Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Дик Хейвуд застегнул пуговицы воротника шерстяной куртки, поднятого чуть ли не до ушей, снял карабин с лосиных рогов над камином бревенчатого домика и надел толстые меховые варежки.
– Пойду прогуляюсь к Лун-ривер, Пьер, – сказал. – Матерь Божья, ну сегодня и холодина. – Он посмотрел на термометр. – Сорок один ниже нуля. До скорого, Пьер.
Пьер что-то буркнул, и Дик, надев снегоступы, двинулся по снежной корке покачивающейся походкой путешественника в арктической тундре.
Потом Пьер все-таки подошел к двери бревенчатого домика, постоял, глядя вслед покачивающемуся Дику, злобно усмехнулся.
– Фор подумает, што сейшас исшо холоднее, раскашифаюсь в фосдухе, прифясанным са одну ногу. Он украл мои деньги, он!
Дик Хейвуд уходил все дальше, разговаривая с собой, как принято у путешественников в безлюдных местах.
– Интересно, неужели Пьер так злится только потому, что у него пропали деньги? Готов спорить, он сам их куда-то сунул и забыл. И теперь он только хрюкает, как угрюмый боров, да иногда я ловлю брошенный на меня злобный взгляд. Если он думает, что его деньги украл я, почему прямо об этом не скажет, чтобы разом все выяснить! Он же всегда был таким веселым и заводным. Когда мы договаривались в Миссейнабале, что будем охотиться вместе и отправимся в Унгару, я думал, что лучшего напарника не найти, а теперь он не разговаривает со мной последнюю неделю, разве что буркнет или выругается на своем племенном языке.
День выдался холодным, но сухим, легкий ветерок дул с севера, и Дик наслаждался чистым, морозным воздухом. Он легко управлялся со снегоступами и быстро преодолел первые пять миль линии капканов, но его не отпускало ощущение, будто кто-то за ним следит. Несколько раз оглядывался, но испытывал только разочарование.
– Наверное, это всего лишь «Кутзи-утзи», – бормотал он себе под нос, потому что на севере если человек чего-то не понимал, то винил в этом «маленького плохого божка племени кри.
Внезапно, когда Дик входил в густой ельник, его сшибло с ног и рвануло вверх. Когда в голове прояснилось после удара о жесткую ледяную корку, Дик понял, что подвешен в воздухе за веревку, привязанную у верхушки ели, наклонившейся под его тяжестью, напоминая силок, который он сам ставил на кроликов. Пальцы рук едва касались ледяной корки, а когда он дернулся, веревка только сильнее затянулась на ногах, и он увидел тех самых преследователей, присутствие которых ранее только чувствовал. Очень медленно из леса вышла стая белых голодных волков, и вскоре звери взяли его в кольцо.
В бревенчатом домике Пьер, лежавший на койке, проснулся от каких-то странных звуков, раздающихся над головой. Приглядевшись, увидел на потолочной балке белку, рвавшую кожу его потерявшегося бумажника. Подумал о ловушке, которую поставил на Дика, спрыгнул с койки, схватил карабин и без куртки и варежек помчался по тропе. Выбившись из сил, тяжело дыша, добрался до густого ельника. Два ворона, сидевшие на обглоданном трупе Дика Хейвуда, лениво взлетели и опустились на соседнюю ель. Окровавленный снег испещрили следы май-ин-гау, лесных волков.
Сделав шаг вперед, Пьер почувствовал, как щелкнули зубья медвежьего капкана, смыкаясь на его ноге. Одного из тех, которые пошел проверить Дик. Он упал вперед, лицом на ледяную корку. Сказал: «Это Божий суд, я избавлю май-ин-гау, лесных волков, от лишних хлопот».
И потянулся за карабином.
– Как, ты никогда не слышал эту историю о первом бое Джо Ганса? – спросил старый Боб Армстронг, стягивая с руки перчатку. – Так вот, сынок, этот парень, которому я только что давал урок, напомнил мне большого шведа, в последний момент обломавшего нам самую лучшую аферу, какую мы только смогли придумать.
Эта история теперь – классика жанра, но я расскажу тебе, как все произошло.
