфирных миров. И лишь однажды я присутствовал непосредственно при гибели такого мира – примитивного игрового симулайфа Терра Нубладо. В последнем случае, сказать по правде, не было ничего захватывающего. Когда наступило урочное время, мир тот просто взял и исчез вместе со своими обитателями – теми, кто отказался заблаговременно покинуть симулайф и решил присутствовать на виртуальном Апокалипсисе. Безусловно, все они были разочарованы таким обыденным Концом Света, но тут уже ничего не попишешь. Если рождение какой-либо Вселенной в Менталиберте являет собой полнокровный творческий процесс со всеми сопутствующими ему художественными атрибутами, то форматирование отслужившего свое квадрата есть обычная техническая процедура, лишенная всякой помпезности и романтики. Не считая, разумеется, гейм-полигонов, где специально моделируются всевозможные Концы Света. Там постановка подобных драматических шоу организована по лучшим голливудским канонам и способна восхитить своим размахом даже человека с напрочь атрофированным воображением.
На Утиль-конвейере уничтожение неполноценных миров, или, вернее, их бесполезных компонентов, было поставлено на поток. Однако надо отдать должное креатору Черной Дыры Моргану Платту, он сумел превратить скучную промышленную операцию в весьма масштабное действо. Правда, разыгрывалось оно исключительно для одного зрителя, наблюдающего за этим непрекращающимся спектаклем с высокой трибуны – футуристического вида особняка под названием Поднебесная, стоящего на вершине высоченной отвесной скалы, нависшей над не менее грандиозным Утиль-конвейером.
Чтобы описать Черную Дыру, придется прибегнуть к аналогиям из реальности. Те, кто видел, как добывают уголь открытым способом, живо представят себе глубокий карьер-воронку, по склону которого идет вниз спиралевидная дорога. Непосредственно сам Утиль-конвейер и являлся этой дорогой, проложенной ко дну титанической воронки, чей диаметр в верхней части был около полутора десятков километров. Опять-таки с поправкой на то, если бы такая ямища существовала в реальном мире.
Вот только в Черной Дыре все обстояло совсем иначе, и мерить здесь расстояние привычными категориями было нельзя. Многие чересчур крупные «осколки» миров перед утилизацией подвергались М-пространственному сжатию для ускорения их отправки в «мусоросжигатель» и экономии конвейерного места. О смысле сей загадочной процедуры легко догадаться из названия, но объяснить принцип такого ментального сжатия я не сумею, и не пытайте. Скажу лишь, что на первый взгляд «утоптанные» фрагменты миров выглядели вполне обычными (настолько, насколько вообще возможно представить себе подобный «лоскут» цельной Вселенной), а вовсе не деформированными или искаженными, как, вероятно, кто-нибудь подумает.
Мы с Викки видели диаметрально противоположный край нашего витка конвейерной спирали, но располагался он на расстоянии явно не пятнадцати километров. И даже не ста. Тысяча? Возможно. Десять тысяч? Тоже не исключено. Стоя на обрывистом краю верхнего яруса, мы с Кастаньетой обозревали его весь, как на музейной витрине, и в то же время с трудом осознавали, какого масштаба композиция нам представлена. Такое нельзя было узреть даже в самом грандиозном фантастическом сне. На спирали, чья ширина, на глазок, не превышала километра, умещалось не поддающееся логике количество разнокалиберных объектов. Начиная от отдельных деревьев, автомобилей и маленьких домиков и заканчивая целыми городами, горными хребтами, пустынями и лесными массивами – все это наличествовало на каждом из пяти ярусов.
Наиболее впечатляюще выглядел, конечно же, верхний, раскинувшийся до, скажем так, условного горизонта. Наверху окружающее нас хаотическое великолепие под названием «Свалка Миров» обладало внушительным размахом и некой абстрактной гармонией, которой можно было неотрывно любоваться даже не часами, а, пожалуй, годами.
На расположенном аккурат под нами ярусе (по моим прикидкам, высота между уступами-витками Утиль-конвейера не превышала километра) вырисовывалась немного иная картина. Там нагромождения объектов и «утоптанных» миров были значительно плотнее, пустынные пространства попадались гораздо реже, а вышеупомянутая эстетика хаоса теряла в масштабе, ограниченном склонами уступа верхнего яруса.
