Глава пятьдесят пятая

Фим оказался неразговорчивым мрачным типом.

– Давай за мной, – сказал он, когда я выбросил свою выкуренную до самой бумаги папиросу в кучку мусора. – И держись от меня подальше, хорошо? От тебя воняет. – Вот и все, что он мне сказал за следующие полтора часа.

В ответ я оскалил зубы и, покачиваясь, зашагал за ним, стараясь не отстать. Первая за несколько месяцев папироса вскружила голову не хуже бутылки бренди. Эх-эх-эх, а от выпивки – то со мной что теперь будет? Усну после третьей стопки, как старшеклассник?

Фим уверенно прокладывал себе дорогу, не стесняясь отпихивать благородных мужей с дороги, да еще и поругиваться с некоторыми. Клейма на нем я не видел, но был практически уверен в том, что он раб. Впрочем, не все хозяева ставят на своей собственности лейблы. Некоторым нравится гладкая шкура.

Я держался за широкой спиной своего провожатого, но мне, к счастью, толкаться не приходилось – мне самому уступали дорогу. И дело наверняка было в запахе и грязи, покрывающей мое тело. Это я с «напарниками» по цепи давно привык к этому делу, а вот изнеженные городские жители такое видели только на рабском рынке. Даже некоторые рабы кривили носы при моем появлении, чего уж говорить о господах и их дамах. Но до оскорблений и насмешек дело не доходило, по крайней мере, напрямую, вполне ведь возможно, что меня выкупили на свободу. Я даже сам раз видел такое не далее как два дня назад. Парня едва восемнадцати лет выкупили, чтобы тут же прилюдно отхлестать до полусмерти кнутом, а после повесить – он оказался серийным убийцей и насильником.

Мы выбрались с торговых рядов, и дышать стало легче. Я даже почувствовал какие-то запахи, хотя был уверен, что слизистая моего носа напрочь атрофирована. Окликнув Фима, я остановился у чахлой березки, росшей у обочины, и, сорвав несколько почек, принялся их нюхать. У меня на глазах даже выступили слезы. Пошло? Черт возьми, понюхайте несколько месяцев мужиков, которые не мылись с прошлого года, и запах коровьего навоза покажется вам амброзией – нет существа более вонючего, чем человек.

Фим смотрел на меня с пониманием и легкой насмешкой. Я заметил, что на его шее висит кулон с двумя буквами. Значит, я был прав: Фим – раб.

– Пошли, – сказал я, размяв в руке березовые почки.

Мы минули несколько кварталов, застроенных двух и трехэтажными домами. Видимо, здесь обитал местный средний класс. Даже канализация была подземной, и никто не выливал помои на улицу.

По дороге я получил несколько дюжин оскорблений и пару засохших конских яблок в спину: детишкам плевать, раб я или выкупленный свободный, они видели только грязного заросшего бродягу. Я не обиделся и даже побегал за одним, грозясь заразить его вшами и коростами. Пацаны с хохотом разбегались от меня, а моя жертва, оказавшись в углу, напугался и разрыдался, и я, поняв, что немного переборщил, оставил его. Фим ухмылялся сквозь бороду, ожидая меня, хоть я его об этом и не просил. Быть может, он не такой уж и угрюмый парень.

За этими кварталами шла широкая дорога, отделяющая их от парка, а за парком, судя по виднеющимся над деревьями шпилям и башенкам, располагались богатые районы. Фим не пошел напрямик через парк, а свернул на дорогу. Вскоре я понял причину: на каждой аллейке стояли таблички, на которых изображались перечеркнутые ошейники. Судя по тому, что некоторые из прогуливающихся господ вели на поводках собак, этот ошейник относился к домашним животным иного вида.

Огибать парк пришлось чертовски долго. Нас чуть не задавил жутковатого вида автомобиль, обдав черным угольным дымом. За рулем сидел пьяный молодой парень, рядом с ним была подпитая девушка, а на заднем сидении такая же веселая парочка, увлеченная друг другом. Им явно было не до клаксона. За их придурковатую езду мы получили порцию ругательств и полупустую бутылку вина. Бутылка разбилась о дорогу, и я долго стоял рядом с лужей и нюхал.

– Дома выпьешь чего-нибудь, – сказал Фим, закуривая. – Нелва – добрая хозяйка. Если будешь стараться, конечно.

– Я просто хочу понюхать хоть что-то кроме дерьма, – покачал я головой.

– И понюхаешь, и выпьешь… Пошли.

– А папиросу можно?

– Конечно.

Фим протянул мне папиросу и спички. На этот раз он старался не морщить нос. Впрочем, ему не слишком-то удалось.

