Глава 7.

Как там говорят? «Наутро проснулся знаменитым!»? Так вот ничего такого не было. Проснулся я отдохнувшим, выспавшимся и голодным. Вчерашний вечер буквально выпил из меня жизненную энергию. Вот когда начинаешь понимать актеров, которые выкладываются по-полной, вкладывая в свою роль всего себя. Вот так и я — вложился в песни так, что…ну…это не передать словами. Никак не передать. Может потому и получилось?

В общем – я был доволен. Интересно, как отреагирует на такие музыкальные изыски советское общество — тут ведь не все так просто! Вдруг завтра какой-нибудь Суслов заявит, что я испоганил гимн СССР, и что таких как я надо искоренять со всей силой пролетарского гнева? Все может быть…

На кухне чем-то гремели девчонки (Что за привычка бухать тарелками так, будто хочешь их раздолбать?! Это уже чисто женское!), пахло пирожками, из чего я сделал вывод что меня ожидают вкусные штучки! Кстати, чего это они взялись стряпать? Скоро опять ехать в Сенеж!

Спрыгнул с постели, шагнул к двери и тут же сказал себе: «Тпррр!» Как жеребцу. Хотя бы трусы надо надеть — как уснул посреди ночи, так и…в общем – хорошая была ночь. Бурная и жаркая.

Подумал, подумал, и надел халат. Взял с собой чистое белье и отправился в ванную комнату. Горячий душ выбил из мозга последние остатки сна, и когда я одевшись в домашнюю одежду (трико да майка) вошел на кухню, голова была ясной и свежей, как после недельного трезвого отдыха на Черноморском побережье Кавказа.

– Доброго утра всей честнОй компании! – поприветствовал я своих сотрудниц, и те радостно улыбнулись мне в ответ.

– Доброе утро! Привет!

— Читай! — протянула Ольга пачку газет, но я досадливо отмахнулся:

— Сама читай! А я лучше чаю попью! И пирожков! Пирожков! Настюх, ты знаешь, что являешься гениальным пекарем?! Ты бы в Америке просто озолотилась, открыв кондитерскую! И кто тебя научил печь такие пирожки?!

– Мама научила – бесстрастно сказала Настя, но я не обратил внимания на ее холодный тон, занятый подтягиванием к себе здоровенной тарелки с маленькими румяными пирожками.

— Мама? Передай ей мое восхищение ее дочерью! — сказал я, впиваясь зубами в пирожок и едва не урча от наслаждения. Вот обожаю пирожки, ну что тут поделаешь?!

— Не смогу. Умерла мама — так же бесстрастно ответила Настя, и кусок пирожка встал у меня поперек горла.

— Прости…не знал! -- с трудом проглотив, сказал я – Ей сколько было? Болела? Что случилось?

– Ташкентское землетрясение – пожала плечами Настя – И мама, и папа… Меня не было, я в то время училась…в Москве. А весь Ташкент снесло. Их плитами завалило. Вот так я и осталась одна. Мама такая же как я была…я ее копия. Но не будем об этом, ладно? Я уже привыкла. Оль, почитай Михаилу Семеновичу газеты, а я пока чаю наведу. Вам с лимоном, Михаил Семенович?

– Как обычно – пожал я плечами – Зеленый, с лимоном, и чуть подсласти. А что там в газетах, ругают небось? Я удивился, как все-таки наши боссы решились пропустить гимн в рок-исполнении! Что-нибудь об этом есть?

– Еще как есть! – хихикнула Ольга – вон что пишут: Совершеннейшей неожиданностью для присутствующих было услышать гимн Советского Союза в необычной современной обработке, да еще и с текстом. Если кто не знает, это был старый текст Советского гимна, в обработке автора – Михаила Карпова.

– Это какая газета? «Комсомолка»? И как они выражают свое отношение к такому святотатству?

– А никак. Осторожничают. Своего мнения – ноль. Констатация факта. А вот в отношении других песен просто в восторге! «Песни, которые исполнил Михаил Карпов, нигде и никогда до того не исполнялись, и для музыкального мира явились совершеннейшей неожиданностью. Ветераны, которые слушали эти песни подпевали, хлопали в такт музыке, и даже плакали!» Знаешь, а я ведь тоже плакала – Ольга улыбнулась, и недоверчиво помотала головой – Вот и слышала не раз, и ноты записывала, а все равно плакала!

– И я – неожиданно вмешалась Настя – И я тоже. Сама не знаю, как получилось…

– Видимо это эффект эмоционального поля – предположил я – сама эмоциональная атмосфера подействовала на вас. Кстати, я тоже прослезился, если уж на то пошло. А получилось замечательно, ведь правда же?

– Замечательно! – кивнули обе девушки – Лучше и быть не могло!

– Кстати, как приедем из Сенежа, готовьтесь к гостям! – объявил я улыбаясь – Знаете, кто к нам придет?

– Махров с Улановой? – улыбнулась Ольга – Он с утра уже звонил, поздравлял, требовал тебя к телефону. Но я его послала…в Антарктиду. Пингвинов ловить. Сказала, чтобы дал поспать – сам ему перезвонишь.

– А что в остальных газетах? В «Правде», например?

– Сухо, сжато, но вполне одобрительно. Никакой ругани. Так кто же к нам придет? Ты так и не сказал.

– Магомаев, Лещенко, Кобзон и…Зыкина!

– Ох! – Ольга коснулась пальцами руки губ – Людмила Зыкина?! Да ладно!

– Я пообещал им по песне сочинить. И вот теперь думаю, что бы такое сочинить. Представляешь – для Зыкиной? Под ее голос? Вчера, пока ехали домой, думал – что бы такое…так и не придумал. Для Лещенко есть песня. Для Кобзона есть. Для Магомаева – тоже. Но для Зыкиной?! Хотя…и для нее есть. Вот только надо кое-что уточнить…

Я вытер губы салфеткой, отхлебнул из бокала уже слегка остывшего чая и пошел к телефону. Прикинул – среда, сейчас время дневное…надо звонить на работу! Позвонил. Пробился через секретаршу, долго допрашивавшую меня – кто я такой и с какой целью звоню, наконец сказал, что пускай он мне сам перезвонит и бросил трубку. Перезвонил через три минуты – я засек.

– Здорово! Ты чего буянишь? – голос Махрова был довольным, как у сытого кота – трубку бросаешь!

– Да какого черта она допрос устраивает, твоя чувырла?! – буркнул я – Чуть ли не анализ крови берет на расстоянии! Кто, да чего, да зачем! Вампирша хренова! Скажи ей, чтобы соединяла без расспросов, черт подери!

– Скажу – хохотнул Махров – Ну как же отказать такому великому певцу! Тут народ на ушах стоит! В газетах – это только отголоски бури! Говорят за твоими пластинками в очередь стоят! Вот так! Раскупают – не успевают завозить! «Мелодия» новую партию срочно готовит, тираж – миллионы! Еще озолотишься, проклятый буржуй! Вот это ты спел!

– Слушай…я тебе по этому в общем-то поводу и звоню…ты случайно не знаешь, как связаться с Беллой Ахмадуллиной? Знаешь вообще такую?

– Ну что я…дикий, что ли?! Обижаешь! Я тебе не Фурцева! – фыркнул Махров – А зачем она тебе нужна?

– Понимаешь…задумал я пару-тройку песен на ее стихи написать. И вот хочу попросить разрешение на использование ее стихов.

– И на кой тебе это? Сочиняй на здоровье, а Белла Ахмадуллина получит с каждого исполнения песни – в установленном порядке. Как и ты. Так что не надо тебе никакого разрешения – государство само следит за твоими правами. Это тебе не гнилая Америка! Тут все у нас по закону! Искусство принадлежит народу! А гонорар – автору. Хе хе…

– В гнилой Америке за использование стихов без разрешения повесили бы на дереве – хмыкнул я – Ладно, понял. Тогда я укажу, что это стихи Ахмадуллиной, и все. А там вы уже в своем министерстве решайте – как и что за это платить. Вот.

– Решим, решим! Кстати, ты куда пропал в эти дни? Пытался тебя найти, так и не смог! Как сквозь землю провалился!

– Это государственная тайна – серьезно отрезал я – Тебе не надо знать. А вот что надо знать – это то, что недели через две я появлюсь, и тогда приглашаю к себе! Гости будут, я пообещал их пригласить. Кобзон, Лещенко, Магомаев и Зыкина. Ну и Уланова будет с Раневской. Так что приглашаю и тебя с супругой. Придешь?

– А куда я денусь? Если такие мэтры придут – век себе потом не прощу, если не приду! Ладно, у тебя еще что-то?

– Да вроде все…

– О! Забыл! Тарковский сценарий накатал! Я читал – мне понравилось. В общем-то один в один сделал по книге, так что должно получиться нормально. Я уже дал добро на финансирование, думаю ты не будешь против сценария, я тебе его потом пришлю. Или сам принесу. Пусть снимает.