Следующий уходящий вниз виток спирали просматривался нами не полностью, а оставшиеся два так и вовсе небольшими сегментами – теми, что располагались в зоне прямой видимости на противоположной стороне воронки. Ширина ярусных колец там оставалась прежняя, но их диаметр с каждым витком значительно сужался, равно как усиливался и царивший на них хаос. Перефразируя классика, можно сказать, что в нижней трети Утиль-конвейера тоже смешались в кучу кони, люди (уверен, при очень пристальном рассмотрении в этом бедламе наверняка можно было обнаружить тела и тех, и других), а также прочие осколки цивилизаций, вплоть до откровенно фантастических, и фрагменты живой и неживой природы. Все, что на первых двух спиральных кольцах находилось в худо-бедно разрозненном состоянии, внизу выглядело так, словно по ним основательно прокатился бульдозер размером с Монблан. Осколки миров были утрамбованы в практически однородную кучу, полностью готовую к ожидающей ее утилизации.
Этот процесс происходил в самом низу колоссальной воронки, где действительно наблюдалось нечто похожее на черную дыру; само собой, в том виде, в каком я ее всегда себе представлял. Круглый провал примерно пятикилометрового диаметра, наполненный Абсолютным Мраком. Он притягивал наши взоры с такой силой, что, казалось, еще немного, и мы с Викки шагнули бы с уступа, будучи не в состоянии бороться с влекущей нас к себе бездной. От первого знакомства с Черной Дырой у меня закружилась голова, а Кастаньета даже отошла от края обрыва. Она опасалась, что не сумеет преодолеть гипнотическое воздействие титанического «мусоросжигателя» и поддастся искушению прыгнуть в манящую черноту, что поглотила уже невесть сколько недоделанных вселенных и неприкаянных статистов.
Особую же прелесть Черной Дыре придавали многочисленные водопады – от небольших, наподобие небезызвестного Анхеля, до таких, что были сопоставимы мощью с сотнями ревущих Ниагар. Водопады все как один низвергались с верхнего яруса, бурными каскадами проносились по остальным и падали в ненасытный зев бездны, глотающей ежесекундно миллионы тонн воды. Таким образом Утиль-конвейер уничтожал реки, моря и океаны, отправляемые в утилизатор наряду с прочими отходами миротворчества. Текучие материалы были единственным хламом, какой креатор-мусорщик Морган Платт удалял сразу и безвозвратно – очевидно, не хотел создавать себе уйму проблем с хранением такого количества отбракованных жидкостей.
Никакой мега-бульдозер здесь, естественно, не разъезжал. Причина, по которой «обрезки» М-эфирных квадратов смешивались постепенно в немыслимый винегрет, крылась в движении Утиль-конвейера. Происходило оно не постоянно, а время от времени – приблизительно раз в час на протяжении минуты. Зрелище это повергло нас с Викки в очередной благоговейный трепет. Внезапно без какого-либо предупредительного сигнала гигантская пятиярусная спираль пришла в движение вместе со всем, что на ней находилось: лесами, горами, городами и водопадами. Земля под ногами заходила ходуном, будто при хорошем землетрясении, и мы тут же кинулись прочь от обрыва.
Как выяснилось, нам было чего опасаться. Отвесные склоны уступов от такого тектонического смещения не обваливались, но находившиеся у них на краю всевозможные объекты срывались на нижний ярус повсеместно. По левую руку от нас сошедшая с места гора оттеснила к обрыву огромный амфитеатр и столкнула его вниз, при этом наполовину развалившись сама. А справа, тоже неподалеку, нырнул с откоса длинный пассажирский состав, грохоча и рассыпаясь в полете, подобно лопнувшей нитке циклопических бус. Все эти разрушения, надо понимать, укладывались в норму здешней «утруски», и хозяин Черной Дыры элементарно закрывал на них глаза.
Сам он предпочитал держаться в отдалении от этой апокалиптической суеты, что для созданного им квадрата была обыденным явлением. Креатор Платт следил за ней из уже упомянутой мной Поднебесной, расположенной на гигантской скале. Она возвышалась над верхним ярусом Утиль-конвейера и делала его воронку похожей на поварешку с короткой толстой ручкой. И вдобавок служила единственным ориентиром, по какому можно было вычислить пройденное конвейером расстояние.
Лишенные будущего вселенные и их обитатели шли нескончаемым парадом у подножия креаторской резиденции, а потом дружно оправлялись по спиральной дороге вниз, чтобы смешаться в единородную массу и кануть навсегда в пучине Черной Дыры. За один период движения неровный строй миров проходил по верхнему – самому длинному – витку спирали незначительное расстояние; не иначе, такими темпами отходы миротворчества двигались по уровням достаточно долгий срок. Зато на нижнем витке осколки миров, пройдя окончательную утруску и спрессовавшись, слетали в «мусоросжигатель» с устрашающей скоростью, освобождая за раз чуть ли не треть яруса. Дельная рекомендация мадам Ихара не соваться на нижние уровни Утиль-конвейера была не просто дружеским советом, а обязательной к соблюдению инструкцией по технике безопасности. Помимо этого правила при мне имелась еще целая официальная памятка «В помощь пользователю дилит-маркера», любезно предоставленная нам Каори к комплекте с обещанным инструментом.
