На следующий день, ранним утром, в совещательном доме в центре деревни, под председательством первосвященника Хуанако, собрался Совет Десяти, который должен был установить порядок проведения похоронного обряда и обсудить детали траурной церемонии.

Тем временем Врумароти, вдова великого короля, и его три красавицы-дочки, как ближайшие родственники покойного и поэтому обремененные опасным для окружающих «табу», прошли очищающее омовение в священной купальне Торана неподалеку от храма Оро. Потом, в знак траура, они надели белые одежды и старались ни к кому не приближаться, чтобы их тень ни на кого не упала и никому не навредила. Ибо, будучи обремененными «табу» по причине смерти отца и мужа, они в течение семи дней считались существами нечистыми, которых следовало избегать. По этой же причине сразу после выхода из купальни вдову заперли в святилище неподалеку Тораны, чтобы на время опасного семидневного периода ослабить внешнее воздействие скорбящей, пагубное для каждого, кто не являлся представителем ее рода.

После принятия этих мер предосторожности Маранкагуа, высланный с двумя другими шаманами к дому скорбящей, в присутствии собравшейся там толпы поменял имя покойного с «Аталанга» на «Айакучо», чтобы частое упоминание подданными настоящего имени умершего не вызвало его дух с того света и не привело в мир живых. Колдун переименовал даже верного пса и любимого королевского коня, Асьватамбу, чтобы живущие, подзывая этих животных, не выманили из потустороннего мира тень их хозяина. Наконец, четверо вождей, каждый положив на плечо одну из четырех ручек феретрона, не глядя на короля и избегая прикосновения к его телу, — чтобы не осквернить себя десятидневной нечистотой, — вынесли покойного из дома скорби. А когда уже участники траурной церемонии вышли за порог дома и начали отдаляться к кладбищу, Маранкагуа первым приложил к крылу королевского жилища пламя факела. Моментально вспыхнули пропитанные сосновой смолой балки и взметнулся огненный столб. Трое других «поджигателей» подошли с факелами к остальным углам дома и окончательно передали его во власть огненной стихии. Среди стонов и завываний плакальщиц сгорела резиденция короля Аталанги.

А тем временем он сам, с орлиной головой лежащей на боевом щите, с руками крепко стиснувшими древко копья и рукоять томагавка, равнодушный и глухой ко всему, медленно приближался на плечах верных вождей к месту своего вечного покоя. Следуя за носилками, шестеро воинов в полном боевом снаряжении окружало медленным, танцующим шагом большой барабан гаррамута с выжженным на нем изображением покойного. За танцующими воинами шла группа флейтистов, играющих на бамбуковых каурах, и процессия плакальщиц, за ними — Совет Десяти, жрецы, вожди, шаманы и воины. Потом двигалась серая толпа мужчин и женщин. Замыкала процессию идущая в некотором отдалении семья умершего, его родственники и домашние. Их силуэты, — поскольку день был солнечный, а время еще полуденное, — отбрасывали на дорогу четкие, контрастные тени, словно напоминая тем, кто шел впереди, что им следует быть начеку.

Так они дошли до первых деревьев священной рощи. Оттуда до цели их путешествия было уже недалеко. Ибо кладбище правителей северной части острова Итонго, называемое «фейтока», находилось на расстоянии одной версты от столицы страны, за третьим лесом, на другом берегу реки Ятупи. Процессия прошла рощу панданов, миновала пальмовый и эвкалиптовый лес и, прошествовав сквозь густую аллею мангровых деревьев, оказалась на пространной, круглой равнине, покрытой курганами королей. Танец и музыка прекратились. В полуденной тишине останки короля, придав им сидячее положение, поместили лицом к востоку в недавно вырубленной пещере. Рядом с умершим были положены военные трофеи — оружие, два больших, вырезанных из жадеита кувшина — один с водой, второй с кокосовым молоком — и серебряное блюдо с «пои». Потом вход в пещеру засыпали камнями и обложили землей и дерном. На вершине кургана Хуанако посадил казуарину, куст скорби и печали. Молитвы жрецов над свежей могилой закончили похоронный обряд.