– Ну если ты уверен, что он написал так, как я и хотел…пусть снимает. Но если мне сценарий не понравится – я тебе нос откушу! Понял?! Будете переделывать!

– А ты знаешь, что это будет воспринято как террористический акт? Нападение на министра культуры?

– Министров много – другого найдут, с носом! Ладно, Лех, рад был тебя услышать…давай, пока! Увидимся. Я тебя потом найду, как приеду.

– Все секреты, секреты…шпион хренов! Давай, пока!

Положив трубку, я несколько секунд стоял, раздумывая, потом медленно пошел в кухню. Действительно – на кой черт мне испрашивать разрешения у поэта, если этим займется государство? Все упрощается, точно.

Машина пришла за нами в 16 часов. Мы успели и пообедать, и в квартире прибрали – пирожки, что не доели, забрали с собой. А куда их еще девать? Не выбрасывать же. Честно сказать, ехать в Сенеж не особо хотелось. Порядком поднадоело мне это военное дело. Думал – навсегда ушел от армии, а вот поди ж ты…догнала! В другом мире, в другом времени. Ну что теперь сделаешь…взялся за гуж – не говори, что не дюж!

Встретили нас как победителей. Аносов заранее купил шампанского, накупил всякой всячины в магазине, так что мы устроили посиделки всей нашей честнОй компанией. Наши пирожки кстати пришлись прямо-таки в кон, хотя закусывать шампанское пирожками возможно и считается где-то там в интеллигентных кругах настоящим моветоном. Но мы же не интеллигенция, мы грубые вояки! Нам – самое то. И бутеры с сервелатом по 8.12 за килограмм.

Видели мое выступление на концерте, и…в общем, как сказал Аносов – они все просто охренели. Не ожидали, что мои песни настолько хороши. Ага, «мои». Ну да, угрызения совести у меня еще присутствуют, хотя честно сказать – гложут они меня все меньше и меньше. Те, у кого я песни попер – сочинят другие, еще лучше. А мне для дела нужно! Я ведь типа мир спасаю! Неужели спаситель мира не может немножко чего-нибудь спереть? Ну да, самоирония, а что делать, что делать?!

Кстати сказать, взял с собой гитару – ту, что Богословский подарил. Буду в свободное время учиться на ней играть. С самой юности мечтал научиться, а теперь и сам бог велел, с моей-то абсолютной памятью. Мне достаточно один раз показать – и все, я запомнил. Ну а музыкальный слух у меня всегда был, не сказать, чтобы как у Моцарта, но был и есть.

Легли спать почти в полночь, и спал я спокойно и без сновидений. Встал в восемь часов утра, когда Аносова уже не было на месте (завтракать наверное пошел, или к комбату – они с ним сдружились. Или тренируется с группой). Оделся, умылся, и пошел за девчонками, которые тоже были в своем номере. Завтракать пойдем, а после завтрака – посмотрим, как там дела у наших. Посмотрим на их тренировки. Может мне тут уже и нечего делать…честно сказать, хочется вернуться в Москву. Дел куча – те же песни надо оформить в нотах, да и книгу дописать, в конце-то концов! Опять же – сценарий Тарковского прочитать, что-то у меня нет к нему особого доверия после тех его фильмов, которые я видел.

Уже когда завтракал и раздумывал над ситуацией, решил: день-два и я отсюда свалю в Москву. Там буду дожидаться достройки Дачи. Хватит мне по гарнизонам скитаться! Наскитался за свою жизнь, сыт по горло.

Я ошибся. Никакие не два дня. На следующий день пришла телефонограмма, в которой мне было четко приказано сидеть в Сенеже и не вылезать до особого распоряжения. Уж чего там у них такое вышло – я не знаю. Но раз приказали сидеть и не рыпаться – значит, сидеть, и не рыпаться.

Первая партия бойцов для «Альфы» появилась в батальоне одиннадцатого мая, в четверг. Автобус, практически такой же, как тот, на котором приехала наша группа, въехал на территорию подразделения и остановился возле входа в штаб. Из автобуса быстро, но без особой спешки стали выходить молодые крепкие парни в военной форме с офицерскими погонами. Самый младший среди них по званию был лейтенант, самый старший – капитан. Он был один такой капитан среди ноовоприбывших, но возрастом ничем не отличался от своих соратников. Видимо этот капитан и был старшим группы, потому что подав какую-то команду, он зашагал в штаб, держа в руке офицерскую планшетку.

Я все видел через окно – мы как раз обедали. Видел и Аносов, который тут же со вздохом заметил:

– Вот оно, началось!

Но что именно «началось» – пояснять не стал. Впрочем – это и так было понятно. В общем, послеобеденную тренировку свернули – надо вначале разобраться с новоприбывшими, устроить их. А потом попробовать определить – кто это на самом деле, и что от них стоит ожидать.

Через два часа в дверь постучали, и на пороге появился рядовой, который передал просьбу комбата прибыть к нему для беседы. Кому именно прибыть, зачем прибыть – рядовой не пояснил, сообщив, что ему ничего больше передать не было сказано. Ну…не было, и не было…пойдем, чего уж там!

Решили вначале идти вдвоем с Аносовым, а потом мне пришла в голову мысль получше, и я постучался к девчонкам. Ольгу оставил на месте (она не больно-то и возражала!), ну а Настя охотно пошла со мной. Настя вообще любительница всяческой деятельности, это я уже заметил. Ни минуты не посидит без дела – что дома, что здесь, на тренировке. Двужильная, ей-ей!

Комбат в кабинете был не один, за столом для совещаний сидел тот самый капитан, командир новоприбывшей группы. Когда мы с Аносовым вошли, он с удивлением на нас уставился, окидывая взглядом с головы до ног (странная форма, нет знаков различия – кто такие?!), а когда комбат нас начал представлять, вообще вытаращил глаза:

– Знакомьтесь. Это капитан Исаев, Петр Михайлович, командир роты офицерского спецназа, бывший десантник. А это…Маугли и Акела.

Комбат ухмыльнулся, глядя на ошеломленного и растерянного капитана, и насладившись его глупым видом, добавил, после небольшой паузы:

– Акела и Маугли являются инструкторами боевой подготовки, а также курируют наше подразделение со стороны Комитета. Их настоящие имена и звания вам знать не обязательно. Через некоторое время они покинут батальон, после того, как помогут нам наладить боевую учебу. Итак, вопросы есть, товарищ капитан?

– Вопросов пока нет, товарищ полковник. Здравствуйте, товарищи…Акела и Маугли! – десантник встал с места.

– Вы не особо не переживайте. Мы не настоящие Акела и Маугли – слегка неуклюже схохмил я – Это позывные. И да, мы служим в Комитете и сейчас обучаем личный состав – офицеров. Хотелось бы посмотреть на ваших людей, кто они, и что они. И узнать, чего они стоят. И стоят ли вообще чего-нибудь.

– Двадцать один человек, вместе со мной. Все спортсмены – сухо ответил капитан, которые вроде как обиделся на мои слова – Все как минимум кандидаты в мастера спорта по самбо, дзюдо, боксу. Отличные стрелки.

– Ну так пойдем смотреть твоих…отличных стрелков! – вздохнул Аносов, и посмотрел на комбата – В спортзал их?

– В спортзал. Я сейчас еще Головлева позову, пусть тоже на них посмотрит. А чего Багиру на улице бросили? – комбат улыбнулся, глядя в окно. Настя ему очень нравилась. Вернее – он просто сох по ней. Увы, она с ним была так же холодна и бесстрастна, как и с остальными мужчинами. Единственный, кому Настя улыбалась – это был я. И то просто потому, что невозможно рядом со мной не улыбаться. Я же записной шутник, просто фонтан искрометного юмора, и терпеть не могу тех, у кого отсутствует чувство юмора. Особенно на мои шутки. Хе хе…

Выйдя на улицу, увидел такую картину: вся эта шайка будущих спецназовцев дружно изощрялась в остроумии, расспрашивая Настю – где она взяла такой клевый наряд, и что она делает вечером, и где она работает – писарем, или машинисткой. Ну и всякую такую чушь, которую несут здоровые половозрелые жеребцы, завидевшие красивую женщину. Тем более – такую женщину.

Капитан быстро их построил, объявил, что сейчас с ними будет говорить командир батальона, в котором офицеры теперь будут служить, и тут же замолчал, подчиняясь жесту полковника. Комбат осмотрел ряд новоиспеченных «альфовцев» и не повышая голоса, сказал:

– Сейчас идем в спортзал. Там посмотрим, кто вы такие. И я там вам расскажу, чем вы будете заниматься в дальнейшем. За мной!

И вся ватага потянулась за полковником. Ну и мы следом – позади всех.

В спортзале заставили всех новобранцев разуться – нечего сюда грязь таскать. Потом сменную обувь с собой будут брать. Снова построили, и комбат встал перед строем.

