Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Благодарю за помощь:
Сергеева Станислава Сергеевича, Павлова Сергея, Лебедева Юрия, Бондаренко Александра Александровича, Николаева Михаила Павловича, Бурматнова Романа, Сухорукова Андрея и читателей форумов ЛитОстровок и Самиздат под никами Andy18ДПЛ, Андрей_М11, Комбат Найтов (Night), Superkashalot, Борис Каминский, Михаил Маришин, Тунгус, Сармат, Скиф, StAl, bego, Gust, StG, BVA, Old_Kaa, DustyFox, omikron и других – без советов которых, очень может быть, не было бы книги. И конечно же Бориса Александровича Царегородцева, задавшего основную идею сюжета и героев романа.
Лазарев Михаил Петрович, командир АПЛ К-25 «Воронеж».
Баренцево море
Атомарина почти беззвучно скользит в глубине. Курс норд, над головой сотня метров холодной арктической воды.
– Контакт, пеленг 355, цель надводная!
– Классифицировать цель!
И до боли знакомый сигнал боевой тревоги. Топот ног и стук задраиваемых люков. Нет в экипаже не занятых делом, пассажиров, все стоят на боевых постах и знают, что им предстоит делать – если я отдам следующий приказ. Если цель будет классифицирована как вражеская… ударный авианосец класса «Нимиц», например?
Этого я и боюсь. Потому что мы в Баренцевом море, и сейчас 1943 год от Рождества Христова. По крайней мере так было, когда мы вышли из Северодвинска (пока еще Молотовск) трое суток назад.
А еще четырнадцать месяцев тому мы шли примерно в этом районе и этим же курсом – и был год 2012-й.
Провал во времени – природный феномен или игры каких-то «зеленых человечков»? Ответа на этот вопрос мы не получили и вряд ли когда-нибудь получим. Но, совершенно неожиданно оказавшись в июле сорок второго года, мы вломились в события этого мира, как слон в посудную лавку – и если виной всему чья-то сознательная воля (а тут и в божественное вмешательство поверишь, не то что в инопланетян или потомков из века тридцатого), то представляю, как кто-то сейчас хватается за голову или злорадно потирает руки, щупальца – что у них там. Смотря, что творится с хрупкой тканью мироздания, которая рвется и кроится теперь по совсем другим чертежам.
Хотя есть авторитетное мнение самого академика Александрова (которое поддерживает наш мех, командир БЧ-5 Серега Сирый), что это уже не наше прошлое, а некий параллельный мир, будто история с момента нашего вмешательства разветвилась, как рукава текущей реки. И то, что будет здесь, пока никак не предопределено. Хотя существует какая-то связь между параллельными, некая эластичность истории – но тут разговор между научными светилами заходит в такую квантово-энштейновскую высоту, что я перестаю понимать. Мне существенно лишь одно: этот мир может прогнуться под нас, и совсем не обязательно – мы под него. Чем и занимаемся по мере возможностей.
Мы пришли в этот мир, по здешнему времени, 5 июля 1942 года. И уже никак не успевали предотвратить разгром конвоя PQ-17, тем более что нас выбросило где-то у берегов Америки. Но вот на немецкой операции «Вундерланд» мы оторвались по полной – фото в газетах по всему миру, линкор «Адмирал Шеер», сдавшийся нашему пароходу «Сибиряков» – ну а как не сдаться, если получил от нас самонаводящуюся торпеду по винтам и предупреждение, что при первом же выстреле следующий залп будет в борт и шлюпок спустить не дадим, а тонуть в ледяной воде страшно, тут писатель Пикуль совершенно прав. Теперь бывший «Шеер», переименованный в «Диксон», в составе нашего Северного флота. И уже хорошо поучаствовал в освобождении Петсамо. А немецким субмаринам, поддерживающим «Шеер» и подошедшим после на выручку, мы устроили бойню, ведь в этом времени подлодки еще не умеют стрелять торпедами по вражеским подлодкам, кроме как на поверхности, нет еще ни таких гидролокаторов, ни самонаводящихся торпед. Затем была охота на «Тирпиц», правда, эту победу присвоили англичане, хотя даже американские союзники тогда назвали их действия конокрадством. И другие славные дела, после которых немецкие моряки, кому повезло выжить, с суеверным ужасом рассказывают о проснувшемся Великом змее Ермунгарде, плавающем в ледяных глубинах, или морском демоне из ада, призванном русскими на службу, – именно это я слышал в разведотделе СФ от пленных, подобранных с потопленного нами эсминца Z-38. Что еще могут предположить немцы, лишь смутно видя и слыша, как под водой движется нечто и топит их корабли – причем возможности объекта далеко за гранью техники и науки этих времен!
Но мы изменили историю не только наличием торпед. Информация, переданная руководству СССР, оказалась еще более важна. Даже сам факт, что мы победим – это уже много для морального духа, а если прибавить все доступные нам сведения об Отечественной войне? Вооружение, тактика, методика обучения. Знание о будущих ошибках. Персоналии, кто покажет военный талант, а кто наоборот. Немецкие секреты, не считающиеся таковыми в 2012-м, но очень актуальные здесь. Умение читать любой немецкий шифр, не рассчитанный противостоять компьютерам двадцать первого века. В результате в этом параллельном (да хоть перпендикулярном!) мире удался «Большой Сатурн», окружение и уничтожение не только армии Паулюса под Сталинградом, но всего южного крыла немецкого фронта, бывшей группы армий «Юг». А до того был разгром немцев в Заполярье, причем мы освободили не только Петсамо и Киркенес, но и гораздо большую территорию северной Норвегии, чем в нашей истории в сорок четвертом. И прорвали, а затем сходу сняли блокаду Ленинграда зимой сорок третьего.
И эта потеря оказалась невосполнимой – заменить погибшие войска Гитлеру было нечем. Тогда он попытался объединить против «русских варваров» всю Европу, провозгласив Еврорейх – Франция и Испания вступили в войну на его стороне, а также Польша, Бельгия, Дания и прочая мелочь. Под руку Еврорейха перешел французский флот, в этой истории не затопленный в Тулоне; а также Гибралтар, Мальта, Северная Африка, где получивший подкрепления Роммель наголову разбил англичан и, в этот раз не задержавшись в Эль-Аламейне, форсировал Суэцкий канал, взял Каир, занял Палестину, Сирию, Ирак. На востоке, прорвав фронт в Бирме, японцы вошли в Индию, немедленно превратившуюся в кипящий котел хаоса, войны всех против всех. Увидев это, в войну вступила Турция, напав на разваливавшуюся Британскую империю. Итальянцы развернули наступление в Эфиопии, Судане, Сомали. В Берлине трубили победные фанфары – но плохо было на Восточном фронте. Пятьдесят погибших «ветеранских» дивизий чистокровных арийцев никак не могли быть заменены даже большим числом французов и прочих европейцев, не имеющих ни боевого опыта, ни выучки, ни желания умирать за бесноватого Адольфа. В этой истории не было Курской дуги, потому что не было и Харькова зимы сорок третьего, наши в темпе вышли к Днепру еще весной. Геббельс вопил, что «Днепровский вал неприступен», но если мы сумели прорвать его там, в иной истории, после тяжелой Курской битвы, имея в противниках исключительно немцев, то теперь, когда Днепр был исходным рубежом для еще свежих советских войск, а на той стороне больше половины была сборная солянка со всей Европы, результат был ясен изначально.
В итоге сейчас на нашем фронте картина, близкая к осени сорок четвертого иной истории. Однако события повторяются, лишь сдвинувшись на год вперед, эластичность это или простая логика? И здесь были «Багратион» в Белоруссии (потерь Курской битвы не было, и на Днепре наших полегло много меньше, так что ресурсов хватило), и переход на нашу сторону Румынии, а заодно и Болгарии, и разгром немцев в Крыму. И Варшавское восстание, поддержанное английским десантом (вот только глава его, генерал Бур-Коморовский, в воинственности зашел так далеко, что потребовал от мирового сообщества последующего суда над Сталиным и Гитлером одновременно, а также Киев, Минск, Смоленск и Кенигсберг – в компенсацию польских потерь). После чего разъяренный фюрер бросил на Варшаву корпус СС с приказом стереть город с лица земли, – а Сталин, зная, как и в иной истории Коморовский нас предал, не то чтобы не шел спасать, но делал это не спеша, без лишних потерь, помня, что жизни наших советских солдат стоят много дороже, чем вся их Армия Крайова. Геббельс заявил, что сейчас в Еврорейхе под ружьем стоят десять миллионов – вот только чистокровных немцев среди них гораздо меньше, чем было в нашей истории, а боевая ценность прочих европейцев не слишком велика.
Советские люди посмотрели фильм «Обыкновенный фашизм». И прочли в «Правде» опубликованный «План Ост» и узнали, что собирались сделать с ними Гитлер и его шайка. Так что с боевым духом всё в порядке, и на фронте, и в тылу – ясно, что нам с фашистами в одном мире тесно, кто-то исчезнет, и это будем не мы. А немцы, ошалев от необъяснимых поражений на суше и на море, не придумали ничего лучше, чем обратиться к колдунам из Аненербе. Которые посоветовали Гиммлеру устроить «черные мессы» – кровавые ритуалы, где пленных приносили в жертву на алтаре. Это отнюдь не прибавило Еврорейху популярности, уже по всей Европе обсуждают, не пора ли их солдатам перебить надпись на бляхах с «Готт митт унс» на «Тойфель митт унс». Впрочем, фрицы и в нашей истории тратили на свою «мистическую академию» больше, чем на атомную программу.
А вот советский атом в этой истории родится раньше. И может быть, даже опередит «Манхеттен». С нашей помощью – и информацией, благодаря чему у янки сорвался «чикагский эксперимент», а двести пятьдесят тонн урановой руды незаметно перекочевали со склада в Нью-Йорке на борт советского судна; и операцией в Атлантике, в результате которой еще триста тонн уранового концентрата, перевозимых из Бельгийского Конго в США для нужд «Манхеттена», так же случайно оказались в СССР. Попутно еще утонул линкор «Айова» и что-то там по мелочи, включая подвернувшихся под руку (вернее, под торпеды) испанцев. Правда, против янки и настоящие немцы хорошо поучаствовали – не один бриллиантовый мега-ас кригсмарине и лучший подводник всех времен и народов (в нашей истории) Вольфганг Лют, которого мы выловили из воды, а после сдали в Полярном конвою НКВД, и от чьего лица мы слали по радио подлинным немецким шифром победные реляции. Так что американцы сейчас винят во всем «проклятых гуннов», ну а я получил вторую Золотую Звезду (первую за «Тирпиц» и «Шеер») и «вас там нэ было, товарищ Лазарэв, вы поняли мэня?»
Да, я говорил с товарищем Сталиным, как и с Лаврентием Палычем Берией тоже. И искренне считаю Иосифа Виссарионовича – Вождем. Не идеалистом, не пламенно-твердокаменным борцом за народное счастье, добреньким и всепрощающим, – а Хозяином. Политиком, предельно практичным, жестким, даже в чем-то циничным – но подчиняющим всё в себе и других одной цели: строительству Державы. Для него это было его детище, его творение – ну, как встречается у иных умельцев увлечение клеить кораблики в бутылке или собирать из спичек модели дворцов. И он строил державу, империю по тем принципам, какие сам считал правильными, безжалостно уничтожая всё, что мешает – но в то же время был достаточно умен, чтобы внимательно выслушать, собрать информацию. И у него были невероятная работоспособность и упорство – и конечно, умение организовывать, управлять людьми. Теперь же он узнал, чем кончатся его труды – может быть, хорошо, что меня не было рядом, когда он читал переданные ему книги и доклад Хрущева на XX съезде и смотрел на компе фильмы и видео из наших времен. Когда же мы общались, он был спокоен, по-деловому задавал четко поставленные вопросы. Тиран, диктатор, преступник – мне глубоко плевать, как называют его демократы (или дерьмократы? демокрады?). А важно, что он увидел Цель и теперь не свернет и не успокоится. Сделать так, чтобы не было перестройки, развала девяностых и гибели великой страны. И это мое искреннее желание – так что у меня нет сомнений, кому служить, за что драться насмерть.
И теперь я знаю, что этот мир будет иным. Лучше или хуже того, но иным, без сомнения. А уж мы постараемся, чтобы стал лучше. Чтобы не было вот такого:
«Так жить нельзя!» – орет телеящик. Ну что делать, если Россия – это страна дураков?
«Глобализация! Обязательства перед ВТО! Конъюнктура мирового рынка! А кто не вписался, не преуспел – тот неудачник! Бесполезный балласт, для которого долг – тихо уйти, не создавая проблем остальным и не цепляясь за ноги сильным! Конкурентоспособность – и пусть выживает достойный жить!»
Так жить нельзя. Производства стоят, людей выбрасывают на улицу – все прилавки завалены дешевым китайским товаром. Работающие предприятия отдают в частные руки – «приток капитала, инвестиции!» – затем лишь, чтобы новые хозяева быстро вывезли всё что можно и закрылись: «Нерентабельно!» А телеящик орет: «Лучше работайте, чтобы заработать». Потребляйте, потребляйте… «Неужели вы еще едите нашу картошку с нитратами, есть же турецкая, генно-модифицированная, дешевая, уже без кожуры и с ананасовым вкусом! Ну кто сейчас покупает отечественные товары, совершенно не соответствующие мировым стандартам? А наше образование, медицина – это просто ужас, наследие советских времен! Впрочем, ну что вы хотите от бесплатного?»
«Вы за вхождение России в мировой рынок? Тогда примите общемировые цены на газ, бензин, электричество – первое требование ВТО, без выполнения которого нас и на порог не пустят! Что до электората, то в этом месяце уже повышен минимальный размер оплаты труда!» Правда, если пересчитать ежедневно, как раз хватит на один батон или одну поездку в общественном транспорте – на выбор. «Напоминаем, что своевременно и полностью платить за ЖКХ – это первейший долг каждого гражданина! Если вы потеряли работу – меняйте жилье на более дешевое! Никого не выбрасывают на улицу – лишь в барак на окраине, три метра на человека по соцнорме! Нет, мы не можем допустить, чтобы ваши дети так страдали – по новому ювенальному закону, им будет предоставлено место в самом лучшем детдоме! А там им повезет попасть на усыновление в состоятельную западную семью! Вы же разумные люди, чтобы верить сказкам про малолетних рабов, секс-игрушки для утех и даже поставщика органов-трансплантантов?! Слушайте, давно уже нет совка – ваши проблемы – это только ваши проблемы! А мы не так богаты, чтобы заниматься благотворительностью».
Орет телеящик: «Валить надо скорее из этой дурацкой страны, если у вас есть хотя бы миллион “зеленых” – ну, а если нет, с вами и говорить не о чем!» – если вы не сумели ничего украсть, то вы лошары и совки, не приспособившиеся к рынку. Светская хроника – отдых российской бизнес-элиты в Куршевеле: «Смотрите, как живут и развлекаются лучшие люди России!» В Москва-Сити открыт новый офис «Газпрома» – стеклянная игла километровой высоты, «вошедшая в десятку самых высоких сооружений мира!» Европарламент возмущен, что закон об обязательной квоте для представителей секс-меньшинств в российских законодательных органах всех уровней еще не ратифицирован Госдумой. «Не храните ваши деньги дома в чулке, а несите их в наш банк Московского Международного Маркетинга, обещаем прибыль в 2020 процентов годовых!»
Мировые новости – визит Президента России в Вашингтон: «Господин президент, подпишите здесь и здесь; олл райт, теперь вы свободны, вот чек нашего банка и ключи от уютного домика в Оклахоме». Мировое сообщество обеспокоено гуманитарной катастрофой в России и возможным прекращением ею своих обязательств по поставкам энергоносителей на мировой рынок, и по просьбе законных российских властей вводит на ее территорию миротворческий воинский контингент – каждая страна-участник в свою зону оккупации согласно мандату ООН. «Призываем население отнестись к этим вынужденным мерам со спокойствием и лояльностью!»
«Одной из важных задач мирового сообщества по отношению к России будет утилизация экономически избыточной части ее населения»…
Свят-свят, вот приснится же! То ли просто игра воображения, то ли мозг во сне работает как приемник на сигнал из параллельных миров, то ли, не дай бог, потихоньку съезжает крыша! Проклятый Меченый вкупе с Борькой-козлом, вот почему после вас от любой власти по умолчанию ждешь подляны, что она продаст за зеленые бумажки: «Господин президент, подпишите здесь и здесь… олл райт, вот вам чек нашего банка и домик во Флориде, всё, вы свободны», – а ведь мы, русские, прощаем власти и грозность, и даже кровавость, не говоря уже о величии на костях, но категорически не переносим сдачи позиций чужим, а тем более служения чужому! Я помню Меченого и Борьку, про Путина же… не скажу ничего. И вы спрашиваете меня, почему я хочу служить Сталину?
Здесь мой мир. И мой дом. Я так и не женился в том времени – сначала (в девяностые) был недостаточно успешным, затем (в двухтысячные) другие были более успешными. «Армия – это анахронизм, чем изнурять народ военной повинностью и нести бремя военных расходов, гораздо эффективнее встроиться в существующие международные системы обеспечения безопасности», – сам слышал по ящику в интервью какой-то важной политической фигуры! «Встроиться» – двадцать второе июня вам напомнить? В девяностые нас не бомбили, как Сербию, не решились, хотя какая-то сучка-кондолиза вякала: «Богатства Сибири не должны принадлежать одной России, а всему цивилизованному миру», – но не решились, боясь не каких-то там санкций ООН, а ответного удара! Понимали ли это те, кто тогда называл нас «тупой военщиной» и «дармоедами» – забыв про извечное правило: страна, не желающая кормить свою армию, в итоге будет кормить армию чужую.
Зато здесь защитники Отечества в большой цене и уважении! Аня, Анечка, так и не узнаю уже, про тебя ли я читал еще в том мире. Была там в минском подполье «товарищ Татьяна», под стать легендарному Кузнецову, немногим ему уступала – погибла за две недели до освобождения всей Белоруссии, и было ей всего двадцать два года, красивая, ей бы жить и детей родить. Ну а здесь она оказалась среди хранителей нашего секрета, одной из немногих посвященных в нашу главную тайну. И кажется мне, товарищи Сталин с Берией решили на ней обкатать, как наше мировоззрение, наши идеи повлияют на здешнего человека. Результат: Аня искренне считает, что наибольшие враги нашей страны и народа – это Гитлер, Горбачев и Ельцин. И не дай бог, она оказалась бы в нашем времени – если она сумела в сорок первом, заброшенной в Минск, с нуля подпольную организацию создать.
Вот только этого не надо, не отпущу я тебя никуда. Потому что уже неделю как ты моя законная жена, Лазарева Анна Петровна. Ты провожала меня, когда мы уходили из Северодвинска, – ты и другие местные девчата, или уже жены, у нас в экипаже уже двадцать человек нашли себе пару на берегу. Как Ассоль Грина – интересно, кто из вас придумал сшить из алой ткани летящие накидки-пальто по моде уже конца века? Картина, когда несколько десятков красавиц, одетых в них (не только жены, но и кто-то из пока «просто знакомых») машут нам руками с пирса, а ветер, баллов шесть-семь, треплет и вздувает их «алые паруса» – я лишь мельком оглянулся, у командира на мостике хватает других дел при отходе от стенки в такую погоду – жаль, не было фотоаппарата, а вот Дима Мамаев, оказывается, успел. После в кают-компании все смотрели снятый им видеоролик. Очень красиво, вдруг еще традицией станет женам и невестам встречать и провожать корабли, надев алый цвет?
Так что я вернусь к тебе, Аня-Ассоль, ты только дождись.
– Классифицировать цель!
