Часть 4

Некровавое воскресенье

21 (8) декабря 1904 года, утро.

Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека.

Министр путей сообщения князь Михаил Иванович Хилков

Молодой государь пригласил меня в свою святая святых – в Готическую библиотеку Зимнего дворца, которая, как я слышал, служит местом его свиданий с наиболее доверенными лицами. Что ж, не скрою, я польщен этим. Нынешний император – воистину великий. Он трудится на благо своей державы от рассвета до заката, как мужик в летнюю страду. При этом император не считает, подобно Петру Великому, что Россию непременно надо поднять на дыбы. Совсем нет. Гораздо лучше понемногу пришпоривать страну, чтобы она с шага перешла сперва на рысь, а потом и на галоп. Правит Михаил Александрович меньше года, но уже заметно, что темп жизни в стране заметно ускорился, и жить стало лучше. Особенно это приятно такому деятельному человеку, как я.

Государь принял меня, как и было назначено, еще затемно, то есть в девять часов утра. Уж такие у нас в Петербурге рассветы, когда бывает, что и к полудню только-только становится светло, если, конечно, небо не затянуто облаками. А встает император, как говорят, аж в пять утра и в любую погоду начинает свой рабочий день с пробежки вдоль набережной и физической гимнастики в компании своих личных охранников. Но это я так, к слову, потому что такому царю требуется соответствовать, сколько бы тебе ни было лет, а я в отставку пока не собираюсь.

Любезно со мной поздоровавшись, государь поинтересовался, как обстоят дела на замыкающей Великий Сибирский путь Кругобайкальской железной дороге, которая уже способна пропускать поезда, но еще не принята в постоянную эксплуатацию. Я ответил, что железнодорожное полотно на этой дороге полностью отсыпано, рельсы уложены, туннели и мосты находятся в хорошем техническом состоянии, но из-за связанной с войной спешки и направления всех сил и средств именно на постройку путей, туннелей и мостов, чрезвычайно неразвитым остается станционное хозяйство, создание которого было отнесено на вторую очередь строительства. Из-за недостаточного финансирования почти отсутствует жилье для инженерно-технического состава и рабочих, что в условиях сибирской зимы доставляет большие неудобства в работе…

В ответ государь сообщил, что деньги для полного завершения Кругобайкальской дороги будут перечислены еще до Нового года, и чтобы я не изволил об этом беспокоиться. А потом он перевел разговор на планы будущего строительства, которое непременно надо начинать сразу же по завершении постройки основной части Великого Сибирского пути.

Война с Японией выиграна, и в сферу влияния России помимо Маньчжурии попала еще и Корея, что делает насущной необходимостью строительство железнодорожной ветки, соединяющей Мукден, Пхеньян и Сеул, после чего новая железная дорога должна состыковаться с существующей веткой Сеул – Фузан, которая также должна быть перешита на русскую колею.

Еще император сказал, что вслед за победоносным русским солдатом должны идти мы, железнодорожники, потому что новые земли мало завоевать, их еще надо освоить, а это невозможно без надежных путей сообщения, которыми сейчас являются только железные дороги.

Из крупных железнодорожных веток, по которым уже сейчас необходимо начинать геодезические изыскания, государь назвал дорогу из Новониколаевска до станции Арысь, которая должна соединить Великий Сибирский путь и Туркестанскую железную дорогу линией общей протяженностью полторы тысячи верст. Эта дорога, вместе со своими боковыми ветками, должна сделать возможной эксплуатацию лежащих пока втуне огромных природных богатств Туркестана и обеспечить быстрый обмен природными ресурсами и плодами деятельности человека между различными частями Российской империи.

Например, из Сибири в Туркестан целесообразно возить строевой лес и дешевую пшеницу, а из Туркестана в Сибирь – хлопок, шерсть и мясо мороженое в рефрижераторах. Ведь в азиатских степях пасутся огромные отары баранов. Впрочем, после окончания геологической разведки недр и постройки рудников и заводов могут найтись и другие, не менее, а то и более важные грузы.

Постройка Корейской железной дороги из Мукдена в Сеул была запланирована на 1905–1907 годы, а постройка Туркестано-Сибирской железной дороги – на 1908–1912 годы. В европейской части России я должен был организовать в 1905–1907 годах строительство ветки, соединяющей Петербург с новым незамерзающим портом на Мурмане в глубине Кольской губы. И эта задача не менее важная и нужная, чем прокладка железной дороги в Корею. Два этих порта – Фузан и Мурман – по замыслу государя должны стать Атлантическими и Тихоокеанскими воротами России, и базами для двух сильнейших океанских военных флотов, которые невозможно блокировать режимами разного рода проливов или климатическими условиями замерзающих морей.

Как сказал император, делать это надо было еще вчера, и необходимость в таких дорогах у Российской империи растет с каждым днем. При этом прокладку железных дорог к западным границам, за исключением экономически важных, было велено пока приостановить, ибо Германия нам не враг, а с Австро-Венгрией – пока еще бабушка надвое сказала. Да и достаточно там уже железных дорог для переброски войск к границам.

И вообще, император высказал здравую мысль о том, что геодезическая разведка местности, подготовительные мероприятия и прокладка самих путей на различных строящихся железных дорогах России должны осуществляться так, чтобы наша промышленность имела бы постоянные заказы на рельсы, паровозы, вагоны и прочие изделия. И в связи с этим необходимо составить сводный план-график всех строительных работ, который бы помог нам добиться той самой равномерности потребностей, в том числе и в финансировании.

А то ведь как часто получается – то у нас железнодорожный бум, и половину рельсов, оборудования и подвижного состава приходится заказывать за границей. А потом – простой, и тогда у взявшей кредиты и нарастившей мощности промышленности начинается кризис сбыта, который может привести к банкротству вполне успешных предприятий, или к их переходу в руки кредиторов. А это неправильно.

Потом мы еще немного поговорили о различных новшествах в железнодорожном деле, в том числе и об опытах по применению локомотивов с двигателями внутреннего сгорания и на электрической тяге, причем государь император выказал уверенность, что эти, как я тогда выразился, «игрушки» в скором времени в силу высокой мощности и экономичности полностью вытеснят паровозы с железных дорог. И по этой причине уже сейчас необходимо озаботиться, чтобы на каждой более или менее крупной станции кроме угольных и дровяных складов имелись емкости для хранения жидкого топлива, а также все необходимое оборудование для заправки локомотивов. Мол, полный переход на новый вид тяги произойдет не завтра и даже не послезавтра, но готовым к этому надо быть уже сегодня, чтобы потом внедрение новой техники не тормозилось отсутствием соответствующей инфраструктуры.

23 (10) декабря 1904 года.

Австро-Венгрия. Вена. Шёнбруннский дворец. Круглый китайский кабинет

Император Двуединой империи Франц-Иосиф не зря пригласил своих гостей именно в этот кабинет дворца. Еще при императрице Марии-Терезии он использовался для секретных совещаний. Чтобы докучливые слуги не мешали гостям императора своим присутствием, в кабинете имелся маленький лифт, с помощью которого из расположенной снизу комнаты можно было подать небольшой сервированный стол с напитками и легкими закусками.

Впрочем, гостям императора было сегодня не до развлечений – они обсуждали важнейший вопрос, который, возможно, должен был решить судьбу Европы на долгие годы вперед.

Великобританию на этом совещании представлял посланец лондонского истеблишмента сэр Эдуард Грей. В прошлом заместитель министра иностранных дел Британии, он много сделал для того, чтобы затащить Россию в Антанту, сделав ее поставщиком пушечного мяса в грядущей мировой войне. Он не был согласен с политикой, проводимой королем Англии Эдуардом VII, и по поручению британских банкиров и промышленников проводил зондаж, сколачивая новую коалицию, которая должна будет противостоять Континентальному Альянсу. Англия готова была воевать с Россией и Германией, но не оружием, а финансами. Такова была давняя традиция Туманного Альбиона – пусть европейцы молотят друг друга на континенте, а банкиры Сити будут исправно оплачивать это удовольствие. А потом, когда противники истощат как следует друг друга, банкиры и политики – часто одни и те же люди – будут диктовать и победителям и побежденным свои условия мира.

Вторым гостем австрийского императора был личный посланец турецкого султана Абдул-Гамида II Мехмед Саид-паша, англофил и человек, успевший четырежды (!) быть великим визирем. Этот старый лис был направлен султаном в Вену для того, чтобы все разнюхать, разведать и прикинуть – стоит ли Османской империи присоединяться к альянсу, который может ее или погубить, или вознести на вершину славы.

– Уважаемые гости, – произнес император Франц-Иосиф, – не буду тратить зря ваше драгоценное время, а потому сразу же перейду к тому, ради чего я вас сюда пригласил. Вы стали свидетелями создания чудовищного монстра, имя которому – Континентальный Альянс. Союз России и Германии с примкнувшими к нему некоторыми балтийскими государствами пугает нас. Кайзер Вильгельм и император Михаил подмяли под себя всю Европу. Они диктуют волю своим соседям, разгромили Японию, захватили Корею, готовятся оккупировать Китай. Один Господь знает – где они остановятся, и сколько еще государств станут их вассалами.

– Этого ни в коем случае нельзя допустить, – негромко произнес Эдуард Грей. Его гладко выбритое лицо с выступающим подбородком и носом с горбинкой было невозмутимо. – Россию надо остановить, и чем быстрее, тем лучше.

– А не скажет ли мне достопочтимый сэр Эдуард, – голос Мехмед Саид-паши был сладким, как шербет, – правдивы ли слухи о том, что дочь вашего монарха – да продлит Аллах его дни – недавно стала женой главного русского головореза – адмирала Ларионова?

– Да, это правда, – сухо ответил британец, – но это не имеет никакого отношения к делу. Дочь короля может быть замужем за кем угодно, но власть в Британии принадлежит тем, кто имеет деньги. И эти люди готовы на всё, чтобы разрушить то, что угрожает нашим империям. Континентальный Альянс должен быть сокрушен!

– Я все понимаю, сэр Грей, – Мехмед Саид-паша пригладил свою седую бороду, – и мой падишах придерживается такого же мнения. Но на стороне русских – эскадра адмирала Ларионова, которая продемонстрировала свою чудовищную силу, разгромив Японскую империю. Да и ваши моряки, сэр Грей, тоже испытали силу их ударов у берегов Формозы. Османская империя – давний противник русских, но мой падишах не хочет в очередной раз испить чашу унижения, подписывая мирный договор с Россией в качестве побежденного.

– Да, но Османская империя в противостоянии с Россией не будет одинока, – заметил император Франц-Иосиф. – Моя армия и флот готовы присоединиться к союзу, направленному против Континентального Альянса. Но это при том, что нас поддержит вся мощь Британской империи. Можем ли мы, сэр Грей, рассчитывать на вашу поддержку?

– Ваше императорское величество, – ответил британец, – если мы сейчас обговорим заранее все пункты будущего договора, то тогда можно будет перейти к практическому обсуждению всех прочих вопросов. Я понимаю сомнения почтенного Мехмеда Саид-паши, только не стоит забывать, что король Эдуард стар и болен. И недалек тот час, когда его душа предстанет перед Всевышним. – Сэр Грей, словно протестантский пастор, поднял глаза вверх. – К тому же Континентальный Альянс своими действиями может совершить необдуманные поступки, которые весь цивилизованный мир сочтет как casus belli, и заставит колеблющихся присоединиться к нашему союзу.

– Сэр Грей, – произнес император Франц-Иосиф, – мы рады, что наше предложение встретило у вас понимание. Но пока позиция Британии не станет более определенной, мы можем договориться лишь о совместных политических действиях, направленных против Континентального Альянса. Тем самым мы проверим серьезность наших намерений и научимся единым фронтом выступать против общего врага.

– Ваше императорское величество, – лицо Эдуарда Грея было бесстрастно и напоминало египетскую мумию. – Помимо совместных политических действий, я бы хотел предложить сотрудничество в весьма деликатных сферах. Речь идет о тайной войне против России, когда сами же подданные царя Михаила будут разрушать свою страну и убивать своих же соотечественников. Как известно, эту страну невозможно завоевать, но можно добиться изменения ее политического курса путем, гм, заговоров. Пара десятков недовольных гвардейских офицеров – и император Павел I скоропостижно умирает в своем замке. Уважаемый Мехмед Саид-паша, я знаю, что ваши эмиссары поддерживают антирусские настроения среди мусульман на Кавказе и в Средней Азии…

– Так же, как и ваши эмиссары, уважаемый сэр Грей, – отпарировал турок. – Вы предлагаете объединить наши усилия? Что ж, идея интересная… Я думаю, что ваши и наши люди, которые борются с русским влиянием в местностях, населенных мусульманами, могли бы объединить свои усилия. Если одному человеку не по силам сбросить с дороги упавшее на нее дерево, то вполне возможно, что это удастся сделать вдвоем.

– Именно это я и хотел вам предложить, уважаемый Мехмед Саид-паша, – кивнул Эдуард Грей. – А что касается Австрии, то я бы хотел просить ваше императорское величество, – британец повернулся в сторону Франца-Иосифа, который задумчиво приглаживал свои седые бакенбарды, – чтобы ваши секретные службы обратили особое внимание на украинцев греко-католического вероисповедания, которые должны посеять рознь между такими же, как они, по языку подданными царя Михаила. Пусть они доказывают, что жители юга России совсем не такие, как прочие русские, что они имеют другую историю, что они истинные европейцы, а не дикие азиаты, помеси монголов с финскими племенами. Я знаю, что ваши агенты уже ведут работу в этом направлении. Мы не пожалеем денег, обеспечим агитаторов соответствующей литературой, напечатаем учебники, в которых будет говориться, что украинцы – особая нация, которая единственная из восточных славян имеет право войти в европейскую семью народов.

– Я понял вас, сэр Грей, – кивнул Франц-Иосиф. – Действительно, единственный способ победить варварскую Россию – это перессорить между собой проживающие на ее территории народы. Думаю, что и почтенный Мехмед Саид-паша со мной согласится. Господа, я хочу пригласить вас отведать блюда, которые приготовили для вас мои придворные повара. Поверьте, лучших вы не найдете в мире. После столь важного для всех нас разговора можно подкрепиться и снова продолжить нашу беседу. Полагаю, что нам еще будет о чем поговорить.

25 (12) декабря 1904 года, утро.

«Генеральская» квартира в доходном доме на Невском. Семейная спальня.

Некогда принцесса Виктория Великобританская, а ныне Виктория Эдуардовна Ларионова,

вице-адмиральша и человек, посвященный в особо важную тайну

Было что-то особенное в том, как русские готовятся к зимним праздникам. Словно какой-то шальной веселый дух охватил Санкт-Петербург, делая его жителей радостными и возбужденными, румяня щеки и зажигая искры в глазах. Все улыбались; в воздухе витал запах хвои и мандаринов, слышался счастливый смех, и то и дело где-то вдруг раздавалась разудалая песня. Искрился снег, а по улицам разъезжали нарядные тройки с бубенцами.

