Когда ломается насос

Вчера 15 декабря я получил рождественскую открытку с обычными праздничными пожеланиями. Подписана она была так: «Дэвид Раунд и его близкие — пересадка сердца 24 года назад». Такие открытки я получаю от Дэвида каждый год в течение последних 23 лет, и каждый раз они вызывают у меня улыбку умиления.

Пересадка (или трансплантация) сердца — блистательный апофеоз кардиохирургии. Эта операция сильно впечатляет людей, далеких от медицинской профессии. Конечно же, нет никаких сомнений в том, что успешная пересадка сердца стала событием мирового уровня — и прежде всего это был триумф иммунологии и технологии, благодаря которой для этой операции у врачей было все необходимое, а также победой организации, позволившей гладко проводить это вмешательство. Правда, надо оговориться, что сама операция не такая уж сложная. На самом деле она весьма проста, особенно если в анамнезе больного не было операций на открытом сердце. Но, несмотря на техническую простоту, в этом действе есть и своя драма.

Одна из особенностей пересадки заключается в том, что на самом деле это не одна, а две операции. Ведь, правда, вы и подумать не могли о таком? Причем эти операции выполняются в разных госпиталях, порой находящихся в сотнях миль друг от друга. Прежде чем пересадить «новое» сердце реципиенту, надо извлечь его из грудной клетки донора, который по закону считается мертвым. Мертвым может считаться человек, получивший несовместимую с жизнью черепно-мозговую травму или кровоизлияние, а может, необратимые обширные повреждения головного мозга. В результате дальнейшее осознанное существование пациента становится абсолютно невозможным. По законам Великобритании в этом случае проводится ряд тестов, которые подтверждают, что головной мозг человека больше не функционирует. Их делают после прекращения введения седативных лекарств, а затем через несколько часов повторяют снова. Только после этого донора считают мертвым, и его органы можно легально изымать для трансплантации.

Конечно, сердце не единственный орган, который подходит для трансплантации. Пересаживают также легкие, печень, почки, поджелудочную железу и кишечник, причем разные госпитали могут требовать разные органы одного и того же донора. По этой причине изъятие органов выполняют разные бригады из разных трансплантационных центров, приезжающие в место нахождения донора с разных концов страны. Извлечение органов — весьма непростое мероприятие с точки зрения организации, и вся работа координируется главным центром. Он рассчитывает время прибытия и отбытия бригад и разрабатывает технические требования к процедурам, которые отличаются для разных органов. Кроме того, у разных бригад могут быть разные подходы к извлечению одного и того же органа.

Все это серьезно ограничивает возможность планировать время начала операции у реципиента, например, в Пэпуорте. Вот типичный сценарий. После несчастного случая (например, аварии на дороге или обширного геморрагического инсульта) в некий госпиталь поступает пострадавший. Причем случается это, как правило, в выходные дни, вечером или ночью. Бригада скорой помощи проводит реанимационные мероприятия и доставляет пострадавшего в приемное отделение близлежащего госпиталя, где больного сразу же переводят в отделение интенсивной терапии. На следующее утро пациента тщательно обследуют, и только после этого ставят вопрос о безнадежном поражении головного мозга. Проводят специальные тесты, повторяют их через несколько часов и в итоге подтверждают самое худшее. Сомнений не остается: врачи констатируют смерть головного мозга.

Родственникам сообщают скорбную весть. Сотрудники госпиталя выдерживают паузу, чтобы члены семьи и родственники начали осознавать свое горе и немного пришли в себя после потрясения. Затем проводится формальная процедура, касающаяся разрешения изымать органы. Если согласие получено, администрация госпиталя оповещает об этом соответствующие государственные учреждения. После этого один или несколько органов предлагают различным трансплантационным центрам Великобритании в строго очередном порядке. Если в списке ожидания первого центра есть пациент, которому орган подходит по размеру, то при совпадении групп крови и прочих критериев предложение принимают. Если же нет, то органы предлагают центру, следующему по списку. И так далее, пока не найдется подходящий реципиент. Когда вопрос разрешается, пациенту, ожидающему пересадку, звонят из госпитального отделения: «Мистер такой-то, возможно, сегодня у нас появится новое сердце для вас. Как скоро вы сможете приехать в Пэпуорт?»