М-эфирный хлам, вместе с которым я и Викки переместились в Черную Дыру, был всего-навсего участком церковного пола, удаленным мной посредством дилит-маркера из Храма Созерцателя, будто аппендикс – скальпелем. В сравнении с прочим здешним мусором брошенный нами в общую кучу фрагмент церкви выглядел еще неприметнее, чем конфетный фантик, случайно занесенный ветром на городскую свалку. Двадцать квадратных метров гранитных плит и два либерианца возникли аккурат между копиями римского Колизея и Финляндского вокзала. Которые в свою очередь располагались у подножия бездействующего вулкана, что мог в одинаковой степени оказаться и копией реально существующего, и безымянной декорацией какого-нибудь выдуманного мира.
До обрыва и открывающейся с него панорамы Черной Дыры было рукой подать, поэтому неудивительно, что первым делом мы направились туда. И чуть было жестоко не поплатились за свое любопытство, когда Утиль-конвейер произвел очередную пертурбацию своего содержимого, продвинув нас вместе с окружающим миром вниз по спирали. И все бы ничего, происходи это движение упорядоченно, как на обычном производственном конвейере. Но нет, созданный креатором Платтом утилизатор перемещал мусор так, будто и впрямь к каждому объекту – и большому и малому – был приставлен соответствующий его габариту и весу незримый бульдозер (наверное, причина крылась во все том же М-пространственном сжатии, чья степень влияла на скорость передвижения того или иного утилизированного объекта).
Мы могли бы просто встать поустойчивее и продержаться эту минуту, не сходя с места, благо земля под ногами тоже двигалась. Однако вулкан позади нас взялся как-то чересчур быстро сокращать с нами дистанцию, а когда он спихнул с обрыва Колизей, тут уж стало вовсе не до шуток. Подхватив сумку, я крикнул Викки «Бежим!» и припустил, не оглядываясь, к Финляндскому вокзалу, с перрона которого как раз отходил поезд. Правда, тронулся он отнюдь не по расписанию, а потому что привокзальные пути в этот момент вздыбились, подобно горнолыжному трамплину. Пассажирский состав, в кабине локомотива коего маячил статист-машинист, а в окнах кое-где виднелись лица пассажиров, резво покатился по наклонной и вскоре слетел под откос, рухнув на расположенный ниже ярус и таким образом прилично сократив себе путь к Черной Дыре.
Уничтожив Колизей, вулкан развалился пополам, как гнилой зуб, и отправил одну свою половину вслед за канувшим в пропасть амфитеатром. Очевидно, эта метаморфоза и замедлила не в меру разогнавшуюся гору, но мы все равно продолжали бежать до тех пор, пока Утиль-конвейер не остановился. Безусловно, было глупо при таком землетрясении прятаться под крышей. Но у нас не оставалось иного пути, кроме как проскочить здание вокзала насквозь, и мы дерзнули на эту рискованную авантюру.
Мир вокруг сходил с ума, а статисты-пассажиры как ни в чем не бывало расхаживали по вокзалу, провожая нас удивленными взглядами. Похоже, творец этой публики не предусмотрел такую маловероятную в его будущем квадрате ситуацию, как Конец Света, отчего пассажиры упрямо отказывались замечать творившиеся снаружи катаклизмы. Впрочем, когда стены вокзала прекратили шататься, мы со спутницей сразу же перешли на шаг, и статисты перестали обращать на нас внимание. Я отметил на коммуникаторе время работы конвейера, дабы не прозевать его следующее включение. Затем оглянулся и обнаружил, что ущербный вулкан подступил почти вплотную к развороченному перрону, и не исключено, что через час вокзал слетит с этого яруса вслед за Колизеем. Характер движения объектов на Утиль-конвейере чем-то напоминал поведение «броуновских» молекул, с тем лишь отличием, что основополагающий вектор перемещения местного хлама был един и неизменен.
На выходе из Финляндского вокзала пред нами раскинулся маленький поселок, словно сошедший с экрана типичного голливудского вестерна: единственная улица и пара десятков двухэтажных бревенчатых домиков. На трех из них виднелись выцветшие хрестоматийные вывески конторы шерифа, салуна и гробовых дел мастера с труднопроизносимой шотландской фамилией. Воистину, что повергло бы в шок прибывших в Петербург железнодорожных пассажиров, в Черной Дыре смотрелось настолько обыденно, что даже перегородившая выезд из поселка упавшая набок Эйфелева башня, казалось, пребывала на своем законном месте. Заметив ее, мы с Кастаньетой не обмолвились и словом насчет уникальной в своем роде картины. Вместо этого добрели до крайнего домика (по иронии судьбы им оказалась лавка гробовщика, но сейчас нам было не до предрассудков) и уселись на ступеньках невысокого крыльца перевести дух.