Сегодня муж решил устроить мне праздник. Ведь в Англии Рождество отмечают именно в этот день. Мы купили пушистую елку и дома вместе наряжали ее. О, мой адмирал получил от этого процесса огромное удовольствие… Он медленно, не дыша, по одному доставал из коробки совершенно чудесные сверкающие стеклянные шары (эти шары, привезенные из Европы, мы купили сегодня в лавке Гостиного двора), и, полюбовавшись на каждый, осторожно вешал их на ветки. Я украдкой наблюдала за мужем – и вновь, когда он разглядывал игрушки, в нем проступало то мальчишеское, милое и бесхитростное, что когда-то и покорило меня, затронув в душе некие чувствительные струнки…

А после полудня мы пошли прогуляться. Мне нравилось гулять по улице в эти дни. Это были восхитительные моменты – когда я шла под ручку со своим блистательным мужем, а под ногами похрустывал снежок; и с неба, кружась будто в танце, к нам на плечи плавно опускались снежинки. Мой адмирал нежно сжимал мою ладонь, и я ощущала, как замирает сердце в груди от беспредельного счастья… Встречные люди улыбались нам – да, мы были красивой парой… Я остановилась понаблюдать, как дети катаются с горки на Марсовом поле. Я смотрела на них, и душа моя воспаряла к небесам – настолько чистым и заразительным было детское веселье. В детстве мне нечасто доводилось кататься с ледяной горки – но я помнила то упоительное чувство незамутненного счастья, когда несешься вниз на санках, и ветер свистит в ушах… И страшно, и радостно, и весь мир кажется сказочным и приветливым, а жизнь – безумно интересной…

И внезапно меня пронзило острое чувство – это жажда материнства дала о себе знать от звуков счастливого детского смеха, от их румяных мордашек… Я просто не могла оторваться – да, я готова была стоять вечно возле этой горки и воображать, что все эти дети – мои… Пусть их там человек пятнадцать – я хотела иметь много детей от своего любимого мужа. Ну, хотя бы пять или шесть… Как весело станет и в нашем доме, когда в нем будет звучать детский смех и слышаться топот маленьких ножек… Я так и видела своего адмирала в окружении наших малышей – он, довольный и важный, сидит на высоком стуле, а пятеро наших детей буквально облепили его. Он читает им книжку, и они внимательно и благоговейно слушают, глядя с восхищением на своего замечательного отца… А я сижу с вязанием в кресле и качаю ногой люльку… Или другая картинка – рождественское утро, мы с мужем с загадочными лицами торжественно открываем двери в залу, и наши дети с радостным визгом кидаются к великолепной, сверкающей огнями елке, и вскоре радостные вопли возвещают о том, что подарки, подложенные ночью Дедом Морозом (Санта-Клаусом) под рождественское дерево, найдены. О, Дед Мороз выберет для наших чудесных детей очень хорошие подарки…

Дети! Эти милые ангелы делают жизнь ярче и осмысленней, они заставляют по-другому смотреть на многие вещи… Мы с моим адмиралом будем хорошими родителями и дадим им все самое лучшее. А главное – воспитаем их достойными людьми, и даже когда они вырастут, на Рождество мы всегда будем собираться вместе…

– Ты о чем-то задумалась, моя любимая принцесса? – услышала я шепот мужа, наклонившегося прямо к моему уху.

– Да… – ответила я, возвращаясь в реальность из своих грез, и стыдливо опустила глаза – я действительно размечталась, а ведь между тем я даже пока еще не беременна. Идиллия, созданная моим воображением, развеялась, оставив после себя ощущение легкой грусти вперемешку с предвкушением – ведь все это еще будет, да, наверняка будет…

– Наверное, ты вспоминала свое детство? – с улыбкой спросил мой адмирал.

– Ну… да… – смущенно кивнула я. Нет, еще не время поделиться с ним своими мечтами. Вот вечером, когда мы сядем у камина…

– А давай вместе вспомним детство? – предложил он мне с таким шкодливым выражением лица, что я поняла – мой муж задумал что-то экстраординарное.

– Давай, – не раздумывая, согласилась я, внезапно осознав, что в канун Рождества, здесь, в России, я ХОЧУ совершить что-то безумное. Словно бурлила внутри меня какая-то неуемная энергия, которую надо было выпустить наружу.

– Пошли! – он схватил меня за руку и потянул в сторону горки. Там он подозвал молодого человека с санками в виде креслица на полозьях и о чем-то с ним переговорил. Бросив на меня хитрый и немного удивленный взгляд, важно кивнул, тот сунул в карман полученный от моего адмирала двугривенный, после чего вручил ему веревку от своего средства передвижения. Муж заговорщически подмигнул мне и, поманив за собой, стал подниматься в горку. У меня замирало сердце в предвкушении того, что мы собирались сделать.

Там, наверху, толпились дети; увидев нас, они почтительно расступились. Муж поставил санки на край и показал, чтобы я садилась в кресло на санях, сам встал на полозья позади него. На мгновение я заколебалась, и тогда мальчик лет шести, с выбившимся из-под башлыка белокурым чубом, шмыгнув носом, подбодрил меня:

– Барыня, вы не бойтесь! Это только первый раз страшно.

– Да, да! – загомонили остальные ребятишки. – А зато знаете, как здорово! Даже если упадете, вдвоем веселее будет!

И я села в это кресло, почувствовав, как сзади за плечи меня обхватили сильные руки мужа.

– Ну, с Богом! – тряхнув головой, сказал мой адмирал, после чего несколько пар рук услужливо подтолкнули нас – и мы понеслись…

Как же бешено билось мое сердце от пьянящего ощущения скорости… Под полозьями саней шипел рассекаемый ими лед. В лица нам бил снег и холодный ветер, но холодно нам не было. Невозможно было не кричать от страха вперемешку с восторгом.

– Эге-гей! – кричал мой муж, испытывая то же самое, что и я.

Мы неслись вниз, прижавшись друг к другу и хохоча. Мы и вправду были как малые дети… Я давным-давно не испытывала ничего подобного, да и Виктор, кажется, тоже. И любовь к мужу в этот момент переполняла меня, а чувство восторга от того, что мы делаем, еще усиливало и обостряло ее.

Под самый конец горки наши санки внезапно упали набок – и мы кубарем полетели в сугроб. Снег был мягким, и потому падение не причинило нам боли. Наоборот, я убедилась в правоте детишек, что давали нам напутствия там, на вершине горки – что падать вдвоем – это очень весело. Несколько метров, хохоча, перелетая друг через друга, мы катились по снегу, пока не закончилась инерция падения. Когда наши тела остановились, мой адмирал оказался как раз надо мной – так, что наши грудные клетки соприкасались. Мы тяжело дышали, разгоряченные захватывающей ездой и феерическим падением, при этом чувствуя что-то похожее на опьянение.

– Ну, как тебе это понравилось, принцесса? – горячим шепотом спросил муж, улыбаясь своей самой счастливой улыбкой.

– О, это было… восхитительно… замечательно… великолепно… – прерывисто ответила я, совершенно непроизвольно блеснув несколькими русскими синонимами.

– Ну что, может, повторим? – шепнул он мне, не торопясь вставать.

Но я вдруг ощутила, что наше приключение подействовало на меня совершенно неожиданным образом – горячие волны перекатывались где-то внизу живота, и все тело била незаметная дрожь; мне немедленно хотелось оказаться наедине с мужем…

Кажется, он все это прочитал в моих глазах, поэтому, не дожидаясь моего ответа, он поднялся на ноги и помог подняться мне. Наша одежда вся была облеплена снегом, и мы, глядя друг на друга, вновь расхохотались. Муж вернул сани хозяину, поблагодарил, дав ему еще один двугривенный, и мы поспешили домой.

А дома горел камин, и нарядная елка сверкала, радуясь нашему приходу; пахло пирогами, которые ждали своего часа – это был мой дом, наполненный уютом и любовью…

28 (15) декабря 1904 года.

Североамериканские Соединенные Штаты. Нью-Йорк.

Князь Амиран Амилахвари, он же штабс-капитан Бесоев Николай Арсеньевич

Моя встреча со сливками нью-йоркского общества, состоявшаяся десять дней назад, прошла на самом высоком уровне. Полковник Хаус (забавно, что в армии он не служил ни дня, а свое «звание» получил как знак уважения – на Юге Штатов суды или местные власти таким способом старались ублажить влиятельных лиц) оказался человеком нудным и скучным, как осенний дождь. После того, как Джейкоб Шифф представил ему меня, полковник прочел мне небольшую лекцию о том, что «Россия – это варварская страна, и неплохо было бы привнести в нее немного демократии со стороны». Именно «привнести» – Хаус говорил об этом так, словно Россия в его представлении была логовом дикарей-каннибалов, а белые цивилизаторы из САСШ взвалили на себя нелегкую ношу по введению в этой стране вегетарианства.

Я терпеливо выслушал ахинею, которую нес этот матерый русофоб и будущий «делатель президентов», кивая ему и поддакивая. Почему-то мне вдруг вспомнился план Хауса, который он обнародовал в 1918 году. Суть его заключалась в расчленении того, что останется от Российской империи, на несколько «независимых государств», дипломатическое признание и оказание им финансовой помощи, причем в последующем эти государства будут находиться под протекторатом Америки.

Ну, а пока полковник готовил почву для свержения царской власти и заодно всячески подталкивал европейские страны к вооруженному конфликту. Создание союза Германии и России очень не понравилось американским банкирам, и потому единомышленники Хауса по ту и по эту сторону Атлантики не жалели денег для того, чтобы развалить ось Берлин – Петербург и устроить в России кровавую смуту.

Как я понял, Джейкоб Шифф пригласил полковника на своего рода «смотрины». Тот должен был поближе познакомиться со мной и вынести вердикт – можно ли мне доверить руководство подрывной деятельностью против самодержавия на юге России или нет. Впрочем, выбор у этих господ был ограничен. Стараниями «конторы» Деда нашего, Александра Васильевича Тамбовцева, радикалы из числа российских революционеров были или уничтожены, или сидели в каталажке и ждали суда, который будет не в пример суровее прежнего. Вряд ли они теперь отделаются простой ссылкой в места не столь отдаленные, из которой они обычно сразу же делают ноги. Каторга для них будет самым гуманным видом наказания. А многим придется познакомиться с хмурыми и неразговорчивыми мужичками с веревочными петлями в руках.

Кроме того, стараниями Кобы и Ленина самая здравомыслящая часть революционеров благоразумно отошла от активной политической деятельности и занялась общественно полезным делом, сотрудничая с властями империи на местах. Так что заокеанским господам – спонсорам грядущего русского бунта – приходится искать новых лидеров, которые бы взяли на себя руководство изрядно прореженными радикальными группами в России.

Видимо, я произвел на Шиффа и на полковника достаточно благоприятное впечатление. Поговорив со мной еще с полчаса, Хаус откланялся, а Шифф предложил мне свой автомобиль для того, чтобы доставить меня до дома. На прощание он вручил мне свою визитку, пояснив, что если я покажу ее людям, с которыми мне вскоре предстоит встретиться, то она послужит для них чем-то вроде пароля.

И вот сегодня мне предстоит рандеву с одной весьма колоритной личностью. Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская пользовалась среди патриархов революционного движения немалым авторитетом. Ее даже называли «бабушкой русской революции». Сия шустрая и бойкая шестидесятилетняя дама еще в молодости якшалась с кружками «чайковцев», «ходила в народ», за что и получила пять лет каторги. Срок она отбывала на знаменитой Карийской каторге, откуда весной 1881 года совершила дерзкий побег. Правда, компанию, в которой она пустилась в бега, довольно быстро поймали, и к прежним пяти годам каторги Екатерина Константиновна получила «довесок» – еще четыре года. После каторги была сибирская ссылка, из которой ее освободила амнистия, объявленная императором Николаем II по случаю своей коронации. Но Брешко-Брешковская снова стала «раздувать из искры пламя», перешла на нелегальное положение и вела революционную пропаганду среди крестьян. Один из вождей партии эсеров Виктор Чернов вспоминал: «…Бабушка витает по всей России, как святой дух революции, зовет молодежь к служению народу, крестьян и рабочих – к борьбе за свои трудовые интересы, ветеранов прошлых движений – к возврату на тернистый путь революции. “Стыдись, старик, – говорит она одному из успокоившихся, – ведь эдак ты умрешь со срамом, – не как борец, а на мягкой постели подохнешь, как изнеженный трус, подлой собачьей смертью”».

В Минске Брешко-Брешковская познакомилась с другим пламенным революционером – Герш-Исааком Гершуни. Вместе они основали партию социалистов-революционеров. Именно эта дама стояла у истоков политического террора в России. Брешко-Брешковская хорошо была знакома с Евно Азефом, Борисом Савинковым, Егором Созоновым и Иваном Каляевым.

Правда, к 1904 году она уже была в эмиграции. В поисках финансирования остатков того, что когда-то было всесильной боевой организацией эсеров, она в октябре 1904 года приехала в САСШ. По указанию Джейкоба Шиффа мне предстояло сегодня встретиться с этой «старушкой-веселушкой» и обсудить с ней возможность использования уцелевших от разгрома эсеровских ячеек для продолжения террористической деятельности.

Старушка, несмотря на свой возраст, развила бурную деятельность, и договориться с ней о встрече было довольно трудно. Она разъезжала по городам и весям Соединенных Штатов, собирала огромную аудиторию, на которую рассказывала об ужасах царской каторги и призывала помочь хотя бы центом русским революционерам, которые «лили кровь, гибли на эшафотах и гремели кандалами в ужасной Сибири». Как вспоминал один из лидеров русских либералов князь Петр Долгоруков: «Брешко-Брешковская говорила, что мы, либералы, должны приступить к более решительным действиям», и если «мы сами не способны на террор, то должны, по крайней мере, содействовать террористам»…

Вот с такой бойкой старушкой мне и предстояло иметь дело. Сама она не произвела на меня особого впечатления. Куда ей до Новодворской! Но мне были интересны связи Брешко-Брешковской с лидерами эсеров, еще остававшимися на свободе.

Кстати, она, оказывается, была знакома и с недавно убиенным во дворе Новой Голландии главой эсеров-максималистов Михаилом Соколовым. Но они чем-то сумели не понравиться друг другу, так что о Медведе старушка отозвалась довольно сдержанно, видимо, придерживаясь старой римской пословицы: aut bene, aut nihil.

– Многие ячейки нашей партии, – вещала «бабушка русской революции», – сейчас находятся в «спящем» состоянии. И вам предстоит их «разбудить».

А вот это интересно. Екатерина Константиновна, похоже, весьма плотно общалась с «вольными каменщиками». Во всяком случае, термин «спящие» – это из масонского лексикона. «Спящими ложами» у масонов назывались ложи, которые на время прекратили свою активность, но при этом не сдали «хартию» – разрешение от «Великой ложи» на работу и права на представительство в «Великой ложе».

Ну что ж, мы «разбудим» всех этих «спящих», да так, что им еще долго предстоит страдать от бессонницы. Только Дед это проделает так, что никто не подумает, что информация об эсеровских недобитках была получена от меня. Он в этом деле дока. А либералы и социалисты-революционеры пусть займутся своим любимым делом – поиском «агентов КГБ», пардон, «агентов ГУГБ».

Распрощавшись с Брешко-Брешковской, я отправился домой, где меня с нетерпением ждала моя прекрасная Натали. Надо было как следует обсудить полученную мною информацию и продумать текст донесения в Петербург.

31 (18) декабря 1904 года, вечер.

«Генеральская» квартира в доходном доме на Невском. Гостиная

Обычно кажущиеся пустыми генеральские апартаменты, занимавшие целый этаж большого доходного дома на Невском, в этот знаменательный день были полны бурлящей жизнью. К освещенному розоватым светом газовых фонарей подъезду дома подкатывали обычные, запряженные рысаками кареты и отчаянно трещащие мотором новомодные авто. Старый, переживший сидение на Шипке швейцар Матвей Филиппович с поклоном открывал массивные двери, пропуская в парадную одного важного гостя за другим. При виде некоторых гостей старик качал головой и тихо бормотал под нос молитву. Вот генерал Бережной, герой сражений с японцами в Корее и высадки на Окинаву, пришел, точнее, приехал вместе с супругой – любимой сестрой императора Михаила.

Министр труда господин Ульянов, в прошлом революционер, а ныне неподкупный гроза фабрикантов и заводчиков, обкладывающий их огромными штрафами за нарушение недавно принятого по указу царя нового Трудового законодательства. А если дело пахло чем-то посерьезнее штрафов, например, в случае гибели людей по вине администрации предприятия, по его представлению предпринимателей и фабрикантов передавали в контору, имя которой называли шепотом, после чего бывший миллионщик с бубновым тузом на спине следовал под конвоем в далекую Сибирь. Вместе с министром труда пришел и господин Коба, человек с желтыми тигриными глазами, захвативший власть над Союзом фабрично-заводских рабочих и загнавший бедного отца Георгия Гапона туда, куда Макар телят не гонял.

Правда, у Матвея Филипповича в этом Фабрично-заводском союзе состояли племянники, рассказывающие о господине Кобе много хорошего. И господин министр и господин Коба были с супругами – дамами весьма интеллигентного вида. И если госпожа Ульянова была вобла воблой, то жена господина Кобы была очень даже ничего.

Следом за господами бывшими революционерами приехал на авто глава ГУГБ, тайный советник Тамбовцев, компанию которому составила единственная пока женщина-полковник Нина Викторовна Антонова. За последние года полтора эта организация, чья штаб-квартира находилась в Новой Голландии, возглавляемая двумя столь непохожими друг на друга людьми, полностью извела бомбистов-революционеров внутри России и изрядно проредила поголовье их покровителей за ее пределами. Многих из террористов агенты ГУГБ и бойцы штурмовых отрядов этой организации просто убивали при задержании, избавив суды от бесполезной работы. Ибо приговор для террористов сейчас был один – смертная казнь через повешение. Швейцар одобрял подобное обращение с государственными преступниками, потому что, если человек взял в руки браунинг, кинжал или бомбу для того, чтобы убивать ближнего своего, то пусть он потом не обижается, что и его самого тоже могут убить без суда и следствия. На войне как на войне.