Когда от могилы уже отошли вожди и скорбящие, из толпы отделилась окутанная белым платком жрица Руми и с горестным плачем припала к кургану родителя. Кроме белых людей, никто ни обратил на это внимание, поскольку теперь все были заняты приготовлением к поминкам.

На круглой площадке между могилами, поросшей травой, лютиками и алым барбарисом, наскоро сколачивались столы из сосновых бревен, расставлялись плошки из кокосовой скорлупы, бутыли из тыкв и горлянок, расстилались циновки и скатерти из банановых листьев. Девушки с телами цвета бронзы и меди, полунагие, в повязках «паруру» на роскошных бедрах, переливали из оловянных кувшинов в кружки и кубки терпкое яблочное и пальмовое вино, освежающий в знойный летний день напиток «гарапо» — лимонад из сахарного тростника и цитрусовых, пьянящий напиток из плодов дерева альгаробо, который могут употреблять только замужние женщины, и дурманящий отвар, называемый «ава».

Со стоявших на столах блюд манили своим видом и запахом похожие на апельсины, соблазнительные, с пурпурной и зернистой мякотью гуавы, сытные авокадо, чей сочный и упругий плод покрыт твердой и маслянистой кожей, бананы, айва, гостеприимно раскрытые, наполненные сладким молоком кокосовые чары, дыни, батат, изготовленные руками молодых женщин лепешки из таро и орехи ратта.

Первыми к пиршеству приступили члены Совета Десяти, вожди и жрецы. Тем временем юноши и девушки приступили к танцам. Воины, которых женщины, укрывшись за кустами, натерли жиром и красками, в плащах из шкур кенгуру, украшенные перьями страуса эму и какаду, в париках из растительных волокон, с напудренными красным порошком волосами, образовали широкий танцевальный круг «корроборо». Грозно потряхивая копьями и факелами, они сначала стали корчить страшные мины, а затем, постепенно ускоряясь, перешли к дикому, военному плясу. После «корроборо» пришла очередь танца «дук-дук». Его станцевала вторая группа юношей, после того как первая, утомившись, подошла к столам. Под звуки кауры и гаррамуты нагие танцоры в масках из звериных черепов, так называемых «коварах», напирали друг на друга щитами с вырезанными на них изображениями тотемного дерева пандан и, ударив шитом в щит, отбегали с боевым криком к краям плясовой площадки.

Наступила очередь девушек. В набедренных повязках из мягкой, как батист, коры, заслоняющих интимные части их тел, в черных мантильях, причудливо покрывающих их головы и плечи, с золотыми гребнями воткнутыми в волосы, они, подобно упругой, темно-коричневой волне, начали свой танец. Их торсы с выпуклыми, напоминающими сочные груши, высокими грудями извивались в ленивых изгибах, плавно качались их роскошные бедра, перекрещивались их стройные, как у молодых антилоп, голени.

Этот танец был особенным. В отличие от диких прыжков и порывистых движений мужчин он привлекал взгляд мягкой грацией и осторожно скрываемым вожделением. Было в нем что-то от испанского фанданго, кубинской хабанеры и чилийской куэки.

Питерсону иногда казалось, что он видит танцы очаровательных южноамериканских креолок, пляшущих на дружеской вечеринке, тертулии, где-нибудь в Лиме, Арекипе или Каракасе, либо, что он участвует в народной забаве на границе Перу и Боливии и глядит на разошедшихся в неистовым танце, под звуки гитар и мандолин курящих сигариллы, сеньорит наполовину испанской крови.

Он толкнул локтем, стоявшего рядом в задумчивости Гневоша:

— Джон, красиво же, правда? Но ведь очень же красиво?

А через секунду добавил:

— Слушай, Джон. В том первом танце, мужском, была Полинезия, во втором — Южная Америка, то есть танцевальные традиции древних индейцев, — может быть, времен инков или тольтеков, — смешанные с ритмами испанского происхождения.