– Итак, товарищи офицеры, вы теперь бойцы батальона специального назначения. Проще – спецназа. Ваша группа первая из тех, что должны к нам прибыть в ближайшее время. Я не знаю кто вы, и что из себя представляете, и почему выбрали именно вас, но надеюсь, что вы здесь оказались не из-за вашего строптивого характера, не потому, что командование хотело от вас отделаться. И что на самом деле вы лучшие из лучших.

Да, комбат попал точно. Еще не факт, что все эти парни на самом деле лучшие из лучших. Вполне могли прислать абы кого, чтобы закрыть требование свыше. От таких отбросов надо избавляться сразу.

– От балласта будем избавляться – подтвердил мои мысли комбат – Здесь на самом деле будут лучшие из лучших, и только так. Ваш старший группы сказал мне, что вы поголовно мастера и кэмээсы, ну что же…надеюсь, что так. Вопросы есть?

– Разрешите, товарищ полковник? Старший лейтенант Щербаков!

Высокий, плечистый парень с грубоватым лицом и шрамом на щеке. Боевой офицер? Или просто по пьянке подрался…

– Разрешаю. Спрашивайте.

– Чем конкретно мы будем заниматься? Чему нас будут учить? Мы ведь не рядовые-первогодки, чему нас вообще можно научить? Мы офицеры!

– Во-первых, всегда есть то, чего вы не знаете – усмехнулся полковник – Во-вторых, для вас будет неожиданностью то, что вы здесь изучите. Будьте в этом уверены. Кстати, вот вы, Щербаков, спортсмен? В каком виде?

– Самбо. Боевое самбо, товарищ полковник! Я был инструктором по рукопашному бою моего батальона.

– О как! А чего вас сюда отправили? – улыбнулся полковник – В вас должны были вцепиться руками и ногами!

– Я сам пожелал – спокойно ответил Щербаков – Мне сказали, что создается специальное подразделение совершенно нового формата. И я вызвался. Да, меня просили остаться, но я захотел сюда.

– Хорошо – серьезно кивнул комбат – О задачах: наше подразделение будет выполнять специальные задачи во всех точках мира, в которых понадобятся наши бойцы. В мире гремят войны, террористы взрывают, убивают людей. Наше советское правительство обеспокоено разгулом терроризма, и будучи прозорливыми и умными, наше руководство решило создать специальную группу, которая станет бороться и с террористами, и с преступниками всех мастей. Для того вас сюда и собрали – научить, как нужно воевать в условиях особой опасности – для вас, и для мирных граждан. До сих пора вас учили – как воевать с врагом на поле боя. Теперь вас будут учить, как это делать в мирное время, например – в городских условиях. Как захватывать дома, в которых скрываются террористы с заложниками. Как захватывать командные пункты противника малыми группами, с использованием специальных, новейших средств, о которых вы скоро узнаете. Вот так обстоят дела, товарищи офицеры. Это опасная служба, можно сказать, что вы теперь на войне. Так что у вас еще есть время отказаться. И вот еще что – если нам покажется, что вы не соответствуете требованиям, предъявляемым к нашим бойцам – вы нас покинете.

– А каковы ваши требования, товарищ полковник? И что значит – «не соответствуете»?

– Плохо подготовлены физически. Не можете пробежать кросс, преодолеть полосу препятствий, палите мимо мишени, да просто не умеете драться! Первая попавшаяся женщина вас победит! Вот, значит, и не соответствуете. А еще – ваш морально-политический облик не соответствует званию офицера спецназа.

«Новобранцы» заулыбались, и кое-кто оглянулся на нас с Настей – мы сидели на скамеечке у стены. Я разглядывал претендентов на должность бойца «Альфы», Настя же как всегда витала где-то в эмпиреях, что-то разглядывая в пространстве над головами курсантов.

Я невольно усмехнулся – вот же черт! Комбат ловушку готовит!

– Настя…сейчас похоже тебе придется размяться – предупредил я вроде как сонную соратницу.

– Да я уже поняла… – тут же откликнулась она. Ее сонный вид как и обычно был просто-напросто обманкой. Все она слышала, все видела. Как настоящая Багира – спокойна, и смертоносна.

– Я вас заверяю, товарищ полковник – уж женщину мы как-нибудь да победим! – преувеличенно серьезно ответил Щербаков, как бандерлог отправляясь прямо в пасть Каа. Нет, надо было все-таки комбату дать позывной Каа – умеет он душить жертву!

– Ловлю вас на слове, товарищ старший лейтенант – ухмыльнулся комбат – Вот сидит девушка. Сумеете ее победить?

– Товарищ полковник…я же пошутил! – смутился старлей – С девушкой! Да у меня на нее рука не поднимется!

– Мда…офицер – посерьезнел комбат – Не поднимется у вас на девушку, говорите?

В толпе кто-то заржал, и Щербаков вдруг покраснел, что вообще-то трудно было ожидать от грубоватого на вид парня.

– Нет уж, товарищ офицер! Обещали победить первую попавшуюся женщину – вот вам женщина! Вы не против? – комбат посмотрел на Настю, и она утвердительно кивнула:

– Я только переобуюсь, а то сломаю ему чего-нибудь, потом будет обижаться.

В толпе снова захохотали, и Щербаков зло оглянулся, отыскивая взглядом «хохотуна». А я увидел, кто смеялся – здоровенный рыжий парень с розовой, как у поросенка физиономией и веснушками на широком лице. Тоже старлей. Взял себе на заметку – похоже, что у парня проблемы с дисциплиной, а еще – гавнецо в душе кипит. Любит поддевать людей, глумиться над теми, кто слабее его. Или над теми, кого считает слабее себя.

– Я готова – Настя сняла свой берет, и теперь стояла с непокрытой головой. Мальчишеская прическа, светлые, почти платиновые волосы, ну хороша ведь, чертовка!

– И каковы правила? – мрачно спросил Щербаков, глядя куда-то в сторону.

– Попробуйте сбить ее с ног. Как хотите – пинайтесь, лягайтесь, кусайтесь или плюйте в нее. Главное, чтобы она оказалась на полу. Понятно?

– Понятно… – вздохнул старлей, и я его вздох прекрасно понял: если он побеждает, все смеются и говорят, что…бабу победил! Невелика честь! А если она его завалит – так вообще позор.

– Не покалечьте его, ладно? – комбат улыбнулся Насте, и та коротко кивнула, не сказав ни слова – Бой продолжается до тех пор, пока противник откажется его продолжать. Либо не сможет. Начали!

Щербаков бросился в атаку сразу после «начали». Видимо он хотел сразу же перевести отношения с Настей в партер – уцепиться за нее и приемом самбо шваркнуть на маты (они уже были расстелены). Вот только не вышло. Не мудрствуя лукаво, она встретила его ударом ноги в живот.

Прямой, хлесткий, страшный удар – в карате его называют мае-гири, в ММА и тайском боксе – фронт-кик. Вообще-то нокаутирующий удар, и я даже поморщился, увидев, что Щербаков его пропустил. Неужто вырубила?

Нет. Отлетел назад, согнулся, тяжело дыша, но остался на ногах. Молодец! Видать пресс накачан, твердый, как доска! А может Настя его пожалела. Иногда у нее просыпается эдакое человеколюбие, особенно, если попросить не калечить.

Отдышался парень, снова пошел вперед. На длинные Настины ноги смотрит с опаской, оно и понятно – они у нее по метру, дотянется – как рукой, тем более что растяжка у нее (как оказалось) будто у самой настоящей балерины. Настя может задрать ногу вертикально, придерживая ее рукой. Как-то продемонстрировала наглядно. Говорит – занималась в детстве и юности гимнастикой, пока ее из секции не наладили – слишком велика для гимнастки. Вот в баскетбол, или волейбол – самое то. А гимнастки все мелкие попрыгуньи.

Ишь, подсечки пытается делать! По ногам врезать, типа лоу-кик замастрячить! И все мимо! Кстати сказать, Настя очень ловко умеет ловить ногу противника ударом своей ноги, стопой. Скорость движения у нее – невероятная. Конечно, я побыстрее, но я же типа мутант! Притом она женщина, а у женщин скорость прохождения сигнала по нервам меньше, чем у мужчин. Я читал об этом еще в девяностые годы.

Ладно…чего она с ним возится? Неужели он настолько хорош? Или просто решила поразмяться? Видно же, что он ей не соперник, играет, чертовка!

Пора заканчивать, время дорого. Я сегодня еще хочу на гитаре потренькать, у меня уже вполне недурно получается. Память-то абсолютная, в том числе и моторная. А я всегда мечтал научиться играть на гитаре – вот Ольга меня и учит. И говорит, что для новичка я уже вполне сносно могу играть!

Настя будто услышала меня, и когда старлей в очередной раз попытался ее схватить, шагнула к нему, мгновенно уцепилась за пояс, вздернула вверх, подняв над собой на вытянутых руках (черт подери, в нем килограммов восемьдесят!), и с размаху…мягко положила на пол.

– Убит – буднично сказала она и равнодушно отошла в сторону.

– Убит – кивнул комбат, и с улыбкой пожал плечами – Ну как, товарищ старший лейтенант, что там насчет первой встречной женщины?