Обычно это происходит где-то около полудня в тот же день, когда была подтверждена смерть головного мозга. Бригады, которые должны изъять органы, начинают готовиться к поездке в госпиталь, где находится донор, и в это время готовится операционная. Примерно к восьми часам вечера операцию (или даже несколько) можно начинать. В госпиталь прибывают бригады, которые должны оценить состояние органов, подлежащих изъятию. Если все хорошо, то бригады решают вопрос очередности.

Первый разрез обычно делают между девятью и десятью часами вечера. За те годы, что мы занимаемся пересадками сердца, я привык к временной схеме, которая сложилась сама собой. Не имеет значения, где находится донор, сноровка и квалификация бригад, забирающих сердце тоже не так важна. Все равно доставка органа в Пэпуорт после извлечения занимает приблизительно четыре часа. За это время сердце забирают и упаковывают, помещая на лед в питательный раствор. Затем приходит черед отвезти его в Пэпуорт (иногда на машине, иногда на частном самолете — в зависимости от того, находится донор в Кембридже или, скажем, в Дублине). Я обычно беру в расчет это правило четырех часов и настаиваю на том, чтобы анестезиолог начинал вводный наркоз за час до предполагаемого прибытия бригады с донорским сердцем. Таким образом получается, что большинство операций по пересадке сердца начинается между полуночью и часом ночи. Трансплантационная бригада — это группа усталых людей, которые обычно начинают работать, когда уже давно пора быть в постели и видеть десятый сон. Что ж, теперь вам, наверное, кажутся странными разговоры о том, что пересадка сердца — технически весьма простая операция!

В большинстве случаев запланированные действия выполняются неукоснительно. Новое сердце прибывает как раз к тому моменту, когда старое уже извлечено из грудной клетки реципиента. Но весь этот процесс требует участия множества бригад из разных госпиталей, разбросанных по всей стране, а также использования самых разных видов транспорта. Весьма высока вероятность нарушения графика по независящим от персонала бригад причинам. Недавно Евгений Павлушков — один из наших ординаторов, проходящий обучение по программе трансплантации сердца, участвовал в «донорском выезде». В тот раз поездка пошла не по плану. Вот что он рассказал:

Мы забрали сердце в одном госпитале в Мидлсексе и вечером везли его в Пэпуорт на нашей санитарной машине — мини-фургоне с мигалками и сиреной. Дорога была загружена, так как ехали мы в час пик. Мы и так немного отставали от графика из-за затрудненного движения и несколько раз объехали заторы по обочине, чтобы наверстать время (вероятно, это решение и стоило нам колеса, ведь на обочинах всегда полно мусора). Это была моя четвертая донорская поездка подряд и последний вызов за смену. Я очень устал, и единственным моим желанием было поскорее добраться до дома и рухнуть в кровать.

Когда мы миновали Кембридж и выехали на двухполосное шоссе А428, ведущее в Пэпуорт, я вдруг услышал странный звук, доносившийся из-под днища нашего автомобиля. Я спросил нашего водителя Стива, слышит ли он этот звук. Он неуверенно ответил: «Ну да». Я не отстал и спросил его, не прокололи ли мы колесо, и он тем же тоном ответил: «Может быть». Я спросил, сможем ли мы добраться до Пэпуорта со спущенным колесом. На этот раз Стив высказался еще менее уверенно: «Если честно, не знаю».

Прошло совсем немного времени, и наш фургон начал вилять и терять скорость. Выбора не было, мы съехали на обочину и остановились. Мы выскочили из машины, чтобы посмотреть, что случилось, — и действительно, заднее колесо было полностью спущено. Оно дымилось и ужасно воняло. Стало ясно, что машина стала неуправляемой и ехать на ней дальше невозможно. Мы обсудили план возможных действий в непредвиденной ситуации, в которой оказались. Время неумолимо шло, а я не знал, сколько времени мы потратим на то, чтобы заменить колесо на тяжелой машине в почти полной темноте. Может быть, стоило позвонить в полицию и дождаться помощи? Я знал наверняка, что сейчас на операционном столе лежит пациент, подключенный к аппарату искусственного кровообращения, а хирурги уже готовы извлечь его изношенное сердце. Каждая минута промедления могла дорого обойтись этому человеку. Раньше я никогда не оказывался в такой ситуации, а в руководстве по доставке органов не было главы «Спущенная шина во время выезда к донору». Но я знал и другое — контейнер с сердцем необходимо как можно скорее доставить в Пэпуорт.

