Днепровский вал

Благодарю за помощь:

Сергеева Станислава Сергеевича, Павлова Сергея, Лебедева Юрия, Бондаренко Александра Александровича, Николаева Михаила Павловича, Бурматнова Романа, Сухорукова Андрея и читателей форумов ЛитОстровок и Самиздат, под никами Andy18ДПЛ, Андрей_М11, Комбат Найтов (Night), Superkashalot, Борис Каминский, Михаил Маришин, Тунгус, Сармат, Скиф, StAl, bego, Gust, StG, BVA, Old_Kaa, DustyFox, omikron и других – без советов которых, очень может быть, не было бы книги. И конечно же Бориса Александровича Царегородцева, задавшего основную идею сюжета и героев романа.

Лазарев Михаил Петрович.

Подводная лодка «Воронеж».

Баренцево море, 18 мая 1943 года

«В тусклом свете, отражавшемся от потолка, шкалы приборов казались галереей портретов. Круглые были лукавы, поперечно-овальные расплывались в наглом самодовольстве, квадратные застыли в тупой уверенности. Мерцавшие внутри них синие, голубые, оранжевые, зелёные огоньки подчёркивали впечатление».

Читаю Ефремова, «Туманность Андромеды». Рубка звездолета «Тантра» на наш ЦП совсем не похожа – а по сути верно. Атмосфера на борту атомной подводной лодки, совершающей длительный поход, по моему глубокому убеждению, весьма напоминает ту, что когда-нибудь будет на космическом корабле, летящем куда-то за десятки и сотни световых лет. А уж подводники гораздо больше пригодны психологически для межзвездного путешествия, чем летчики-истребители.

Мы и попали – во что-то подобное. После обсуждения всех версий происшедшего сочли наиболее вероятным предположение Сереги Сирого (командир БЧ-5) об эксперименте наших потомков из какого-нибудь двадцать третьего века. Изобретали нуль-транспортировку, чтобы годами в анабиозе не лежать, – и намудрили что-то с пространственно-временным континуумом. Или у них там случилась авария – в результате атомный подводный крейсер (проект 949А, для тех, кто понимает) с полным боекомплектом выбросило из 2012-го в 1942 год!

Сначала было дело. И очень большая злость. «Если не знаешь, что делать – поступай по уставу». Мы – «убийца авианосцев», нас натаскивали на крупную дичь вроде «Нимитца» с эскадрой. Авианосцев в кригсмарине на тот момент не водилось (достраивался «Цеппелин», но о нем после), но уж на всем прочем мы отвели душу! «Тирпиц», «Лютцов», «Шеер», «Хиппер», «Эйген», эсминцы, подводные лодки, транспорты, сторожевики – мы вымели с северного театра у немцев всё, крупнее тральщика. Немцы прозвали нас «Полярным Ужасом», не понимая, с чем имеют дело: ну не умели подлодки этих времен работать с такой скорости и глубины, с запредельных дистанций, стрелять и самонаводящимися торпедами, и крылатыми ракетами; нас не видят гидролокаторы этой войны, не достанет обычное противолодочное оружие (пока мы имеем свободу маневра в открытом море). Так это ваши проблемы, овечки: Морской Волк вышел на охоту, и кто не спрятался, мы не виноваты!

Конечно, у нас бы торпед не хватило потопить столько. Да и не может атомарина болтаться в море год без техобслуживания и пополнения запасов (топлива в реакторе хватит, а провизии – почти полторы сотни здоровых мужиков прокормить?). Как мы выходили на связь с предками, убеждая, что мы не галлюцинация и не мираж, – это история отдельная. Но обошлось – так что мы теперь официально зачислены в списки Северного Флота, с подтверждением гвардейского флага и воинских званий, состоим на довольствии, подчиняемся приказам. И принесли присягу СССР – в 2012-м в экипаже почти все присягали уже РФ.

После личный состав задавал нашему замполиту, капитану второго ранга Елезарову, всякие неудобные вопросы как, например: «А отчего в сталинской присяге говорится “клянусь беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников, добросовестно изучать военное дело, строго хранить военную и государственную тайну, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу”, а в 2012-м от всего этого осталось лишь выполнение приказов и уставов, да еще добавилось про верность Конституции РФ?» И когда и зачем из текста исчезло завершение «если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение».

Еще более важной, чем торпеды, оказалась принесенная нами информация. В отличие от героя-одиночки (читал я перед тем походом похожую фантастику, что-то про попытку возврата), наш корабль был ну очень убедительным доказательством, кто мы и откуда. И самым большим результатом нашего появления в этом мире было то, что здесь удался «Большой Сатурн» – окружение и разгром под Сталинградом не одной армии Паулюса, а всего южного крыла немецкого фронта. Это кроме снятия блокады Ленинграда уже весной сорок третьего; а немцев из Заполярья выбили даже осенью сорок второго (слишком много там у них было завязано на море – где злобствовали конкретно мы). В итоге, в этом мире не было неудачной для нас битвы за Харьков в феврале сорок третьего – и возможно, не будет аналога Курской дуги: фронт сейчас проходит по Днепру. И если учесть, что у нас, при меньших потерях, накопление боевого опыта в армейской массе шло быстрее, а у немцев наоборот, и в Советскую Армию уже поступает новая техника (как, например, танки Т-34 с 85-миллиметровыми пушками) – то и качественные изменения тоже впечатляли. В знакомой мне истории немцы окончательно потеряли стратегическую инициативу после Курска, в дальнейшем лишь огрызаясь, сопротивляясь. Здесь это произошло после Сталинграда.

Не имея больше перед собой морского противника, мы стали для СССР чем-то вроде «Летучего Голландца» из книги Платова «Секретный фарватер». Триста тонн уранового концентрата из Бельгийского Конго так и не доехали до американского «Манхэттена», а лежат сейчас в трюме советского парохода, который шлепает винтами там, наверху, в охранении половины нашего Северного Флота – эсминцев «Гремящий», «Сокрушительный», «Куйбышев», «Урицкий», – ну а мы бдим на глубине двести метров, чтобы не подкралась немецкая субмарина. Сначала был абордаж у берегов Африки; не знают еще в этом времени, что такое подводный спецназ – итальянцы и англичане делают лишь самые первые шаги. Затем, так уж вышло, утонули линкор «Айова», оказавшийся у нас на пути, и авианосец «Белью Вуд», и крейсер «Бирмингем», и испанец «Сервера» – хотя янки уверены, что их корабли атаковывала немецкая субмарина U-181 под командой «бриллиантового» мега-аса кригсмарине Вольфганга Люта (которого мы сдали орлам из НКВД в Полярном). Как вы, янки, любите говорить «ничего личного»: ведь мы, а теперь и товарищ Сталин, знаем, что, сделав свою Бомбу, вы станете угрожать нашей стране, желая «поставить русских на место», – ну так не обижайтесь, если на силу найдется сила!

В Северодвинске сейчас строится наш будущий «Атоммаш». И мы везем туда руду, триста тонн обогащенного концентрата, что эквивалентно добыче всех наших урановых рудников за два-три года. А значит, с учетом переданного предкам знания, есть шансы, что и реактор, и Бомба, и атомный флот появятся в СССР гораздо раньше.

И дальше – есть шанс избежать «перестройки». Потому что Сталин знает и про это. Может быть, удастся построить коммунизм «по-ефремовски»? Раньше я был реалистом и циником – сейчас же думаю, какую страну и какую мечту мы потеряли!

В свободное от вахты время перечитываю Ефремова. Мы отдали на берег книги из нашего времени, нашедшиеся на борту. Возможно, их читают сам Сталин, Берия и другие, кого сочли возможным допустить к проекту «Рассвет», сейчас, наверное, самой главной, самой охраняемой тайне СССР. Но прав был писатель Пикуль: «Кто не любил чтения, считался негодным к службе на подлодках – иначе ты скоро спятишь». И постоянно на борту обнаруживаются какие-то экземпляры книг, избежавшие сдачи предкам. Так пусть останутся у нас как память о нашем времени – тем более что «Туманность Андромеды» в списке переданных уже была.

Придем в Северодвинск (сейчас Молотовск, но я называю как привык), встанем на завод. После похода механизмам нужен осмотр, техобслуживание, а возможно, и ремонт. Хорошо сейчас спецназовцам – отсыпаются и отдыхают. Но и экипажу тоже отдых необходим – иначе, не дай бог, кто-то в походе ошибется, открыв не тот клапан. А я все же хочу не героически погибнуть за Родину, а дожить до Победы и увидеть, каким станет новый, изменившийся мир!

Ведь теперь это наш дом? Вряд ли «хронодыра» сработает снова и нас вернет обратно в наше время (и если такое случится – ой, как мы отчитаемся за потраченный боезапас?). Но хочется верить, что, как предположил Сирый, это не наш мир, а параллельный: с момента нашего попадания сюда история разделилась, как рукава реки, и возникла новая реальность, в будущем абсолютно независимая от нашей – то есть здесь ничего еще не предрешено. И только от нас зависит, будет этот мир лучше того или хуже.

В том мире у меня так и не было семьи. Кому нужен сорокалетний капитан первого ранга – «деловые», бизнесмены и чиновники гораздо престижнее. Была одна, на которой я хотел бы – но не захотела она. Не по нраву ей Пенелопой быть. Вот и здесь: из Северодвинска мы в январе уходили, а возвращаемся – уже май! И прощался я тогда с красивой девушкой на причале – и обещала она меня ждать. Вот интересно, помнит или забыла уже?

А ведь даже лицом на Ирочку-Ирэн, с которой мы давно расстались, похожа! Неужели все ж товарищ Кириллов, комиссар ГБ третьего ранга, главный охранитель нашей Тайны, специально подбирал? Что совсем мне не нравится – нельзя никак по приказу в таком деле!

А, ладно, куда спешить? Первая и самая близкая задача у нас – выиграть войну. Ну а там посмотрим.

Смелкова Анна.

Северодвинск, 18 мая 1943 года

Я совсем другой стала. С тех пор, как мне Михаил Петрович про свой мир рассказал и показал на своем «компьютере», я уже сама научилась по каталогам файлы находить и открывать. Узнала, что нас ждет – и чувство такое… Ну, как я когда-то в Минске в кафе сидела: вместе с немцами и с бомбой в сумке, а время идет, взрыватель кислотный уже раздавлен, скоро рванет – успею ли?

Будто мне не двадцать лет, а сорок. Хорошо помню, как в той, бесконечно далекой довоенной жизни – Ленинград, универ, – я дни, недели, месяцы не считала: казалось, их столько еще впереди! А теперь я стала бояться не успеть. Перевести стрелку, чтобы наш мир никогда не узнал, даже через пятьдесят лет, того, что случилось там. Не сделать чего-то, что можно было сделать. Ведь истинное геройство – это не встать во весь рост под пулями, а делом приблизить общую цель. Если надо, не жалея себя.

Чем заниматься приходится? Как сказал дядя Саша, а для посторонних товарищ комиссар ГБ Кириллов Александр Михайлович, «создавать информационную дымовую завесу». Мало нам немецких шпионов, есть еще и американский, как достоверно известно, никакой не корреспондент, а офицер их флота. И ведь не арестовать – союзник! И не выслать – другого пришлют.

Я от тесного общения с ним была избавлена – Ленка на себя героически взяла. Одна из моих «связисток», но про «Рассвет» не знает. Подкармливает этого американского гостя домашним кушаньем, ведет с ним всякие беседы (в основном передавая слухи и сплетни, которые мы до того тщательно фильтруем). Ну этот американец и тварь – сродни фашистам! Однажды он с Ленкой разоткровенничался про жизнь. И правило его – живи лишь для себя, в свое удовольствие; нет, работать тоже надо, но лишь потому, что надо же заработать, что потреблять! Очень удивился, когда Ленка ему зачем-то сказку про золотую рыбку прочла: «Вы, русские, такой непрактичный народ? А вот если бы я… Нет, даже не в президенты – срок кончится, и все. И не миллион долларов, и не тонну золота – тоже имеют свойство завершаться. А попросил бы я у рыбки, раз она такая всемогущая, такой мешок, из которого что захочешь, то и достанешь: сегодня миллион, завтра миллион. Ну и оружие конечно, чтобы никто у меня не отнял – а лучше сразу рыбке условие поставить, чтобы пользоваться мешком мог один я. Поместье, чтобы жить по-королевски, а лучше целый остров где-то в океане, чтобы никому налогов не платить, и на нем целый Версаль. И чтобы путешествовать – хоть лайнер, хоть линкор, – чтобы никто не посмел меня тронуть. Да я Господом Богом стану – все куплю, если мешок-казна бездонная, найму самых лучших хоть солдат, хоть слуг, хоть рабочих, хоть ученых, и самые красивые женщины мира будут рады на меня лишь взглянуть. Эй, пышечка, ну нет же у меня такого мешка, так что не дуйся, и ты для меня сейчас богиня!»

А вот если бы у меня был такой мешок, так я пожелала бы из него десяток таких сверхподлодок, как у Михаила Петровича! И самолеты, и танки, которые будут через семьдесят лет, и, конечно, атомных ракет – чтобы кончилась наконец эта проклятая война и чтобы никто и думать не смел напасть на нас снова! Чтобы никогда не было больше Блокады, и ничьи родители от голода там не умирали – господи, как папу с мамой вспомню, по-бабьи выть хочется! Но нет мешка – и все придется делать нам самим. Чтобы эти корабли, и самолеты, и танки, а еще и заводы, города, электростанции, дороги – всё-всё это нашими трудами!

Живи в свое удовольствие? Когда под столом бомба и уже тикают часы. Это можно, по-вашему, назвать жизнью? Там, в будущем, ошиблись, сосредоточившись на одном лишь материальном и упустив воспитание, или считали, что человек, рожденный в социализме, сам станет коммунаром? Хотя я помню такое, еще перед войной, в некоторых семьях: «Мы натерпелись в революцию, гражданскую, двадцатые, так пусть хоть сын или дочь поживут в свое удовольствие», – вот и воспитали тех, кто готов лишь брать, ничего не давая взамен! И где сейчас эти детки – в полицаях? Нет, своих детей я воспитаю совсем по-другому! Я не фанатичка, не аскет, не монашка – просто есть такая наука – диалектика, по которой должно быть равновесие. Ну вот представьте, явится к вам волшебник и скажет: «Одно желание ваше исполню, самое заветное, но кто-то, вам незнакомый совсем, умрет». Вы бы согласились – но представьте, что этот волшебник спросит каждого, что тогда?

Так что этот американец для меня не человек, а что-то вроде микроба. Именно так – потому что с таким взглядом даже его страна не победит никогда, лишь испоганит жизнь другим. Если в том будущем даже Михаил Петрович не сумел найти достойную себя, а готов был жениться на той, что предпочла ему какого-то шведа? Чтобы там лишь состоять при муже, а самой не делать ничего, даже по дому – убирает приходящая домработница, с ребенком сидит нанятая няня, обедать ходят в ресторан. Прожить вот так сколько-то лет, и ради чего?

Я прочла в особом файле, «интересное в Интернете», что у них там, в будущем, даже нет семей! Причем по простой и мерзкой причине: подсчитано, что человек, живущий один, в сравнении с членом семьи, потребляет в расчете на одну свою душу почти вдвое больше еды, электричества, упаковки, прочих товаров и услуг – то есть он более выгодный потребитель. Нет, никто не запрещает семьи, просто в их фильмах почти все положительные герои – это одиночки или разведенные (так они раньше пропагандировали толерантность к неграм), а в печати, телевидении и, наверное, том же Интернете все больше голосов, что семья отжила свое как устаревший институт общества, что только индивидуалист может добиться успеха! Но я все же успела узнать настоящих родителей – и любящих, и, когда надо, строгих. А оттого мне жаль этих, не имевших того, что было у меня – бедные вы люди! И еще больше я их ненавижу за то, что они пытаются свой гнилой товар впихнуть всем!

А потому этот мистер Эрл для меня существо, стоящее на ступеньке эволюции гораздо ниже человека.

– Ну ты, Ань, даешь! – сказала мне после Ленка. – С ним прямо как графиня со слугой!

С паршивой овцы хоть шерсти клок. Дядя Саша, когда я ему это предложила, сначала очень удивился, а затем одобрил. Ну а я всего лишь вспомнила слова Михаила Петровича совсем по другому поводу: «Если не можешь предотвратить, так возглавь». И книжку про «лихие девяностые» какого-то Бушкова, оказавшуюся на компьютере в библиотеке.

Мистер, как мы реализуем товар – это наши проблемы. Ну, например: если вы завтра увидите на улице женщину в новых вещах и спросите, она правдиво вам ответит: «Получила в награду как передовик». Мистер, вам непонятно? Нам платят, мы договариваемся с теми, кто решает, кого назначить передовиком. И вручают – при толпе свидетелей, на общем собрании. При чем тут букмекеры – а и правда, похоже на ваши «честные» состязания: за кого проплатят, тот и фаворит.

Не рассказывать же этому шимпанзе, что весь товар, который он нам дает «за информацию», мы честно, по описи, сдаем Кириллову, после чего его и в самом деле распределяют в завкоме передовичкам. Большей частью.

– Из образа выходите, – сделал нам замечание дядя Саша. – Вот как объяснить, что сами не носите то, что через ваши руки проходит? Извольте соответствовать: себе, на представительство, оставить приказываю платья, обувь, ну всё, что подобает. Конечно, в разумных пределах.

Джеймс Эрл, коммандер ВМС США.

По документам – корреспондент «Чикаго трибьюн».

Молотовск, 20 мая 1943 года

Как голова болит, о-о-о! Снова в госпиталь, это традиция, что ли, уже?

А как хорошо все начиналось! «Осел, груженный золотом, возьмет любую вражескую крепость», – кто так сказал, еще какой-то римлянин или грек? Если б он не помер сколько-то веков назад, я бы с удовольствием плюнул ему в лицо. Или набил бы морду, чтоб он испытал то же, что я.

Но обо всем по порядку. Выйдя наконец из госпиталя после той истории – кстати, мое начальство о ней так и не узнало, не идиот же я, чтобы портить свой имидж, – я развил бурную деятельность по поиску этой чертовой русской подлодки. Рассуждая здраво, если это опытовый, по сути, корабль, построенный здесь, часто терпящий аварии и нуждающийся в ремонте, то и техническое обслуживание – и упомянутый ремонт, а то и базирование с заправкой-перезарядкой – он должен проводить на этом заводе. Так что, получив от русских властей аккредитацию в этом городе Молотовске (ну и дыра! никакой культуры – всего один приличный кабак; Ном на Аляске в сравнении с этим местом – светоч цивилизации, там питейных заведений десятка три), я стал искать и копать.

Как добывается информация? Совсем не обязательно, как в дурных книжках, бегать с биноклем и фотоаппаратом по всяким местам, хотя бывает и такое не только у шпиона, но и у мирного репортера, на что иногда приходится идти, чтобы добыть сенсационный материал, опередив конкурента. Но самое первое – это люди. Поверьте, что у любого уважающего себя репортера обязательно есть знакомые в самых различных местах, которые при случае приносят ему информацию. А так как никто не будет заниматься этим бескорыстно, то встает вопрос об оплате. В бытность свою репортером во Фриско я нередко расплачивался информацией же, интересной клиенту, а если ее не было, то добывал, или исполнял иные деликатные просьбы, делая, по сути, работу частного сыщика. Пока в одном из дел на меня не обратили внимания парни из флотской разведки, но это давняя история, не имеющая отношения к тому, что произошло сейчас.