Инженер не успел ответить, потому что чья-то рука решительно, но осторожно оттащила его в сторону. Он повернулся и увидел Хуанако. Старик заговорщицки смотрел на белых людей и знаками давал им понять, что хочет поговорить с ними наедине. Они повиновались его желанию и подошли с ним к уступу в одном из курганов, спрятанному под скорбной тенью казуарины. Здесь они сели. Жрец молча смотрел на пиршествующих и танцующих в центре кладбища, а потом, не отрывая глаз от происходящего, сказал Питерсону:

— Брат Атахуальпа, слушай внимательно, а потом, когда я замолчу, переведи Итонгуару значение моих слов. Ибо они предназначаются ему.

Капитан кивнул. Хуанако вперил в Гневоша взгляд своих мудрых, добрых глаз и, проникнув в глубину его души, долго ее изучал.

— Итонгуар! — заговорил он наконец тихим и торжественным голосом. — Поскольку всемогущая судьба и королевская воля пожелали, чтобы ты стал посредником между нами и духами наших предков, тебе положено знать наше прошлое и историю нашей земли. Великий король, умирая в моих объятиях, велел мне посвятить тебя в эту тайну, прежде чем ты представишь народу доказательства своей неземной силы. Ты должен знать, что остров Итонго — это один из тех редких, укрытых перед взором обычных людей уголков, в которых накапливаются и хранятся следы древних эпох человечества. Таких мест, разбросанных по всей земле, немного — их два, самое большее три. И одно из них — это страна Итонго. Такие далекие от мирской суеты и людских невзгод уголки должны существовать по воле Извечного, чтобы в них записывалось и сохранялось в веках все то, что Земля и ее дети пережили с древнейших времен до нынешнего дня. Они как будто нетронутые временем и смертью хранилища прошлого, где непотревоженная великим законом бренности всего сущего продолжает жить память прошедших лет. Таким хранилищем является и земля, на которую тебя выбросила милостивая волна. Остров Итонго словно бы дорогая, поросшая мхом времени надгробная ваза, в которой земные эпохи спрятали свои самые ценные сокровища. Остров Итонго — это пуухонуа изгнанных со всех сторон земли богов, пристанище сверженных с тронов и алтарей потусторонних сил, где они нашли себе безопасное убежище. По его девственным борам и пущам бродят древние существа со всех концов света, блуждают создания высших сил, изгнанные со своих мест человеческим смехом и неверием, слоняются божества и позабытые мысли, которые на человеческим торжище давно уже числятся в мертвых. Тут живут они как свидетели минувших, тяжело пережитых и сердечной мукой окупленных дней. Их гостеприимно приютили еще наши предки, а мы, потомки, верны этому старому союзу. Иногда они, в тревожные годины, являются нам, спускаются с гор к нашим хижинам, выходят из лесов, курганов, озер, кладбищ и шепчут нашим королям, толкователям воли умерших и колдунам важные слова и дают советы.

Хуанако прервал свой рассказ и в задумчивости водил глазами по мрачным, качающимся на ветру казуаринам. Когда капитан перевел Гневошу его слова, старик собрался с мыслями и продолжил прерванный рассказ.

— Своим необычным положением на земле остров Итонго обязан своей древности и своему происхождению. Наша страна является остатком старейшего на свете, огромного материка, который миллионы лет назад простирался в том месте, где сейчас плещутся воды большой соленой реки, а потом, после многократных взрывов огненных гор, был затоплен волнами. Остатками этого огромного материка сегодня являются разбросанные по большой соленой воде, по одному или группами, острова, расположенные на запад от нашего острова, и заселенные нашими братьями с более темной, чем у нас, кожей. Вы, люди Запада, называете их черными. Остров Итонго — это последний в океанском пространстве, наиболее восточный из всех сохранившихся остатков той исчезнувшей земли. До дня страшной катастрофы и исчезновения населяло ее племя великанов, предков наших черных островных братьев. Когда большой, черный материк на протяжении многих веков погружался отдельными своими частями под поверхность воды, на востоке поднимался из морской пучины новый, не менее обширный. Его западные оконечности далеко тянулись сквозь водное пространство, а одно из его ответвлений заканчивалось вблизи нашего острова. Именно тогда жители молодого материка, люди с кожей цвета кармина и меди, прибыли на судах и лодках к нашим пристаням и, смешавшись с племенем туземцев, стали предками нынешнего народа. И поэтому в наших жилах течет кровь двух племен, так же как и в душах наших живет память двух народов, двух разных миров. Ибо и тот, второй, материк разделил участь первого, чтобы уступить место третьему, который сегодня белые люди, кажется, называют Новым Светом. По причине страшных землетрясений, которые тогда в третий раз обрушились на старую Землю, опустилось под морскую поверхность бывшее неподалеку от нас ответвление второго материка и остров Итонго оказался в одиночестве среди необозримой водной пустыни. Но память о давних временах и история его появления, передаваемые из поколения к поколению, сохранились до наших дней, и жители Итонго знают, что их остров — это последний след на границе погибших много веков назад миров. А поскольку народ, который положил начало племени итонган, принадлежал к старейшим на Земле и, возможно, стоял у колыбели человеческого рода, всемогущий Ману превратил их остров в прибежище древних верований, низвергнутых богов, духов и стихий. Ибо все они были Его эфемерным отображением, ибо во всех них, — и каждый раз по-новому, — проявлялся Он, Извечный.