Снится ведь всякое. До того было, что мы вот так же выйдя из базы в сорок третьем, в точке рандеву встречаем атомный авианосец «Адмирал Лазарев» с эскадрой, снова 2012 год, только мир победившего СССР – уже на пол-планеты. А в последний раз сон был наоборот, про победу мировой демократии – так что если навстречу действительно «Нимиц» или что-то ему подобное, обеспечивающее действия миротворцев, так две «шестьдесят пятых» еще с наших времен у нас сохранены в аппаратах, специально на крупную дичь. И полный боекомплект местных изделий, далеко не самых плохих и вполне боеспособных. Я ведь не Президент и ничего не подписывал!
– Цели классифицированы: эсминцы типа «новик».
Гора с плеч – и слава богу, никто не заметил. Значит, мы по-прежнему в сорок третьем. И всё идет по плану: «Куйбышев» и «Урицкий» ждут нас в условленной точке для эскорта в Полярное. Корабли постройки шестнадцатого года сопровождают атомный подводный крейсер – выглядит как полный сюр! Хотя «Куйбышев», бывший «Капитан Керн», достроили уже при советской власти, а вот «Урицкий», в бытность свою «Забиякой», вошел в историю – в ту самую октябрьскую ночь стоял на Неве рядом с «Авророй», правда, по Зимнему не стрелял. Сейчас уже старички, двадцать шесть лет для боевого корабля – это возраст, но корпуса еще крепкие, машины пока тянут, пушки-«сотки» Обуховского завода и для этой войны пока на уровне, ну а зенитки, радары и акустику на них поставили недавно, по меркам сорок третьего – совсем новье. А главное, взаимодействуем мы конкретно с этой парой давно и успешно, еще как Петсамо брали в прошлом году – и это очень важно, когда командиры кораблей эскадры между собой сработались, понимают друг друга с полуслова.
Сейчас всплывем, обменяемся опознавательными. И курс на главную базу, Полярное – давно уже знакомый. Какую боевую задачу нам поставят на этот раз? Уж очень хочется линкор потопить! А то «Тирпиц» нам не засчитали, «Айову» не засчитали. Хоть кто-то попадется до конца войны?
И что Аня сейчас делает?
Анна Лазарева, Северодвинск
– Ну сучка, ну про. дь!
Да, капитан ГБ Воронов очень не в духе.
– А еще порядочную из себя изображала, подстилка английская! Ну, у нас еще не было, чтобы не призналась и не подписала. Стерва!
– Выражения выбирайте, Николай Константинович, – обрываю его. – Вы что, не знаете, что Стервой здесь часто называют меня? И моих помощниц тоже.
– Простите, товарищ Лазарева, – смутился Воронов. – Сорвался, злость берет. Красивая же, могла кого из наших парней осчастливить – так нет, англичанина ей захотелось! У него что, х… хм, простите еще раз!
– Квадратный? – усмехаюсь я. – Вы, Николай Константинович, так орали, что я отсюда слышала. Слова я всякие знаю от партизан и морячков, так что смутить меня сложно – вот только кому вы здесь и сейчас это говорите, что-то я в этой комнате врагов народа не вижу? Давайте договоримся, что вы впредь ко мне, как к женщине и товарищу, будете уважение проявлять – ну а с подследственными на ваше усмотрение.
Воронов кивает. Видно, что ему неприятно и непривычно, будучи старше и годами и званием, оказаться у меня в подчинении – но с приказом не поспоришь. Я беру со стола протокол допроса, читаю. Итак, Пашкова Таисия Мироновна, 1920 года рождения, русская, беспартийная, из крестьян… Обвиняется в том, что, вступив в связь с гражданами Великобритании… Список в три фамилии – не поняла, она что, со всеми одновременно?
– Нет, товарищ Лазарева, – Воронов упорно обращался ко мне так, а не официально, по званию, – меняла как перчатки, одного за другим. Это те, кого мы установили – возможно, были и прежде. Этот вот последний, с ним разглашение и произошло.
Эндрю Беннет, суперкарго с парохода «Кассиопея». А пароход ушел вчера вечером, так что с этого мистера уже не спросишь. Читаю протокол, ну всё как обычно! Захотелось дуре принца, причем заграничного, интердевочке будущей – как там у Маяковского было:
А дуре кажется, влюбленный клерк
На ней жениться приходит в Воллстрит.
И верит мисс, от счастья дрожа,
Что я долларовый воротила,
И что уже на других этажах,
Для ней готовы и стол и квартира.
Во множественных и частых связях не замечена, значит, не за деньги, а точно принца искала, который увез бы в свою страну, и жили бы они там долго и счастливо. Ну и черт с тобой, вот дурь бы из тебя выбить – но зачем язык-то распускать? Так было разглашение, или мои девчонки перебдили? Если не было, а лишь связь с иностранцем, то малостью отделаешься. И выйдешь после замуж за нашего, рабочего парня и будете вы с ним жить-поживать, добра и детей наживать. Читаю дальше.
Ох, черт! Тут и мне захотелось выматериться. Было. Всё подтверждается. Ну кто тебя за язык тянул, идиотка! И тебя, и всех, кто тебе разболтал! Слухи, треп – пока не дошли до ушей тех, кого не надо. Воронов у окна курит – даже он не знает пока, прочел, не зацепившись. Не понял, что эта, с куриными мозгами, разгласила иностранцу тайну «ОГВ»! Теперь точно пустяком не отделается.
Если коротко: на пароходе «Краснодон» был некий матрос (ФИО записано). Наш, правильный парень, комсомолец, советский человек – а у него девушка, тоже комсомолка. И матрос, хотя давал подписку о неразглашении, все ж не удержался рассказать своей… (интересно, в горизонтальном положении или стоя?), что было у берегов Африки. Без всякой подлой мысли, наоборот – как нам товарищи интернационалисты помогают: мол, мы всей командой перегружали в море ценный минерал, который для нашей промышленности важен, а мировая буржуазия злостно отказалась, так нашлись товарищи – кто, нам знать не положено, но меж собой они по-английски, по-испански и даже по-немецки говорили, живет, значит, идея мировой революции и дело Коминтерна! Даже про марлевые маски рассказал, что минерал этот редкий и ядовитый. «Но ты молчи, Маня, это большой секрет, я же подписку давал о неразглашении – Особому отделу!»
Триста тонн уранового концентрата, не доехавшего до «Манхеттена», исчезли. Их разведка, наверное, сейчас море ложками вычерпывает и через решето пропускает, чтобы узнать, куда делся груз. И если они узнают о причастности к этому СССР – мне даже представить страшно, что будет! А ведь британцы и янки – это одна компания, информацией поделятся обязательно!
Ну а дальше, как у Пушкина: «Никому не сказала, кроме как попадье». У этой Мани тоже была лучшая подруга, которая «совершенно точно никому и никогда», «но ты молчи, это страшный секрет!» И ведь самое плохое, что они честно пытались этот секрет соблюсти! Болтай они налево и направо, мы бы о том гораздо раньше узнали, а так – одна из наших оказалась в числе посвященных, когда поезд уже ушел. Хотя далеко ли? «Кассиопея» еще в наших водах – теоретически еще можно: плавающая мина или торпеда в борт от «неопознанной» подводной лодки. Но это точно не моя компетенция!
Ну почему именно сейчас? Если бы дядя Саша… товарищ Кириллов был здесь! А теперь – нет, инструкции мне даны, как раз на такой чрезвычайный случай. Всего лишь доложиться самому товарищу Берии и ждать от него указаний!
Связь ВЧ у нас здесь же, на территории «бригады строящихся кораблей» (как для непосвященных именуется воинская часть, обеспечивающая базирование атомной подлодки), этим же узлом связи пользуются и научники. Идем туда, оставляю Воронова за дверью, сама снимаю трубку. Ой, страшно!
Лаврентий Павлович долго не подходит, занят, наверное, государственными делами, от которых я его отрываю. Наконец слышу его голос и, собрав в кулак всю волю, докладываю. Душа уходит в пятки, но стараюсь говорить четко, коротко и ясно. Товарищ Берия сначала молчит, а затем слышу:
– Зам Кириллова – Воронов, кажется – рядом? Позови его, а сама пока подумай, как ситуацию исправить.
Зову Николая Константиновича. Ясно, решил его старшим переназначить, значит, кому-то придется ввести его в курс, что такое «Рассвет». Не по телефону же, хотя и ВЧ… Ой, а что со мной будет? Разжалуют, наверное, из старших назад в лейтенанты – это как минимум…
Воронов уверенно подходит, берет трубку и… Такой вид, словно ему в руку сунули гранату Ф-1 с выдернутой чекой! Лицо становится белым, как бумага, – и остается лишь догадываться, что говорит ему товарищ Берия, но это явно не приказ принять на себя руководство. Это длится довольно долго, минуты две или даже три. Наконец Николай Константинович, с таким же белым лицом, протягивает мне трубку:
– Вас, товарищ Лазарева!
– Ну что, товарищ старший лейтенант госбезопасности, – ох, выделил звание, значит, не разжалует, – что-нибудь придумали?
– Так точно, товарищ народный комиссар! Представить всё как провокацию немецкой разведки, распространяющей вредоносные слухи с целью вбить клин в отношения СССР и его союзников!
В трубке смешок – или мне показалось? И уже другим тоном, более веселым:
– Я рад, что не ошибся в вас, Аня. Воронов вам в помощь, слушайте его советов. Действуйте – и через сутки жду от вас доклад, что сделано.
Капитан ГБ Воронов Николай Константинович
Замечание, предупреждение, расстрел. Замечание с предупреждением у меня уже есть… ну а третья стадия – это, как правило, если есть тяжкие последствия, обычно же просто разжалование с понижением. Черт, ну говорил же товарищ Кириллов: «Ты исполнитель хороший, безотказный – но надо всё ж и голову иметь, чтобы хотя бы предвидеть иногда, про инициативу уж молчу!» Я пытался – за это замечание и получил, неснятое. Вот странно, капитана утвердили, а взыскания так и остались?
Снимут одну шпалу – черт с ней, переживу. Но если это такой уровень, то могут ведь… Или загонят куда-нибудь в Оймякон, где лето тридцать первого июля начинается, а первого августа уже снег – и пожизненно, в отличие от зеков, которым лишь отсидеть и выйти. Но за что, я-то тут при чем? И Александра Михайловича нет, товарищ Кириллов бы словечко замолвил хоть самому наркому, уж сколько вместе работаем!
А Лазарева эта… точно стерва! Но умная. Потому ей и фартит – даже если и ошибётся, то быстро придумает, как исправить. И ведь далеко пойдет – похоже, Кириллов всерьез ее на свое место наметил здесь, в Молотовске – кончится ведь скоро война. Да и ее муж явно в фаворе у Хозяина, как бы не больше, чем комфлота. И ее прямой вины тут нет, да и дела только что приняла, так что наказывать всерьез точно не в масть, даже на взгляд Самого. А так как виновный всё же должен быть, если пожар не погасим – ой, своей шкурой уже чувствую, кого назначат! И даже если Лазаревой все ж в вину поставят, я при любом раскладе вперед неё пойду!
Ладно, и хуже бывало! Сказал же товарищ Берия, дал надежду: «Исправляйте», – ну это мы можем, хе-хе! Лазарева, конечно, умна, но вот всей нашей бюрократией, чтобы от и до, не занималась – так, местами. А сейчас, как я понял, бумажка – это первая забота! Как раз тот случай, когда не важно, как было, а важно, как записано.
– Значит, так, Анна Петровна, прежде всего – следственное дело, и чтобы было готово к завтрему, оформленное, как положено, со всеми датами, естественно, задним числом. Объекты, оперативные данные, материал разработки – кто, что, как, где, когда – вся шпионская сеть. Благо резидент Абвера у нас уже есть – тот самый Грюннер, которым американца прижали, сидит пока, ему приговор в исполнение еще не привели, как знали, что живой будет нужен. Остается лишь подобрать связи, общих знакомых, через кого этот Грюннер приказывал враждебные слухи распространять. Ну, а всю разработку по ним мы сами изобразим и даты проставим, не извольте беспокоиться, вам только завтра с утра ознакомиться и подписать. А уж фигуранты во всем сознаются и признания напишут…
– Ну, Анна Петровна, мы ж не звери. Помните, как из всех гансов именно Грюннера выбрали в резиденты Абвера? Ершистый, строптивый, всё разговоры вел, что Германия – это великая страна и всегда будет юбер – вместо того чтобы молча работать. А нам такого не надо! И сами же немцы, его товарищи по бригаде, нам доне… сигнализировали, и не единожды – теперь и им урок, как надо себя вести, а как категорически не рекомендуется! Так и с прочими – зачем мы информацию собираем, что вот такой-то что-то неподобающее сказал или еще какой малый грех совершил? Всех брать, кто работать будет – а вот если понадобится, как у нас сейчас, чтобы честных людей не трогать, а только сомнительных. Да и не к вышке их, а всего лишь в Норильск – другим наука.
Вот только эту Пашкову однозначно придется по полной. И всех прочих, кто знает то, чего знать категорически не должны, насколько я понял. И это уже не шитье дел, а всерьез, мало ли кому они завтра сболтнут. За это товарищ Берия с нас обоих вместе спросит, уже без всякой пощады. Хотя, конечно, хорошо бы их удалось как-то к Грюннеру привязать, чтобы лишних людей не расходовать. Люди всё же не трава, как сказал товарищ Сталин, и год сейчас не тридцать седьмой.
Просто политическая необходимость такова, что надо иногда, скажем так, не совсем виновного оформить. Ради блага всех остальных.
– Вы, Анна Петровна, в органах год всего. Партизаны и подполье – это все ж несколько иное. А я с сорокового, и раньше на границе служил и дело имел со всякой швалью, шпионами, бандитами, контрабандистами – такого насмотрелся! Так что привыкнете!
Анна Лазарева
Дура, дура… Понимаю, что предтеча будущих интердевочек, а всё же жалко. Воронов за столом бумаги раскладывает, я будто так зашла, а эта – на стуле напротив. Вид у нее не скажу что сильно запуганный и сломленный. А скорее, как у школьницы, которую к директору вызвали за разбитое окно.
– Зачем англичанина-то? – спрашиваю я. – Что, наших парней не хватало?
– Наши… – бросает она будто с презрением. – А тут настоящий лорд.
– Лорд? – смеюсь я. – Что он представлялся тебе аристократом, четвертым сыном кого-то там, показания твои читала. А ты поверила, дура? Суперкарго – это второй помощник капитана всего лишь. Да и будь он даже настоящим сыном британского лорда! У них же майорат, то есть старший сын получает всё, а прочим – дырка от бублика. Тебя, дуру, просто валяли за красивые сказки, а ты верила?
– И пусть! – вдруг почти кричит эта дура. – А если я хотела? Хотела верить, что вот этот, лорд, завтра увезет меня куда-то, где мы будем жить счастливо? А то у нас про один лишь план и эту войну проклятую, а где любовь? Надеяться хотелось, что вот завтра, завтра, снова завтра! И сейчас мне так жить легче. Чем наши серые будни – на заводе одиннадцать часов, после лишь в койку, и снова!
– А дальше что, – спрашиваю, – зачем нужны мечты, если их нельзя воплотить? Тогда они, как опиум для народа – смотри розовые сны, сидя в грязи.
– Ну не всем же адмирала удается окрутить, – вдруг щерится она, как зверек, смотря на меня с ненавистью, – сама-то ходишь во всем буржуйском? А твои стервочки и их дружки моего Андрюшеньку грабили и били, когда он ко мне шел. «Наши женщины – это наше достояние», – я вас просила меня защищать? Я передовичкой была и в комсомол заявление подавала, а мой отец в Красной Армии с восемнадцатого, и первым колхоз организовывал в нашем уезде!
Я даже не знаю, что ответить. Тут вмешивается Воронов, и разговор идет на повышенных тонах. Короче, выясняется, что в убеждениях этой дуры сущая мешанина – у нас надлежит всем маршировать строем, разговаривать лозунгами, одеваться в дерюгу, «быть как все», женщинам рожать будущих красноармейцев – и без всяких там нежностей-ухаживаний, поскольку это разлагает. Но так как товарищ Сталин провозгласил, что социализм в одной стране, то всё это исключительно у нас, а за границей совсем другое – и любовь, прекрасная как сон, и утонченно-изысканные лорды, целующие дамам ручку, и роскошные дворцы, и красивые платья… ну, в общем, всё прилагающееся.
– Тебя кто этому учил?
– Отец солдатским ремнем вбивал, как социализм-коммунизм строить, ну а я по ночам книжки всякие читала, отец малограмотный был, лишь посмеивался.
По бумагам, отца твоего в тридцать седьмом… потому тебя в комсомол и не приняли. Да, в своем колхозе ты так и осталась бы с мечтами – но угораздило же попасть туда, где есть самые настоящие иностранцы, вот и переклинило мозги: всё время живу как положено, план выполняю, но хоть на минуту туда заглянуть, в мир мечты!
– Так и запишем, – сказал Воронов, – дочь осужденного троцкиста. Плюс искажение учения товарища Сталина относительно принципов построения социализма в одной стране и справедливой оплаты по труду. В итоге имеем скрытого врага советского строя. У вас есть возражения, товарищ Лазарева?
Я лишь пожимаю плечами.
– И что самое занятное, товарищ Воронов, что этой дуре только навесь лапши – она и побежала. Что за лордом, что за последним кочегаром, якобы грузившим в Африке бочки с алмазами от интернациональных товарищей. А мужики и пользуются. Может, выпихнуть её из страны следующим рейсом, из УК ведь меру наказания – высылку из СССР – не исключали? Пусть к лорду катится, в Лондоне дальше панели не попадет.
Воронов секунду смотрит недоуменно, затем спрашивает:
– Так что, эту отпустить?
– Зачем, – отвечаю, – она же дура, а вдруг своим ложным пониманием учения товарища Сталина еще кого-то с истинного пути собьет. Пусть посидит, пока бумаги оформим, и найдем еще англичан, кто бы это сокровище принял на борт. Или думаешь, дура, твой суперкарго вернется? Да он тебя забыл давно, у него таких, как ты, в каждом порту – поматросить и бросить!
– А в самом деле! – подхватил игру Воронов. – Если на этой официально женится ихний не то что лорд, но даже последний грузчик, то она уже вроде как подданная той страны и может валить отселева ко всем чертям, а что с ней там будет, то не наше дело. А если такого не найдется, то налицо в дополнение к вышесказанному еще и разврат, подрыв моральных устоев и дискредитация советских женщин в глазах мирового сообщества. Тогда – кайлом помашет, может, поймет, чего лишилась. Ну что, будем ждать, пока этот твой Эндрю вернется, поскольку в тюрьме тебе другого найти будет затруднительно? Сама-то веришь, что он, как узнает, прибежит тебя замуж брать?
И тут эта дура заревела, как пароходная сирена, размазывая по лицу слезы. Прав был товарищ Пономаренко, подумала я, была бы у нас такая служба, что следила бы за такими, с кашей в мозгах, и помогала вовремя излечивать свои заблуждения, может быть, и удержали бы человека от морального падения. Мечтать никому не вредно, вред – когда эти мечты против настоящей жизни идут.
Дура не умолкала. Воронов протянул руку к кнопке, вызывая конвой.
Лазарев Михаил Петрович, командир АПЛ К-25 «Воронеж». Норвежское море, 7 сентября 1943 года
За вражьей лодкой началась охота, она от нашей гвардии услышит вой торпед… Пока чисто, никого не обнаружили. Курс сто девяносто, глубина двести двадцать, скорость пятнадцать узлов. Место – примерно двести миль вест-норд-вест от Нарвика.
В этой истории, не без нашей помощи, морская война на севере приняла вялотекущий позиционный вид. Немцы сидят в Нарвике, но стратегическое значение – вывоз шведской железной руды – этот порт приобретает лишь зимой. Сейчас же редко-редко вдоль берега, прячась в фиордах, проходит каботажный транспорт с текущим снабжением для гарнизона и 11-й флотилии подводных лодок. Причем в нашу зону ответственности фрицы предпочитают не соваться, помня об устроенном нами подводном геноциде, а тихо-мирно пробираются в Атлантику – топить англичан. Хотя иногда отдельные экземпляры пытаются подняться к северу – то ли проверяют наши возможности, то ли просто отклоняются при обходе Британских островов. Но других целей для активных действий СФ пока нет – потому отрабатываем на них тактику противолодочной обороны.