Чем еще можно заплатить за информацию? В диких или разоренных войной странах очень хорошо работает метод «бусы и зеркальца» – всякие полезные мелочи. И поверьте, иные сведения не менее ценны, чем золотой песок, покупаемый за эти бусы у негритосских вождей. Ну а договориться, чтобы часть средств, выделенных мне на оперативные расходы, присылали в виде товара с моряками заходящих сюда американских судов – это такая мелочь! Ну и бизнес, господа – по традиции, у успешного агента не принято спрашивать о прибыли, ушедшей в его личный карман.

Эти русские ну совсем не деловой народ! Не понимают явных намеков, на мой взгляд, очевидных даже дикому африканскому папуасу! Хотя охотно берут мелкие подарки. Когда я предлагал им наши сигареты, совали в ответ свой вонючий «Беломор» – что я буду делать с этой гадостью? Пару раз удавалось завязать какой-то контакт, но затем мои «контрагенты» очень быстро куда-то исчезали. Да и я, помня о прошлой истории, закончившейся для меня госпиталем, был осторожен, стараясь избегать откровенно подозрительных связей.

Что ж, господа, есть еще один способ. Женщины всегда были слабым звеном, и чем я хуже поляка Сосновского? Тем более при русской бедности: например, шелковых чулок тут не знают, а также многих других подобных вещей. На внешность и физические данные не жалуюсь пока, так что вперед, заодно получу удовольствие, и с пользой для здоровья. О боже, если бы знал! Ох как голова болит, чем это меня так?

Нет, вначале все пошло хорошо. Обзавелся знакомствами, все же мужчина я видный и опытный, стал сбывать товар. И очень скоро заметил, что встречаются со мной одни и те же, прочие же как-то быстро отходят в сторону или вовсе исчезают с горизонта. Стал разбираться, поспрашивал наших парней, кто заходил сюда раньше – ведь не один же я такой, это наша исконно американская черта, – что где дешевле купить и дороже продать. Так оказывается, здесь существует самая настоящая мафия, как в Чикаго! Причем женская – как я понял, из штабного персонала – секретарши, связистки, которые замкнули на себя все контакты с иностранцами в смысле товарооборота и категорически не терпят конкурентов. И это все очень серьезно, поскольку у этих русских девушек в приятелях и крепкие парни с тяжелыми кулаками из числа матросов и солдат, и друзья в русской военной полиции (ну это очевидно, как иначе работать?). И наши морячки, и даже парни из британской миссии с недавних пор стараются иметь дело лишь с этими «стервами», как их прозвали, иначе возможна куча проблем: от избиения неустановленными лицами в темном переулке до отсидки в каталажке полицейского участка – были уже прецеденты!

Поначалу я даже обрадовался. Штабные – ну так это как раз то, что мне надо, те, кто информацией владеет! И как оптовый покупатель, прошу у «пышечки Хильды» – ну, это одна из этих, и, кажется, на меня глаз положила, Женечкой называет, голосок медовый, – свяжи меня, кто у вас главный? В «Белых ночах» встречаемся – и вот тут, увидев их старшую, я окончательно поверил, что это не подстава от русского «Смерша». Рынок есть рынок, его нигде и никогда никакая власть и полиция запретить не могли. И на нем, как на Диком Западе, выживают и преуспевают как раз такие стервозные особи, независимо от возраста и пола.

В контрразведке женщин, конечно, тоже используют, и часто. Но могу заверить, не бывает их там на начальственном посту! А вот в бизнесе случается – знал я одну такую во Фриско: поначалу домашняя куколка была, а как муж помер, так взяла дело в свои руки. Внешность болонки, хватка и зубы – бультерьера! Так вот, у той русской, что с моей «Хильдой» пришла, как она на меня посмотрела, взгляд был именно такой: как у снайпера или римской госпожи на раба – как на неодушевленный объект, с которым волен поступить по своему усмотрению. И русские в кабаке перед ней почтительно расступались – словом, поверьте моему еще репортерскому опыту, не пешка это, а Фигура.

И честное слово, я перед ней себя чувствовал, как, наверное, перед английской королевой. Сразу к делу – что вы можете нам предложить, мистер? Нет, так не пойдет, эти тряпки, макияж, галантерея копейки стоят, а вы понимаете, что в СССР это вообще-то статья? Нам рисковать ради мелочей? Леди, ну какой риск, мы ведь союзники, друзья, я аккредитованный журналист, и какое преступление в том, что я получу некоторую информацию, недоступную конкурентам?

В общем, расторговала она меня по полной. Впрочем, вполне в пределах суммы, выделенной мне правительством на оперативные нужды. Те же шелковые и даже нейлоновые, по последней моде, чулки целыми пачками, а также отрезы ткани на платья, и всякая мелочь вроде туфелек, шляпок, зонтиков. А вот бижутерию и макияж, на удивление, просили очень мало. Я должен буду пригнать партию всего этого в количестве, достаточном для торговли в немаленьком магазине – только товаром, деньгами плату за услуги не берут – «а зачем мне доллары, мистер, что я с ними буду здесь делать?» – все проблемы с таможней и реализацией «стервы» берут на себя, взамен же меня обязуются снабжать информацией, как раз по теме!

Что они будут делать с товаром, для меня было ясно. Несмотря на все гонения большевистским правительством на прежние высшие классы и так называемую «экспроприацию», на тайном рынке все время всплывали и царские золотые монеты, и ювелирные украшения. Мне рассказывали, в прошлую зиму кольцо с бриллиантом можно было обменять на мешок картошки. Сейчас же у русских с продуктами стало получше, но принарядиться женщины хотели всегда, невзирая на войну и прочие бедствия, а в России теперь ничего, кроме военной формы, не шьют. И остается лишь гадать, сколько прибыли получат «стервы» на перепродаже модного товара.

Я честно пригнал им два огромных ящика этого барахла. Получил в ответ информацию самого общего вида. Да, суперсубмарина в десять тысяч тонн была заложена здесь вместо одного из линкоров в тридцать седьмом, вступила в строй летом прошлого года. Имеет подводный ход теоретически до двадцати пяти узлов, но реально развивали не больше двадцати – при больших расходах воздуха опасно, можно взорваться. Турбины, насколько известно, самые обычные, секрет в котле – после топки выхлопные газы идут в регенератор, где какой-то «компонент Икс» поглощает углекислоту, и выделяет кислород, и то, что получится, можно снова подавать в камеру сгорания – замкнутый цикл, которому не нужен воздух из атмосферы; при форсаже впрыскивается перекись водорода – как в турбине Вальтера, разрабатываемой немцами. Но вот этот компонент необычайно ядовит, летуч, горюч и химически агрессивен: разъедает даже резервуары и трубы из особого материала – медленнее, но все равно, и было несколько тяжелых аварий с жертвами, причем в последний раз едва дошли до базы, а «кочегары» погибли почти все. Так называют персонал отсека-регенератора, где служат каторжники-добровольцы из бывших моряков – им обещана свобода после войны, вот только из первого их набора годовой давности в живых не осталось уже никого: клапана травят, атмосфера в отсеке ядовитая, два-три похода – и людей списывают на берег умирать или хоронят прямо в море – тех, кто умер там. Выбрасывают тела за борт из аппаратов вместо торпед. Офицеры тоже в большинстве штрафники, но вы понимаете, мистер, в другие отсеки и в центральный пост тоже яд попадает, но меньше, и у тех есть шанс дожить до конца войны. А кто командир? Малышев, кто был на Щ-422 в начале войны. Его отстранили «за нерешительность и малодушие», и даже объявили, что расстреляли, но на самом деле дали возможность искупить.

Чем лодка вооружена? Торпеды есть и обычные, и управляемые смертниками. Тоже из бывших каторжников, у кого семьи здесь. Эти торпеды используются в основном как противолодочные: есть режим малой скорости, шесть – девять узлов – днем и на небольшой глубине вражеская лодка-цель видна, водитель успевает реагировать. Впрочем, предусмотрен и прожектор для поиска цели.

И так далее. Конкретного материала мало! Что за «компонент Икс»? Если он так летуч, то, может, взять пробы воздуха и воды вблизи? А как русские решили проблему управления под водой таким монстром? Как им удалось добиться бесшумности? И что еще за ракетное оружие в дополнение к торпедам, причем для стрельбы как по маневрирующим кораблям, так и по берегу на большом удалении? И любой, кто представляет, что такое сработавшийся, сплаванный экипаж, не поверит в каторжников-смертников на один поход в команде подлодки – они же утопят ее еще у причала! Но я честно ждал, в надежде, что последуют и ответы на все эти вопросы.

И вдруг я узнаю, что эта лодка, «Morgikha», как ее называют сами русские, пришла на завод. Узнаю, заметьте, сам, и совершенно случайно. И было бы сильным преуменьшением просто сказать, что я разозлен. Обмануть Джеймса Эрла – это даже китаезам безнаказанно не удавалось! Ну, кроме одного раза, когда мне пришлось из Шанхая паленую задницу уносить. Отлавливаю мою «Хильду» и говорю ей так ласково: «Слушай, сучка, через час я жду вашу “королеву Анну” в том же трактире, что в прошлый раз. И если она не придет, я гарантирую вам всем крупные неприятности – я все же корреспондент не самой последней газеты в Штатах, а не какой-то матрос с задрипанного парохода! Через час не успеете – ладно, давай через два – но это последний срок!» – «Ну и в чем дело, мистер, что за спешка, чего вам еще надо?» – «А отчего я должен интересующие меня новости из слухов узнавать? Товар получили – отработайте. Меня интересует…» – «Нет, мистер, – и говорит, стерва, каким-то скучающим тоном: – это уже риск большой. Вы про законы СССР знаете?» – «Да плевать мне на ваши проблемы! Вы подписались, и теперь я решаю, ну а основное правило торговли – покупатель всегда прав. Вы правильно заметили, ваши дела со мной ваш же НКВД очень не одобрит, если узнает. Ну так меня всего лишь вышлют, мы же все-таки союзники, а вот вас по всей строгости закона, и замолчать не получится, уж я позабочусь, кто бы вас сверху ни прикрывал».

Тут я, признаться, блефовал. Если меня вышлют, то следующая моя миссия после третьего провала, «трижды ноль», будет с парашютом в оккупированную Францию или еще какую-нибудь Бельгию. А это совсем другой риск: если провалиться, высылкой точно не отделаешься. Но вот понимает ли это чертова стерва? То, что у русских коррупция страшная, я уже усвоил: «не подмажешь – не поедешь», и основная плата наших морячков русским барышням была совсем не за эти самые услуги, а за быстрое и удобное проталкивание самых повседневных дел. Но вот в главном, что касалось собственно войны и политики, русские были непреклонны. Ну как у нас: какой-нибудь гангстер может плевать на ФБР, пока ходит в друзьях у Большой Шишки, но вот если он вляпался в громкое дело и им занялись всерьез, я искренне не завидую! Так и у русских есть выражение «когда вашу папочку достанут из сейфа и сдунут с нее пыль».

Ну а что с этими русскими девушками станет после – когда я отчитаюсь и буду на коне – мне глубоко плевать. Бизнес, ничего личного – кто-то должен и проиграть, и уметь проигрывать, если расклад не его.

«Вы мне угрожаете? – спрашивает стерва тем же надменным тоном. – Ну что ж…» – и делает кому-то знак. Подходят двое в русской морской форме, один габаритом похож на гориллу, второй помельче. «Вышвырните этого, пусть охладится!»

Мне бы выйти. Но я-то знал, что если донесу на «стерв» в НКВД, поставлю крест и на своей миссии. И конечно же сыграло самолюбие, и наша исконно американская привычка решать все проблемы кулаком. Как незабвенный Брен Элкинс из книжонок Роберта Говарда: «Я дал ему в рыло, и он отлетел ровно на девятнадцать с половиной футов. Тут набежали толпой его дружки, и я аккуратно выкинул их всех в окно, кроме двух последних, которыми я вытер окровавленный пол». Когда-то я всерьез занимался боксом, хотя до Джека Демпси мне далеко, но китаезам хватало, со всеми их кунг-фу. А еще в зале была моя «группа поддержки» – полтора десятка матросов с «Эмпайр Баффина», и отступить у них на виду значило потерять лицо.

– Извини, приятель, – отвечаю я. И бью сначала мелкого, чтобы не путался под ногами. Вернее, пытаюсь ударить. Он как-то плавно перетекает в сторону, подобно капле ртути. И мой кулак, провалившись в пустоту, попадает словно в капкан. Стол бьет меня с размаху в лицо – или моя голова об стол? Успеваю заметить, как морячки с «Баффина» дружно вскакивают мне на выручку – и как решительно все русские, бывшие в зале, тоже вдруг оказываются на ногах. Затем мне на затылок будто обрушивается кувалда. И темнота.

В итоге у меня состоялось несколько неприятных разговоров: в русской военной полиции и на борту «Баффина».

– Мистер Эрл, у нас есть встречное заявление, подкрепленное свидетельскими показаниями, что вы приставали к советской гражданке, военнослужащей, с крайне непристойным предложением. Также доказано, что драку начали именно вы – получив отказ. Нет, если вы настаиваете, возбудим дело. Но только учтите, по советским законам, содеянное вами считается злостным хулиганством, за которое, будь вы нашим гражданином, положен тюремный срок. Вы же, поскольку иностранец и союзник, скорее всего подвергнетесь высылке. Это, повторяю, если вы настаиваете, отказываясь от примирения сторон и предания забвению этого печального инцидента. В случае же мировой советская сторона готова безвозмездно оказать медицинскую помощь шестнадцати пострадавшим американским гражданам, включая зубные протезы.

– Ты во что нас втравил, Джеймс, гадина? Не видел, что там знак на рукаве – «песцы»? Это русские морские коммандос! С ними драться даже двое на одного – это самоубийство, уже проверено! Они же ни черта не боятся, безбашенные совсем. Нам сказали, их и так завтра под Нарвик, в огонь, где половина ляжет – смысл их наказывать? Мне плевать, из какой ты конторы, ты всем парням заплатишь за увечья персонально, и втрое больше обещанного, или крупные проблемы мы все тебе обещаем!

Даже фельдшер медсанчасти счел нужным сделать мне выговор:

– Эх, мистер, ну угораздило же вас! Вы что, не знали, что эта особа, с которой вы там, близкая знакомая самого адмирала? Как это, какого, командир в/ч здесь, под ним «песцы» и ходят. Не для протокола, но вот если бы вы на его месте, и к вашей девушке кто-то пристанет, вы бы своих доверенных людей не послали, руки-ноги поотрывать? Адмиралу морды бить не по чину, особенно если у него такие головорезы есть, которым убить что чихнуть. Так что, когда из госпиталя выйдете, держались бы вы от этой особы подальше, а если встретите, боже упаси на нее даже взглянуть косо, не то что голос повышать!

Капитан Юрий Смоленцев, позывной «Брюс».

Северодвинск, 20 мая 1943 года

Так, товарищ комиссар третьего ранга, кому тут морду бить?

Вообще, чудное звание у нашего «жандарма». В этой истории, в отличие от нашей, с введением погон так же привели к единообразию всяких там воентехников, военфельдшеров, военюристов, но политработников и госбезопасность отчего-то оставили по-прежнему. И если раньше майор ГБ был равен армейскому полковнику, старший майор ГБ – генерал-майору, то комиссар госбезопасности третьего ранга – это генерал-лейтенант?

Встретил он нас еще в Полярном, на причале. Мы наверх выползаем – эх, свежий воздух, ну не сравнить с искусственным! Смотрим, как наш Михаил Петрович свет Лазарев с самим комфлотом Головко общается, после официальной части думаем: вот и нам пора, конец мая уже, скоро начнется, как там будет на Днепре? Но нет, пары часов не прошло, едва ноги размять успели на твердой земле, как приказ: всем на борт, идти в Северодвинск. И «жандарм» с нами.

Заставил нас всех рапорты писать: что, как, где – едва не поминутно. И еще вызывал, расспрашивал, уточнял. Но больше, конечно, с товарищем Лазаревым что-то обсуждали. В Северодвинск пришли на свое, привычное уже место; встали, где всё под нас специально оборудовано; выгружаемся со всем своим подводно-диверсионным имуществом для следования пока в казармы отдельной роты ПДСС Северного Флота – база наша главная в Северодвинске так и осталась. А «жандарм» сразу исчез куда-то со всеми бумагами – ну значит, так надо.

Таскают имущество наши же, из роты – поскольку вещи и секретные, и деликатного обращения требуют. Мы стоим, смотрим – во-первых, мы, по здешним меркам, «деды», офицеры, спецы, а не сержанты, взятые из флотской разведки и ни разу еще по-боевому на глубину не ходившие; во-вторых, мы с боевого выхода, так что сами должны понимать. Солнышко печет – север же, скоро белые ночи начнутся. И тут прибегает матрос-посыльный: к «жандарму» всех нас. Мы, естественно, за ним, не ожидая ничего хорошего. С Кирилловым Аня, тоже в каком-то расстройстве. Ждем указаний.

– Мужики!

Странно! Отчего не официальное «товарищи офицеры»?

– Помощь требуется для деликатного дела. Вот вы, товарищ Смоленцев, очень хороший рукопашник? И у всех вас с этим лучше, чем у простых матросов СФ.

Тут вступил в разговор наш кэп, Большаков, а я, естественно, активно слушал. Выходит, пока мы в море, тут американец, да еще и самый настоящий шпион, клеится к Анечке, боевой подруге нашего командира? Нет, арестовать или выслать не проблема, так ведь другого пришлют? А можно ли его в госпиталь еще на месяц? Нет, убивать или калечить не надо – аккуратно так, вот оттого вас и просим! Проблема в том, что он не один. Ну да, а что вы хотели, в переулке ночью мы и без вас бы справились. А вот через час в «Белых ночах», и с ним будет десяток или больше американских матросов, так что… Нет, мужики, желательно без трупов и без особо тяжких – зачем нам сейчас разборки с союзниками? «Двухсотый» или тяжелый «трехсотый» с их стороны это уже предмет для серьезного расследования, причем не только нашего, ну а насчет битых морд никто заморачиваться не будет.

Успеваем сбегать в казарму. Еще осенью я, ради тренировки, уговорил заводских сделать для меня нунчаки. Зачем – как спортивный снаряд, тащ старший майор: вот покрутить так восьмеркой или кругами минут двадцать, это как гантелей махать. Видя мой пример, и другие подсуетились, и наши, и местные. Страшная вообще штука: на испытаниях от удара со всей силы фрицевскую каску вогнуло внутрь, а если бы в ней голова? Но, товарищи бойцы, если хотите научиться этим владеть, то надевайте обязательно каску, как я когда-то, еще на гражданке, мотоциклетный шлем. От скользящего удара спасет, а то башку разобьете.

Зачем нунчаки, тем более мне? А это необходимая осторожность: американские матросы очень любят таскать в карманах всякие штуки, вроде ножей и кастетов, так что огнестрел на нашей территории маловероятен. А когда драка толпой и в помещении, не всегда успеешь увернуться, могут и зацепить, и на хрена мне в госпиталь, даже с царапиной, перед большими делами на фронте? Если можно подстраховаться – нунчаки, чтобы вы знали, бьют все, что не огнестрел и не длинномер; при равной подготовке можно сделать троих с ножами – они просто не дотянутся, дистанция не та. Даже в руках хоть сколько-то владеющего «восьмерка» – это пропеллер самолета, куда сунуть руку с тем же результатом – переломит кость. В общем, идеальное не военное, а полицейское оружие, чтобы разгонять толпу: гораздо опаснее дубинок, вот только научиться намного сложнее.