Народ наш, как ты видишь, Итонгуар, является народом очень старым. Возникший из-за смешения черных и красных людей, он много столетий развивался двумя путями. В северной части острова верх взяла более благородная кровь, породив светлых итонган, в южной части, с той стороны горного хребта, победила худшая кровь, дав начало итонганам темным. Отсюда начались распри и споры, которые привели к разделению страны на два государства, находящиеся много столетий под властью удельных королей. Нынешнего правителя Юга зовут Тармакоре.

К углублению различий между светлыми и темными людьми привело сошествие к северным итонганам одного из лесных богов, Тане-Махуты. Он, присмотрев себе одну из наших девиц, спустился с дерева в ее лоно, когда она спала в тени пандана. Таким образом Пракрити стала матерью нового поколения итонган, от которого произошел королевский род Севера. С того времени воины светлых итонган носят на щитах изображение панданового дерева, которое у нас считается «табу», поскольку это родовой тотем, называемый также кобонгом. Поэтому пандан у итонган Севера — дерево священное. Мы не изготовляем из него порогов для наших жилищ, не строим из него хижин, как это делают люди Юга, и не покрываем крыши наших домов его твердыми, ароматными листьями. Пандановые рощи считаются у нас святынями, через которые следует проходить с благоговением и в молчании.

Тут первосвященник снова прервал свой рассказ и терпеливо ждал, пока Питерсон переведет все своему товарищу на язык белых. Когда это произошло, он понизил голос до шепота и закончил:

— Воля Всевышнего заключается в том, чтобы с той минуты, наступившей много веков назад, когда остров Итонго остался в одиночестве среди необозримой водной пустыни, ничто не связывало бы его больше с остальным миром. Эту свою волю объявил Ману нашим предкам устами итонгуаров и жрецов. Вот так этот остров, отрезанный от вашего высокомерного света, сохранил в непорочной чистоте вековую веру и стал прибежищем забвенного. Целью Великого Духа было избавить нас от встречи с жителями других частей земли.