Я решил, что быстрее всего будет проголосовать и довезти сердце на попутке. Я выбежал на дорогу и начал как сумасшедший размахивать руками. Чтобы увеличить шансы, ко мне присоединился наш физиолог Стив Факельман. Было темно, на нас не было светоотражающих жилетов, и машины проносились мимо, даже не снижая скорость. Возможно, потому что большинство водителей нас просто не видели.

Наконец одна машина остановилась, и джентльмен лет сорока осведомился, чем он может нам помочь. Я объяснил, что везу контейнер с сердцем для пересадки и что его надо как можно быстрее доставить в пэпуортский госпиталь. Услышав это, джентльмен напрягся, сказал, что ничего не может для нас сделать, нажал на педаль газа и исчез в ночи. Почти сразу возле нас остановилась следующая машина — на этот раз тяжелый грузовик.

Я вскарабкался по лестнице, ведущей в кабину, и попытался донести до водителя суть произошедшего, пустив в ход все свое умение разговаривать по-английски. Он сказал, что ему запрещено отклоняться от маршрута и он не может отвезти нас в Пэпуорт. Я клятвенно пообещал, что улажу все неприятности с руководством компании. Немного поколебавшись, водитель согласился. Нам со Стивом Факельманом стоило немалых усилий загрузить ледяной контейнер в кабину грузовика. Мои товарищи остались возле нашей машины, а я залез на пассажирское сиденье.

Мы поехали. Я надеялся, что это был последний рывок до Пэпуорта, и испытывал огромное облегчение. Мою радость не могла омрачить даже черепашья скорость, с которой мы двигались (около 55 миль в час). На мою озабоченность по поводу скорости водитель отреагировал весьма флегматично: «Дружище, это же грузовик, а не скорая помощь».

Впрочем, это продолжалось недолго. Грузовик замедлил ход, а затем и вовсе остановился. Впереди виднелась бесконечная череда красных стоп-сигналов. Было ясно, что причина нашей остановки — огромная пробка, такая длинная, что я не мог понять, где она заканчивается, и видел лишь бесконечную извилистую цепь красных огней. Этот вид действовал угнетающе. Нас было всего двое — водитель и я. Мы сидели в кабине грузовика возле ящика со льдом и сердцем, застряли в пробке, и я не имел ни малейшего представления о том, что же делать дальше.

Где-то далеко впереди я вдруг различил синие огни машины какой-то экстренной службы. (Скорая помощь? Полиция? И то, и другое? Этого я разобрать не мог — мы были слишком далеко.) Мне показалось, что машина находится на противоположной стороне дороги. Только в тот момент до меня дошло, что встречная полоса свободна. Вероятно, ее закрыли для облегчения проезда машин экстренных служб. Я решил поискать помощи там, больше мне ничего не оставалось. Прежде чем вылезти, я попросил водителя включить в кабине свет, чтобы я мог потом найти его машину в веренице таких же грузовиков, затертых в пробке.

Я спрыгнул на землю и побежал к мигающим синим огням. На бегу я несколько раз обернулся, чтобы запомнить, где стоит «мой» грузовик. Я страшно мучился, размышляя о том, что бросил сердце в каком-то грузовике, непонятно где, в пробке на ночной дороге. Мне было страшно даже представить, потом я не найду машину с драгоценным ящиком. Но было уже поздно менять план действий. Я принял решение, и его надо было выполнять.

Когда я наконец добежал до синей мигалки, оказалось, что это полицейский автомобиль, прибывший на место дорожно-транспортного происшествия. На дороге лежал мотоцикл, а рядом с ним стояла машина и двое полицейских. Я подошел к одному из них и, сдерживая рвущееся из груди дыхание, начал рассказывать свою горестную историю про сердце и спущенную шину — в третий раз за вечер. Полицейский посмотрел на меня с явным недоверием и подозрением. Он спросил, где находится сердце. Я махнул рукой в сторону пробки, объяснив, что контейнер где-то там, в грузовике, который можно отличить от других по освещенной кабине. По глазам полицейского было видно, что мой рассказ не произвел на него должного впечатления. Он сказал, что не имеет права покидать место происшествия. Терять мне, однако, было нечего, поэтому пришлось облечь все оставшиеся чувства в слова. Я убеждал полицейского, что речь, без шуток, идет о жизни и смерти и если я не успею вовремя приехать в госпиталь, то погибнет человек. В конце концов полицейский сдался.