Сидим, смотрим. Говорят тихо, но нам и так видно, что тона высокие. Вот Аня дает нам знак; встаем я и Шварц. Эй, мистер, нельзя так с девушкой, или у вас по-другому? Мистер в ответ пытается дать мне в физиономию. Смешно.

Работаю двумя руками на едином движении вперед, техника не каратэ, без противохода, ближе к айкидошной. Похоже на «полочку», только правая рука не подхватывает за локоть бьющей, а подныривает под нее, в морду основанием ладони и сразу на захват, айкидошный «икке». И мистер плашмя и с размаху врезается рылом в стол, а на ровном месте бы на пузо, рука назад на залом. Пытается приподняться, и тут Шварц легко впечатывает ему кулаком по затылку – в четверть силы, иначе бы убил.

Ох, ё! Что в зале творится! Да, американские парни, мало вы играли в свой американский футбол! Зверская же изначально была игра, в темном средневековье, когда собирались на поле две команды, улица на улицу, где-нибудь в Лондоне. Мяч был, и ворота, иногда в виде некоей черты, за которую надо мяч доставить, но вот дальше! Дозволялись все приемы, и состав команд был не фиксирован – и шло на поле самое жесткое рубилово: отползали раненые, падали и убитые, зато набегали свежие бойцы, наших бьют! И продолжалась игра не по времени, а пока у одной из команд дух не ломался, и она оставляла поле боя. И считалось это всерьез одним из методов боевой подготовки ополчения. Мечи и копья были запрещены, а вот ножи, дубинки, кастеты – пожалуйста; что на поле творилось, представьте сами! Это уже после облагородили: сначала категорически запретили всякие посторонние предметы, затем – атаковать противника, не владеющего мячом, ну и, наконец, вообще бить руками. И случилось это в Англии уже в веке девятнадцатом, а вот в США футбол сохранил многие прежние черты.

Так и в нашей учебке когда-то в той еще жизни было такое же развлечение – занеси мяч в ворота. И разрешались любые приемы, кроме как, естественно, убивать и калечить – ушибы в счет не шли. Так там одним из эффективных методов в атаке был строй, или клин, против толпы новичков, где каждый за себя – действовало безотказно. И сейчас я не успел среагировать (повторяю, кто не понял: я – и не успел!), как наша шестерка – кэпа не было, не по чину, а вот Гаврилов решил вспомнить курсантские забавы – уже прошлась через зал клином, как русский паровой каток, расшвыривая янкесов нунчаками и добавляя сапогами. Нашим «песцам» из молодых осталось лишь упокоить нескольких брызнувших в стороны; ну а всем прочим в зале – да, кто-то из наших морячков, бывших совершенно не в деле, тоже готов был нас поддержать! – только выступить свидетелями, когда через полминуты после нашего исчезновения в многострадальные «Белые ночи» ворвался взвод комендачей, до того ожидавших во дворе напротив.

Вот только стоимость переломанной мебели «жандарм» Кириллов приказал из нашего денежного довольствия вычесть. Задание выполнили, но зачем же при этом столы и стулья ломать – от этого убыток социалистической собственности!

Так и влетели, прямо с корабля на бал, вернее, на драку.

Москва, Кремль. 20 мая 1943 года

Третья мировая война здесь началась 16 апреля 1943 года. Если считать нашу «битву за уран», по сути, сражением не Отечественной, а пока лежащей за горизонтом Третьей мировой. А вот выйдет ли та война из тени, перейдет ли в «горячую» фазу – это зависит от нас.

– И что мнэ с вами дэлать, товарищ Лазарев? – Сталин говорил с грузинским акцентом, появляющимся, как я уже знал, лишь при волнении. – Наградить или наказать?

Казнить нельзя помиловать. В зависимости от того, знает ли наш противник, что война уже началась. Ведь во все времена нападение на собственный военный корабль однозначно считалось «казус белли», основанием для войны!

– Так что мне с вами делать?

Вопрос был явно риторический. Так как Сталин, очевидно, все уже решил. Но Вождь был настроен благодушно, и это успокаивало. Было бы страшнее, если бы он, без всякого разноса, просто смотрел на тебя, как на вещь, уже списанную в утиль. Ему виднее; ну, расстреливать или сажать меня явно не за что, а если не наградят, и даже одну звездочку снимут, переживу. Может, и перестарался я, не надо было в «Айову» стрелять – но уж очень хотелось, чтобы не было американского атомного шантажа, а советские атомарины вышли бы в море в пятидесятом.

– Задание вы выполнили отлично, товарищ Лазарев. Но какой ценой? Про седые волосы у некоторых ответственных товарищей говорить не будем, но ведь теперь вся история так изменилась, при вашем прямом участии. Вы знаете, что вчера Тобрук пал?

Не удержались, значит, англичане. Если на советском фронте затишье, как перед бурей – так, бои местного значения на плацдармах за Днепром, – то в Европе и Средиземноморье творится такое! После тяжелейших потерь, нанесенных англо-американскому флоту, вступления Испании в войну на стороне Еврорейха, падения Гибралтара и Мальты, немцы как с цепи сорвались. Роммель, вернувшись в Африку с подкреплением, имея свободное и беспрепятственное снабжение, вырвался из Туниса и погнал англичан на восток к Египту, и если в знакомой нам истории в прошлом, сорок втором, году он дошел до Эль-Аламейна с меньшими силами и на голодном пайке, то что будет сейчас, когда у него одних своих немецких дивизий столько же, сколько у бриттов, а еще итальянцы и французы присутствуют на подхвате? Американцы эвакуируются, англичане в гордом одиночестве отступают. В Тобруке был сильный гарнизон, кажется, две дивизии, чтобы держать этот порт и базу снабжения сколько удастся, не давая воспользоваться Еврорейху – выходит, удержать не удалось, штурма не выдержали, даже до осады дело не дошло. И будет, похоже, еще одна битва при Эль-Аламейне: сколько из истории помню, место там было удачное для обороны – горный проход, который никак не обойти, и последний рубеж перед Каиром.

Вот только как это на наш фронт повлияет? Испанцы еще десяток «голубых дивизий» пришлют вместо той, что здесь разбили под Ленинградом, когда блокаду снимали в феврале-марте сорок третьего, почти на год раньше, чем у нас? Я, конечно, не маршал Жуков, но не только сводки Совинформбюро читаю, и более подробную информацию тоже – для сравнения с нашей реальностью по данным с Сан Санычего компа. И доклад в руки Кириллову, а тот или Берии, или самому Вождю. И значится там, что до сих пор у немцев вместо группы армий «Юг» какая-то сборная солянка, где истинные арийцы в меньшинстве, а прочее – это всякие там французы, поляки, хорваты и прочая шваль со всей Европы. Ну прямо «великая армия» Бонапарта – нет, числом все это будет даже больше, чем когда они на Сталинград наступали, но вот качеством… Ну не верю я в тевтонскую ярость битых французов, которые свою-то страну защитить не смогли!

– И за что вы так американцев и англичан ненавидите, товарищ Лазарев? Союзники наши – пока что, – и помощь нам оказывают, не то чтобы решающую, но такую, без которой не обойтись – узкие места всякие. Нельзя нам сейчас с ними воевать; вы же так себя ведете, словно они и есть наши главные враги. Про «холодную войну» в вашей истории знаю, и очень может быть, что и здесь то же случится, года через три-четыре. Что плохого вам американцы сделали, если для вас они большие враги, чем немцы, с которыми ваш дед воевал? Отвечайте!

– Товарищ Сталин, сам я с американцами дело не имел, но со многими людьми разговаривал, кто с ними и общались близко, и работали вместе. И конечно, судил по тому, что они в нашем мире творили. Вынес из этого стойкое мнение, что они, по сути, такие же фашисты, как Гитлер. Может, в этом времени они пока другие, не знаю. Но в нашем мире они были именно такими, что Британия, что США.

– Интересно, товарищ Лазарев. А как же их «демократия», «права», «общечеловеческие ценности»? Так они, кажется, говорили, в вашем времени?

– С оговоркой: для своих. У британцев и янки общее, что для себя, по их внутреннему убеждению, лишь они сами белые люди, ну а прочие соответственно. Разница лишь в том, что англичане – «аристократы», и говорить с низшим будут через губу. А янки – «демократы», могут и по плечу похлопать, и улыбнуться, но вот гнуть вас под свой стандарт будут с такой же железной хваткой. Поскольку внутри себя абсолютно уверены, что их правила, их ценности, их интерес – это абсолют. И если вы этого не понимаете, это ваши проблемы. И если вы даже от этого всего помрете, это необходимая жертва на пути прогресса. То есть по сути это тот же фашизм, лишь под косметикой и в белых перчатках – мы цветы, вы все для нас удобрение. Общечеловеческое же в их понимании это только и исключительно американское, строго соответствующее их правилам, а что в них не укладывается, то не имеет права существовать. Именно американцы в моем времени весьма активно навязывали свой образ жизни, свои ценности, свои законы всему миру – не останавливаясь перед убийствами, террором, организацией «цветных» революций, бомбардировками и прямой агрессией. Прочие европейские страны вели себя как-то более сдержанно, даже Германия, где после войны долго существовали всякие «организации ветеранов СС», а генералы открыто говорили о реванше, но я не припомню враждебных СССР политических акций со стороны официальных германских властей. Вот отчего я считаю янки, даже не британцев, нашим непримиримым врагом. Чтобы ужиться с ними в мире, надо стать американцем, а я этого категорически не хочу. И боюсь, что на одной планете нам с ними будет тесно.

– А опыт вашего «мирного сосуществования», «разрядки», как вы ее называли?

– Тогда, в начале девяностых, мы поверили, что они могут быть неагрессивны. Что «свобода», «демократия», «права человека» для них истинные ценности, а не отмычки к чужим карманам. Чего нам стоила эта ошибка, вы знаете. Политика «разрядки» означала лишь, что не сумев добиться военного превосходства, без чего применять к нам политику силы было страшно, они сделали ставку на наше разложение изнутри, в чем и преуспели.

– Не так все просто, товарищ Лазарев. Вы ведь говорили, что были и внутренние причины?

– Да, были. И возможно даже, определяющие. Но внешнее влияние безусловно сыграло роль катализатора. Говоря упрощенно, лучше бы наши воры тащили в свои закрома, а не в чужие.

– Ворам, товарищ Лазарев, свободы не должно быть ни под каким видом. Особенно когда их действия имеют все признаки измены Родине. Что ж, мне понятна ваша позиция, будем думать, что делать с внутренней и внешней политикой после войны. А пока, что же делать с вами? В каком состоянии К-25?

– Корабль в Севмаше: планово-предупредительный осмотр после похода. Пока замечаний по технике нет. Экипаж готов выполнить любое задание.

– Готов – это хорошо, товарищ Лазарев. Если я правильно понял, основной функцией представителя органов госбезопасности в вашем экипаже было обеспечить применение ядерного оружия лишь с санкции Правительства СССР, во избежание тяжелых политических последствий? Мы не подумали, к сожалению, что в настоящий момент применение любого оружия против так называемых союзников – это, политически, такой же случай. Так что разумно будет включить в экипаж в случае будущих подобных миссий нашего представителя, для контроля. С товарищем Кирилловым вы хорошо знакомы – есть возражения, против его кандидатуры?

– Никак нет, товарищ Сталин!

– Ученые – товарищи Курчатов, Александров, Доллежаль – заверяют меня в исключительной важности доставленного вами груза для советской атомной программы. И за образцово выполненное задание Партии и Правительства есть мнение наградить вас, товарищ Лазарев, второй Золотой Звездой. С замечанием на будущее лично от меня: даже не думайте никогда превысить свои полномочия, втянув СССР в войну с кем-то без санкции Правительства.

– Служу Советскому Союзу, товарищ Сталин!

Я поймал себя на том, что сказал это абсолютно искренне. Что «за Родину, за Сталина» совершенно не казалось мне смешным. Культ личности – что с того, если личность заслуживает? Служить сталинскому СССР всяко лучше, чем «вхождению России в мировой капитализм» или в мировую политико-экономическую систему, как сказал в будущем наш всенародно избранный.

Это говорю я, получивший из рук Вождя адмиральские погоны и, выходит, уже две Звезды. Какой-нибудь невинно осужденный думает, наверное, иначе…

Но ведь я – это я? И представить себя на месте какого-нибудь Солженицына сейчас просто не могу.

– Служите хорошо, товарищ Лазарев. Вот только несанкционированных драк с союзниками не надо категорически. Нет, ну если только девушку защитить. Впрочем, товарищу Кириллову я о том сам скажу.

И про это уже знает! Хотя мы как в Северодвинск пришли, так назавтра с утра уже на аэродром. И про драку в «Белых ночах» я сам узнал уже в самолете, от того же «жандарма» Кириллова.

А на фронте затишье, как перед грозой. В Египте что-то происходит – ну так где он, тот Египет?

Фельдмаршал Монтгомери.

Каир, 20 мая 1943 года

Как воевать в таких условиях?!

Война – это как спортивная игра, требующая высочайшего мастерства. И с точки зрения искусства столь же захватывающая и красивая. Но игроку должны быть обеспечены требуемые условия, джентльмен за игровым столом обязан быть отдохнувшим, выспавшимся, выбритым, и уж конечно, не думать о еде и питье! Ну а когда этого нет, идти в бой могут лишь дикие русские! Любой же британец знает, что в таком случае подобает отступить, сдать эту партию, чтобы лучше подготовиться в следующий раз.

Еще одна битва при Эль-Аламейне? Арифметика, господа, наука точная! Если тогда, в ноябре прошлого года, мы остановили Бешеного Лиса с величайшим трудом и полным напряжением сил, то каковы наши, строго подсчитанные шансы сейчас – когда у него втрое больше сил, а мы всего лишь на сорок процентов сильнее, чем тогда? Когда у джерри, после потери нами Мальты и Гибралтара, нет проблем со снабжением, а вот нам приходится думать, где взять снаряды. Пока их достаточно, но что будет завтра? Когда у нас нет господства в воздухе, а у немцев сейчас откуда-то взялось огромное число самолетов? Их новейшие «фокке-вульфы» – это что-то страшное, по утверждению наших пилотов – кому повезло остаться в живых, конечно. Завтра мы сумеем достойно ответить, но что делать сейчас?

Ответ очевиден. Хотя Эль-Аламейн – это чрезвычайно выгодная позиция для обороны, приняв здесь бой, мы неминуемо проиграем. Потому что Лис ожидает от нас именно этого хода и наверняка придумал какой-то дьявольский план, а «игровое поле» местности хорошо знакомо ему еще по той битве. Он разобьет нас, а после на наших плечах ворвется в Каир. И это будет концом Британской империи. А уж моей карьеры точно.

Американцы поступили очень не по-джентльменски! Фактически уйти, когда союзник в беде – «вы ответственные за восточный участок фронта, мы за западный». Так ведь ясно, что если мы сдадим Суэц, то и янки Марокко не удержат, когда гунны обратят внимание на запад. Ради высадки в Португалии – не повторяем ли мы той же ошибки, что с Грецией в сорок первом? Но спорить с сэром Уинстоном себе дороже. «Вы лучший полководец Британской империи, так сделайте же что-нибудь!» – как, если совершенно не идет масть? Сейчас у немцев почти равное с нами число танков. Вернее, у нас немного больше, раза в полтора – но у них около сотни страшных «тигров», которые пробивают любой наш танк как жестянку первым выстрелом, с предельной дальности. Нам же, по опыту боев в Тунисе, необходимо не меньше десятка стволов на каждый «тигр». В русской газете пишут, что «тигры» горят, но я-то военный человек и знаю, во сколько обходился нам каждый подбитый «тигр». Если платить столько за каждый, у Британии не останется армии – это лишь русские могут себе позволить!

Итак, решение принято. Главные рубеж обороны будет по Нилу. Сейчас весь перешеек и Синайский полуостров за ним спешно превращаются в сплошной укрепрайон трудами тысяч египетских рабочих. И до 25 мая подойдут подкрепления: еще две дивизии с бирманского фронта – не дай боже, японцы начнут наступление! – и что-то еще из Австралии, Новой Зеландии, Индии. Части из новосформированных, пороху не нюхавшие, но лучше, чем ничего; войска же из метрополии нужны в Европе – если не удержим Португалию, о высадке на континент придется забыть еще года на два.

Ну а Эль-Аламейн будет лишь передовым рубежом. Сбить Лису дыхание, выиграть время. И встанут там поляки, выведенные из Ирана: четыре пехотные дивизии, танковая бригада и уланский полк. В конце концов, они не подданные Британии и не граждане доминионов; часть их даже экипирована, обмундирована и вооружена по-русски. И более чем приемлемо разменять эти пешки на необходимое нам время, пока Лис втаптывает их в песок, – ну не своих же ставить смертниками! А если они хоть немного убавят число немцев, пусть даже из расчета один за пять своих, это будет просто великолепно! Передать генералу Андерсу: «Британия надеется, что вы с честью выполните свой долг». И добавить: «От того, как вы сейчас будете сражаться, зависит, поддержим ли мы вас в желании после восстановить Речь Посполитую “от моря до моря”». Да, и была информация про немецкие черные мессы, как раз в Польше – указать на то их ксендзам: если капитулируете, вас всех в жертву принесут. Ну, и изъять у них, за ненадобностью, лишний транспорт, учитывая, как в прошлую кампанию Лис гнал нас на наших грузовиках, заправленных нашим же бензином. Сейчас мы совершено не так богаты, чтобы снабжать еще и противника! Простите, польские парни, но своими жизнями вы спасаете жизни тысяч британских парней. За которых я несу ответственность перед Британией как ее полководец.

Да, есть еще эти, из Палестины. Примерно полмиллиона, в том числе тысяч сто боеспособных мужчин – которые отлично понимают, что сделают с ними немцы, если придут. Потому просят нас дозволить сформировать Еврейский Легион: «Дайте оружие, людей хватит». Могли бы быть сейчас на месте поляков – но и время, и политические проблемы после, и их условие использовать Легион лишь на подмандатной территории? Понять их можно: окружающие арабы уже грозят сделать с ними то же, что и фюрер, – кто защитит их семьи? Но тогда для Британии, цинично говоря, вы не имеете никакой ценности; ну, разве как подобие русских партизан, если немцы все же прорвутся. Оружия же у вас, по нашей информации, уже припрятано в достатке, можем лишь закрыть пока глаза на ваши незаконные вооруженные формирования – ну и все.

Когда рушится Британская империя, кому есть дело до каких-то евреев?

Под Эль-Аламейном.

Штаб 22-й британской танковой бригады.

21 мая 1943 года

Пройти вот по этому маршруту. Обнаружив немцев, доложить, по возможности определив силы и средства. В бой не вступать, кроме случая, если противник по силам – разведка или дозор.