В 1902 году я в каком-то смысле был агентом новичка-легковеса, которого звали Монтана Дэн Морган. Что ж, этот Дэн относился к тем парням, которые всегда готовы помахать кулаками на ринге или за его пределами, но ногами работать не умели, правой могли убить быка, а левой не оставили бы и следа на куске топленого масла. С этим парнем дела у меня шли неплохо, и мы зарабатывали неплохие деньги в поединках с докерами, и стивидорами, и парнями, которые только начали ходить в старый Олимпийский клуб.
Дэн боксировал все лучше, левой держал соперника на расстоянии, сильной правой укладывал на пол. Он приобретал все большую известность, и я устроил ему бой с Джимом О’Рурком, испытанным бойцом, так моему парню удалось с такой силой приложиться к челюсти Джима, что этого вполне хватило для десятисекундной анестезии.
И однажды ко мне пришел Пит Маккарти и сказал, что у него есть парень, который хочет выйти на ринг, и готов ли я выставить с ним Дэна на двадцать раундов в Верноне. Такое желание у меня возникло. Парня звали Джо Ганс, и раньше я этого имени никогда не слышал.
Я был удивлен, когда в контракте, который принес на подпись Пит, оказался штраф в пятьсот долларов за неявку на поединок, но, поскольку мы вроде бы не собирались нарушать условия, я контракт подписал.
К этому поединку мы особо не готовились, но за пару дней до назначенной даты Дэн приходит ко мне и говорит: «Боб, взгляни на мою руку».
Он вытянул перед собой правую руку, и повыше запястья я увидел шишку размером с голубиное яйцо.
«Святая макрель! Дэнни, как тебя так угораздило?»
«Груша разорвалась, когда я боксировал, – отвечает Дэнни, – и правой я врезал в каркас».
«Не вовремя ты это сделал! – проорал я. – Неявка обойдется мне в пятьсот зеленых, а я и так уже все потратил на тебя!»
«С этим ничего не поделаешь, – ответил Дэн. – Грушу не закрепили как следует. Драться я все равно буду».
«Да, будешь. Левой рукой, от удара которой не пойдет волной даже поверхность супа в кастрюле».
«Боб, у меня есть план, – говорит Дэнни. – ты же знаешь, как устроен ринг в «Олимпике»? Сзади занавес из старой ткани. Так вот, в первом раунде, до того как они поймут, что я не бью правой, я прижму черного к занавесу (ты же знаешь, какого цвета Джон Ганс), а ты поставь за занавесом какого-нибудь парня с бейсбольной битой, чтобы он врезал ему по голове».
Как же мне его план понравился! Чертовски просто! Мы не могли проиграть. Все произошло бы настолько быстро, что никто бы ничего не заметил.
Я заложил часы еще за двадцатку и поставил на выигрыш Дэна нокаутом. Потом мы поехали в Вернон, и я нанял крепкого, высокого шведа, чтобы тот нанес удар битой.
День поединка выдался совсем не ясным и не солнечным, каким его любят описывать спортивные репортеры, а туманным. Шведа я отвел за старый занавес, к которому примыкала одна сторона ринга. Видишь ли, на кону стояло слишком многое. Пятьсот баксов пришлось бы заплатить за неявку, а около шестисот ушло на сам поединок. На разогреве никчемная парочка помутузила друг дружку. А потом пришел черед нашего боя.
Я завязал Дэну перчатки, дал ему жвачку, благословил, и он нырнул под канаты на освещенный квадрат. Джо Ганс, он теперь чемпион, выглядел парнем крепким, так что народу собралось много, и мы свои деньги отбили бы. Джо черный, ты знаешь, и швед получил от меня четкие инструкции: «Как только белый парень прижмет черного к канатам, ты через занавес бьешь черного по голове битой».
Так вот, с гонгом Дэн бросается на черного и прижимает его к канатам. Как и договаривались.
Но ничего не происходит. Я отчаянно машу рукой шведу, который одним глазом смотрит в дырку в занавесе.
А потом Джо Ганс бросает Дэна на канаты. Хрясть! И Дэн падает как подкошенный.
Швед ударил не того! Все наши старания пошли прахом. Я вылезаю на ринг, хватаю Дэна и тащу в раздевалку. Рефери нет нужды считать до десяти. Да хоть до трехсот!
Швед уже в раздевалке.
Я набрасываюсь на него: «Ты что, полный идиот? Видать, природа на тебе отдохнула. Почему, во имя пророка, ты ударил белого парня вместо черного?»
«Мистер Армстронг, – слышу я от него, – зачем вы так говорите? Я же не различаю цветов!»
Войти с помощью соц. сетей: