Глава 6.

Аносов и остальные члены группы появились в гостинице уже вечером. Мы с Настей и Ольгой успели и пообедать, и поужинать, и поспать. С Ольгой и сексом позанимались — после просмотра порноспектакля на берегу Сенежа мне это было очень даже необходимо. Возбудило, понимаешь ли!

Ольга оказалась в гостинице через два часа после того, как мы с Настей пробрались в наши номера. Пробрались – сказано громко, просто перемахнули забор в укромном месте и нормально дошлепали до места. Благо что весь личный состав был занят поисками нас, коварных. Задачу свою мы выполнили, командный пункт раздолбали, а что еще тогда там делать? Пусть Аносов побегает со своими архаровцами, покажет, что не лыком шит!

Когда мы с Настей чуть не в лицах рассказали, как брали в полон несчастную парочку, Ольга хохотала так, что из глаз у нее потекли слезы. Отсмеявшись же, с интересом и подозрением спросила — откуда я знаю, как надо поступать в эдаком эротическом конфузе. И не было ли в моей личной практике такого же безобразия.

Ну что ей сказать? Что я начитался всякой всячины в сети интернет? Нет уж…делаем загадочное лицо и молчим. Пусть думает, что хочет.

В общем — отбрехался. Мол, медицинский справочник прочитал, пособие для фельдшеров. И вообще – я ничего не помню, откуда я помню. Амнезия – очень хорошая отмазка, можно списать на нее все, что угодно.

Когда в дверь постучали, я мгновенно выпулил себя с кровати, бросился к выходу, открыл, ожидая увидеть что угодно (например битого, всего в синяках Аносова с перевязанной сломанной рукой), но улыбка на лице моего боевого товарища не оставляла простора для сомнений – получилось! Жив, здоров и весел.

Не слушая рассказа своего номинального командира засунул его в душ (уж больно попахивало – тиной и потом), а когда тот вымылся и был готов к беседе, выждал еще полчаса и сходил за остальными членами группы. Вот теперь можно было и поговорить.

— Давай, рассказывай! — приказал я Аносову, когда все расселись в его комнате (она чуть побольше моей, так что тут удобнее)

— Итак, мы оставили вас возле командного пункта, сами побежали подальше. Передвигались рваным ритмом – десять минут бежим, пять идем быстрым шагом. Бежать там довольно-таки удобно – везде тропинки и дороги. Сюда на отдых съезжаются все горожане. На месте были задолго до расчетного времени. Даже выспались — по очереди. Это вам там нельзя было — храп могли услышать — а нам-то чего? В тех краях ночью никто не бродит. А если и бродит — точно не подойдет. Бойцов комбата пока бежали не видели. Они появились на рассвете — шли цепью, как фашисты из егерей на партизан…хе хе хе… Нас, конечно, не заметили. Было их десять человек, командовал старший сержант. В общем, когда они мимо нас прошли, мы зашли им в спину и повырубали. Нефиг жульничать! Когда должны были начать нас искать? После девяти утра? А они когда выперлись? Решили засаду устроить, ага! Ну вот и получили.

-- Не покалечили? – озабоченно спросил я – не поломали?

– Ну как тебе сказать…не без этого! – пожал плечами Аносов – Где там рассчитаешь, когда бьешь по башке? Сотрясение – это точно. Синяки от резиновых пуль – точно. Но переломов не было. Связали их же одеждой, пришлось порвать майки и рубахи, кляпы во рты, и в лес. Сложили рядком, и снова в засаду. Вторая группа, тоже десять человек – притопали за полчаса до времени «Ч». Уселись напротив нас, и все интересовались – куда же подевались их соратники? Сошлись на том, что наверно спят в кустах. Когда настало время, мы выскочили из кустов с автоматами в руках и начали палить по придуркам – они наверное от страха в штаны наделали. Расстреляли магазины, и стали отстреливать их из пистолетов. Кстати, замечательно работают глушаки! Куда там «Брамиту»! Эх, если бы такие глушаки у нас были в войну…и потом… Но да ладно, речь сейчас не о том. В общем – повырубали мы их, и остались в засаде. Буквально через пять минут – «козлик» скачет по дороге! Там этот ваш Головлев сидит, с ним два летехи, три сержанта и наша Оленька! Они даже выскочить не успели. Мы их влет поснимали. Потом всех связали – и тех, что раньше вырубили, и тех, что приехали – кроме Оленьки, конечно! Уселись в машину и уехали…хе хе хе. Покатались по окресностям, затем загнали машину в овраг и придавили храпака. А что, мы люди пожилые, не спамшие, ночь пробегамшие – поспать, дело святое! Дождались, когда время выйдет и поехали в городок. Вы бы видели, как на нас смотрели на КПП! Как на чудовищ! Нет – как на настоящих фашистов! Ой, не могу! Давно так весело не было! Ну а теперь рассказывайте, как и что у вас было.

– Оль, что там было потом? Расскажи! – попросил я Ольгу, и она довольно улыбаясь начала свой рассказ:

– Я была в палатке командного пункта, общалась с комбатом. Потом послышалась пальба, и комбат сразу приказал выехать группе захвата. Он собрал там самых лучших бойцов – самых крепких и сильных. Я попросилась с ними, комбат почему-то разрешил.

– Хотел, чтобы ты видела – как они нам морды бьют – хохотнул Балу.

– Наверное – улыбнулась и пожала плечами Ольга – В общем, только мы подъехали – что-то захлопало и парни стали хвататься руками за грудь, за спину, за животы. Машина-то с открытым верхом, а зря! А потом вы повыскакивали. И зрелище было жутким! Я прекрасно понимаю эту парочку, которая так перепугалась, что расцепиться не могла!

– Что-что?! Какую парочку? Кто расцепиться не мог?! – перебил Хан – Ну-ка, подробнее!

– Это Михаил Семенович расскажет – хихикнула Ольга – Мне даже говорить об этом стыдно!

– Я весь нетерпение! – хохотнул Хан – Похоже, что у вас приключения были еще покруче!

– Ну, так вот: физиономии черно-зеленые, страшные, сами бесформенные, как копны соломы – я если бы не знала, перепугалась бы до смерти! Ну а дальше уже рассказали – всех связали, оттащили в лес и уехали. Я пошла смотреть – а там целая куча лежит! Мычат, дергаются, глаза таращат – жуть! Я развязывать не стала – не я вязала, не мне и развязывать. Нефиг! Через час комбат появился, и с ним толпа народа – человек сто, или больше. Развязывать пленников не стал. Говорит – если такие дебилы, что дали себя связать, значит, пусть лежат. Кстати – лежать там удобно, тепло. Хвоя – как на постели лежишь. Только муравьи достают и мухи. И комары уже появились. Меня один так тяпнул – я до сих пор чешусь! Вон, расчесала все! (Ольга показала стройную ногу выше колена, и Хан насмешливо поднял брови). Жуть какой злой комар! Ну вот и все, собственно… Комбат рычал, ругался, но матом не выражался – видать при мне не хотел ругаться. Послали бойцов вокруг озера, искать. Ну а я пошла домой – чего там еще делать? Слышала, как комбат поносил своих бойцов, и поняла – что ему тоже досталось.

– Кстати сказать, он не должен был командовать – лениво почесываясь заметил Сахи – Я так понял, что его убили?

– Ага – кивнул я – Я ему пару пуль в грудь и в живот всадил. На войне, как на войне! Так что он должен был заткнуться и сидеть. Если бы были посредники– наблюдатели, все так бы и было. Но да ладно, черт с ним. Все равно они в лужу сели.

– Ну так что там за парочка? – вмешался Сахи – Что за история, Ольга вон даже покраснела! Предвкушаю!

И я рассказал. Они тоже ржали так, что слезы потекли. Когда успокоились, вытирая глаза полотенцем, Аносов спросил:

– Ну что теперь? Какие у нас планы?

– Планы такие: завтра мы просыпаемся в восемь утра, идем завтракать, и тащимся в спортзал. И занимаемся до посинения, с перерывом на обед. Выберем время – пристреляем наши снайперки, а так же попробуем наши бронежилеты.

– А что первого мая? На демонстрацию идем? – спросил Сахи, ковыряясь в зубах.

– А куда мы денемся? Сходим. Но и на первое мая тоже занимаемся. Никаких выходных, никаких праздников – работа, есть работа.

Наше совещание прервал стук в дверь. Я посмотрел на Ольгу, та кивнула и пошла открывать. Через полминуты в дверях появился рядовой в лихо заломленном голубом берете:

– Здравия желаю! Комбат просит прибыть к нему в штаб товарища генерала и товарища капитана!

Рядовой посмотрел на Аносова, потом на меня и замолчал, видимо ожидая ответа.

– Когда прибыть, рядовой? – недовольно спросил Аносов, глянув на меня.

– Сейчас прибыть! – радостно объявил парень – Он вас ждет!

– Свободен! – ответил Аносов – Прибудем.

Рядовой четко повернулся, как на строевом смотре, и едва не печатая шаг вышел из комнаты.

– Грязи натряс… – проворчал Аносов, и Ольга тут же подхватилась:

– Сейчас подмету! И правда, натряс!

– Ребята, отдыхайте – приказал я – А мы с Акелой на разбор. Посмотрим, что нам скажет комбат.