– Обосрался Щербак! – услышал я голос, и увидел, как довольно хохочет рыжий парнюга – Что, кишка тонка?! А все пыжился, придурок!

Лицо Щербакова в красных пятнах вообще побагровело, сделалось красным, как у вареного рака, он шагнул в сторону обидчика, сжав кулаки, но сказать ничего не успел. Настя вдруг ускорилась и как ледокол раздвинула толпу зрителей:

– Сюда пошел! – она уцепила за руку рыжего и потащила за собой. Вытащила на маты, отошла, бесстрастно сказала – Я смотрю, ты любишь повеселиться. И любишь обижать людей. Сильный, да? Тогда покажи – насколько ты сильный. Попробуй меня свалить.

– Уж посильнее этого придурка, точно! – зло ощерился рыжий.

– Хорошо. Тогда начинаем – сказала Настя и вдруг резко, без замаха врезала рыжему по щеке ладонью. Это была не пощечина, нет! Грохот – как если бы волейболист врезал по мячу при подаче! Голова рыжего дернулась и на щеке явственно проявился отпечаток ладони. Он рванулся вперед, выбросил в прямом ударе правую руку, и тут же полетел через голову приемом айкидо. Я учил Настю, и она великолепная ученица.

Рыжий вскочил на ноги, но ничего сделать не успел – тяжелый, будто не женский кулак с хрустом врезался ему в нос, из которого тут же брызнула кровь. Рыжий остался стоять на ногах, он и правда был очень силен – как тупой бык – но следом за кулаком прилетела и нога – тот самый мае-гири, и теперь без всякой жалости. Рыжего согнуло пополам, он свалился на ковер, где судорожно задергался в попытках вдохнуть воздух парализованной диафрагмой.

Все стояли молча, ошеломленные такой жестокой и быстрой расправой, я же вскочил со скамьи, подошел к поверженному придурку и нажал нужные точки на его теле, расслабляя сжатые в судороге мышцы и позволяя парню вдохнуть полной грудью. Не из человеколюбия, нет – плевать мне на этого типуса. Просто не хочется скандала. Сдохнет – будет расследование, шум, а оно мне надо? Может и Насте прилететь, а я не хочу, чтобы ее наказали. Она мне нравится. Да и сроднились уже как-то за то время, что Настя у меня живет. Она для меня стала чем-то вроде младшей сестры…хмм…мда. Сомнительное сравнение. Сестры в таком виде не снятся. А Настя мне иногда снится…в натуральном так сказать виде, и в интересных позах. Гормоны играют, да…так я же мужик!

Наконец, поверженный Настин противник задышал, расслабился и затих на полу, то ли потеряв сознание, то ли совсем обессилев, ну а я повернулся к толпе и спросил:

– Кому-то что-то не ясно? Ее звать – Багира. Я – Маугли. А вы – бандерлоги! Пока – бандерлоги! И ни черта не умеете. Багира, если захочет, перебьет вас каждого в отдельности, или всех разом. И не так, как этого – насмерть забьет. Так же, как и я. То же самое любой из наших инструкторов. Потому заткните языки в жопу, и учитесь! А кто не может – валите отсюда! Сразу пишите рапорт и переводитесь! Учить будем жестко! Это вам не спорт, это спецназ, группа «Альфа»! Все понятно? Или еще разъяснить?

– Понятно, товарищ…Маугли – капитан смотрел на меня хмуро, с неприязнью. Оно и понятно – кому приятно, когда тебя называют бандерлогом и рассказывают, что ты «дух бесплотный», и место твое – последнее.

– А что с ним? Ему надо вызвать врача – капитан показал на рыжего, начавшего медленно подниматься вначале на колени, потом пошатываясь – на ноги.

– Врача вызовем. Вот только есть у меня мнение, что этому парню нечего делать в «Альфе» – кивнул я на рыжего, лицо которого было сплошь залито кровью – Догадываетесь, почему?

– Почему? – так же хмуро спросил капитан.

– Кто мне скажет, почему я против того, чтобы этот офицер служил в вашем подразделении? – спросил я, посмотрев на притихших курсантов.

– Старший лейтенант Макаров! – поднял руку как школьник высокий, худощавый парень справа от меня – Потому, что он проиграл бой?

– Двойка, старший лейтенант Макаров – отрезал я – Еще мнения?

– Лейтенант Сапаров – это кряжистый крепкий парень с восточными чертами лица. То ли казах, то ли татарин, физиономия – ну, совершенно бандитская! И не скажешь, что он может что-то соображать. Натуральный басмач. Кстати, сколько раз убеждался – внешность очень даже обманчива. И в этот раз я тоже не ошибся.

– Он неправильно себя повел. У него отсутствует дисциплина. А еще, и самое главное – он позволил себе издеваться над боевым товарищем, что совершенно недопустимо в боевой обстановке и может привести к самым печальным последствиям. Вплоть до преступления или срыва задания.

– Молодец! Пять! – я протянул руку с поднятым вверх пальцем – Вот, капитан, тебе и готовый командир взвода – Соображает парень! Да, представьте, что вы идете в бой с тем, кто вас ненавидит. С тем, кто над вами глумится. Что может случиться? Кто будет делать экспертизу – откуда прилетела пуля? Да, это самый крайний и нехороший вариант, но вы ведь понимаете, что идти в бой с тем, кому не доверяешь и кого ненавидишь – это не вариант. Потому я бы рекомендовал командиру части отчислить этого курсанта – сразу, как только выяснилась его неспособность жить в мире со своими товарищами. Но это дело командира группы, и я могу только рекомендовать. Итак, вы должны не только жить в мире со своими соратниками, но по возможности стать с ними кровными братьями. Вам с ними идти в бой. Помните? Мы с тобой одной крови, ты и я!

– А разрешите вопрос, товарищ полковник! – это шустрый худой чернявый парень с лицом, обтянутым смуглой кожей – лейтенант Назаров! А у вас какой позывной?

Комбат усмехнулся, посмотрел на меня, потом на лейтенанта:

– Я Хатхи. Мудрый слон вооот…с такими бивнями! Поддену на бивень – мало не покажется!

Курсанты заулыбались, посветлели…похоже, что все не так плохо, как казалось. Но это они еще не начинали служить. Часть из них все равно отсеется в процессе обучения. А из оставшихся мы потом и наберем группу для «Омеги».

– У всех вас будут позывные. Можете придумать их себе сами. Но если не понравится – я имею право сменить ваш позывной. Мало ли какие хохмачи у вас окажутся, как назовутся…мне не хотелось бы слышать в эфире что-то вроде «Жопный клоун» или «Сарделька». Это для меня излишне вычурно.

Курсанты совсем развеселились, но я остановил это вакханалию радости, подняв руку вверх:

– Хватит ржать, парни. Скоро вам будет не до смеха. Скоро плакать будете! Особенно те, кто не старается на тренировках. Забудьте, чему вас учили раньше – у вас начинается новая жизнь. И останетесь ли вы в ней жить – это только ваше дело. Еще раз, задумайтесь – вам оно надо? Ну да – выслуга, да, жалованье большое, но и труда больше, и опасности. Мы хотим, чтобы вы осознанно сделали этот шаг. Мы или сделаем из вас убийственные боевые машины, или отбросим в сторону, как тряпку! И вы должны это знать.

Я осмотреть посерьезневшие лица парней и внутренне усмехнулся: нет, сейчас они еще ничего не вкурили. Время не пришло. Но…поймут. И хорошо, если хотя бы половина из них останется здесь служить.

Новые курсанты прибывали через день, приходилось сходу организовывать обучение, ставить это дело так сказать «на рельсы», попутно отбраковывая тех, кто не подходил под наши задачи, и отмечая для себя тех, кого можно будет потом вытащить уже в «Омегу». Этим я занимался весь май до самого тридцатого числа. Учил стрелять, учил спецприемам рукопашного боя, учил всему, что необходимо знать специалистам такого подразделения. Именно – тому, что им необходимо знать, не более. Многое из того, что я умею, оставил при себе «на потом». Антитеррористам владеть приемами террористов не особо и нужно.

Мне позвонили тридцатого мая, и сообщили, что я должен прибыть в Москву для встречи с товарищем Семичастным тридцать первого мая в 12 часов пополудни. Для чего утром тридцать первого за мной приедет машина. Остальные члены группы остаются в Сенеже и занимаются тем, чем занимались – до особого распоряжения.

Честно сказать – я вздохнул с облегчением. Ну не шибко мне нравилось жить в заезжей квартире после того, как пожил в своей шикарной квартиренции! Да и осточертел это военный быт – дни напролет до самой ночи я то на стрельбище, то в спортзале! Столовая, гостиница – вот все мое развлечение. Хорошо хоть Ольга со мной, да гитара.

