Что уж там это было такое, каллокаин этот, Реутов, разумеется, не знал. И даже спрашивать не стал. Греч, судя по всему, в таких делах разбирался лучше, а Вадиму и знать, если честно, не хотелось. Однако как он и ожидал, зелье это тоже было той еще панацеей. Вернее, так. Не панацея, потому что не лекарство. Но и не волшебная палочка. Не золотой ключик от дверки, за которой сложены все секреты жандармского майора. Где-то так.

Разумеется, Кабаров заговорил. И не просто заговорил – "запел". Его буквально несло, так что, казалось бы, всех дел, только слушать поющего бесконечную песню акына Кабарова, да вопросы, наводящие время от времени задавать. Но это только казалось. Чудес на свете не бывает, и вытянуть из майора требуемую информацию оказалось совсем не просто. Вообще, как выяснилось, допрос с применением химии – это искусство, которым Греч, возможно, и владел, но и жандарм был тот еще фрукт. Он ведь знал, что ему впрыснули. Был готов и, судя по всему, как мог действию зелья сопротивлялся. Он даже стихи им читать пробовал, и цитировал устав караульной службы, вызубренный, надо полагать, наизусть еще в кадетской юности. Так что, за два часа допроса всего и узнали, что имя полковника и его примерный адрес. Тоже не мало, потому что об остальном в их положении следовало забыть. Ни времени, ни возможности, сделать все, если и не по правилам, то хотя бы по уму, у них просто не было. Другое дело, что наблюдение за допросом навело Реутова на мысли о самом себе. Ему ведь тоже что-то такое кололи, знать бы еще, о чем при этом спрашивали! Но тайна сия пока так тайной и оставалась. Разве что полковник…

– Половина пятого, – задумчиво сказал Греч, опрокинув в рот очередную порцию "Карши". – В принципе, не поздно еще…

– Я за, – сразу же согласился Реутов, гася в импровизированной пепельнице очередную папиросу.

– Не люблю я импровизаций, – Марик посмотрел на пустой стаканчик, потом на бутылку и покачал головой. – Эк, мы с тобой, друже…

– Что тебя беспокоит? – Спросил Вадим.

– Не люблю, когда меня заставляют торопиться, – объяснил Греч. – Но с другой стороны, и выхода не вижу. У меня, как ты понял, форс мажор образовался. Придется сегодня пожар тушить… Но и полковника твоего так просто отпускать не хочется. Он ведь как только про Кабарова узнает, сразу же на "казарменное положение" перейдет.

– Рискнем? – Предложил Вадим, которому и самому не слишком хотелось сейчас спешить. Поспешишь, людей насмешишь, не так ли?

"Так, – кивнул он мысленно головой. – Да, не так, потому что как бы этот "смех" нам кровью не вышел".

Но и он, на самом деле, понимал, что, если не сейчас, то, возможно, уже никогда. Этой ночью, ему впервые за все время гона удалось перехватить инициативу, но что случится завтра? И Давида, как назло, он услал в Итиль…

– Рискнем? – Спросил он.

– А что нам остается? – Пожал плечами Греч. – Бери оружие, и поехали. "Авось" ведь тоже еще никто не отменил.

"Интересные дела… " – Вадим сам не верил, что такое может случиться на самом деле, но факт. Или и впрямь кто-то на небесах забыл отключить пресловутое русское "авось", или сегодня был объявлен великий "день дураков", которым, как известно, везет, или ему, Реутову, начали подыгрывать такие силы, которые по иудейской традиции по имени не называют.

Они приехали на Кронверкскую перспективу в 5.10 утра и заняли позицию среди деревьев Владимирского парка, откуда хорошо были видны те четыре особняка, в одном из которых, по словам Кабарова, возможно, проживал полковник Рутберг. На сколько удалось понять из витиеватых – с многочисленными отступлениями, перемежающимися то строками из Пушкина, то отрывками из Корана – объясненийжандармского майора, с Моисеем Ароновичем Рутбергом того связывали некие сложные, впрочем, так и оставшиеся не озвученными, отношения зависимости, связанные с еще менее проясненными обстоятельствами кабаровского прошлого. При этом, ни того, где точно служил полковник, ни того, какое звание он носил на самом деле, Кабаров, похоже, действительно не знал. Впрочем, создавалось впечатление, что боится он Рутберга не по-детски, и что возможностями таинственный Моисей Аронович обладает просто нечеловеческими. Однако один реальный факт – если не считать, разумеется, имени полковника, которое могло быть и вымышленным – майор все-таки сообщил. Пару раз он встречался с Рутбергом на Кронверкской перспективе, недалеко от дома балерины Лисневицкой, и полагал, что и полковник проживает в одном из близлежащих старинных особняков.

И вот, не прошло и полутора часов ожидания, как открылась парадная дверь в одном из этих красивых и ухоженных домов, и на улицу вышел хорошо запомнившийся Реутову по первому их свиданию человек. Время для этого района было еще раннее. И если движение по Кронверкской и смежным улицам было уже достаточно интенсивным, то здесь лишь изредка проезжали случайные машины, а прохожих – если не считать, разумеется, подметавшего улицу дворника – не было вовсе. Невысокий и худощавый Рутберг, одетый в фетровую шляпу и темное, застегнутое на все пуговицы пальто, оказался, таким образом, здесь и сейчас едва ли не в полном одиночестве. Как ни странно, на улице его никто не ждал. Не было ни машины, ни охраны, и, закурив неторопливо, длинную сигару, полковник неспешным"прогулочным" шагом отправился в парк, прямо навстречу своей судьбе.

Он прошел по аллее, остановился на мгновение на перекрестке, как бы решая, куда теперь направиться, и свернул направо, то есть именно туда, где находились Реутов и Греч.

– Не нравится мне это, – тихо сказал Марик, снимая с предохранителя свой пистолет.

Реутову все это тоже не нравилось, но никакого разумного объяснения происходящему, кроме идиотского "повезло", у него не было. Но и обострившееся за последние дни чувство опасности молчало.