Я попросил его немного подождать и бросился к моему грузовику, моля бога о том, чтобы найти его на прежнем месте. К счастью, грузовик стоял там, где я его оставил, и мой план с освещением кабины сработал. Я от души поблагодарил водителя, который помог выгрузить контейнер из кабины, и перетащил тяжелый ящик через разделительный барьер. Затем я бросился к месту, где меня ждал полицейский. Мы положили контейнер на заднее сиденье машины и понеслись к Пэпуорту на скорости, которая грузовику даже не снилась.

Наконец увидев координатора трансплантаций госпиталя Энн Томпсон, которая ждала меня у входа, я понял, что теперь ничто не помешает мне передать сердце. Полицейский заметил, что его впервые «похитили» во время дежурства вместе с автомобилем. Мне пришлось заверить его, что и для нас это был довольно экстравагантный способ доставки донорского сердца.

Я доставил орган в операционную на 15 минут позже назначенного срока, но реципиент все-таки получил новое сердце. Операция прошла успешно.

Мне доводилось пользоваться разными способами транспортировки донорских сердец — как до этого случая, так и после. Но больше никогда мне не приходилось доставлять их сначала на санитарной машине, затем в грузовике, а потом с помощью полицейских.

Жизнь бригад, забирающих донорские сердца, изобилует подобными историями. Когда в далекой молодости я сам работал в такой бригаде, мне приходилось с сумасшедшей скоростью мчаться в полицейской машине, ездить по встречной полосе в часы пик, по ошибке попадать в другие больницы, а однажды ехать в сопровождении внушительного полицейского эскорта на мотоциклах. Помню, как однажды из-за недоразумения в манчестерском аэропорту нашей нагруженной хирургическим инструментарием бригаде пришлось пробираться между стойками с бургерами и магазинами дьюти-фри, чтобы попасть к маленькому частному самолету. Он ожидал нас на запасной полосе, чтобы доставить за донорским сердцем в Дублин. Другая бригада как-то раз попала в авиакатастрофу, но, к счастью, все пассажиры выжили, а контейнер с сердцем уцелел.

Пока при извлечении и транспортировке донорских сердец происходят все эти приключения, реципиент находится в счастливом неведении и спокойно ждет новое сердце в Пэпуорте. Теперь я расскажу, как делают пересадку сердца в госпитале, вдали от треволнений, приключений и испытаний, выпадающих на долю донорских бригад.

Первым делом мы циркулярной пилой распиливаем грудину. После этого выполняются обычные этапы практически всех операций на открытом сердце. Чтобы подключить пациента к аппарату искусственного кровообращения, мы вводим трубку в аорту, а еще две — в крупные вены, по которым венозная кровь поступает в правое предсердие. Во время других операций мы вводим всего одну трубку непосредственно в правое предсердие. Потом мы туго обкладываем эти две трубки бинтами, чтобы надежно отделить вены. Смысл этой модификации заключается в том, чтобы при отсечении правого предсердия воздух не попал в трубки и не блокировал кровоток по магистралям аппарата искусственного кровообращения. После подсоединения мы включаем аппарат и пережимаем аорту, изолируя сердце от системы кровообращения.

В этой ситуации, естественно, нет никакого смысла защищать сердце холодным раствором хлористого калия, ведь оно больному уже не понадобится. Затем мы рассекаем орган через четыре камеры — два предсердия и два магистральных сосуда, выходящих из сердца (аорту и легочную артерию). Пока мы это делаем, сердце медленно погибает от недостатка кислорода. Самое грустное в трансплантации — наблюдать, как обреченный орган продолжает упрямо, постепенно слабея, сокращаться, пока мы его вырезаем. Оно бьется еще несколько минут после того, как его извлекают из грудной клетки и укладывают на столик с инструментами. А потом все-таки останавливается. После извлечения в грудной клетке зияет ужасающая пустота между легкими — на том самом месте, где до этого располагалось сердце. Там остаются лишь три трубки. Если все идет по плану, то сразу после извлечения ненужного органа в операционную вносят донорский в большом контейнере со льдом. Там лежит пакет с холодным физиологическим раствором. Само сердце находится в отдельном пакете, погруженном в раствор.