Наконец, самым последним к дому подъехало авто, из которого выбрался человек, портреты которого висели во всех присутственных местах Российской империи. Отщелкнув заднюю дверцу, он осторожно помог выбраться наружу своей находящейся на сносях супруге-японке. Распахнув перед августейшей парой дверь, швейцар вытянулся во фрунт и окаменел, как и положено по уставу, поедая батюшку царя глазами. Он помнил и деда нынешнего императора, и его отца, и старшего брата. По мнению Филиппыча, нынешний государь был ничем не хуже своих августейших предков, а может быть, в чем-то и лучше.

Закрыв за государем-императором и его супругой тяжелую дверь, швейцар размашисто перекрестился, потому что это был последний гость, приехавший сегодня в гости к господину Ларионову.

И не стоило думать, что ГУГБ пустила на самотек такое важное мероприятие, как прибытие к адмиралу Ларионову целой кучи vip-персон, включая Лицо № 1, а также своего руководителя, обожаемого Деда. Нет, окрестности дома на Невском плотно контролировались агентами в штатском как самого ГУГБ, так и Дворцовой полиции, осуществлявшей охрану императора Михаила. Предусматривался даже вариант абсолютно невероятного покушения – если террористы, к примеру, узнавшие о том, что в одном месте соберется столько людей, ненавидимых их хозяевами, попробуют взорвать весь дом с помощью большого количества взрывчатки. Но, слава богу, все обошлось. Очевидно, что на проведение операции такой сложности не были способны ни фрондирующие круги в высшем обществе, которые могли бы сообщить террористам информацию о такой встрече, ни сами эсеровские или анархистские боевики, уцелевшие ячейки которых не были способны организовать столь масштабный теракт.

Впрочем, гостей адмирала Ларионова вопросы безопасности и терроризма в данный момент волновали мало. Не те времена сейчас, когда по улицам шлялись бомбисты из «боевки» Евно Азефа, а в департаменте полиции и ОКЖ сидели предатели, вроде господ Лопухина и Джунковского, использовавших революционеров-террористов для разборок в высших эшелонах Российской империи. Сейчас все по-иному. Кто-то из предателей и террористов находится под следствием, кто-то отбывает свой срок на каторге, а кто-то лежит в сырой земле, не пережив встречи со штурмовыми группами спецназа ГУГБ, вроде того же Медведя.

В гостиной генеральской квартиры сейчас звякали хрустальные бокалы, а кавалеры вполне по-светски ухаживали за дамами. Кухарка Ларионовых Дарья, приготовив праздничный ужин, накрыла на стол и, получив «на праздник» пять рублей, удалилась прочь, удивляясь странностям своего барина – ведь до православного Рождества оставалась еще целая неделя. Но пять рублей есть пять рублей, и если барин сделает подарок еще и на Рождество, то это будут огромные деньги. Впрочем, тонкости душевных переживаний кухарки в веселящейся без посторонних свидетелей компании никого не волновали. Даже лица, по рождению бывшие августейшими особами, признавали, что, когда вокруг только «свои» и нет никакой прислуги, веселье получается значительно более естественным и непринужденным.

К тому же в такой компании можно вести разговоры на темы с любым уровнем допуска. Ведь если мужчины подвыпьют в своей, чисто мужской, компании, то разговор у них чаще всего заходит о бабах. Но если рядом сидят их жены, то говорить они, скорее всего, будут о делах. И вот тогда оправдывается поговорка: «болтун находка для шпиона». Сколько секретов выбалтывалось по пьяному делу в ресторанах подвыпившими старшими офицерами и чиновниками, в то время как обслуживающий столик официант – не просто официант, но еще и сотрудник разведки сопредельной державы. Так что пить водку секретоносителям лучше всего в той компании, в которой все эти секреты все и так знают преотлично.

Правда, оставалась еще хозяйка дома, но за нее ручался муж и глава ГУГБ, люди которого не обнаружили признаков ее работы ни на МИ-6, ни на какую-либо другую британскую спецслужбу. Зато были зафиксированы три попытки дискредитации, причем довольно неуклюжих, со стороны французской Сюрте Женераль, и еще одна, значительно тоньше, со стороны ее бывших соплеменников. Когда Тамбовцев доложил об этом императору Михаилу, тот немного подумал и приказал не предпринимать никаких ответных симметричных действий.

– Понимаете, Александр Васильевич, – сказал император, – если вас облаяла собака, не будете же вы гавкать на нее в ответ? При случае отдаритесь перед мусью и джентльменами чем-нибудь равноценным, но асимметричным.

Немного помолчав, император добавил:

– А в кузину Тори я верю. Она умная женщина, и она по-настоящему любит своего мужа.

Вот так бывшая Виктория Великобританская, а ныне Виктория Ларионова, ничего для этого не сделав, заработала статус полноправной участницы круга Посвященных.

Вот уже выпиты первые рюмки водки (дамам налили гранатовый и вишневый сок), а Коба выдал один из замысловатых грузинских тостов. Потом, под холодные закуски, разговор в компании как раз завертелся вокруг темы – какие разные люди сидят за этим столом, и в то же время есть в них что-то то, что их объединяет и делает коллективом единомышленников.

Выходцы из далекого будущего и аборигены времени нынешнего, члены императорских семей и сын сапожника. Англичанка, японка, грузин и русские люди, хотя в национальности Владимира Ильича было намешано более дюжины разных кровей, да и Романовых можно считать русскими лишь условно. Вот Мария Владимировна родит маленького Романова или Романову – кем будет этот ребенок по национальности? Немцем или японцем? Да нет, конечно же русским, и неважно, какая у него при этом будет форма носа и разрез глаз. То же самое было и у адмирала Ларионова с его Викторией. Не может женщина желать зла той земле, для которой она рожает сыновей и дочерей. Все сидящие за этим столом люди хотели добра русской земле и русскому народу и в то же время не желали зла другим народам.

Потом разлили по второй и право произнести тост предоставили хозяину дома. Тот пожелал всем присутствующим в новом году исполнения всех сокровенных желаний. Судя по тому, как при этом покраснела хозяйка дома, посмотрев на сидящую в придвинутом к столу кресле императрицу, ее сокровенным желанием было как можно скорее забеременеть и родить мужу очаровательного карапуза. Бережной с Ольгой тоже начали как-то странно подмигивать и перешептываться. В мире, где еще не изобретены ни телевидение, ни радио, люди много времени и сил отдают процессу продолжения рода.

Кстати, зашел разговор и о телевидении с радио. Выходцы из будущего принялись объяснять хроноаборигенам – как они встречали Новый год у себя дома.

– Понимаете, Михаил, – с жаром говорила журналистка Ирина, – сидите вы с семьей за столом, а к вам ровно за пять минут до полуночи обращается сам глава государства, подводит итоги, поздравляет вас с праздником и желает всего наилучшего.

– В моем случае, – попробовал отшутиться Михаил, – я бы видел на экране вашего телевизора сам себя и сам себе желал бы счастья.

– А что в этом плохого? – спросила полковник Антонова. – Самое главное, чтобы пожелание было искренним и сделано от всей души. Тогда все желания сбудутся. Ведь не может быть такого, чтобы они не сбылись.

– Так выпьем же за искренность, – рассмеялся Коба, разбулькивая по бокалам домашнее грузинское вино – подарок его земляков из Гори. – Кстати, батоно Мишико, что делать, если некоторые господа в письмах совершенно искренне желают смерти вашему покорному слуге?

– А вы эти письма, – совершенно серьезно ответил император, – отнесите нашему уважаемому Александру Васильевичу. Его люди найдут их авторов и на практике покажут им, как нехорошо желать другому того, чего ты не желаешь себе. Думаю, побывав в каталажке, они поймут всю неправильность своего поведения.

После этих слов императора Владимир Ильич и Надежда Константиновна переглянулись. Видимо, кое-кто из фабрикантов, обиженных новым министром труда, написал несколько писем с проклятиями и угрозами. А может быть, авторами таких писем были их бывшие товарищи по революционной борьбе.

Выпив за старый год, присутствующие дружно застучали вилками и ножами по фарфоровым тарелкам с изображением славных морских побед эскадры Ларионова. Этот подарок хозяину дома преподнес Императорский фарфоровый завод.

Далее разговор зашел об итогах года и планах на будущее. Как-никак и сам праздник к этому располагал, ведь именно в Новый год положено заниматься подобными вещами. Сделано было немало, но предстояло сделать еще больше. Россия только-только начала сворачивать на новый путь, и для того, чтобы этот процесс стал необратимым, всем сидящим за этим столом предстояло немало потрудиться. Уже позже, когда праздник закончился и гости разъехались по домам, Виктория, расчесывая на ночь перед зеркалом волосы, сказала своему адмиралу:

– Мой дорогой, у тебя замечательные друзья и товарищи, а мои кузен с кузиной (император Михаил и великая княгиня Ольгой), как ни странно, так хорошо вписались в их компанию, словно они всегда были ее частью. Сегодня вечером мне было действительно очень интересно и весело. Но мне очень жаль, что все планы, которые строят твои товарищи и мой кузен – русский император, направлены против моей родины Англии. Я, конечно, понимаю, что вы только защищаетесь, но я бы хотела, чтобы не страдали ни интересы Британии, ни интересы России. Но только мне неизвестно – как этого добиться.

– Моя дорогая, – ответил жене адмирал Ларионов, – на самом деле нам не нужно ни пяди земли английской земли и ни одной ее колонии. Все страхи по поводу того, что мы можем покуситься на Индию или еще какую-нибудь «жемчужину Британской империи», есть полный бред. Гораздо большую угрозу для Соединенного Королевства представляет соперничество с Североамериканскими Соединенными Штатами, предпочитающими иметь дело с формально самостоятельными, но на самом деле глубоко зависимыми в экономическом отношении странами. Еще одна опасность – это вырождение британской нации. Ведь ее цвет, наиболее активные, дерзкие и умные, давно уже перебрались в Северную Америку, Южную Африку, Австралию и Новую Зеландию. А еще имеющийся в наличии остаточный потенциал быстро иссякает. Да что там говорить – уже во второй половине XX века из-за близкородственных браков британский высший свет будет похож на сборище душевнобольных из Бедлама. Для того чтобы восполнить недостаток матросов на торговых судах, в Британию в экстренном порядке будут завозить на поселение индусов, арабов и прочих малайцев, но мусульманский контингент будет среди них в подавляющем большинстве. В Англии появятся места, в которых почти не видно будет европейских лиц и не слышно английской речи. А вместо церквей, закрытых из-за отсутствия прихожан, будут строиться мечети.

– Не напоминай мне об этом, дорогой, – с грустью сказала Виктория, – ведь я так и не смогла найти себе жениха по душе ни в Британии, ни в родственных ей странах. Кстати, поскольку наш брак не близкородственный, то я рассчитываю, что от него у нас будет замечательное, активное и очень умное потомство. Это самый главный мой план на наступающий новый год, и я готова немедленно приступить к его реализации. Я надеюсь, что ты обязательно поможешь мне в этом деле, дорогой?

– Разумеется, – рассмеялся адмирал Ларионов, развязывая пояс халата, – мы сбросим с себя оковы одежды и немедленно начнем действовать по твоему гениальному плану. Мы будем делать это столько раз, сколько потребуется для достижения успеха…

2 января 1905 (20 декабря 1904) года.

Стамбул. Дворец Долмабахче.

Владыка Османской империи султан Абдул-Гамид II

Сегодня я встречусь с полномочным представителем британского правительства сэром Эдуардом Греем. В данный момент он не занимает никакой официальной должности в правительстве Великобритании, но десять лет назад он был заместителем министра иностранных дел в кабинете Уильяма Гладстона. Сэр Эдуард ушел со своей должности, но не ушел из тайной политики королевства. Об этом можно судить хотя бы потому, что в 1902 году его ввели в Почтеннейший Тайный Совет короля Эдуарда VII.

А темой нашего разговора с посланцем британской короны было неожиданное усиление России – извечной соперницы Османской и Британской империй. Дело в том, что после разгрома на Востоке Японии взоры русских могли обратиться на Юг, в сторону проливов, на которые давно вожделенно поглядывают их жадные глаза, мечтая завоевать Стамбул и сорвать с Айя-Софии полумесяц.

С горечью я должен признаться самому себе, что в случае вооруженного столкновения с Россией Османская империя не сможет оказать ей никакого сопротивления. И, к сожалению, союзников, вместе с которыми мы могли бы сражаться с русскими, у нас тоже нет. Император Вильгельм II вступил в альянс с молодым русским императором Михаилом. Франция, напуганная этим альянсом, по всей видимости, останется безучастным зрителем того, как русские орды вторгнутся на берега Босфора. Австро-Венгрия без Германии тоже промолчит, а про остальные страны Европы и говорить нечего. А вот Англия… Тут все сложнее. После разгрома британского флота у Формозы империя, над которой никогда не заходит солнце, стала гораздо осторожнее и теперь вела себя не столь воинственно. Конечно, британцы не перестали ненавидеть русских, но на прямой конфликт с ними они не пойдут. Так что моей бедной Турции предстоит в одиночку сражаться против русского флота и тех страшных боевых машин, которые раздавили японскую армию, бывшую, если верить докладу моего военного агента в Токио, значительно сильнее, чем армия Османской империи.

Вот потому-то я с нетерпением жду сэра Эдуарда Грея, который, скажем честно, является нашей последней надеждой. Конечно, британцы могут затребовать от нас непомерную плату за помощь, но, как говорят турки, «утопающий хватается за змею».

Встреча с британцем состоялась в моем личном кабинете. Раньше мне не доводилось общаться с сэром Эдуардом. Внешне он выглядел как типичный англичанин, сухощавый, гладко выбритый и невозмутимый. Он вежливо поклонился мне и, дождавшись моего приглашения, присел на краешек стула.

Мы разговаривали по-французски, благо я неплохо знаю язык франков, а тема нашего разговора была столь деликатной, что присутствие посторонних было нежелательным.

– Ваше величество, – обратился ко мне сэр Эдуард, – в Британии многие прекрасно понимают, что Османская империя находится сейчас в очень тяжелом положении. Над ней нависла смертельная опасность, и помочь ей в противостоянии с безжалостными северными варварами некому. Если только…

Тут англичанин замолчал и пристально посмотрел на меня. Да, умеют эти британцы даже в молчании быть чрезвычайно красноречивыми. Я понял, что он ждал – что я скажу по этому поводу.

– Сэр, мы прекрасно понимаем друг друга. Хочу только добавить к тому, что вы сказали, что опасность нависла не только над Османской империей. В не меньшей опасности находится и Британская империя, что недавно подтверждено несчастным для вашего флота столкновением с русскими и германскими кораблями у берегов Формозы…

Услышав об унизительном для британского флага разгроме, сэр Эдуард на мгновение потерял свою сдержанность. Его щека дернулась, и он тяжело вздохнул. Но через несколько секунд передо мной снова сидел британец, спокойный и невозмутимый.

– Да, ваше величество, – произнес он, – нашим странам грозит страшная опасность. Но Британия сделала выводы из того, что произошло, и теперь прилагает все силы для строительства нового флота, который сможет на равных сражаться с русским флотом…

– И с эскадрой адмирала Ларионова? – спросил я.

Похоже, что мне второй раз в течение пяти минут удалось вывести из себя сэра Эдуарда Грея. Он снова дернул щекой, хотел что-то сказать, но промолчал.

– Я понимаю вас, сэр Эдуард, – сказал я, – но и вы должны понять нас. Турция не может позволить себе тратить огромные деньги для строительства нового флота. Наши корабли устарели, моряки не имеют боевого опыта – даже в победоносной для нас войне с Грецией флот Турции был слабее вражеского и так и не высунул нос из Мраморного моря. Правда, мы можем усилить береговые батареи у входа в Босфор и выставить там оборонительные минные заграждения. Но для этого нам потребуются деньги…

Тут уже я сделал паузу и вопросительно посмотрел на британца.

Видимо, сэр Эдуард ожидал подобного вопроса.