К концу месяца я уже делал успехи – свободно наигрывал практически все мелодии, которые знал и хотел проиграть. Да не просто наигрывал всякими там трень-бренями, как тот же Высоцкий, фактически декламировавший свои стихи под непрофессиональное гитарное бренчание, я вполне прилично играл переборами, и пел где-то на уровне того же Расторгуева или Никитина.

Обычно это происходило вечером – собирались у нас, покупали пива, или вина с шампанским (совсем немного, так, для смазки разговора и все такое), закуски, и…я пел, играл, Ольга с Настей пели и играли, разговаривали за жизнь и все такое. За этот месяц мы все можно сказать сдружились – насколько можно было сдружиться за такое короткое время. Но здесь, в достаточно жестких армейских условиях все происходит быстрее – и дружба быстрее, и ненависть быстрее. Ненависти не было, а вот дружба все-таки народилась.

И в этой компании я был самым что ни на есть лидером. И это несмотря на мою кажущуюся молодость. Все, начиная с Аносова относились ко мне с огромным почтением, так, что иногда было даже неудобно и я, например, старался не просить кого-то что-то принести, или что-то сделать вне службы, старался выполнить все сам. Иначе кто-нибудь из моей группы срывался с места и бежал вместо меня – стоило только заикнуться о том, что надо, де, принести то-то и то-то. Ну как если бы я был седобородым патриархом и все готовы по одному мановению моего пальца прыгнуть в пропасть – как какие-нибудь ассассины. Во-первых, мне это было неудобно, как-то не по себе. Во-вторых, заметно со стороны – для внимательного человека. Как так – взрослые, матерые мужики и летают по моим просьбам, как юные падаваны?

Я как-то раз, когда мы остались вдвоем с Аносовым, осторожно его спросил:

– Слушай, а чего мужики наши смотрят на меня, как…ну я не знаю, как на кого. Как народ на Ленина! Чуть что – бросаются исполнять бегом, да вприпрыжку! Раньше такого за ними не замечал. Ты им…случайно не сказал? Ну…про меня?

– Нет, конечно – усмехнулся Аносов – ничего не говорил. Кроме того, что они знали и раньше. Но чему ты удивляешься? Парни наши из тех людей, которые ценят настоящую силу, настоящий, а не дутый авторитет. Вот смотри – ты, и они в этом убедились, можешь побить любого из них, и всех нас вместе взятых. Ты сильнее, быстрее, точнее всех. Ты обладаешь знаниями, которых нет ни у кого из нас. А еще – ты…сплошная тайна. Мало того, что ты боец, каких в мире единицы, а может и вообще нет, так к тому же – ты пишешь книжки, которые раскупают нарасхват, по твоим романам снимают фильмы – и в Голливуде в том числе. Ты сочиняешь песни, да такие, что слезы из глаз льются. Играешь на гитаре – научился всего за месяц играть, как профессиональный музыкант! Так почему им тебя не боготворить?

– Уж скажешь тоже – боготворить! – фыркнул я, но Аносов серьезно помотал головой:

– Именно – боготворить. Они на тебя чуть не молятся. Меня – уважают, любят, как старого боевого товарища. Тебя боятся и боготворят.

– Боятся?! – почему-то расстроился я – да чего меня бояться-то? Я что, им угрожаю? Какая от меня опасность?

– Неизвестно какая, и это страшнее всего – усмехнулся Аносов – ты якшаешься с Самими! (он показал пальцем вверх) Ты можешь шепнуть, и любой человек просто исчезнет, как его и не бывало. А кроме того…у тебя взгляд, как у…волка. Посмотришь, а человек холодеет, и сам не поймет, почему стало страшно. Ты что, не замечал, как курсанты перед тобой тушуются? Они чуть ли не как щенята, чуть ли не ложатся перед тобой и струйку пускают! Хе хе… ты все шуточками своими, все рубаху-парня изображаешь, только взгляд у тебя другой, не как у доброго пуделька. Волчара! Так что нечего удивляться, что все на цырлах перед тобой бегают. Страшный ты человек! Я как-то иду, слышу – курсанты в курилке болтают, на скамейке у спортзала. Один говорит: он как на меня взглянет – у меня ноги отнимаются. Он убьет – как сплюнет! Глаза его видели? Убийца, настоящий зверь!

– Да ну к черту…может это про тебя говорили! – настроение у меня совсем испортилось – Ты старый волчара! И взгляд у тебя тяжелый! А я добрый парень! Точно, про тебя! Зверь-Акела!

– Да ни хера! – хохотнул довольный Аносов – Он потом и говорит: этот Маугли мне уже снится – гонится за мной, и кричит – я тебя сука порву!

– И ты все это слышал? Врешь небось! Придумал!

– А я за углом стоял – признался Аносов – Решил подслушать, чего эти кадры про нас гуторят. Ну вот и услышал. Так что ты зверина, и не отнекивайся от гордого имени Зверя!

– Тьфу на тебя! – в сердцах сказал я, и отправился спать.

В последний наш вечер в Сенеже я собрал всех на совещание. Все уже знали, что я получил какое-то распоряжение из «Ставки», и что завтра я уезжаю, так что ждали, что сейчас скажу – с большим интересом.

– Итак, друзья…сегодня я получил телефонограмму. Завтра выезжаю в Москву – вызывают наверх. Вы остаетесь здесь до особого распоряжения. Старший, само собой, Акела. Тренируете курсантов, принимаете новобранцев – до особого распоряжение. Система тренировок отработана, кое-чему из моего арсенала я вас научил, а вы уже тренируете остальных, делая упор на тех, кто останется вместо вас инструкторской службе. Когда вас отзовут – я не знаю. Как только, так сразу. Со мной едут девчонки. Ну вот, собственно, и все. Вопросы?

– Шеф…нас тут навечно не оставят? – усмехнулся Хан.

– Нет, не оставят. Скоро переместимся в другое место. В Москве будете жить, с семьями. Но когда – не знаю. Возможно, все лето придется здесь пылиться. Не переживайте – я попрошу, чтобы на выходные вас отпускали домой. Отвезут, а потом на своих машинах приедете, и будете так ездить в дальнейшем – каждый выходной. Или можно устроить, чтобы вы каждый день приезжали из Москвы на своих машинах. Но оно вам надо? Ни выспаться, ни отдохнуть. Потерпите, скоро тут разгребем, и все будет норма.

– На выходные – это было бы неплохо! – кивнул Балу – В самом деле, уже обрыдло в военном городе сидеть. Отвыкли, понимаешь! Да и с семьями всем хочется увидеться.

Взгляд Балу перескочил на Ольгу, и я внутренне усмехнулся – ну да, мне-то легче. Считай – моя семья со мной. Регулярный секс, и все такое. Мужики без женщины не могут.

– Ну что же…последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья! – улыбнулся я – прощальные посиделки.

– Шампанского тогда наверное будет мало – прогудел Балу – Коньяк – наше все! Щас схожу…

Мы скинулись по пятерке (я кинул десятку, ибо богатей), и отправили в магазин девчонок. Ибо моложе всех, а еще – они лучше выбирают закуску. Нам только плавленый сырок да банку маринованных огурцов – дальше мысль не идет.

Пока ждали девчонок – молчали, обменивались односложными фразами. Все как-то погрустнели, нахмурились…и я в конце концов не выдержал:

– Эй, народ, вы чего? Чего приуныли? Скоро и вы отсюда съедете! Кроме того – так сказать послабление режима настало! Где почва для уныния?!

– Да нет, командир…просто думаем – усмехнулся Балу – Что дальше будет, что жизнь нам готовит. Все как-то…странно обернулось. Да и привыкли к тебе, без тебя сложнее будет. И девчонки тоже…атмосферу создавали.

– Ну не так уж и атмосферу! – хихикнула Ольга, появляясь из-за двери – Это вы тут все атмосферу создаете, не продохнуть! Хоть бы окно открыли, что ли! Хоть топор вешай! Ох, мужики! Давайте, сейчас на стол накроем! Хватит уныния! Михаил Семенович, пока накрываем на стол, давай что-нибудь веселенькое!

– Веселенькое? Ладно. Сейчас сбацаю! – кивнул я, и отправился в свою комнату за гитарой. Вернулся, задумался…чего веселенького такого?

– А можно, не очень веселенькое, но душевное? – попросил я, и не дожидаясь ответа, начал играть…

Я играл, девчонки ходили тихо-тихо…тихо резали колбасу, тихо нарезали хлеб и раскладывали пупырчатые болгарские огурчики. А мужики слушали – внимательно, даже торжественно. А когда я закончил играть и петь, Хан вдруг сказал:

– Завидую тебе, командир. Нет-нет, по-хорошему завидую! Ты и боец самый лучший, и книжки самые лучшие пишешь, и песни у тебя замечательные. Вот захотел, и за месяц научился играть на гитаре! Ну вот – как так! А почему я такой богом обиженный?!

– Так ты же не веришь в бога – ухмыльнулся Сахи – Вот он тебе и не дает счастья!

– Командир, а ты веришь в бога? – вдруг спросил грустный Балу.

