Гуманное оружие

Идет война, и дроны являются ее самым утонченным, самым надежным и самым гуманным средством.

Джефф Хокинс, бюро Государственного департамента США по вопросам демократии и прав человека³³⁸

Мы никогда не ставили себе такой задачи: «Давайте создадим более гуманное оружие».

Генри А. Крамптон, заместитель директора Контртеррористического центра ЦРУ³³⁹

Дрон охотник-убийца, утверждают его сторонники, представляет собой «значительный прогресс в сфере гуманитарных технологий» ³⁴⁰. Этим они не хотят сказать, что подобное устройство можно использовать, к примеру, для доставки продовольствия или медикаментов в зоны бедствия. Они хотят сказать нечто иное: дрон является чем-то гуманитарным в качестве оружия, то есть орудия убийства.

В подобных рассуждениях привычный смысл слов настолько вывернут наизнанку, что те, кто с ними выступает, даже не замечают странности своих формулировок. Как можно утверждать, что эти «unmanned» боевые машины, на борту которых больше нет людей, могут быть более «гуманным способом» отнять жизнь? Как можно называть «гуманитарными» процедуры, направленные на уничтожение человеческих жизней? Если гуманитарные действия по определению направлены на заботу о человеческих жизнях в опасности, то сложно понять, каким образом смертельное оружие может соответствовать этому принципу.

Эвери Пло, профессор политических наук в Университете Массачусетса, предлагает свой ответ: «Дроны спасают жизни, жизни американцев и других людей»³⁴¹. Для тех, кто удивленно спросит, как можно говорить, что орудие убийства спасает жизни, необходимо понять весьма изощренную логику, которая дает возможность озвучить подобный тезис.

Понятно, что, избавляя американские жизни от риска на поле боя, дрон их сохраняет. Куда менее понятно, каким образом он одновременно «мог бы спасти» какие-либо жизни помимо этих. Мы сейчас это поймем, но начнем с первого пункта этой аргументации.

Во-первых, дроны спасают «наши» жизни. И в этом смысле, как нам объясняют, они являются «моральными». Этот тезис в конце девяностых был в общем виде изложен в одном журнале в довольно эффектной и едва ли не рекламной подаче между двумя фотографиями дронов, светлым шрифтом на лазурном фоне: «Nobody dies, except the enemy» ^-342. В соответствии с этой концепцией военной морали, нести смерть, подвергая свою жизнь опасности, – плохо; отнимать жизни, никогда не рискуя своей, – хорошо. Первый принцип некроэтики дрона парадоксальным образом виталистичен. Следуя той же самой логике, дрон в первом смысле может быть определен как «гуманное» оружие: его гуманитарный императив заключается в спасении чьих-то жизней. Дрон же спасает наши. Следовательно, дрон – оружие гуманное. Что и требовалось доказать.

Главного глашатая идеи о дроне как высокоморальном оружии зовут Брэдли Джей Строузер. Две опубликованные им статьи по данному вопросу позволили ему получить пост профессора философии в американской военной школе³⁴³. The Guardian видит в этом знак: американское военное учреждение убедилось в том, что «вопросы, связанные с дронами и военной этикой, в самое ближайшее время станут предметом все более ожесточенных споров»³⁴⁴. Комментирует Строузер: «Школа хотела сказать свое слово в этой полемике, поэтому они взяли на работу меня…

Я хотел стать философом, что и произошло. Мне крупно повезло»³⁴⁵.

Он считает, что дрон является не просто оружием, допустимым с моральной точки зрения, но и «морально необходимым»³⁴⁶. Если вы хотите убивать в соответствии с законами нравственности, то вы должны использовать дрон. Его довод основывается на том, что он называет «принципом необязательного риска» ³⁴⁷ (по-английски PUR, аббревиатура от Principle of Unnecessary Risk), в соответствии с которым «недопустимо приказывать кому-то брать на себя необязательный смертельный риск»³⁴⁸.