– Ваше величество, мне известно, что Османская империя не располагает суммой, которая необходима для реформирования ее армии и флота. Но Британия могла бы помочь вашему величеству путем предоставления вооружения. Мы готовы продать Османской империи несколько десятков военных кораблей всех классов, от броненосцев до миноносцев. Как я уже говорил, предстоит перевооружение британского флота новыми кораблями, и часть уже послуживших нам боевых единиц, которые находятся в хорошем состоянии, мы могли бы уступить вам за вполне умеренную цену. Мы также готовы обучить турецких моряков, которые будут нести службу на этих кораблях. Офицеры Его величества оборудуют у входа в Босфор новые батареи с мощными дальнобойными орудиями, вышки наблюдения и командные пункты. Эти батареи заставят русский флот держаться на почтительном расстоянии от Проливов. Для перевооружения Османской армии сэр Бэзил Захарофф, глава оружейного концерна «Виккерс», готов поставить по льготным ценам пулеметы Максима, прекрасно показавшие себя во время Суданской кампании и войне с бурами. Думаю, что вам будет полезно перевооружить вашу пехоту превосходными английскими винтовками «Ли-Энфилд Мк I»…

– Это все замечательно, сэр Эдуард, – ответил я, – но где мы найдем деньги на все это? Даже учитывая, что Британия продаст нам боевые корабли и вооружение по льготным ценам, все равно сумма будет для нас чрезмерная. Вы хотите предложить нам заем?

– Можно и заем, но возможен и другой вариант, – лицо британца оставалось невозмутимым, словно он говорил не с владыкой огромной державы, а со своим грумом. – Османская империя могла бы сдать нам в аренду некоторые порты и острова, принадлежащие вашему величеству. Например, в Леванте, на побережье Красного моря, в Месопотамии. Договор об аренде позволил бы снизить сумму расходов Турции на закупку вооружения до вполне приемлемых для нее сумм. Впрочем, ваше величество, текст договора и прочие скучные вещи могут согласовать лица, которым будет поручено вести секретные переговоры. Ведь вы понимаете, что все должно оставаться в тайне, дабы наши противники не знали о подготовке договора и его подписании.

– Но ведь в нем нет ничего такого, что могло бы считаться противозаконным, – сказал я. – Одно государство продает другому оружие – такие сделки совершаются в мире ежегодно. А сдача части территории в аренду – так это дело вообще касается лишь арендатора и арендодателя.

– Согласен с вами, – кивнул сэр Эдуард, вставая со стула, – но все же я еще раз попрошу ваше величество сохранить пока содержание нашего разговора в тайне от ваших министров. Будем считать, что мы достигли консенсуса, и по прибытии в Стамбул нашей делегации переговорщиков начнется трудная и кропотливая работа над текстом соглашения. Я надеюсь, что в нем будут учтены интересы всех сторон.

– Иншалла, – ответил я. – Пусть будет так. Я жду приезда делегации моего брата, короля Эдуарда VII.

7 января 1905 года (25 декабря 1904 года).

Санкт-Петербург. Зимний дворец.

Генерал-майор гвардии Вячеслав Николаевич Бережной

На этих рождественских посиделках в Зимнем дворце присутствовали те же персоны, которые присутствовали и на праздновании Нового года. Еще когда я женился на Ольге, мы с ней сразу же решили, что раз уж супруга покойного императора, экс-императрица Александра Федоровна, находится не в себе и не в состоянии обеспечить девочкам надлежащее воспитание, то моя супруга, которая просто без ума от племянниц, должна лично заняться их воспитанием. На данный момент, как говорят врачи, нет никаких надежд, что Александра Федоровна когда-нибудь поправится. С момента убийства Николая прошло уже десять месяцев, а все бродит по Зимнему дворцу, как сомнамбула, в поисках мужа, или часами ждет его в кабинете, «куда он должен непременно вернуться». Стопроцентное бегство от реальности. Ольга долго убеждала меня, а потом и Михаила, что именно она, то есть мы должны взять опеку над девочками.

Поручать это дело Масако-Марии, которая сама еще большой ребенок, или Ольгиной сестрице Ксении, эгоистке и легкомысленной особе, у которой с мужем, великим князем Александром Михайловичем (он же Сандро, и он же ВКАМ) вот-вот начнется период семейных неурядиц? Негоже девочкам наблюдать за тем, как их тетка-опекунша будто перчатки меняет любовников, а ее супруг – любовниц. К тому же Сандро очень похож на покойного Николая, а это вызвало бы у девочек дополнительную психологическую травму.

В конце концов все согласились – и вот так, в одночасье, я нежданно и негаданно превратился в исполняющего отцовские обязанности в отношении четырех дочерей покойного императора Николая. Старшие девочки были уже большими и все понимали – Ольге было девять лет, а ее сестре Татьяне – семь. Даже пятилетняя Мария была достаточно взрослой для того, чтобы понять, что ее отца убили злые бомбисты, а мама так сильно печалится, что находится немного не в себе. И лишь трехлетняя Анастасия, «маленький бесенок», как ее называли в семье покойного императора, по-прежнему была озорна и весела.

Конечно, смерть отца и безумие матери стали для детей экс-императора тяжелым шоком, и вывести их из депрессии являлось непростой задачей. В первую очередь требовалось разорвать привычный круг общения, состоявший из нянек, горничных, английских бонн и французских гувернанток. Кроме того, домашнее обучение (а Ольга с Татьяной находились в младшем школьном возрасте) имеет как плюсы, так и минусы.

Плюсы заключаются в том, что при таком методе обучения учитель способен посвятить ученику все свое внимание. А минус (и очень жирный) заключается в отсутствии состязательности в учебном процессе. Августейший ученик (или ученица) не понимают, насколько хороши они в учебе, и, в случае если нехороши, не испытывают желания исправить это упущение, дабы соответствовать своему статусу. Вот и вырастают взрослыми неучами, уверенными в том, что они лучшие, а на самом деле обыкновенные посредственности.

Только вот ведь незадача – все действительно успешные российские монархи изначально не были готовы царствовать и попали на трон чисто случайно. Петр Великий, Елизавета Петровна, Екатерина Великая, Николай Павлович и Александр III, которого в детстве романовское семейство звало просто Сашкой и считало неотесанной деревенщиной. В этом смысле Ольга – это сто процентов его дочь.

Разумеется, трон в будущем юным Николаевнам не светил ни в коем случае, но правильное воспитание и образование девочкам дать было надо. Я не имею в виду то, что их надо было воспитать крестьянками, прачками и ткачихами, совсем нет. Просто в итоге, став взрослыми, в соответствии с их личными склонностями, они должны были получить полезные и значимые для общества профессии врача, учителя, инженера и так далее.

Первым шагом к этой цели была организованная нами с Ольгой в Ораниенбаумском корпусном гарнизоне полная средняя школа для детей как господ офицеров (у кого они есть), так и семейных сверхсрочнослужащих, и даже гражданского персонала. Из Петербурга для этой цели пригласили учителей – не светил, но молодых, и при этом выше среднего уровня. Программа была реального училища, но с небольшими дополнениями.

Пока в этой школе было всего два класса: класс Ольги и класс Татьяны, но позже планировалось добавить классы Марии и Анастасии. Дочери покойного императора в «своих» классах были старостами, то есть не только обладали над этим коллективом небольшой и четко очерченной властью, но и несли за коллективные действия этого самого коллектива такую же четко очерченную ответственность. И да, самое главное. Директором этой школы я предложил сделать Ольгу. Мою супругу все равно требовалось чем-то занять, и школьное директорство прекрасно подошло к ее чадолюбивому темпераменту.

Занятия в школе начались, как и положено, первого сентября. А уже позже, с приближением Нового года и Рождества, я вспомнил о советско-российской традиции кремлевских детских елок и рассказал о ней Ольге. Та, загоревшись идеей, поделилась ею со своим братом, и тому эта мысль тоже понравилась. В будущем на такие императорские рождественские елки будут собирать лучших учеников со всей страны. А пока это мероприятие исключительно для детей военнослужащих нашего корпуса – как школьного, так и дошкольного возраста.

Своих детей ни у кого из Посвященных пока не было, но почти все пары (за исключением Ульяновых) над этим усердно работали. Так, по словам Ольги и наших врачей с эскадры, Мария-Масако в ближайшее время должна была порадовать страну наследником-цесаревичем, а принцесса Тори, оставаясь вечером наедине со своим адмиралом, тоже наверняка не читает «Отче наш»; супруга Кобы, Ирина, уже ходит с чуть заметным животиком, а незадолго до рождественского мероприятия моя Ольга, поглаживая себя ладонью по животу, сообщила, что и она непраздна, и даст Бог, месяцев через восемь и на нашей улице будет праздник.

И вот мы все – и дети, и взрослые – собрались на рождественский праздник. Можно сказать, что мы действуем в соответствии со старой русской традицией, предписывающей начинать праздновать Рождество по европейскому григорианскому календарю (что в тихом семейном кругу и сделали Ларионовы) и продолжать это дело через Новый год, православное Рождество по юлианскому календарю и, наконец, такой немного шизофренический, чисто русский праздник, как Старый Новый год. Веселого нам всем, в первую очередь детям, Рождества и безоблачного ясного неба впереди.

Тогда же и там же.

Некогда принцесса Виктория Великобританская, а ныне Виктория Эдуардовна Ларионова,

вице-адмиральша и человек, посвященный в особо важную тайну

Мы с мужем вошли в большой и светлый, празднично украшенный зал Зимнего дворца. Отражая свет люстр, сиял до блеска натертый паркет, пахло мастикой, апельсинами, хвоей, слышалась тихая музыка – это музыканты, играя не в полную силу, создавали настроение радостного предвкушения. Атмосфера беззаботности, веселья и дружелюбия моментально окутывала каждого попавшего сюда. Я словно снова стала ребенком – настолько остро мною завладело волнующее чувство, похожее на ожидание чуда. Вообще, жизнь в России словно освободила во мне некую часть моей натуры, которая и позволяла мне сейчас искренне проявлять свои эмоции, не озираясь на мнение окружающих. Да, кажется, я и сама становлюсь русской, но это меня нисколько не тревожит…

Посередине зала стояла, поблескивая игрушками, огромная елка. По потолку вились гирлянды, свисали блестящие шары, звезды, снежинки. Все это выглядело просто восхитительно, и, конечно же, все – и дети, и взрослые – были в полном восторге. Надо отметить, что праздник должен был проходить в стиле костюмированного бала. Поскольку устраивался он в основном для детей, то вокруг меня сейчас радостно прыгали зайчики и белочки, смеялись арлекины и рыцари, величественно проплывали, волоча по полу шлейфы длинных юбок, принцессы и феи. Глядя на детей, я умилялась и представляла, как когда-нибудь поведу на елку и своих малышей, воображала, какие костюмы им сошью…

Я знала, что Ольга и Ирина готовят что-то интересное. И вот теперь мне не терпелось узнать, что же такое придумали эти две выдумщицы. Когда же все приглашенные были в сборе, началось представление. Мы, взрослые, встали по краям огромного зала, дети же, взявшись за руки, стали водить хоровод вокруг елки. Заиграла громкая музыка – и представление началось.

Это был целый спектакль, и я смотрела его с неподдельным интересом, изумляясь режиссерским талантам своей кузины. Все действие происходило у елки – при этом дети чувствовали себя его участниками. В сказке, сценарий которой наверняка писала Ольга, фигурировали различные персонажи, а костюмы артистов были великолепны. Да каких там артистов – большинство ролей исполняли сами дети, только постарше. Были там и девочка Настенька, и Серый Волк, и Добрая Фея, и Баба-Яга, и, разумеется, внучка короля Мороза, снежная девушка по имени Снегурочка (я с трудом узнала в белокурой красавице свою милую сестрицу). Но всех сразил наповал Кощей Бессмертный – муж шепотом поведал мне, что это такой отрицательный персонаж русских народных сказок, вроде живого скелета, колдун, который похищает юных дев. В постановке Ольги он был скорее комичен, чем страшен – по крайней мере, для нас, взрослых. Для этой роли выбрали очень худого и высокого мальчика. Его лицо было покрыто белой пудрой, и только вокруг глаз лежали темные тени. На его бритой голове красовалась зубчатая корона, надетая набекрень, из-под которой торчали большие оттопыренные уши. За его спиной развевался черный плащ, а сам он был одет во все черное и блестящее. На нем были короткие пышные панталоны, открывающие тощие ноги в чулках. Причем чулках совершенно необычного вида – сетчатых, на манер рыболовной сети. Мой адмирал не мог удержаться от смеха, глядя на этого Кощея. А тот, напуская на себя зловещий вид, бегал на худых длинных ногах вокруг елки, нелепо размахивая худыми руками – но похоже, никто его не боялся…

В конце спектакля дети стали дружно звать короля Мороза, и тот, явившись, зажег елку – все злодеи стали добрыми, а герои спектакля начали водить с детьми хоровод. Они учили малышей каким-то новым танцам – видимо, привезенным оттуда, из будущего. Ну и взрослых тоже принялись зазывать в общий хоровод. Было очень весело – от энергичных танцев нам даже стало жарковато.

А потом, после того как Король Мороз, он же Санта-Клаус, раздал всем подарки (ему помогали Кощей и Снегурочка), немного подуставшие от впечатлений дети стали расходиться, совершенно счастливые и довольные. А в зале начался бал для взрослых…

9 января 1905 года (27 декабря 1904 года).

Берлин. Вильгельмштрассе, 76. Министерство иностранных дел Германской империи.

Государственный секретарь (министр иностранных дел) Освальд фон Рихтгофен

Да, не завидую я австрийскому послу Алоизу фон Эренталю. Месяца не прошло, как его перевели из Петербурга в Берлин, чтобы здесь, в тишине и спокойствии, используя свои личные связи среди германских банкиров и промышленников, начать постепенно налаживать наши, довольно скверные в настоящее время взаимоотношения. И вот – на тебе! Сегодня его ждет неприятный сюрприз.

Дело в том, что русские откуда-то пронюхали о тайном совещании во дворце императора Франца-Иосифа с эмиссарами Англии и Турции. Тема – противодействие экспансии России. Но шел там разговор и о нашей империи. Коль мы являемся членами Континентального Альянса, а многое, что было задумано в Шенбрунне, касалось и его, то, значит, неприятности ждут и Германию. А этого никак нельзя допустить. Самое же пикантное во всем этом было еще и то, что Германская империя связана союзными договорами с Австро-Венгрией. Значит, вся эта возня за нашей спиной – это вероломство, которое следует строго наказать. Чем я сегодня и займусь.

Барону Алоизу фон Эренталю было уже под пятьдесят, и он почти тридцать лет посвятил дипломатии. Но я помнил – где и при каких обстоятельствах его дед добыл свое дворянство. «Эренталь» – «долина злаков». Свою фамилию предки барона получили в память о тех счастливых временах, когда они делали гешефт на торговле зерном. И сквозь чопорную маску карьерного дипломата на лице барона явственно проглядывали черты его предков – менял и торговцев, носивших кипы и длиннополые лапсердаки.

Вежливо поздоровавшись со мной, он машинально подкрутил свои щегольские усы и поправил стоячий накрахмаленный воротничок. Похоже, что барон немного волновался и старался скрыть свои чувства.

– Господин барон, – мне вдруг вспомнилась фраза из одной русской комедии, – я пригласил вас, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие – мы уличили вашу державу – между прочим, нашу союзницу – во лжи и двуличии.

Лицо фон Эренталя после моих слов пошло пятнами. Он попытался было, высоко вскинув подбородок, возразить мне, но я жестом остановил его, после чего продолжил выволочку:

– Господин барон, у меня есть неопровержимые факты, которые доказывают, что ваш император недавно встречался в Шёнбруннском дворце с тайными эмиссарами Британии и Османской империи. В ходе приватной беседы речь зашла о совместном противодействии правительств этих стран Континентальному Альянсу, в который, как вам известно, входит и Германская империя.

– Это чудовищная ложь! – пылко воскликнул барон Эренталь. – Вас кто-то ввел в заблуждение. Моя страна всегда верна подписанным ею договорам. Похоже, что это происки наших врагов, которые пытаются вбить клин между нашими державами. Я даже догадываюсь – кто именно распространяет эту гнусную клевету!

Я посмотрел в глаза австрийскому послу. В них светилась честность и благородство. Примерно такие глаза бывают у мошенников, которые пытаются всучить доверчивым людям подпорченный товар. По-моему, барон переигрывал.

Ни слова не говоря более, я достал из ящика моего письменного стола прибор, который передал мне личный посланник русского министра иностранных дел господина Дурново. Как меня учили, я нажал на одну из кнопок, и из этого прибора зазвучал чуть хрипловатый и немного дребезжащий старческий голос императора Франца-Иосифа: «Моя армия и флот готовы присоединиться к союзу, направленному против Континентального Альянса. Но это при том, что нас поддержит вся мощь Британской империи. Можем ли мы, сэр Грей, рассчитывать на вашу поддержку?..»

– Ну, что вы теперь мне скажете, господин барон? – спросил я у ошеломленного фон Эренталя. – Вы же не станете отрицать, что голос, который произносит эти слова, принадлежит вашему императору?