Выглядит это так: наши самолеты, патрулирующие над морем, засекают цель бортовым радаром (у нас уже есть целый полк таких «всевидящих глаз») и передают место, курс и скорость цели нашим подлодкам уже развернутой в море завесы. Обычно в этой роли выступают большие крейсерские, тип К, «котельниковский» дивизион – и быстроходные, и силуэт сильно отличается от «немок», что позволяет избежать «дружеского огня». Но их в составе СФ всего пять, так что к этой задаче привлекаются и «эски», хотя реже. Лодки против лодок, однако за лето общим старанием уже пять зафиксированных побед!
И вот немцы попробовали огрызнуться. Две недели назад С-56 Щедрина, находясь на позиции ожидания, была атакована неизвестной подлодкой и едва сумела уклониться от торпед. Так как силуэт «эски» мог сойти за немецкую, то сначала даже предположили, что переусердствовали свои, но расследование показало, что никто из наших, находящихся в море, атак не производил. Затем так же была атакована К-3 и тоже с трудом увернулась, причем на этот раз противник даже показал рубку. Расчет сорокапятки успел открыть огонь, было ли попадание неизвестно. Ждать, когда кого-то потопят, Головко не захотел – и вызвал нас. Поскольку противолодочные торпеды до лодок фронтовых дивизионов еще не дошли, да и, как показали опыты с Щ-422, мы стреляли ими гораздо лучше местных товарищей.
А еще – ни одна из атакующих «немок» не было замечена самолетами, ни до, ни после боестолкновений! Чего быть не должно – моряки знают, для прочих же поясню, что субмарины этой войны были, по сути, «крокодилами», а не «акулами», нырять могли очень ненадолго и, как правило, непосредственно перед атакой, при обнаружении противника. Для немецкой «тип VIIC» восемь с половиной тысяч миль дальности надводным ходом и всего восемьдесят миль под водой – еще объяснения нужны? То есть выдвигаться в район атаки и уходить после немцы должны были поверху, так отчего же их не засекли? Причем летуны клялись, что никак пропустить не могли – вот график патрулирования, сетка маршрутов, ну должен был фриц хоть кому-то хоть раз попасться на экран! Головко даже приказал проверить, может, в этих широтах радары дают сбой. Нет, «катюшу» устойчиво засекали за сорок – пятьдесят миль! Шнорхели на немецких лодках в знакомой нам истории появились лишь в конце сорок третьего, пассивные радары «Метокс» тогда же, лодки нового поколения «тип XXI» вошли в строй с лета сорок четвертого, и то практически не воевали. Так, может, у немцев, после наших жестоких уроков, тоже прогресс ускорился? Разобраться и доложить!
Вообще-то, мы, формально входя в состав СФ, могли быть посланы в бой лишь с разрешения Ставки. Но в этот раз Москва дала добро, а Кириллов намекнул, что эта миссия может быть для нас тренировкой к следующей, более важной. Значит, так тому и быть!
«Куйбышев» и «Урицкий» тоже идут с нами. Но держатся милях в двадцати позади, «для чистоты эксперимента». Предполагается, что мы будем обнаруживать дичь и опробовать на ней противолодочные торпеды. Ну, а если не получится, работаем как раньше – даем с нашей ГАС целеуказания для эсминцев, а они забрасывают фрицев глубинками. Еще задействован авиаразведчик, связь с ним через «Куйбышев». И истребители на базе Лаксэльв, той самой, где мы выбивали немцев «Гранитами», ждут в готовности, могут быть над нами через час. В общем, всё имеет отдаленное сходство с корабельной поисково-ударной группой гораздо более поздних времен.
На исходе вторых суток доклад от акустиков: «Контакт!» Пеленг 100, дизельная, но сигнал какой-то странный, и по сигнатуре не опознается. Меняем курс, идем на сближение. Проходит пара часов. За это время мы успели не только сблизиться, но и передать информацию на «Куйбышев», а те летунам. От них приходит доклад – район обследован, противник не обнаружен. Что за черт?
Сближаемся еще. Саныч со своими из БЧ-1 колдует над планшетом, прикидывает элементы движения цели по изменению пеленга и уровню сигнала. Получается разброс от тридцати до пятидесяти кабельтовых, скорость пять – девять узлов. Что-то дизельное, на поверхности не видно. Ответ может быть один – подводная лодка под РДП.
Это устройство, попросту именуемое шнорхелем, вообще-то известно давно, изобретено еще в 1913 русским подводником Гудимом, командиром лодки «Акула». Но сколько я вспоминаю историю, немцы до лета сорок третьего не интересовались им вообще, в июне провели испытания, массово на субмарины это пошло лишь в конце года. Вопреки бытующему мнению, для подлодки это совершенно не вундерваффе, а узкоспециализированный инструмент. Поскольку лодка под РДП и скорость имеет гораздо меньшую, при том же расходе топлива, и почти глуха и слепа, а при волнении это может быть просто опасным – у нас в шестидесятых на СФ лодка С-80 погибла именно так. И единственная польза – что можно преодолевать районы, постоянно контролируемые вражеской авиацией, с гораздо меньшим риском быть обнаруженным (сантиметровые радары, появившиеся у союзников в сорок пятом, и головку шнорхеля над водой секли). Теперь, значит, мы на севере немцев так же загнали, как в нашей истории союзники в Атлантике год спустя.
– Боевая тревога! – Что так поздно? А зачем людей зря изнурять? – Торпедная атака! На двухстах глубины проскочить поближе, – все помнят, что так шумность меньше, на большем ходу? – А вот теперь выходить на полсотни, глубину пуска торпед! Командую Бурому – командиру БЧ-3: – Первый аппарат ЭТ-80 акустическая, остальные три противолодочные по проводам. ГАК, уточнить дистанцию – короткий «пинг» в активном. Двадцать пять кабельтовых, внести данные в торпеды, – чтобы на первом участке пути шли без демаскирующего сигнала, по заложенной программе, грубо выводящей на цель, дальше будет управление с лодки. – После первой интервал пять секунд, последующие – через пятнадцать. Аппараты, товсь, залп!
В отличие от лодок этого времени, у нас при выпуске торпед работает не сжатый воздух, а вода, потому звук при залпе совсем другой. Может быть, немец и не слышал – встревожился он, когда мы начали облучать его локатором, давая корректировку торпедам. Сделать он ничего не успел, мы ясно слышали два взрыва – судя по времени, попали акустическая и третья в залпе. Звук разрушения корпуса, и всё – глубины здесь метров семьсот, на дно не лечь.
Бурый мрачен, надежность новых торпед – одна третья. И если бы немец сразу пошел на погружение, акустическая бы оказалась бесполезной – а так, выставленная на восемь метров глубины, она исправно достала лодку у поверхности. И это с нашей БИУС, что говорить про предков!
И странно, что сигнатура не похожа ни на «семерку», ни на «девятку». Наших лодок здесь точно нет, может быть, опять англичанин? Шел под РДП курсом от немецких баз – а были ли шнорхели на британских лодках в сорок третьем? Предпочитаю не ломать над этим голову: если союзник, значит, оказался не в том месте и не в то время, надо было нас предупреждать!
Вторую «дичь» засекли на следующий день, миль за шестьдесят к северо-востоку – после первой добычи спустились еще на юг, затем свернули к востоку и снова поднялись к северу, прочесывая район – пользуюсь сухопутными названиями сторон света, привычными всем, не только морякам. Такой же сигнал, опознанный компьютером по только что введенной сигнатуре – и вдруг, когда мы сблизились по расчету миль на десять, прикинув по уровню шума, сигнал пропал! А это было странно – субмарина этих времен с такой дистанции должна была быть слышна нам даже под электромоторами.
– Неужели «двадцать первая»? – говорит Саныч. – Они же только со следующего года должны… Командир, а ведь сходится! У нас фрицы за три месяца проект завершили, шесть – семь постройка, но начали в сентябре сорок третьего – а здесь сразу подсуетились, как только стали СС-ваффенмарине. Самые первые лодки серии, по времени, могли уже быть в строю!
Могли-то могли, так ведь они и в нашей истории вышли «сырыми»! Память услужливо разворачивает информацию про возможного противника. Сильные стороны – подводная скорость свыше шестнадцати узлов, до проектных восемнадцати все ж не дотянули. Под особыми малошумными электромоторами «подкрадывания» – шесть узлов, причем в этом режиме практически не засекалась акустикой этих времен. Глубина погружения – двести восемьдесят по проекту и на двести двадцать спокойно ныряли в процессе службы. А вот слабые места, что были категорически не доведены – времени у фрицев уже не хватало: были серьезные недостатки в комплексе «дизеля-моторы-аккумуляторы», шнорхель откровенно неудачен, ход под ним достигался без риска повреждений всего шесть узлов вместо требуемых двенадцати. Потому в нашей истории, хотя самая первая из новых лодок подняла флаг в июле сорок четвертого, а всего было принято флотом почти полторы сотни, в боевой поход успела выйти лишь одна, в самом конце войны – очень долго доводили, обучали команды. Ну, и Маринеско сумел на «Густлофе» почти сотню подготовленных экипажей утопить… Но так как сейчас немецким флотом командуют не моряки, а партийные товарищи, могли они приказать: «Кровь из носу, но марш в море, в процессе освоите и доучитесь»?
А если такое ускорение произошло под влиянием «Морского змея», перетопившего весь немецкий флот на севере, то значит, это не просто подлодки, а охотники за этим самым Змеем. То есть за нами? Ну-ну!
В отличие от «семерок», гидролокатор на «двадцать первых» точно есть, и неплохой, по меркам сороковых годов. Но вот есть ли противолодочные торпеды? Что фрицам удалось довести активную ГСН, верится слабо, а вот пассивная, двухплоскостной «Цаункениг», мог у них быть? Вряд ли, считая, что и самой Т-V у них пока еще нет, лишь предок ее T-IV «Фальке», уж тут наша разведка ручалась, анализируя действия U-ботов в Атлантике. К тому же есть и собственный опыт, когда здесь, с нашей подачи, пытались скопировать «Цаункениг» – и что интересно, акустические ЭТ-80СН противокорабельные работают нормально, а вот они же в версии двухплоскостных противолодочных наводиться на цель упорно не хотят.
Это при том, что наши ученые совершили буквально чудо! Самонаводящиеся торпеды в сорок третьем, притом что в нашей истории они поступили на флот десятилетием позже! Причем не только копии немецких, но и совершенно новая для этих времен схема – с наведением на кильватерный след! И вот теперь – противолодочные с управлением по проводам. Впрочем, у них была и более совершенная элементная база – новые радиолампы, реле и еще многое, скопированное с устройств нашего «Воронежа», да и сам блочно-модульный метод монтажа с быстростыкующимися разъемами был революционным для сороковых годов. Также руководство СССР знало о «субъективном факторе», очень сильно затормозившем наши работы по минно-торпедному оружию в пятидесятых-шестидесятых годах нашей истории, организационной неразберихе и ведомственных спорах – и очевидно, сделало практические «оргвыводы».
Так что считаем, с вероятностью процентов девяносто, что противолодочных торпед у фрицев нет, и они рассчитывали атаковать нас, как обычную «ныряющую» лодку, подкараулив на поверхности и скрытно подойдя. Но всё ж десять процентов остаются. Так что Бурому быть готовым использовать имитатор, подготовить к отстрелу патроны газовой завесы; акустикам глушить в активном сигнал их локатора. Все ж для нас подводный бой – это одна из типовых задач, с наработанными приемами и готовыми средствами, а вот для немцев еще внове. Так где же наш охотник?
Доклад акустиков: «Контакт есть». Может, для аппаратуры этой войны «двадцать первые» и были невидимками, но не для ГАС двадцать первого века! Хотя да, радиус обнаружения, когда фриц в малошумном режиме, сократился в разы. Тогда уже скоро можно стрелять.
– ГАК в активном, определить дистанцию!
– Цель пошла на погружение!
– ГАК, дать непрерывное целеуказание! Торпеды, залп!
Фриц попался неправильный, при первой же тревоге нырнул, поможет ли? Операторы наведения работают, каждый над своей торпедой, следя за работой автоматики, а при необходимости вводя команды вручную, но наш комп вроде не «Буся» местного розлива, ошибок давать не должен. Взрывы, четыре подряд. Неужели попали все? Нет, шум винтов цели не прекратился. Глубина цели 220… 250! Бурый, что случилось?
– Похоже, торпеды взорвались по достижении предельной глубины двести. Такое ограничение было, ну не работает эта техника глубже! Но по планшету, одна, первая, должна была зацепить. Может, выше рванула? Тогда основная сила вверх пошла.
Это-то я и сам понимаю. Как нам эту сволочь достать? Не потерять бы… а впрочем, нам-то зачем скрываться?
– ГАК в активном, отслеживать цель! Всплываем на перископную, поднимаем антенну, вызываем эсминцы.
Получаем отзыв – будут здесь через сорок минут.
Пока ходим галсами около немца, периодически облучая его локатором, не ушел ли. И конечно, пишем его сигнал – во всех ракурсах и на различной дистанции. Поскольку теперь это самый опасный для нас противник на море. А фриц отползает шестиузловым по курсу сто двадцать, к норвежскому берегу. Наконец «Куйбышев» с «Урицким» подошли. Обмениваемся опознавательными по звукоподводной, начинаем работу.
– Цель: пеленг 92, дистанция 18, глубина 250, скорость шесть. Вы: пеленг 160, дистанция 20.
Представляю, как на «Куйбышеве» штурман, принимая цифры, тут же откладывает на планшете: точка отсчета («Воронеж»), по транспортиру пеленг на цель, засечка на линейке дистанции, вот получено место цели, а теперь второй пеленг, дистанция – вот и готова картина взаимного расположения эсминца и цели. Засечка времени, поворот на боевой курс, прокладка по планшету, расчет места цели с учетом ее курса, скорости, пройденного времени, включая учет времени погружения бомб на указанную глубину, сброс чуть до и чуть после рассчитанной точки, чтобы было накрытие по площади. Тактика, придуманная нами еще прошлой осенью, по которой мы вместе с этими самыми эсминцами потопили уже шесть немецких лодок. Наше место за точку отсчета принято намеренно: так нам ни при какой ошибке от своих не прилетит.
– Цель увеличивает скорость! Десять узлов… двенадцать… шестнадцать!
Черт! Помню про их акустику – услышал «плюхи» глубинок. А дальше арифметика, считая, что «бочонки» на наших эсминцах – это не реактивные РГБ более поздних времен. Скорость погружения где-то два метра в секунду, на двести пятьдесят, соответственно, две минуты с хвостом. А шестнадцать узлов – это восемь метров в секунду. Итого, пока бомба утонет до нужной глубины, лодка уйдет почти на километр вперед! Мы хорошо били «семерки», ползущие на трех – четырех узлах и глубине сорок-пятьдесят. С «двадцать первыми» схема не работает!
Вот только надолго ли тебя так хватит, если заряд батареи у тебя максимум на час такого хода? Слышишь «плюхи» бомб при сбросе – ну а если тебя оглушить?
– ГАК в активном, облучение непрерывное, на максимальной мощности, сфокусировать в секторе цели.
Сейчас у тебя постоянно звон в ушах будет!
– Цель меняет курс!
Зигзагом идет. Причем переменным, каждый раз варьируя и угол поворота, и время по прямой. И упорно держится на двухстах пятидесяти! Так длится минут двадцать. Ну нам-то спешить некуда, а вот у тебя батарея уже на треть разрядилась! Ждешь, что и мы аккумуляторы посадим – не надейся! Понял, что не отстанем, сбрасывает ход до шести. Но продолжает идти неправильным зигзагом, отчего бомбы, бросаемые с наводимых нами эсминцев, в цель не попадают! Даже на такой скорости упреждение составляет два с полтиной кабельтова, по-сухопутному – больше четырехсот метров! Хотя по прикидкам, пару раз его должно было здорово тряхнуть, бомбы близко легли!
Проходит еще час. У меня уже дикая злоба на этого фрица, упорно не желающего тонуть. Ей-богу, оставались бы «родные» УГСТ или для «Пакета», не пожалел бы, чтоб наконец сдох. Так на эсминцах глубинки закончатся, или немецкая авиация прилетит – Нарвик к юго-востоку, милях в ста пятидесяти. А у немца аккумулятор сядет – что раньше? Будь это «семерка», точно всплывала бы сейчас с белым флагом. Или на последний бой. Но «семерку» мы бы и не отпустили, ну не ныряют они так глубоко – хотя в нашей истории U-331 после потопления «Бархема» на двести шестьдесят пять ушла от атак эсминцев, но это для нее была лотерея – то ли всплывет после, то ли нет. Ей повезло. Тогда «двадцать первая» в принципе и на триста может.
Ну вот, накаркал – акустик докладывает, наверху в воде взрывы авиабомб, эсминцы увеличили ход, ведут зенитный огонь. И что нам делать, если наших утопят, как «Харьков» в иной истории? Хотя ПВО у нас посильней, тут амеров удалось расколоть на «бофорсы», в нашем сорок третьем их даже англичанам почти не поставляли, здесь же пока на эсминцах СФ на каждом по четыре – шесть стволов, обычно одна – две спарки и пара одиночных, ставят там, где раньше 37-миллиметровые были. И наши должны вступиться – до Лаксэльва миль двести, истребителям меньше часа лета. А мы ничем помочь не можем. Вот блин, если наших всё же потопят, нам даже всплыть и подобрать нельзя, пока тут субмарина болтается! А где она, кстати? Локатор убран, слушаем море. Мы тоже можем быть совсем незаметными, когда захотим. Крадемся на наших малошумных восьми узлах.
Да вот же он! Пеленг 143, почти по носу, чуть довернуть. По уровню сигнала, дистанция меньше мили. И всплывает!
– Акустик, как определил?
– Уровень сигнала растет быстрее, чем если просто от приближения. Или он всплывает, или лег на встречный курс.
Верю, поскольку за всё время мы успели и прислушаться, и «откалибровать» на разные дистанции. Отличие чуть-чуть, но приборам заметно. Он что, контратаковать решил?
– БЧ-3, Бурый, аппараты товсь! ГАК в активном!
Дистанция – восемь кабельтовых, глубина цели – 160! Ну, сука, сейчас ты утонешь.
– Залп!
Ни фига се, что за маневр – резко вниз, наверное, корму задрал, успеем ли? Черт, ну две, похоже, почти достали, рванули рядом, секунд не хватило! Глубина цели – 310. Хоть в книгу рекордов пиши, не ныряли так лодки этой войны! Может, он там и останется, сам утонет, раздавленный, чтобы нам торпед не тратить. Уже восемь штук на него извели без пользы!
Мы затихаем, цып-цып, ну вылезай же! Сколько у тебя еще осталось в аккумуляторах, да и с воздухом негусто, в таком режиме точно у тебя экипаж не в койках, экономично кислород расходуя, а на боевых постах. Немец снова поднялся на 250, упорно ползет на юго-восток, курс 140. И наверху всё стихло, но шум винтов обоих эсминцев слышен отчетливо. Запрашиваем по звукоподводной, получаем ответ – все норма, наши истребители прилетели, свалили четверых «лаптей», остальные удрали. А по времени скоро ночь, сейчас стемнеет. Ну как нам эту падлу достать?
Проходит еще два часа. Акустик докладывает – контакт, пеленг 180, немецкие эсминцы, опознан по сигнатуре. Этих только не хватало! Цели один, два, три, четыре – номер три, тип «нарвик», остальные более старые, «тип 36». Все четыре, что после нашей охоты за «Шарнгорстом» так в Нарвике и стоят, изображая немецкий Арктический флот. Для «новиков» очень опасный противник, для нас же добыча, но как не вовремя!