За лежащей на околице Эйфелевой башней раскинулась песчаная пустыня, над которой маячило марево раскаленного воздуха. В нем расплывчатыми контурами виднелись не то далекие горные хребты, не то какой-то футуристический город. А над всем этим возвышалась еще более далекая скала Поднебесной – аналог местного Олимпа с обитающим на его вершине небожителем. До скалы было гораздо ближе, чем до противоположного края кольцеобразного яруса, что также был отсюда виден. Но вот насколько ближе? Не исключено, что на путь через пустыню у нас уйдет не один день, а до Моргана Платта и вовсе предстоит добираться несколько недель. Даже с учетом того, что ежечасно мы будем передвигаться при помощи Утиль-конвейера. Чем вообще являлось расстояние в Черной Дыре? Всего лишь словом, залетевшим сюда из мира, где оно имело строго определенное значение. Тут же расстояние было величиной, которая при любых расчетах всегда оставалась весьма и весьма приблизительной.
Дующий из пустыни жаркий ветер шуршал сметаемым с обрыва песком и уныло завывал в решетчатых пролетах Эйфелевой башни. Других звуков досюда не долетало. Поселок выглядел совершенно заброшенным – наверное, креатор отправил его на Утиль-конвейер до того, как заселил приличествующими эпохе статистами. Даже соседство с многолюдным вокзалом не нарушало царившую тут атмосферу запустения, поскольку вокзальные обитатели не выходили за пределы своего М-эфирного островка. Неплохое местечко для того, чтобы устроить кратковременный отдых. Если только торчащий неподалеку полуразвалившийся вулкан не внесет в мой план свои коррективы.
– И что дальше? – спросила Викки, устало растянувшись на иссохших досках крыльца и подложив под голову сумку. С момента бойни в «Старом маразматике» это была первая минута, когда моя подруга ощутила себя в относительной безопасности и потому сразу же расслабилась.
– Прежде чем куда-то идти, надо сначала хорошенько вызубрить оставленные нам инструкции, – ответил я, снимая с запястья лок-радар и разворачивая голографический дисплей для удобства изучения рекомендаций мадам Ихара. – Как ты уже заметила, места здесь, мягко говоря, не приспособлены для спокойного отдыха. Поэтому следует набросать хотя бы примерный маршрут, куда в случае чего будет проще удрать. Да и о возвращении тоже неплохо загодя обеспокоиться.
– Тогда, в церкви, ты, кажется, сказал, что знаешь этого сумасшедшего креатора Платта, – напомнила Наварро о моем недавнем открытии, сделанном после того, как я обнаружил в присланных Каори файлах знакомое имя. – Так, может, лучше не бегать, как угорелым, от двигающихся гор, а пойти сразу к твоему знакомому и остановиться у него?
– Мысль хорошая, но вряд ли из этой затеи что-либо выйдет, – помотал я головой. – Хоть мы с Морганом и были знакомы, наша очная встреча состоялась всего однажды, и та оказалась совсем короткой. Однако этого времени вполне хватило, чтобы мы возненавидели друг друга.
– Из-за чего же вы поссорились? – полюбопытствовала Кастаньета.
– Да мы, в общем-то, открыто и не ссорились, – уточнил я. – Двадцать лет назад Морган Платт разрабатывал для корпорации «Терра» проект грандиозного симулайфа под названием Олимпия. Я в этот момент нес службу в другом знаменитом симулайфе той фирмы – Нубладо. «Терра» планировала закрыть его сразу, как только Олимпия сойдет со стапелей и отправится в свое виртуальное плаванье, а меня, естественно, переселить в мир Моргана. Но тот категорически воспротивился этому, поскольку считал Арсения Белкина махровым неисправимым бандитом. Я никаким боком не вписывался во Вселенную Платта и вызывал у него стойкую антипатию. А для творца миров это вполне объективная причина, чтобы дать от ворот поворот кому угодно. Сама понимаешь: уж коли Бог тебя крепко невзлюбил, бесполезно молить его о помощи.
– Значит, ты лишился из-за Платта работы?
– Если бы только работы! – вздохнул я. – Забыл сказать: в то время я уже четверть века считался покойником и жил в М-эфире лишь по воле нашего с тобой благодетеля Эберта. После закрытия Терра Нубладо меня вернули, грубо говоря, в зачаточное состояние, и я стал существовать лишь в виде загрузочного досье, хранящегося где-то в архивах корпорации. Платт, конечно, не прикончил меня, но вместо этого вогнал в бессрочный анабиоз. Разница, если вдуматься, не так уж велика.