К чести сказать, но австрийский посол довольно быстро пришел в себя и даже начал обвинять меня (!) в некорректном поведении.

– Господин министр! – возмущался он. – Вам должно быть стыдно подслушивать и записывать приватные разговоры коронованной особы. Так поступают только те, кто окончательно потерял честь и совесть!

Ого! Получается, вести интриги за спиной своего союзника – это вполне нормально, а говорить об этом вслух – низко и преступно! У предков господина барона в разговорном языке есть такое слово – «хуцпа». Переводится оно как «дерзость» и обозначает нахальство и наглое лицемерие. Барон фон Эренталь, вместо того чтобы попытаться найти хоть какое-то оправдание двуличному поведению своего монарха, принялся обвинять меня и мое правительство в бесчестности.

– Господин барон, – я попытался прервать поток возмущенных слов собеседника, – давайте вернемся к тому, с чего мы начали. А именно – к факту ведения за спиной своего союзника переговоров, направленных против этого союзника. Не кажется ли вам, что после подобных контактов союзы, заключенные между Германской империей и Австро-Венгрией, теряют свою силу? Ведь само понятие союза изначально подразумевает полное доверие между его участниками. Во всяком случае, мой император считает, что после всего случившегося Германия может считать себя свободной от всех обязательств, которые она имела в отношении Австро-Венгерской империи.

Барон фон Эренталь после моих последних слов побледнел. Он прекрасно знал, что безопасность его страны зиждется на союзе с Германией. В одиночку Вену разгромят ее славянские соседи даже без помощи России. За свое изрядно затянувшееся правление император Франц-Иосиф ухитрился испортить отношения со всеми государствами, граничившими с его державой. Расторжение союзного договора с Германией – это смертный приговор Австро-Венгрии.

– Ваше превосходительство, – пробормотал он, – я полагаю, что мы, немцы, должны держаться вместе, чтобы нас не разгромили поодиночке наши противники. Мы же были всегда так дружны…

Я усмехнулся. Мне вдруг вспомнился 1866 год, поля Богемии, и австрийские солдаты, драпающие от прусских полков, ведомых гениальным Мольтке-старшим. Я был тогда рядовым прусским гренадером и сражался против лживых и трусливых австрийцев, один из которых сейчас стоит напротив меня.

– Господин барон, – сказал я, – я полагаю, что ваше правительство даст исчерпывающие разъяснения по поводу состоявшихся в Шёнбрунне контактов, направленных против Континентального Альянса. Даже в суде обвиняемый имеет право на последнее слово. Мы ждем ваших разъяснений. На этом наш разговор, барон, закончен. Я вас больше не задерживаю.

Через силу сделав мне легкий поклон, фон Эренталь покинул мой кабинет. Я же снова нажал на кнопку прибора и еще раз до конца прослушал всю беседу между императором Францем-Иосифом, британцем Эдуардом Греем и турком Мехмедом Саид-пашой. У меня сложилось впечатление, что ни один из участников этой беседы не желал открытого столкновения с Россией. Еще свеж был печальный пример Японии, которая рискнула вступить в схватку с русским медведем и в мгновение ока оказалась повержена им.

Нет, британцы, а также примкнувшие к ним турки и австрийцы будут тайно вредить Континентальному Альянсу, и этот момент следует всегда иметь в виду. Я сделал пометку в своей рабочей тетради – необходимо переговорить на эту тему с императором Вильгельмом и, если понадобится, связаться с русским «великим инквизитором» – главой грозного ГУГБ господином Тамбовцевым. Ведь именно его человек сумел записать разговор в Шёнбруннском дворце. Как он это сумел – для меня загадка. Впрочем, не только для меня.

13 января 1905 года (31 декабря 1904 года), утро.

Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека.

Константин Эдуардович Циолковский, ученый-самоучка, изобретатель,

школьный учитель и основоположник теоретической космонавтики

Даже попав в святая святых российской власти, в Готическую библиотеку Зимнего дворца, Константин Эдуардович никак не мог успокоиться и прийти в себя. Почти всю свою жизнь он провел как непризнанный гений, на изобретения и научные идеи которого российский и мировой научный мир не обращал внимания. Все свои модели, приборы и инструменты основоположник теоретической космонавтики приобретал и заказывал за свои деньги. За счет собственных средств издавались и его научные работы. Поэтому приглашение на аудиенцию к императору стало для Циолковского настоящим шоком. На него, учителя арифметики, геометрии и физики в Калужском уездном и епархиальном женском училищах, обратил внимание сам государь-император.

Прочитав первую часть его этапной работы «Исследование мировых пространств реактивными приборами», император Михаил с крайне вежливым молодым человеком прислал калужскому гению хвалебное и ободряющее письмо, чек на десять тысяч рублей, билеты до Санкт-Петербурга и обратно, а также приглашение на аудиенцию в Зимний дворец. В письме императора было написано, что Константин Циолковский делает очень важное для империи дело, имеющее огромное оборонное и экономическое значение, и очень плохо, что делает он его за счет своего, не такого уж большого жалованья учителя. Там же было сказано, что прилагаемые к письму десять тысяч рублей – это не пособие, выделенное на научные работы, а всего лишь компенсация ранее понесенных господином Циолковским затрат. Непосредственно на науку деньги будут даны в куда большем объеме, но после того, как император лично переговорит с гениальным изобретателем.

Шок и трепет прошел по Калуге, когда стало известно об императорском письме. Нет, как бы там ни повернулось, но прежней жизни здесь у господина Циолковского больше не будет. Одни знакомые и соседи преисполнились к восходящей звезде российской науки почтения, другие же, ровно на тех же основаниях, затаили на него зависть и злобу. Да как он смел, такой-сякой, достигнуть успеха своим трудом и талантом, когда им ничего подобное не светит. Ату его, ату. Впрочем, мнения ни тех, ни других не имели никакого значения, потому что незадолго до конца 1904 года (по юлианскому календарю) Константин Циолковский отправился в Москву, где вечером тридцатого числа на Николаевском вокзале сел в поезд, следовавший в Петербург.

Одна ночь, и вот он и его сопровождающий сошли с поезда на Николаевском вокзале столицы. Константин Эдуардович нервно сжимает саквояж и оглядывается по сторонам. Если двенадцать лет назад после маленького Боровска ему показалась огромной губернская Калуга, то что уже говорить о Санкт-Петербурге, не идущем ни в какое сравнение с сонной купеческой Москвой. У здания вокзала их ждет карета на полозьях, которая с ветерком довезла Константина Эдуардовича до Зимнего дворца. Там сопровождающий откланялся, передав господина Циолковского в руки императорского адъютанта. И вот, через десять минут он стоит у самого главного кабинета России, в котором его ждет Хозяин земли Русской. Хозяин не в смысле владельца, а в смысле того, кто должен навести порядок, благоустроить и украсить родную землю, чего не смог сделать его старший брат, который, называя себя Хозяином, как раз декларировал право своей собственности, а не меру ответственности.

И хоть портреты нового императора вот уже больше полугода висели во всех присутственных местах, живой император Михаил Александрович отличался от своих официальных изображений. С первого взгляда он показался Циолковскому похожим на большого поджарого хищного зверя, который изучает свою жертву парой выпуклых, чуть белесых глаз. Потом это наваждение прошло, но у Циолковского осталось впечатление, что на сидящем перед ним человеке лежит какая-то мистическая печать силы, придающая ему иногда сверхъестественные ум и проницательность.

«Совсем молодой человек, – подумал изобретатель, – всего двадцать шесть лет. И откуда в нем такая прозорливость, которая позволяет ему видеть то, что недоступно зрению остальных?»

– Добрый день, ваше императорское величество, – поклонился он императору, – вы пригласили меня, и я приехал.

Сказав это, Циолковский достал из нагрудного кармана слуховую трубку, ибо после перенесенной в детстве скарлатины был несколько глуховат, и приготовился выслушать ответ императора Михаила. Тот, конечно же, был осведомлен о проблемах, которые Циолковский испытывает со слухом, и отнесся к его жесту вполне доброжелательно.

– Добрый день, Константин Эдуардович, присаживайтесь, – кивнул он гостю, указывая при этом на кресло, стоящее напротив его стола, – надеюсь, что ваше путешествие было легким и приятным?

– Грех жаловаться, ваше императорское величество, – кивнул Циолковский, примостившись на краешке кресла, – добрался я до Петербурга вполне благополучно. Вы написали, что вас заинтересовала моя теория исследования межпланетных пространств реактивными приборами?

– Да, – стараясь говорить погромче, подтвердил император, – но не только она. Также нас интересуют ваши работы в области аэродинамики и прочих смежных наук. Должен сказать, например, что вы совсем не одиноки в области дирижаблестроения. Граф Цеппелин, которому мы поручили построить четыре больших дирижабля для исследования Сибири, тоже использует для своих аппаратов жесткую схему. Только он считает, что пока преждевременно использовать металлическую оболочку. Ведь для этого нужны материалы и сплавы с совершенно новыми свойствами, которые бы сочетали в себе малый вес и прочность, как у лучших марок стали.

– Нет, ваше императорское величество, – возразил Циолковский, – несмотря на свой несколько больший вес, металлическая оболочка управляемого аэростата (этим термином Циолковский пользовался вместо слова дирижабль) будет значительно прочнее матерчатой, что обеспечит ему большую безопасность.

– Возможно, что это так, – согласился император, – но установить истину способна только практика, которой пока нет, ибо никто еще не построил дирижаблей с оболочкой из гофрированного металла. Но я, собственно, позвал вас не за этим, точнее, не только за этим. В настоящий момент в Санкт-Петербурге организуется Центральный аэрокосмический институт, в котором вам предлагается должность заведующего кафедрой теоретической космонавтики. Главным научным руководителем этого института уже согласился стать ваш хороший знакомый, профессор Московского университета Николай Егорович Жуковский.

Сразу скажу, что мы хорошо понимаем, что космонавтика и аэронавтика – это очень важные области человеческого знания. Более того, исходя из имеющихся у нас сведений, недавно наступивший для нас XX век станет веком полетов, в том числе и в космическом пространстве. А значит, что все то, о чем вы писали в своих теоретических работах, должно быть как можно быстрее воплощено в жизнь.

К примеру, уже сейчас необходимо исследовать поведение летящих со сверхзвуковой скоростью артиллерийских снарядов крупного калибра. Но для Главного артиллерийского управления эта работа несколько необычная, поэтому за помощью они будут обращаться в ваш институт, для чего в нем будет построена аэродинамическая труба, в которой можно исследовать поведение снарядов, летящих с огромной скоростью. Воздух – это плотная среда, и изменив форму снаряда на оптимальную, можно добиться почти двойного увеличения дальности, не меняя ни массу, ни начальную скорость. И таких вопросов будет еще множество, в том числе касающихся и реактивного движения. Почти восемьдесят лет назад генерал Засядько на одной интуиции создал свои знаменитые боевые ракеты на черном порохе, которые с того времени ни разу не совершенствовались. И эта работа тоже должна быть выполнена вашим институтом совместно с Главным артиллерийским управлением. Помимо создания больших ракет на жидком топливе, требующихся для исследования космического пространства, надобно кропотливо совершенствовать и малые твердотопливные ракеты, потому что только так можно получить многие необходимые для большой работы научные и технические знания.

– Но, ваше императорское величество, – взмолился Циолковский, – но почему все перечисленные вами работы имеют исключительно военное направление? Неужели нельзя сделать так, чтобы все новые знания служили людям на мирном поприще, а не превращались бы во все более и более совершенные орудия смертоубийства?

– К сожалению, господин Циолковский, – покачал головой император, – нам известно и то, что наступивший XX век будет не только веком полетов, но и веком кровопролитных войн, которые человечество позже назовет мировыми. И победит в этих войнах та страна, которая загодя сумеет оснастить свою армию самым мощным оружием. Должен сказать, что зачастую вопрос в этих войнах может стоять о существовании русских как народа. Впрочем, если вы примете мое предложение, такие вопросы не будут волновать вас никоим образом, ибо вашим делом будут только теоретические вопросы, а их практическим воплощением займутся совсем другие люди, молодые гении, пока еще мало кому известные. Если вы согласны заняться научной работой в новом институте, то мои секретари немедленно приступят к оформлению всех необходимых для этого бумаг. Если же нет, то вы уедете обратно в Калугу, где продолжите заниматься этими вопросами на любительском уровне, и никто и никогда ни в чем вас не упрекнет. И десять тысяч рублей тоже останутся при вас.

Циолковский встал и поклонился императору.

– Ваше императорское величество, – сказал он, – я согласен на ваше предложение и благодарен вам за то, что вы мне его сделали.

15 (2) января 1905 года, утро.

Франция, Пикардия, департамент Сомма, Амьен.

Писатель-фантаст Жюль Верн

Как всегда, в пять утра, сев за письменный стол, я задумался о том, куда катится мир. Вся эта история началась полгода назад, когда через Ла-Манш прокатился паровой каток русской эскадры адмирала Ларионова. В тот день фантастика стала реальностью, невероятное – очевидным, а литературные герои шагнули в жизнь со страниц моих книг. Сам я этого не видел, потому что из-за прогрессирующего диабета почти ослеп и лежал в постели. Но все равно мне был слышен ужасный шум, словно за моим окном бушевал рукотворный ураган, а также дикий вой, будто миллион диких котов разом драли глотки, готовые вцепиться друг в друга. Свидетелем и очевидцем всего происходившего был мой сын Мишель, который крикнул, что это на лужайку возле нашего дома садится светло-серый, огромный, как сарай, винтокрылый аппарат с красными пятиконечными звездами на боковых килях и бело-синим Андреевским флагом на середине борта.

Такой удивительный аппарат мог прилететь только с одного из кораблей знаменитой эскадры адмирала Ларионова, которая, как я уже говорил, в те дни как раз проходила Ла-Маншем и неподалеку от нас. Этот Ларионов казался мне одним из героев моих книг – какой-то странной смесью благородного капитана Немо и свирепого, обиженного на весь мир Робура-завоевателя. В его руках была сосредоточена огромная мощь, и он пользовался ей не моргнув и глазом, чтобы сокрушать одни империи и поднимать к вершинам могущества другие. Это были дни ужаса и отчаяния, газеты писали, что теперь, когда эти зловредные русские и боши собрали все свои силы в один кулак, они обязательно нападут на Францию и Великобританию, после чего наверняка наступит Апокалипсис. Короче, было много кликушества и мало конкретики.

Эскадра прошла мимо, никто ни на кого не напал, конец света не случился, а пожелтевшие газеты, которые тарахтели об этом, благополучно отправили в мусорную корзину.

Но я забегаю вперед. В те дни приземление в городе подобного аппарата переполошило весь Амьен. Сбежавшиеся на шум ажаны мялись поодаль, боясь приблизиться, потому что человек в пятнистом мундире и обтянутом такой же тканью шлеме, сидевший в раскрытой двери аппарата, держал на коленях компактный и ладный пулемет со свисающей сбоку патронной лентой. Другой человек, одетый в черный мундир, придерживая одной рукой фуражку, взбежал на крыльцо нашего дома и передал служанке большую картонную коробку, перевязанную бечевкой. Потом он так же быстро вернулся к своему аппарату, который тут же поднялся в воздух. Под бечевку была вложена белая картонка, на которой почему-то по-немецки четким типографским шрифтом было написано: «Великому писателю от давнего почитателя», строчкой ниже «Все, что могу лично», и подпись: «адмирал Ларионов».

Внутри коробки, переложенное мягким губчатым материалом, находилось все необходимое для лечения моей болезни. Мой сын сказал, что, открывая эту коробку, он чувствовал себя инженером Сайрусом Смитом, обнаружившим сундуки, подкинутые капитаном Немо. Там была подробная инструкция, опять же написанная на немецком языке, и маленький прибор фантастического вида для измерения уровня сахара в крови. Кроме того, в коробке находилось устройство для введения под кожу лекарства, именуемого инсулином, а также триста заправленных этим лекарством сменных емкостей, каждой из которых при экономном расходе должно было хватить на неделю жизни. Экономный расход означал, что я должен соблюдать положенную в таких случаях диету и избегать употребления продуктов, провоцирующих развитие болезни.

Мой лечащий врач, срочно вызванный на дом, ознакомившись с инструкцией и осмотрев содержимое коробки, ужасно разволновался и поначалу наотрез отказывался делать все, что там написано. Но мой сын и я уговорили его попробовать – в конце концов, надежды у меня и так не осталось, и будь даже в этих емкостях не лекарство, а яд, то по большому счету это уже ничего не изменит.