Теперь не для протокола. Если вы настаиваете на передаче вас СССР, в отличие от некоторых ваших соотечественников. Вам известно, что ваш Сталин объявил всех пленных предателями и по возвращении вас ждет лагерь или расстрел? Тем более с вашей биографией – служба в «хиви», зондеркоманды тоже ведь «вспомогательными подразделениями» у немцев именуются? Это вы не нам, а в «Смерше» будете объяснять, что записались, чтобы перебежать к своим или к партизанам, но вот незадача – оказались сначала в Тунисе, а после у нас. А если вы отличитесь здесь, сражаясь с немцами, и получите от британского командования благодарность или даже награду – это обязательно повлияет на вашу судьбу, когда мы вас вернем домой.

И окажите нам еще одну мелкую услугу. Вот оружие русского образца на вас и всех ваших людей; обмундирование – правда, старое, сейчас у русских ввели погоны и новую форму, но и прежняя используется пока в войсках – и документы на ваши подлинные имена. А также личные письма и прочие мелочи, которые могли бы оказаться в карманах у русских солдат, переброшенных из Ирана. Если кто-то из вас будет убит и тело подберут немцы или если вы будете иметь несчастье попасть в плен, настоятельно прошу придерживаться этой легенды. Мы же в этом случае обязуемся после сообщить о вашей героической гибели за нашу общую победу – или, соответственно, о вашем участии в бою против нас на стороне немцев, если вы окажетесь малодушны. Вам ведь не безразлична судьба ваших семей: кем будут они считаться и как с ними поступят?

Ну, а техника у русских, особенно в Иране, вполне может быть британской. На машины лишь нанесена маркировка принадлежности к 909-й стрелковой дивизии РККА.

Если вопросов нет, тогда – удачи! («И лучше бы вы живыми не вернулись. Поскольку подлинная цель вашей миссии – это чтобы гуннам достались ваши трупы: пленные могут не выдержать допроса. Надеюсь, удастся ввести Лиса в заблуждение – на какое-то время».)

Роммель Э. Солдаты пустыни. Л., 1993, пер. с нем. изд. 1970 (альт-история)

После взятия Тобрука победа казалась близка. Британцы были теми же самыми, что и год назад, мы же стали много сильнее. С нами было боевое братство французов, испанцев, даже итальянцы временами показывали воинский дух.

Мы шли на восток, в темпе сбивая слабые вражеские заслоны. Атаковали противника, пока он нас еще не ждал, – и часто добивались успеха. Причем впереди шли храбрые французы, демонстрируя свой знаменитый «элан» – наступательный порыв. Конечно, они несли потери, если приходилось встретить сколько-то подготовленную оборону – зато, когда подходили немецкие части, главная ударная сила, нам обычно уже были известны позиции и силы англичан, а дальше дело техники и устава, чем славен германский солдат!

О событиях 22 мая 1943 года написано много. Заявляю как командующий одной из воюющих сторон, что сравнение со «стоп-приказом» под Дюнкерком и поиск глубинных политических причин не имеют никакого основания! Причины были чисто военные. А критики должны помнить, что информация, доступная мне тогда, весьма отличалась от полной картины, известной сейчас. У русских, с кем мне пришлось очень много общаться по службе уже после войны, есть пословица: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны», так вот это именно тот случай!

Тогда же я еще не имел дела с русскими. Однако одной из моих лучших дивизий, Пятнадцатой танковой, после печально известных событий февраля, командовал генерал-майор Дона-Шлодиен, прежде воевавший под Ленинградом; также в моем штабе был оберст Гагенбек (шутили же над ним из-за его фамилии!), прошедший Сталинград и Харьков; были и другие достойные офицеры, вырвавшиеся из ада русского фронта и служившие теперь под моим началом в дивизиях, присланных нам в пополнение. Конечно, мне, как профессионалу, был интересен ход событий на Востоке, и я много беседовал с воевавшими там. И все сходились во мнении, что русские, особенно в последние полгода, это страшный и умелый противник, намного более опасный, чем англичане и французы в кампании сорокового года.

Я знал от воздушной разведки, что рубеж обороны в проходе Эль-Аламейн, еще девятнадцатого мая не занятый войсками, сейчас энергично укрепляется: замечены были колонны, подходящие с востока, и саперные работы на самом рубеже. По предварительной оценке, силы противника, развернутые там на утро двадцать первого мая, составляли не больше одной пехотной дивизии (данные верные, это была 5-я дивизия 2-го польского корпуса), и еще не менее двух дивизий выдвигались на рубеж. Внезапная атака утром двадцать второго мая, пока враг не успел укрепиться, имела бы все шансы на успех. И мой первоначальный план, мой приказ, отданный вечером двадцать первого мая, был именно таким!

Как положено, ночью выслали разведку. Под утро они вернулись с пленным. К несчастью, он был тяжело ранен и умер прежде, чем его сумели полноценно допросить. Однако, по утверждению разведчиков, он успел сказать несколько слов на русском; и форму его, при тщательном осмотре, наши ветераны Восточного фронта однозначно признали русской; собранные у противника документы также свидетельствовали о принадлежности его к русской 909-й пехотной дивизии. Разведка была от нашей 15-й танковой, но, так как они проходили через боевые порядки французов, те тоже были в курсе.

Этот факт подействовал на лягушатников весьма деморализующе, с учетом того общеизвестного факта, что на русском фронте за последние месяцы уже погибло больше французов, чем за их войну сорокового года. И было уже обычным явлением, что в формируемых французских частях, при одном лишь слухе о посылке на Восточный фронт, резко возрастало дезертирство – хотя эти бравые «пуалю» охотно соглашались воевать против англичан «за Алжир». Но и Дона-Шлодиен, сильно встревоженный, тоже уверял меня, что если там обороняются русские, то это очень опасный противник, которого нельзя недооценивать. И атаковать малыми силами будет чрезвычайно опрометчиво – лучше подтянуть все. Откуда здесь русские? Ну как же, они есть в Иране, и вполне могли, по просьбе британцев, послать сюда одну-две дивизии.

Критики должны также учесть, что мои войска только перед этим прошли почти двести километров за три дня! Мы знали о нахождении где-то в Палестине польской армии, выведенной из Ирана, но не могли знать ее точное положение, как и быть уверенными в отсутствии здесь русских частей.

И какое решение я должен был принять на основании всей этой информации? Которая казалась весьма достоверной: дополнительно к результату той разведки, еще был перехвачен радиообмен, однозначно свидетельствующий о направлении против нас как упомянутой 909-й дивизии, так и других русских частей. Говорят, что я должен был действовать в своем стиле, найти быстрый и неожиданный ход. Мои поступки были обусловлены тем, что я хорошо знал британцев, их особенности, среди которых и медленность мышления, и склонность с шаблону – а потому мог безбоязненно позволить себе идти на риск. Чего же ждать от русских, я не знал, однако, судя по их действиям на востоке, они были способны на многое. И здесь риск был абсолютно не оправдан!

Таковы были истинные причины моего приказа приостановить наступление на один день, двадцать второе мая, чтобы на следующее утро атаковать всеми силами двух танковых и четырех мотопехотных дивизий, при поддержке авиации, после мощной и эффективной артиллерийской подготовки. На сосредоточение сил ушел день; ночью же снова была намечена разведка. Проведенная по всем правилам, она, без сомнения, показала бы, с кем мы имеем дело. День уже был потерян безвозвратно, что позже дорого обошлось нам при штурме Александрии. А назавтра вместо сражения нас ожидал постыдный фарс!

На войне очень велика роль случая, поскольку часто требуется принимать ответственные решения в сжатое время, при нехватке информации. Вспомните хотя бы известную историю в прошлую войну – про русские войска в Англии. Один солдат британского резервного полка вышел из эшелона на какой-то станции размять ноги и на вопрос, откуда он, ответил: «Из графства Росс (Ross-shire)»; слушатель же, оказавшийся репортером местной газетенки, принял его ответ за «Россия». Сенсацию быстро подхватили другие газеты, и дело кончилось тем, что из армии фон Клюка, наступавшей на Париж, были срочно изъяты для отражения мнимого русского десанта две дивизии, переброшенные на берега Па-де-Кале. История, случившаяся с моей армией двадцать второго мая, того же типа.

В том, что разведка в ночь на двадцать третье мая не состоялась, виноват исключительно генерал Дона-Шлодиен. Его рассказы про ужасы Восточного фронта – что русские поставили себе на службу нечисть, оборотней, вервольфов, которые приходят ночью, убивают, взрывают, похищают и растворяются во тьме – произвели весьма сильное впечатление. Причем некоторые из наших ветеранов это подтвердили: у русских действительно есть великолепно обученные для действий ночью разведчики-диверсанты. Казалось весьма вероятным, что русские, также находясь под воздействием «тумана войны», попробуют прояснить обстановку – и в итоге главное внимание этой ночью уделили не столько разведке, сколько противодиверсионным мероприятиям, взяв под тщательную охрану все штабы, узлы связи, склады горючего и боеприпасов – объекты, наиболее часто подвергающиеся нападению диверсантов. Также чья-то умная голова предложила не рисковать посылкой разведгруппы в русский тыл – так мы скорее сами обеспечим их нашими пленными, чем захватим кого-то из них, – а ловить русских разведчиков на нашей территории, для чего недалеко от переднего края был спешно организован демонстративный ложный «штаб», возле которого замаскировались группы захвата. Ночь прошла в тревожном ожидании: Дона-Шлодиен, как мне сказали, не спал вообще, как и некоторые офицеры моего штаба, да и я лег с вальтером под подушкой, поставив автоматчиков возле своего штабного фургона – это казалось вполне разумной предосторожностью.

Ночь, однако, прошла без инцидентов. Так как пленных не было, пришлось довольствоваться авиаразведкой. После чего «Штуки» нанесли удар по обнаруженным целям и в небе повисла «Рама» – корректировщик. Зенитный огонь противника был слабым. Ударила наша артиллерия, затем, строго по плану и графику, началась атака. Первыми должны были, как обычно, идти французы, во искупление того, что отсиживались два года, пока немцы воевали; 4-я французская пехотная дивизия, за ними развернулись наши 15-я и 21-я танковые, усиленные «тиграми» 504-го и 508-го тяжелых танковых батальонов. Французы также были фактически все моторизованы, пехота на бронетранспортерах в сопровождении танков. Интересно что это были трофейные английские «крусейдеры» и «юниверсалы». Этот тактический прием – ставить трофейную технику в передовой отряд – не однажды позволял нам внезапно сблизиться с врагом. Четыреста танков, в том числе без малого сотня «тигров», атаковали после авиаудара и мощной артиллерийской подготовки. Корректировщики работали превосходно: я слышал от Гагенбека, что русские очень умело препятствуют нашим радиопередачам, глушат и даже умышленно искажают наши сообщения, но сейчас не было ничего.

Все было кончено на удивление быстро. Со стороны противника не было ни маневра силами или огнем, ни вообще сколько-нибудь заметного управления боем. Когда танки ворвались на его позиции, почти не понеся потерь, стрельба с той стороны прекратилась. А еще через полчаса меня вызвал на связь Гагенбек: «Вам надо это видеть, герр генерал! И захватите наших берлинских гостей, журналистов с кинооператором».

Строй офицеров, безупречно четкий. Все в идеально вычищенных парадных мундирах, с аксельбантами, в конфедератках, с блестящими саблями. Позади них знаменосец в такой же форме держит склоненное бело-красное полотнище. А еще дальше угрюмая толпа солдат, уже безоружных, многие без касок и даже ремней – отделенная от меня цепочкой «тигров» 504-го батальона. Мои гренадеры смотрят с брони, курят, смеются, и лишь эти с саблями предельно серьезны. Один, наряженный больше других, совсем как павлин – на поле боя абсолютно неуместно, делает шаг вперед: «Генерал Андерс, командующий Вторым польским корпусом, просит вас, герр генерал, принять добровольную и почетную капитуляцию…»

И где же вы, такие чистенькие, отсиживались все сражение? На позициях, по которым после авиаудара и хорошей артиллерийской подготовки прошлись четыре сотни танков с мотопехотой? Панцергренадеры в горячке боя пленных не берут. Значит, это и есть тот самый корпус, который Сталин вооружил против нас, а они как-то оказались в Иране? Но от судьбы не уйдешь: попались нам не под Сталинградом – здесь, в Египте.

А где русские? Их тут нет и никогда не было – только подчиненные ему, Андерсу, польские войска. Он, генерал Андерс, всегда был другом Германии и искренне ненавидел сталинский режим. И всеми силами старался избегнуть сражения вверенных ему польских солдат с вермахтом, и собирался при первом случае повернуть оружие против проклятых русских.

То есть изменить присяге – я все же генерал, а не политик. И хорошо понимаю, что тот, кто предал однажды, легко предаст снова. А потому ему не может быть веры.

И мы всерьез, и даже со страхом целый день готовились к сражению? Чтобы разогнать это трусливое стадо? Что делать с ними, просто расстрелять? Неразумно, пусть получат то, что заслужили. Я смотрю на поляков и отдаю приказ.

Мы прошли Эль-Аламейн. Впереди было всего семьдесят километров до Александрии.

Я не большой поклонник русской «альтернативной фантастики». Но помню одну книгу из этой серии, вышедшую, кажется, в начале шестидесятых. Там было про войну русских с каким-то вымышленным государством «Джорджия», правитель которого собрал многочисленную армию, с самым лучшим оружием – но когда русские вошли туда, готовые сражаться насмерть, они увидели пустые казармы, танки в ангарах, и ни одного человека: все разбежались, не желая воевать. И когда я через двадцать лет прочел это, то не счел за фантазию. Потому что помнил, как сдавалась польская армия Андерса под Эль-Аламейном, 23 мая 1943 года.

Андерс В. Проданная армия. Глава из книги «Проданная держава». Лондон, 1950 (альт-история)

Восемьдесят тысяч отважных бойцов, четыре дивизии, танковая бригада и кавалерийский полк! Все они были проданы, как римские рабы, за политическую выгоду. Что пообещал кровавый тиран Сталин англичанам, чтобы они бросили нас на убой, под танки страшного Роммеля? Не найдя повода расправиться с нами в своих владениях, кремлевский зверь нашел способ убить нас всех, оставшись чистым в глазах мировой общественности.

Я с самого начала возражал против поставленной задачи, поскольку корпус был фактически небоеспособен. Люди измождены после заключения в сталинских лагерях, не хватало оружия, подразделения не сплочены, курс боевой подготовки не завершен. Но британцы нас успокоили, заявив, что речь идет, по сути, о гарнизонно-караульной службе; три дня в пустыне – и возвращайтесь в Каир! Нам ничего не сказали про армию Роммеля, которая вот-вот будет здесь – напротив, нас заверяли, что немцы не ближе трехсот километров к западу. Потому мы даже не оборудовали укрепленных позиций, проводя время в ожидании скорого возвращения к цивилизации – когда утром двадцать третьего мая подверглись внезапному и массированному удару артиллерией и авиацией, а затем увидели не меньше тысячи немецких танков, и это были ужасные «тигры»!

Отважные польские рыцари дрались как львы; я лично, с моими офицерами, вел солдат в атаку, и множество трупов в фельдграу усеяли кровавые пески Эль-Аламейна, и несколько сот немецких танков застыли грудами горелого железа. Но немцев было впятеро больше, у нас же закончились снаряды и патроны. Тогда героические польские дивизии стали, в полном боевом порядке, отступать по залитой кровью пустыне на восток, к Нилу. Нас настигли и окружили, и чтобы избежать бессмысленных жертв, я приказал сложить оружие.

Сам грозный генерал Роммель, Бешеный Лис Пустыни, смотрел на нас, и даже безоружные, последние рыцари героической Польши вызывали у него страх. Потому он и поступил с нами так бесчеловечно, не в силах видеть нас живыми. Его слова: «Взять их всех на службу. Саперами. Кто откажется, расстрелять. Господ офицеров это касается особо, ведь, по Женевской конвенции, их привлекать к любым работам дозволяется исключительно добровольно. Есть несогласные?»

Мы строили дороги, аэродромы. А еще нас заставляли идти пешим строем на минные поля. Или тащить за собой катки от разбитых машин, если мины противотанковые. Всех – генералов, офицеров и рядовых, – не делая различия. Мы подрывались; мне пока везло, но каждый раз, слыша рядом взрыв и крики, я мысленно умирал. Мы не захотели принять последний бой с оружием в руках – и теперь разлетались в кровавые клочья по воле и нужде врага, бессильные ответить. Британцы не жалели мин, и у каждого оставленного ими рубежа мы теряли больше людей, чем при самой кровавой атаке. Мы не хотели воевать за Сталина и теперь умирали за фюрера. И еще невыносимее была мысль, что в это время проклятая Красная Армия успешно наступала за Днепром, и будь мы в ее рядах, имели бы несравненно больший шанс выжить. Нас продали и русские, и англичане, нас все время заставляли поступать против своей воли – цивилизованных, культурных людей, европейцев, как каких-то рабов!

И это все оставалось «добровольным»! Перед каждым выходом на мины, при построении, немецкий фельдфебель выкрикивал: «Кто не хочет идти?» И почти всегда находились безумцы из тех, кто устал бояться, когда тебя разорвет, и делал шаг вперед. И их не заставляли идти – отводили в сторону и расстреливали.

У немцев был своеобразный юмор. После десяти выходов на мины, если, конечно, не взорвался, могли перевести из саперов в «хиви» – так в вермахте называются прислужники, всякие нестроевые. Но это было доступно лишь для рядовых; для младших офицеров норма была двадцать, для старших – тридцать, для генералов – пятьдесят. Правда, для офицеров была привилегия встать в задние ряды.

Я сумел бежать – под Иерусалимом. И мне неслыханно повезло остаться живым, избегнуть немецких пуль, не попасть в руки еврейских боевиков или арабских банд. Мне повезло добраться до контролируемой британцами территории и быть узнанным, не принятым за немецкого шпиона. Затем было долгое путешествие в Лондон, госпиталь, восстановление нервов в санатории – и снова в строй, чтобы служить моей любимой Польше.

Мне известно, что спаслось несколько десятков человек из восьмидесяти тысяч. Будь проклят тиран Сталин, обрекший нас на такую судьбу!

* * *

Из доклада НКВД о настроении военнослужащих Польской Армии генерала Андерса. Подлинные разговоры заключенных поляков (из докладной записки Л. П. Берии И.В. Сталину об антисоветских настроениях в польской армии на территории СССР):

«Хельман, бывший полицейский: Вначале мы, поляки, будем воевать против немцев, а затем, когда будем хорошо вооружены, мы повернем против СССР и предъявим требования вплоть до передачи Киева и других территорий. Таковы указания нашего национального руководителя – ксендза Сигмунда. Англия, заключив договор с Россией, пустила пыль в глаза советскому правительству; фактически она руками Германии тоже воюет против СССР.

Ковцун, полковник польской армии: Скоро придет Гитлер, тогда я вам покажу, что собой представляет польский полковник!

Ткач, полицейский: Теперь нас, поляков, хотят освободить и сформировать войска, но мы покажем, как только получим оружие, – повернем его против русских.

Майор Гудановский: Мы, поляки, направим оружие на Советы, отомстим за свои страдания в лагерях. Если только нас возьмут на фронт, свое оружие направим против Красной Армии.

Поручик Корабельский: Мы вместе с Америкой используем слабость Красной Армии и будем господствовать на советской территории.

Капитан Рудковский: Большевики на краю гибели, мы, поляки, только и ждем, когда нам дадут оружие, тогда мы их прикончим…

Поручик Лавитский: Вы, солдаты, не сердитесь пока на Советы. Когда немца разобьем, тогда мы повернем винтовки на СССР и сделаем Польшу, как раньше была.