Чтобы поместить новое сердце туда, куда необходимо, надо всего лишь наложить четыре ряда швов. Ни один из них не требует особой деликатности: левое предсердие донорского сердца пришивают к культе левого предсердия старого сердца, правое предсердие пришивается аналогично, легочную артерию нового сердца подшивают к культе легочной артерии реципиента и то же самое делают с аортой. Все эти швы должны быть герметичны, как и другие сосудистые анастомозы (соединения), кардиохирурги обычно хорошо справляются с этой задачей. Правда, наложение швов занимает много времени — и особенно трудоемким является подшивание правого предсердия. Когда все швы готовы, из нового сердца вымывают весь воздух и снимают зажим с аорты.

После удаления зажима начинается кровоток в коронарных артериях, и вместе с тем происходят два события. Первое кажется чудом: после удаления из груди донора и нескольких часов пути сердце начинает сокращаться в своем новом доме. Второе событие нельзя назвать таким радостным: клетки крови реципиента мгновенно распознают донорское сердце как чужеродное, и иммунная система принимается методично это новое сердце уничтожать. Чтобы этого не происходило, пациенту вводят иммунодепрессанты — они дают возможность донорскому сердцу и клеткам реципиента поближе «познакомиться» друг с другом. После этого отключают аппарат искусственного кровообращения, грудную клетку закрывают и накладывают швы на рану. Операция окончена.

Несколько следующих дней пациент балансирует на острие ножа — недостаточное подавление иммунитета может привести к реакции отторжения и отказу нового сердца, а слишком сильное может сделать больного жертвой инфекции. Имея многолетний опыт трансплантаций, профессионалы, работающие в госпитале, помогают больному благополучно пройти по лезвию ножа. Они регулируют дозы иммунодепрессантов так, чтобы не произошло отторжения и чтобы пациент не погиб от пустяковой инфекции. В Пэпуорте есть традиция — когда пациент может самостоятельно обойти больничный пруд с дикими утками, его можно выписывать.

Теперь давайте оглянемся назад, чтобы в полной мере ощутить магию пересадки сердца. Сердечная хирургия родилась в 1950-е годы, когда был изобретен аппарат искусственного кровообращения, и с тех пор непрерывно шла вперед семимильными шагами. Она продолжает развиваться и в наши дни. За последние 50 лет невероятно расширился перечень сердечных заболеваний, которые можно вылечить с помощью скальпеля. Порой мы, кардиохирурги, даже ведем себя так, словно таких сердечных болезней, которые мы не могли бы вылечить, просто не существует. Мы накладываем шунты на блокированные коронарные артерии, можем заменить или реконструировать все четыре сердечных клапана и готовы устранить любые нарушения в строении аорты. Мы закрываем какие угодно отверстия в сердце, возникающие там, где их не должно быть, и создаем отверстия там, где им самое место, но их почему-то нет. Наши изобретательные хирургические решения позволяют устранять врожденные пороки сердца, включая те, которые трудно себе даже вообразить — например, врожденное отсутствие желудочка и отсутствие нормального сообщения между артериями или венами. Не так давно был разработан хирургический способ коррекции таких нарушений сердечного ритма, как фибрилляция предсердий, когда нарушается нормальное распространение электрического импульса и сердце начинает биться хаотично. Сокращения становятся менее эффективными и возрастает риск инсульта. Теперь и эту проблему можно легко решить хирургически — то есть мы теперь не только водопроводчики, но и электрики.

К сожалению, остается еще одна проблема, которая упорно не поддается усилиям кардиохирургов, — сердечная недостаточность. Конечно, если она обусловлена ишемической болезнью сердца или пороком клапана, то мы можем ее устранить, ведь сам насос работает нормально. Но не существует такой операции, с помощью которой удалось бы заставить ослабевшее сердце сильнее сокращаться и лучше перекачивать кровь по организму. Недостаточность насосной функции сердца — очень плохая новость для пациента: 30–40% больных умирают уже в течение года после установления диагноза. Смертность даже выше, чем при онкологических заболеваниях.

Почему развивается сердечная недостаточность? Причин много, и первая — ишемическая болезнь сердца. Когда коронарная артерия полностью блокируется, отмирает небольшой участок сердечной мышцы (это отмирание и называется инфарктом миокарда). Каждый раз, когда так происходит, сердце теряет все больше и больше своей нагнетательной способности, и это продолжается до тех пор, пока оно не становится настолько слабым, что уже не способно нормально перекачивать кровь по телу. Мы можем наложить шунт на блокированную коронарную артерию, чтобы предотвратить такое развитие событий, но шунтирование не вернет к жизни погибший миокард.