– Такое впечатление, что он сдаваться идет, – сказал он то, что пришло ему вдруг на ум.

– Есть в этом что-то, – кивнул головой Греч.

– Знаешь, что, – сказал он через мгновение, наблюдая за неспешно "гуляющим" Рутбергом. – Иди-ка ты один. А я прикрываю. Идет?

– Пожалуй, что так, – Реутов тоже снял с предохранителя свой марголин и, опустив левую руку с пистолетом в просторный карман куртки, пошел навстречу полковнику.

Рутберг заметил его, когда Вадим был уже метрах в пятнадцати от него, но не сделал никакой попытки избежать встречи. Напротив, он даже кивнул, но не Реутову, а как бы самому себе, своим мыслям, и сделал это так, как если бы был вполне удовлетворен увиденным.

– Доброе утро, Вадим Борисович, – сказал он, когда расстояние между ними сократилось настолько, что можно было е говорить, не повышая голоса.

– Доброе утро, Моисей Аронович, – ответил Вадим, рассматривая при свете дня спокойное худое лицо полковника.

– Вы, я вижу, уже вполне адаптировались, – Рутберг рассматривал его с не меньшим интересом, не забывая между делом попыхивать сигарой, которую изо рта так и не вынул.

– В каком смысле?

– В прямом, – ответил Рутберг. – В самом, что ни на есть, прямом. Вам сколько лет?

"Ловушка? Зубы заговаривает?"

– Пятьдесят два, – сказал Реутов. – Или забыли?

– Ни в коем случае, – спокойно ответил полковник. – Я ваше личное дело наизусть знаю.

– Вот как…

– Вот так. И кстати, не извольте тревожиться, профессор, это не ловушка. Вернее, ловушка, но совсем не в том смысле, как вы думаете. Я здесь один. А у вас кто-нибудь ведь там есть?

– Без комментариев, – ответил Вадим, пытаясь сообразить, что этот сукин сын имеет в виду.

– Хорошо, без комментариев, – согласился Рутберг. – Но учтите, времени у нас в обрез. Полчаса, не больше. Потом придет машина с охраной, и вам придется ретироваться.

– Вы так уверены, что я уйду один? – Едва сумев скрыть удивление, спросил Реутов.

– Ну не дурак же вы, – усмехнулся Рутберг. – Вы что же думаете, вам с вашим аргентинским другом просто так удалось с баржи уйти?

– Нет, разумеется, – усмехнулся в ответ Вадим. – Это же вы нас оттуда выпустили по доброте душевной.

– О доброте не может быть и речи, – возразил Рутберг. – Одна прагматика и собственный интерес, но вы правы, я и выпустил.

– Объясните, – предложил Реутов.

– Объясняю, – по-прежнему спокойным ровным голосом сказал Рутберг. – Бессмысленный в обычном случае электрошок, половинная доза "вирумина", наручники на достаточно тонкой штанге, отсутствие охраны в трюме… Неужели недостаточно?

– Вы хотите сказать, что подстроили мой побег?

– Ну подстроил, это, пожалуй, громко сказано. Я сделал его возможным, исходя из предположения, что вы именно тот, о ком я думал, и, следовательно, такой возможностью воспользуетесь. Я мог, разумеется, ошибаться, но жизнь показала, что риск был оправдан.

– Как-то это у вас слишком хитро…

– А мы, евреи, вообще хитрые, – снова усмехнулся Рутберг.

– Говорите, – предложил Реутов, у которого сейчас было слишком много вопросов, чтобы задать полковнику, если, конечно, он и в самом деле был полковником, хотя бы один.

– Первое, – сказал, казалось, совершенно не удивленный Рутберг. – Моя фамилия Рутберг, и зовут меня, соответственно, Моисей Аронович. Я генерал-майор и моя официальная должность – заместитель начальника Третьего управления императорской канцелярии.

– А не официальная? – Реутов вполне оценил интонацию полковника, оказавшегося, на самом деле, генералом, и задал именно тот вопрос, который тот хотел получить.

– А не официально я член коллегии Инфармоционно-Аналитического центра при министерстве промышленности и технологии.

– Никогда не слышал.

– Не удивительно, – кивнул Рутберг. – Это секретное подразделение, которое подчиняется напрямую… Впрочем, пока это излишняя информация.

– Что, во-вторых? – Спросил Реутов, отметив, что позже, если это "позже" для него состоится, ему необходимо будет тщательно проанализировать этот разговор. Недоговорки Рутберга тоже были информацией и, возможно, даже более ценной, чем то, что он произносил вслух.

– Вы слышали когда-нибудь о работе комиссии Ширван-Заде? – Вопросом на вопрос ответил генерал.

– Нет, – не моргнув глазом, соврал Реутов.

– Была такая сенатская комиссия в конце шестидесятых… К сожалению, у меня нет сейчас текста отчета этой комиссии… Так что вам я могу только пересказать ее содержание, но не сейчас, разумеется, а несколько позже, когда нас не будет поджимать время.

– Но что-то вы же мне скажите и сейчас, не так ли?

– Так, – кивнул Рутберг. – Речь там идет об очень серьезных вещах. Очень, Вадим Борисович, – подчеркнул Рутберг интонацией свои слова. – Настолько серьезных, что можно говорить уже не о государственных интересах, а о безопасности каганата в самом прямом смысле этого слова. Вы меня понимаете?

– Нет, – сказал Реутов, закуривая. Действовал он при этом демонстративно одной правой рукой. – Вы же мне, по-существу, так ничего и не объяснили.

– Вы правы, – согласился Рутберг. – Речь идет о психотронном оружии, которое было то ли создано, то ли почти создано еще в начале двадцатых годов. Такой, знаете ли, невероятный научный прорыв. В сороковые-пятидесятые годы работами в этой области занималась специальная лаборатория 3-его Главного управления, но там что-то случилось как раз во время войны, и тема зависла. А в шестьдесят восьмом лабораторию и вовсе закрыли, но к тому времени от нее мало что осталось. Одни слухи.