Пеляцкая, гражданка СССР, урожденная полька, прибывшая в Тоцкие лагеря для поступления в польскую армию, заявление в НКВД: В Тоцком лагере нет никакого стремления к борьбе. Они довольны, что получили свободу, и при первом случае перейдут на ту сторону, против советской власти. Их разговор полон цинизма и злобы к Советскому Союзу».

И еще один штрих. Когда армия Андерса, в разгар сражений на Кавказе, под Ржевом и под Сталинградом, удирала в Иран, при посадке на суда в Красноводске те из шляхтичей, кто не сумел обменять выдаваемое им в СССР совсем не малое офицерское жалованье на фунты и доллары, демонстративно рвали советские деньги и бросали за борт. На причале был поэт Борис Слуцкий. Его свидетельство:

 

Мне видится и сегодня

То, что я видел вчера:

Вот восходят на сходни

Худые офицера,

Выхватывают из кармана

Тридцатки и тут же рвут,

И розовые за кормами

Тридцатки плывут, плывут.

 

И это – было.

Так воздвигнем памятник на катынских могилах, даже если «виноваты» мы? Или ограничимся эпитафией: «Без чести жили, бесславно сдохли»?

Лазарев Михаил Петрович.

Москва, 22 мая 1943 года

Свят-свят! Снится же иногда такое, не отпускает!

Или, как предположил наш мех и философ Серега Сирый, «попав в иной мир, мозг, как приемник, ловит информацию из иных времен», или просто непредсказуемая игра воображения. О третьем варианте – что потихоньку начинает съезжать крыша – не хочется и думать.

– Ну что за сценарий вы опять принесли? Хорошие парни побеждают плохих парней, стрельба, кровь, взрывы и неизбежный счастливый конец. Добротная поделка, но не больше – все повторялось уже сотни, если не тысячи раз, зрителям давно надоело. А я хочу, чтобы вышла не поделка, а шедевр!

Отчего у вас все положительные герои такие брутальные, мускулистые, рыцари без страха и упрека? А где герой, с которым мог бы отождествить себя обычный зритель, в массе, смею предположить, не супермен? Что значит, «его сразу убьют, он не сможет»? А вы придумайте сюжет, чтобы не убили! И простой, маленький человек вышел бы победителем там, где супермены облажаются. Вот на такой фильм зрители пойдут толпой!

Тема о пропавшем транспорте с ураном, будто бы захваченном немецкой подводной лодкой? Что ж, сойдет, не лучше и не хуже прочих – главное, насколько мне известно, никто еще не пытался ее экранизировать. Умствования историков, куда этот пароход делся и кто его потопил, не в счет. Известно главное: уран фюрер так и не получил. Значит, домыслить все прочее – наше святое право.

Итак, Главный Герой. Никакой не капитан рейнджеров, а всего лишь… ну, скажем, скромный хлеборез на камбузе того самого парохода. Делает свое дело, прислуживая по кухне, без всяких перспектив, но зато виртуозно. Обычный парень, один из многих. Белый или чернокожий – хм, кинем монетку… белый! Ну значит, проявим политкорректность к его другу или напарнику. Кем он будет – сейчас решим!

А может быть… пойти навстречу требованиям Гильдии, чтобы в каждом фильме присутствовали не только женщины и афроамериканцы, но и представитель секс-меньшинств? Нет, что тогда скажет женская половина зрителей. Ну, пусть будет юная красавица – дочка капитана, на которую наш герой не смеет и взглянуть. Но она пожалела его, когда над ним, совсем не красавцем, не мачо, зло подшутили товарищи по команде. И, как положено, она даже не знала о его любви, что он готов умереть по первому ее желанию – вы что, женских романов никогда не читали? Придумайте подушещипательнее, чтобы у зала выбивало слезу!

И вот, они плывут, везут из Африки (уточните откуда) урановую руду – кажется, какой-то бельгиец или голландец ее там копал, и больше никто в мире. И это все наличные запасы руды; если немцы ее получат, то никто не сумеет сделать атомную бомбу кроме них, и Рейх завоюет весь мир!

Сцена с захватом судна у вас хорошо написана. Только рекомендую эсэсовцев сделать понагляднее – в черных мундирах, касках, начищенных сапогах и портупеях. Что значит так не было? Я сам видел в справочнике, как выглядели солдаты СС. И германский флот с 1942 года указом самого фюрера был включен в состав СС. А у немцев, да будет вам известно, был во всем железный порядок: как указано, так и должно, пусть это и кажется странным!

Эсэсовцы захватывают пароход, сразу убивают капитана, всех офицеров, механика, радиста – кто там еще может быть важным? И пытают всех оставшихся, в надежде узнать наши военные секреты. Один лишь хлеборез, никем не замеченный, прячется на камбузе… а где там можно спрятаться, чтобы не нашли? Например, в морозильнике. А под плитой пытается укрыться дочка капитана, но ее находят немцы. И пытаются разложить тут же, на столе – сам командир немцев и его ближайшие помощники.

И тогда наш герой хватает нож, к которому привык, и шинкует эсэсовцев на кусочки – это не труднее, чем резать хлеб. Затем он скрытно перемещается по судну, зная все тайные проходы, люки и лазы, и так же шинкует остальных немцев. А они в страхе стреляют по каждой тени, попадая друг в друга. Сами придумайте, с постановщиками боевых сцен, как это снять, чтобы поэффектней. Ну, а подруга героя бегает с ним: «Самое безопасное место за твоей спиной», – и целует его всякий раз после расправы с очередным немцем. Вот и немцы закончились – но рядом всплывает подводная лодка. И ультиматум: «Или вы сейчас сдаетесь и отдаете нам все девятьсот тонн руды, или через пять минут вас торпедируют».

И тогда хлеборез все с тем же ножом прыгает в воду и плывет к субмарине. В 1915-м была инструкция Британского Адмиралтейства, как бороться с подлодками, используя ныряльщиков с кирками – ну, значит, и ножом можно. Какой-нибудь клапан, или кингстон – чтобы субмарина утонула, это у моряков уточните… А впрочем, излишне, что обычный зритель в этом понимает? Может, пока герой плывет, еще по пути на него акула нападет, а он ее убивает; пока ищет, что там ломать, пока ножом тычет – время идет; вот сейчас будет выстрел торпедой, последние секунды; ну, и, наконец, успел!

Что значит «так пароход ведь утонул»? Это было объявлено для секретности и дезинформации врага! Последние кадры: на причале военно-морской базы, перед строем, наш герой в форме ВМС США, адмирал вешает ему орден на грудь, подруга кидается на шею – и хеппи энд, как положено.

Учитесь у меня, мистер Дэвис, – без «Оскаров» не останетесь!

Как фильм назвать? «В осаде», «Захват» – это хоть можете сами, без меня, придумать?

Эндрю Дэвис – это же тот, что Сигала снял, как он один бил террористов на той же «Айове»! Если в Голливуде так сценарии пишут, то я десяток могу сочинить, вот только Саныча, Петровича и всех, кого уважаю, буду просить, чтобы якорями не швыряли. Один лишь вопрос – сколько людей должно быть по норме в БЧ-4 (связи) линкора? А в его же Сл-Р (радиотехнической)? И у террористов их всех сумел заменить один компьютерный гений? Уж поверьте, что на боевых кораблях в экипажах лишних, незанятых людей нет – каждая штатная единица нагружена работой.

– Михаил Петрович! – толкает меня в бок Анечка. – Вы опять о чем-то своем задумались?

Летели мы в Москву на двух Ли-2: помнят здесь Те, Кто Надо мой рассказ, как у нас под Ленинградом разбилось на Ту-104 все командование и штаб Тихоокеанского флота. А вызывали в Москву не меня одного: всех тех, кто был восемь месяцев назад – я, Серега Сирый, наш «комиссар» Елезаров, Большаков со своими «пираньями», и «жандарм» Кириллов. И еще кто-то из научной группы, и Анечка тоже. И по прибытии сразу разлетелись: Большаков с командой первым куда-то исчез; Сирый с учеными целыми днями пропадает; я, после той беседы с Вождем, в Наркомате ВМФ пишу доклад, подробно разбирая с точки зрения военно-морской тактики действия немецкого флота в Атлантике и Средиземноморье. Григорьичу сегодня у Вождя назначено быть, одна лишь Анечка вроде не у дел, хотя и с ней ясно. Как сказал Кириллов, она присмотрит, чтобы с нами ничего не случилось – уж очень мы для СССР важны; ну и Москву девочке посмотреть приятно, она же тут, считай, и не была!

Так и я бывал мало, даже в той, прежней жизни. Питер, Север – ну, а в столице очень редко, и в командировке. Какая она, Москва сороковых, когда не только «Москвы-сити», но даже и панельных многоэтажек в ней еще нет? Мне показалась, центр – как в Питере Васильевский или Петроградка, а окраины – как Парголово-Озерки: купеческий дворик с картины Поленова. А что движения мало, скорости автомобилей не сравнить и о пробках не слышали еще, и воздух чистый – однозначно в плюс. Милиционеры-регулировщики, вернее регулировщицы, на перекрестках, светофоры пока редкость. И телеги с лошадьми нередко встречаются. Еще странным казалось, что здесь даже летом – ну почти уже конец мая – все ходят в легких пальто или плащах и в головных уборах – асфальт не везде, пыль летит, и к ситуации «продуло, простыл» относиться надо с серьезностью: пока антибиотиков нет, воспаление легких может быть смертельным.

Я сейчас в кителе, как положено, а вот Аню в форме давно не видел. Когда-то, еще зимой, спросила она у меня:

– А что в двадцать первом веке носят?

Я честно ответил, что в модных делах не смыслю совсем.

– Вот была бы тут дочка Сан Саныча – она как раз увлекалась историей моды, а еще альтернативной фантастикой, и лет ей столько, сколько тебе, – квалифицированно объяснила бы, а я не сумею.

– Ну хоть в общих чертах, Михаил Петрович!

– Помню, что Ирочка любила осенью носить не пальто, а нечто эффектно развевающееся, «летучую мышь», как Алла Пугачева на сцене – и очень ей шло, красиво смотрелось.

– А как это?

– Да вот совсем просто: кусок ткани и пара швов, ну застежки еще здесь.

Сказал – и забыл, а вот Аня, оказывается, нет. А так как она и ее подчиненные, сержантши-«секретарши», на Севмаше считаются законодательницами моды, да еще на концерте новогоднем наш «комиссар» Елезаров призвал: «Девушки, будьте нарядными, это наш, ваших защитников, боевой дух очень повышает», – то, по словам Ани, в таких летящих накидках-пальто уже ходит почти вся женская половина Северодвинска, и очень многие в Архангельске – выглядит красиво и шить легко, и из чего угодно. Сегодня Анечка одета именно так – «вам нравится, Михаил Петрович?» – накидка поверх шелкового платья с юбкой-клеш, соломенная шляпка, туфли-лодочки. На вид барышня, а не партизанка-снайпер с реальным боевым счетом в полсотни фрицев, и в сумочке у нее пистолет вместе с грозной бумагой за подписью самого Берии. Наверное, еще кто-то рядом есть, раз я носитель тайны ОГВ, «особой государственной важности» – высший уровень секретности: никто в этом мире, кроме особо дозволенных, не должен знать о существовании людей из будущего семидесяти лет тому вперед.

Хотя будущее тут уже изменилось. А каким будет здесь 2012 год, можно лишь гадать.

Мы ходим, уж второй час, по выставке трофейного вооружения. В принципе, многое я видел на компе Саныча, но любопытно взглянуть вживую.

Ну, самолеты особого интереса не вызвали: те же «мессеры», «фокке-вульф-190», «юнкерсы», «хейнкели».

Танки – тут было интереснее. Одних «тигров» больше десятка, разной степени битости; особенно впечатлял один: сквозные дыры в обоих бортах такого размера, что можно пролезть. Чем это его так? Впрочем, «тигры» были и те, и не те – последние три, как следовало из табличек, модификации «Тигр-А». Так как немецкая броня без легирующих добавок имеет повышенную хрупкость, то у этих зверей шкура многослойная: под броней подбой, войлок или фетр, и снова тонкая броня в двадцать миллиметров, чтобы экипаж не поражало осколками. Вот только, чтобы не уменьшать внутренний объем, увеличили наружные габариты, отчего «Тигр» стал выглядеть, будто стероидов обожрался. И, как следовало из таблички, потяжелел на шесть тонн, что резко ухудшило надежность и ходовой части, и двигателя. «Пантеры» были обычные, две штуки – и значились, как «основной средний танк фашистской Германии», а прежние «тройки» и «четверки» уже сняли с производства, в отличие от нашей истории, где «четверки» выпускались до конца войны. Ну да, Саныч говорил: их Гудериан отстоял, будучи инспектором всего панцерваффе, а здесь он снова на Второй танковой, а не в Берлине, вот и некому было вступиться. «Пантера» – зверь, конечно, более опасный, но ведь и дорогой, в производстве сложный, так что и сделать их сумеют в куда меньшем количестве.

Так, а это что? Не припомню такого в Санычевом альбоме. Легкий танк «Леопард» – вот он как раз предполагается стать в вермахте массовым, страх наводить: «Ой как нас много!». А сам из себя, Саныч сказал бы, похож на «двойку» – переросток: двадцать тонн веса и длинноствольная пушка, калибр пятьдесят. Дальше трофеи – вся Европа: тут и французы – В-1, Сомуа, Рено-35, – британские Матильды, чешские «тип 35» и «38», какие-то итальянцы, венгерский «Толди», – в общем, музей бронетехники. А это вообще интересно – танки для штрафников! Их основное отличие, что люки перед боем задраиваются снаружи – после выпустят. Ну, а если сгоришь – считай, что не повезло. Штрафные танковые батальоны – у нас такого даже в сорок первом не было, один лишь фюрер до такого додуматься сумел! Ну, и самоходки. «Фердинандов» пока еще нет – такое впечатление, что фрицы лепят что угодно на кого угодно, включая наши трофеи сорок первого на французское шасси. Еще из бронетехники запомнились восьмиколесные броневики, очень похожие на наши БТРы, вооружены даже сильней – двадцатимиллиметровка в башне, – зато не плавают и десант не несут.

Дальше следовала артиллерия. Если противотанковые и зенитные пушки в большинстве были немецкими, то тяжелые орудия и гаубицы очень часто – французские, чешские, голландские, бельгийские, польские, английские. Вершиной коллекции была огромная французская дура калибром пятьсот двадцать, на железнодорожном ходу, взятая под Ленинградом. Интересно, что если у нас железнодорожная артиллерия проходит по части береговой обороны, то у немцев она исключительно сухопутная, аналог нашей «особой мощности».

Инженерно-саперное имущество – тут ничего особенного. Мне запомнился лишь манекен фрица в гидробрюках – такой резиновый комбез до груди. А что, понтонерам в таком удобно в холодной воде работать, да и для рыбалки взял я бы себе.

В знакомой мне истории эта выставка открылась в Москве уже после Курской битвы. По крайней мере у Саныча в фотоархиве все ее кадры не раньше этого времени. И «тигров» там было лишь два, причем один был избит в хлам – тот, на котором определяли опытным путем уязвимость к нашим снарядам разных калибров с разных дистанций. Здесь же выходит, трофеев уже взяли больше, чем там будет к осени. Может, и впрямь удастся завершить войну в сорок четвертом?

Народу немного, выставка работает уже третий месяц – москвичи все успели ее осмотреть. Нового пока не поступало: на фронте затишье. Посетители в большинстве военные и, как можно понять из обрывков разговоров, такие же приезжие-командированные, как я. Хотя офицеры с девушками тоже встречаются – дамы, как положено, по левую руку, чтобы кавалеры могли приветствовать друг друга по уставу.

В павильоне отдельно – про план «Ост». Идейная сторона, с чем шли на нас уберменши. Да, мы удачно отразили первый натиск, но враг еще очень силен. Не сумев справиться один, Гитлер поднял на нас всю Европу: кому нужны бесхозные земли на востоке и русские рабы? Еврорейх – более трехсот миллионов населения, пятнадцать миллионов мобилизационного ресурса, вся европейская промышленность, научные кадры, сельхозпродукция. Железная руда из Лотарингии, уголь Силезии, румынская нефть. Вся континентальная Европа работает на Рейх, даже нейтральные Швеция и Швейцария исправно снабжают Адольфа военной продукцией и стратегическим сырьем, Испания открыто присоединилась к Рейху, в Португалии бои – там успели высадиться союзники, удерживают какой-то кусок территории. Армия Еврорейха, по немецким же утверждениям, это двенадцать миллионов солдат, вооруженных до зубов. И внешне Германия выглядит на пике могущества, даже выше, чем год назад.

– Мы ведь победим, Михаил Петрович? – тихо спрашивает Аня. – Правда?

– Победим! – отвечаю уверенно. – У нас хуже было в это самое время, и ничего. И Европой Гитлер тоже владел, помогла она ему?

Выходим на улицу. Светит солнце, ясный погожий день. И будто нет никакой войны, все в каком-то другой реальности – немцы штурмуют Гибралтар, разбитые англичане отступают к Нилу. А на Днепре затишье, как перед бурей, и я знаю, что вот-вот начнется. Но это будет завтра, а сейчас можно не думать об этом. Завтра мне снова в Наркомат флота, где среди прочих дел уже решают, каким быть советскому флоту после Победы. Именно сейчас – потому что пока союзники щедры на ленд-лиз, реально попросить у них эскортный авианосец и палубные самолеты! Даже не ради реальной боевой ценности, а для опыта, ведь в нашей истории, когда строили «Киев» и «Кузнецов», многие вопросы приходилось решать с нуля, не было у нас школы, не было практики. И если в этой реальности нам достанется «Цеппелин», мы точно не станем его топить в угоду союзникам. Но вот достанется ли? Успех немцев в Атлантике имел неожиданную сторону – Сталин, при его любви к тяжелым артиллерийским кораблям, оценил силу связки «линкор – авианосец»: «А если еще атомную подлодку сюда добавить, как вы считаете, товарищ Лазарев?» – так что советскую послевоенную кораблестроительную программу, апофеозом которой в иной истории стали линейные крейсера типа «Сталинград», ожидают большие перемены. А вот какие, решается именно сейчас. Ведь если союзники согласятся продать авианосец с авиагруппой, то нам меньше придет прочих вооружений и промышленного оборудования? Словом, все нужно тщательно просчитать и взвесить.

Но это будет завтра с утра. А сегодня день наш. Нет никакой войны – иду с красивой девушкой, как в иное время. Пообедаем в лучшем ресторане – денег достаточно, где их в Северодвинске, а тем более в море, тратить-то? И вечер проведем вместе – может быть, в театр сходить?

Слышу отдаленный грохот. Обстрел, бомбежка? Нет, всего лишь гром. Только что было ясно – а теперь тучи встают над горизонтом и быстро приближаются.

– Кажется, гроза будет, Михаил Петрович! – озабоченно говорит Анечка. – Поспешим до трамвая?

– Да, надо было машину взять, – говорю я. – Кто же знал?

– Это ничего, у меня зонтик, – отвечает Анечка. – Не промокнем. Ну, если только совсем немножко.

Поднимается ветер, довольно сильный, шумят деревья, летит пыль. Я хватаюсь за фуражку, Аня за юбку – ветер нагло пристает к ней, раздувает платье, рвет накидку парусом выше головы, и ничего не сделать! Ну вот, и шляпу потеряла уже!