– Сорок пять лет?! – Наварро не составило труда произвести на основе моей истории несложные арифметические вычисления. Получившаяся сумма впечатлила подругу настолько, что она приподнялась на локте и уставилась на меня вытаращенными глазами. – Хочешь сказать, что тебе сделали танатоскопию почти полвека назад? За сорок лет до Демиурга?
– Хочешь – верь, хочешь – нет, но это действительно так, – подтвердил я. – Доказать ничем не могу – медицинскую справку мне, увы, не выдали. Разве что отсутствие у меня паспорта косвенно доказывает, что я появился в М-эфире задолго до образования Менталиберта. Черный Русский – не призрак, он – некто вроде местного индейца, на земле которого вы – дети тридцатых-сороковых годов двадцать первого века – решили построить свою М-эфирную цивилизацию.
– О Господи! – покачала головой Виктория, потом немного помолчала, видимо, смиряясь с услышанным, после чего поинтересовалась: – Ну и как ты в конце концов вышел из своего анабиоза?
– Нашлись добрые люди, которые почти сразу же поселили меня в свой маленький частный симулайф, – ответил я. – Хорошее было местечко: эльфы, драконы, магия… Просто сказка, а не жизнь. Там я прожил целых три года и даже успел обзавестись семьей. Тоже, разумеется, сказочной, но в моем ли положении было мечтать о настоящей?
– И куда потом подевалась твоя семья?
– Странный вопрос, – пожал я плечами и погрустнел. За годы жизни в Менталиберте Викки была первая, с кем я заговорил на данную тему и потому оказался к этому элементарно не готов. – Куда может деться семья в М-эфире? Спектакль закончился, артисты разошлись. Девушка, что была моей женой в том сказочном симулайфе, в реальном мире страдала очень тяжелым врожденным недугом. Слыхала когда-нибудь о патологии Госса?
– Синдром информационной зависимости? – переспросила Наварро. Я кивнул. – Знаю, конечно же. Мой троюродный брат Феликс этой врожденной болезнью мучается. А может, уже отмучался, кто знает… Мозг такого человека испытывает каждодневную потребность в огромном количестве новой информации, иначе больной переживает сильнейший стресс. Он также может случиться и из-за переизбытка информации, отчего память больного нуждается в регулярной нейронной дефрагментации для освобождения от перегружающих мозг обрывков ненужных воспоминаний. Страдающие патологией Госса всю жизнь только и делают, что борются с постоянными стрессами, поэтому у них обычно имеется целый букет других побочных недугов. У Феликса была вдобавок парализована правая половина тела. Из всей нашей родни он был единственный, на кого я никогда не держала зла.
– Та девушка, о которой я заговорил… – Я мрачно вздохнул. Не самое время предаваться ностальгическим воспоминаниям, но раз уж так вышло… – Ее звали Анабель, и в реальной жизни она была немая от рождения. А в М-эфирном мире получила возможность говорить и одновременно снимать накапливающийся из-за патологии Госса стресс, живя практически полноценной второй жизнью… Анабель всегда считала, что, как и подавляющее большинство страдающих этой болезнью женщин, она не сможет иметь детей. Однако сам академик Госс, у которого она обследовалась, провел тесты и пришел к выводу, что шанс Анабель родить здорового ребенка вполне обнадеживающий. Но ей следовало поторопиться, поскольку с каждым прожитым ей годом этот шанс будет лишь уменьшаться.
– И твоя сказочная жена навсегда покинула игру, чтобы целиком посвятить себя созданию настоящей семьи? – догадалась Виктория.
