Глава XXIX

Весьма довольный состоявшейся сделкой, которая открывала ему перспективы для дальнейшей деятельности в Лондоне, Каупервуд решил нанести визит Эйлин. Он уже давно не имел никаких сведений от Толлифера, и это несколько беспокоило его, ибо он не видел возможности снестись с ним, не выдавая себя.

Подойдя к двери в апартаменты Эйлин, расположенные рядом с его собственными, он услышал ее смех, а когда он вошел, то застал ее перед большим зеркалом, окруженную мастерицами и модельершами из шикарного лондонского магазина. Она с озабоченным видом рассматривала свое отражение, в то время как горничная суетилась вокруг нее, оправляя складки нового платья. Кругом были разбросаны бумаги, картонки, ярлыки и платья. Каупервуд с первого взгляда заметил, что элегантный наряд Эйлин отличается несомненно большим вкусом и изяществом, чем ее прежние туалеты. Две мастерицы, с булавками во рту, ползали вокруг нее на коленях, закалывая подол, под наблюдением весьма видной и прекрасно одетой дамы.

– Я, кажется, попал не вовремя, – сказал Каупервуд, – но, если дамы не возражают, я не прочь изобразить собой публику.

– Иди сюда, Фрэнк! – позвала Эйлин. – Я как раз примеряю вечернее платье. Мы сейчас кончим. Это мой муж, – сказала она, обращаясь к окружавшим ее женщинам. Они почтительно поклонились.

– Тебе очень идет этот светло-серый цвет, – сказал Каупервуд. – Он хорошо оттеняет твои волосы. Очень немногим женщинам к лицу такой цвет. Но я, собственно, зашел сказать тебе, что мы, по-видимому, задержимся в Лондоне.

– Вот как? – спросила Эйлин, слегка повернув голову в его сторону.

– Я только что заключил соглашение, о котором я тебе говорил. Остается еще оформить кое-какие мелочи. Я думал, тебе интересно будет это узнать.

– Ах, Фрэнк, как замечательно! – радостно воскликнула Эйлин.

– Ну, я не хочу тебе мешать. Да и у меня еще столько дел.

Эйлин сразу почувствовала его желание уйти, и ей захотелось показать ему, что она не собирается его удерживать.

– Да, кстати, – небрежно сказала она, – мне только что звонил мистер Толлифер. Он вернулся, и я пригласила его к ужину. Я сказала ему, что ты, возможно, не будешь ужинать с нами, так как тебя могут задержать дела. Я думаю, он не обидится.

– Не знаю, удастся ли мне вырваться, во всяком случае, я постараюсь… – сказал Каупервуд, но Эйлин прекрасно поняла, что эта фраза ровно ничего не значит.

– Хорошо, Фрэнк, – сказала она.

Каупервуд помахал ей рукой и вышел.

Она знала, что не увидит его теперь до утра, а то и дольше, но это его обычное равнодушие на сей раз не так огорчило ее. Толлифер, разговаривая с ней по телефону, извинился, что он так долго не давал о себе знать, и очень интересовался, не собирается ли она приехать во Францию. Эйлин несколько недоумевала, чем, собственно, она могла пленить такого блестящего молодого человека. Что может его привлекать в ней? Деньги, конечно! А все же он очень обаятельный! Приятно, когда такой человек интересуется тобой – независимо от побудительных мотивов.

Однако главная причина, почему Толлифер добивался приезда Эйлин во Францию, – хотя это вполне совпадало с желанием Каупервуда спровадить ее куда-нибудь из Лондона, – заключалась в том, что он сам оказался в плену парижских чар. В те времена, когда автомобили были еще редкостью, в Париж стекались для развлечения богачи со всего света – американцы, англичане, русские, итальянцы, греки, бразильцы съезжались сюда развлекаться и сорить деньгами, на которые сушествовали все эти роскошные магазины, великолепные цветочные киоски, бесчисленные кафе с маленькими столиками, плетеными креслами и стульями под открытым небом, катания в Булонском лесу, скачки в Отейле, опера, театры, веселые кабаре, игорные заведения и всяческие притоны.

Тогда-то и возник там международный отель «Ритц», изысканные рестораны для ценителей тонкой кухни – «Кафе де ля Пэ», «Вуазен», «Маргери», «Жиру» и полдюжины других. А для поэтов, мечтателей, литераторов без сантима за душой был и оставался Латинский квартал. Для натуры тонкой, артистической Париж был просто родной стихией, которая влекла и вдохновляла в любое время года – в дождливые и снежные дни, солнечной весной, и жарким летом, и туманной осенью. Париж пел. Пела молодежь – песни ее подхватывали старики, и честолюбцы, и богачи, и даже неудачники, и отчаявшиеся.