– Как в фильме «Сердца четырех», – звонко смеется Анечка. – И перевернутой лодки нет, под которой укрыться! Бежим?

Сейчас упадут первые капли дождя – а мы, взявшись за руки, спешим по аллее, кажущейся бесконечной. Как в курсантские годы, конец восьмидесятых. И нет никакой войны. А на погоду наплевать!

Оружие победы.

Как создавался танк Т-54.

«Техника – молодежи», июль 1994 (альт-история)

Мы помним о героизме солдат, защитивших нашу Родину пятьдесят лет назад, в самой страшной из войн, известных истории. Но вклад оружейника в нашу Победу не меньше, чем солдата. Сражения той войны шли не только на фронте – в конструкторских бюро и заводских цехах проходили сражения не менее важные, хотя и незаметные. Об одном из них и будет наш рассказ.

Танк Т-34 был отличной боевой машиной в июне 1941 года. Его высокие боевые качества позволили Красной Армии даже в тяжелейших боях первого года войны отчасти компенсировать превосходство немцев в тактике, боевой подготовке, слаженности подразделений, взаимодействии с артиллерией, авиацией и мотопехотой. Но, будучи, по сути, первым в мире средним танком совершенно новой концепции, он нес в себе множество недоработок, слабых мест, на тот период неочевидных ни конструкторам, ни танкистам, имея к тому же явно недостаточную техническую надежность. В то же время немцы, после разгрома под Москвой, уделили большое внимание противотанковой обороне и качественному совершенствованию своих танков. В результате к концу сорок второго стало очевидно, что Т-34 уже не во всем удовлетворяет требованиям современной войны.

Часть «больных мест» сорок первого года удалось ликвидировать в ходе производства. Это, прежде всего, замена очень неудачного воздухоочистителя «Помон» на более совершенный «Циклон» и применение новой, пятискоростной коробки передач вместо прежней, требующей от водителя высокой квалификации и большой физической силы. Была также повышена общая техническая надежность машины за счет более высокой культуры производства и подготовки экипажей. Но ряд недостатков Т-34 был неустраним принципиально.

Прежде всего, броневая защита. Сорок пять миллиметров брони хорошо защищали от огня немецких 37-миллиметровых, а в значительной степени и 50-миллиметровых противотанковых и танковых пушек. Но на втором году войны эти «дверные колотушки», как иронично называли 37-миллиметровые орудия сами солдаты вермахта, практически исчезли с фронта, характерным стало или повышение баллистических качеств (50-миллиметровая длинноствольная пушка танка Т-3 последних модификаций), или переход на 70-миллиметровый калибр (новые противотанковые пушки, или 75/43 орудие танка Т-4), и противостоять этому броня танка Т-34 уже не могла, даже с учетом рационального угла наклона. Между тем в августе 1942-го под Ленинградом были захвачены первые образцы немецкого тяжелого танка «Тигр», проходившего там полевые испытания, и стало ясно, что 88-миллиметровая пушка и 100-миллиметровая броня дают немецкому танку подавляющее превосходство на поле боя.

Отчасти это могло быть решено усилением вооружения (что привело к появлению Т-34-85). Но слабость бронезащиты невозможно было исправить, оставаясь в рамках проекта Т-34. Сама компоновочная схема вызывала смещение башни вперед и невозможность увеличения толщины лобового листа корпуса, без перегрузки передних катков. Причем этот лист был дополнительно еще ослаблен люком механика-водителя, разместить который в крыше корпуса просто не было места. Очень неудачным по опыту войны оказалось размещение топливных баков в надгусеничных полках: попадание в борт гарантированно вызывало пожар, причем непосредственно в боевом отделении. Пружинная подвеска, унаследованная еще от конструкции танка Кристи, вызывала значительные колебания при движении по местности, полную невозможность стрельбы с ходу и трудность с коротких остановок. Причем путь устранения этих недостатков был очевиден конструктору – еще в 1940 году велась работа над танком Т-34М, должным стать развитием Т-34. И основным отличием его были как раз поперечное расположение двигателя и торсионная подвеска – то, что в Т-44/Т-54 стало «изюминкой», потянувшей за собой все.

Что дает расположение двигателя поперек оси танка? Гораздо более плотную компоновку моторного отделения! Что при сохранении прежних размеров боевого отделения (удобстве работы экипажа) влечет уменьшение общего размера забронированного объема, то есть при том же весе можно увеличить толщину брони! Башня находится в центре корпуса, что, опять же, удобнее для экипажа и равномерно нагружает катки. Лобовой лист становится монолитным, люк водителя переносится на крышу корпуса. Топливные баки переносятся в корму и отделяются от экипажа броневой переборкой.

Были и трудности. Хотя торсионная подвеска уже использовалась на танке КВ, а также легких Т-60 и Т-70, массовое изготовление торсионов оставалось «узким местом». Также проблемой была сварка толстых листов брони, особенно в автоматическом режиме – по счастью, двигатель оставался прежним: тот же дизель В-2, лишь с другим расположением навесного оборудования; трансмиссия также требовала лишь минимальных изменений. И все это на фоне категорического требования обеспечения количественного уровня выпуска бронетанковой техники: «Все для фронта, все для победы», план – это было свято!

Но решающими были факторы «за» тяжелый танк КВ, осенью 1942 года выпускавшийся в модификации КВ-1с, был технически надежной, добротной машиной, в отличие от КВ образца 1941 года – но имел тот же недостаток, о котором было сказано: его броня уже не обеспечивала необходимую защиту, при том что была все же толще, чем у Т-34. Это показывало, что нельзя обходиться полумерами – вроде проекта танка Т-43, имевшего с прежней машиной технологическую преемственность (шестьдесят процентов узлов и агрегатов оставались без изменений), но лишь чуть лучшие характеристики. Поэтому решением ГКО танк КВ-1с снимался с производства, освобождая конвейер Челябинского Кировского завода, как раз имеющего опыт работы и с торсионами, и с толстой броней. Сталинградский тракторный завод, несмотря на то что его оборудование было эвакуировано, так и не был захвачен немцами, что давало надежду на его относительно быстрое восстановление. Наконец с осени 1942-го начались масштабные поставки промышленного оборудования от союзников, прежде всего из США.

Кто был инициатором идеи? Малышев (директор ЧКЗ, он же Князь Танкоградский) в своих мемуарах пишет, что в октябре 1942-го, когда шли тяжелейшие бои в Сталинграде, его вместе с Морозовым (главный конструктор Т-34) вызвали в Москву, где их принял лично Сталин. И по утверждению Малышева, сам Иосиф Виссарионович вручил им папку с фактически эскизным проектом нового танка, со словами, что эта задача имеет высший приоритет. Даже ценой некоторого временного снижения количества выпускаемых машин.

Может быть, товарищ Сталин при этом вспомнил двадцать второе июня – когда в приграничных округах СССР числилось большое количество танков, но реально лишь немногие были исправны и освоены экипажами? Или историю с коробкой передач для Т-34, как и раньше с этим же узлом для БТ-7, когда в угоду производству заведомо снижались боевые и эксплуатационные качества? Или предположил, в своей гениальности (и оказался бы прав!), что лучшее оружие – это снижение боевых потерь, а значит, и сохранение подготовленных экипажей с накоплением их опыта, и меньшая потребность фронта в новых танках вместо подбитых и сгоревших? Этого мы не узнаем никогда.

– Танк Т-34 в таком виде, как он сейчас есть, фронту не нужен. Если хотите помочь Красной Армии, сделайте вот этого красавца, на котором не страшно выйти хоть на «тигра».

Вдохновленные этими словами Вождя, сотрудники КБ и рабочие Танкограда трудились в ударном режиме. И уже в конце января 1943 года первый прототип танка Т-44 вышел на полигон.

Первый. Самый первый – во всем. Никто еще не знал, что из этого танка, внешне похожего на Т-34, выйдет новое поколение боевых машин, которое будет стоять на вооружении Советской Армии еще два десятилетия после войны. Т-44-76, за ним Т-44, Т-54-85, Т-54, Т-55. По сути это был «основной» танк, хотя не было еще такого термина, и официально он числился средним – по вооружению и броне не уступая или даже превосходя тяжелых современников, КВ и «тигр». Впрочем, на том танке, показанном Сталину, еще стояла башня от Т-34 с 76-миллиметровой пушкой. Но уже скоро ее должна была сменить новая, 85-миллиметровая, Зис-С-53.

Первый – в проектировании. Артиллерист Грабин первым решился ввести в штат КБ технологов, чтобы еще на этапе проектирования учитывалась простота изготовления – ну а в танкостроении это впервые было именно при разработке Т-44. А при определении прочностных характеристик применялись самые передовые математические методы – машинно ориентированные, с расчетами на самой современной вычислительной технике. Оставим на совести наших дорогих ветеранов утверждения, что будто бы уже тогда, в 1942 году, они работали с компьютерами, похожими на современные, решающими задачи трехмерной графики и выдающими на выходе не только расчеты, но и чертежи, склеиваемые из нескольких листов. Известно, что какое-то оборудование было закуплено в США, хотя бесспорно, это были не компьютеры, – но достоверный факт, что эффективность проектных работ была необычайно высока.

Первый – в производстве. Остро не хватало квалифицированных рабочих, ушедших на фронт. Но документ за подписью Сталина, врученный Малышеву, был не просто постановлением, это была Программа, учитывающая все этапы, которые должны быть выполнены, с комплексом обеспечивающих мер. Станки из США приходили в сопровождении иностранных специалистов – не только инженеров, но и рабочих, в обязанности контракта которых были прямо вписаны не только монтаж оборудования на месте, но и обучение людей, и за невыполнение взималась значительная неустойка. Это был расход валюты, необходимой для СССР, но зато мы получали не только станки, но и собственных рабочих, умеющих взять от этих станков все. Еще одной мерой, поначалу неожиданной, но оказавшейся эффективной, было привлечение квалифицированных рабочих из пленных немцев (уже после Сталинграда), которым вменялось в обязанность наставничество, обучение наших рабочих – причем с мерами поощрения, вызвавшими поначалу непонимание и настороженность у значительной части наших трудовых коллективов. Потребовалась разъяснительная политика со стороны Партии, а затем и постановление Правительства «О наставничестве», чтобы нормализовать обстановку. При базовой расценке в половину от положенной для наших рабочих, высококвалифицированный станочник из пленных мог, взяв двух учеников, заработать заметно больше (коэффициенты варьировались по специальностям). Тем же постановлением подобная практика была распространена и на наших мастеров. Об этом мало говорят, но материальное поощрение очень широко применялось в войну, как на фронте – особые выплаты за сбитый вражеский самолет, за подбитый танк, – так и в тылу, на производстве. Именно в Танкограде было впервые внедрено рационализаторство, когда любой рабочий мог выдвинуть предложение, что и как можно улучшить – и знал, что оно будет обязательно рассмотрено и, при положительной оценке, принято, с выплатой персонально ему вознаграждения. И эта широчайшая инициатива снизу, на фоне воодушевления «все для фронта, все для победы», также внесла весомый вклад в то, что Т-44 был освоен в производстве в кратчайшие сроки.

Мы говорим сейчас о Т-44, поскольку «пятьдесят четвертый» даже в официальных документах первое время именовался Т-44М, или «сорок четыре с круглой башней» – автору довелось самолично читать и такие записи во фронтовых документах. Как уже было сказано, на прототипе стояла 76-миллиметровая пушка Ф-34, хотя всем было ясно, что ее время уже прошло. Тем не менее была выпущена первая партия танков под индексом Т-44-76 в феврале 1943 года, большей частью переданная в Третью танковую армию для войсковых испытаний. Эти машины имели некоторые дефекты в трансмиссии и ходовой части и потому уже через месяц оказались в учебных подразделениях, но опыт, полученный при их использовании на фронте строевыми экипажами, был бесценен и своевременно учтен при внесении изменений в конструкцию.

Параллельно шла подготовка к серийному выпуску танка на других заводах. Здесь помогло то, что ЧКЗ параллельно с тяжелыми танками с лета 1942-го вел выпуск и Т-34, причем это производство не прекращалось и во время освоения нового танка на мощностях, раньше занятых под КВ. План перехода конвейера средних танков на Т-44 был подготовлен заранее, с тщательным обследованием технологической цепи, разработкой мероприятий, изготовлением оснастки. Четвертого апреля 1943 года конвейер был остановлен, а десятого апреля с него сошел первый Т-44, изготовленный на «среднетанковой» линии. Что было важно, так как в КБ на чертежах уже прорисовывались контуры перспективного тяжелого танка (будущий ИС). Но он пойдет в производство лишь в следующем, 1944, году.

Но уже в апреле к выпуску нового танка подключились еще сразу два завода.

Первым был восстановленный СТЗ. Хотя полный цикл там был освоен позже и первое время часть комплектующих шла с ЧКЗ, однако же появление новых танков сталинградской марки было с радостью воспринято в войсках – живет завод!

Почти одновременно к программе подключился Уралмаш, хотя его продукцией были не танки, а «среднетяжелые» самоходки, СУ-122-54, причем также первое время комплектующие по двигателю и ходовой шли с ЧКЗ. Однако эти машины успели в значимом количестве поступить в войска к Днепру, сменив своих менее удачных предшественников – СУ-122М на шасси Т-34.

Следующим был завод № 112, Сормово. Здесь использовался и проверялся опыт ЧКЗ, так же был разработан план, заготовлена оснастка. До самого последнего момента, до остановки конвейера, завод сдавал Т-34; всего через четыре дня, 19 мая, пошли уже «сорок четвертые».

И лишь после этого рискнули переводить завод № 183, Нижний Тагил (хотя подготовительные мероприятия велись раньше) – это было ведущее предприятие по выпуску Т-34, что придавало особую важность происходящему. Провал и длительная задержка были абсолютно недопустимы. О том, насколько был обеспокоен ГКО, свидетельствует тот факт, что накануне, в апреле-мае, в СССР по ленд-лизу поступила большая партия танков «шерман» М4А2, на случай подстраховки, если что-то пойдет не так – как известно, на фронте эти «американцы» применялись очень ограниченно и исключительно на второстепенных участках, и были в Советской Армии менее известны, чем их «трехэтажные» предшественники М3с, появившиеся еще осенью 1942 года. Но все прошло по плану, и 12 июня нижнетагильские Т-44 пошли на фронт. Зато на этом заводе с самого начала был полный цикл производства.

Дальше был не Харьков, а Ленинград. После снятия блокады, здесь на Кировском заводе переделывали Т-34-76 в саперные, инженерные, мостовые танки, необходимые для будущей Выборгской операции. Затем в мае 1943-го Ленинградский обком выступил с инициативой развернуть на ЛКЗ производство нового танка. Первые Т-44/54 вышли из ворот ЛКЗ в октябре. Причем ленинградцы оказались первыми в другом – на части машин «С» (снайперских): был установлен гироскопический стабилизатор пушки в вертикальной плоскости, с использованием конструкторских идей от еще довоенного, стоящего на Т-26.

Харьковчане сильно задержались. Масштабные восстановительные работы на заводе велись по плану, но все равно не успевали за поставкой оборудования, и вышло так, что значительную часть его, «чтобы не простаивало», установили на ЧКЗ, включив в производственный процесс, а демонтировать после нашли нецелесообразным. С одной стороны, это весьма помогло челябинцам в ликвидации их «узких мест», с другой же – очень помешало харьковчанам. В итоге же все лето 1943-го Харьков занимался танкоремонтом, что также оказалось кстати, учитывая битву на Днепре. Оборудование прибывало в сентябре-октябре, первые танки харьковской сборки вышли в конце декабря.

Аутсайдером оказался омский завод № 174, который Т-44 не делал совсем. Постановлением ГКО от 5 сентября 1943 года на него был возложен выпуск инженерных машин на базе Т-34 (частью с переделкой из старых танков); впрочем, по разным данным, там в 1944 году изготавливались Т-34-85 или самоходки СУ-100 для дальневосточных фронтов. Второе кажется более вероятным, так как известно, что в Омске не было станка для нарезки башенного погона большого диаметра; хотя могли выпускать из комплектующих, полученных с других заводов.

Но отчего мы говорим про Т-44, если речь шла о Т-54? Это один танк или все же разные? Ответ не прост и не очевиден. По воспоминаниям Малышева, в папке, врученной ему товарищем Сталиным, были две части: по ходовой и по башне. Причем подчеркивалось, что башня первого типа может быть установлена на Т-34! И если освоением ходовой Т-44 занимался ЧКЗ, то пионерами по башне (Т-34-85) стали нижнетагильцы; после какое-то количество Т-34-85 успел сделать и завод в Сормово. Получив задание тогда же, в октябре 1942-го, завод № 183 сумел выпустить первые Т-34-85 уже в конце марта 1943-го, и самое первое время обеспечивал и ЧКЗ готовыми башнями со своего налаженного производства. А на танках производства СТЗ, Сормово, Ленинград, Харьков стояли исключительно 85-миллиметровые пушки.

Мы будем называть этот самый знаменитый танк Второй мировой войны так, как называли его в более позднее время. С башней старого образца – Т-44, с полусферой – Т-54. Танку Т-44 не повезло оказаться «переходной» моделью, использовавшейся короткое время, в тени своего гораздо более удачного и известного потомка.

Революционность Т-54 состояла именно в переходе на новую башню полусферической формы. Это давало огромное тактическое преимущество: 120-миллиметровый лоб корпуса под большим наклоном и 200-миллиметровая броня башни не пробивались пушкой «тигра» даже вблизи (а у Т-44 башня была слабым местом). Попытки изготовить цельнолитую башню-полусферу не увенчались успехом, зато удачной оказалась идея собирать изделие из трех деталей: толстое литое кольцо и вварная крыша из двух частей. Вопреки распространенному мнению, башня не была взаимозаменяемой со старой – из-за большего диаметра погона, так что кажутся маловероятными сведения о переделке ранее выпущенных Т-44 в Т-54. Нет точной даты перехода с одной модели на другую – разные заводы переходили в разное время, а могли одновременно выпускаться и Т-44, и Т-54, как на ЧКЗ в мае 1943-го. В то же время в Ленинграде и Харькове Т-54 шли с самого начала. И, как уже сказано, неизвестна даже точная дата принятия наименования «Т-54» вместо прежнего – известно, что шифр «54» имела еще цельнолитая башня, разрабатываемая в ноябре 1942-го! Причем Малышев ссылается на неназванных инженеров с Севмаша, оказавших огромную помощь, и прямо говорит, что «Т-54» назвали новый танк именно они, задолго до показа Сталину прототипа. Автору неизвестен ни один завод Наркомата танковой промышленности или хотя бы неофициально носивший это имя. С другой же стороны, все знают Севмаш – Северодвинский судостроительный завод; однако он никогда не имел никакого отношения к танкостроению. Мы можем лишь предполагать, что первоначально новая башня разрабатывалась не для танков, а для бронекатеров и десантных судов, которые как раз тогда строились на Севмаше крупной серией и которые, между тем, имели башни по типу Т-34-85, а не полусферы.