– Как так? – Удивился Реутов, пытаясь не проговориться, что знает много больше, чем может предположить генерал. – Это же государственное учреждение было…

– Да, вот так, – спокойно ответил Рутберг. – Учреждение государственное, да еще и секретное. Казалось бы, все должно быть запротоколировано, пусть и под грифом. И люди… Но, когда спохватились, ни людей, ни документов, ничего. Однако кое-что попало в отчет комиссии Ширван-Заде и, к сожалению, не только туда. Кое-что ушло за границу, кое-что зависло в разных имперских ведомствах.

– А я тут причем? – Искренне удивился Реутов.

– Да, вроде бы, совершенно ни при чем, – пожал плечами Рутберг. – Но дело в том, что по тем данным, которые просочились наружу, непосредственное отношение к проекту имел некто Людов. Приходилось слышать?

– Нет, а кто это? – Спросил Реутов.

– Это тот штатский, по приказу которого вас изъяли из нейрохирургического госпиталя 18 апреля 1962 года.

– Ах, вот оно что! – Делать вид, что он все еще не знает про события шестьдесят второго года, было глупо. – Но все равно не понимаю.

– И они не понимают, – согласился генерал. – Но вот какое дело. Существует записка генерала Уварова на имя покойного кагана, датированная сентябрем шестьдесят второго года, в которой он рассказывает историю вашей, так сказать, несостоявшейся смерти и высказывает между прочим подозрение, что вы, вероятно, были не случайным для Людова человеком. В смысле того, что между вами и Людовым существует некоторая, неизвестная Уварову, связь.

– Час от часу не легче! – Почти искренне воскликнул Вадим и, отбросив в сторону окурок папиросы, полез в карман за следующей. – А почитать эту записку нельзя? Или она тоже пропала?

– Почему же нельзя, – усмехнулся Рутберг. – Можно, разумеется. Тем более, что должен же я как-то завоевать ваше доверие. Сейчас мы закончим разговор и разойдемся. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. Я вам на свободе гораздо полезнее, чем трупом в земле. А это именно и случиться, если вы меня попробуете захватить и допросить.

– Подробнее не объясните? – Поинтересовался заинтригованный Реутов.

– Нет, – отрезал Рутберг. – Но на меня допрос, любой допрос – хоть с химией, хоть третьей степени – действует одинаково. Остановка сердца, и концы в воду. Хотите попробовать?

– Продолжайте, – предложил Вадим, уходя от прямого ответа.

– Так вот, перед тем, как уйти, я передам вам несколько документов. Это копия записки Уварова, а она, на вашу беду, стала теперь известна не только тем, кому было положено такие секреты знать. И еще несколько бумаг с грифом "Совершенно секретно", которые проливают хоть какой-то свет на эту дерьмовую историю, но главное, письмо самого Людова, вернее, неполную копию этого письма, которую добыл в то время один из агентов военной контрразведки. Кому адресовано письмо я не знаю, как не знаю и того, дошло ли оно до адресата, но так получилось, что сейчас я единственный, кто знаком с его содержанием. Вы будете вторым.

– Кто за мной охотится? – Спросил Вадим, почувствовав, что разговор подходит к концу.

– Две независимые группы, – сразу же ответил генерал. – Во главе первой стоит граф Авинов…

– Военный министр? – Удивленно переспросил Реутов.

– А что вас так удивляет? – Усмехнулся в ответ Рутберг. – Речь же идет об оружии и не только об оружии…

"Ну да, – сообразил вдруг Вадим. – Психотронное… Это не только оружие…"

– А вторая? – Спросил он вслух.

– Вторая… – Сказал задумчиво Рутберг. – Со второй сложнее. Я мало что о них знаю, но полагаю, что это мафия.

– Мафия, – повторил Реутов, начиная понимать, что произошло вчера ночью в доме Купцова.

"Бандиты… Мать их…!"

– А вы, стало быть, с господином Авиновым не согласны…

– Я офицер и дворянин, – спокойно ответил Рутберг. – И служу только государству российскому. А временщики, они временщики и есть, тем более авантюристы.

– Значит, у вас своя игра.

– Так точно, – кивнул генерал. – Но я внутри интриги. Кабаров у вас?

– Да, – не стал спорить Вадим.

– Убейте его, – спокойно сказал Рутберг. – Это несколько спутает им карты, но мне в любом случае придется перейти на режим повышенной охраны, так что второй раз нам так просто встретиться уже не удастся.

– Но у вас, разумеется, есть идеи, – Реутов вдруг почувствовал чудовищную усталость, однако расслабляться было не время.

– Разумеется, – согласился Рутберг. – Пока вам удается выпутываться самостоятельно. Продолжайте в том же духе, и, чем черт не шутит, может быть, вам удастся уцелеть.

"Я ему нужен, как приманка, – сообразил Реутов. – Но зачем он, тогда, пошел на контакт?"

– Вы правильно поняли, Вадим Борисович, – Рутберг пыхнул сигарой и посмотрел Реутову прямо в глаза. – Но вы не только приманка. Как-то же вы со всей этой историей связаны? Вот и будем исходить из того, что это не случайно, и вы что-то сможете узнать. А пока так. Вот те документы, которые я вам обещал, – он достал из кармана пальто и передал Вадиму конверт из плотной желтой бумаги. – И вот еще, что. Воля ваша, Вадим Борисович, верить мне или нет. Но мы с вами в одной лодке, хотя цели у нас и различаются, Однако примите, как данное, что в моих интересах, особенно теперь, чтобы вы продержались, как можно дольше. Поэтому, езжайте сейчас же на Путивльскую улицу. Дом 7, квартира 12.

С этими словами Рутберг вынул из кармана ключ и протянул его Реутову.

– Там уже с неделю назад приготовлено для вас все необходимое. Два чемодана стоят в платяном шкафу. Берите их и сразу же уходите. За домом пока не следят, но сами понимаете, береженого бог бережет. И запомните связной телефон, 110-822-338. Вы "Прохожий", он – "Секретарь", а я – "Купец". Говорить лишнего не следует, но назначить встречу и обговорить детали можно.