И похоже, нас они не видят. Пеленг меняется – 181, 183, идут мористее, обрезая нам корму. Наверху по времени уже ночь, немецкие радары устойчиво берут цель на восьми милях, и точность у них такая, что стрелять вслепую нельзя, значит, придется еще сближаться и сначала бить осветительными. Но эта субмарина выскочит как черт из коробки, и кто-то из наших получит от нее торпеду в борт. Будь это «семерка», можно бы плюнуть и, завязав бой, оттянуть в сторону, хрен бы она успела вмешаться, так ведь у этой шестнадцать узлов под водой, сумеет подскочить, зараза! И «новики» своей акустикой ее не засекут. Вот что будешь делать – и не достать, и контакт терять нельзя, и немцев к нашим не допустить. Один «нарвик» – «полукрейсер», и три больших эсминца – пять 150-миллиметровых и двенадцать 127-миллиметровых против наших восьми «соток», у немцев по огневой мощи перевес больше чем вдвое и номинально ход на шесть узлов больше, не уйти.
Может, просто, не мудрствуя, пустить одну «шестьдесят пятую»? По «нарвику» и с такой дистанции не промахнемся. Но во-первых, не факт, что остальные немцы испугаются, хотя возможно и такое, как они до ужаса боялись Морского змея, ну а сверхмощные торпеды, одним попаданием убивающие тяжелый крейсер, – это наша визитная карточка. А если рванут вперед в ярости берсерков, как их там СС и гестапо накачало, что в случае трусости всех в концлагерь вместе с семьями? Нам-то что, а вот «новикам» достанется. И во-вторых, жаба душит тратить на всего лишь эсминец невосполнимый боеприпас двадцать первого века.
Ну а если эта подводная зараза наш отход не заметит? Они же нас не слышали, когда мы подкрадывались – и едва не получили, напугались здорово, арийские юберменьши тоже жить хотят. Вот сейчас они очень осторожно отползают уже на четырех узлах прежним курсом 140. Мы так же осторожно ложимся в циркуляцию вправо, восемь узлов, глубина 200, выходим на курс 230, на перехват. Немцы идут нам на пересечение, сейчас они по пеленгу 190, дистанция… А ведь уже стемнело! В прошлом году, когда мы у Порсангера на их субмарины охотились (там еще британец под раздачу попал), то обнаружили, что ночью вполне можно при выходе в атаку поднимать не только перископ, но и антенну РЛС, чтобы определять элементы движения цели намного точнее. Прием, совершенно недопустимый по тактике двадцать первого века – но в этом времени радары у немцев максимум дециметровые, и сантиметровую длину волны, как у нас, засечь не могут. А визуально обнаружить антенну, хотя и гораздо более заметную, чем перископ, ночью, за несколько миль – по разряду фантастики.
Подвсплываем – и вот, цели на радаре, дистанция шестьдесят кабельтовых. Доворачиваем влево, курс 210. А они идут почти точно на норд, двадцать четыре узла. «Новики» же от нас пеленг 30, дистанция 55. Субмарину не слышу, но если она не меняла курс и скорость, то должна быть где-то здесь, пеленг 60–70, дистанция 40–45. Вот только к нам она не подкрадется – мы бы точно услышали, наша акустика обнаруживает ее в самом малошумном режиме где-то на тридцати и устойчиво берет на сопровождение за двадцать пять. А если считать, что мы в молчании охотились за ней несколько часов – решится ли фриц на активные действия, никак не уверенный, что мы отошли? Хотя если там акустики клювом не щелкают, то всё поймут, когда мы нашумим – дадим большой ход или выпустим торпеды – но не раньше!
БИУС принимает данные. «Новики», как было оговорено, спускаются к югу, и субмарине не дают высунуться, пока немцы не знают, что сейчас мы целеуказания для глубинок не дадим, и сами находятся у нас «за спиной». А ведь скоро их могут засечь немецкие радары! Вот только теперь «церштерерам» придется пройти мимо нас, чтобы добраться до «Куйбышева» и «Урицкого». Тридцать кабельтовых, уже можно стрелять. Немцы идут строем клина, номер три головной, один и два – ближе к нам, номер четыре дальше.
– Залп четырьмя, наведение на кильватер, по целям один и два!
Немцы задергались, когда торпеды прошли половину дистанции. Номер три начал поворот влево – правильно, приводя противника за корму. И увеличили скорость – поздно, уже не уклонятся! Время вышло… взрыв, еще, еще. Три из четырех. Акустик докладывает, шум винтов цели номер один прекратился. Этот фриц что, на свой кильватер не только «свои» торпеды поймал, но и одну «чужую»? А куда еще одна делась? Немцы снова поворачивают, теперь идут почти на нас, слышна работа гидролокаторов. Решили, что атакованы нашей подлодкой, теперь пытаются сквитаться.
– Бурый, готовь ЭТ-80СН! Стреляем с двадцати кабельтовых, пеленг 260, скорость цели 31. И быстро ныряем на глубину двести, поворот влево, к югу, затем к западу, – а что там делает наш недоутопший? Может, рискнул вылезти? После второго поворота слышим два взрыва торпед.
– Шум винтов цели номер два прекратился.
Остался «нарвик», самый опасный, и кто-то из старых. Черт, где субмарина? Не подкрадывается ли к «новикам», сообразив, что нам не до нее? Есть контакт – да, этот фриц точно не берсерк, удирает самым полным по прежнему курсу, не жалея аккумуляторов, лишь бы оказаться подальше. Гора с плеч – живи пока, после тобой займемся, когда этих потопим!
Вот блин! На поверхности слышна артиллерийская стрельба. Значит, все-таки заметили «новиков», сцепились. Вот только что с нами делать будете? Быстро выходим на позицию, затем сбрасываем скорость и всплываем на глубину пятьдесят – да, хорошо иметь подводный ход как у эсминца, никакого геморроя, характерного для подводников этой войны: «цель вышла из сектора стрельбы», дистанция и курсовой угол неподходящие. «Нарвик» перед нами как мишень, десять кабельтовых – промахнуться трудно.
– Залп, две на кильватер, две акустические!
Судя по звуку, там артпогреб рванул! Ну, теперь последний…
А он удирает! Сообразил, что ли, кто против него? Курсом на юг, от нас, и как будто за ним морской черт гонится, скорость узлов под сорок! «Шестьдесят пятой» достать можно – но жалко. Живи пока, ради какой-нибудь «Монтаны» или «Мидуэя». Сейчас узнаем, что наверху – и займемся субмариной.
Черт, черт! «Куйбышев» получил снаряд в машину, едва ползет, не может развить больше десяти узлов! Значит, надо срочно уходить, пока ночь – теперь фрицевская авиация для подранка смертельно опасна, маневрировать и уворачиваться он не может. Радировали базе. Отвечают, что навстречу выходят «Гремящий» и «Сокрушительный». Но и нам не отойти, а вдруг тут рядом еще одна немецкая подлодка? И хочется, и колется – если немцы кого-то из наших потопят, как там «Деятельного» в сорок пятом… Но нет у них вроде еще надежных акустических торпед, трудно им ночью и вслепую стрелять. Два часа мы «новиков» сопровождали, не только в непосредственном охранении, но и пробежавшись вокруг на глубине самым полным. Убедились, что под дизелями немцев вокруг точно на пятьдесят миль нет. Зато услышали идущих нам навстречу «Гремящего» с «Сокрушительным» – восемьдесят миль на планшете. А с рассветом присоединятся еще и катера-«мошки», а уж самолеты само собой.
Снова радио в штаб. Получили сообщение: «“Куйбышев” доведем и сами, вы фрица найдите и добейте, этого кроме вас никто не сделает». Шанс еще есть – время прикинули, пока бой шел, немец мог удирать на шестнадцати узлах, но так у него и батареи не хватит точно (если только лодки «тип XXI» этой реальности не сильно отличаются от известных нам), и сообразить должен, что как только стихло, мы можем и про него вспомнить, ему-то откуда знать про повреждение «Куйбышева». А значит, он тоже должен был перейти на малошумные четыре, максимум шесть, и ползти прежним курсом. А у берега глубины на подъем идут, хотя вход в фиорд глубоководный, но там не двухсот, а полутораста не будет, там мы его и достанем! По времени, вот в этой точке он и должен быть.
– Саныч, туда и выводи!
Куда же он делся, гад? Ну никак не мог он до базы успеть, если только не совсем внаглую – всплыл и под дизелями – нет, мы бы точно услышали тогда, даже издали. В океане ему делать абсолютно нечего, а у берега он как сквозь дно провалился – мы прочесывали район до следующего полудня. Дошли до края материковой отмели, где глубины резко уменьшались – туда естественно, не полезли. Конечно, выйти на две мили от фрица было бы сложновато – но если бы он всплыл и шел под дизелем или РДП, мы заметили бы точно. И что, он до сих пор на глубине экономичным ходом ползет? А может, раздавило его, все ж несколько раз должно было достать, а на такой глубине малая трещина в корпусе – и конец!
А над нами какое-то нехорошее шевеление. Больше десятка раз слышали немецкие катера, бегают как оглашенные или, что опаснее, идут не торопясь и, похоже, тоже слушают море. И наверняка авиация в небе крутится. Где этот чертов фриц – если он на дне лежит, искать его можно, пока рак на горе свиснет. Или до конца войны, точно – у нас в шестьдесят втором так С-80 пропала в Баренцевом море, искала вся аварийно-спасательная служба СФ, а нашли случайно, через семь лет – лодка лежала на грунте на двухстах метрах с открытой шахтой РДП. Нет еще фрица в своей базе, ну никак бы он туда не успел! Может, и впрямь – сдох от повреждений, а мы ищем?
И непонятки ну очень мне не нравятся. Как мы работаем ГАК в активном, причем наверху точно никого нет – так где-то через час появляются катера и начинают прочесывать район «гребенкой», развернувшись строем фронта. Причем это только у берега, ну, в пределах двадцати миль, в открытом море не было такого. У немцев тут развернут аналог штатовской СОСУС, стационарной акустической системы? Нам-то, положим, это мало опасно, а вот «катюшам», «эскам» и «щукам» может достаться. И ведь наверняка в небе эти с магнитометрами, крутятся, так что выше ста метров нам лучше не всплывать. Разворошили осиное гнездо, эсминец бы вылез, что ли, потопили бы его – и то результат, не по катерам же стрелять торпедами.
– Михаил Петрович, может, хватит? – спрашивает Кириллов. До того он, находясь в ЦП, в процесс никак не вмешивался, хотя всё видел и запоминал. – По-моему, игра уже свеч не стоит. Или они уже домой доползли, а мы не заметили, или на дне лежат, так воздуха им может хватить и на неделю, долго ждать будем. Сведения ценные у нас есть, а дома ждут.
В общем, разминувшись с очередным немецким дозором – одна мелочь, ну хоть бы кто-то внушительный! – плюнули и пошли домой. Итог похода: три немецких эсминца («Урицкий» поднял из воды больше сотни пленных), одна подлодка. Затраты: двадцать четыре ценные торпеды, практически штучного изготовления. Бурый хватается за голову, представляя, сколько придется писать отчетов. И результат не впечатлял.
Забегая вперед, скажу, что результатом этого морского сражения у Нарвика стало грозное постановление ГКО «о недостатках в разработке противолодочного вооружения для ВМФ СССР». Ввиду того, что у противника появились подводные лодки с глубиной погружения триста метров и скоростью шестнадцать узлов, и отечественные глубинные бомбы ББ-1 и БМ-1 совершенно не обеспечивают их поражение… в общем, косяк это был сильнейший, ведь описание РБУ-6000 или более ранних РБУ-2500 мы передали еще в октябре, но вот сосредоточились на торпедах, а глубинкам внимания не уделили. Впрочем, и противолодочная борьба на Севере, не говоря уже про Балтику и Черное море, утратила актуальность, не в последнюю очередь благодаря нам. Причем по настоянию свыше. С самого начала разрабатывались как более простая схема, похожая на сухопутные «грады» (РБУ-2500), так и барабанная, с механическим заряжанием (аналог РБУ-6000), здесь принятая на вооружение нашего флота в сорок шестом.
Капитан третьего ранга Буров Сергей Константинович, командир БЧ-3 АПЛ «Воронеж».
9 сентября 1943 года
Пришли в Полярный. Не в Северодвинск, где всё уже привычно, своё. Зато здесь Главная база СФ, а значит, штаб и всё с ним связанное. С иронией вспоминаю, как в наше время расшифровывали: СФ – Сильный Флот (самый большой и мощный в ВМФ СССР); ТОФ – ТОже Флот (слабее СФ, но смотрится вполне); КБФ – Как Бы Флот; и ЧФ – Чуть Флот. Будет и здесь такое лет через тридцать. Хотя нашими стараниями, может, и пораньше. А пока флот тут совсем маленький, и всё по-семейному, все всех знают, комфлота Головко всерьез называют «батей», хотя он молодой совсем, 1906 года рождения, сорока еще нет, и в позднезастойное время он бы еще и на каперанга не выслужил – а ведь в нашей истории он бессменно командовал СФ всю войну! Кто мы, он в курсе, нашего командира очень уважает и проявляет огромный интерес к будущему флота (о прочем нельзя – тут наш «жандарм» насмерть стоит). Ну, а о том, какой флот надлежит строить и куда после войны военно-морская наука, техника и тактика пойдет – это пожалуйста, так что еще в прошлую нашу бытность здесь у нас несколько «академий» было – как еще назвать такие полуофициальные встречи-беседы с просмотром информации на компе? Из местных товарищей всегда Кириллов присутствовал, Головко или Зозуля, или оба вместе, один раз сам Кузнецов был, когда в Полярный приезжал той еще осенью, и Котельников с Видяевым бывали. Ну, а из наших кроме командира всегда «историк» Сан Саныч; еще мех очень часто, как очень нетрадиционно мыслящий генератор идей; «комиссар» со старпомом; и кто из командиров БЧ свободный. Сидим, чай пьем, беседуем на умные темы.
А я вот теперь сижу и пишу – отчего торпеды не сработали. Нет, не для «оргвыводов», хотя они, возможно, тоже последуют, а на предмет что-то улучшить. Хотя и так ясно: не работает, потому что слепили на коленке. И нормальный в принципе процесс! Пришлось мне однажды в некоей конторе видеть, как срочно потребовалось сделать, скажем так, некий прибор под некие весьма специфические условия. Дело было в Питере в 90-е, советскую оборонку тогда еще даже Борька-алкаш развалить окончательно не успел, оставались светлые головы (эх, что-то с ними после стало?). И процесс очень напоминал игру «Что, где, когда?» в исполнении лучшей команды Александра Друзя, кто помнит. Только вместо рулетки и телекамер на столах приборы, инструмент, калькуляторы, блокноты – на вид полный хаос. И над ним десяток личностей в таком же темпе и с таким накалом обсуждают, что сделать, и тут же пробуют, ставят на стенд, измеряют, рассчитывают… Если в лоб не решается, тут же прикидывают, а нельзя ли обойти, снова проверяют – и длится это не минуту, а несколько часов подряд, и перерывов нет – пока кто-то клепает-паяет-точит, кто-то незанятый организует чай с бутербродами. В общем, Друзь, увидев такой «мозговой штурм», удавился бы от зависти! По истечении времени предъявляется результат, выглядит совершенно жутко: какие-то детали, связанные паутиной проводов – но это работает! Сляпано кое-как – но назавтра уже будет готов аккуратный корпус, где все эти части будут стоять каждая на своем месте, удобно и компактно. После мы узнали, что иностранный аналог прибора вообще-то существовал – но стоил в зелени сумму с четырьмя нулями. Вот что может сделать команда профессионалов, конструкторов-изобретателей от бога! И если в этом времени найти таких же (а талантами наш народ все ж не оскудел!) и поставить им задачу, и создать все условия, то я совершенно не удивлюсь, увидев в 1943 году самонаводящиеся торпеды!
Тут, конечно, после возникнет головняк с серийным производством, вылезет куча проблем со стандартами и спецификациями. Например, лампы или болты нужны не те, что поставили, а те, что выпускаются в достатке и по дешевой цене. И полезут проблемы в эксплуатации, потому что лучше строевиков, работающих с изделием, никто не скажет, что им, собственно, надо. Но Сан Саныч сказал, что в эту войну именно так поступали англичане – передавали в войска опытные, еще совсем сырые образцы, и улучшали, собирая опыт, они очень хорошо наладили научно-техническое «сопровождение» изделий, взаимодействие конструкторов с армией и флотом. В отличие от немцев, которые предпочитали идеально вылизать все в своих КБ и передать пользователям готовую «конфетку». Так и наши торпеды, поскольку еще «полуштучное» производство, то конструкторы весьма заинтересованы в информации. Потому – сижу, пишу отчет.
С акустикой и кильватерным следом полегче. Просто потому, что там сроку больше прошло, многих тараканов уже выловили. Но вот с этими, противолодочными по проводам… Чтоб вы поняли, как это работает и в чем проблема (вы на компе легко сделаете): с клавиатуры число или несколько чисел и какой-то требуемый ответ (программка хоть на Делфи). А на вашем компе есть такие устройства, как порты (разъемы), работающие как на вход, так и на выход (объясняю очень упрощенно), и можно написать программу, чтобы электрический сигнал из порта ввода принимался точно так же, как число или ряд чисел, введенных с клавиатуры. А ответ, выдаваемый на экран в виде графиков или цифр, уходил бы в порт вывода подобным сигналом. В 2012 даже гражданские геодезисты иногда с лазерными теодолитами ходили, где цифры на экранчике сразу показывают – азимут, дистанция. И если вам удалось этот сигнал, откалибровав, подключить к входному порту компьютера, а с выходного порта идет управляющий сигнал на шаговые электромоторы наведения орудия (я не артиллерист, но так объяснить понятнее), а на компе программа расчета баллистики, которую и студент военмеха может написать, все уравнения известны – вот вам работа артиллерийской СУО. С торпедами в принципе возможно то же, только отслеживать надо два объекта – цель и торпеду – производить расчет их сближения и подавать корректирующие команды по проводам на рули торпеды. Ну и учитывая меньшую скорость торпеды в сравнении со снарядом, возможен и упрощенный вариант: простое совмещение пеленгов торпеды и цели – «метод трех точек на одной прямой».
Вроде просто, но дьявол – он в мелочах. Всё упирается в калибровку, точность исполнения команд, время запаздывания, и если наш ГАК с приемлемой погрешностью в пассивном режиме берет пеленги, а в активном может быстро определить положение не только цели, но и торпеды, ее скорость и курс, то у «Алькоров», гидролокаторов образца 1943, сделанных с заимствованием уже наших идей и технологий и оттого не уступающих американским асдикам, с этим большие проблемы. А уж возможности наших компов и местных «Бусь», доморощенных БИУСов – это вообще день и ночь!
Вычислительные машины в этом времени уже есть. Смотря что под этим понимать. Ведь и логарифмическая линейка, и арифмометр тоже, строго говоря, являются ими, блоки сложения-вычитания, умножения-деления, зубчатые колеса разного диаметра – именно так работали самые первые артиллерийские вычислители, приборы управления огнем, появившиеся на кораблях еще в прошлую войну. В тридцатые – сороковые их начали вытеснять электрические – закон Ома все помнят: напряжение делить на сопротивление при параллельном или последовательном соединении – собирая электрическую схему, можно получить, по сути, аналоговую ЭВМ для решения уравнений, где коэффициенты – это сопротивления элементов в омах; известный входной сигнал – это икс; а измеряемое на выходе напряжение – это результат. Тут опять проблема: для нового вида уравнения нужна своя схема. Так в восьмидесятые еще, мне рассказывали, до самой эпохи персоналок, были в ходу аналоговые машины, похожие на древние телефонные коммутаторы, – здоровенные столы с клеммами, которые можно быстро соединять проводами, и торчащие под ними ручки регулировки реостатов. Но ведь для корабельной СУО, что артиллерийской, что торпедной, вид уравнения определен. Только дьявол и тут в мелочах, в той же точности измерений. И получается, что при стрельбе торпедами местной работы, наш ГАК и комп обеспечивают подвод к цели на радиус сработки неконтактного взрывателя, а вот здешние «Алькоры» и «Буси» – очень вероятностно.