Как бы то ни было, советское правительство, ГКО и лично Сталин пошли на огромный риск, меняя на конвейере основную боевую машину во время войны. Но риск оказался полностью оправдан. Когда Т-54 появился на фронте в больших количествах, немцам просто нечего было ему противопоставить! Хваленые немецкие конструкторы так и не смогли создать танк с таким вооружением и броней, но в массе и стоимости среднего, основную «рабочую лошадку» танковых частей. Т-3 и Т-4 не имели в бою с Т-54 абсолютно никаких шансов. Еще большим крахом, и очень быстро, завершилась попытка гитлеровцев сделать ставку на «леопард». Помня, как в сорок первом году десяток Т-3 мог одолеть и КВ – за счет лучшей выучки, слаженности, правильной тактики, – в 1943-м наши танкисты научились воевать не хуже, и попытки выпустить против Т-54 превосходящую числом стаю «леопардов» оборачивались лишь огромными немецкими потерями. «Пантеры» и даже «тигры» в лобовом столкновении, при прочих равных условиях, оказывались в заведомо проигрышном положении. Лишь техника, вооруженная длинноствольной пушкой 88/71, а особенно 128-миллиметрового калибра, была для наших танков достойным противником – «насхорн», «ягдпантера», «королевский тигр», «ягдтигр» – но этот «зверинец» появился слишком поздно, чтобы повлиять на исход войны, а главное же – был оружием обороны, абсолютно непригодным для лихих танковых прорывов в стиле «блицкрига». Апофеозом же были «маусы» берлинского рубежа – «самоходные форты», как сказал про них генерал Катуков – чудовища громоздкие, неуклюжие и бесполезные, с массой сто восемьдесят тонн и неимоверной толщиной брони, раскалывающейся на осколки от удара бетонобойного 152-миллиметрового снаряда.

И последнее, о чем стоит сказать. В Отечественной войне прославились танки с 85-миллиметровыми пушками. Что интересно, первоначально они именовались Т-54-85 – значит, последующее перевооружение их было изначально заложено в проекте? Однако последние цифры очень быстро исчезли и из разговора, и из документов: все письменные источники тех лет именуют их просто «Т-54». Танки со 100-миллиметровой пушкой в реальности пошли в бой уже при штурме Берлина, затем применялись на Рейне, и на Дальнем Востоке. Тогда и в документы вернулось обозначение Т-54-85 и Т-54-100. Именно на «сотых», а не на Т-55 ввели баки-стеллажи, позволившие увеличить дальность хода почти вдвое и отчасти компенсировать уменьшение боекомплекта, в сравнении с Т-54-85. Затем, уже после Победы, танки, оставшиеся в строю, в подавляющем большинстве прошли доработку по программе «УКН», призванную обеспечить технике срок службы мирного времени – позже это привело к появлению Т-55, очень похожего на них внешне (зарубежные специалисты считают Т-55 не самостоятельной машиной, а глубокой модернизацией Т-54). Именно их мы часто можем, в нарушение исторической правды, видеть в военных фильмах, даже если действие происходит в начале войны.

А Т-44 и Т-54-85 можно найти лишь в экспозициях музеев и немногих мемориалах. Как, например, в Ленинграде на Пулковских высотах, в Сталинграде на Мамаевом кургане, в Москве на Поклонной горе – хотя ни в одном из перечисленных мест эти танки не воевали. Самой же полной коллекцией всех образцов техники, включая Т-44-76 и Т-44 ранних серий с вносимыми изменениями, располагает лишь музей в Кубинке.

Москва, Кремль.

22 мая 1943 года

– Скажите, товарищ Елезаров, вы марксист-ленинец?

– Стараюсь быть им, товарищ Сталин. Надеюсь, что у меня это получается.

– Это как, товарищ Елезаров? Марксистом можно или быть, или не быть.

– Товарищ Сталин, вопрос стоит так. Что сказали бы Маркс или Ленин сегодня, увидев текущую ситуацию? Очень может быть, что нечто отличающееся от того, что было написано или сказано ими совсем в другое время и в других обстоятельствах. Следовательно, тот, кто считает себя марксистом, обязан не просто помнить наизусть цитаты классиков, но и уметь пересчитать их учение на наши «вводные».

– Ну, во-первых, тогда выходит, что никаких классиков слушать нельзя, поскольку, как правило, они уже не живые. А во-вторых, так и до ревизионизма недалеко. Ведь при большом желании все обосновать можно, что вчера черным было, сегодня белое, и наоборот?

– А если в другую сторону, то выйдет догматизм. То, что Ленин называл начетничеством: «Усвоить одни коммунистические лозунги, не зная ни теории, ни практики», – и то, что реально было в позднем СССР, когда даже лозунги членам Партии учить было лень. Что вышло на практике, вы знаете.

– Ну, товарищ Елезаров, вы преувеличиваете. Как тогда даже формально можно называться коммунистом?

– Товарищ Сталин, в нашей библиотеке была книга одного когда-то очень хорошего писателя, который в перестройку сделался ярым демократом. Про Ленина и Октябрь – но я сейчас не о том. А эпизод, что был толчком к написанию – как он, сидя на партийном собрании, ради скуки взял с полки том Ленина и стал листать. И для него было истинным откровением то, что он там прочел, хотя шкаф с полным собранием сочинений был обязательным интерьером в кабинете любого партийного, да и не только, руководителя. Что показывает, насколько хорошо те, кто называли себя коммунистами, знали даже цитаты.

– И какой же вы видите выход?

– А только идти. Творчески применяя учение к постоянно меняющейся современной обстановке, стараясь не скатиться ни в ревизионизм, ни в догматизм. При этом злонамеренный уклон ради корыстных целей я не рассматриваю, это совсем по другой части.

– Договаривайте: «вредительство», товарищ Елезаров. А с вредителями у нас разговор короткий. Однако же про то, что вы предлагаете, не в ваше ли время анекдоты рассказывали: про большевиков и ученых, которые сначала на собаках пробуют?

– Товарищ Сталин, а никак иначе! Какие варианты могут быть? Или ничего не делать, ничего не замечать, как царь Николашка – катастрофа гарантирована, поскольку проблемы такого уровня сами по себе решиться не могут и не решаются. Или идти вперед – если энергии, динамики хватит и обратная связь есть, то всегда можно ошибку исправить. Хотя кровь лишняя будет, не говоря уже о материальных потерях. Или ломиться вслепую, как носорог сквозь кусты – будет как у Хрущева!

– Интересно, товарищ Елезаров. А вот про Хрущева ваши слова, что он «коммунист больше чем надо». Не поясните?

Капитан второго ранга Елезаров был поражен, когда узнал, что в экономике сталинского СССР существовал мощнейший частный сектор, с которым никто и не думал бороться. Напротив, это предпринимательство, в форме производственных артелей, имело всемерную господдержку: обязательная выборность руководителей прямо защищалась законом, были «льготный период», обычно на первые два года, освобождения от налогов, фиксированные цены на сырье, оборудование, транспорт, складские места; большинство льгот сохранилось даже в войну, неизменным было лишь одно ограничение: цены не должны были превышать государственные на тот же продукт больше, чем на установленный процент. И эти артели занимались не одним ширпотребом, хотя, конечно, им прежде всего, но и тем, что тогда считалось за хай-тек. Так первые в СССР ламповые радиоприемники, радиолы, телевизоры с электронно-лучевой трубкой серийно выпускала артель «Прогресс-Радио» в Ленинграде, еще в тридцатые годы! Другая ленинградская артель, начавшая с изготовления саней и хомутов, позже также стала крупным производителем мебели и бытовой радиоаппаратуры. В войну артели же массово давали оружие для фронта: в нашей истории автоматы ППС делали именно они, а не оружейные гиганты в Туле, Ижевске, Коврове – там оставался в производстве ППШ, до самой Победы. И была еще политическая сторона развития артельного дела – слова немецких оккупантов «о возрождении частной собственности и предпринимательства» не имели почти никакой популярности, потому что советскому предпринимателю-артельщику нечего было делить с Советской властью, при том что Сталин мог дать гораздо более надежные «гарантии бизнесу», чем немцы.

Свыше ста тысяч предприятий, занятых в самом что ни на есть реальном секторе экономики, от продуктов питания и ювелирного дела до химии, машино- и приборостроения; имелись свои КБ, лаборатории, целых два НИИ и отдельная, негосударственная, пенсионная система! До двух миллионов занятых там человек, шесть процентов всего ВВП СССР, причем в таких областях, как товары народного потребления – вроде мебели, металлопосуды, трикотажа, игрушек – доля артельной продукции могла достигать и сорока, и семидесяти процентов! И без бюрократии – судя по воспоминаниям, создать и зарегистрировать артель можно было буквально за один день; о рэкете и крышевании никто и не слышал – и по закону о правах, трудовом стаже и прочем, не делалось никаких различий, отличившихся так же награждали орденами «за ударный труд» и вешали их портреты на Доску почета.

Куда это делось после – спросите у Хрущева! А еще через тридцать лет именно подобные «артели» сделали Китай великой экономической державой, да и у нас в идеале такими должны были стать – но так и не стали! – кооперативы восьмидесятых. Артели в приказном порядке стали госзаводами, пайщики теряли все, имущество отбиралось безвозмездно или за символическую плату. Процесс был начат в 1956 году, завершен в 1960-м. Ведь социалистическая форма экономики прогрессивнее частной, а уже нынешнему поколению советских людей обещана жизнь при коммунизме!

– Так что вы имели в виду, товарищ Елезаров?

А, была не была! Сталин нисколько не фанатик мировой революции и коммунистической идеи. Должен понять.

– Считаю, товарищ Сталин, что в одном из положений марксизма-ленинизма есть ошибка. О безусловной прогрессивности социалистической формы в экономике. Опираясь на этот догмат, Хрущев покончил с «многоукладностью», фактически разогнав частно-кооперативный сектор – и очень может быть, что это же сделал бы и кто-то другой, во исполнение прогресса.

– А вы, товарищ Елезаров, сторонник капитализма?

– Нет. Маркс абсолютно прав, говоря о противоречии между общественным трудом и частной собственностью: когда тысяча человек работает, а один, присвоив результат их труда, строит себе дворец или покупает яхту. Но артели, кооперативы – это собственность честная, трудовая, служит не эксплуатации человека человеком, а созданию благ для всех. И они, образно говоря, играют роль «прослойки» и «отростков». Представьте, что надо заполнить объем потребной народу и стране продукции – и этот объем постоянно меняется, по разным номенклатурным позициям. Основная масса, да, может быть обеспечена соцсектором. Это касается как чего-то крупного, как турбины, генераторы, корабли, ну и, конечно, оборонка, так и массового продукта, например, автомобилей. Но абсолютно точно рассчитать, сколько нам всего потребуется, чтобы спланировать изготовить именно столько – с этим даже компьютеры следующего века не справятся. Обязательно возникнет зазор, и покрыть его динамично могут лишь частники. Просто потому, что они могут оперативно среагировать: вот здесь и сейчас нужны, например, ботинки и пальто именно такого вида, а у госпредприятия уже план утвержден, ему сырье, комплектующие и все прочее уже под другое выделено, и сверх предписанного просто неоткуда взять. Или когда надо срочно влезть «отростком» в новую нишу – пока госконтора все согласует, частник уже там. Может быть, лет через двести и можно будет решить задачу точного планирования и оперативности изменений, с иным компьютерами и каким-нибудь сверхинтернетом, но не сейчас. А вот вред от искусственного запрета будет прямой и огромный.

– Какой? Разве социалистические реформы не подтолкнут общественное сознание к усилению коммунистического мировоззрения?

– Но ведь необходимая роль «прослойки» и «отростков» никуда не исчезнет! Допустим, в моду вдруг вошли футболки с каким-то рисунком. Или спрос, например, на туфли с острым носком, а промышленность не покрывает. И наши, советские, люди хотели бы купить на честно заработанные такую вещь – при чем тут коммунистическое мировоззрение? А раз есть спрос, появится и предложение. И если нельзя это сделать законно, значит, будет тайно – так и возникли «теневики». Причем, в отличие от артелей, они не платили налогов и зачастую гнали продукт на казенном оборудовании, в рабочее время и из краденого сырья, то есть занимались прямым воровством. Вторым следствием был резкий рост коррупции – ведь производство все-таки вещь заметная, но власть на местах – и правоохранители, и партийные – закрывали глаза за долю деньгами. Отчего стало возможным, вернее, выгодным, покупать должности за деньги, даже первого секретаря обкома или райкома? Выше пост – больше «теневиков» платят, можно накопить и еще подняться наверх. Насколько это разлагало и Партию, и власть, легко представить. В-третьих, выросла и откровенная преступность. Ведь «теневики» и между собой вступают в отношения товар – деньги, и если кто-то обманет, в милицию не пожалуешься, а высокий покровитель не во всякие такие споры захочет влезать. И значит, надо держать на жалованье уголовных, которые могут и бока намять в темном углу, и поджечь, и убить. А бандиты наглели, сами желая заработать – что такое рэкет, я уже рассказывал.

– Что ж, товарищ Елезаров, я обдумаю все, что вы мне сказали. И будьте уверены, ничто не будет забыто.

Там же. Час спустя

– Конец записи. Ну, что скажешь, Лаврентий?

– Интересные мысли, товарищ Сталин.

– А ты нэ думал, что в этом может быть смысл всей операции? Что кто-то шибко умный там, в несветлом будущем, решил сбить нас с истинно верного коммунистического пути? Помощь в войне – это хорошо, ну так кто им немцы, или даже американцы? Чтобы доверие было. А вот после такую информацию вбросить, чтобы мы свернули не туда? И всех собак повесили на одного Хрущева?

– Думал я об этом, товарищ Сталин. Но не очень сходится. Тогда бы они явно и прямо указывали «делать так», а не «может быть».

– А они и указывают. Не трогать частный сектор.

– А мы собирались разве его ликвидировать? Польза от него очевидна, тут товарищ совершенно прав.

– А если в будущем вырастет что-то? И подлинная история того мира совсем не та, которую они нам рассказали?

– Не думаю. Уж больно картина того, что они расписали, выходит связная – их рассказы, книги, содержимое этих «компьютеров». Вранье ловится на противоречиях, всегда будут нестыковки, а при таком объеме информации – обязательно. Одна только Большая советская энциклопедия, издания якобы семидесятых – это сколько труда надо было, чтобы ложную написать? И что может случиться – капиталисты окрепнут и потребуют себе политической власти? Так не дождутся, большинством ведь им не стать, и рычаги все у нас. Хрущева скомпрометировать, если он в будущем что-то выдающееся совершит? Так не тянет он на великого вождя, и зачем так сложно? Убить проще, с их-то техникой.

– Работа у нас такая, Лаврентий. С пониманием того, сколько может ошибка стоить. Не армия, не фронт, а всю страну повернуть не на тот курс – и в тупик. Тут лучше параноиком быть, чем благодушным. В общем, сделаем так – мы потомкам доверяем, конечно, но и проверить надо. Как только ученые закончат с атомом, пусть займутся исследованием межпространственных перемещений, и это не излишество – если нам сейчас повезло, что потомки к нам попали, то что будет, если и другие, и не к нам?

А давай подумаем вот над чем. Дела же можно делать и чужими руками. Берём за основу, что наши потомки абсолютно честны и правдивы. Но тот, по чьей воле они сюда попали, если это не было случайностью, не может ли являться нашим врагом?

– Может. Но смысл таких действий?

– А представь, что у наших белоэмигрантов, не РОАвцев, а более-менее вменяемых, появилась бы машина времени. Допустим, есть определённые технические ограничения на её использование: скажем, из десятка попыток прорваться в прошлое удачной будет одна, а остальные кончаются смертью. И другие моменты. У них цель – спасти Российскую империю, не дав делу Ленина пустить корни. Но разве они сами решатся рискнуть своими жизнями? Если проще перекинуть нашу «щуку» во времена русско-японской войны? Что сделает экипаж?

– Да, мы проводили эту аналогию. Однозначно встанут на сторону царя.

– И будет ли тогда революция в империи, даже если весь экипаж из коммунистов? Или они смогут перейти на сторону того же Троцкого, если знают, что он враг народа? И уж точно никто в экипаже понятия не будет иметь о том, как он попал в то время.

– А смысл? Ведь это будет наш мир, «параллельный». Для тех, кто послал, что изменится? Или все же поток один, но тогда с изменением истории гости должны исчезнуть: они же не родятся никогда, а значит, и все их действия… С причинно-следственной связью начнется такое! Гипотеза «параллельных времен» логически более стройна.

– Ну а если миры параллельные, а связь все же есть? Например, как мне товарищи ученые объяснили, событие в одном мире влияет и на параллельные – через изменение случайностей-вероятностей. Тут самый наглядный пример – это русско-японская война, когда присутствовали не только бездарность царского командования, но и просто невероятное везение японцев. Так что очень даже возможно, Лаврентий – меняя тут, меняется что-то и там.

– Тогда кто-то из белых тоже должен пройти в то время. Чтобы наблюдать за процессом и подправить, если что-то пойдет не так. В бой не лезть, на виду не светиться, а владея информацией, в том числе и о будущем, стать таким серым кардиналом Российской империи. Ну, как в книжке про прорвавшийся «Варяг».

– Вот только мы не Николашка, и такого не потерпим. Люди с особыми способностями, или странностями, которые никому не знакомы и появились ниоткуда – думаю, для госбезопасности отследить их не сложнее, чем засланных шпионов искать?

– Обеспечим. Только, товарищ Сталин, одно уточнение. Если «контролер» должен иметь возможность на что-то влиять, то у него здесь и легенда, и пост должен быть. Пусть не на виду, но у рычагов. Или реальная перспектива на такой пост попасть. Вот только сомнение у меня одно – нет в 2012 году «машины времени» даже в проекте, и сам Лазарев, и все из его экипажа, с кем я говорил, клянутся, что о таком и не слышали. А ведь есть общий уровень научно-технического развития, который не перейти. До изобретения и постройки работающей машины обязательно должен быть фундаментальный физический эффект открыт, и об этом факте было бы известно.

– А если есть еще один уровень? Это, кстати, еще довод в пользу «странности искать». Если это природное явление, пусть и очень редкая аномалия, то все равно должны быть прецеденты. А вот если кто-то все искусственно устроил… Ведь если там, в будущем, умеют скакать из одного времени в другое, то что им мешает и за исходное время взять не свое? Вот, например, на месте американцев – взять этого Тиле с эскадрой и перебросить в кайзеровскую Германию, перед Ютландом. И пока Второй рейх, благодаря такому подарку, втаптывает в грязь Францию, Россию, Англию и всех конкурентов американскому бизнесу в Европе, в самих США тайно, по заранее подготовленным чертежам, штампуют новейшее оружие. А затем весь мир узнает, что у кайзера гости из будущего. И в газетах про «право арийской расы владеть миром» и фотографии из Освенцима. Ополчится после этого весь мир на бедных немцев?

– Однозначно. Их шансы, прямо скажем, стремятся к нулю. Но если он тут разбил американцев, то в то время…

– Если там современные американцы, а если американцы из двухтысячного? И они перебросили Тиле из 1943-го в 1915-й вместе с собой? Не получит ли он на голову атомную бомбу, которую заранее прихватили? А Америка мировое господство по результатам Великой Войны, чего не случилось в реальной истории? Причём на неё будут молиться, как на спасителя человечества. А теперь подумай, про Империю зла тебе потомки уже рассказали – не сделали ли нам такой подарок, чтоб зарезать, как жертвенного барана?

– Товарищ Сталин, а вот это может быть правдой! Если цель – параллельно с разгромом Германии вывести из игры и СССР, что случилось и в той истории. Там этого не удавалось до конца века – но и Америка была уже не та: зажиревшая, утратившая пассионарность, спекулянты вместо бойцов.