Мы обогнули парк и зашагали по богатому району. От главной улицы отходили множество узких дорожек, ведущих к огороженным поместьям. Район пересекала небольшая речка, и я с трудом удержался, чтобы не спрыгнуть в нее с моста. Если бы не перспектива обещанной ванны, я бы так и сделал.

Жандармов здесь ходило множество. Город вообще был ими заполнен, да и может ли быть по-другому в работорговческом городе? Так что бежать смысла не было никакого – одинокого грязного мужика поймали бы в миг. Да я и не собирался убегать – ванна, бритва и чистая одежда отбивали всякое желание. Ну а потом будет видно. До прибытия врагов четыре-пять дней, за это время можно многое успеть.

Едва мы пересекли речку, Фим свернул к одному из поместий. Здесь дома были еще богаче и больше, чем на том берегу. Так что трехэтажный особняк Нелвы с садом и беседкой выглядел вполне себе… если не скромненько, то уже точно не выделялся своим богатством.

Встретил меня мрачный тип лет пятидесяти и три ведра еле теплой воды.

– Облейся и в баню, – сухо сказал цирюльник. – Фим, ты свободен.

– Я помогу, – пожал плечами мой сопровождающий.

– Тебя вызывала Нелва, хочет, чтобы ты подобрал ему кое-какую одежду на первое время.

Фим пожал плечами и ушел, а я принялся поливаться водой, стараясь смыть с себя как можно больше грязи. Вышло не очень хорошо, учитывая, что раздеваться мне не разрешили. Старик угрюмо наблюдал за черными потоками воды, уходящими в зеленеющую траву.

– Да-а, парень, – протянул он, не уточняя к чему относятся его слова.

Когда вода приобрела скорее коричневый, чем черный оттенок, старик повел меня в баню. Здесь было достаточно жарко, видимо, баню начали готовить еще до того, как меня купили. Нелва не собиралась уходить с рынка без покупки, а значит, мне чертовски повезло. Неужто всех смазливых рабов успели разобрать? Я подумал о том, что до сих пор мог сидеть на цепи, и содрогнулся.

– Одежду в печку.

Я разделся и сунул свои лохмотья в печь, а сам, повинуясь команде старика, который уже вооружился ножницами, уселся на скамью. Мои лохмотья шипели и потрескивали, и я представлял, как от жара лопаются и горят вши. Их я ненавидел, наверное, даже сильнее, чем работорговцев и клопов.

Цирюльник тем временем потыкал ножницами в колтун на моей голове, потом в бороду и, покачав головой, буркнул:

– Бесполезно. Мойся пока, я зайду через полчаса.

– Не охота ковыряться во вшах? – хмыкнул я.

– А кому охота? Давай, мойся, воду не жалей. Потом, как побрею, еще раз помоешься.

Когда цирюльник вышел, я дал волю чувствам. То есть откровенно разрыдался, поливая на себя горячей водой и нюхая мыльную пену. Впрочем, возможно, это мыло ело мои глаза.

Я еще мылся, когда пришел старик. Он выудил меня из железного бака с горячей водой, в котором я сидел, и принялся стричь мне бороду и волосы. Когда на моей голове практически ничего не осталось, он взялся за опасную бритву. Я сидел, наблюдая в зеркало, как моя голова превращается в бильярдный шар, и отдирал размокшую язву на ноге. Было больно, текла кровь, но я все равно продолжал счищать коросту, с удовольствием наблюдая, как в ней едва шевелятся паразиты.

– Когда подсохнет, забинтуем и продезинфицируем, – буркнул цирюльник. – Готово. – Он шлепнул меня по лысине. – Умеешь пользоваться?

Я уставился на протянутую бритву и покачал головой.

– Эх… Где-то у меня… – невнятно бормоча себе под нос, старик вышел в предбанник. Вернулся он через пять минут, держа в руках безопасную бритву. – Вот. Она туповатая, но пах и подмышки я тебе брить не буду.

– Спасибо.

– Мойся и брейся быстрее. В предбаннике одежда, а девчонки уже почти приготовили ужин.

– Хорошо.

Я все равно не торопился. Дай мне волю, просидел бы в бане до завтрашнего утра. Но, несмотря на все усилия, мне так и не удалось избавиться от запаха насовсем. Впрочем, мне могло казаться – когда месяцами нюхаешь немытые тела, все начинает вонять.

Наконец, голый как младенец, я вылез из бани. Одевшись в коротковатые штаны и рубаху, вышел на улицу. Чистый воздух перехватил дыхание. Я стоял и дышал, чувствуя, как прохладный вечерний ветерок бродит под свободной одеждой. Впрочем, дело не только в чистом воздухе и ветерке – я просто не знал, куда мне идти.