–  Ну вот и все, – сказал Греч, высаживая Реутова около Новгородского вокзала, где человек с двумя чемоданами привлечь к себе внимания никак не мог. – Жучков в багаже нет, так что можешь брать извозчика и ехать домой. А у меня дела. До связи.

– До связи, – автоматически бросил Вадим, и Марик дал газ.

"Майбах" плавно отошел от тротуара и уже через несколько секунд совершенно скрылся из вида, растворившись, в потоке маши.

"Ну дела, – произнес Реутов мысленно, оценивая тот сумасшедший марафон, который пришлось "пробежать" за последние 30 часов. – Нудела! Ночь была! Все объекты разбомбили мы дотла!"

Впрочем, судя по самоощущению, ему далеко было до "ушли, ковыляя во мгле… на честном слове и на одном крыле". Чувствовал он себя как раз неплохо, хотя, разумеется, и устал и хотел, что не странно, спать. Другое дело, что все, произошедшее за эти тридцать часов, еще предстояло "переварить", и работа эта, как подозревал Реутов, простой не будет. Однако и без этого никак. Чтобы продолжать действовать, надо было сначала понять, что происходит, и решить, куда "бежать" дальше. Да и усталость следовало в расчет принять. Так что вывод был очевиден, ехать в "меблированные комнаты" госпожи Александровой, и никуда оттуда сутки не выходить.

Вадим достал из внутреннего кармана куртки фляжку, отвинтил колпачок и, не стесняясь прохожих, в два глотка покончил с остатками коньяка.

"Уже лучше, – решил он, возвращая фляжку в карман. – Теперь еще папироску и…"

– Собираетесь ехать? – Спросил сквозь опущенное стекло извозчик, останавливаясь рядом с ним.

– Нет, спасибо, – покачал головой Реутов. – Я уже приехал.

– А, ну ладно тогда.

Извозчик отъехал, а Вадим достал папиросы и закурил. Брать извозчика он не собирался. Когда полчаса назад Реутов оказался в квартире на Путивльской улице один, он сразу же воспользовался случаем и позвонил Полине.

– Через сорок минут около того места, где я впервые подарил тебе цветы. – Сказал он ей.

– Буду, – сразу же ответила Полина.

– Только не раньше, и только если я буду там один.

– Поняла.

Теперь оставалось только ждать и надеяться, что он все рассчитал верно, и что за ним действительно нет слежки. Однако, похоже, все именно так и обстояло, и генералу Рутбергу он нужен был живой и на свободе, а не наоборот. Во всяком случае, засады на конспиративной квартире не было, а чемоданы, о которых говорил генерал, были, и содержание их, как будто подтверждало дружеские намерения Рутберга. Как Реутов ни торопился, он все же их открыл и наскоро проинвентаризировал. В первом, оказались комплект документов на имя Артура Никифоровича Сивцова, несколько банковских упаковок с денежными знаками каганата и Орды, мощный переносной терминал фирмы "Телефункен", и два "Протазана" с полными комплектами дополнительных "аксессуаров", включая, глушители и лазерные целеуказатели. Были там еще и кевларовый бронежилет, армейский ночной бинокль, и армейская же полевая аптечка. А во втором чемодане – "Бердыш", разобранный снайперский комплекс, боеприпасы различного назначения и еще какие-то спецназовские штучки-дрючки в защитного цвета армейских чехлах и сумках. В общем "клад капитана Крузо", никак не меньше.

"Он меня что, на войну снаряжает?" – подумал тогда Реутов.

"А, пожалуй, что и так", – решил он сейчас, видя, как подъезжает к нему знакомый обтюрханный "Дончак".

Реутов проспал до вечера. Вот, кажется, только что был, что называется, как огурчик, а потом раз, и все. Зашел в апартаменты, поставил чемоданы на пол, обнял Полину, и… Нет, в этот момент он еще был хоть куда и даже обрадовался, когда Полина предложила приготовить ему поесть, и сразу же побежал в душ, чтобы пока суд да дело, освежиться, смыть, так сказать, боевой пот, переодеться в чистое, и уже затем сесть к столу. Однако из ванной вышел уже никакой, только и хватило сил, что до койки дойти, а потом… Потом он проснулся, и за окном был уже вечер.

"Твою мать…" – Без особых, впрочем, эмоций подумал Вадим и хотел уже встать, потому как твердо знал, что день, предшествовавший сну, выдался не только напряженным и богатым на события, каких и врагу не пожелаешь, но и "улов", что характерно, принес такой, что думать теперь над всем этим, не передумать. Он все это сразу вспомнил и действительно хотел встать. И даже подумал, что сварит себе сейчас кофе "по-молодецки", то есть такой, от которого глаза на лоб, и коньячку накапает, и папироску закурит, устраиваясь перед терминалом. Однако в следующее мгновение Реутов услышал тихое сопение за плечом и ощутил, как прижимается к нему спавшая рядом с ним Полина, и все его "добрые намерения" разом испарились.

"А ну ее к черту, эту рыбалку!" – Подумал он, осторожно поворачиваясь к Полине и ловя губами ее губы. И все. Больше он ни о чем не думал. А когда снова оказался способен на это умственное действие, то первой его мыслью было, что он замечательно счастливый человек, потому что мужчина, которого любит такая женщина, как Полина, другим быть не может. По определению.

В конечном счете, он все-таки сварил кофе. Правда варил он уже не для себя одного, и поэтому соблюдал некоторую осторожность в пропорциях. Однако кофе все равно вышел на славу, а обдумывание новой информации превратилось из монолога в диалог, что было ничуть не хуже. Возможно, даже лучше, потому что Полина все-таки была нетипичной блондинкой, с ней и поговорить было не только можно, но и приятно.

"Что будет если скрестить блондинку с сибирской лайкой?" – Вспомнил вдруг Реутов старый анекдот.

– Ты чего улыбаешься? – Спросила Полина, и сама, начиная улыбаться.

– Да, ерунда, – отмахнулся Вадим.

– Нет, не ерунда, – возразила она. – Раз улыбаешься, я тоже хочу знать.