Добило доброго доктора мой заявление, что я готов принести себя в жертву в интересах науки. При этом мой сын добавил, что ни упаковки с лекарством, ни оба прибора, ни даже инструкция не похожи на то, что изготовляют кустарным способом безумные ученые или провизоры в аптеке. А значит, где-то есть место, в котором все это производится в больших количествах на фабричном оборудовании. Теперь-то мы знаем, что это место расположено не в этом времени, точнее не в этом мире. А тогда добрый доктор все же согласился на наши уговоры и решился испробовать это лекарство.

С той поры здоровье мое значительно улучшилось, и я снова могу вести полноценную творческую жизнь, работая над давно задуманными новыми романами. Сначала я долго не решался написать адмиралу благодарственное письмо. Мне казалось, что это все равно что написать, к примеру, капитану Немо или инженеру Сайрусу Смиту.

Но потом я все же решил, что обязательно должен поблагодарить этого человека за то, что он мне дал возможность еще какое-то время продолжать писать и радовать моих читателей новыми книгами. Письмо было написано в начале сентября, в нем я благодарил адмирала за оказанную мне неоценимую помощь и (на всякий случай) поинтересовался, не раскроет ли он мне тайну происхождения своей эскадры, потому что мне, как писателю, будет интересно получить эту информацию из первых рук. При этом адрес на конверте был написан до предела просто: Россия, Санкт-Петербург, адмиралу Ларионову. И что самое интересное, это письмо дошло до таинственного адмирала.

Примерно через месяц пришел ответ, где говорилось, что мои новые книги, которые я смогу теперь написать, будут для него лучшей наградой, а также то, что поскольку нашу переписку читают нехорошие люди из Второго бюро (и не только они), то всю интересующую меня информацию я смогу получить исключительно при личной встрече. К тому моменту, как мое здоровье поправится до приемлемого уровня, адмирал приглашает меня приехать к нему в гости в Санкт-Петербург. Можно просто на поезде, ибо из Парижа до Петербурга ходит прямой беспересадочный вагон. А можно в стиле профессора Аронакса из «Двадцати тысяч лье под водой».

Такой ответ озадачил и раззадорил меня до крайности, тем более что возле нашего дома действительно стали вертеться разные темные личности, назойливые и противные, как навозные мухи. Они пытались разузнать обо всем, что творится в доме, следить за моими слугами, моим сыном и даже за невесткой и двенадцатилетним внуком Жаном. Я не понимаю, или этим людям просто нечего делать, или они действительно столь наивны и думают, что адмирал открыл нам какие-то секреты… По счастью, у них хватило ума не пытаться угрозами или силой выбить из нас эти воображаемые тайны адмирала. Наверное, для этого я слишком известный человек.

Прошли еще два месяца, я значительно поправился, и в начале декабря написал адмиралу новое письмо, в котором я сообщал о том, что согласен на второй вариант. При этом я не стал отправлять свое послание по почте, а попросил Мишеля съездить в Париж и передать его через русское посольство, чтобы они переслали его в Россию с дипломатической почтой. В посольстве отнеслись к просьбе моего сына с пониманием и взяли письмо для передачи его адресату. А еще через три недели, перед самым Новым годом, уличный мальчишка, за которым, разумеется, никто не следил, принес в наш дом конверт, в который были вложены подробные инструкции, что и как мы должны сделать для того, чтобы отправиться, быть может, в свое последнее путешествие в жизни. Мальчишка рассказал, что конверт ему передал молодой, хорошо одетый господин, который по-французски говорил с сильным иностранным акцентом.

Когда-то я очень любил путешествовать и, объездив почти всю Европу, побывал в Новом Свете. А вот в России никогда не был, хотя один мой роман – «Михаил Строгов» – был о жизни в России. Это упущение обязательно нужно было исправлять. На семейном совете было решено, что в Россию вместе со мной отправятся мой сын Мишель, его жена Жанна и внук Жан. Ну как же, такое приключение и без мальчишки! Завтра утром мы сядем в поезд и отправимся туда, где нас встретит настоящий «Наутилус», построенный из металла, а не из моего воображения и мечты. И я сам смогу увидеть, в чем я оказался прав, а в чем ошибался…

18 (5) января 1905 года, полдень. Архипелаг Шпицберген-Грумант, Адвент-фьорд. Действующая (Атлантическая) эскадра Балтийского флота, флагман эскадры эскадренный броненосец «Император Александр III»

Адмирал Макаров с мостика своего флагмана обозревал действующую эскадру Балтийского флота, состоящую из самых современных и боеспособных кораблей. Эскадренные броненосцы последней серии типа «Бородино», все пять штук, даже задержавшаяся в постройке «Слава», были приняты в казну к новому 1905 году. Эти броненосцы были усилены своим предсерийным французским систершипом «Цесаревичем» и «американцем» «Ретвизаном», который по своим тактико-техническим характеристикам удачно вписывался в линию к «бородинцам».

Броненосный кулак русского флота был дополнен ракетным крейсером «Москва» из состава Особой эскадры, основным оружием которого были артиллерийские и навигационные радары, вертолет ДРЛО и электронный баллистический вычислитель. Держась позади боевой линии броненосцев, крейсер «Москва» играл роль своего рода артиллерийского дирижера, управляющего огнем главного калибра всех кораблей эскадры, указывая им истинные дистанции, дирекционные углы и внося атмосферные поправки. Такой тактический прием превращал эти семь первоклассных эскадренных броненосцев в страшного противника, способного разнести любое вражеское броненосное соединение, рискнувшее встать у них на пути.

Крейсерские силы эскадры состояли из бронепалубного крейсера «Аврора», которую планировалось оставить тут стационером, и быстроходных крейсеров 2-го ранга «Жемчуг» и «Изумруд» – русскими вариантами знаменитого «Новика».

Оглядывая эту сияющую ходовыми огнями во мраке полярной ночи мощь, адмирал Макаров думал, что эти, только что построенные, броненосцы уже требуют глубокой модернизации. Совсем недавно на военных флотах появились мощные паротурбинные установки с котлами на жидком топливе, новые системы управления артиллерийским огнем, а также новые типы брони, которую теперь встраивают в силовой каркас кораблей. Теперь эти новшества должны были произвести революцию в военно-морском деле, резко увеличив скорость, вес залпа и живучесть боевых кораблей нового поколения. Британские «дредноуты» и превосходящие их германские «мольтке» с легкостью выбьют из рядов противостоящих им флотов додредноутные эскадренные броненосцы, а стремительные, как ртуть, русские быстроходные рейдеры типа «Измаил» с не меньшей легкостью обнулят боевую ценность всех построенных прежде крейсеров, как броненосных, так и бронепалубных.

Единственным местом, где построенные на рубеже веков корабли еще могли какое-то время быть вполне адекватны стоящим перед ними задачам, был арктический морской театр, на котором они должны будут действовать вместе с более современными кораблями, обеспечивая им поддержку весом своего залпа и прочностью брони. Именно поэтому совсем не случайным было участие в этом Грумантском (Шпицбергенском) походе всех семи броненосцев этого типа. Пройдет еще несколько лет, и арктические моря станут постоянным местом их службы.

А сейчас это была длинная и мощная рука Петербурга, протянувшаяся к заполярному архипелагу, для того чтобы взять то, что принадлежит ему по праву. Поэтому, кроме командующего флотом, на борту флагмана эскадры находился министр иностранных дел Российской империи Петр Дурново, который должен был провозгласить русский суверенитет над этим Грумантом. А если кто-то попытался бы этому воспротивиться, например, вездесущие британцы, то русская эскадра вполне была способна после формозского поставить Ройял Нэви еще и грумантский бланш. Так сказать, для симметрии под другой глаз.

Но первый лорд адмиралтейства адмирал Фишер то ли не считал Шпицберген достаточно важным объектом, чтобы ради него начинать войну с Российской империей, то ли он не хотел рисковать шестью своими новейшими «дунканами» и остатками изрядно подмоченной репутации британского флота, а может, он планировал реабилитироваться с вводом в строй «Дредноута», сильнейшего броненосного корабля в мире? Но факт заключается в том, что никто даже намеком не попытался преградить путь русской эскадре и помешать высадке на берег исследовательской партии, которую планировалось оставить на зимовку вместе с плавучей базой, роль которой должен был сыграть пока еще ничем не знаменитый крейсер «Аврора».

В этот момент мысли адмирала Макарова с чисто военных вопросов плавно переместились на исследование Арктики, которым ему предстояло заниматься в дальнейшем. И Грумант был только одной из первых задач, поставленных перед ним императором. В группу ученых, остающихся на зимовку, входили: геологи, гляциологи, метеорологи, океанологи, ихтиологи, палеонтологи и прочие ученые. Эти достойные мужи одновременно представляли российскую, германскую, японскую и немного датскую науку. В задачу геологов входило обнаружение угольных месторождений Груманта. Палеонтологи должны были взять пробы заключенных в этом угле древних организмов. Ихтиологи – оценить наличие рыбных запасов в прилегающих к архипелагу водах. А метеорологи – развернуть наблюдение за происходящими в этой части планеты атмосферными явлениями. Здесь, на стыке Атлантики и Северного Ледовитого океана, творится погода, которая потом оказывает влияние на большую территорию Евразии. Гляциологи, естественно, должны были обследовать местные ледники и плавучие льды, а океанологи, соответственно, окружающие архипелаг моря.

Если уголь Груманта был важен для развития самого региона Русской Арктики, то рыбные запасы окружающей его экономической зоны должны были кормить всю Российскую империю, ну, или по крайней мере ее европейскую часть, потому что на Дальнем Востоке также было необходимо развивать свой рыбный промысел. Кроме всего прочего, архипелаг, лежащий в обогреваемых Гольфстримом водах, с его незамерзающими якорными стоянками, являлся удобной базой как для военно-морского флота, так и для рыболовных флотилий и дальнейших арктических экспедиций. Это делало его воротами в Русскую Арктику. Ни Новая Земля, ни Земля Франца-Иосифа, ни тем более Новосибирские острова по своим возможностям не шли ни в какое сравнение с самым западным архипелагом Арктики.

Но вот группа людей на берегу, подсвеченная боевыми прожекторами кораблей, под гулкие залпы артиллерийского салюта установила на берегу сразу три флага. Первый – Андреевский флаг Русского императорского флота. Второй – бело-сине-красный государственный флаг Российской империи, и третий – черно-желто-белый флаг дома Романовых, после чего Петр Дурново произнес торжественную речь, провозглашая суверенитет России над архипелагом, свидетелем чему были послы стран-членов Континентального Альянса: Германии, Японии, Дании, а также вспомнивших о братских чувствах Болгарии, Сербии и Румынии. При этом самого крошечного союзника России, карликовую Черногорию, представлял не посол, а сам великий князь Никола Черногорский. А что, бесплатная и необременительная поездка за русский государственный счет в край ледяных вод, вечной ночи, темных вод, полярного сияния, полыхающего на полнеба, многочисленных айсбергов и в то же время относительно мягкого климата, о которой до конца жизни можно будет рассказывать детям и внукам. При этом им можно будет демонстрировать красочный альбом «Красоты Груманта» с дарственными надписями адмирала Макарова и известного полярного исследователя, капитана 1-го ранга Колчака.

После того как министр Дурново закончил свое заявление, на корме броненосца заиграл духовой оркестр, а дипломаты и Никола Черногорский начали подходить к столику, на котором лежала Декларация, и ставить на ней свои подписи. С этого момента архипелаг принадлежал только России и больше никому, и любая держава, желающая это оспорить, должна будет объявить войну Российской империи и при этом не обделаться от страха.

Невероятным нахальством и актом международного грабежа чуть позже назовут это событие газеты Норвегии, Франции, Голландии и Великобритании. Как будто эти же самые страны, ну разве что за исключением Норвегии, совсем недавно с помощью грубой военной силы подавляя любое сопротивление, не превратили в свои колонии три четверти земного шара. А на Груманте сопротивляться некому. Ни белые медведи, ни северные олени против российского суверенитета не возражают, да и им вообще вся эта политическая возня побоку.

20 (7) января 1905 года, полдень.

Северное море, 20 миль к северу от Остенде, АПЛ «Северодвинск».

Писатель-фантаст Жюль Верн

Я, мой сын, невестка и внук находимся на борту самого настоящего подводного корабля, настолько близкого выдуманному мною «Наутилусу», насколько вообще мечта может приблизиться к действительности.

Попасть же сюда было не так просто. Во-первых – едва мы вышли из дома для того, чтобы сесть в поезд, как к нам, будто клещи к бродячей собаке, прицепились назойливые агенты Второго бюро, не особо даже скрывавшие, за кем они следят и почему. Наверное, их начальство думало, что я получил от адмирала Ларионова какую-то особенно секретную информацию и не желаю делиться ею с нашим правительством. По крайней мере, история с лекарством, которое буквально вытащило меня с того света, стала довольно широко известна во Франции, и теперь некоторые считают, что адмирал Ларионов поделится со мной всеми своими секретами.

Черта с два! Есть кое-какие намеки, вроде книги американского сочинителя Марка Твена «Янки при дворе короля Артура», присланная мне в последней посылке. Но это и так уже секрет Полишинеля. О том, что адмирал Ларионов и его люди пришли к нам из будущего, сейчас не знают только дикари в джунглях Африки и маленькие дети. Тем более об этом должно знать наше правительство и президент, который, наверное, сидит сейчас в своем Елисейском дворце и трясется от страха.

У нас много писали в газетах о том, что наше правительство испортило отношения с русскими союзниками, предав их англичанам, а теперь опасается кары за свои нехорошие дела. Нашу милую Францию поймали, словно блудливую жену в постели с заезжим жиголо. И естественно, что оскорбленная до глубины души Россия отказалась от подписания договора «Еntente Сordiale» и нашла себе союзника в лице Германии.

В общем, чтобы отвязаться от назойливого внимания шпионов правительства, мы купили билеты на поезд Амьен – Брюгге и уже через день находились в стране, где половина населения говорит вроде как по-французски, вторая же вроде как по-немецки. При этом они считают себя бельгийцами, не понимая нашей непримиримой вражды к германцам, которые в свою очередь также недолюбливают нас, уроженцев «La belle France» (Прекрасной Франции). Что тут поделать, если на европейском континенте к западу от русской границы может быть только одна империя, объединяющая вокруг себя цивилизованные народы, и, как это ни печально, Франция борьбу за это звание уже почти проиграла. И все благодаря президенту-оппортунисту Эмилю Лубэ, решившемуся на изменнические, по сути, переговоры с Британией, и в самом начале Русско-японской войны ответившего русским, что их проблемы на Дальнем Востоке Франции не касаются. Это ж надо быть таким недоумком, чтобы оттолкнуть единственного реального союзника, в то время как за Рейном, по ту сторону границы, постоянно бьют в барабаны войны.

Но не будем о грустном. На границе с Бельгией агенты Второго бюро от нас отстали, и дальше наше путешествие протекало без их назойливого любопытства. На вокзале в Брюгге нашу семью встретил вежливый молодой человек, представившийся подполковником корпуса русских морских инженеров Горюновым. Роскошная черная борода этого месье превосходила даже мою, спускаясь на грудь. Оказалось, что этот человек тоже мой пламенный поклонник. Именно после прочтения моего романа «Двадцать тысяч лье под водой» он заинтересовался подводными лодками и теперь считается одним из главных специалистов по их строительству. Месье Горюнов сопроводил нашу семью в Остенде, где им уже был зафрахтован небольшой прогулочный парусник, который его хозяин называл «Морская ласточка».

Переночевав в гостинице, ранним утром мы погрузились на борт шхуны и вышли на морскую прогулку. Шкиперу и команде, видимо, хорошо заплатили, и поэтому никто не задавал нам ненужных вопросов. Январь, несмотря на то что на море стоит хорошая погода, все-таки не самый подходящий месяц для морских прогулок. Но я и вся моя семья, хотя и были опытными морскими путешественниками, не собирались затягивать наше путешествие. Все, что нам требовалось, это выйти за пределы территориальных вод Бельгии в открытое море, где русская подводная лодка могла бы без помех всплыть для того, чтобы принять нас на борт. И вообще нам очень сильно повезло в том, что в эти дни стоит нехарактерная для зимы тихая и солнечная погода – ведь в любой момент все может измениться, и потому нам следует спешить, насколько это возможно…

Все произошло неожиданно для меня. Я засмотрелся на парящих над морем чаек, вспоминая те времена, когда на палубе судна я проводил столько же времени, сколько за письменным столом в компании пера и бумаг. Вдруг мой внук закричал, указывая рукой в море. Я посмотрел и увидел, как из серо-стальных вод, вздымая волны, поднимается нечто похожее на блестящую черной кожей огромную акулу. Это был сигарообразный корпус подводной лодки, украшенный обтекаемым выступом, похожим на акулий плавник. Сходство с огромной рыбой дополнялось торчащим за кормой огромным килем, похожим на хвостовой плавник. «Морская ласточка», на борту которой мы находились, по сравнению с этим подводным великаном казалась маленьким корабликом, но ее команда и не думала пугаться. Матросы вели себя так, будто подобные встречи в открытом море случаются у них уже не первый раз.