А какие факторы влияют на эту вероятность? А пес их разберет! Вот и сижу печальный, заполняя формуляры по каждому эпизоду стрельбы новыми торпедами. Где надо указать помимо результата множество параметров, даже теоретически способных повлиять. Не только собственно вводные для стрельбы, но и, например, магнитное склонение места, и еще куча подобной лабуды!
И что-то мне не нравится повышенное внимание нашего «жандарма» к моей работе. Нет, с этим всё в порядке, но вот намеки проскальзывают, что наша следующая миссия будет связана именно с этим! На немецкого «Летучего Голландца» будем охотиться, или американцы атомный «Наутилус» спустили на одиннадцать лет раньше?
А впрочем, какая разница? Товарищу Сталину виднее, кому в этот раз надлежит в море бесследно пропасть. Как в прошлый раз, транспорту с ураном из Конго – но тсс! Я этого не говорил! За него отцу-командиру вторую Звезду дали, ну а всем нам, кто на БЧ, включая меня, – орден Нахимова, 2-я степень, как положено по статуту «За хорошее и умелое обеспечение операций, в результате которых достигнуты крупные боевые успехи». Причем с номерами из первой десятки, здесь морские ордена Ушакова и Нахимова ввели не в сорок четвертом, как в нашей истории, а в апреле сорок третьего, аккурат как мы из того похода вернулись!
За этот поход точно не наградят. Двадцать четыре ценные торпеды потратили – и на что? Три эсминца и одна подлодка. Как вчера распинался товарищ Елезаров, три раза по триста двадцать и полсотни – итого минус тысяча фрицев, итого по сорок с чем-то голов на одну торпеду, а знаете, сколько она стоит? А вон в «Правде» пишут, снайперу Ленфронта Пилютину Петру Егоровичу Героя дали за четыреста убитых немцев, и все затраты – четыре сотни патронов, цена – копейки!
Но не накажут – и то ладно. За нами служба – а за товарищем Сталиным не пропадет!
Берлин. Штаб СС ваффенмарине
Давно ли штаб военно-морских сил Рейха переехал на Принц-Альбрехтштрассе? С октября прошлого года, как сразу несколько субмарин пропали в русских северных морях. После прислали издевательские и возмутительные радиограммы о переходе на сторону Свободной Германии. Линкор «Адмирал Шеер» столь же предательски сдался почти безоружному русскому пароходу, эскадра во главе с линкором «Тирпиц» погибла в полном составе при непонятных обстоятельствах, причем командующего ей адмирала Шнивинда провели по улицам Мурманска во главе огромной колонны пленных – и после русские провели необычайно успешное наступление в Северной Норвегии, наголову разгромив армию Дитля, а флот не только ничем не помог сухопутным войскам, но лишь создавал им проблемы, гибли конвои с подкреплениями, прямо в порту Петсамо тонули транспорты с рудой, ну а осведомленность русских о всех деталях немецкой обороны на приморском фланге переходила все границы и прямо наталкивала на мысль об измене. Тогда разъяренный фюрер снял и расстрелял главкома кригсмарине гросс-адмирала Редера, обвинив его в препятствовании насаждению на флоте подлинного национал-социалистического духа, которое послужило причиной столь возмутительных поражений, – и отдал флот в подчинение СС, переименовав его в ваффенмарине.
Гиммлер же, оказавшись, сам того не желая, на посту гросс-адмирала и понимая, что теперь гнев фюрера за будущие поражения обрушится на него, поступил здраво. Если сам не умеешь, найди эксперта – и адмирал Дёниц, также разжалованный и формально находящийся под следствием, был помещен не в подвал, а в апартаменты со всеми удобствами, конечно, без права выхода, но с фактическим сохранением прежних обязанностей. А уж рейхсфюрер постарался внушить опальному адмиралу, что еще одно поражение – и догадайтесь, кто окажется виновным. «Так что, дорогой Карл, вы уж постарайтесь руководить грамотно, не допуская ошибок!»
Поражений, впрочем, не было… пока! Поскольку Арктический флот Рейха был, по сути, полностью уничтожен – какие-то крохи остались в Нарвике – и бравые герои ваффенмарине, очень даже хорошо разгромившие совсем недавно в Атлантике американцев и англичан, буквально седеют от ужаса, получив приказ идти на север, в русские воды, где в глубине плавает что-то непонятное, от чего не спастись. Это даже не лотерея, а верная смерть!
Нельзя сказать, что рейхсфюрер был глубоко верующим человеком. Однако же к мистике он относился серьезно, все важные шаги согласовывал с личным астрологом (исторический факт!). А то, что происходило в русском арктическом море, даже по мнению авторитетных экспертов никак не укладывалось в материалистическую версию – ну не бывает субмарин, способных неограниченно долго идти под водой со скоростью эсминца, скрываться от гидроакустики и стрелять необычайно мощными, самонаводящимися торпедами – причем и на воде, и под водой! Агенты гестапо, отслеживающие настроения и разговоры личного состава нарвикской эскадры, сообщали, что моряки всерьез верят, что русские напустили на них самого морского черта, демона из ада – бред, конечно, но как быть с тем, что русские коммунисты, традиционно враждебные к религии, вдруг не только прекратили все гонения на церковь, но и осыпали ее милостями, причем этот поворот случился примерно в то самое время, как в море появилось это не пойми что! И уже с фронта приходят сообщения, что на стороне русских воюет кто-то качественно иной, чем обычный их Осназ – Те, Кто Приходит Ночью, как прозвали их солдаты, – оборотни, волколаки, их нельзя увидеть и остаться в живых!
А кто в Рейхе занимается оккультными проблемами? Ну конечно, Аненербе, которая в знакомой нам истории имела бюджет больший, чем все три германские атомные программы, вместе взятые. А так как эту контору тоже курировал рейхсфюрер, то у него не было вопросов, кого пригласить в эксперты.
– Герр бывший гросс-адмирал, герр профессор… впрочем, вы заочно уже знакомы, читали заключения друг друга. Я свел вас здесь, можно сказать, на очной ставке, чтобы понять, чем, по вашему мнению – мнению наиболее авторитетных и сведущих людей Германии – является некий подводный объект, устроивший нашему флоту очередную бойню. Так все-таки это что-то материальное или воплотившийся Змей Ермунгард? Вот рапорт, читайте.
Шелест бумаги.
– Герр рейхсфюрер, позвольте? По всем внешним признакам, это, безусловно, русская суперсубмарина. Согласитесь, что сверхъестественным силам не нужны торпеды и гидролокатор. Тем более оружие несовершенное – будь иначе, U-1506 не спаслась бы! И уж тем более нематериальному вовсе не потребовалось бы прибегать к помощи русских эсминцев!
– А не вы ли, Дёниц, аргументированно доказывали мне, что объекта с такими техническими характеристиками в принципе не может существовать? Читайте здесь: «…скорость противника, по оценкам скорости изменения пеленга и примерной дальности, определенной по уровню акустического сигнала, составляла пятнадцать – двадцать, а максимально свыше 40 узлов»! Причем это русское незнамо что ни разу не всплывало на поверхность, да его вообще там не видели за всё время – такое впечатление, что свежий воздух ему абсолютно не нужен! А это вы можете объяснить: «По акустике противник был похож скорее на турбинный корабль, чем на электролодку», – какие, к чертям, турбины под водой? Или русским удалось довести схему Вальтера – так на каком топливе? Да, и добавьте невероятную скрытность, вот здесь читайте: «Мы лишь изредка могли слышать противника, причем сигнал был очень тихий и невнятный. В то же время мы были уверены, что он отлично слышит нас даже на малошумном ходу и с дистанции, на которой мы не могли даже подозревать о его присутствии». Скорость, скрытность, всевидение, сверхметкие торпеды, отсутствие потребности в воздухе – выходит, русским удалось создать идеального подводного убийцу – как?!
– Герр рейхсфюрер, я остаюсь при своем мнении, под которым подпишется любой инженер. Не существует технических решений, известных современной науке, которые могли бы обеспечить объекту такие ТТД. Разве что – чисто теоретически – энергия атомного ядра. Помните, доклад Отто Гана в тридцать девятом, что «в куске урана, размером с апельсин, скрыта такая же энергия, как в десятках железнодорожных составов с углем, но мы пока не представляем, как ее оттуда извлечь». Даже пути не видно – а уж сделать работающую машину, пригодную к обслуживанию строевым экипажем? И повторяю, за четыре года – раньше о возможности такого не думали даже светила науки – абсолютно нереально!
– Но предположим – повторяю, предположим! – что русским каким-то образом это удалось. Какими характеристиками тогда может обладать объект?
– Как минимум двумя из перечисленных. Неограниченной дальностью плавания и безразличием к свежему воздуху.
– Что значит «неограниченная»? Ему топливо не нужно?
– Ну, герр рейхсфюрер, если такая субмарина может обойти вокруг света под водой со скоростью тридцать – сорок узлов по всему пути – это можно считать практически неограниченным? Не удивлюсь, если у таких подлодок автономность будет измеряться не тысячами миль, а годами до перезагрузки бункеров – два, три, пять, десять. И нет антагонизма «мощнее машины – больший расход топлива – больший запас его на борту – большее водоизмещение – еще большая потребная мощность машин». Очень может быть, что можно впихнуть на подлодку мощности, как у линкора, и под водой обгонять эсминцы. Также, если у вас есть энергия, то не проблема получать кислород из морской воды. И наконец, если у вас такой уровень науки и техники, то что стоит сделать намного более совершенные локаторы? Вот только на сегодняшний день это абсолютно недостижимо. Лет через пятьдесят, может быть.
– Однако объект существует сейчас… Я вижу, вы что-то хотите сказать, профессор?
– Да. Прежде всего, я категорически протестую против подмены понятий. То, что некий объект имеет некие материальные атрибуты, вовсе не значит, что материален он сам. По аналогии – вы же не думаете, что мифический «Летучий Голландец» из старинных легенд имел скорость в сто, двести узлов, а его пушки били на сотню миль? Когда сверхъестественное вступает в материальный мир и принимает вещественные формы, оно становится связанным в своих возможностях пределами этих форм! Очень может быть, что эти сущности являются нам в том виде, какой мы сами им придаем своим воображением, как бы открывая ворота. И если древние викинги представляли морское божество в виде гигантского змея, то сейчас отчего бы ему не явиться в виде сверхсубмарины?
– То есть вы хотите сказать, что если мы скажем, что его нет, оно исчезнет?
– К сожалению, не мы. Ведь для арийского божества глубоко безразлично мнение каких-нибудь арабов или индейцев. Важно, во что верят русские, если уж они это призвали. Или какие-нибудь их жрецы, что вероятнее всего. Заметьте, что как раз в то время, когда этот объект появился в море, русская Церковь резко усилила свои позиции, ей была передана ранее отнятая собственность, а ее иерархи возвышены русским вождем! А если эта «подлодка» возникает в море, когда ее призывают священнослужители? Ради какой-то миссии или на оговоренное время.
– И что вы можете предложить?
– Но, герр рейхсфюрер, вы же запретили дальнейшее проведение обрядов! А как иначе мы можем войти с этой сущностью в связь и подчинить ее себе?
– Нет. Малым кругом делайте, что хотите – в подвале, в застенке, но только не массово и открыто! Хотите, чтобы нас окончательно считали дьяволопоклонниками? Знаете, какие разговоры идут уже не только по окраинным губернаторствам, но и в истинном Рейхе? Да, и вы не забыли – никаких русских пленных! Пока вы не подчинили себе эту сущность, не стоит ее злить.
– Тогда я могу просить, чтобы пойманных в Польше евреев, да и польских бандитов тоже, не уничтожали без пользы, а передавали нам на опыты? У нас не хватает материала.
– Будет. Это всё, герр профессор? Тогда не смею вас больше задерживать. А вы, герр гросс-адмирал, останьтесь. Вопрос первый: так что нам делать с этим русским «атомным змеем», если уж свести в название обе версии – что это такое?
– А нужно ли? Заметьте, что этот «змей» довольно долго себя не проявлял. Его радиус действия ограничен. Истребив наш флот в некоем районе, он не пошел дальше, а встал на прикол, или временно дематерилизовался, если вам угодно придерживаться мнения этого… Как только мы попытались проявить некую активность в этой зоне, то немедленно были наказаны. Я считаю, что инициатива нового командующего Арктическим флотом об охоте за русскими субмаринами была совершенно неуместной. У русских есть такая пословица: «Не буди лихо, пока оно тихо». Разбудили – теперь пожинаем плоды. Но смею надеяться, что будет как весной – если мы не полезем в те воды, «змей» тоже не перейдет границ. Или же, в моей версии, у русской сверхподлодки всё же ограниченная дальность.
– Вы сами сказали – вокруг света. Значит, не атом?
– Даже если атом, там может быть всё, что угодно. Перегрев машин, необходимость смазки – никто не знает, как должен быть устроен атомный котел. Я практик, герр рейхсфюрер, и предпочитаю опираться на факты. А они таковы: южнее Нарвика этот «змей» ни разу не был замечен. Ну и не надо его беспокоить – всё равно мы пока не можем противопоставить ему ничего!
– Ну, герр адмирал, я не забыл, что вы настаивали на ускорении проекта и постройки субмарин «тип XXI», как одного из возможных орудий. И что вышло?
– Герр рейхсфюрер, я считаю, что траты не были напрасны! Согласитесь, что в тех условиях обычная лодка «тип VII» или «тип IX» однозначно бы погибла! И то, что U-1506 сумела всё же избежать гибели, надлежит считать успехом германской конструкторской мысли! Она не дала себя утопить даже «змею»! А значит, выживаемость лодок этого типа в битве за Атлантику…
– Герр адмирал, вы считаете, что трусость – это полезная черта германского морского офицера? Как и открытое проявление неуважения к своему командованию? Что это за слова в рапорте: «Нас послали воевать против страшного противника, вооружив негодным оружием»?
– Герр рейхсфюрер, вы не подводник. А я, читая этот рапорт, представлял зримо, как U-1506, находясь в, казалось бы, безопасной, «учебной» миссии недалеко от базы, вдруг подверглась неожиданной атаке, причем противник не был замечен до последнего момента. Как вдруг стало ясно, что торпеды точно идут на цель и от них не увернуться. Весь экипаж уже был готов к смерти, и чисто случайно было найдено спасение на глубине. Как оказалось, что страшный враг, невидимый, но почти всемогущий, держит их на прицеле, видя каждое движение. Как прозвучало страшное слово: «Русский полярный ужас», – тот самый, что уничтожил весь наш флот – от чего двое матросов сошли с ума, а второй вахтенный офицер поседел. Как это ужас преследовал их почти сутки, а они не могли ответить, и глубина была спасением лишь на время – кончался заряд батарей и свежий воздух – и они ощущали себя кроликом, забившимся под корягу, вокруг которой бродит голодный волк. Как их начали бомбить прицельно, и они знали, что удар будет по тому месту, где они сейчас, и спасение лишь в движении, а заряда не хватит до базы. И ведь если бы не береговые акустические станции, услышавшие шум бомбежки, и высланный самолет-разведчик, всё было бы кончено, «змей» бы их сожрал, хотя бы потому, что глубины уменьшались, а энергии аккумуляторов оставалось всё меньше. Как они, поняв, что «змей» занялся эсминцами, поспешили прочь, радуясь, что вытянули выигрышный билет, и молясь, чтобы «змей» не бросился в погоню. Как ползли на последних каплях электричества, а после легли на грунт на глубине триста двадцать – кстати, абсолютный рекорд погружения германских субмарин – по какой-то интуиции, и оказались правы: уже через полчаса услышали локатор ищущего их «змея». Русский монстр прошел рядом, а они лежали в койках и молились, заглушив всё, что можно заглушить. Как они решились, наконец, всплыть – через двое суток, и пошли в базу, ежеминутно ожидая удара из глубины. И лишь ступив на твердую землю, поверили, что живы. Такого ада, смею заверить, не испытывал ни один экипаж! Никогда еще ни один U-бот не подвергался столь длительному и изощренному преследованию. Человеческая психика имеет предел, даже у подготовленного профессионала, и если его превысить, будет и сумасшествие, и нервный срыв, и потеря уверенности, и алкоголизм – что мы и наблюдаем. Герр рейхсфюрер, вам решать, но я бы перевел экипаж U-1506 в учебную флотилию на Балтику, к боевым походам его допускать нельзя. И наградил бы этого достойного офицера Рыцарским крестом – как того, кто столкнулся с русским «полярным демоном» и остался жив. Также и командира «Карла Гальстера», как единственного спасшего свой корабль. Потому что альтернативой была гибель, бессмысленная и бесславная.
– Награждать за сражение, где мы потеряли четыре корабля, а русские ни одного?
– Герр рейхсфюрер, согласитесь, что результат всё же чрезвычайно важен! Если бы и U-1506 не вернулась, как U-1503, мы могли бы решить, что в конструкции новейших субмарин какой-то фатальный дефект. Теперь же мы знаем, что вся техника работала просто великолепно, а имеющиеся недостатки, конечно, подлежат устранению, но не препятствуют использовать эти прекрасные корабли в Атлантике, для чего они, собственно, и были предназначены. Там они могут принести Рейху гораздо большую пользу, чем в русских водах. Пусть сам черт воюет с этими русскими, а мне жаль посылать своих мальчиков на убой. По крайней мере до тех пор, пока у нас не появятся такие же сверхсубмарины.
Когда за адмиралом закрылась дверь, Гиммлер уже привычно щелкнул кнопкой, выключив скрытый магнитофон. Хотя в этот раз сказанное Дёницем в общем нельзя было назвать предосудительным – в свете того, что изрек великий фюрер не далее как вчера:
– Ключ к победе на востоке лежит на западе! Положение Англии хуже, чем в сороковом, еще один удар – и она выйдет из войны. А без британцев и США не решатся продолжить войну с нами. И ни в Лондоне, ни в Вашингтоне не жаждут видеть Европу под властью русских коммунистов! Значит, показав свою силу, мы можем надеяться как минимум на благожелательный нейтралитет англо-американских плутократов! А дальше – мы ведь не предлагаем им ничего невозможного. Мир достаточен, чтобы поделить его по справедливости: пусть янки господствуют в западном полушарии, британцы владеют Индией и Африкой, Япония – Китаем, ну а Германия колонизирует Россию! Но для этого нужна решающая победа над британцами или янки. Мы разбили их на суше, им мало? Значит, надо разбить их на море!
США, штат Огайо. В то же время
Американский футбол – игра жестокая. В отличие от футбола европейского, кстати, и называемого в Америке иначе – «сокер» – и пользующегося гораздо меньшей популярностью. Кто сомневается, пусть подумает, зачем тогда на игроках настоящие доспехи, включая шлемы с забралами – выйти без них на поле во время матча рискнул бы лишь самоубийца.
Клуб назывался «Белоголовые орлы», или «Серые кугуары» – какая разница? Он не входил в высшую лигу, хотя был где-то на подступах. Этот матч обещал быть горячим, трибуны были переполнены. И никого не удивляло обилие полиции, особенно возле ВИП-ложи. Особо осведомленные шептали, что сегодня матч почтили вниманием Сами, Фигуры, Спонсоры – в общем, те, кто давал деньги на это развлечение. Большим людям захотелось, совместив с удовольствием, взглянуть, насколько эффективно работает их капитал – в Штатах это дело святое.