– Анекдот вспомнил про блондинок.

– Который?

– Про сибирскую лайку…

– А! – Совершенно не обидевшись, хохотнула Полина. – Тогда, я, чур, морозоустойчивая б-дь!

Смеялись вместе, заражая друг друга, и начиная хохотать снова, когда, казалось бы, приступ смеха уже прошел.

"Нервы выходят", – но мысль эта едва пробилась сквозь шквал совершенно идиотского, если подумать, ржания.

– Кофе остынет, – наконец, взял себя в руки Реутов.

– Тогда пей и рассказывай. – Предложила Полина.

– Хорошо, – согласился он и, сделав глоток, стал рассказывать.

– А почему, тогда, он живет в Петрове? – Спросила Полина, имея в виду Рутберга.

– А почему бы ему тут не жить? – Удивился Реутов.

– Так и каган, и министерство Промышленности находятся-то в Новгороде.

– Точно! – Сообразил Вадим, который этот пункт как-то упустил из виду. – Черт! Неувязка получается! Хотя…

"Черт! Черт! И еще раз черт!" – Сейчас Реутов наконец вспомнил, чем закончился тот странный разговор в Эдинбурге.

Но никакого письма ему Каменец не прислал.

"Не прислал…Твою мать!"

– Я был тогда в пиджаке, – сказал он, вставая из-за стола.

– В каком пиджаке? – Не поняла Полина. – Причем тут пиджак?

– При том, – Вадим взял вычислитель и вернулся за стол. – Каменец просил меня передать кому-то файлы, которые он пришлет мне на электронную почту. И он спросил меня, не работаю ли я в министерстве Промышленности!

– Ну и что?

– Понимаешь, – объяснил Реутов, настраивая терминал. – Он, похоже, считал, что я на какой-то секретной работе и, зная меня с войны, решил довериться. Теперь мне кажется, что он был сильно напряжен. Ну типа разведчик перед провалом, что-то такое.

– Допустим, и что с того?

– Он спросил, где я живу. Я сказал, что в Петрове. А он говорит, "Надо же какая удача". А ты, мол, случайно не в министерстве промышленности служишь?

– Рутберг!

– Ну да, – кивнул Реутов. – Я ему дал визитку, но он мне так ничего и не прислал.

– А пиджак здесь причем?

– Так я же пиджак этот, считай, и не ношу вовсе. Так, по случаю одеваю. И визитки там, в кармане у меня, старые, коричневые.

– Ты что, сменил адрес? – Поняла Полина.

– Ну да, – снова кивнул Реутов. – Повадился один придурок гадости писать…

На самом деле, это был не придурок, а дура, но объяснять это Полине Вадим счел излишним.

– Вот!

Действительно, в его старом почтовом ящике среди множества пришедших на него за полгода писем, нашлось и то, о котором он сейчас подумал. "Казаку от Казака. Эдинбург".

"Привет, казак! – писал Каменец. – Надеюсь, обещание твое остается в силе. Посылаю тебе свернутый файл. Позвони по телефону110-822-338, попроси Барсукова, и скажи, что у тебя для него весточка от Архивариуса. Не удивляйся, это у нас старая шутка такая. Он меня Архивариусомкличет. А фамилии моей он, скорее всего, и не помнит. Так что скажи, от Архивариуса. Надеюсь, что не забудешь.Мне это очень важно.

Твой друг".

– Выходит, Каменец работает на Рутберга, – сказала Полина, прочитав письмо через плечо Вадима.

– Или работал…

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю, – признался Реутов. – Но нехорошее у меня какое-то чувство.

– Давай, посмотрим, что там за файл.

– Давай, – согласился Вадим, но открыть файл они не смогли.

– По-видимому, здесь нужна какая-то особая программа, – покачал головой Реутов. – И, скорее всего, файл зашифрован.

– Возможно, но что же делать?

– А это мы сейчас узнаем, – Реутов взял сотовый телефон, который дал ему Греч, и нажал на единицу.

– Марик? – Сказал он, когда Греч откликнулся. – Я, наверное, не вовремя, но мне только один вопрос задать…

– Ну? – Поторопил его Греч.

– Парень этот, "ломщик" он…?

– Жив и здоров. Тебе надо что-то вскрыть?

– Да, – подтвердил Реутов. – Зашифрованный файл.

– Диктуй свой адрес, – сказал Греч. – Я пришлю тебе свой. Пришлешь файл, попробуем с ним что-нибудь сделать.

– Спасибо.

– Не за что. Диктуй.

Через полчаса файл Каменца ушел к Гречу, а Вадим и Полина, наскоро перекусив, и сварив еще одну порцию кофе, сели читать документы из желтого конверта.

– Бред какой-то! – Сказал Вадим, прочитав бумаги Рутберга.

– Ну не скажи, – возразила Полина. – В этом бреду прослеживается определенная логика.

– Логика прослеживается и у шизофреников, – кисло усмехнулся Вадим. – Просто это другая логика.

– Обрати внимание на два обстоятельства. Первое, Уварову показалось странным, что Людов явно знал, куда надо ехать и кого искать. То есть, похоже, Людов узнал о твоем ранении еще ночью с семнадцатого на восемнадцатое. Откуда? От кого? И почему его интересовал именно ты? Он ведь, по словам Уварова явно спешил, нажимал на все рычаги и своего в конце концов добился: прибыл в госпиталь, когда ты был еще жив и успел забрать тебя в свой институт. И вот смотри, – она взяла со стола еще один документ из тех, что находились в конверте Рутберга. – Твой призыв в армию был инициирован распоряжением штаба Войскового Круга, а подполковник Беркутов, оформлявший это распоряжение, в июле шестьдесят второго года сообщил человеку Уварова, что, во-первых, сделано это было по личной просьбе самого Уварова, о чем тот совершенно не помнил, а, во-вторых, в шестьдесят первом году твое личное дело, хранившееся в Итильском окружном комиссариате, было затребовано все тем же Беркутовым, и опять же, якобы, по телефонному распоряжению Уварова, и переслано на адрес института медико-биологических исследований. И Людов тебя, похоже, знал лично. Во всяком случае, такое у Уварова возникло впечатление.