Он рассуждает следующим образом: «Наш долг состоит в сохранении наибольшего количества исполнителей, вовлеченных в обоснованное действие, в той степени, в которой подобная защита не влияет на способность этого исполнителя поступать правильно. Беспилотные устройства обеспечивают подобную защиту. Поэтому нашей обязанностью является использование подобных систем вооружений, если будет доказано, что их применение не снижает существенным образом оперативную эффективность участника боевых действий» ³⁴⁹.

Здесь мы обнаруживаем принцип витального самосохранения, но на этот раз он использован в негативном смысле: только в том случае, если возможно заменить боевые самолеты дронами и это не приведет к «значительному снижению способности»³⁵⁰, имеется моральное обязательство. Подобное условие означает признание того, что «повышенная защита бойца, участвующего в справедливой войне, при помощи дрона не должна достигаться за счет повышенного риска для нонком-батантов» ³⁵¹. Другими словами, в отличие от Кашера и Ядлина, Строузер подчиняет принцип сохранения своих комбатантов если не принципу минимизации риска для нонкомбатантов, то по крайней мере принципу не увеличения этих рисков по сравнению с предшествующими системами вооружения.

Если же, напротив, окажется, что это оружие делает «нас» «неспособными неукоснительно следовать принципам jus in bello в смысле избирательности и пропорциональности, тогда дроны использоваться не должны»³⁵². Но Строузер убежден в обратном, потому что в рекламном проспекте израильского продавца оружия утверждается, что подобная технология «повышает способность пилота к избирательности»: «Что самое прекрасное… картинка становится все более четкой по мере того, как ракета приближается к цели… По этой причине намного проще проводить различие между легитимными и нелегитимными мишенями»³⁵³.

В этом смысле мораль дронов всего лишь перекладывает на новый лад старые рассуждения о «точечных ударах».

Эта извечная мечта военных, как им представляется, наконец-то стала реальностью. Поэтому кажется, что преодолено противоречие, которое делало войну в Косово аморальной с точки зрения теоретиков справедливой войны. Потому что она была бы «совершенно оправданной», заметил тогда Уолцер, если бы армия использовала «технологии, которые якобы исключают риск для собственных солдат… если бы те же самые технологии не представляли риска для мирного населения по другую сторону»³⁵⁴. В это время уже были известны заявленные характеристики «smart bombs» – которые, добавляет Уолцер, «по крайней мере на данный момент существенно преувеличены» ³⁵⁵.

Но в таком случае возникает еще один вопрос: что будет, если вместе с прогрессом техники и появлением нового оружия, которое совместит удаленность и точность, подобная трудность будет преодолена на материальном уровне? Если гипотеза о сохранении жизни солдат национальной армии без риска для нонкомбатантов из другого лагеря подтвердится, то противоречие исчезнет. Неприкосновенности первых будет гармоничным образом соответствовать безопасность вторых. Именно на это сегодня претендуют сторонники дронов. Как они уверяют, удаление оператора не повлечет за собой снижения оперативной точности, трудность будет устранена де-факто. Рассуждающие подобным образом уверены, что им совершенно не требуется в теории поддерживать Кашера и Ядлина, ставящих принцип неприкосновенности нонкомбатантов ниже принципа сохранения жизней солдат национальной армии: если признать, что проблема решена на практике, то этого больше не потребуется в теории.

Поэтому вполне можно утверждать, что дрон спасает не только «наши», но и «их» жизни за счет возросшей точности своих ударов. Поскольку он приведет к куда меньшим «сопутствующим потерям» по сравнению с другими видами вооружения, то в потенциале он будет более «этичным» оружием.

На более фундаментальном уровне зарождается режим военного насилия с гуманитарными притязаниями³⁵⁶. То, что можно было бы назвать гумилитаристской [humilitaire] властью, которая наносит раны и лечит, выполняя эту двойную задачу за один присест, комплексным образом. Непосредственный синтез разрушительной мощи и способности по уходу, убийства и саге³⁵⁷.