У сердечной недостаточности может быть и другая причина: стеноз (сужение) или недостаточность (неполное смыкание створок) клапанов. Эти нарушения заставляют сердце работать с повышенной нагрузкой, чтобы обеспечить нормальный кровоток при противодействии сужению клапана или обратному току крови в нем. Работать в таком режиме сердцу приходится постоянно. Нагрузка может быть такой, как при марафонском беге или восхождении в горы, хотя на самом деле человек в это время спит или спокойно сидит в кресле. Сердце способно выдерживать такие нагрузки в течение короткого времени, например, во время марафонского забега, но не может делать этого недели, месяцы и годы. Рано или поздно, если не устранить клапанный порок, насос откажет и сердечная недостаточность станет необратимой.

Возможны и другие причины, хотя они встречаются реже. Это могут быть, например, вирусные инфекции или аутоиммунные заболевания, когда иммунная система человека по ошибке атакует его же сердце. Какова бы ни была причина, но, когда ломается сам насос, кардиохирурги бессильны, а прогноз — самый что ни на есть печальный. В настоящее время мы не располагаем средствами, помогающими восстановиться поврежденной сердечной мышце. Сейчас ведутся интенсивные исследования относительно возможности использования с этой целью стволовых клеток, но пока они безрезультатны и клинически пригодных методов лечения сердечной недостаточности не существует. Единственный способ устранить сердечную недостаточность — пересадка сердца.

Но каким бы блистательным и волнующим ни был этот способ, он не может считаться идеальным методом лечения по трем главным причинам.

Первую причину мы уже обсудили: новое сердце чужеродно для иммунной системы реципиента, и оно ни в коем случае не приживется, если больной не будет получать лекарства, подавляющие иммунитет. При подавлении иммунной системы на первый план выходит опасность инфекционных заболеваний и некоторых редких форм злокачественных опухолей, особенно крови и костного мозга. В результате получается, что сердце, страдающее от недостаточности, становится сердцем с трансплантационной болезнью. Это лучше, чем недостаточность, но все равно — проблема, которая с годами будет лишь усугубляться.

Вторая причина заключается в том, что количество донорских сердец ограниченно. Таким образом, пересадка — это удел избранных счастливцев, то есть не слишком старых и не страдающих многочисленными сопутствующими заболеваниями. Это не эйджизм и не дискриминация, а просто попытка получить максимальный эффект от использования ограниченного ресурса. Но даже с учетом этого ограничения донорских сердец все равно не хватает. Это значит, что многие больные, которым трансплантация принесла бы реальную пользу, могут не дождаться своей очереди и умереть раньше. Сердечная недостаточность широко распространена и поражает очень многих. К сожалению, нельзя ожидать, что именно трансплантация сможет как-то уменьшить остроту проблемы, ведь она доступна лишь малому числу пациентов. Есть афоризм, который можно сформулировать по-разному, и я приведу лишь один из возможных вариантов: пересадка является средством лечения сердечной недостаточности в той же мере, в какой лотерея — средством борьбы с бедностью.

И, наконец, неприятная правда о трансплантации сердца (как, впрочем, и всех других органов) заключается в том, что это лечение требует смерти молодого и здорового человека для того, чтобы мог жить старый и больной. За каждым триумфом трансплантации непременно прячется человеческая трагедия.

На горизонте, правда, забрезжила надежда на решение этой проблемы. Если сердце можно назвать всего лишь насосом, который должен перекачивать пять литров крови в минуту, то изготовить запасной — лишь вопрос человеческой изобретательности. Работы над его созданием ведутся уже много лет, и конструкция аппаратов с каждым годом совершенствуется. Они уже сейчас могут в течение недель поддерживать относительно безопасное существование больного, пока он ждет очереди на пересадку. Такие приспособления уже достаточно широко вошли в клиническую практику. Мы называем их «мостами к пересадке», и они позволили многим пациентам благополучно дождаться донорского сердца. Насосы, которыми можно пользоваться всю жизнь, тоже изобрели, и уже сейчас многие ими пользуются. Эти аппараты несовершенны, их применение сопровождается повреждением клеток крови и все время требуют подзарядки, но самое главное, что они реально работают. Улучшение конструкции и эксплуатационных свойств — лишь вопрос времени. Настанет момент, когда эти насосы станут лучше, чем пересаженные живые сердца, и тогда точно займут почетное место в каждой кардиохирургической операционной. Когда это произойдет, о трансплантации можно будет забыть, ведь живые сердца станут заменять механическими.

Отправить