Мы собрались быстро – за пару минут. Да и что нам особо собираться? Надели берцы, да куртки, вот и готовы. Дверь запер на ключ – все-таки оружие в квартире, мало ли что может случиться…тут ведь и пацанва бегает, а для них оружие слаще всего на свете. Особенно для детей военных.

Комбат сидел у себя в кабинете – один. Кроме дежурного по батальону, старшего сержанта в штабе никого не было. Я постучал, комбат ответил, и мы с Аносовым вошли. Комбат не встал нам навстречу, просто кивнул на стулья возле стола, затем поморщился и пояснил:

– Не встаю, извините…болит все! Эти ваши резиновые пули…это мать их…в общем – синяки во весь передок! Спасибо, что яйца не отстрелил, чертов Маугли!

– Пожалуйста! – кивнул я, и серьезно добавил – Вы должны размножаться, товарищ полковник! Вы хороший командир! У вас уже есть дети?

– Может быть, может быть… – задумчиво протянул полковник, и тут же встрепенулся – Что?! А! Дети? Да есть у меня – и сын, и дочь, только вот далеко отсюда. Развелись мы с женушкой…по-разному понимали жизнь. Ей нужна Москва, шум, беготня…а жить в военных городках, в служебных квартирах – это не для интеллигентной, духовно богатой женщины. Нашла себе такого же духовно богатого… Я фингал ей поставил, и ему тоже, она на меня потом жалобы писала во все инстанции – какая я жестокая сволочь. Требовала, чтобы меня привлекли, чтобы осудили и все такое. Только доказать не смогла, что это я ей глаз подбил. Ладно… сам не знаю, зачем это вам рассказал. Все Маугли – умеет бить в нужное место! (Потер грудь) Теперь о сегодняшнем дне. Да, позорище…переиграли нас по всем пунктам! Я не ожидал. Вы ведь с ночи залегли, да?

– С ночи – усмехнулся я – Двое возле командного пункта, остальных отправил создавать дымовую завесу. Хмм…

Я вдруг понял, что прокололся. Как этот так: «Я отправил!». Я ведь здесь всего лишь капитан, инструктор, и мне не по чину отправлять генералов создавать завесу!

– Ладно, ладно… – понял меня комбат – Мы все здесь свои, я все понимаю. Давайте без ваших этих…дымовых завес. Итак, вы положили наших, потом начали палить, оттягивая на себя большую часть сил. И с «волгой» задумка была хорошая! Где вы ее вообще взяли?

– Чистая импровизация – ухмыльнулся я – Хотите, расскажу, как все было? На всю жизнь запомните, гарантирую!

Комбат хохотал так же долго, как и Аносов. Немного успокоившись, но еще всхлипывая, сунул руку под стол и достал оттуда бутылку армянского коньяка «пять звездочек». Из ящика – три граненых стакана. Поставил их на стол, налил в каждый на два пальца пахучей жидкости.

– Давайте, за знакомство, за встречу! Я горд, что вас знаю! Надеюсь, это не последний наш стакан!

Мы стукнулись стаканами, полковник одним глотком вылил в рот содержимое своего. Аносов медленно, как воду выцедил коньяк, крякнул. Я с отвращением выпил резко пахнущую жидкость, и помотал головой, когда полковник приподнял бутылку:

– Я практически не пью, тем более без закуски. Это уж только ради вас, чтобы уважить. Не уважал бы – я бы даже не прикоснулся к стакану. Хотите – пейте с Акелой, я больше не буду.

Полковник предложил Аносову, но тот тоже помотал головой – хватит. И тогда комбат убрал бутылку.

– А чем вы нас глушили? – продолжил он «допрос».

– СШГ, или «свето-шумовая граната». Новейшее изобретение, еще не поступило в войска. Мы их испытали на вас. Потом напишем отчет об использовании.

– А что за пистолеты у вас были?

– С новыми глушителями. Тоже испытание. ПБС нового типа, будут применяться нашими спецслужбами. Ствол удлиненный, на него наворачивается глушитель. Вот, вроде бы и все.

– Хорошая вещь… – кивнул комбат – Часового снять – просто незаменимый.

Я кивнул, и вопросительно посмотрел на комбата – зачем мол звал? Это можно было и завтра сделать – поговорить, узнать подробности. Ну не ночью же?