Те, кто собрались в ложе для особо важных гостей, и в самом деле были спонсорами этих «кугуаров», или «орлов», так же, как владельцами множества других заводов-газет-пароходов. Но не это было главным их делом. Были ли они хозяевами корпораций, владельцами банков? Тоже нет. Даже такие всемирно известные фирмы, как «Форд» или «Стандарт ойл», отнюдь не монолитны, их акции находятся во владении… А вот в чьем и в каких пропорциях – это тайна, оберегаемая лучше любого проекта «Манхеттен». Каждый из собравшихся здесь был именно таким Хозяином, владельцем совокупного пакета акций, дающего подлинную власть, ведь кто управляет движением капитала, тот управляет всем. Они не занимали официальных постов вроде министров, сенаторов, конгрессменов, даже президентская должность была бы для них мелкой и временной – политика занимала бы драгоценное время, да и таким фигурам совершенно незачем быть на виду. Они были всего лишь Теми, Кто Решает. Ну а прочие фигуры – рангом ниже – те же сенаторы, министры, генералы и сам президент, были не больше чем исполнителями их решений.
– Что же будем делать, джентльмены? Кажется, мы доигрались до того, что мировая политика вершится не у нас, а в Москве? Заключит Сталин с гуннами мир или нет?
Лощеный господин с манерами британского лорда говорил скучающим тоном, не выказывая беспокойства, в соответствии с правилами приличий. И лишь напряженно бегающий по собеседникам взгляд указывал на важность поставленного вопроса.
– А разве об этом идет речь? – спросил джентльмен с военной выправкой. Даже изысканный костюм сидел на нем как мундир. – Пока, насколько мне известно, речь идет о зондаже через так называемую Свободную Германию о заключении временного перемирия. Не переговоры, а так, проба почвы и декларация о намерениях, никого и ни к чему не обязывающая.
– Во-первых, как говорил один мой знакомый аббат: «Чертенку лишь народиться – быстро вырастет в большого дьявола», – ответил «лорд». – Все договоры, пакты, союзы и альянсы начинаются именно так. Во-вторых, я не уверен, что наш источник в Москве знает всю картину. В-третьих, на русском фронте подозрительное затишье, бои идут, по сути, в Прибалтике, где русские освобождают свою землю.
– Не свою, – заметил третий собеседник, в ковбойской шляпе. – На сентябрь тридцать девятого это суверенные государства. Мы, кажется, договорились, что на послевоенной конференции, закрепляющей границы в Европе, будем отталкиваться именно от этой даты?
– И если Сталин ответит: «Где ступил наш солдат – это всё наше», – мы будем с ним воевать? – спросил «генерал». – Объявим русским войну за суверенитет какой-то Эстонии? Думаю, в Комитете начальников штабов вас не поддержат.
– О войне речь не идет, – возразил «ковбой», – но предмет политического торга? За наше согласие на включение этих карликовых государств в СССР мы же потребуем от русских уступок в чем-то еще. Очевидно, что границы в Европе, да и не только в ней, уже не будут прежними. Но вот кому и чем за это будет уплачено?
– А какая разница? Решать будет сильнейший, – заявил «аристократ». – И он же возьмет всё. Ведь выигрывает всегда тот, кто устанавливает правила игры. А это не должно быть дозволено никому, кроме нас – ни русским, ни немцам, ни даже «кузенам». Пусть Сталин сам разбирается со своими «голубями» – что бы он им ни наобещал, союзнические обязательства важнее!
– Ну, формально русские не дали нам повода, – заметил военный. – Вот только, боюсь, когда этот повод реализуется, будет поздно. С военной точки зрения выгода от перемирия для русских сомнительна. Ясно же, что для гуннов это всего лишь тайм-аут. Но тут палка о двух концах: кто лучше сумеет воспользоваться передышкой. Да и вытребовать лучшие условия при ее установлении.
– То есть назрела насущная необходимость еще до послевоенной мирной конференции осуществить некую встречу на самом высоком уровне, где русские будут связаны более жесткими формальными обязательствами, – предложил «ковбой». – Идея не только моя.
И он взглянул на стоящего рядом, молчащего до того, толстяка с сигарой, очень похожего на британского премьера, но чуть ниже ростом. Тот кивнул.
– Вы знаете мои приоритеты, джентльмены. Рынки сбыта прежде всего – и желательно закрепить их договором.
– Вот только где и когда? – задумчиво произнес «аристократ». – И кстати, Фрэнки уже знает?
– Узнает, когда мы сегодня примем такое решение, – ответил «ковбой», – и уверен, он не откажется, если его очень попросят. За наши общие интересы – и интересы Америки. А вот когда… Мне кажется, чтобы наша позиция на переговорах была сильнее, необходима громкая военная победа! Чтобы у русских не создавалось слишком высокого мнения о своей военной мощи.
– Согласен, – кивнул «аристократ», – но где?
– Португалия категорически отпадает, – заявил военный. – Джентльмены, вы представляете, какой объем груза надо будет туда забросить для успешного наступления? И даже в самом лучшем случае мы получим продвижение лишь на несколько десятков миль к испанской границе – на фоне Сталинграда и Днепра смотрится блекло. То же с десантом на какой-нибудь остров в Тихом океане – масштабы не те. Нужна победа, о которой заговорил бы весь мир!
– Ну, тогда альтернативы нет, – бросил «ковбой». – Взгляните на заголовки газет: «Почему проклятый пират еще жив!» Наши американские парни считают этого Тиле большим злом, чем Гитлер, японский микадо и все голливудские злодеи, вместе взятые. Это правда, что армия жалуется на недостаток призывного контингента, потому что все сливки, самые толковые и патриотичные, хотят попасть во флот. Поймайте этого Тиле и повесьте на рее, или придумайте что-то еще – тогда весь мир поймет, что мы умеем взыскивать плату по счетам. Ладно, мы не были сильны на суше в глазах европейских держав – но уж море должно быть нашим. Так какого черта мы, получив от гуннов оплеуху, еще не расплатились? Нам нужна именно победа в морском сражении – вот почему я был категорически против масштабных бомбардировок Бреста. Помимо того что мы растратили бы в значительной степени нашу воздушную мощь, это не произвело бы нужного эффекта. Возможно, повредили бы на верфи этот «Ришелье» – и что? А вот если настичь эскадру Тиле в океане и уничтожить ее целиком… Ну, а адмирала-пирата выловить из воды, чтобы после показательно вздернуть на рею.
– Такой вариант прорабатывался, – кивнул военный. – Для этого нужно всего лишь собрать в Англии превосходящую эскадру. Мы же не знаем, когда этот гунн снова вылезет в океан! А вот тут начнется подобие охоты на «Бисмарк».
– И сколько ждать? – подал голос толстяк. – Насколько мне известно, готовность «Миссури» и «Висконсина» даже по первоначальным планам была рассчитана на лето следующего года. А теперь, когда в них спешат впихнуть все улучшения, по опыту боя злосчастной «Айовы»? Про «Кентукки», который решили переделать еще кардинальнее, вообще молчу, ну а про «Иллинойс», шестой корабль серии, и разговора быть не может, раз его решили делать как тип «Монтана». Сами «Монтаны», все пять – простите, уже шесть – вступят в строй не раньше сорок шестого. Если считать, что «Айову» и «Нью-Джерси» строили два с половиной года – и это, без хвастовства, отличный результат!
– В этом сражении главную роль сыграют не линейные корабли, а авианосцы, – произнес военный. – Бесконтактные сражения показали свою эффективность на Тихом океане – именно в них нанесли противнику полное и решительное поражение, не потеряв ни одного своего корабля. Быстроходные линкоры нужны лишь как прикрытие авианосцев. И, конечно, для добивания поврежденного противника. А в палубной авиации у нас подавляющее преимущество уже сейчас. Единственная палуба у гуннов – «Цеппелин». По реальной боевой мощи это легкий авианосец, меньше полусотни машин в авиагруппе. Даже сегодня мы сильнее гуннов в этом аспекте, имея в строю «Лексингтон» и «Йорктаун», новейшие тяжелые «эссексы», каждый из которых ударной мощью превосходит «Цеппелин» вдвое. И на них опытные авиагруппы, прошедшие сражения Тихого океана, получили новые истребители «Хеллкет», так что и качественного превосходства гуннов в воздухе не будет. Количеством же мы их просто задавим. И очень скоро у нас будет не две палубы, а четыре – «Банкер Хилл» завершает курс боевой подготовки, а «Интрепид», только что принятый флотом, скоро его пройдет. И это при том, что у немцев никакого пополнения флота авианосцами не ожидается: есть данные о переоборудовании крейсера «Зейдлиц» или каких-то торговцев в эскортники, но это несерьезно. Кораблей класса «тяжелый авианосец» у них нет и не предвидится.
– Подождите! – перебил «ковбой». – То есть у нас уже есть над гуннами четырехкратное превосходство? И еще линкор «Нью-Джерси», полностью боеготовый и намного более сильный, чем любой из линкоров этого Тиле, сколько помню справочник Джена? Ну а легкие силы в сопровождение найдутся. Мы не можем ждать, по политическим соображениям нам нужна победа сейчас! Нельзя тянуть с будущей встречей – да, кстати, Уинни пригласим, для компании?
– А отчего нет? – прищурился толстяк. – Неплохо и на «кузенов» наложить некие оковы. А то они недовольны нашими торговыми интересами в Канаде. Может, тогда в ответ потребовать с них возвращения долга еще за ту войну?
– Да, а где намечается встреча? – спросил «аристократ». – Все ж не надо изнурять Фрэнки долгим путешествием.
– Боюсь, тут выбора нет, – вздохнул «ковбой». – Нам ведь прежде всего нужны русские. А Сталин, в ответ на проведенный моими людьми зондаж, ответил, что категорически не может покинуть свою страну даже на короткое время, намекнув, что рискует по возвращении застать на своем посту кого-то другого. Зная про борьбу «ястребов» и «голубей» в советской верхушке, и русское правило, что правитель в отставку не уходит, можно в такое поверить. А своя голова любому намного дороже внешнеполитического интереса. Так что Фрэнки и Уинни придется ехать в Россию, ничего не поделать. И повторяю, не тянуть – иначе мы рискуем остаться в одиночку против Еврорейха, с которым в союзе Япония, а возможно, и русские, если эти два усатых завтра заключат мир и разделят сферы влияния. Фрэнки поймет – и в конце концов, Мурманск не сильно дальше, чем Касабланка.
– Для этого нужна победа, – заметил военный. – Джентльмены, вы всё же люди штатские. Вы же не собираетесь подменять собой профессиональный штаб?
– А разве кто-то его подменяет? – усмехнулся «ковбой». – Я ведь тоже немного смыслю в военных делах, читаю литературу и газеты. Место и время сражения? Пса выманивают из будки, кинув кусок мяса. Допустим, гунны поверят, что мы намечаем большое наступление в Португалии, в Марокко – придумайте сами. И туда идет войсковой конвой в сопровождении… Тут кто-то из старых британцев сойдет, «Рамиллис» или «Вэилент». И тогда Тиле вылезает из логова, собрав всю свою свору. И чем больше соберет, тем лучше, потому что в море его будут ждать большие хорошие парни, по типу Мидуэя. И мы сотрем гуннов в порошок внезапным авиаударом, а после выловим пирата, если ему повезет не утонуть. Лично я бы бросил мерзавца его любимым акулам, но ведь это будет не столь зрелищно? Мы люди штатские – и потому ваш штаб распишет всё это подробно – кто, как, когда, где – и отдаст конкретные приказы. Есть возражения?
– Боюсь, что мы не сможем рассчитывать на помощь «кузенов» сейчас, – возразил военный. – В дополнение к япошкам в Индии, теперь еще и итальянцы слишком глубоко влезли в британский курятник и готовы оставить там одни пух и перья. Потому главные усилия Британской империи сегодня направлены на Индийский океан. А вот когда макаронников разобьют…
Контр-адмирал Чарльз Л. Додсон, служивший в 1943 году энсином на линейном корабле «Рамиллис».
Записано в 2006 г. Лондон (альт-история)
Знаете, молодой человек, я совсем не помню утро того дня…
Вот просто стерлось оно из памяти, говорят, такое бывает. Для меня тот день начался с доклада вахтенного офицера. Лейтенант Уинтроп – я помню его, он погиб в самом начале боя. Маленький осколок, совсем крохотный, прямо в сердце, он умер сразу…
Чем вы так удивлены? Молодой человек, я помню всех, кто был со мной в тот день… Всех до единого, да. Вижу их, как вот сейчас вас, хоть они все и умерли давным-давно. Даже лучше, чем вас, хе-хе… глаза-то у меня уже далеко не те, что раньше. Восемьдесят три года, молодой человек – это не шутка. А вот их я вижу по-прежнему ясно, даже закрыв глаза, словно они у меня тут, на веках, изнутри…
Да, там я видел не так много своими глазами. Но после я без малого полвека прослужил в Королевском флоте – до адмиральских погон – и поверьте, достаточно разбираюсь в военно-морском деле! Я очень интересовался тем своим первым боем: все эти годы искал в архивах, говорил и переписывался с участниками событий, причем не только с нашей стороны. Зачем я это делал? Представьте, у меня была мечта написать книгу о том сражении – показать, что, несмотря ни на что, честь Королевского флота не была опозорена, напротив, мы сделали даже больше, чем могли! Всё здесь, в этих папках – но Господь не дал мне литературного таланта, так что это всего лишь сырой, необработанный материал.
Но я тогда подумал, что всё это уже известно, есть в архивах, в официальных отчетах, в мемуарах кое-кого из моих корреспондентов, так зачем переводить бумагу и тратить время, которого у меня осталось не так много? На то, что прочтут лишь немногие любители, да и то забудут через год. Теперь я понял, что ошибся. Флот – это не только корабли, люди, верфи, это еще и отношение к нему общества. Чтобы наши юноши мечтали стать моряками, а не клерками, адвокатами и бухгалтерами, и девушки считали бы защитников Империи лучшей партией – так было в мое время, жаль, что этого нет сейчас! И потому есть огромная разница между тем, что доступно узкому кругу профессионалов, и тем, что читают все. Расскажите сегодняшним читателям, какими мы были – те, кто умирал тогда за Империю! Пусть они скажут о тех, кто служил в Королевском флоте: «Вот это были герои!»
Ведь у вас есть дар, молодой человек. Я с великим интересом прочел ваш бестселлер. Конечно, это слишком смелое утверждение, что у русских была атомная субмарина уже в сорок втором. Да, вы убедительно показали, что это допущение снимает все нестыковки последующих событий – но даже не попытались объяснить, как это было возможно! А ведь шизофренический бред тоже бывает безупречно логичен, основанный лишь на одной, самой первой, неверной предпосылке. Не обижайтесь – и если вам угодно, я готов добавить в пользу вашей версии еще пару фактов. Вы знаете, что я был на борту «Воронежа» в восемьдесят пятом, во время визита в Архангельск отряда кораблей? Нам было дозволено осмотреть эту легендарную субмарину, уже пребывающую на вечной стоянке в качестве музея – где она находится и поныне. Но именно я в шестьдесят восьмом командировал «Вэнгардом», первой атомной подлодкой Королевского флота – и потому достаточно сведущ и в этой области. Согласно официальной русской версии, К-25 первоначально имела фторо-химический двигатель, замененный на атомный в 1951 году. Так вот, вся внутренняя компоновка, разделение на отсеки и многие другие мелочи выглядят так, словно корабль изначально строился под ту начинку, что на нем есть – она не была засунута взамен другого, на освободившееся место! А машины и оборудование явно слишком совершенны для начала пятидесятых. Так что загадок лишь прибавилось – но без ответа. Может быть, когда-нибудь кому-нибудь удастся их разгадать, но я уже вряд ли про это узнаю.
Но вернемся к битве у острова Сокотра, 9 сентября 1943-го. И давайте договоримся: я буду рассказывать в первую очередь о том, что видел сам, но иногда ссылаться на то, что узнал после. То, что в этих трех папках – это достовернейшая информация. Конечно, не всё, собранное мной, я сумел перепроверить, а какие-то документы не рассекречены и сейчас, но всё сомнительное в моих материалах отмечено особо. Мне нечего стыдиться, как и другим, кто сражался тогда – на карту был поставлен возможный перелом в ходе войны на африканском континенте! Может быть, окажись мы удачливее, Африка не превратилась бы в тот адский котел войн и смут… но история не знает сослагательного наклонения!
Если бы мы знали? Мы знали одно – там, в Джибути, из последних сил держатся наши товарищи. Мы везем им подкрепление, двадцать полностью загруженных транспортов, семнадцать тысяч солдат, технику, припасы! Сорок третий год был временем наших тяжелейших поражений, мы потеряли Индию, Гибралтар, Мальту – то, что завоевывали наши предки во славу британской короны! Мы откатывались из Египта на юг, уже был потерян Судан, почти вся Эфиопия, а в Риме кричали: «Дойдем до Кейптауна!» Джибути сидел занозой на пути этих воинственных планов – при состоянии африканских дорог, наиболее верный путь снабжения и вторжения – это море! Падение Джибути означало, что придется отдать и Сомали, за ней Кению. А «бремя белого человека» не было для нас пустым словом! Дикие народы ценят силу, но презирают слабость. «Я отказываюсь быть вассалом Британской империи, поскольку она не защитила меня от вторжения врага», – это уже говорил тогда не только тот индийский раджа… забыл его имя, простите! Уйдя с тех земель, мы сами слагали с себя право быть хозяевами для тех народов. И наши деды, те томми аткинсы, что завоевывали их для нашего благополучия, прокляли бы нашу слабость, ворочаясь в гробах!
Так сказал Джек Маклай, коммодор конвоя, старый седой ветеран, служивший еще в викторианские времена. Четвертого сентября пришло сообщение, что по разведывательным данным, больше недели назад через Суэцкий канал на юг прошла итальянская эскадра, в составе которой был как минимум один линкор типа «Рома». А шестого сентября был атакован остров Сокотра – наша военно-морская база там имела эскадрилью летающих лодок, эскадрилью «Веллингтонов» и батальон индийской пехоты, а также несколько полевых и зенитных батарей, приспособленных для стрельбы по морским целям, но системы обороны не было, база была создана лишь в мае – и в донесении говорилось о бомбежке самолетами с японскими опознавательными знаками и об обнаружении в море большого конвоя, идущего на запад, в состав которого входят два легких авианосца, предположительно тип «Читозе». После чего радиостанция Сокотры на вызовы не отвечала. Мы находились чуть южнее экватора, уже пройдя широту Момбасы. И на борту «Рамиллиса» был созван совет, где решали, что делать. Можно было укрыться в Момбасе или Могадишо и ждать усиления. Или всё же – попробовать прорваться!
На флоте не может быть демократии! Но это важно, чтобы в самый трудный бой люди шли не по приказу, а по убеждению, что так надо. И Джек Маклай сказал, что мы нужны в Джибути именно сейчас. Укрыться и ждать – как долго? Сколько нужно времени, чтобы из метрополии пришла боевая эскадра – в Индийском океане силы Королевского флота были весьма ограниченны и связаны множеством важнейших задач. Если помните историю, тогда всерьез опасались японского десанта в Австралию. И надо было снабжать осажденные Гоа и Бомбей и везти конвои на Цейлон. Мы потеряли бы минимум три – четыре недели, даже если бы Адмиралтейство выделило для нас в сопровождение новый линкор и авианосец. С другой стороны, у нас нет точных данных о вражеской угрозе. Весьма вероятно, что итальянцы озабочены встретить первый прямой японский конвой в Еврорейх (хотя отдельные японские суда приходили в захваченные немцами Суэц и Басру еще в июне-июле), и им нет до нас никакого дела, а удар по Сокотре – это как Перл-Харбор, не больше чем нейтрализация возможной угрозы. Но даже в худшем случае, если остров захвачен – через две недели там будет настоящее осиное гнездо, не только итальянских, но и японских ударных эскадрилий. Сейчас же там ничего еще не могли успеть организовать! Ну а если на Сокотре всего лишь разрушена радиостанция, а мы, испугавшись мнимой угрозы, укроемся в Момбасе, и в это время Джибути падет… То именно мы будем виноваты, что пожар распространится на юг по нашим колониям. И все скажут, Англия потеряла из-за нашей трусости то, что завоевывала веками! А никто и никогда не смеет называть его, Джека Маклая, трусом!