Выручил меня Фим, вышедший из черного хода с тремя собаками на поводке. Он махнул мне рукой, и я зашагал к нему. Собаки при моем приближении глухо рычали, от чего мне было немного не по себе. Но после того как Фим сказал «Свой» и дал меня обнюхать каждой, рычание прекратилось, а один волкодав даже подставил свою лохматую башку, чтобы я ее почесал. Что я и сделал. Собак я хоть и опасаюсь, но люблю. Только не тех брехливых шавок, что бегали около нашего каравана. Эти же псины оказались хорошо выдрессированными.

– Заходи, – буркнул Фим, протягивая мне папиросу со спичками. – Все уже собрались. Жрать-то хочешь?

– А ты как думаешь? – хмыкнул я, затягиваясь.

– Там ветчина и сыр, но сильно не налегай – фаршированная репа почти готова. А, тебя же еще Старик должен перебинтовать…

– Успеет, – пробормотал я, едва не захлебываясь слюной.

– Нет, сначала надо к Старику. Иди. Вторая дверь налево. А там Старик покажет.

– Старик – это цирюльник?

– Да. Он же дворецкий, он же эконом… Только зови его Гин.

– Хорошо.

Я сунул папиросу в предложенную Фимом пепельницу и вошел в коридор. В указанной комнате меня ждал Гин – видимо, Нелва не очень-то любила длинные имена – с полоской марли и мазью настолько вонючей, что я почуял ее еще в дверях.

Старик перебинтовал мою ногу и повел на кухню. Здесь я, стараясь не захлебнуться слюной от запаха съестного, познакомился с остальными. Полную повариху звали Кро, а двух довольно приятных близняшек-горничных Шел и Гел. Полное имя имел только садовод он же охранник, он же старый любовник Нелвы Киирос, единственный свободный в нашей компании. Сейчас он был женат, и жил в своем доме, но эту неделю ночевал здесь – весенний сад требовал много работы.

– Нелва уже ужинает, – щебетала Кро, расставляя тарелки. – Но обещала зайти и принести выпивку. Надо же отметить появление новенького.

Близняшки, пару минут назад не слишком стеснявшиеся обсуждать меня вслух, захихикали.

Нелва пришла уже под конец ужина. В ее правой руке была початая бутылка бренди, а в левой мундштук с почти потухшей папиросой.

– Гин наливай всем. А ты, Кро, сбегай в кладовую и возьми еще пару бутылок. Нел, ну-ка поднимись.

Я послушно встал. Нелва критически рассмотрел меня, ощупала мышцы на руках и груди, а после запустила руку в штаны. Но ощупывала она больше мою тазовую кость, чем тот орган, которым мне предстояло зарабатывать себе на хлеб. Впрочем, не скажу, что мне не понравилось.

– Нет, будем стучаться костями. Фим, ты сегодня со мной, а ты, Нел, набирайся сил и мяса. С волосами, кстати, тебе было лучше.

– Отращу еще, – стараясь изобразить смущение, сказал я.

Нелва как-то странно усмехнулась и, схватив Фима за руку, увела его, оставив початую бутылку.

С выпивкой разговоров только прибавилось. Я скормил оставшимся сказку про белого бычка, то есть о тяжелой деревенской жизни и жутких работорговцев, перебивших половину моей деревни, а другую уведших в плен, и выслушал такие же «оригинальные» истории от остальных. Горничные, хихикая, спрашивали, было ли у меня когда-нибудь двое за раз, и я, тупо улыбаясь, отвечал, что нет, подумывая о том, что было бы неплохо и с одной, ведь я не святой. Орайя умерла уже давно, Капитана я не видел еще дольше, да и девчонки ничего так себе…

А после была третья стопка бренди, и я, распаренный, обожравшийся и уставший, уснул, свалившись со стула.

* * *

Следующие пять дней я только и делал, что отсыпался, менял повязки на ноге и ел. В первый же день мой живот раздулся, как барабан, несмотря на то, что ослабевший желудок не слишком-то хорошо принимал тяжелую пищу. Но я все равно ел. Мне важен был вкус еды. Сыр, ветчина, хлеб, репа, мясо, рыба. Это было настолько вкусно после одной и той же каши, что я не мог остановиться. Впрочем, когда Кро дала мне какую-то укрепляющую настойку, все встало на свои места, и я стал ходить в туалет всего по два-три раза в день.

К счастью, Нелва оказалась действительно щедрой хозяйкой и не ограничивала меня. Мне на шею повесили такой же кулон, как и у других, потом привезли одежду более подходящую моей комплекции. Я радовался каждой мелочи.

Планов побега я пока не строил, просто хотел отдохнуть и набраться сил. И занимался только этим, день за днем отшивая близняшек, на что они, в конце концов, порядком обиделись. Мне было плевать. Нелва меня пока не трогала, таская себе в постель Фима, что меня тоже устраивало.

Но конец приходит всему. И я убедился в этом в очередной раз.