– В бога? – переспросил я – Хмм…сложный вопрос. Чтобы на него ответить…скажи, а что в твоем понимании бог?

– Ну как то есть? – растерялся Балу – Ну бог…вот – иконы там, молятся, и все такое! Христос! Святые всякие! Веришь в Христа?

– В Христа? Верю, конечно – улыбнулся я – Был такой исторический персонаж. Основатель религии. Но то, что он был богом – не верю. И Ветхий завет, это скопление глупых легенд, сказок и совершенно зверских по своей сути рассказок вызывает у меня только отторжение.

– Стоп! Подожди! То есть ты считаешь, что Христос существовал? – вмешался Сахи – Значит, ты веришь в бога! Как это так – в Христа веришь, а в бога нет! Так не может быть!

– Может. Я верю в бога, как в Провидение, как в нечто, которое управляет жизнью мироздания. В некую волю, которая создала все, и которая управляет вселенной. Ведь откуда-то все взялось? А кто, или что это все создал? Само зародилось? Нет, братцы…что-то есть. И это «что-то» управляет нами так же легко, как мы вот этой рюмкой. (я взял со стола рюмку, покрутил в руках и поставил на место). Может налить в нее пятилетнего коньяка, а может хряпнуть о стены, что только брызги полетят! Это называется «агностик», если слышали. Агностик – это человек, который не верит в какого-то определенного бога, потому что не может доказать его существование. Но не может и доказать обратное. Сложную ты тему затронул…и скользкую. Знаешь…ты слышал, что в окопах все вдруг становятся верующими? Ты никогда не просил: «Господи, пронеси!»? То-то же… И как притчу тебе расскажу анекдот: школа. Урок естествознания, то есть биологии. Учительница, ярая атеистка, принесла в класс икону и говорит: «Дети! Бога нет! И в доказательство – подойдите, и плюньте в икону, и вы увидите, вам ничего за это не будет! Никаких громов и молний! Религия – опиум для народа, придуманная буржуями чтобы порабощать народ! Давайте, подходите по одному!» Дети подходят в очередь, плюют в икону и отходят. Плюют и отходят. И только маленький Мойша сидит на своем месте и видно, что не собирается подходить. Учительница его спрашивает: Мойша, в чем дело? Почему ты не плюешь в икону? Ты что, веришь в бога?! А Мойша ей отвечает: Марь Иванна…если бога нет, так зачем мне плевать в икону? Смысл какой трудиться? А если он есть – так зачем мне портить с ним отношения?

Мои соратники грохнули со смеху, и так ржали, что не услышали, как постучали в дверь. Только Настя, у которой слух был как у кошки услышала и подняла руку:

– Тихо! Стучит кто-то!

Стук повторился, и она пошла к двери, открывать.

– Можно к вам? – из-за порога улыбался комбат.

– Заходите! – махнул я, и все тоже замахали – Айда к нам!

– Мы командира провожаем – сказал Балу, вскакивая и уступая свой стул полковнику – завтра уезжает.

– Сиди, сиди! – махнул комбат – Я вон с Акелой рядом, на диване. Знаю, что уезжает. Жаль, конечно…но что поделаешь! Служба! А я слышу, вы тут ржете, ну, думаю, надо зайти. Что ж меня не пригласили?

– Да мы не собирались банкет устраивать – признался я – Как-то спонтанно все получилось. Давайте отметим…отходную и все такое. Ну и вот. Хорошо, что зашли!

– Вы тут песни пели? – улыбнулся полковник, кивая на гитару – Споете еще?

– Спою – усмехнулся я – Кстати, парни, перед этим я пел песню. Знаете, на чьи она стихи? Это Пастернак. Да, да – тот самый, которого раскритиковали и высекли.

– Хорошие стихи – вздохнул Хан – Уж не знаю, какие стихи другие, но…эти хорошие. За сердце берут. Спой еще что-нибудь душевное, командир.

– Девчонки просили веселое! – фыркнул я – Чего, девчонки, веселое, или все-таки душевное?

– Душевное! Душевное! И веселое!

– Хмм…вот вы задачу задали. Все грустное какое-то… А знаете, тут у нас недавно зашла речь о религии…а давайте я вам песню спою одну…очень хорошую. Нравится она мне. Я ее один раз пел, когда у меня в гостях были Уланова, Высоцкий с Золотухиным и Раневская. Больше я ее не пел. Почему? А вот щас поймете…

И я заиграл.

Когда я допел, наступила тишина, а потом Балу удивленно спросил:

– А почему ты сказал, что про религию? Хорошая песня, только что тут в ней такого религиозного?

– Ха! – фыркнул Сахи – ты вообще понял, о чем речь? Это же рай! Песня – про рай!

– Точно… – кивнул я – Потому ее вряд ли пропустят. Ладно, вот вам еще душевное…

Допел, улыбнулся:

– Это старый русский романс. Правда, красивый?

– Красивый – вздохнула Ольга, и тут же сменила тему – Наливайте, мужчины! Все готово!

Я отложил гитару, разлили по рюмкам и бокалам (я от коньяка отказался, не люблю его), выпили, закусили. Посидели немного, еще налили. Снова выпили. После третьей рюмки народу снова захотелось музыки – душа-то поет!

– Тогда сейчас будет грустная. Казацкая песня – объявил я, и начал…

Когда я слышу эту песню, у меня всегда щемит сердце. Особенно, когда поет казачий хор. И похоже, что не только у меня от этой песни щемит сердце. Когда закончил, все сидели грустные, потерянные.

– Мда…умеешь ты растревожить! – вздохнул Аносов – Вот же тоску нагнал! Ну чего у тебя все песни такие грустные?

– Я и сам не знаю – покаялся я – Как ни пытаюсь что-то веселое припомнить, и не могу. Видать в душе грусть укоренилась.

И тронул струны.

Мы долго сидели, за полночь. После меня пела Ольга, Настя ей помогала. Затем снова я – попросили спеть песни из тех, что я пел на концерте 9 мая.

А потом разошлись, попрощавшись. Хорошо посидели, чего уж там. Когда еще так хорошо посидим? Может, и никогда.

Комбат долго тряс мне руку, а потом тихонько шепнул:

– Вот скажи я, что ты – это ты, так никто же не поверит, черт подери!

– А ты не говори! – ухмыльнулся я.

– Не скажу. Только по-честному, какое у тебя на самом деле звание?

– Полковник, как и ты – фыркнул я.

– Я так и знал! – комбат торжествующе поднял большой палец вверх – Я знал!

Машина, та самая «моя» волга пришла за нами в девять утра. Мы собрали вещи, зная, что сюда уже не вернемся, и не оглядываясь сели в машину. Соратников наших уже не было – все на стрельбище. Только я с девчонками сидел «дома», дожидаясь транспорта. Открылся шлагбаум, и закрылся у меня за спиной, будто отрезая очередной этап жизни. Сколько их у меня было? Этих самых этапов?

– Мы сразу поедем на Лубянку? – спросил я водителя, и он помотал головой:

– Нет, Михаил Семенович. Приказано доставить вас домой, чтобы переоделись, а потом сразу на Дачу. Там все осмотрите, и тогда уже к Председателю.

– Тогда давайте сразу на дачу, чего нам до дому мотаться? И больше времени останется на осмотр. Кстати, нам ведь к двенадцати дня, мы вообще успеваем? Больше девяноста километров от Сенежа до Переделкино.

– Как скажете, на Дачу, так на Дачу. Что касается времени – приказано доставить вас, как только осмотрите. Не ко времени, а по окончанию осмотра – пожал плечами водитель, и «волга» понеслась по трассе по направлению к Москве.

Доехали до места за час – даже с мигалкой и сиреной это было удивительно. Водитель, конечно, ас. Пофиг ему светофоры, пофиг перекрестки – как не попали в аварию – честно сказать удивлен. И на кой черт было так гнать? Девчонки всю дорогу сидели с вытаращенными глазами, напуганные и бледные – даже Настя.

В Переделкино въехали спокойно и даже тихо, мигалку водитель с крыши убрал, сирену само собой отключил. Проехали по тихим улицам мимо заборов, из-за которых доносился запах цветов и свежей листвы, и скоро оказались перед шлагбаумом, в будке перед которым сидел мужичок лет сорока в простецкой, затрапезной одежде. Обычный сторож, и больше ничего. Вот только взгляд у него не сторожовский. Пронзительный такой взгляд, запоминающий. И плечи широкие.

Дорога закончилась в тупике, уперлась в здоровенные стальные ворота, в которые свободно мог бы проехать грузовик. В воротах едва заметная калитка – если бы не глазок, вделанный в эту самую калитку, я бы ее даже не заметил – настолько она плотно пригнана.

Стена – бетонная, метра четыре высотой, как крепостная. Что у нее там поверху я не вижу – может острые штырья в нее вделаны? Да не может, а вделаны – как я и писал в техзадании. Стена гладкая, без спецсредств на нее не больно-то взберешься. Колючку и ток ставить не стал – будет как концлагерь, ну их к черту.