Мы не знали тогда, что японцы и итальянцы согласовывали действия – и если первые, нанеся авиаудар, действительно проследовали на запад, то итальянская эскадра подошла к Сокотре уже утром седьмого сентября и, после обстрела с крейсеров, высадила десант. Всё было кончено очень быстро, и уже вечером того же дня на аэродром приземлилась эскадрилья истребителей Re-2002, перелетевших с материка. Генерал Мадзини, командовавший «наземной» частью операции, показал себя выдающимся организатором – впрочем, историки утверждают, что бывший командир дивизии на Восточном фронте, сумевший избежать гибели в мясорубке за Днепром, с тех пор усвоил первое правило войны: разгильдяйство карается кровью. Недаром же в самой итальянской армии он имел прозвище «пруссак»! Мы не знали, что всё это изначально имеет целью не только банальную проводку японцев в Рейх, но и направлено против конкретно нас. Что севернее Сокотры ждут не пара крейсеров, а по сути, главные силы итальянского флота во главе с самим командующим адмиралом Бергамини. Что фигуры были расставлены – но мы не могли видеть всей доски. И сами шли в ловушку.
Но если бы вы были тогда в кают-компании «Рамиллиса», после речи Маклая… У вас бы не было сомнений – все присутствующие, включая нашего командира коммодора Долфина, были единодушны: надо идти!
Ведь бывало хуже, джентльмены? Когда конвои прорывались к Мальте в сорок первом. Когда империи трудно, разве в первый раз флот спасает положение? Мы выдержим, что нам какие-то итальянцы? Мы били их в сороковом, сорок первом, да и в недавних тяжких событиях итальянцы никак не проявили духа и умения древних римлян. А итальянский флот – это смешной анекдот, за всю свою историю не числивший за собой ни одной победы!
И потому мы верили – мы их одолеем!
Так вот, лейтенант Уинтроп доложил коммодору, что опознаны корабли, замеченные ранее. Итальянский легкий крейсер типа «Гарибальди» и эсминцы в походном ордере. Что ж, мы были готовы, мы ждали гостей еще с того момента, как наши парни с «Хантера» сбили итальянский гидросамолет вчера перед закатом.
О нет, мы никого не боялись! В конце концов, бояться врага просто неприлично для офицера Ройял Нэви. Поверьте, даже появись перед нами сам морской дьявол Дэви Джонс – мы бы только поправили прицел и врезали ему главным калибром. Уж такие мы тогда были, не боялись ни Бога, ни черта, ни тем более гуннов с макаронниками. Нас такими вырастила империя… Конечно, сейчас она уже совсем не та, что раньше… Но тогда мы гордо несли наш флаг и не спускали его ни перед кем!
Коммодор Долфин – он был великий командир и настоящий джентльмен, да. Он приказал пробить тревогу и был совершенно невозмутим. Мы даже не увеличили скорость, чтобы не отрываться от конвоя. Это ведь могла быть и хитрость: выпустить один дивизион легких сил, чтобы отвлечь нас, а затем напасть на конвой с тыла. У нас ведь было уязвимое место – наш «Рамиллис» и в молодости не блистал ходовыми качествами, а к сорок третьему году мы не всегда могли и двадцать узлов выжать из машин.
Нет, корабль был в великолепном состоянии, я ведь уже говорил, что Долфин был великим командиром. Просто машины уже поизносились, наш «дед» старался как мог, но всем человеческим усилиям есть предел, да. Так что коммодор не хотел отрываться от конвоя, мы нужны были рядом с транспортами. Кроме нас ведь некому было их защитить, случись что, не шлюпам и фрегатам же было драться с рейдерами?
Да, молодой человек, не забудьте указать: фрегат той войны – это совсем не то, что сейчас. Сегодня фрегат – это «прибрежный эсминец», лишь немногим меньше, столь же быстроходный, несущий такие же ракеты и торпеды, так же оснащенный радарами и гидроакустикой. Тогда же фрегат – это корпус и машины гражданского судна, пара четырехдюймовых пушек, асдик и глубинные бомбы – и скорость двадцать узлов, брони нет, боевая живучесть совсем никакая. Эти корабли, должные строиться быстро и дешево, в больших количествах, никто и никогда не предназначал для эскадренного боя, они весьма неплохо могли бороться с субмаринами и отгонять одиночные самолеты, но даже против одного эсминца – слишком разная весовая категория, исход заранее предопределен! Ну а шлюп – сейчас такого класса нет – это чуть увеличенная версия фрегата, что-то вроде «противолодочной канонерки», но тоже много слабее любого эсминца тех времен. В состав нашего конвоя входили четыре шлюпа, тип «Блэк Сван»: сам «Черный лебедь», «Фламинго», «Дикий гусь», «Вальдшнеп» – все вооружены тремя спаренными установками 102-миллиметровых универсальных пушек; и четыре фрегата тип «Ривер»: «Дарт», «Твид», «Тренд», «Райбл» – всего по два ствола того же калибра. И наконец последним (по включению в состав конвоя, но не по боевому значению) был эскортный авианосец «Хантер», присоединившийся в Кейптауне – по сути, крупный транспорт с полетной палубой, всего двадцать старых машин в авиагруппе, 834-я эскадрилья, четырнадцать «Суордфишей» и шесть истребителей «Сифайр». Спору нет, на суше этот самолет был славным бойцом, но вот для палубы годился мало – даже на больших авианосцах они при посадке разбивались по-страшному, а уж на малых эскортных… На то утро из шести лишь четыре были в строю – это тоже оказалось роковым!
Молодой человек, не надо повторять мне эти бредни! Их сочинил какой-то сухопутный писака, а вы хотите, чтобы моряк брал во внимание такую чушь?! Подумайте лучше сами: итальянские крейсера и эсминцы шутя давали тридцать пять узлов, разве может сухогруз, с парадным ходом в двенадцать, уйти от них? Наша сила была в единстве, пятнадцатидюймовым снарядом мы могли отправить любого макаронника на дно, но «Рамиллис» не в состоянии был гоняться за каждым эсминцем, а именно это бы и вышло, прикажи коммодор конвою рассеяться и уходить поодиночке к Могадишо. Лишь сохраняя ордер у нас были шансы отбиться – и они поначалу всем нам казались весьма неплохими. Двух лет еще не прошло, как наш старина «Рамиллис» обратил в бегство сразу два вражеских линкора, да еще и не просто линкоры, а гуннов – «Гнейзенау» и тот самый «Шарнхорст». Да-да, молодой человек, мы не боялись самого Тиле! Ему тогда, в сорок первом, врезали так, что он с позором удрал… Окажись мы в Атлантике рядом с «Айовой», еще неизвестно, чем бы кончился Атлантический рейд гуннов, может быть, он бы там же и закончился.
Воздушная разведка? Велась, как положено, в секторе сорок пять градусов в каждую сторону, впереди от курса. По уже объясненным причинам, летали «Суордфиши» – иначе мы бы остались совсем без истребителей, да и обнаружить подлодку с тихоходного биплана намного легче. Но вы не забывайте, что всё случилось утром. Взлетели два самолета; кто был слева по курсу, не обнаружил ничего, правый же передал в 8:25: «Вижу ордер, крейсер и четыре эсминца, ведут по мне зенитный огонь», – и всё! Нам не повезло, итальянцы на этот раз не промазали. Но ведь крейсер и эсминцы – это не та угроза, о которой стоит беспокоиться? А пара «Суордфишей», отправленная к Сокотре, посмотреть, что там, еще не вернулась, но она и должна была идти скрытно, соблюдая радиомолчание. Мы не знали, что их перехватили истребители и тоже сбили, внезапной атакой.
Но после двух гуннских линкоров стоило ли нам опасаться каких-то итальяшек? Коммодор не дрогнул, даже когда поступил второй доклад и стало ясно, что макаронники не одни, что они сопровождают линкор, подходящий с севера. Святой Георг, мы чувствовали в себе силы помериться силами с кем угодно и даже были рады, что судьба посылает нам достойного врага. Мы ведь горели желанием отомстить – за Атлантику, за Гибралтар, за всё! И мы увеличивали ход, мы пошли на сближение, чтобы отсечь итальянцев от конвоя… а потом уже стало ясно, что бой будет тяжелым, когда оказалось, что линкоров на нас идет целых три, и все они – новейшие, типа «Литторио».
Тогда коммодор сказал, что Британия надеется на своих моряков, и он ожидает, что каждый из нас сегодня до конца исполнит свой долг.
Высокие слова? Поверьте, молодой человек, тогда эти слова были именно теми, что и были нужны. И мы все восприняли их, как должно. Как напутствие боевого командира своим боевым товарищам, именно так. Только вам, не знавшим войны, наверное, этого уже не понять, да. А у нас тогда слезы на глаза наворачивались от этих слов. Никто не хотел умирать, конечно, но мы все рвались в этот бой.
Коммодор тогда на несколько минут оставил мостик и вернулся уже в парадной форме. А потом велел всем нам перейти в боевую рубку. Нет, он не оставался весь бой на открытом мостике, что вы, молодой человек! Вам надо поменьше смотреть кинофильмов, хе-хе… В бою линейных кораблей недолго проживет командир, не укрывшийся за броней боевой рубки, а коммодор Долфин был героем, а не глупцом. Конечно же, он тоже присоединился к нам, только несколько позже. Сейчас-то я понимаю, что из всех нас лишь он один знал, что мы идем в свой последний бой, вот и остался на мостике на несколько минут, чтобы в последний раз глянуть на свой корабль, каким он был до сражения, а может быть – даже и прощался. Но в рубку к нам он всё равно пришел и боем руководил оттуда. Вопреки голливудскому фильму, да.
Где-то здесь, в папке, была подробная схема боя… Вот она, смотрите. Условия: ясная погода, штиль, идеальная видимость. Наш курс строго на север, скорость десять узлов. Вот показана «коробочка» транспортов: четыре колонны по пять; вот это мы, на правом траверзе, но начали выдвижение вперед, заметив противника. «Хантер» отмечен позади, ему нужна была свобода маневра, чтобы выпускать и принимать самолеты. Наконец, малые корабли эскорта первоначально были рассредоточены по флангам и впереди конвоя, потому что субмарины всегда атакуют с носовых курсовых углов – но отдельно отмечены два фрегата «Дарт» и «Твид», поначалу они были вместе с «Рамиллисом», в его охранении. Противник был обнаружен идущим на пересечение, вот отмечен синим цветом, курсом двести семьдесят, то есть под прямым углом к нашему, скорость двадцать четыре узла, дистанция тринадцать миль (предельная дальность для пушек «Рамиллиса»), головной отряд – идет на пересечение нашего курса, чтобы охватить голову конвоя. А вот это главные силы итальянцев: «Рома», «Литторио», «Витторио Венето» – мы обнаружили их, когда выдвинулись вперед – идут точно за головным отрядом, классический «кроссинг Т», в сопровождении дивизионов эсминцев с крейсерами во главе; один, ранее развернутый перед линкорами в завесу строем фронта, стал пристраиваться за головным, увеличив скорость. А вот второй дивизион, прежде прикрывавший их линкоры слева кильватерной колонной на параллельном курсе, видите, стрелка влево под девяносто градусов, поворот на юг, охватывают нас с правого фланга, дистанция сто двадцать кабельтовых. И был еще четвертый дивизион, весь бой пробыл в резерве, вот он обозначен, севернее колонны их линкоров, тем же курсом.
Вам покажется странным, но вид врага нас воодушевил – как же боятся нас итальянцы, если против одного лишь старика «Рамиллиса» послали такую силу, весь свой флот, какой смогли собрать! Три самых мощных новых линкора, пять крейсеров (в головном отряде один из кораблей был малым крейсером, а не эсминцем) и пятнадцать эсминцев, включая восемь новейших, тип «Солдати». А у нас – восемь шлюпов и фрегатов, которые были, как я сказал, вооруженными торговыми судами, и авианосец «Хантер» – транспорт с полетной палубой и слабой авиагруппой, в которой остались, как я сказал, одиннадцать торпедоносцев «Суордфиш» и четыре истребителя. И тем не менее итальянцы вели себя с осторожностью, словно им противостояла боевая эскадра! На месте итальянского адмирала я бы шел курсом не вест, а зюйд-вест, сокращая дистанцию, и просто раздавил бы конвой огнем, ведь двадцать семь пятнадцатидюймовых орудий – это страшно, против наших даже не восьми, а четырех – в этом ракурсе мы могли стрелять лишь носовыми башнями! Но для этого требовались не итальянские, а английские корабли, пушки и экипажи, макаронникам подобное было не по плечу.
И когда итальянский головной линкор вдали окрасился дымом первого залпа, мы были спокойны: макаронники никогда не отличались меткостью, обязательно промажут. Первое попадание в этом бою было нашим, несмотря на то что противник стрелял в нас всем строем, из всех стволов! Наш шестой залп дал попадание в «Рому», после чего у флагмана итальянцев первая башня на какое-то время прекратила огонь. У итальянцев в эту войну были очень плохие пушки. Великолепные данные на бумаге, тяжелый снаряд, отличная баллистика – вот только римляне забыли, что корабли строятся для боя, а не для парада! Живучесть их ствола равнялась размеру боекомплекта – вдумайтесь, что это значит, молодой человек: по опустошению погреба требовалось менять и ствол, то есть каждый выстрел уже давал заметный износ ствола, поправку, которую необходимо учесть; ну а если добавить плохое качество итальянских снарядов и зарядов с большим разбросом по весу и гораздо худшую, чем у нас, боевую подготовку артиллеристов, стоит ли удивляться, что в том бою эффективность их стрельбы, то есть количество попавших снарядов по отношению к числу выпущенных, было втрое ниже нашей! И выходило, что по реальной огневой мощи наш «Рамиллис» был равен всем трем их линкорам, вместе взятым, будто у них не двадцать семь стволов, а девять против наших восьми. Труднее было с тем, как держать удар, все же три цели «размазывают» по себе снаряды куда лучше, чем одна. Но мы рассчитывали на низкий боевой дух этих римлян – и тоже оказались правы! Потому что получив от нас снаряд, итальянский флагман поспешно отвернул вправо от нас, увеличивая дистанцию! Они боялись нас, при всей их силе. И оттого я даже сегодня уверен: будь против нас лишь эти три «Ромы», мы выиграли бы этот бой! Нет, мы не потопили бы их все – но выполнили бы свою задачу, проведя конвой в пункт назначения и заставив врага отступить. А большего было и не нужно.
И когда макаронники побежали, мы отвернули к востоку и как следует приложили тех, что заходили справа. Потом итальянцы писали, что мы их крейсер даже не задели – так будьте уверены, они и тогда лукавили и сейчас бессовестно врут. Как же иначе, я ведь сам, своими глазами видел попадания! Три раза мы в него попали главным калибром, не меньше, иначе с чего бы весь их дивизион сразу бросился наутек? Вот скорости нам не хватало в тот день, это верно, мы просто не могли успеть везде, где были нужны. А стреляли мы очень метко, да. В итальянский флагман успели попасть еще один раз, пожар в надстройке ясно видел, ну, про крейсер я уже сказал. А нам в ответ только одно, в бронепояс, без всяких последствий, и это при том, сколько стволов от них стреляли, и сколько от нас!
Но скорости не хватало! Будь на нашем месте новый линкор «Георг Пятый»! Мы были как овчарка, охраняющая стадо от кружащих рядом шакалов! Пока мы отогнали тройку больших волков, пугнули и шакалье, подкрадывающееся справа – а слева, с запада, на конвой выходил головной дивизион итальянцев. Причем у них один корабль был, тот самый малый крейсер, который мы за эсминец приняли, «Аттилио Реголо», и оказался он самым опасным. Вот он на схеме, уже отдельно от строя своего же отряда, впереди всех. Вообще, у итальянцев больше хвастовства было, чем дела, со скоростью их кораблей – так, их крейсера типа «Коллеони», разрекламированные, что сорок четыре узла дают, якобы быстрейшие в мире, в бою от нашего «Сиднея» уйти не могли, хотя у того по проекту тридцать два узла всего. Но эти, тип «Реголо», себя оправдывали – и в самом деле сорок узлов в боевой обстановке. У итальянцев самые лучшие моряки служили как раз на эсминцах и легких крейсерах, у них самый большой опыт был, они самыми страшными противниками для нас и оказались в том бою. Я после узнал, что когда их адмирал Бергамини план боя составлял, то один из вариантов был: крейсерам и эсминцам конвой окружить, но в бой не вступать, держаться поодаль и ждать, пока линкоры с «Рамиллисом» разберутся – долго бы они ждали! Если бы мы огонь не раздергивали, с цели на цель перенося – а ведь пристреливаться каждый раз по-новой надо – а если бы только по этим трем «Ромам» били, то, может быть, и не было бы лаки-шота, а тем более «золотого» попадания, когда вражеский корабль уничтожается одним ударом. Но даже при тяжелых повреждениях итальянец бы из боя вышел однозначно – нестойкие они, когда их бьют. Но к нашему несчастью, принят был другой план: легким силам окружить нас и атаковать с разных сторон. И нас просто не хватало везде успевать, перенос огня сильно снижал его эффективность. Но мы почти успели! Почти…
Этот проклятый «Реголо» выскочил вперед, сильно опередив своих. Наши тоже успели собраться – два шлюпа и два фрегата: «Черный лебедь», «Фламинго», «Тренд» и «Райбл». Первой жертвой оказался фрегат «Тренд» – получив больше десятка попаданий (точное число установить не удалось – спасшихся не было), затонул практически мгновенно, опрокинувшись на правый борт, время 13:20 – первая наша потеря в этом бою! Следующим в прицел попал «Райбл», отвернувший было вправо, по приказу прикрыть конвой дымовой завесой – но ничего не успел сделать, отправившись на дно всего через десять минут после «Тренда» и точно так же, как он. Шлюпы, «Лебедь» и «Фламинго», были более серьезными противниками – также не имели защиты, но всё же шесть стволов в залпе, а не два. «Аттилио» получил дырку в носовой оконечности, к сожалению, выше ватерлинии, и пожар в надстройке, что отрезвило излишне горячую голову командира. И «Реголо» отступил к подходившему дивизиону – крейсеру «Гарибальди» с двумя эсминцами, которые готовы были вот-вот навалиться на конвой!
Спасли положение парни с «Хантера». Одиннадцать фанерно-полотняных бипланов, привет с прошлой войны, против ПВО современных кораблей, днем – полное безумие! Но выбирать не приходилось, никто не испытывал иллюзий, что «Хантеру» повезет уцелеть: «Парни, если вы их всех не утопите, садиться вам будет некуда! И выбирайте те, кто длинней, легче попасть в них торпедой, а истребителям бомбить и обстреливать при заходе на цель вдоль. Главное, постарайтесь выбить зенитки». Поскольку «большие волки» были пока вне игры, командир авиагруппы выбрал целью атаки левофланговый отряд. К великому удивлению, никто не был сбит – бипланы при тихоходности обладали невероятной маневренностью, радиус виража «Суордфиша» был сравним с размахом его крыла. И ПВО итальянцев была всё же не первоклассной. Семь торпедоносцев выбрали целью крейсера – и «Гарибальди» получил торпеду в корму, выбит один вал, повреждено управление! Вот он на схеме на этот момент боя, 13:45 – с трудом развернулся и на скорости четырнадцать узлов заковылял на запад, прочь от места боя, и наверное, стоявшие на его мостике молились, чтобы не попасть нам в прицел! Еще один пилот сумел попасть торпедой в эсминец «Гранатьере», прямо в середину корпуса – не переломился лишь чудом, полная потеря хода! Тут над полем боя появились итальянские истребители. Эх, и дали же им «сифайры», хотя их осталось лишь трое против восьми – один упал в море уже после атаки на «Реголо». Итальянцев ушло лишь четверо, но и трех «суордфишей» сбили – уже после сброса торпед.