В надстройке подводной лодки открылись люки, и на палубе появились матросы в черной форме и оранжевых жилетах. Они споро и деловито вывалили за борт кранцы и приготовили все необходимое для швартовки кораблей в открытом море. Матросы на «Ласточке», не теряя времени даром, тоже готовились к швартовке. Рулевой аккуратно подвел свой корабль к блестящему мокрой резиной борту подводного крейсера. Вот с борта шхуны брошены швартовы, которые приняли матросы на подводной лодке, и два корабля соединены трапом.

– Месье Верн, – пожимая мне руку, сказал мэтр Боннэ, шкипер «Морской ласточки», кивком головы указывая на трап, – вам пора, русский капитан ждет. Было очень приятно с вами познакомиться. В отличие от многих других, вы и ваши близкие чувствуете себя в море как дома, и у нашей команды с вами почти не было хлопот.

Я хотел было рассказать ему о своих яхтах, всегда носивших название «Сан-Мишель», на которых я порой проводил в море целые месяцы, но потом махнул рукой. Действительно, время не ждет, да и мой внук уже подпрыгивает от нетерпения в ожидании того момента, когда мы ступим на борт настоящего, а не вымышленного подводного корабля. Пожав на прощание руку мэтру Боннэ, я подхватил свой саквояж, с которым я не расставался еще в те времена, когда мне доводилось много путешествовать, и взошел на борт подводного корабля из будущего. Навстречу нам на «Морскую ласточку» проследовали двое хорошо одетых мужчин, на лицах которых были надеты черные маски, и молодая стройная дама, лицо которой закрывала плотная вуаль. Едва только этот обмен был завершен, как трап убрали, отдали швартовы, и шхуна отвалила от борта подводного корабля.

Не успел я осмотреться, как ко мне подошел один из офицеров.

– Месье Верн, – обратился он ко мне по-английски, – попрошу вас и ваших спутников следовать за мной. Командир ждет.

Командир, капитан 1-го ранга Верещагин, оказался так любезен, что позволил мне наблюдать за процедурой задраивания главного люка, которую каждый командир обязан осуществлять лично, не перепоручая подчиненным, а потом прошел вместе со мной по кораблю, в общих чертах, не вдаваясь в подробности, рассказав, что и как тут работает. Потом командир этого подводного корабля удостоил меня долгой и очень познавательной беседы под крепко заваренный чай, в ходе которой я подписал ему русское издание моего романа «Таинственный остров».

Вот так я и оказался посвященным в самую большую тайну нашего времени. По крайней мере частично. С одной стороны, то, что я узнал, меня пугало, с другой – обнадеживало. Пугало то, что подтвердилось их вмешательство в нашу историю. Плохая она была или хорошая, но это была наша история, и еще неизвестно, что из нее выйдет. С другой стороны, я недавно закончил роман «Властелин мира» и сейчас подумал, что будь адмирал Ларионов другим человеком, не русским, а, к примеру, англичанином, немцем или американцем, он пошел бы по пути моего героя Робура-завоевателя, который стремился стать мировым диктатором. В таком случае не было бы силы, которая сумела бы ему помешать.

Но адмирал Ларионов и его люди выбрали другой путь. Я хочу надеяться, что, служа своей стране, они будут служить и всему человечеству, в том числе и Франции. Я не знаю, как пойдут дела дальше, но хочется верить в то, что все будет лучше, чем сейчас, потому что, обладая колоссальной мощью и гигантскими знаниями, русские с большой осторожностью используют их. «Ломать – не строить», – сказал мне капитан 1-го ранга Верещагин, когда я спросил его, почему, обладая такими огромными возможностями, Россия проводит столь осторожную политику.

Наверное, он прав. Разрушить мир до основания очень легко, но кому же понравится жить на развалинах. Кажется, у меня появилась идея нового романа. Надо достать из саквояжа карандаш, бумагу и приступить к работе. Мне хочется надеяться, что это будет лучшая вещь, достойно завершающая мои литературные труды.

22 (9) января 1905 года, утро.

Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека.

Заседание Малого Тайного Совета

День 9 января по юлианскому календарю выдался в Петербурге ветреным, облачным и морозным. Не самое приятное время для пеших прогулок. А еще противнее в нашем прошлом было русским солдатам в такую погоду стоять на петербургских улицах в продуваемых ветром шинелях в ожидании толпы бунтовщиков, желающих пройти к Зимнему дворцу. Это из-за них центр российской столицы тогда превратился в осажденный военный лагерь. Это из-за них, о чем тогда почти никто не знал, изрядно струхнувший император Николай бросил дела на командующего гвардией и Петербургским военным округом великого князя Владимира Александровича, то есть на самотек, и укатил из столицы подальше от греха и поближе к славе «кровавого палача собственного народа».

Но теперь все было не так. Мало того что исчезли предпосылки для массового народного протеста, так еще и все же случившаяся история с увольнением из деревообрабатывающих мастерских Путиловского завода мастером Тетявкиным четырех рабочих, в прошлый раз послужившая детонатором протеста, в этой версии реальности превратилась в трагикомический водевиль.

Рабочие, бывшие членами Собрания, пожаловались на произвол начальства председателю Собрания товарищу Кобе, а Коба – это вам не Гапон. Уже на следующий день деревообрабатывающие мастерские посетила комиссия в составе представителя Собрания, присяжного поверенного, корреспондента газеты «Правда», инспектора Министерства труда (въедливого молодого человека), а также подпоручика ГУГБ, хмурого, с непроницаемым лицом, с крестом Святого Владимира 4-й степени с мечами, с протезом вместо левой руки – память о войне с японцами. Последнее обстоятельство и вынудило молодого офицера сменить род службы. Государевых преступников можно ловить и без руки, была бы голова на плечах. Имея политические взгляды умеренно левого направления, подпоручик служил в том отделе ГУГБ, который занимался затаптыванием искр, которые на сухую солому российской действительности разбрасывали такие вот Тетявкины и прочие неразумные лица.

Прибывшие оперативно опросили всех свидетелей произошедшего. После этого инспектор Министерства труда перечислил все законы и указы нового императора, которые мастер ухитрился нарушить своим решением. Присяжный поверенный «обрадовал» Тетявкина повесткой на судебное заседание, на котором будет решаться вопрос о восстановлении рабочих на их прежних местах и выплаты им компенсации за счет средств мастера. Самым последним был подпоручик ГУГБ, который поинтересовался у Тетявкина – какого черта тот чуть было не спровоцировал стачку на одном из крупнейших оборонных предприятий Российской империи? И велел ему явиться в Новую Голландию в кабинет № 5 к штабс-капитану Тугарину для душеспасительной беседы. А корреспондент «Правды» пообещал, что уже в завтрашнем номере он распишет все произошедшее на всю Россию-матушку.

Короче, для мастера история вышла некрасивая и неприятная, хоть вешайся. Но Малый Тайный Совет собрался не из-за него. Здесь на самом высшем уровне такие истории проходили по классу забавных анекдотов. Тут в ходу были вещи куда более серьезные. Россия прожила, быть может, один из ключевых периодов своей истории – с момента начала Русско-японской войны и до нынешней даты, когда в нашем прошлом началась так называемая «революция 1905 года», хотя всем было понятно, что никакого успешного переворота, закрепившего новое общественно-государственное устройство, тогда не состоялось. Бог миловал.

Когда все расселись за длинным столом и приготовились слушать, первым на правах Хозяина земли Русской и председателя Малого Тайного Совета слово взял император Михаил.

– Товарищи! – торжественно произнес он. – Я не оговорился, именно товарищи, потому что всех здесь присутствующих я считаю своими товарищами по борьбе за светлое будущее русского и других народов Российской империи, а также за грядущее справедливое мироустройство.

– Ваше величество, – не удержался от каверзного вопроса Ленин, – неужели вы говорите о борьбе за светлое будущее только тех народов, которые имеют счастье быть вашими подданными, и у вас нет желания помочь тем людям, которые к ним не относятся?

– Знаете, Владимир Ильич, – ответил император своему министру труда, – волею судьбы и промыслом высших сил я являюсь главой Российской империи, а не владыкой Всея Вселенной. Поэтому, как у всякого доброго царя-батюшки, сердце мое болит именно о моих подданных. А все остальные люди планеты оными не являются. Но поскольку мы, русские, не какие-нибудь там «цивилизованные европейцы», то мы никогда не будем добиваться своего светлого будущего за счет других народов, причисляя их к низшим расам.

– А если кто-то попробует причислить к низшим расам нас, – добавил генерал-майор Бережной, – то пусть такие горячие головы придут и заявят об этом прямо и открыто. Наполеон в свое время попытался нас «цивилизовать». Закончил он, как известно, сидением на острове Святой Елены.

– Все так, Виктор Сергеевич, – подтвердил император. – Но давайте вернемся к основной теме нашего разговора. Одним из основополагающих моментов, способствующих достижению светлого будущего, я считаю справедливые взаимоотношения между наемными работниками и работодателями, исключающие детский труд, неоправданные штрафы, задержки или невыплату заработной платы, или выплату ее товарами из заводской лавки по ценам, превышающим в несколько раз обычные розничные цены. Владимир Ильич, каковы ваши успехи на этом поприще?

– Успехи есть, – ответил Ленин, – и немалые. К настоящему моменту, по крайней мере в Петербурге и Петербургской губернии, ни одна жалоба рабочих на произвол администрации или владельцев фабрик и мастерских не остается без рассмотрения. В остальных губерниях дела обстоят несколько хуже. В Москве, например, расследуется лишь половина дел о нарушении законов о труде. А в остальных крупных губернских городах европейской части России – не более трети. За Уралом же наших инспекторов пока и вовсе нет. Остро не хватает людей, да и положение в деле трудовых отношений настолько запущенное, что нашу деятельность можно сравнить с трудами по расчистке авгиевых конюшен, без привлечения к этому делу товарища Геракла с его новаторскими методами. Очень сильно нам помогают товарищи из Собрания фабрично-заводских рабочих и корреспонденты «Правды», раскапывающие самые вопиющие случаи, требующие первоочередного реагирования. Отдельное спасибо господам из ГУГБ, с появлением которых у наглых миллионщиков сразу пропадает охота спорить с нашими инспекторами и спускать на них злых собак.

– Все это хорошо, Владимир Ильич, – кивнул император, – что же касается нехватки людей, то она возникла потому, что у вас очень строгие критерии отбора, а посему терпите. Сами знаете – не каждый может работать в вашем ведомстве. Ведь у вас сравнительно скромное жалованье и очень большие соблазны.

– По части больших соблазнов – это не совсем так, – Коба хмыкнул и пригладил усы, – на тех предприятиях, где есть ячейки нашего Общества и внештатные корреспонденты «Правды», никакие тайные шашни инспекторов Министерства труда с администрацией невозможны. То есть они возможны, но отнюдь не тайные…

Ленин кивнул и пояснил:

– Как только нам становится известно о каких-либо «договоренностях» инспекторов с фабрикантами и владельцами предприятий, то мы сразу же избавляемся от этих людей и направляем туда повторную проверку. Штрафные санкции к владельцам в таких случаях, как правило, удваиваются, а если имело место особо злостное нарушение, то виновных направляют в ведомство Александра Васильевича. А оттуда можно под конвоем уехать на дальние стройки империи – на Сахалин или в Маньчжурию.

– И это правильно, – кивнул император, – Иосифу Виссарионовичу и вам, Владимир Ильич, за это спасибо. А поскольку никакие серьезные социальные протесты в ближайшее время нам не грозят, то давайте перейдем к делам внешнеполитическим.

Император посмотрел на начальника ГУГБ и поинтересовался:

– Александр Васильевич, расскажите, пожалуйста, какая информация поступает к вам по линии зарубежной разведки?

– Информация разнообразная, – Тамбовцев положил перед собой листок с тезисами доклада. – Главное – Британия после того, как пакт «Сердечного Согласия» приказал долго жить, приступила к зондажу, цель которого – сколотить новый союз, направленный против нашего Континентального Альянса. Эмиссары Форин-офиса посетили Швецию, Турцию, Румынию, Австро-Венгрию, Италию и даже забытую всеми Испанию. Но желающих таскать каштаны из огня для джентльменов с берегов Туманного Альбиона не нашлось. Нет, есть, конечно, государственные мужи в вышеперечисленных странах, которые не любят нас и любят Британию. Но вступать в союзы, направленные против нас и Германской империи – это слишком рискованно. К тому же все помнят – чем для Японии закончилась война с Россией.

Англичане не скупятся на обещания. Они активно торгуют товаром, который им не принадлежит. Шведам, например, они обещают отдать Финляндию. Но Стокгольм после того, как на Балтике появилась эскадра адмирала Ларионова и создания Континентального Альянса, думает не столько о потерянной почти век назад Финляндии, сколько о сохранении того, что у него имеется. Не сегодня-завтра объявит независимость Норвегия – в нашей истории это произошло 7 июня 1905 года. С самого начала отношения между двумя частями когда-то единого королевства сразу же станут напряженными. Так есть ли смысл начинать зарубежную авантюру, если в доме неспокойно?

Турки, конечно, были бы очень рады вернуть себе потерянные Крым и Закавказье. Но они прекрасно знают, что ради них британцы не полезут под русские пули. Помощь будет чисто моральная и материальная, причем оружие и военные снаряжения будут поставляться Турции через третьи руки. К тому же соседи Турции в случае начала военных действий с большим удовольствием присоединятся к России, чтобы под шумок обкорнать то, что осталось в Европе от когда-то грозной Османской империи. Впрочем, мы внимательно наблюдаем за телодвижениями в Стамбуле и, в случае чего, примем надлежащие меры. Про Румынию, Италию и Испанию я даже не буду говорить – это не смешно. Эти государства мечтают лишь о том, чтобы их оставили в покое. Какие там войны против Континентального Альянса! Испания еще не пришла в себя после потери своих последних заморских колоний.

– Александр Васильевич, – покачал головой император Михаил, – но ведь вы забыли рассказать нам о двух достаточно крупных фигурах на европейской шахматной доске – Франции и Австро-Венгрии.

– Почему забыл? Я все помню, – улыбнулся Тамбовцев. – Эти две фигуры находятся под боем нашего союзника по Континентальному Альянсу – Германской империи. Начнем с того, что о союзе между Австрией и Германией уже можно говорить в прошедшем времени. Официально он еще существует, а неофициально он почил в бозе. Император Вильгельм уже выбрал себе нового союзника. Если же Австрия попробует взбрыкнуть, то получит еще одну битву при Садовой. Империя Габсбургов ее не переживет, даже если половина германской армии в это время будет маршировать на Париж. Причем этой половины вполне хватит, чтобы повторить Седан и Мец. Во всяком случае, Мольтке уже разработал наступление на Париж правым флангом, и французы догадываются, что после еще одного поражения территория их страны может существенно уменьшиться.

В Лондоне некоторые джентльмены считают, что можно поддержать французскую и австрийскую армии кредитами и поставками вооружения. Сами же они воевать в Европе не будут. О боеспособности британской сухопутной армии можно судить по англо-бурской войне. Тогда всей мощи Британской империи едва хватило на то, чтобы с огромным трудом и немалыми жертвами победить иррегулярные ополчения крошечных бурских республик. Если же говорить о королевском флоте…

Сражение при Формозе поколебало уверенность британских адмиралов в его могуществе. Да, они решили сделать ставку на дредноуты. Если судить по британской кораблестроительной программе, предусматривающей два года на строительство прототипа, и еще шесть лет постройку серии из девяти дредноутов и шести линейных крейсеров, то война британским адмиралтейством запланирована в период после двенадцатого года.

Адмирал Ларионов утвердительно кивнул и добавил:

– При этом, если судить по опыту нашей истории, если Британия тряхнет мошной и засучит рукава, то к двенадцатому году она может иметь не десять, а четырнадцать, или даже шестнадцать кораблей первой линии. А когда в Лондоне узнают, что Германия заложила сверхлинкоры типа «Мольтке», такой исход будет почти неизбежен.