Благодаря его всемогущей и мудрой воле, ваши огромные плавающие дома огибают наш остров, благополучно оставляя его в стороне. А если иногда слепой случай или разбушевавшийся шторм забросит кого-нибудь в нашу забытую всеми сторону, Ману заслоняет глаза мореходов полотнищем такого непроглядного тумана, что они проплывают мимо, ничего не заметив. Старая легенда гласит, что только раз на протяжении столетий остров Итонго мог быть обнаружен. Это случилось лет двести назад, когда любопытство белых, жаждущее бесполезных новостей, изведало уже, наверное, вдоль и поперек все земли и моря. Однажды утром на горизонте нашего Севера появилось несметное количество кораблей, извергающих густой, косматый дым из бесчисленных труб. Они шли прямо на нас. Погода была хорошая, на безоблачном небе светило солнце. Они не могли нас не заметить. Находились на расстоянии около одной мили. Длинные черные трубы, приложенные к глазам их предводителей, были направлены в нашу сторону. Тогда остров сдвинулся с места. И, как лебедь по тихим водам пруда, уплыл в бесконечные просторы Юга. Вскоре корабли белых людей исчезли за горизонтом, а Итонго остановился. С тех пор никто больше не нарушал нашего спокойствия. Вы, Итонгуар и Атахуальпа, оказались первыми за многие века чужеземцами, поставившими ногу на нашей земле. Ваше прибытие предсказал умерший король, и оно произошло по воле Извечного. Вам предстоит выполнить здесь важное задание, вы здесь нужны. Аталанга ждал вас. Потому что с незапамятных времен в стране итонган, кроме короля, Совета Десяти жрецов, шаманов и заклинателей, существует важная должность итонгуара — толкователя воли умерших, богов и духов природы. Эту должность обычно занимает у нас сам король, если он наделен чудесной властью посредника между нами и потусторонним миром. Таким счастливым правителем много лет был умерший вчера Айакучо, король и итонгуар в одном лице. К сожалению, почтенный возраст или другая причина давно уже ослабили его силу, и вот уже несколько лет его уши были глухи к голосам, доносящимся с той стороны. Великий правитель сожалел об этом и искал среди подданных кого-нибудь, кто бы смог его заменить. Но искал тщетно. Те, которые явились, утверждая, что слышат голоса потустороннего мира, оказались подлыми лжецами и гнусными обманщиками. Поэтому, заканчивая свой жизненный путь, король радовался твоему приближению, Итонгуар. Он почувствовал его за долго до того, как море выбросило вас на наш берег. И именно это предчувствие умирающего мы считаем важнейшим залогом того, что ты оправдаешь наши надежды и достойно будешь исполнять свое предназначение. Помни, Итонгуар, что после будущего короля, к выбору которого скоро приступит Совет Десяти, и после меня — первосвященника, ты будешь самым важным человеком среди итонган. Так что старайся оправдать почет, которым отныне ты будешь окружен, и всегда поступай по правде и совести. Ибо если ты пренебрежешь правами этого острова и выберешь иной путь, то восстановишь против себя и здешних людей, и богов. Я не знаю твоего прошлого, Итонгуар, и я не хочу знать твоих тайн. Я знаю, что ты, белый человек, поначалу будешь чувствовать себя чужаком среди своих новых братьев. Я знаю также, что решение Айакучо и твоя должность могут казаться тебе чем-то навязанным вопреки твоей воле. Но не забывай, сын мой, что только благодаря этому тебе удалось спастись и сохранить жизнь. Ведь это высшие силы, а не королевский приказ, привели тебя к нам через земли и моря. Это твоя судьба, Итонгуар, это твое предназначение, которое ты сам определил своими поступками, совершенными в твоих предыдущих жизнях. Поэтому, сын мой, прими королевскую волю как приговор судьбы и не пытайся от нее уклоняться. Так советует тебе доброжелательный старый человек, чьи дни уже тоже сочтены. Будь мудр, Итонгуар, мудр и добр к краснокожим братьям, с которыми таким удивительным образом свело тебя предназначение. Вот и все, что я хотел тебе сказать. А теперь идите с миром, ты и твой друг, Атахуальпа, чтобы поддаться испытанию силы, которое ты, в чем я уверен, ко всеобщей радости успешно выдержишь. Благословляю тебя на это.

Он положил руки Гневошу на голову и, подняв глаза к небу, некоторое время тихо молился. Потом убрал ладони и слегка поцеловал его в лоб.

Между тем поминки подходили к концу. Ряды танцоров и танцовщиц сходились с кладбищенского поля и готовились к обратному пути. Перед курганом Аталанги разожгли большой костер, чтобы дух умершего, выйдя ночной порой из могилы, не дрожал от холода. С обеих сторон кургана поставили почетную стражу, которая должна была охранять его до утра. Маранкагуа в сопровождении нескольких жрецов вырезал на деревьях, росших вокруг могилы, знаки, которые должны были ввести в заблуждение дух короля и указать ему неверный путь, если бы он вздумал вернуться в свой земной дом и нарушать ночной покой живущих. Когда участники церемонии покидали фейтоку, земля быстро погрузилась в темноту тропической ночи. На ее черном, бархатном фоне угрюмо горел костер, вырывая из ночного мрака силуэты стражников и казуарин…