Водитель коротко просигналил, с минуту ничего не происходило, потом двери медленно и практически бесшумно начали отъезжать в сторону, открывая засыпанную щебнем дорогу. И эта дорога вела прямо к дому – похожему на средневековый замок. Точно такому, какой я нарисовал на листке бумаги.

Машина тронулась с места, почти не хрустя гранитной щебенкой проехала путь от ворот до крыльца дома. Крыльцо было сделано из той же самой гранитной крошки и отполировано – ну чисто Мавзолей! Я даже усмехнулся.

Красный кирпич стен уложен ровно, красиво. Скатные крыши в красной же черепице – я хотел голубую, но голубой видать не нашли. Но да черт с ним, не принципиально. Два этажа, терраса на втором этаже – красотища! Вокруг газон, уже кстати зеленый (видать где-то срезали газон, готовый положили!) Клумбы с цветами – пока не цветут, но видно, что это розы. И не только розы – полно какой-то цветовой «зелени».

– Здравствуйте, Михаил Семенович!

Я чуть не вздрогнул. Пока разглядывал все это садовое чудо, не заметил, как дверь в дом открылась и из нее вышел мужчина лет сорока – худощавый, стройный, одетый просто – брюки, фланелевая рубашка, остроносые ботинки. Мужчина смотрел на меня спокойно и доброжелательно, как на старого знакомого.

– Здравствуйте – ответил я, разглядывая моего собеседника.

– Я Федоров Юрий Игоревич, комендант. Или завхоз. Или как хотите называйте! – он улыбнулся – В общем, я присматриваю за этим комплексом, именуемым Дачей, обеспечиваю его всем, что нужно для жизни.

– Вы… – начал я, и остановился.

– Я допущен к гостайне и в курсе всего, что тут будет происходить. И да – я состою на службе в Комитете, но увы – теперь нестроевик. Бывший оперативник. Это я – чтобы не возникало лишних вопросов. Под моим началом коллектив обслуги. Пока что только охранники и рабочие по территории. Позже обслуги будет больше. Пойдемте, я вас проведу по дому, покажу территорию, и…все, что на ней имеется. И провел.

Да…если государство захочет потратиться – оно сделает так, что…в общем – даже моя вилла в Ньюпорт-Бич отдыхает! Дубовый паркет, стены, оклеенные дорогими тканевыми обоями. Отличная мебель из массива, и черт подери – они в зале рояль поставили! Белый рояль! Я увидел – просто охренел! Зачем?! Почему?! Да и зал сам – как небольшой настоящий конференц-зал! В нем свободно можно уместить человек сто, не меньше – рассадить по стульям. Или устроить в этом зале бал. Там же, в зале – здоровенный магнитофон, проигрыватель, колонки – надо понимать, что здесь можно устраивать эдакие концерты? Вообще-то, как говорится – я такое не заказывал. Это уже инициатива со стороны. Впрочем – какая мне разница? Ну поставили – значит, пусть стоит. Плохо от этого не будет.

Снизу – огромная кухня, оснащенная импортным кухонным оборудованием, начиная с двух (!!!) двухкамерных холодильников «Розенлев», и заканчивая плитами – газовой и электрической. Столовая – огромная, с длинным тяжелым столом темного дерева посередине комнаты – тоже вероятно дубовым, как и паркет.

Дальше были кладовые, в которых на полках и стеллажах уже стояли многочисленные деревянные ящики и коробки – мука, сахар, соль – все в таких количествах, что небольшая группа людей могла бы отсиживаться в этом доме не менее года, не испытывая никакой нужды в продуктах.

Федоров сообщил, что имеется и погреб – он потянул одну из дверей в кладовой, и открылись ступеньки, спускающиеся в темноту. Щелкнул выключателем, и мы все вчетвером спустились на дно довольно-таки глубокого, облицованного красным кирпичом помещения.

– Видите стеллажи? – улыбнулся Федоров – Это вино. Грузинское, Крымское. Там и шампанское, и сухие вина, и полусладкие. А вон те бочки – разливное вино. А вон там – клети, в которых хранится картофель и другие овощи. Они время от времени обновляются. Тут же пробурена скважина (указал на трубу, торчащую из пола) – она выходит в кухню. Если городской водопровод отключился – можно набрать артезианской воды. Или просто вам не нравится хлорка – пользуетесь этой водой, да и все.

– Автономность – задумчиво протянул я, потрогал трубу и поежился – А холодно здесь!

– Конечно. На то он и погреб! – улыбнулся Федоров – Что касается автономности, так все по вашему техзаданию. Дом абсолютно автономен. Наверху, рядом с кладовыми – генераторы. Отключится электроэнергия – будете на солярке электричество получать. Хватит на всю округу. Емкости с горючим врыты рядом с домом – достаточно глубоко, и перекрыты плитами и землей – во избежание подрыва при попадании бомбы или снаряда. Ну как рядом…в ста метрах от дома. Но горючее можно закачать по трубопроводу не выходя за стены. Это предусмотрено. И вот еще что, пойдемте, покажу!

Он подвел нас к стене возле стеллажа с вином, сунул за него руку, что-то дернул…и вдруг кусок стены выехал мне навстречу. Дверь, замаскированная под кирпичную стену.

– Подземный ход. Выходит за территорию Дачи в лесок. Там построено что-то вроде бетонного бункера, открывающегося изнутри. Ну чтобы не влезли кому не надо. Вполне можно пройти, и даже почти не пригибаясь.

– Круто! – кивнул я – Здорово придумано. А что там дергали такое?

– Сейчас покажу. Просуньте туда руку…щупайте. Чувствуете, небольшой штырь? Так вот его надо подцепить, вытащить из стены, а потом опустить вниз. И дверь откроется. А чтобы закрыть – просто нажать на нее, и дверь встанет на место, замок защелкнется.

– А сухо здесь! – практично заметила Ольга – вентиляция есть?

– Ну а как же без вентиляции? – пожал плечами комендант – Иначе все тут сгниет.

– Брр…как холодно! – поежилась Ольга – пойдемте наверх, а?

– Два-три градуса температура – улыбнулся Федоров – Само собой прохладно! Для того и заглубляли. Кстати, этот подвал атомную бомбардировку выдержит в случае чего.

– Только потом как жить…на зараженной земле? – мрачно заметила Настя, тоже поежившись – Ядерная зима, и все такое.

– Знаете…опасность после ядерного заражения местности сильно преувеличивают – вдруг не думая сказал я – Нарочно преувеличивают. Народ надо пугать, чтобы и не думали о бомбардировках. И это правильно.

Я поднял голову – все трое смотрели на меня с удивлением, и я махнул рукой:

– Да это я так…размышляю. Фантазирую!

Не буду же я им рассказывать о Чернобыле, о гигантских сомах, плещущихся в Припяти под железнодорожным мостом, о гигантских грибах, о живности, размножившейся со скоростью бактерий в Чернобыльской зоне (даже медведи появились, не говоря уж о волках). Реки полны рыбы, леса – ягодами и грибами. И люди там живут – нелегально, но живут. В заповеднике, можно сказать… Человек – страшнее радиации.

На лицах собеседников появились улыбки, мол – фантаст развлекается! И только Настино лицо осталось задумчивым, а глаза чуть прищурились. Интересно, она догадывается? А может…знает?! Откуда я знаю, какие инструкции ей дал Семичастный? И что именно обо мне рассказал… Нет, не может быть. Не решится он рассказать ей такое. Она просто охранник, шпион, и…исполнитель. Такие тайны ей вряд ли доверят.

И мы поднялись наверх. Второй этаж был не менее шикарным, чем первый – четыре спальни с двумя ванными и туалетами. В комнатах – огромные кровати, другая мебель – все из массива, и похоже что ручной работы, не магазинная. Должна стоить бешеных денег. Я даже поразился – такую роскошь, такие деньги, зачем?! А потом подумал – а почему бы и нет? Ну что для государства миллион-другой баксов? Когда каждый танк стоит…не знаю, сколько он сейчас стоит, но вот к примеру Т-90 АМ стоит 4.25-4.5 миллиона долларов. Только один танк! Хмм…будет стоить. Сколько стоят нынешние танки – я не знаю. Но тоже дорого, уверен.

Влезли и на крышу. Ровная площадка по всему периметру, шириной достаточной, чтобы пройти двум людям в ряд. Зубцы и метровой высоты стенка. Из-за стенки великолепно просматривается забор, ограждающий поместье, и все, что находится за забором. Если поставить здесь крупнокалиберный пулемет, или АГС, никто не сможет подойти-подъехать ближе чем на километр. Дальше уже дачи, враги могут укрыться за ними (что впрочем для какого-нибудь «Корда» просто смешно). В общем – крепость, настоящая крепость!

– Оружие? – спросил я Федорова, и он молча кивнул:

– Пойдемте.