– Значит, – задумчиво сказал император, – нам надо нанести нашим врагам упреждающий удар в тот момент, когда они этого не будут ждать. Вячеслав Николаевич, а как вы оцениваете возможность нашей армии изготовиться к решающей схватке за три с половиной года, скажем, к 1 июля 1908 года?

– Я думаю, что мы уложимся в указанный вами срок, – ответил генерал-майор Бережной. – Но это лишь в том случае, если приложим все усилия и нам будет обеспечено надлежащее финансирование. Самое же главное, что мы знаем перспективных офицеров, на которых требуется обратить внимание. А все остальное – это дело нового вооружения и новых методов обучения войск. Только вот к чему такая спешка?

– А к тому, – ответил император, – что в конце июня 1908 года над тайгой в окрестностях Подкаменной Тунгуски должен произойти естественный воздушный взрыв с тротиловым эквивалентом в несколько десятков мегатонн. Превентивный удар по нашим врагам должен быть нанесен в тот момент, когда все страны мира будут уверены в том, что это мы провели испытание сверхмощной бомбы из будущего. Поэтому я требую, чтобы к означенному моменту сухопутная армия, флот, а также все гражданские структуры империи находились в полной готовности для проведения скоротечной войны, главной целью которой я ставлю овладение Черноморскими проливами и полный разгром Османской империи.

– Да, но в таком случае австрийцы могут выступить на стороне Турции, – сказал Бережной. – Ведь они прекрасно понимают, что в противном случае останутся на континенте одни против нас. Однако тогда Австро-Венгрией займутся немцы, что может спровоцировать французов влезть в войну. И что мы получаем в сухом остатке? Полномасштабную Первую мировую войну, от нашей истории отличающуюся только составом коалиций.

– А что вы можете предложить, Вячеслав Николаевич? – спросил император.

– Я предлагаю на четыре года раньше, чем это было в нашей истории, спровоцировать Балканскую войну. И пока болгары, греки и сербы отвлекают на себя турок, всей мощью обновленной русской армии ударить по Австро-Венгрии, в первую очередь выбивая из игры самого мощного участника коалиции. Если даже турки и вмешаются на стороне австрийцев, то их поползновения на Кавказе и в Причерноморском регионе можно будет отражать довольно незначительными силами армии и флота. Но это вряд ли произойдет. К тому моменту турки будут заняты по горло на Балканах, и им будет не до помощи кому-либо. Как только Австрия будет разгромлена, то наша армия поворачивает на юг и через территорию Болгарии выйдет к Проливам, с одновременным проведением там десантной операции. После захвата Проливов можно будет перевести центр тяжести войны на Кавказ и наносить основной удар там, отбирая у турок древние христианские территории. Таким образом, мы будем громить наших врагов последовательно, одного за другим, имея в каждый момент времени только один театр военных действий и при этом избегая затяжной позиционной войны, которая и сгубила Российскую империю в нашем прошлом.

– Я понял вашу мысль, – кивнул император. – Только скажите – куда вы собираетесь деть англичан? Неужели они будут спокойно сидеть сложа руки и смотреть, как мы одного за другим будем громить их союзников? Ведь наша победа в этой серии скоротечных войн поставит под угрозу само существование Британской империи как мирового гегемона и навсегда лишит их союзников на Европейском континенте.

– Англичан, – вместо генерала Бережного ответил адмирал Ларионов, – сдержит моя эскадра и четыре построенных к тому времени суперрейдера типа «Измаил», которые создадут угрозу их коммуникациям. И еще бы я посоветовал за эти четыре года как можно большее внимание обратить на развитие подводного флота. Субмарины обходятся дешевле дредноутов, а угрозу несут гораздо большую. Да и не верю я, что англичане ввяжутся в войну, имея всего один боеготовый дредноут. Слишком велик у них страх повторения Формозы.

– Война, – произнес император, – это не дело веры, а дело уверенности. Но, наверное, вы оба правы, и план генерала Бережного гораздо лучше того, который я предложил в самом начале. Значит, быть посему.

25 (12) января 1905 года.

Петербург. Зимний дворец

Со стены Петропавловской крепости раздался гром орудий. Несколько клубочков дыма поднялось в синее зимнее небо. Потом раздался еще один залп, еще один, и еще… Горожане, которым хорошо было известно о причине этой пальбы, стали загибать пальцы. Самые азартные начали заключать пари – сколько всего будет залпов – сто один или триста один. В первом случае это будет означать, что императрица Мария Владимировна разрешилась от бремени девочкой. Во втором – мальчиком.

Вот прогремел сотый залп, сто первый, потом еще один. Проигравшие с досадой отдавали проспоренные деньги выигравшему, а потом все вместе шли в ближайший кабак или ресторан, чтобы выпить за здравие новорожденного цесаревича…

Схватки у императрицы начались ночью. Дежуривший в соседней с ее спальной комнатой лейб-акушер Дмитрий Оскарович Отт, услышав стоны своей подопечной, поднял на ноги дремавших в креслах в ожидании родов своих помощников. Послали и за императором – по традиции император должен находиться в это время рядом с супругой, держа ее за руку и успокаивая, насколько это возможно. Чаще же всего успокаивать приходилось его самого.

В соседних комнатах собирались близкие родственники императора и высшие сановники государства. Событие было важное – новорожденный становился наследником российского престола, и ему, в случае смерти императора Михаила II, переходила вся власть над многомиллионной страной, которая в данный момент стремительно развивалась и в скором времени должна была стать самой могущественной страной в мире.

Правда, править Россией по своему малолетству император не мог, и до его совершеннолетия этим делом занимался бы регентский совет. Но пока император Михаил был жив и здоров, хотя и сильно взволнован. Не зная, как вести себя в таких случаях, он старался не мешать доктору Отту и акушерам, и, сидя у изголовья своей супруги, белоснежным батистовым платочком вытирал пот с ее лица.

Разрешилась от бремени императрица довольно быстро – не понадобилось ни кесарево сечение, ни щипцов. Раздался первый крик новорожденного, и Михаилу показали маленького смешного человечка с еще не обрезанной пуповиной, громко извещавшего весь мир о своем рождении.

– Ваше величество, поздравляю вас с наследником, – произнес Дмитрий Оскарович Отт. – Мальчик вполне здоров, роды прошли удачно, здоровью императрицы ущерб нанесен не был. Скажите, если не секрет, как вы его назовете?

– Александром, в честь моего отца, а его деда, – произнес император, еще не осознав, что он теперь отец и у него появился тот, о ком он должен заботиться, воспитывать и кого он должен готовить к нелегкой царской работе.

– Достойное имя, – кивнул доктор Отт. – Думаю, что недели через две ребенка можно уже будет крестить. Я полагаю, что вы поспешите обрадовать рождением сына всех ваших родственников, а также ваших подданных, которые с нетерпением ожидают этого известия.

Михаил нагнулся и поцеловал в щеку жену, которая не сводила счастливых глаз с сына и мужа. Потом император поправил свой мундир и вышел в соседнюю комнату, где его с нетерпением ожидали мать, сестры и великий князь Александр Михайлович.

Приняв поздравления, император подошел к Сандро и подмигнул ему:

– Ну вот, теперь у тебя есть двойной тезка. Как ты смотришь на то, чтобы стать его крестным отцом?

– Приму твое предложение с благодарностью. А кому ты еще хочешь предложить стать восприемником твоего сына?

Михаил задумался, а потом сказал:

– Понимаешь, Сандро, дело сие скорее государственное, и потому надо тщательно подумать над тем, кто станет крестным отцом цесаревича. Я бы с удовольствием предложил бы стать крестным его дедушке – императору Японии Муцухито, но он, к сожалению, не христианского вероисповедания. Из христианских монархов нам союзны король Дании Кристиан IX, к тому же являющийся моим дедом, и германский император Вильгельм II, поэтому, пожалуй, я отправлю им письма с просьбой дать свое согласие на то, чтобы они стали восприемниками моего сына. Что же касается крестных матерей, то я хотел бы, чтобы ими стали моя мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, моя сестра Ольга и Виктория – супруга адмирала Ларионова.

– Ты сделал правильный выбор, – кивнул великий князь. – Мы постараемся сделать все, чтобы наш крестник смог стать достойным тебя, и когда Господь призовет нас к себе, твердой рукой удержал бы штурвал корабля по имени «Россия».

– Ну, вот и отлично, – улыбнулся император. – Теперь мне осталось подписать манифест о рождении наследника. Кстати, в моем секретариате подготовили аж целых пять вариантов манифеста. Первый – о рождении сына; вто́рой – о рождении дочери; третий – о рождении двух сыновей-близнецов; четвертый – о рождении двух дочерей-близнецов; пятый – о рождении двойни – сына и дочери. Все предусмотрели, но мне понадобится лишь первый вариант.

Император взял со стола бумаги, выбрал среди них нужную и, улыбнувшись, поставил под ней размашистую подпись. А через час все типографии Российской империи уже набирали текст, в котором сообщалось о рождении будущего самодержца:

БОЖИЕЙ МИЛОСТИЮ

МЫ, МИХАИЛ ВТОРЫЙ,

ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ

Объявляем всем верным НАШИМ подданным:

В 12-й день сего Января Любезнейшая Супруга НАША, ГОСУДАРЫНЯ ИМПЕРАТРИЦА МАРИЯ ВЛАДИМИРОВНА благополучно разрешилась от бремени рождением нам Сына, нареченного Александром.

Приемля сие радостное событие, как знаменование благодати Божьей на НАС и Империю НАШУ изливаемой, возносим вместе с верными НАШИМИ подданными горячие молитвы ко Всевышнему о благополучном возрастании и преуспеянии НАШЕГО Первородного Сына, призываемого быть Наследником Богом врученной НАМ Державы и великого НАШЕГО служения.

Дан в Петербурге в 12-й день Января в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятое, Царствования же НАШЕГО в первое.

На подлинном Собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою написано:

«МИХАИЛ».

9 февраля (27 января) 1905 года.

Санкт-Петербург. Набережная реки Карповки.

Свято-Иоановский ставропигальный монастырь

Отгремели-отшумели празднества по случаю рождения наследника российского престола. Все, кто хотел поздравить счастливых родителей, поздравили их. Пришли поздравления и от глав государств. Японский император – дедушка новорожденного – прислал персональное поздравление и сообщение о том, что вся Страна восходящего солнца с радостью встретила это событие.

Недели через две в Готической библиотеке собрались на традиционные мужские посиделки трое: император Михаил II, адмирал Ларионов и генерал Бережной. Тайный советник Тамбовцев, который был частым гостем подобных приватных совещаний, занедужил и отсутствовал.

Прошел ровно год с того момента, как на выручку сражающемуся в неравном бою «Варягу» пришла эскадра из будущего. И взрыв пораженного «Вулканом» японского крейсера «Асама» возвестил о начале Эпохи Чудес из будущего. С тех пор в мире изменилось многое, если не всё. Меч, брошенный на весы судьбы, оказался тяжелым, а лавина изменений, последовавшая за Чемульпинским инцидентом, вскоре накрыла все страны и народы.

Последовавшие за этим лихорадочные попытки мировой закулисы любыми средствами – вплоть до цареубийства – остановить эти изменения, ни к чему не привели. Да, эсеры, щедро оплаченные британским золотом, убили императора Николая II. Но на российский престол взошел его младший брат Михаил, и тяжелую руку нового монарха сразу же почувствовали те, кто рассчитывал продолжить превращать Россию в сырьевой придаток Запада.

В крутом нраве императора Михаила II убедились и враги внутренние. Скоро за ним закрепилось прозвище Лютый. А ведь никаких расстрелов, повешений и прочих экзекуций со смертельным исходом с момента его воцарения так и не произошло. Даже гвардейцы-заговорщики, отделавшись легким испугом, отправились служить на Чукотку или еще куда подальше. Пусть гоняют в Беринговом море американских браконьеров – охотников за котиками и китобоев. Нефиг тем наш животный мир истреблять.

А может, прозвище было связано еще и с тем, что с самого начала молодой император очень круто взялся за борьбу с казнокрадами и взяточниками. В ходе следствия по поводу выявленного промышленного брака и финансовых злоупотреблений дошло дело и до нарушителей рабочего законодательства. Ведь министром труда и социального развития был назначен лидер эсдеков Владимир Ульянов, больше известный как Ленин. Он нашел себе помощников – таких же как и он сам – непьющих и не берущих на лапу, даже борзыми щенками. Заводчикам и фабрикантам стало совсем не продохнуть. За каждую мелочь – штраф, причем немалый. За взятку инспектору или смертный случай на производстве по вине администрации – суд и этап в места не столь отдаленные. Ну, разве же после всего этого император не заслужил прозвища Лютый?

Покалякав о том о сем, император и его гости замолчали, словно услышали что-то. Потом Михаил произнес:

– Господа, мне сейчас вдруг вспомнилось, как я впервые увидел вас – посланцев из будущего. Боже мой, какой я тогда был глупый – даже стыдно вспоминать! Что было бы с нашей Россией, если бы не вы?! Вас к нам послала судьба. Или, если точнее, Господь.

– Я и сам не пойму, – задумчиво произнес адмирал Ларионов. – Но кто бы нас ни послал в ваше прошлое, мы сделали все, что могли сделать. Совесть наша чиста перед нашим народом и нашей страной.

– А может быть, нам стоит поговорить об этом с отцом Иоанном Кронштадтским? – вдруг предложил генерал Бережной. – Если уж он не знает, кто нас отправил в 1904 год, то тогда кто это может знать?

– Знаете, – Михаил внимательно посмотрел на Бережного, – мне тоже почему-то вдруг захотелось увидеть отца Иоанна… Может быть, это не случайно? Давайте навестим его…

И вот они уже сидят в тесной комнатушке мудрого старца в здании храма преподобного Иоанна Рыльского. Непонятно почему, но все трое – люди, немало повидавшие на свете, обладающие огромной властью и правами, смотрят на священника, как дети смотрят на отца. Но не сурового, а доброго и справедливого, который все знает, но не будет строго их наказывать, если кто-то из детей расшалится не в меру.

– Бог вам в помощь, дети мои, – приветствовал он гостей. – А тебя, – отец Иоанн повернулся к императору, – я хочу поздравить с рождением сына и наследника. Я вижу, что у него будет славная судьба, и тебе не придется за него краснеть. Очень жаль, что я не совсем здоров и не смогу приехать во дворец, чтобы б лагословить его и императрицу. Как только смогу, обязательно его навещу.

– Благодарю тебя, отче, – смиренно произнес император, – надеюсь, что недуг пройдет и ты снова будешь служить Богу и России. А за добрые слова – спасибо.

– А ты, воин, радуйся, – отец Иоанн Кронштадтский обратился к генералу Бережному. – Скоро и твоя жена родит тебе сына. Быть ему умным и верным помощником цесаревича Александра, когда тот повзрослеет и станет помогать отцу в управлении государством.

– Благодарю тебя, отче, – сердце у Бережного забилось от радости. – Даст Бог, что все будет именно так, как ты сказал.

– А что ждет меня? – спросил адмирал Ларионов. – Буду ли я счастлив с женой, и сможет ли она стать человеком, близким мне по духу? Ведь ты видел ее и благословил на переход в православие.

– Она уже стала православной, – ответил отец Иоанн. – Пусть твоя супруга и не совсем чисто говорит по-русски, но зато думает она так, как должен думать человек, который любит нашу матушку-Русь. Так что тебе повезло, и семейная жизнь твоя будет хотя и нелегкой, но счастливой.

– А что, отче, будет с нашей Россией? – спросил Михаил. – И все ли сделали те, кого нам Господь – я не сомневаюсь в этом – прислал год назад?

– Они пришли как ангелы, но это были ангелы-воины, не с крыльями, а с погонами. Эти люди были во многом непохожими на нас, но они, так же как и мы, любили свое Отечество, пусть и находящееся в другом мире. И они его спасли. Я знаю, что не будет теперь в нашей богоспасаемой стране страшной войны, на которой погибнут миллионы людей. А после этой войны не начнется кровавая Смута, во время которой сын поднимется на отца, брат на брата и кровь соотечественников польется рекой. Наши братья из будущего выполнили свое предначертание. Россия спасена от ужасов, которые ее ожидали. Они могут теперь с чистой совестью сказать – мы сделали всё, что могли… Ступайте, дети мои, – отец Иоанн поднял руку, чтобы благословить Михаила и его спутников. – Пусть хранит вас Господь. И да будет воля его во веки веков.

Император, адмирал и генерал покорно склонили головы и, попрощавшись со старцем, вышли из его комнатушки, больше похожей на келью. Их ждала большая работа и великие дела.