Ну что ж, Реутов ведь и не сомневался, что Полина умная. Из многих слов – а речь шла, как ни крути, о двадцати страницах машинописного текста – она сумела выжать главное.

– Ты права, – кивнул он, соглашаясь. – Логика в этом действительно прослеживается, но какая логика? Ты посмотри на все это беспристрастно! Это же триллер какой-то получается, а не история. Научная фантастика!

– А то, что ты жив, это не фантастика? – Тихо спросила Полина, заглядывая ему в глаза. – И где твой шрам?

– Н-да.

– Нам бы еще отчет комиссии Ширван-Заде получить, – вздохнула Полина. – Как там твой знакомый, он сможет помочь?

– Черт! – Сказал Реутов, неожиданно вспомнив про Комаровского. – Вот же балбес!

– Что? – Не поняла Полина.

– Сейчас! – Остановил ее Реутов, хватая со стола телефон и набирая номер. – Алексей?

– Да! – Откликнулся Комаровский. – Это ты, Вадим? С тобой все в порядке?

– Да, все в порядке, – Реутов даже не представлял, как мог забыть о встрече в Архиве. – Понимаешь, я тут запутался слегка и не смог сегодня придти.

– Не страшно, – успокоил его Комаровский. – Приходи завтра. Но только учти, завтра последний срок. Мне держать это в кабинете не с руки.

– О чем речь! – Обрадовался Реутов. – Завтра, как штык.

– Ну тогда, до завтра.

– Уф! – Вытер Вадим испарину со лба. – Представляешь, Поля, я про него просто забыл. А ведь он мне отчет достал!

Полина заснула прямо за столом. Реутов на секунду отвлекся, проверяя в сети, добытые еще в Риге, данные на Каменца, потом взглянул на нее, чтобы поделиться очередным разочарованием, и увидел, что она спит, положив голову на сложенные на столе руки.

"Укатали сивку…" – Вадим взглянул на часы, было без четверти одиннадцать. – Детское время, в сущности…"

Он встал из-за стола, осторожно поднял Полину со стула и на руках отнес в спальню. Уложил в постель, укрыл одеялом и, вернувшись на кухню, где они с вечера устроили себе кабинет, скептически осмотрел заваленный бумагами и заставленный посудой стол. Спать не хотелось. Напротив, в крови ощущалась некоторая "хищная" бодрость. Вот так бы и рванул сейчас куда-нибудь, неизвестно куда, но обязательно в полную силу.

"Занятно… Как он сказал? Адаптировался?"

Трудно сказать, что именно имел в виду Рутберг. Его слова можно было интерпретировать и так, и эдак, но слово это, "адаптироваться", всплыло сейчас в памяти, и, как вдруг подумалось Реутову, неслучайно. Было в этом что-то. Что-то такое, о чем он и сам вроде бы уже думал, но, судя по всему, не додумал.

"Адаптировался", – повторил Реутов про себя, как бы пробуя слово на вкус, и, взяв со стола заварочный чайник, в два глотка выпил всю остававшуюся в нем заварку.

Ароматная, чуть вяжущая, горечь наполнила рот, напомнив ему те времена, когда, отправляясь в поиск, он наполнял фляжку крепкой, почти чифирной консистенции, заваркой, сдобренной каким-нибудь алкоголем – что уж там и тогда удавалось добыть. Лучшими вариантами были, разумеется, коньяк и ром, но и чача, сливовица или арак тоже для такого дела годились.

"Кашу маслом не испортишь", – Вадим выплюнул в раковину набившиеся в рот чаинки и, вернувшись к столу, взял в руки "письмо Людова".

"… всему, должна проходить в несколько этапов, – писал таинственный Людов своему неизвестному адресату. – Однакоследует иметь в виду, что характер процесса будетзависетьот множествапривходящихобстоятельств, учестьбольшинство изкоторыхзаранее,не представляется возможным.Я бы рекомендовал…"

Черт его знает, что за обстоятельства помешали агенту контрразведки снять полную копию письма, но факт оставался фактом, текст, переданный Вадиму генералом Рутбергом, представлял собою серию отрывков, которые правильнее, наверное, было бы назвать обрывками. Возникало впечатление, что Людов писал инструкцию или описывал некий ожидаемый эффект эксперимента. Знать бы еще, что это был за эксперимент, но было очевидно, что Рутберг склонялся к мысли, что разговор в "письме" идет именно о Вадиме. Возможно, так все и обстояло, однако никакой уверенности в этом у Реутова не было.

"… я бы назвал адаптацией, но, разумеется, характер протекающих при этом процессов свести единственно к адаптации в духе идей фонМанаковаилиПиаженельзя.Всегораздосложнее…"

"Сложнее некуда", – Реутов вернул листок с текстом на стол, вытряхнул из пачки папиросу и, не торопясь, закурил.

"… неравномерная регенерация тканей не должна удивлять. Впрочем, как я полагаю, вопросы эстетики врядли озаботят тебя настолько, чтобы забивать этим голову. Поэтому позволю себе напомнить главное. Период адаптации занимает от трех до восемнадцати дней. Точнее, предсказать, как будет развиваться процесс,сейчас невозможно.Однаконельзя исключать и парадоксальной реакции организма на некоторые внешние факторы:аминоглюканы, например,эндогенные опиаты, или электромагнитное стимулирование. В этом варианте, можно ожидать и лавинообразного протекания процесса адаптации. Но я не стал бы полагать такой исход статистически значимым, хотя – подчеркиваю специально для тебя – теоретически он вполне возможен. В любом случае… "

"Галиматья! Или нет… Зависит…"

И тут зазвонил телефон.

– Да, – не называясь, сказал Реутов в трубку.

– Привет! – Голос Давида звучал, как всегда ровно. Иди, знай, что у него сейчас на душе!

– Привет! Вы как? – Осторожно ответил Вадим.

– Так, сяк, – усмехнулся Казареев. – Ни шатко, ни валко.