– Совершенно верно, – только и осталось подтвердить мне. – Как верно и то, что Анабель и впрямь – сказочная женщина. Во всех смыслах… Хоть она и была фанаткой нашей с ней совместной игры, тем не менее прекрасно осознавала, где пролегает грань между реальной жизнью и ее симулятором. Для современных обитателей Менталиберта это и вовсе редчайший дар… Я точно знаю, что Анабель любила меня как полноценного живого человека, а не как партнера по виртуальному спектаклю. Но она выбрала реальность, пусть даже там, в отличие от симулайфа, ей приходилось постоянно бороться с собственными недугами и общаться с окружающими на языке немых. И абсолютно правильно выбрала. Кто я такой, чтобы из-за меня Анабель лишала себя права на настоящее, а не М-эфирное счастье? Настоящий Арсений Белкин получил пулю в лоб и умер на столе профессора Эберта в две тысячи восьмом. А я – всего-навсего ментальная тень этого самого Белкина. Или отлетевшая от его тела душа, которая вот уже почти полвека не может обрести покой и мечется где-то между Раем и Адом… Мертвецов следует помнить – только таким образом живые могут проявлять к нам любовь и уважение. Любить же мертвеца так, словно он до сих пор жив, – противоестественно и не стоит того, чтобы тратить на это драгоценные мгновения своей жизни. Лучше посвятить ее тому, кто способен дать тебе нечто большее, чем банальное удовольствие от игры… Когда Анабель покинула нашу сказку, спектакль закончился, и тот мир перестал для меня существовать. У меня оставалось два выхода: снова впасть в бессрочный анабиоз или попытать счастья в предтече Менталиберта – тогда еще маленьком скоплении М-эфирных мирков, которые едва начали объединяться в единую ментальную сеть. Естественно, я выбрал второе, так как, несмотря ни на что, все еще чувствовал интерес к жизни. После своей смерти в две тысячи восьмом и до первого воскрешения в Терра Нубладо мое загрузочное досье двадцать лет пылилось на полке. Но в те годы у меня попросту не было выбора, а тут он вдруг появился. На моих глазах зарождался огромный мир неограниченных возможностей, так почему и мне, подобно Анабель, тоже было не попытаться круто изменить свою жизнь?
– И что, получилось? – недоверчиво усмехнулась Викки.
– Не сказать, что это было круто, но в целом все вышло не так уж плохо, – ответил я.
– Пока сегодня утром не появилась я и не притащила с собой на хвосте банду макаронников, – добавила девушка и, ехидно прищурившись, спросила: – Кстати, а почему Морган Платт считал тебя бандитом? Это как-то связано с той пулей, которая уложила тебя на операционный стол к профессору Эберту?
– Связано самым прямым образом, – не стал я отрицать, отметив про себя похвальное внимание Кастаньеты к упомянутым мельком деталям и умение сопоставлять их. – Потому что именно бандитом Арсений Белкин при жизни и был. Да и сейчас, в общем-то, продолжает им оставаться. Не за мои же красивые глаза мадам Ихара помогла нам здесь скрыться?
– Вот тебе и доброе церковное привидение! – резюмировала Наварро, разведя руками. – Я, конечно, подозревала, что ты – не тот, за кого себя выдаешь, но чтобы такое… В две тысячи восьмом мои родители только в школу пошли, а ты уже, оказывается, фактически являлся гражданином Менталиберта… А у кого сегодня хранится твое загрузочное досье?
– Самому хотелось бы знать. По идее, должно все еще лежать в архивах корпорации «Терра». Или у того креатора, который отправил меня сюда из мира-сказки. В одном лишь уверен, поскольку проверял лично: на Полосе Воскрешения мое досье отсутствует. Как видишь, помимо общего папаши Эберта у нас с тобой есть еще кое-что родственное…
Из-за того, что уникальный квадрат Платта находился в ментальной мертвой зоне, связь с Менталибертом здесь отсутствовала напрочь. Это было одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо, что отсутствие связи сводило на нет саму возможность взлома Демиургом Утиль-конвейера и, как следствие этого, проникновения сюда головорезов Южного Трезубца. Плохо, что по этой же причине я был отрезан от ментального мира и мог лишь строить планы, как помочь Викки. Их реализацию приходилось отложить до нашего возвращения в Менталиберт, хотя мешкать в этом деле было весьма нежелательно.
Ну да бог с ними, с нестыковками. Спасибо Каори и за то, что она для нас сделала. Все могло сложиться гораздо хуже, если бы она не стала брать на себя сомнительный риск и отказала в моей просьбе. А так мы получили в распоряжение пять дней отсрочки и отправились в экзотическое турне, которое при всей своей экстремальности, один хрен, являлось не таким опасным, какой могла стать для нас сегодня обычная прогулка по Бульвару.
Пять дней предоставила мне мадам Ихара на то, чтобы я, согласно моей легенде, мог расшифровать свои секретные документы. По окончании этого срока Каори от имени «Синъэй» отошлет Платту запрос с требованием отыскать и вернуть статиста, отправленного по ошибке на Утиль-конвейер несколько дней назад. Речь, само собой, пойдет только обо мне, и потому Викки придется провести в Черной Дыре еще какое-то время. Подруга догадалась об этом, прочтя выданные нам инструкции, и поинтересовалась, как скоро я смогу вытащить в Менталиберт и ее. Я ответил, что сразу, как только свяжусь с японкой и покаюсь в том, что злоупотребил ее доверием. После чего попрошу Ихара сделать милость и вызволить из квадрата Платта еще одного «статиста», из-за которого весь этот сыр-бор и разгорелся. Каори, бесспорно, пожурит меня за то, что я не раскрыл ей заранее все карты, но помочь Виктории не откажется. А иначе кто же тогда станет утолять в будущем «обычное женское любопытство» падкой на чужие тайны мадам Ихара?