Не следует забывать, что в этом городе Толлифер впервые в жизни оказался с деньгами. Какое это было наслаждение – иметь возможность прекрасно одеться, остановиться в шикарном отеле – вот как сейчас в «Ритце», – зайти когда хочешь в первоклассный ресторан, заглянуть в кулуары театров, в бары, раскланяться с друзьями, знакомыми!

Как-то раз в воскресенье в Булонском лесу Толлифер неожиданно встретился со своей бывшей пассией Мэриголд Шумэкер из Филадельфии, ныне миссис Сидни Брэйнерд. Когда-то девчонкой она была страстно влюблена в него, но он был беден, и она предпочла ему лонг-айлендского миллиардера Брэйнерда, чье состояние казалось неисчерпаемым. Теперь у нее была своя яхта, стоявшая на якоре в Ницце. Увидя Толлифера, безупречно одетого, прогуливавшегося с явным намерением развлечься, она сразу вспомнила волнующее и романтическое увлечение своей юности. Она дружески окликнула его, познакомила со своей свитой и дала ему свой парижский адрес. Эта встреча с Мэриголд и ее друзьями распахнула перед Толлифером многие двери, которые столько времени были для него закрыты.

Но как же теперь быть с Эйлин? Не так-то все это просто. Ему придется пустить в ход всю свою изобретательность, чтобы, занимая Эйлин, не упускать из вида в то же время и собственные интересы. Придется поискать для нее рыбешку помельче, которую, однако, можно было бы выдать за самое что ни на есть великосветское общество. Он сразу же бросился наводить справки в разных отелях о знакомых актрисах, музыкантах, танцовщицах, певицах. Ему без труда удалось сговориться с ними, так как он обещал им возможность попировать за чужой счет. Обеспечив, таким образом, средства для развлечения Эйлин, если она приедет в Париж, он перенес свое внимание на модных портних: туалеты Эйлин казались ему далеко не удовлетворительными, но Толлифер полагал, что, если осторожно дать несколько тактичных советов, это легко поправить, а тогда уж ему можно будет не стесняясь ввести ее в круг своих друзей.

Один из его чикагских приятелей представил его некоему аргентинцу, Виктору Леону Сабиналю, и это оказалось весьма полезным знакомством. Сабиналь, молодой человек из хорошей состоятельной семьи, приехал в Париж несколько лет назад с деньгами и рекомендательными письмами, которые сразу открыли ему доступ в самые разнообразные круги этой космополитической столицы. Но, очутившись в Париже, молодой аргентинец дал волю своей необузданной натуре и пустился во все тяжкие: он промотал все, что у него было, и в конце концов истощил терпение своих великодушных родителей. Они наотрез отказались давать ему деньги на его разгульную жизнь, и Сабиналю, так же как и Толлиферу, пришлось изворачиваться самому. Бесконечные займы и попытки поживиться за счет друзей мало-помалу привели к тому, что все его бывшие знакомые, приличные, солидные люди, захлопнули перед ним двери.

Однако кое-кто из друзей не забывал, что Сабиналь – сын весьма состоятельных родителей, которые, наверное, когда-нибудь сменят гнев на милость и простят его. А это значит, что со временем у него будут деньги, и тогда кое-что перепадет и его друзьям. Поэтому около него остался кружок легкомысленных и более или менее способных на все руки приятелей: актеры, военные, прожигатели жизни всех национальностей, интересные молодые люди и дамы из породы искателей приключений и легкой наживы. В то время, когда Толлифер познакомился с ним, аргентинцу благодаря связям с французской полицией и политическими деятелями Франции удалось открыть некое веселое, приятное и вполне приличное заведение, куда допускались только его знакомые, которые в то же время являлись и попечителями этого предприятия.

Сабиналь был высокий стройный брюнет. В его длинном, узком, смуглом лице было что-то почти зловещее. Под необыкновенно высоким лбом один глаз, наполовину закрытый опущенным веком, казался узенькой черной щелкой, другой, блестящий, широко раскрытый и совершенно круглый, производил впечатление стеклянного. Верхняя губа у него была тонкая, а нижняя, не лишенная приятности, забавно выдавалась вперед; ровные крепкие зубы сверкали ослепительной белизной. Его длинные узкие руки и ноги, как и все его длинное, тонкое тело, отличались необыкновенной гибкостью и силой. В нем как-то странно сочетались неуловимая грация, хитрость и своеобразное, но опасное обаяние. Чувствовалось, что этот человек не остановится ни перед чем и плохо придется тому, кто перейдет ему дорогу.