– Тебя, что на ридну мову пробило? – Поинтересовался Реутов, которого и всегда-то раздражал обмен бессмысленными "фольклорными" репликами вместо содержательного разговора.

– В детство впадаю, – ответил Давид. – Но ты и сам можешь представить. Впечатлений море.

– Рад за тебя, – усмехнулся Вадим, пытаясь представить, как бы реагировал он сам на посещение Хазарии, в которой не был ни разу с тех пор, как ушел на войну. – А как жена?

– Она прекрасна, – явственно улыбнулся Давид.

– Я знаю.

– Ну тогда, ты меня понимаешь.

– Она рядом?

– Да.

– Передавай привет!

– Обязательно. А как у вас?

– Тоже нормально.

– И жена?

– Она прекрасна, – ответил Реутов, решив ни в чем не уступать Давиду. – Но сейчас спит, а привет от тебя я передам ей утром.

– Заметано, – как ни в чем, ни бывало, сказал Давид. – Не хотите к нам присоединиться?

– А стоит?

– Думаю, что да.

"Даже так?!"

– Хорошо, – сказал он после короткой паузы, вызванной необходимостью проверить список неотложных дел. – Завтра мы заняты, а вот послезавтра вполне.

– Позвони перед вылетом, – попросил Казареев. – Или вы на колесах?

"А что, – подумал вдруг Реутов. – Совсем не плохая идея".

– А что, имеет смысл? – Спросил он вслух.

– Вообще-то да, – ответил Давид. – И имущество нам не помешало бы. А тут и ехать-то всего ничего.

– Ну да!

– Две тысячи верст. Выйдешь через Тверь на стратегическое А98, и жми до самого Царицына по прямой. А там уже, действительно, рукой подать. Без остановок сутки, с остановками – чуть больше.

– Ладно, – обдумав предложение Давида, согласился Реутов. – Если все будет хорошо, выезжаем послезавтра.

Всю оставшуюся часть дня Илья гасил пожар. Впрочем, это слишком громко сказано – пожар. К тому времени, когда они расстались с Реутовым, огня в сущности уже не осталось. Он погас сам за неимением физической возможности распространяться дальше. Люди Домфрона зацепили Мыша и, догадавшись, что сам он "сесть" на их линии связи не мог, вычислили группу Механика. Тревогу поднял Бета, видевший, как берут наблюдателя из группы Типунова, и Караваев успел предупредить остальных, но от судьбы не уйдешь. Почему Механик промедлил? Теперь об этом могли бы рассказать только костоломы полковника Постникова, но вряд ли они будут так любезны.

"Или будут?" – Задумался Илья, прокручивая в голове все детали создавшейся ситуации и стараясь не упустить при этом ни одной мелочи. Получалось, что могут и рассказать, если, разумеется, знать, как спросить.

Однако подробности гибели группы Типунова Илью не интересовали. Все равно он ничего уже не мог изменить, и, следовательно, все это являлось неважным. А вот система охраны господина Домфрона интересовала Караваева по-прежнему. И время для этого, кажется, пришло.

– Здравствуйте, Карл Иванович, – сказал он, соединившись с Альфой. – Как поживаете?

– Благодарствуйте, – ответил Альфа, говоривший по-русски правильно, но с сильным ирландским акцентом. – Божьим промыслом, все идет хорошо.

– Ну и слава богу, – поддерживая, заданный "Карлом Ивановичем" стиль разговора, сказал Илья. – А у меня к вам просьба образовалась.

– Я весь внимание, уважаемый Григорий Матвеевич.

– Надо бы познакомиться с одним человеком и обсудить с ним вопросы взаимовыгодного сотрудничества. Экспорт – импорт, сами понимаете.

– Понимаю, – не стал спорить Альфа. – Жду подробностей.

– Уже, – ответил на это Караваев, сбрасывая на электронный адрес "Карла Ивановича" файл со всеми полученными им от своих источников данными на Ивана Силовича Постникова. – Сейчас будет.

– Секунду, – попросил Альфа и после короткой паузы подтвердил получение: – Есть. Не извольте беспокоиться, сегодня же и займусь.

– Ну бог вам в помощь! – Вполне искренне пожелал Илья и выключил телефон.

Решив, таким образом, главную задачу дня, Караваев переключился на другие срочные дела. Группа Механика из игры выбыла, это, к сожалению, являлось медицинским фактом. Но охота на Домфрона продолжалась. И хотя в рядах загонщиков образовались прорехи, которые, разумеется, следовало как можно скорее закрыть, вырваться за линию флажков Князю уже удастся вряд ли. А функции Механика возьмет на себя Каппа. Вот введением в игру резервной группы Гюнтера Паля по кличке Фельдфебель Илья теперь и занялся.

"Нет, – решил наконец Реутов. – Рутберг был со мной искренен ровно настолько, насколько это выгодно для него самого".