– Именно так, Лаврентий! А тенденции все по нарастающей, и не будут ли США года так 2050-й, как старый миллиардер в постели с молоденькой красоткой: «Эх, где мои двадцать лет, вот только кем я был тогда?» И один из миллиардов отдать не жаль, чтобы при таком раскладе назад отыграть. Чтобы мировое господство годов с пятидесятых, когда еще молоды и энергичны?

– И если так, то в ближайшее время мы уже получим войну против нас США и Британской империи – какие еще в мире остались сильные игроки? А вот Германию решили лучше списать, чем брать в этот союз, нам и то прок. Но тогда отчего они не воспользовались удачным моментом? Операция «Полынь», и нас вдруг хватают за руку – лучше повода не придумать. Или сейчас выплывет какой-то компромат? Так поздно – груз уже у нас, и не доказать ничего.

– Они не боги, Лаврентий. Они не могли знать и учесть все. «Полыни» не было в той истории, ее и не предусмотрели. Как, кстати, и наш атомный проект в этом году – думаю, придется ускорить работы, чтобы у нас уже был аргумент.

– Ресурсы, товарищ Сталин. И так делаем, что возможно.

– А надо делать и то, что невозможно. Иначе нас сотрут.

– Лазарев, выходит, однозначно на нашей стороне. И будет драться за СССР – до конца.

– Завидовать ему надо, Лаврентий. Занят исключительно своими флотскими делами. И своими личными – сейчас. А не тем, как противостоять целому миру, опережающему нас, может, лет на сто.

– Сил бы хватило.

– Должно хватить. Дипломатия, интриги, круговые пути всегда идут в ход там, где нельзя решить прямо. Если бы они могли послать сюда эскадру подлодок типа «Огайо», как Лазарев сказал – на каждой по шестнадцать ракет и двести боеголовок, чтобы шантажировать всех, так бы и сделали. Ведь игра «на косвенных» тем плоха, что сложна: все не рассчитаешь, что-то обязательно пойдет не так. А исправить получится уже не всегда – может, у них просто нет сейчас здесь «контролера» с необходимыми возможностями воздействовать? Или это даже не США. Еще кто-то мог в 2050-м, или в 2150-м, решить, что изменения истории будут ему выгодны. И если в 2012-м атомной бомбой станут баловаться все, кому не лень, а Китай, который сейчас больше чем на колонию не тянет, выйдет второй экономикой мира, то отчего же еще через сто лет «машина времени» не будет доступна не только Бразилии, но даже какому-нибудь Никарагуа? А раз они играют «на рикошетах», то не могли учесть и предвидеть все. Чего еще не было в той истории? Ну, кроме успехов на нашем фронте – на них-то кукловоды и рассчитывали.

– Еврорейх. Рейд Тиле. Испания. Средиземное море. Второй рывок немцев к Суэцу.

– И значит, кто-то на той стороне уже должен дергать за рычаги. По «Зеркалу» результаты есть?

– Пока нет, товарищ Сталин. В высших кругах США, как в политике, так и в бизнесе или армии, не замечены новые люди, ранее неизвестные, но с быстрым ростом влияния.

– Или они пока не на виду, или, действительно, в какой-нибудь Аргентине.

– Товарищ Сталин, я вот думаю. Вариант «бис», чтобы сами США нам объявили войну сразу после победы, маловероятен. Сухопутная армия у них явно слабовата, в сравнении с тем, что мы будем иметь даже через год. Тут им подошел бы с немцами союз – и гнать вперед пушечным мясом, а этого нет. И с поставками тоже: за «мустанги» и В-17 торгуются, а промышленное оборудование дают, в общем, исправно, все по нашему списку – а при выборе «бис» все было бы наоборот: должны же понимать, что вооружение износится или на фронте пожгут, а станки будут на наших заводах работать. Да и их собственный народ не поймет, если сразу после одной бойни без передышки в новую.

– И что? Может быть, они и рады бы с немцами сговориться, да только Гитлер не хочет и Еврорейх пока силен. А что будет, когда мы к Берлину подойдем, еще неизвестно. Станки они нам не дают, а продают за золото, и что Ленин сказал про веревку, на которой капитал мы повесим? Ну, а электорат убеждать им привычно: на выборах каждые четыре года – уговорят на что угодно.

– Товарищ Сталин, я про другое. А если у «кукловодов» ставка на козырной туз в рукаве? В виде лодки с баллистическими или бомбардировщика – и в нужный момент просто ультиматум. Это вернее, чем втайне наклепать хоть десять тысяч «абрамсов» по переданной технологии. Войска же еще обучать надо – и время, и мы бы знали. А подлодка – это идеальный вариант: и скрытность, и огромная боевая мощь.

– Ну и?

– Атомную подлодку к любому пирсу не поставить, тут весьма специфические коммуникации нужны с берега на борт, чтобы ресурс механизмов не расходовать. И снабжение особое, и докование тоже желательно провести, хоть раз за год. А так как мы, благодаря Лазареву, хорошо знаем, что искать и на что обратить внимание…

– Ну так действуй, Лаврентий! Ищите. Хотя, если так – они же, после наших успехов на севере и информации про очень большую подлодку, все понять должны, даже если не они сами к нам провал К-25 устроили. А если и они – так тем более должны следить, держать под контролем.

– Пока чужая активность в пределах нормы. Кроме того американца, интерес проявляют еще англичане – на уровне собирания слухов и сплетен. И одного немецкого шпиона поймали. Вот – подробный доклад по всем событиям.

– После прочту. Но тогда выходит, что если там про наших гостей знают… А насколько мы продвинулись в изучении их подарков, знать не могут. У них сроки «Манхэттена» сдвинулись ведь как минимум на осень сорок шестого?

– Зельдович клянется, что не ближе. А более вероятно, что сорок седьмой летом. Квалифицированно оценив всю информацию по «немецкой атомной программе», что ему предоставили.

– Ну, надеюсь, не ошибется. Еще что-то?

– Товарищ Сталин, может, стоит Быстролетову дать допуск к «Рассвету»?

– А имеет ли смысл использовать его в США? Он же там засветился по полной, еще при «Полыни»? Зато, например, в Аргентине он может принести пользу. Если и туда расширить операцию «Зеркало» – не появилось ли там неких странных людей, ранее никому не известных? После и над его допуском подумаем.

– Хорошо, товарищ Сталин.

– Мне тоже бывает страшно, Лаврентий. Что против нас, возможно, держава, нас опережающая на столько же, как мы Россию времен Крымской войны. Но выхода нет. Если наши догадки верны – нас в покое не оставят. И надо драться, если не хотим капитулировать. Они не боги, а люди – не всемогущи и не всеведущи. А это – наш мир и наша страна. И других хозяев нам здесь не надо. Меньше чем на партнерство мы не согласимся.

Капитан 1-го ранга Большаков Андрей Витальевич (подводный спецназ СФ, 2012).

Ленинградский фронт, 29 мая 1943 года

Собака лает, а караван идет. Так на востоке говорят.

Это я про Геббельса. Додумался до самого настоящего черного пиара, пес смердящий: взять недобитых калмыков, остатки «добровольческого кавкорпуса Диля», восемьсот голов – кто сумели по льду до Таганрога добежать, – дополнить крымскими татарами, и получить в итоге «конный полк Мосфильма» по-немецки.

И ладно бы ограничился кино про «победы германского оружия над ордами унтерменшей». Так ведь еще додумались до «марша русской добровольческой дивизии» то ли в Португалию, то ли на африканский фронт. Через Францию. И по пути эти «русские» явно монголоидного вида вели себя с французами как оккупанты – грабили, насиловали, даже убивали. При полном попустительстве немцев – ну что, мол, взять с этих полузверей, потерпите, пока их на фронт не загонят. И представьте, месье и медам, что будет, если завтра в несчастную Европу ворвутся миллионы таких же кровожадных дикарей! Если вы не будете воевать и трудиться на благо Еврорейха. Не людоеды ли они, науке неизвестно – никто не знает, что там в стране варваров происходит, рассказывают всякое.

Кто-то вспоминает про русских солдат в ту войну, вполне европейцев по виду? И русских эмигрантов видели? Так ведь, по Геббельсу, и «русское государство создал ариец Рюрик с войском, покорив сиволапых славян», но теперь армия фюрера дошла до Волги – гляньте на карту! Европейского населения там практически не осталось, одни неисчислимые азиатские орды в степях за Уралом, которые прежде не брали в расчет. И лишь предательство помешало Рейху победить, потому что англо-еврейские плутократы успели нанять и вооружить десять миллионов диких азиатов, которые отбили Сталинград, завалив своими трупами – так ведь эти дикари жизнь не ценят вовсе, даже свою, не то что чужую – и держат теперь русский фронт. На английские деньги. Кто не верит, так смотрите: вот они, русские, самые настоящие, прямо с востока!

О реакции французов не сообщалось. Но даже если они и побегут массово записываться в добровольцы вермахта, времени у них уже нет. Потому что сейчас начнется наше наступление на Днепре, но до того будет «генеральная репетиция» на Карельском перешейке, подобно тому, как Петсамо в этой истории предшествовало Сталинграду.

Петсамо и Выборг. И там, и там – «разведка боем», проверка боеспособности частей «нового строя» и новой тактики. Не числом, а умением, не отвлекая большое количество войск с главного фронта. Своего рода «тренировка на кошках» с использованием преимущества ограниченного театра, нашего превосходства в воздухе, нового вооружения и технических средств, и даже послезнания о силах и средствах противника. И, в отличие от Украины, не надо думать о возможном контрударе – это у финнов даже в сороковом получалось плохо, если говорить об организованных действиях массы войск, а не рейдах лыжников-диверсантов. Карельский перешеек тоже был нам знаком – в свое время мы работали на полигоне Каменка, на побережье и островах Выборгского залива. И к нашему счастью, в 2012 году в Интернете было (и перекочевало оттуда на комп Саныча) достаточное количество военно-исторической информации, относящейся к боям на Выборгском направлении летом сорок четвертого – в том числе о противнике, его системе обороны, дислокации его резервов. На нашем полигоне в учебном центре «бронегрызов» был построен макет финского дота с характерным устройством броневых дверей с запорами, амбразур, вентиляционных шахт, систем наблюдения, линий связи. И все обучаемые, не только «бронегрызы», но и морская пехота, и даже «штурмовики» из задействованных в операции стрелковых дивизий, должны были знать, как штурмовать подобные доты, куда закладывать взрывчатку, и не только тротиловые шашки, но и специальные кумулятивные заряды, пробивающие два метра бетона; как работать «вьетнамской кочергой»; как вскрывать бронедвери; как обходить в галереях всякие штучки, предусмотренные финнами для внутренней обороны; и многие другие подобные вещи.

Ставка делалась не на заваливание врага массой снарядов, а на прицельные, «точечные» удары. Артиллерия использовалась в основном для контрбатарейной борьбы, чтобы финские пушки не могли мешать нашей работе. Ну, и, конечно, чтобы дать «огневой вал» при последующей атаке нашей пехоты. И чрезвычайно востребованными оказались 160-миллиметровые и 240-миллиметровые минометы, а особенно «тюльпаны» на танковом шасси. Но, опять же, не наобум, а по корректировке – наконец удалось обеспечить «штурмовиков» надежными, относительно легкими и компактными рациями. Конечно, миномет не гаубица, и бетонобойного снаряда не имеет – но ведь и настоящие доты у финнов на перешейке встречались нечасто. Ну а по дзотам и блиндажам тяжелые минометы работали выше всяких похвал. И ценнейшим качеством было, что миномет калибра сто шестьдесят весил, как легкая пушка Зис-3; двести сорок был потяжелее, но все равно легче восьмидюймовой гаубицы. То есть протащить и поставить минометы можно было там, куда с тяжелой артиллерией и не сунешься. Сначала выносили дзоты, нарушая финнам огневое взаимодействие; затем штурмовые группы, под прикрытием артиллерии, подбирались к дотам и вскрывали их, как консервные банки, отработанными приемами. Ну, а когда оборона была прорвана, вступали егеря, натасканные на действия в лесу по тактике малых групп советского спецназа конца века; кроме того, танки им оказывали поддержку вдоль дорог. Причем из танковых бригад две были инженерно-саперными – машины с минными тралами и бульдозерными отвалами; огнеметные и мостовые в иной истории пошли в войска уже в пятидесятые, здесь же под них приспосабливали старые тридцатьчетверки.

Это, конечно, азбука, инструмент. Чтобы из этого сложить конфетку, нужно искусство и опыт. Чем мы и занимаемся конкретно – благо после той операции у Восьмой ГРЭС у нас с командованием Ленфронта полное доверие и взаимопонимание. Конкретно я еще отвечаю за накопление и систематизацию ценного опыта, который после войдет в учебник «Тактика в боевых примерах», чтобы интересные задумки, новые приемы, чья-то полезная инициатива не пропали – тут и мое послезнание очень помогает, на что обращать внимание прежде всего.

Начали 25 мая. За трое суток прорвали первую полосу финской обороны на двух направлениях.

Главный наш удар, как и в той истории – на Выборг. Уже освобождены Териоки (Зеленогорск) и Райвола (Рощино). Сейчас наши продвинулись до станции Каннельярви – это полпути до Выборга. Тоже места знакомые: и там на артиллерийском полигоне бывать приходилось.

Второй удар на Кексгольм, чтобы финны оттуда ни одного солдата не могли снять на выборгское направление – ну, понятно, в обоих случаях чтобы железная дорога в тылу проходила – там бои за Сосново. Пока все идет по плану, потери меньше ожидаемых в разы, так что справиться должны.

А ведь нам было сказано к началу июня быть готовыми перебазироваться. Из частей, прошедших через наш учебный центр, сейчас больше половины на Украине. Так что не нужно быть генштабистом, чтобы понять: на Днепре вот-вот начнется!

Пролив Бьерке-Зунд. 1 июня 1943 года

Хороша рыбалка на зорьке, утренней или вечерней. И лучше с лодки, подальше от берега – и клюет лучше, и комаров отдувает. Особенно летом, в хорошую погоду, когда не холодно. Азарт ожидания – поклевка – поплавок ныряет – есть! Даже если плотва, для ухи сойдет. А кто хоть раз ел уху из свежепойманной рыбы, приготовленную здесь же, в котелке над костром, – тот согласится, что вкуснее не может быть ничего на свете!

– Эй, господин фельдфебель! Выпить дозволите? А то холодно. Может, двинем уже?

Юсси Пекконен досадливо поморщился. Эти русские всегда куда-то спешат, нет в них настоящей финской неторопливости, позволяющей получать от жизни удовольствие, ловить маленькие радости счастливого момента, пролетающие мимо, как капли дождя. Сидим вот, рыбку удим, затем погребем к берегу и будем готовить уху и пить русскую водку; летняя ночь короткая и совсем светлая, утром снова рыбалка, правда, после уже будет не до ухи: к обеду надо быть на батарее и сдать повару улов. Тут уже одними удочками не обойдешься – так два перемета уже поставлены, причем с секретом. К камню на веревке с поплавком, за которую после груз можно вытащить, привязывается резиновый шнур, а к нему уже перемет, концом на берег: чтобы достать рыбу, не надо возиться, снимая всю снасть, достаточно лишь вытянуть на берег, а после отпустить – резина утянет обратно. И еще консервная банка подвешена: как забренчит – ну, значит, точно кто-то крупный на крючок попался.

– Господин фельдфебель! С берега сигналят: кажется, перемет оборвался!

Юсси неспешно обернулся. Солдат, оставленный на острове, махал руками. Неужели этот тупица сумел оборвать шнур и сейчас придется поднимать камень, грести к берегу, там связывать порванное место, плыть назад? Он, Юсси, никогда не был зверем-служакой, как немецкие союзники, и этот болван вообще-то не его подчиненный; что поделать, если друг Иере, начальник здешнего поста, после вчерашней попойки лежит с таким похмельем, что не встанет ни за что – дал лишь лодку и одного из своих людей. А что с них взять – мальчишки совсем, самого последнего призыва: все же Финляндия не столь большая и населенная страна, чтобы позволить себе воевать со всем напряжением уже два года, и конца не видно. Ладно, простим неумеху, пусть русский поработает, зачем еще его взяли? И спесь обломает – что с того, что его папа был, по его словам, русским князем? Даже если так, подобное родство стоит сейчас не дороже рыбьих потрохов. Князь Димитрий Пащенко, или Пащенок, совсем не похож на финна: длинный, тощий, узколицый – и злые языки говорят, что папа вроде и аристократ, но мама была совсем неблагородного происхождения, да еще и невенчанная; и куда делся твой папа десять лет назад, никто не знает – кажется, в Америку уехал на заработки, да так и пропал, а мама перед войной умерла. Называйся сиятельством, от нас не убудет, дело твое простое – подай и принеси, тупой русский тролль, и черта с два ты когда-нибудь получишь даже капральские нашивки. А Юсси будет сидеть на берегу, курить трубку и предаваться созерцанию природы, пока русский будет работать. Как и положено большой, сильной и глупой нации безропотно слушаться нацию маленькую, но умную.

– Ах, чтоб…! – Димитрий яростно махал гнувшимся удилищем. То ли кто-то очень крупный взял, то ли зацеп. Скорее второе: Юсси знал, что в озере Вуокси очень редко, но встречаются щуки два метра длиной, которые могут утянуть в воду человека, однако здесь никогда про такое и не слышали. А судя по тому, как сгибалось удилище, попался кто-то не меньшего размера. Юсси поморщился. Случившееся ну совершенно не стоило того, чтобы нарушать свой покой. Туго натянувшаяся леска уходила куда-то под дно лодки. Русский, вглядываясь, перегнулся через борт – и вдруг вылетел головой вперед, только булькнуло.

У Юсси чуть не выпала трубка изо рта! Он пару секунд напряженно раздумывал, что делать. Затем ему послышалось, что за бортом, где исчез Димитрий, слышна какая-то возня. Он придвинулся и заглянул туда. Увидеть ничего не удалось: сумерки, хоть и светлые, все же не день. Юсси нагнулся, всматриваясь, при этом крепко держась за борт обеими руками. И тут из воды, прямо перед его лицом, высунулась черная рука. Схватила за шиворот и дернула вниз! В последнюю секунду Юсси успел испытать неописуемый ужас: попасть в лапы водяной нечисти! Господи, прости меня, что был грешен, не верил, что ты есть! И темнота.

Он очнулся от того, что на голову вылили ведро воды. Затем больно ткнули под ребра. Юсси открыл глаза. Он был привязан к дереву – на том самом островке. Руки были чем-то стянуты за спиной. Перед ним стояли двое в серо-пятнистом, с автоматами незнакомого вида.

– Фамилия, часть? – спросил один по-фински.

Русские, кто же еще? Война, казалось, так далеко отсюда! На помощь никто не придет – до берега с постом полкилометра; там Йере и пятеро его солдат – нет, четверо уже – того беднягу, что был на островке, наверняка уже убили или тоже взяли в плен. Должно быть восемь, но трое в отпуску – сейчас ведь сенокос. И из оставшихся хорошо если половина трезвые: на дальнем посту и так не слишком соблюдали дисциплину, а уж когда командир сам лежит пьян… В четырех километрах батарея, но там Юсси и Димитрия хватятся не раньше завтрашнего вечера. А для двух ударов ножом хватит и двух секунд.

– Фамилия, часть?