Заведение Сабиналя на улице Пигаль было открыто и днем и ночью. Заходили днем выпить чаю и оставались до утра. Обширное помещение на четвертом этаже, куда поднимались в маленьком лифте, было отведено для азартных игр. На третьем этаже помещался небольшой бар с весьма расторопным барменом, соотечественником Сабиналя; в случае надобности он брал себе одного-двух, а иногда даже и трех помощников. В бельэтаже находились прихожая, гостиная, кухня, а кроме того, картинная галерея с очень недурными картинами и довольно занятная библиотека. При доме имелся прекрасный винный погреб. Шеф-повар, тоже аргентинец, готовил закуски, чай, обычные и торжественные ужины и даже завтраки; за все это платы с гостей он не брал, а получал только чаевые.

Познакомившись с Сабиналем, Толлифер сразу почувствовал в нем родственную натуру, однако с гораздо более широкими возможностями. Он с удовольствием принял приглашение посетить его особняк. Он познакомился там с весьма интересными личностями: банкирами и законодателями Франции, русскими великими князьями, южноамериканскими миллионерами, греческими банкометами и тому подобной публикой и сразу решил, что здесь-то и можно будет найти для Эйлин компанию, которая покажется ей избранным великосветским кружком.

Воодушевленный этим знакомством, Толлифер приехал в Лондон в самом радужном настроении. Позвонив по телефону Эйлин и условившись с ней о свидании, он посвятил остаток дня заботам о своем гардеробе. Он побывал во всех модных магазинах на Бонд-стрит и полностью экипировался для летнего сезона. Вечером он отправился в отель к Эйлин, решив предусмотрительно, что на сей раз он не будет разыгрывать влюбленного. Он будет просто бескорыстным другом: она нравится ему как человек, и ему, безо всяких задних мыслей, по-дружески хочется предоставить ей возможность повеселиться.

Едва только Толлифер вошел и они поздоровались, Эйлин сразу начала рассказывать ему о своей поездке с Каупервудом в усадьбу лорда Хэддонфилда.

– Хэддонфилд?.. – перебил ее Толлифер. – Ах да, припоминаю. Несколько лет тому назад он приезжал в Америку. Мы с ним познакомились, кажется, в Ньюпорте или в Саутгемптоне. Весельчак. И любит умных людей.

Сказать правду, Толлифер никогда не встречался с Хэддонфилдом и знал о нем только понаслышке. А потому он тут же заговорил о Париже, заметив вскользь, что, хотя он только сегодня приехал в Лондон, он уже успел позавтракать с леди Лессинг, – Эйлин, наверное, читала о ней в утренней газете в отделе светской хроники.

Эйлин восторженно слушала его и все больше недоумевала: а почему, собственно, этот Толлифер так интересуется ею? Ясно, что никакой поддержки в обществе ему от нее не требуется. Может быть, он рассчитывает добиться чего-нибудь от Фрэнка? Возможно, но только вряд ли у него из этого что-нибудь выйдет: не такой человек Каупервуд, чтобы к нему можно было подъехать и добиться чего-то, ухаживая за его женой. Эйлин терялась в догадках, но в конце концов, несмотря на всю свою подозрительность, решила остановиться на том, что, может быть, и впрямь этот Толлифер просто находит удовольствие в ее обществе…

Они поужинали в ресторане отеля «Принц», и Толлифер в течение всего вечера занимал ее рассказами о том, как весело можно сейчас провести время в Париже, стоит лишь захотеть. Он прямо-таки бредил Парижем!

– Ну а почему бы – если ваш супруг так уж занят – вам не отправиться туда самой? – спросил он. – В Париже так интересно! Вы сможете везде побывать, все посмотреть, накупить всяких вещей. В этом году в Париже так весело, как еще никогда не бывало.

– Мне правда ужасно хотелось бы поехать! – призналась Эйлин. – И в самом деле, мне надо кое-что купить. Но я не знаю, сможет ли муж поехать со мной.

Толлифер выслушал ее с легкой улыбкой и мягко выразил свое удивление.

– Мне думается, – сказал он, – всякий занятой супруг может отпустить свою жену на две недели за покупками в Париж.

И Эйлин, прельщенная возможностью развлечься в обществе своего новообретенного друга, воскликнула:

– Знаете что? Я завтра же спрошу Фрэнка и скажу вам!..

После ужина Толлифер предложил ей пойти на журфикс к Сесилии Грант – актрисе из модного обозрения и, как он заметил вскользь, возлюбленной графа Этьена Лебара, очень милого француза, которого знает весь Лондон. По вторникам у Сесилии собирался запросто интимный кружок. Толлифер сказал, что Сесилия будет очень рада и ему и Эйлин.

Среди гостей, собравшихся у Сесилии Грант, блистала некая эксцентрическая графиня, муж которой был пэром Англии. Эйлин, почувствовав себя приобщенной к высшему свету, теперь окончательно убедилась, что Толлифер, безусловно, принадлежит к самому избранному обществу и обладает такими связями, каким может позавидовать даже Каупервуд. И тут же она решила, – хотя и не сказала вслух, – что непременно поедет в Париж.