На самом деле я намеревался поступить немного иначе и оставить Наварро здесь до тех пор, пока не договорюсь с Трезубцем о сохранении ей жизни в обмен на то, что мне уже не раз приходилось делать в Менталиберте. А именно: собирать компромат на крупных правительственных чиновников, мнемозаписи чьих похождений в закрытых порноквадратах наверняка понравятся мафиозному картелю. Если же макаронники начнут сомневаться в выгодности такой сделки, я добавлю, что готов сотрудничать с ними на долговременной основе, и напомню о судьбе Ральфа Паркинса – бывшего заместителя директора ФБР. Этот охочий до сексуальных утех господин был с позором снят с должности, не сумев удержать в секрете свои экстравагантные М-эфирные похождения. Паркинсу не помог даже фиктивный М-дубль, под личиной которого он посещал злачные места Менталиберта. Мне не пришлось самому шпионить за горе-политиком, а удалось скопировать мнемофайлы, «подшиваемые» на него самими хозяевами порноквадратов. А уж там, поверьте, была собрана такая крепкая доказательная база, что и комар носа не подточит.
И ежели после моего предложения картель не отзовет с травли Наварро своих псов, тогда придется навеки оставить ее в Черной Дыре. Все равно здесь у Кастаньеты была куда большая вероятность выжить, чем за пределами Утиль-конвейера. Главное, стараться держаться в одном секторе яруса и избегать как явных, так и потенциальных источников угрозы.
С первым условием все было ясно: в начале верхнего яруса у Викки оставалось гораздо больше пространства для маневра, нежели на других секторах конвейерной спирали. Насчет потенциальных опасностей тоже вроде бы никаких дополнительных объяснений не требовалось. Движущиеся горы, водопады, болота, шаткие развалины – их появление на конвейере всегда можно было заметить издалека и разминуться с ними по мере необходимости. Явная угроза представляла собой агрессивных статистов: персонажей гейм-квадратов, созданных лишь с одной целью – охотиться за игроком и отправлять его на Полосу Воскрешения. Об этой опасности, кстати, говорилось и в памятке Каори. Но там также сообщалось, что за редким исключением статисты-убийцы остаются привязанными к фрагментам своих квадратов. Поэтому если какой-нибудь встречный объект или участок местности кажется вам подозрительным – смотрите предыдущий пункт наставления.
И напоследок о провизии и воде. Не то чтобы для наших М-дублей наличие этих «пережитков» реальности являлось необходимым условием для существования, но с ними, один черт, торчать в Черной Дыре было бы не так тоскливо. Ближайшими источниками пищи и воды являлись буфеты Финляндского вокзала и ковбойский салун, где мы с Викки предпочли поселиться до моего отзыва в Менталиберт. Соседствующая с нами гора – вернее, то, что от нее осталось, – трепала наши нервы еще часов шесть. При очередном включении Утиль-конвейера вулкан начинал рокотать и ронять со склонов булыжники, но на этом вся его злоба иссякала. Каменные завалы полностью засыпали перрон и выходы на него, но повторить участь Колизея вокзалу было не суждено. Гора угомонилась, заодно преградив путь прочим опасным объектам, движущимся на нас с того направления. Лишь часть из них обогнула полуразрушенный вулкан и с грохотом унеслась мимо поселка в пустыню, оставив после себя ряды глубоких, пересекающихся меж собой траншей. Толком я сумел рассмотреть лишь гигантский авиалайнер, что, похоже, был выброшен креатором в утиль прямо при заходе на посадку. Чем, видимо, и объяснялась катастрофа, случившаяся с самолетом за околицей нашей деревеньки.
Если бы не эти периодические подъемы по тревоге, ничто не омрачало бы нашу жизнь в пустом ковбойском салуне. Кроме, пожалуй, нервозного ожидания чего-то гадкого, но это ощущение в Черной Дыре являлось вполне естественным и без воспоминаний об ищущих нас головорезах Трезубца.