Арсенал находился на том же втором этаже. Вход – из средней спальни, за бельевым шкафом. Вот в жизни бы не догадался, что здесь что-то есть! Опять рычажок, опять отъезжающая дверь. И за ней…ооо…это мечта любого половозрелого мальчишки! Чего тут только не было! Смешно – но были даже МП-40 (тот, что привыкли называть «Шмайссер») и «Пила Гитлера» – самый скорострельный пулемет второй мировой – МГ-42. Притом со сменными стволами! Я такой только в кино видел, ручник-станкач. Раритеты! А кроме него -ящики с пистолетами и револьверами всех возможных марок – начиная от нагана и заканчивая вальтером ППК и кольтом 1911. Винтовки – начиная с трехлинейки, и заканчивая самой что ни на есть современной СВД. Ну и автоматы калашникова – это уж само собой. Новенькие, не царапанные.

И ящики патронов! Штабели ящиков! Сотни тысяч патронов, стреляй – не хочу!

В углу нашел ящики с гранатами – Ф-1, в просторечии «лимонка», и РГД. Насчитал пять ящиков гранат Ф-1 и четыре РГД. Все в своих гнездах, взрыватели вывернуты. Взрыватели в ящиках рядом.

Тут же обнаружились ящики с РПГ-7 и заряды к ним. Я мельком просмотрел – заряды и противотанковые, и фугасные, то, что доктор прописал!

– Да тут можно выдержать длительную осаду! – протянула Настя, недоверчиво мотая головой – Крупняка только нет, а то бы совсем…

– Как нет? – усмехнулся Федоров Вон, четыре ДШК в ящиках, в масле лежат. И даже два «Утеса» – они еще в армию не поступали, к нам прямо с завода. Так сказать для испытания. А вон там АГС-17, четыре штуки. Ну и заряды к ним. Все в масле, все подлежит расконсервированию. Как говорится – руки пока не дошли. Ну что, посмотрели? Потом рассмотрите как следует, мне еще нужно вам показать казармы, тренировочную площадку и тир. Пойдем?

И мы пошли. И посмотрели.

Когда ехали обратно, в Москву, в голове почему-то все время вертелась дурацкое: «И жизнь хороша, и жить хорошо!». И тут же перед глазами всплывали лица Труса, Балбеса и Бывалого: «А хорошо жить еще лучше!»

Кстати, при казармах нашелся еще один арсенал, и гораздо более объемистый, чем тот, что в доме. В доме, как пояснил Федоров – запасной, на всякий случай. А еще обнаружился ретрансляционный пункт, и рядом с ним склад, сплошь набитый самой новейшей аппаратурой для телепередач. Как пояснил Федоров, этот пункт подземными кабелями связан с домом, где в том самом зале с белым роялем можно достаточно легко, в кратчайшие сроки развернуть «походную» телестудию и оттуда уже вещать в эфир. В общем – сделали то, что я и хотел, только с небольшими так сказать поправками.

Насчет роскоши…для себя ведь старались. И Шелепин, и Семичастный прекрасно поняли, что я делаю. Правительственный бункер. Никакая это не база для тренировки убийц. Хотя – в том числе и база, кто мешает совместить? Преданные до мозга костей тренированные убийцы без страха и упрека рядом с тобой – чем плохо? Крепость, которую только из танка разбивать или бомбежкой – чем плохо? Тут можно отсидеться, если станет совсем уж горячо. Ну а если отсиживаться – так почему бы и не в комфорте? Сравнительно за не большие деньги.

Скорее всего, этот бункер, эта крепость и не понадобится, и будет использоваться по своему прямому назначению – как тренировочная база. Но я уж лучше перестрахуюсь! От Шелепина зависит будущее страны, и случись новый ГКЧП – вдруг Генсека попытаются грохнуть? Вдруг придется спасаться? Вот и укрытие, о котором, кстати, знает очень ограниченный круг людей. И из которого можно руководить всей страной. Аппаратура связи, если я правильно понял, здесь стоит самая наилучшая, мощнейшая.

Завезли девчонок домой, и прямиком – на Лубянку. Меня сходу пропустили – стоило только показать удостоверение (только покосились на странный наряд – я так и ходил в полевом камуфляже, не переоделся), и сразу же провели к Семичастному. Тот сидел в своем кресле, завидев меня встал, протянул руку:

– Привет. Хорошо выглядишь в этой форме! Настоящий вояка!

– Надоело – скривился я, следом за Семичастным усаживаясь за стол – Надоело быть воякой! Отвык я, понимаете ли…я в своей жизни уже столько навоевался – сыт по горло! И форма эта надоела! Хочу наряжаться обычным гражданским раздолбаем! Типа хиппи! Или как щас называется…стиляга! Вот!

– Не представляю тебя стилягой – хмыкнул Семичастный, и усмехнулся – Рожа у тебя не та. Ты на себя в зеркало глянь – какой, к черту, из тебя стиляга? Хе хе… Ладно, серьезно давай: Дача устроила?

– Более чем – кивнул я – Отлично. То, что доктор прописал.

Семичастный помолчал, испытующе глянул мне в глаза:

– Думаешь, они все-таки решатся? Что все будет так серьезно? Ты ведь для этого такую Дачу запросил?

– Да. Думаю – решатся. Вероятность очень большая. Возможно, что Шелепина придется спасать. В моем мире случился ГКЧП, я об этом писал. Но там было совсем другое. Там как раз противники развала страны хотели убрать агента влияния Горбачева и вернуть страну к прежней жизни. И это была их ошибка. Нельзя вернуть к прежнему. Невозможно и просто глупо. Надо идти новой дорогой. Нетоптанной! И еще…им не хватило решимости. Им не хватило духу уничтожить всю эту мразь! Всю эту либерастню! Вот и получили то, что плучили… Очень надеюсь, что вы – другие.

– Но-но! – нахмурился Семичастный – Говори, да не заговаривайся! Уж чего-чего, а духу у нас хватит! Вот в верных людях проблема…кто искренне за нас, а кто только и ждет, чтобы воткнуть нож в спину – как узнать? Понимаешь? Вижу – понимаешь…ты вообще слишком много понимаешь. Слишком.

Семичастный криво усмехнулся, а я так и не понял, что он этим хотел сказать: «слишком». Но решил не спрашивать.

– Вот что, Миша – вдруг обратился ко мне Семичастный, и я искренне удивился. Никогда он не обращался ко мне так…хмм…фамильярно-мягко. Грубоват был – да. Холоден, официален – да. Но чтобы ТАК?!

– Вот что, Миша – снова повторил он, задумавшись – Ты давно звонил своей бывшей подруге в Саратов?

– Давно… – ответил я, чувствуя, что внутри холодеет от предчувствия – Очень давно. Что с ней?!

– Плохо с ней – коротко ответил Семичастный – Рак у нее. Рак печени. Врачи дают ей жизни от десяти дней до месяца, это уж как получится. Она сидит сейчас на уколах морфия. С ней нанятая сиделка – за ребенком ухаживает. Извини, мы тебе не говорили…

– Чтобы я не рванул в Саратов? – скривился я – Чтобы не запорол начатую работу?

– Ну…в общем-то, да. Ты должен нас понять – Семичастный отвел вглдя, и тут же спохватился – Вообще-то она твоя бывшая подруга, ты с ней порвал! И не общаешься! И что мы должны были сделать? Сказать тебе – брось все, поезжай к ней? Вот сейчас и говорю: тебе нужен твой ребенок? Или ты и с ним порвал? Если совсем с Зинаидой порвал отношения – вопрос закрыт. Если ребенок тебе нужен, а с ней хочешь проститься – поезжай, сегодня же. Можешь на машине. Или как хочешь.

– Самолет. Сегодня вечером! – вскочил я с места – Я сейчас домой, надеюсь вы поможете с билетом?

– С билетами. Настя едет с тобой. И не надо делать такие глаза – она не будет в тягость, зато спина прикрыта. Мне так будет спокойнее. Мало ли… То, что на самолете – тоже правильно. Наши враги могут что-то измыслить и перехватить тебе на трассе. Нам это не нужно. А если будешь с Настей – я спокоен, Настю как танк – только из пушки остановить можно. Ну, все, поезжай! Кстати, забыл сказать – выступление на девятое мая просто замечательное! Вонь, конечно, была – старые партийные кадры рвали и метали, но мы им рты заткнули. Так что спасибо, порадовал!

Я кивнул – мне было точно не до пения и концертов. В глотке стоял ком. Ах, Зина, Зина…ну как же так?! Почему!? Зачем?! Войну прошла, и вот… А почему мне не позвонила?!

Дурак! А куда она позвонит?! Я же в Америке! А потом в другой квартире! А на той, которая сейчас Ольгина, никто не живет! А телефонный номер у Зины с той квартиры! А я сам, скотина эдакая, так и не удосужился позвонить, узнать – как Зина, как мой сын. Ох, тошно мне!

Скоро я сидел в машине, несущейся вдоль набережной. Ольгу с собой брать не буду, лишний балласт – пусть лучше дома сидит, отдыхает. Ну а Настя…куда же от нее деться? Пусть будет…