Однако Вадим себя иллюзиями не тешил с самого начала. Возможно, на данный момент генерал и являлся союзником, но только сейчас и ровно настолько, насколько это соответствовало его собственным – до конца Реутову, к слову сказать, неизвестным – планам. И вытекало это отнюдь не из общих соображений, а становилось вполне очевидным, если правильно проанализировать все имеющиеся факты. Помог ли Рутберг им бежать с баржи? Вполне возможно. Но что это была за помощь? А была она такой, чтобы, с одной стороны, уровнять шансы жертвы и преследователя, а, с другой, не дай бог не подставиться самому. Ну а дальше, как бог рассудит. Сможет Реутов сбежать – хорошо, не сможет – кисмет. По крайней мере, так все это выглядело, если посмотреть на события того дня беспристрастно. Но именно это Вадим сейчас и делал. Сидел на кухне, пил крепкий кофе, листал полученные от генерала документы, и думал. Анализировал факты, сопоставлял, искал противоречия и пытался при этом построить непротиворечивую модель событий. И получалось, что Рутберг передал Реутову весьма ценные документы, которые, несомненно, позволяли продвинуться вперед в поисках ответов на те вопросы, которые из просто интересных давно уже превратились в жизненно важные. Но при этом, что-то важное и, судя по всему, принципиальное для понимания известных Реутову фактов, Моисей Аронович все-таки придержал. Дело в том, что из тех бумаг, которые Реутов уже выучил едва ли не наизусть, совершенно невозможно оказывалось вывести, почему Рутберг приготовил для Вадима свой "клад капитана Крузо". Вернее, в данном случае, правильнее было бы говорить о "посылке капитана Немо", которую однажды обнаружили на морском берегу обитатели "Таинственного острова". Но капитан Немо знал, что может понадобиться Сайресу Смиту и его спутникам, чтобы выжить на необитаемом острове. Содержимое же двух чемоданов, найденных Вадимом на конспиративной квартире, наводило совсем на другие мысли. Закладка, судя по слою пыли на полу и самих чемоданах, была сделана как минимум за несколько дней до того, как Реутов встретился с "полковником". Даты на банковских упаковках тоже были не свежие. Деньги были получены через два дня после ночного заплыва в Неве. То есть даже если предположить, что собирали чемоданы не в тот же день, а несколько – но все равно ненамного – позже, то и тогда, оставалось непонятным, откуда Рутберг знал, что понадобиться Вадиму могут не только паспорт и деньги, но и оружие. Как он вообще мог предположить, что Реутов сможет – да еще в таком состоянии – сбежать с баржи? Ведь не мог же этот обер-шпион не знать, что Вадиму в любом случае придется рвать цепь, снимать часового и плыть ночью через холодную реку. На что он надеялся? На Давида? Возможно. Однако должен был понимать, что один Казареев двоих не вытащит. Но тогда получалось, что генералу заранее было известно, что электрошок и нервный стресс способны или даже должны помочь Реутову не только вспомнить прошлое, но и восстановиться физически.

"Адаптироваться, – вспомнилось Реутову использованное Рутбергом слово. – Сукин сын сказал, адаптироваться!"

Но в документах если и содержался намек на такое развитие событий, то это был действительно всего лишь намек. И понятен он становился только в контексте тех событий, которые произошли в последние десять дней. Но если так, то у Рутберга должны были быть веские основания предполагать именно такое развитие событий, и, следовательно, он рассказал Вадиму отнюдь не все, что знал.

"Сукин сын!"

Впрочем, имелся тут и еще один шов, шитый – и, вероятно, не без умысла – белыми нитками. Само это противоречие между реальными действиями генерала и той информацией, которой он "столь щедро" поделился с Вадимом, являлось столь очевидным, что наводило на мысль, что Рутберг продолжает с ним играть в какую-то свою, совершенно непонятную пока игру. Помогает и тут же дает понять, что мог бы помочь и большим, но этого не делает. Ведь не мог же он, в самом деле, надеяться, что Реутов этого противоречия не заметит!

"Он или за дурака меня держит, что на правду не похоже, – подытожил Вадим свои размышления. – Или намеренно подталкивает меня к каким-то выгодным для себя действиям".

Второе выглядело куда как правдоподобнее.

"Я ему нужен всего лишь, как приманка… Самостоятельной ценности у меня в его глазах нет!"

Ну что ж, если разобраться, это было уже кое-что. Своих врагов, как и своих друзей, предпочтительнее знать если и не в лицо, то хотя бы по именам.

В половине второго неожиданно позвонил Греч. Реутов все еще сидел за столом на кухне и продолжал собирать из имеющихся в его распоряжении деталей сложноустроенную модель реальности, когда дернулся вдруг лежащий рядом с рукой чудо-телефон Марика и двинулся куда-то, лихорадочно подрагивая, по гладкой поверхности столешницы.

"Это кто еще?! – Удивился Вадим, взглянув на шалтер терминала. – Ночь ведь уже… Давид?"

Но это был не Казареев.

– Доброй ночи! – Сказал в трубку Марик. – Разбудил?

– Ни в коем случае, – ответил заинтригованный неурочным звонком Реутов. – Случилось что?

– Как посмотреть, – не слишком вразумительно объяснил Марик. – Ты… Ты не мог бы отлучиться на час-два?

– Отлучиться? – Переспросил Вадим, лихорадочно соображая, что из подарков Рутберга следует с собой прихватить. – Да, конечно. Автомат брать?

– Нет, – усмехнулся в ответ Греч. – Не в этом смысле. Я просто хотел тебе предложить посидеть где-нибудь. Выпить…

"Дела!"

– Приезжай к нам, – предложил Вадим, решивший вопрос доверия еще накануне. – Полина спит, квартира большая.

– Ты серьезно?

– Вполне.

– Спасибо. А выпить-то у тебя…

– Есть у меня, что выпить, – остановил Греча Вадим. – И закуска найдется. Приезжай.

– Давай адрес, – не стал ломаться Греч.

Он приехал очень быстро – вероятно находился недалеко – но при том успел где-то отовариться по полной программе. На освобожденный по такому случаю кухонный стол были торжественно водружены две бутылки марочного перевара, палка беловежской казы, лепешки из белой муки, и картонные судки с горячими еще кукломой, такошем и шарбином.

– Ну ты даешь, Марик, – усмехнулся Реутов, рассматривая этикетку на бутылке. – Двенадцать лет выдержки… Однако! Это мы же с тобой упьемся вусмерть.

– Не гони! – Отмахнулся Греч. – Что тут пить?

– И в самом деле! Ты что думал, у меня и угостить тебя нечем?

– Но кукломы-то у тебя нет, – улыбнулся Греч.

– Ну разве что, – согласился Реутов, который на самом деле, бог весть, сколько лет не пробовал настоящей хазарской кухни. – Ты где это все раздобыл?

– Места надо знать, – хмыкнул в ответ Греч, срывая с бутылки сургуч. – А посуда у тебя имеется или из горла, как на фронте?

– Имеется, – Реутов открыл настенный шкафчик и стал выставлять на стол тарелки, чашки и рюмки.

– Ну вот, – удовлетворенно подвел итог его трудам Марик, разливая перевар по граненым восьмидесятиграммовым рюмкам. – Это и называется семейный уют.