А тут подтянулись и мы – настолько, что могли уже достать своей артиллерией! Ведь наша главная задача была защитить конвой, а не с линкорами подраться, хотя и хотелось, конечно, равного нам противника победить. Коммодор отдал приказ – и как же мы тогда славно им врезали! «Аттилио» на полном ходу, с предельной дистанции мы всадили полный залп прямо в нос! Ему тут же не до транспортов стало – пожар у него на носу разгорелся, вода стала заливать носовые отсеки – и макаронник побежал, вернее, пополз прочь! А мы успели пустить на дно и подбитый эсминец – эх, будь у нас хоть полчаса времени и лишних пять узлов скорости, ни один бы не ушел оттуда, да! Вояки же из макаронников – за почти пять часов боя не добились ничего, счет был даже с нашим перевесом: один эсминец за два фрегата, но еще поврежденных три крейсера, да и «Роме» пока досталось больше, чем нам!
И тут разом стало всё плохо, даже очень плохо. Беда была в том, что мы уже разрывались на части – и всё равно не могли успеть повсюду, слишком много было врагов, и все они заходили с разных направлений. Одному богу известно, что делали наши механики с машинами и котлами, но «Рамиллис» разгонялся временами до двадцати узлов, как на приемных испытаниях! И всё же этого не хватало. Правофланговый дивизион итальянцев, во флагмана которого мы всадили залп еще в начале, всё же не вышел из боя, а почти разойдясь на контркурсах, повернул и шел следом за конвоем. Затем, воодушевясь тем, что «Рамиллис» сражался в голове строя, макаронники сократили дистанцию, даже подбитый крейсер мог всё же легко держать двадцать узлов. И «Хантер» оказался в пределах досягаемости его орудий, а эскортники правого фланга прозевали это опасное сближение – хотя могли бы и отвлечь огонь на себя, и прикрыть авианосец дымзавесой! Итальянцы сначала стреляли очень плохо, но один шестидюймовый снаряд всё же попал. И по рассказам видевших этот бой, «Хантер» не загорелся, повезло, но в пробоину в носу вливалась вода, и ход сразу упал до семи узлов – корабль отчаянно старался удержаться в строю, но безнадежно отставал от стада, а сзади уже щелкали зубами догоняющие волки. И по мере того как итальянцы сокращали дистанцию, их огонь становился всё более точным, и это было страшно – эскортному авианосцу попасть под огонь главного калибра крейсера. На «Хантере» не было ни брони, ни артиллерии, самолеты он все выпустил в атаку, а те четыре, что успели вернуться и сесть, еще не были заправлены и подготовлены к взлету. А в трюмах – огромное количество бочек с авиатопливом, снаряды и бомбы для самолетов… Бедные парни, как же тяжко им пришлось. А мы уже ничем не могли им помочь, мы не успевали, да. Эскортники правого фланга, «Дикий гусь», «Вальдшнеп», «Дарт» и «Твид», шли на помощь – вот ирония, что «Хантер» – «охотник» – ждал помощи от «Вальдшнепа» и «Дикого гуся»! Но ясно было, что авианосец обречен, и речь идет лишь о том, чтобы, на время задержав врага, снять с корабля шестьсот сорок человек экипажа. Они не успели – «Хантер» весь горел и кренился, теряя ход, еще стреляла по врагу последняя уцелевшая пушка и с наклоненной палубы катились за борт «суордфиши», которые так и не успели выпустить в повторный вылет. Враги оказались быстрее: два эсминца вышли на дистанцию атаки раньше, чем «птички» успели подойти, из двенадцати выпущенных торпед попали две – в корму и правый борт. Для уже поврежденного авианосца это было смертельно. И никто из его команды не остался в живых!
А мы не могли идти на помощь. Потому что наш коммодор Долфин первым увидел опасность, грозящую левому флангу, на котором из всего эскорта оставался один шлюп, «Фламинго», сражавшийся с двумя вражескими эсминцами – «Черный лебедь» погиб, поймав торпеду. Там, из-за дымовой завесы, поставленной подбитым лидером дивизиона, первым вышедшего в атаку, подходил второй дивизион – целехонький, с полным боекомплектом и готовый в клочья разорвать конвой. Но не тут-то было, мы и этим припечатали! Вообще, в том бою ни один из макаронников, на которых мы разворачивали стволы, не ушел нетронутым. Мы и крейсерам всем хоть по снаряду, да всадили, и эсминцам тоже, и итальянского флагмана разделали как надо – этот крейсер, «Евгений Савойский», тоже от нас получил! Итальянцы шарахнулись назад – но с севера шли на поддержку их линкоры, все три; на «Роме» наконец потушили пожар, и адмирал макаронников решил, что теперь можно и повоевать.
Вот тут и нам пришлось туго, да. Двадцать семь пятнадцатидюймовых стволов нас исколачивали, но британская броня держалась, а мы ведь сначала не могли отвечать, занятые отбиванием левофланговых! А когда мы развернули орудия на линкоры, снаряд ударил нам под первую башню, в барбет. Слава богу, броня выдержала, но башня не могла больше наводиться, ее нельзя было повернуть. Затем мы получили еще два тяжелых попадания, в нос и в носовой шестидюймовый каземат правого борта – но и сами стреляли в ответ – и попадали, черт возьми!
Молодой человек, вы знаете, каково это – просто находиться на боевом корабле во время сражения? Никакое кино не передаст ощущения, когда залп бьет по ушам так, что уже через минуту ты глохнешь и объясняешься исключительно криком или жестами. Как в орудийной башне или каземате температура уже через несколько залпов становится тропической даже в северных широтах зимой, ну а вблизи экватора – да кочегарка угольного парохода после покажется прохладным местом! Как весь корабль накрывает вонь и дым от сгоревшего пороха – кто сказал, что он бездымный, да вы взгляните на фото стреляющих линкоров! – и все наверху, на открытых боевых постах, становятся похожими на негров. А самое главное, в тебя стреляют, и укрыться негде, если ты не за броней глубоко в недрах корабля – если враг не промажет, взрывная волна и осколки сокрушат сталь переборок как бумагу, и бесполезно ложиться или нагибаться, надо просто делать свое дело, не думая ни о чем. И тем, кто в низах, я бы тоже не завидовал, потому что если корабль погибает, из нижней вахты не спасается почти никто, ведь им не только дольше выбираться наверх, но и нельзя бежать, они должны обеспечивать работу машин – это не только ход, но и борьба с водой и пожарами – пока нет приказа, никто не имеет права оставить свой пост, а гибель корабля при взрыве погреба или потере остойчивости происходит за секунды. И не будет даже могил.
Страшно? Хе-хе, молодой человек… Страх – это такое дело… Он охватывает человека разом, до паралича, до ступора, когда ты не можешь пошевелиться, не можешь думать… вообще ничего не можешь. И я такое испытал, конечно, все-таки это был мой первый бой. Когда? В самом начале, когда итальянцы попали нам в каземат среднего калибра, и я был послан коммодором туда – уточнить состояние дел и доложить. Вот там мне стало страшно. И Красавчик Чарли – лейтенант Тиндалл, артиллерист – приводил меня в чувство. Оплеухами, хе-хе… А потом я уже не боялся, да. Когда тащил в лазарет Уинтропа, еще не зная, что уже зря, что он уже умер. Когда лез на переднюю мачту вместе с двумя парнями из дивизиона радистов – нам надо было найти и устранить обрыв цепи – после попадания итальянского снаряда не работал КДП – я уже не боялся. И даже когда спрашивал у коммодора разрешения пойти в третью башню ГК вместо убитого Ройла – я ведь тоже артиллерист – не боялся. Когда видишь, как перед тобой, в сотне шагов, крупнокалиберный снаряд вскрывает надстройку и оттуда вырывается пятидесятифутовый язык пламени, слизывая всё на своем пути – ты потом уже ничего не боишься. Когда в ста ярдах от твоего борта встает кормой в небо транспорт и в воду сыплются люди с его палубы, а потом, через мгновение, на них рушится танк, оборвавший крепления – тоже ничего уже потом не боишься. Просто идешь и делаешь свое дело. Наводишь пушку, прокладываешь курс, тушишь пожар… А страха больше нет, он сам испугался и забился куда-то далеко-далеко. Вот такими мы тогда были, молодой человек, да. Империя могла нами гордиться, мы не отступили, даже когда положение наше стало совсем безнадежным.
Нет, ни о чем таком мы не думали. Ясно уже было, что никого мы не спасем. Господи, семнадцать тысяч британских парней, которых мы взялись доставить до порта назначения – неужели их будут расстреливать в воде? Итальянцы не немцы, но тоже ведь Еврорейх… Недавно в Атлантике вот так же погибли тридцать тысяч американцев. Что стало с человечеством, с идеями гуманизма, с правилами войны, если теперь норма стрелять в спасающихся и беззащитных? Нам оставалось только заставить макаронников заплатить настоящую цену за всё. И мы брали с них эту цену. Такой меткой стрельбой мог бы гордиться любой корабль Ройял Нэви, коммодор хорошо учил нас, и мы показали, насколько мы хорошие ученики. Мы ведь почти потопили «Рому», когда закончились снаряды. Итальянец даже и не стрелял уже, мы выбили ему все башни главного калибра, издырявили нос так, что он шел, черпая воду тоннами. Мы разнесли в хлам новейший линкор, нам чуть-чуть не хватило в том бою! Еще чуть-чуть – и мы сравняли бы счет. Много позже мы узнали, что добились прямого попадания в зарядный погреб первой башни «Ромы», и макаронник не взорвался лишь потому, что погреб уже был затоплен, так они сели носом от наших угощений! И едва ли не последним залпом мы попали в боевую рубку «Ромы» – уже в Джибути я узнал, что мы убили самого адмирала Бергамини, и король Италии объявил трехдневный траур по поводу гибели величайшего итальянского флотоводца. Хе-хе… величайший… Мы кровью умыли его эскадру, навсегда отучили итальянцев разевать пасть на британские конвои, а он – величайший… Хе-хе…
Как я уцелел? Команды покинуть корабль так и не было. Когда старина «Рам» устал, наконец, бороться и пошел вниз, каземат среднего калибра, который по левому борту, еще вовсю бил по итальянским эсминцам, прорвавшимся к конвою. Последние залпы – они пришлись уже в воду, да. Мы оставили свою башню чуть раньше, когда крен на левый борт уже не позволял нам навести стволы на врага, да и снаряды у нас к тому времени вышли все. Я пытался пробраться к рубке, найти коммодора… Надстройки уже все были покорежены взрывами, трапы сорваны, когда я, наконец, дошел – в рубке уже никого не было, только Карпентер, младший штурман, но он уже не дышал, я проверил. Коммодора тоже не было, я искал его повсюду, но нигде не нашел, тогда я вспомнил про мостик. И уже там, с мостика, я увидел нашего командира, он зашел в рубку и закрыл дверь за собой. Не знаю, наверное, коммодор Долфин хотел умереть вместе со своим кораблем, он ведь был настоящим капитаном Ройял Нэви. И я решил, что мое место, место офицера флота, там, рядом с ним. Но я не успел: линкор лег на левый борт и стал оседать в воду, стремительно, так что уже через полминуты я был в воде… Ухватился за первый попавшийся обломок и греб подальше от корабля – я помнил, что когда большой корабль тонет, на поверхности появится воронка, которая засосет всё, что окажется рядом. Я греб, греб, греб – и выплыл, да.
А на левом фланге еще стреляли! Мне рассказали, что «Фламинго» еще держался, как такое было возможно, не знаю, правда, мы выбили там у макаронников все три крейсера, но ведь и эсминцы – шесть штук – должны были просто порвать его, как терьер крысу! Но итальяшки никак не могли выйти к транспортам на дистанцию торпедного залпа, и тогда у них лопнуло терпение. Они выпустили в него торпеды целым дивизионом. И считается (записано во всех официальных рапортах), что на цели (а после, в том месте, где от нее что-то оставалось) насчитали девять водяных столбов от попавших торпед! От «Фламинго» не осталось на поверхности ничего, как и от ста восьмидесяти человек его экипажа.
Нам не хватило совсем немного. Будь у макаронников один, даже два линкора – или все три, но с одним дивизионом эсминцев – мы бы справились. Но три новейших корабля и четыре полных дивизиона с крейсерами во главе – это было слишком много даже для нас. Однако какой же урок мы дали итальянцам, что даже на такого старика, как «Рамиллис», им нужен весь их флот, чтобы одолеть? И то всё было на грани победы – вот уверен, что один лаки-шот в любого из «Ром» в первой половине боя – а шансы у нас были – и макаронники поспешно бы бежали! И мы бы прошли в Джибути… и история пошла бы по-другому. Может быть, и поныне британские граждане могли бы ездить в отпуск в Кению, охотиться на слонов… но история не знает слов «если бы».
Однако я никогда не забуду слова коммодора Макфлая. Что когда виден шанс изменить историю, нельзя упускать его, как бы он ни был мал. Поверни мы тогда в Могадишо или Момбасу, это изменило бы судьбу нашу, но не империи! Да, мы спаслись бы – но Джибути пал, может быть, неделей позже, и наступление Еврорейха все равно захлестнуло бы Африку, вовлекая черное население сначала в войну, а затем в хаос бунтов и смут. Мы хотя бы попытались спасти положение – да, у нас не вышло, но мы честно сделали всё, что могли. Потому наша совесть – и тех, кто выжил, и тех, кто погиб – чиста перед Богом и Империей! У нас не хватило сил – но это не наша вина!
Макфлай погиб на «Джиме Бэнксе». Отказавшись спустить флаг, он приказал стрелять из закрепленных на палубе армейских пушек, пока хватит снарядов. Его примеру последовали на «Серебряном береге», «Красотке Белфаста», «Рэттлере». Всех их так и не смогли заставить сдаться и потопили торпедами. И старого коммодора не было среди спасенных – что ж, наверное, он мог лишь мечтать умереть вот так, как подобает офицеру Королевского флота, на палубе в бою, а не в постели…
Ну а мне выпала судьба остаться в живых. Как и семи с половиной тысячам из числа всех бывших на кораблях – и солдат, и моряков. А больше четырнадцати тысяч, выходит, навеки упокоились в морской пучине у острова Сокотра. С нами хорошо обращались, всё же итальянцы не немцы. «Выдать в Рейх» даже у них считалось чем-то страшным, этим угрожали пленным за попытку побега или иные враждебные действия. Нас содержали вместе с теми, кто сдался в Джибути. Условия, повторяю, были очень мягкими, нас даже отпускали охотиться и ловить рыбу в окрестностях – нет, бежать, будучи в здравом уме, не пытался никто! Поначалу сама мысль бежать в пустыню или джунгли, где европейцу не выжить, даже не возникала. Ну а после по всей Африке началось это…
Молодой человек, надеюсь, вы не верите словам: «Африканские народы восстали против фашистского порабощения»? Даже сами русские, запустившие эту идею, подхваченную кое-кем и у нас, не воспринимают ее всерьез. Я был свидетелем, как всё начиналось. Да, поначалу туземные войска, что у нас, что у итальянцев, подчинялись приказам, но очень быстро они вышли из повиновения и начали свою войну, и друг с другом, и против всех белых. Откуда-то возникла идея «негритюда» – подозреваю, что эти черномазые подражали Адольфу, ведь какую-то пропаганду среди них Еврорейх пытался вести. Ну, а теория превосходства черной расы над всеми прочими – тут просто очевидно, откуда корни растут! А вместо арийско-скандинавской веры – всякие темные культы вроде вуду. Слава богу, что у негров так и не нашлось одного вождя, который сумел бы всех сплотить, а мелкие царьки тотчас начали грызться между собой – но в ненависти к белым все были едины. И даже больше: у их вождей была мода на белых рабов, это не вымысел газетчиков, я видел таких, освобожденных нами из ужасов черного плена, своими глазами! И этим несчастным чертовски везло – если немецкие фашисты строили заводы по производству мыла и кожи из людей, то черные фашисты своих пленников съедали, искренне веря, что так к ним перейдут все их достоинства и умения. Уже с весны сорок четвертого в Африке не было противостояния Еврорейх – Империя, по крайней мере у экватора и дальше на юг. Знаете, как это страшно, когда у пулеметов плавятся стволы, а эти черные набегают и набегают толпой, обкурившись до беспамятства какой-то дрянью, или веря своим колдунам, сказавшим, что пули будут их облетать? А если они добегут и захлестнут наши окопы живой волной, то сожрут всех – и англичан, и итальянцев!
Да, таков был наш путь домой – через ад африканской войны, не затихшей там и поныне. Войны, в которой сами африканцы истребляли друг друга и оказавшихся там европейцев с такой яростью, словно в них вселился бес. Даже когда в Европе всё уже завершилось.
Но это уже совсем другая история.
Джим Бейкер, капрал саперной роты 2-го Уэссекского полка. Запись из папки контр-адмирала Додсона
Скажите нам, что нужно сделать – мы сделаем это!
Мы верили, что так и будет. Ведь плывем воевать не с джерри – это действительно враг опасный, а всего лишь с итальяшками? И сражаться будем там, где наши прадеды орды диких негров под руку британской короны приводили – а итальяшки от этих самых эфиопов в то же время получили по зубам. И в сорок первом в Ливии мы их били, да и в прошлом году нам один Лис был страшен, а итальяшки при нем не больше чем массовка! Так что справимся!
Надо войну эту скорее кончать, все в том были уже согласны. Три года, как идет, и мира не видно. Хотя бомбы на английские города теперь падают редко, веселого мало. В казарме особой разницы нет – тот же паек, а каково гражданским? Но раз Европа для нас пока недоступна, начнем показательную порку плохого парня Адольфа с далекого уголка Африки. Джибути – это где? Сержант Уоткинс из первого взвода, циник и язва, мрачно шутит, что лучше бы плохой парень Гитлер подольше бы не заметил, как мы стараемся цапнуть его за зад, – а то, не дай бог, обернется и врежет – и полетим, как полгода назад, от Туниса до Каира и дальше до Ефрата!
Тяготы в дороге? Представьте себе две-три сотни мужчин, засунутых на месяц в твиндек большого грузового парохода. Это верхний этаж над собственно трюмом. По периметру в галереях нары вплотную и в три яруса, посреди – зашитый досками люк в трюм. Лето, тропики у экватора, адская жара и практическое отсутствие вентиляции при том, что ни помыться, ни постираться нельзя, поскольку не хватает воды, так что амбре стоит… И морская болезнь у половины личного состава, поскольку бывают и волнение, и качка. И абсолютно нечего делать, кроме как валяться на нарах и пытаться заснуть – слоняться по палубе всем уже надоело, да и трудно там развернуться из-за принайтовленных ящиков. Кто там говорит о «красоте моря» – плюньте тому в глаза! Офицерам легче, они в каютах, и у них есть какие-то развлечения вроде бриджа с покером и умных бесед. А здесь начинаешь просто ненавидеть решительно всё!
Что было в тот день? Вообще-то, уже за сутки-двое до того что-то такое ощущалось, и господа офицеры беспричинно болтались по палубе, вглядывались в море. Но мы предпочитали не заморачиваться лишними вопросами, осложняющими жизнь. Нас никто ни о чем не предупредил, и когда утром мы услышали канонаду, то полезли на палубу посмотреть что происходит. Увиденное не впечатляло – может быть, во времена Нельсона – фильм смотрел про леди Гамильтон – корабли эффектно сходились борт о борт, но сейчас что-то мелькало на горизонте в нескольких милях, и нельзя было разобрать, кто и в кого стреляет. Тем более что мы шли внутри строя, во второй слева колонне третьим с головы – и соседние пароходы мешали смотреть.
Войти с помощью соц. сетей: