За дверью свирепо дул сильный ветер. Усеянное звездами небо было еще темным, но на востоке уже начали пробиваться первые лучи восходящего солнца. Наступила пора предрассветных сумерек, когда на улице уже достаточно хорошо видно, чтобы можно было не пользоваться фонарем или факелом.

Проходя мимо сада, доставившего ему столько горя, он замедлил шаг и взглянул на заросли в цветах, шуршащие на ветру листвой.

Все, кто шел за Сакносом, остановились: Энамон с Актаму, следовавшие за ним по пятам от порога главного зала; Бектатен в нескольких шагах позади них; и наконец замыкали группу Рамзес с Джулией, по-прежнему сжимавшие в руках свои кинжалы, лезвия которых они после своего возвращения окунули в зелье из удушающей лилии.

Рамзес оглянулся на замок.

Наверху Сибил открыла окно своей комнаты. Ветер развевал ее золотистые волосы, и ей приходилось придерживать одной рукой воротник своей ночной сорочки на груди. Слышала ли она их разговор в главном зале? А если и так, то поняла ли, что происходит? Как бы там ни было, сейчас она молчала. Казалось, она догадывается, что эти странные проводы имеют большое значение для всех.

Сакнос медлил, и Рамзес ожидал, что он что-то скажет на прощание. Но тот промолчал.

Затем он, все так же молча, двинулся в сторону ворот внутреннего двора, которые были оставлены для него открытыми.

Дойдя до подвесного моста, он для уверенности взялся обеими руками за веревочные поручни и пошел через пропасть. Медленно. Осторожно. Доски моста под ногами были связаны между собой очень плотно, образуя почти сплошной настил, однако вся конструкция все равно мерно раскачивалась на ветру. Брызги от разбивающихся глубоко внизу волн образовывали облако водной пыли, от которой деревянные доски постоянно были скользкими.

– Рамзес, – взволнованно прошептала Джулия. – Рамзес, она не может…

– Спокойно, Джулия, терпение, – так же шепотом успокоил ее фараон. – Терпение, любовь моя.

С другой стороны обрыва на одном из обломков скалы сверкал отраженным светом какой-то блестящий предмет. Это был подарок для Сакноса, который ждал его в конце моста, только он его пока что не видел.

Перейдя на другую сторону, Сакнос остановился и оглянулся на Энамона и Актаму, стоявших у моста на противоположном его конце. Каждый из них одной рукой держал натянутый веревочный поручень моста, а другой – сжимал поднесенный к поручню кинжал. Намерения их были очевидны: если Сакнос вдруг попытается вернуться, они в буквальном смысле отрежут ему путь к отступлению.

Сначала Сакнос пренебрежительно фыркнул, но потом, похоже, до него начало что-то доходить.

С какой целью они вдруг стали грозить ему таким странным образом, устраивая эту молчаливую демонстративную сцену?

Бессмертный легко переживет падение с такой высоты. Бессмертный достаточно силен, чтобы выбраться на прибрежные камни, не дав смыть себя морским волнам. Видимо, только теперь Сакнос обратил внимание на подарок, оставленный для него у скалы. А может быть, как раз этот странный выразительный жест со стороны людей Бектатен заставил его оглядеться по сторонам в поисках намеков на тот самый окончательный выбор, о котором говорила царица.

Позади него на большом обломке скалы стояло зеркало. Детали с такого расстояния Рамзесу разглядеть было сложно, но ему показалось, что это было изящное дамское ручное зеркало с овальной отражающей поверхностью и в блестящей серебряной оправе.

Сакнос поднял его и уставился на свое отражение. Звук, огласивший окрестности, напомнил Рамзесу рев гигантского и сильного зверя, пронзенного копьями охотников. Потому что теперь и Сакнос увидел то, что Рамзес успел заметить, когда создатель «фрагментов» в зале шагнул под свет электрической люстры: его глаза, прежде пронзительно-синие, снова стали карими.

Казалось, он кричал, не опуская зеркала, целую вечность. В конце концов его вопли постепенно стали затихать, перейдя в шумное натужное сопение, которого с такого расстояния им уже не было слышно. Он вновь посмотрел на Актаму и Энамона, которые все еще не изменили своей позы и не опустили поднятых кинжалов.

Сакнос наконец понял, что угроза обрезать веревочные поручни моста была для него смертельно опасной.

Сакнос снова стал смертным.

Вот почему слуги Бектатен сначала занесли Сакноса в их арсенал, прежде чем усадить перед камином.

Именно об этом секрете своего сада говорила Бектатен, провожая их за Сакносом в Парк Хэвилленд, – сад хранил снадобье для обращения бессмертных в лоно обычных людей.

Сакнос высоко поднял зеркало и с силой ударил им о камень. Стекло разлетелось на куски. Сначала Рамзес подумал, что поступок этот был лишь проявлением ярости, но затем увидел, как Сакнос присел и тщательно выбрал осколок побольше. Острым краем стекла он аккуратно чиркнул по внутренней стороне сначала одного своего запястья, потом – другого и стал следить, как течет кровь. Красные раны оставались открытыми. По тому, как из них не переставая текла кровь, а также по тому, что они не собирались затягиваться, он окончательно понял, что больше не бессмертен.

– Выбор? – проревел Сакнос через разделяющий их провал. – Так вы это имели в виду? В чем же здесь выбор для меня? Вот теперь вы действительно отобрали у меня все. Абсолютно все.

– У тебя есть твоя жизнь! – В голосе Бектатен чувствовалась такая сила и мощь, что слова ее были отчетливо слышны сквозь шум прибоя и завывание ветра, хотя говорила она, казалось, спокойно. – А еще у тебя есть твой несовершенный эликсир. У тебя есть выбор. Ты можешь и дальше создавать своих детей. Есть возможность прожить среди них еще две сотни лет. И теперь у тебя есть возможность любить их как равных тебе компаньонов и партнеров. Потому что ты теперь будешь одним из них. Поскольку, когда умрут они, умрешь и ты.

– А в чем же был выбор? – прокричал он.

Бектатен разжала одну ладонь и выразительно показала на разделяющую их пропасть, в которой ревел ветер и бушевали волны.

«До конца своих дней я буду пытаться найти правильные слова, которые смогли бы описать перемены, происходящие сейчас с этим человеком», – подумал Рамзес. Обрел ли он покой, снизошло ли на него умиротворение? Есть ли хоть в одном из существующих языков средства, способные описать момент, когда бессмертный, проживший тысячи лет, избавляется от своих воспоминаний, сбрасывает бремя прошлого, освобождается от груза опыта, который оказывается тяжелее, чем человек способен вынести? А может быть, для такого случая еще нужно выдумать специальные определения, может быть, как раз он, Рамзес Проклятый, когда-нибудь найдет их? Или же такие слова все-таки уже есть в древнем вымершем языке царства Шактану? И они записаны где-то в толстых томах дневников Бектатен?

Сакнос спокойно смотрел на свои кровоточащие руки, внимательно изучая их. Затем он поднял глаза и бросил прощальный взгляд через разделяющий их бурный пролив.

– Да будет ваше правление долгим, моя царица! – презрительно бросил он и шагнул с края утеса в бездну.