Мы спасаем жизни. Но от чего? От самих себя, от своего собственного стремления к смерти. Совершенное мной насилие могло быть куда хуже, а поскольку я из лучших побуждений стремился ограничить его пагубные последствия, делая то, что всего лишь было моим долгом, то я поступал вполне морально.

Как показал Эяль Вайцман, подобный способ оправдания в конечном счете основан на принципе наименьшего зла: наше «гуманное настоящее», пишет он, «озабочено расчетами и калибровками, которые стремятся устранить, даже в самых незначительных проявлениях, те беды, причиной которых оно в значительной степени является» ³⁵⁸. Ханна Арендт, также напоминает он, предостерегала от подобных рассуждений: «С политической точки зрения слабость этого довода всегда была в том, что сторонники принципа наименьшего зла склонны забывать, что они выбрали зло»³⁵⁹.

* * *

338 Цитируется по: Medea Benjamin, Drone Warfare: Killing By Drone Warfare: Killing By Remote Control, OR Books, New York, 2012, p. 146. 339 Цитируется no: Scott Shane, “The Moral Case for Drones”, New York Times, 14 July 2012.

340 Kenneth Anderson, “Rise of the Drones: Unmanned Systems and the Future of War”, Written Testimony Submitted to Subcommittee on National Security and Foreign Affairs, Committee on Oversight and Government Reform, U. S. House of Representatives, Subcommittee Hearing, March 23, 2010, 12.

341 Avery Plaw, “Drones Save Lives, American and Other”, New York Times, September 26, 2012.

342 Bill Sweetman, “Fighters Without Pilots”, Popular Science 251, no. 5 (November 1997): 97.

343 US Naval Postgraduate School в Монтеррее, Калифорния.

344 Rory Carroll, “The Philosopher Making the Moral Case for US Drones”, The Guardian, August 2, 2012.

345 Ibid.

346 Bradley J. Strawser, “Moral Predators: The Duty to Employ Uninhabited Aerial Vehicles”, Journal of Military Ethics 9, no. 4 (2010): 342.

347 Ibid. P. 344.

348 Ibid.

349 Ibid. P. 342.

350 Ibid. P. 346 (курсив мой. – Г.Ш.).

351 Ibid. P.351.

352 Ibid.

353 Строузер приводит здесь доводы Rafael Armament Development Authority, которое контролирует правительство Израиля, утверждающего, что, разработав Spike – свою новую ракету дальнего радиуса действия, оно достигло уровня точности, необходимой для «боя в городских условиях». Ibid. R 351.

354 Michael Walzer, “The Argument About Human Intervention”, цитируется no: Thinking Politically: Essays in Political Theory, New Haven, Yale University Press, 2007, p. 245.

355 Ibid.

356 Об этом, помимо рассуждений Вайцмана, см.: Adi Ophir, “Disaster as a Place of Morality, The Sovereign, the Humanitarian and the Terrorist”, Qui Parle 16, no. 1 (Summer 2006): 95-116.

357 «Саге» означает одновременно «уход», «заботу» и «внимание». Работы феминисток Кэрол Гиллиган и Джоан Тронто поместили этот концепт в центр нового этического подхода. Как ранее понятия психологической ранимости и эмпатии, дискурс этики заботы в данном случае использован в апологетическом ключе и приспособлен к практикам убийства.

358 Eyal Weizman, The Least of All Possible Evils: Humanitarian Violence from Arendt to Gaza, Verso, Londres, 2012, p. 6.

359 Hannah Arendt, Jerome Kohn (ed.), “Personal Responsibility Under Dictatorship”, Responsibility and Judgment, Schocken Books, New York, 2003, p. 17–48, p. 36, цит. в: Weizman. Op. cit. P. 27.