Смены дня и ночи в квадрате Платта, разумеется, не было, и нам приходилось отсчитывать время по моему лок-радару. Первые сутки мы только и делали, что выбегали на улицу при каждом включении Утиль-конвейера и смотрели на гору. А в перерывах исследовали продуктовые запасы, оставленные нам неизвестным владельцем заведения (а вернее, его креатором), да дегустировали содержимое бара. Еда и выпивка оказались отнюдь не бутафорией. Насколько они были аутентичными эпохе Дикого Запада, неизвестно, но после второй выпитой со мной на пару бутылки «Джека Дэниэлса» – классического, а не обожаемого Викки «дамского» пойла с фруктовым вкусом, коего тут не водилось, – Наварро самым натуральным образом отключилась. Причем в старом добром ковбойском духе: промычала что-то невразумительное, грохнула кулаком по столу, потом попыталась неловко схватить меня за грудки, но тут же рухнула без сил со стула на пол.
– Бармен, этой сеньорите больше не наливать! – крикнул я, обращаясь неизвестно к кому, и указал пальцем на бесчувственную собутыльницу. После чего в который раз пожалел, что не могу позволить себе такое же милое свинство. Даже вылакай я за раз все здешнее виски, оно не отразится у меня ни в одном глазу. А прикидываться пьяным на трезвую голову, дабы методом самовнушения достичь душевного единения с Викторией, мне не хотелось. В таких вещах притворство выглядит просто верхом идиотизма, да и впрок подобная психотерапия мне все равно не пошла бы.
Покачав головой и поцокав языком, я поднял Кастаньету на руки и понес ее в местный «президентский» люкс. Если верить фильмам о Диком Западе, в таких роскошных гостиничных номерах обычно проживали заезжие промышленники, банковские воротилы и иные состоятельные злодеи, что намеревались прибрать к рукам окрестные плодородные угодья, а заодно, не мелочась, и весь городишко. Разумеется, ничего у тех мерзавцев в итоге не получалось, поскольку в городе обязательно находился герой (честный шериф, благородный стрелок-наемник, оскорбленный фермер), который показывал алчным чужакам и их прихлебалам кузькину мать, отстреливая их из верного кольта средь бела дня прямо на главной улице…
Вероятно, и здесь когда-нибудь должна была развернуться подобная М-эфирная драма, но по неведомой нам причине ее автор отказался от своих замыслов. И теперь в пустующих покоях главного злодея, на роскошной кровати с бархатным балдахином спала мертвецким сном перепившая дармового виски баскская красавица. А за окном салуна в это время медленно и величаво шествовала вдалеке семейка горообразных доисторических ящеров – не то диплодоков, не то бронтозавров. Один из длинношеих и длиннохвостых колоссов немного приотстал, чтобы обнюхать основание упавшей Эйфелевой башни, затем громогласно протрубил и равнодушно пошагал дальше по пустыне вслед за остальными гигантами.
Добро пожаловать на Свалку Миров – место, в создании которого ежедневно принимают участие сотни творцов! Воистину, лишь безумный гений Платт мог замешать у себя в квадрате столь пестрый винегрет из нереализованных фантазий таких же, как сам Морган, М-эфирных художников…
Подобно подавляющему большинству своих современников, Викки была избавлена от такой вредной, по нынешним меркам, привычки, как тяга ко сну. Однако сегодня коварный Морфей, выступивший на сей раз под псевдонимом Джека Дэниэлса, добрался-таки до Наварро, свалил ее с ног сокрушительным ударом и теперь праздновал заслуженную победу. Я не стал мешать ему наслаждаться триумфом и предпочел скромно удалиться, прикрыв за собой двери апартаментов Кастаньеты. Пусть выспится, а то поди уже и забыла, что это такое – нормальный человеческий сон.
Я же вытащил на крыльцо салуна стул и, оседлав его задом наперед, погрузился в раздумья. Камни были разбросаны, но время собирать их еще не пришло. Оставалось лишь сидеть, глазеть на них и высчитывать, с какого булыжника будет практичнее начинать сбор этого обременительного урожая…
За сутки нашего пребывания на Утиль-конвейере скала креатора, казалось, не приблизилась ни на йоту, так и продолжая нависать над Черной Дырой где-то на полпути между нами и горизонтом. Небось с вершины этого циклопического «пальца» творившийся внизу хаос выглядел ничтожной муравьиной тропой, по которой эти насекомые-коллективисты стаскивают в муравейник всякий мелкий мусор… Давненько не виделись мы с Морганом Платтом. Интересно, помнит он меня или давно забыл, что вполне нормально для всю жизнь витающего в облаках гения? Вот уж кто точно не пошел бы мне навстречу, обратись я к нему за помощью. Однако есть справедливость на свете: как ни упирался в свое время креатор Платт, отказываясь пускать меня к себе в симулайф Терра Олимпия, а спустя полтора десятка лет я все равно вторгся в его квадрат и топтал владения невзлюбившего меня бога. Насколько бы М-эфирное пространство не было обширнее реального мира, и оно порой оказывалось тесным, давая возможность встретиться тем, кто о такой встрече уже и не мечтал…