Комбат усмехнулся, пожал плечами:

– Во-первых, хотел вас поблагодарить, и поговорить без свидетелей. Так ведь проще будет – вам не надо притворяться, да и мне не надо следить за языком. Поблагодарить за то, что умудрились никого не покалечить, я знаю, как это сложно. Синяки и мелкие переломы не в счет. Ребро срастется, трещины в костях зарастут. Учения, что тут поделаешь. Иногда на учениях и гибнут. Во-вторых, а скорее всего это и есть во-первых, я прошу вас подготовить систему обучения наших бойцов – такой, какая она должна быть. Я знаю, вижу, что наша система устарела, что нужно все менять. Но я не знаю – что именно, как именно нужно сделать. Понимаю, что вы здесь ненадолго, и много дать не сможете, но основные принципы, основное, базовое, вы можете нам преподать. В свете тех перемен, которые грядут. Не знаю, входит ли это в ваши планы – скорее всего нет, но…я вас прошу.

Мы с Аносовым переглянулись, генерал нахмурился, и я понимал – почему. Ну что можно сделать за десять дней? Чему научить? Этому учатся годами! Всю жизнь!

– Я освобожу от службы тех офицеров, которым доверяю, и которые останутся здесь со мной служить. И они будут обучать остальных. Это самые умелые, самые дельные офицеры, и это будет наш костяк, на который и нарастет мясо батальона. Ну, так что скажете?

Я задумался. Вообще-то вся наша затея в том и заключалась, чтобы создать элитное подразделение, которое сможет противостоять многократно превосходящим силами противника, и которое сможет выполнять специальные задачи. Так почему бы не начать делать это сейчас? Диверсанты-ликвидаторы – это само собой. Но кто будет учить этих парней? Пока это мы обучим инструкторов, пока они приступят к делу…а время-то идет. И его так мало, этого времени! Можно и задержаться, например – еще на пару недель. За месяц можно и план обучения внедрить, и кое-чему научить – из того, что эти парни не знают. Научить их интуитивной стрельбе, без этих самых: «На огневой рубеж – шагом марш! Приготовились к стрельбе! Огонь!». Научить нескольким спецприемам рукопашки, отточив их до совершенства. Три-четыре приема, и хватит! Но такие, чтобы сразу, наповал. Приемы ножевого боя, например. Но да – самое главное, это система подготовки. Изготовить правильную полосу препятствий, «обкатать» инструкторов, постреляв по ним не резиновыми, а настоящими пулями – чтобы не боялись. Научить прятаться в лесу с использованием специальных костюмов и без них. Дать им то, чему обучают спецназ через пятьдесят лет, то, до чего дойдут только через десятилетия ошибок, оплаченных кровью погибших солдат. И это повысит боеготовность части – в разы.

– Кстати, забыл сказать: звонили сверху – комбат показал пальцем куда-то в потолок – Сказали, чтобы мы готовились принимать офицеров спецгруппы. Начнут прибывать после девятого мая. И еще – чтобы руководство комиссии связалось по известным им номерам.

– А кто именно звонил? – спросил я, не надеясь на ответ. И не ошибся.

– Простите, я не могу сказать – пожал плечами комбат – из вашего ведомства звонили. Сообщили, что нас вывели из подчинения генштабу, и что приказ в ближайшее время будет у нас. Честно сказать, я пока не представляю, как это будет выглядеть. Где будут жить офицеры? Где будут жить их семьи? Ведь многие из них женаты. В солдатских казармах? Ну да – офицеры могут и в казармах. Но вот куда девать их жен и детей? В ДОСе у нас места не так уж и много, можно сказать – всего ничего. Там и мотострелки живут из соседней части. И кстати сказать – а куда денутся рядовые и сержанты? Эти начнут прибывать, а наших бойцов куда? Их же надо куда-то перемещать! Или всех на дембель? Так они еще не выслужили! Я задал вопрос, мне сказали, что в в ближайшее время все разъяснится, чтобы я не беспокоился.

– Теперь у нас одно ведомство – усмехнулся я – Привыкайте, товарищ полковник. Завтра свяжусь с Москвой. Хмм…хотя…от вас можно позвонить?

– Можно. Вот телефон. Или вам нужна спецсвязь?

– Обойдусь – сказал я, и попросил – Не могли бы на минуту выйти? Акела, и ты тоже, извини.

Мужчины молча кивнули и поднявшись со стульев вышли из комнаты, плотно притворив за собой дверь. Я набрал номер оператора межгорода, сказал ей номер, по которому меня надо было соединить, и через минуту в трубке раздался голос:

– Вас слушают.

– Это Мишутин, из Сенежа. Мне сказали, что необходимо связаться…

– Здравствуйте. Вам сообщение от известного вам лица: прошу задержаться в командировке до получения отдельного распоряжения. Предположительно срок командировки увеличивается минимум в два раза. Строительство идет по плану, и будет закончено в срок, но служебная необходимость требует, чтобы вы пробыли на месте дольше, чем мы планировали первоначально, и подготовили кадры – насколько это будет возможно по срокам. Восьмого мая за вами приедет машина и отвезет в Москву. Вернетесь в Сенеж десятого мая. Конец сообщения. Как приняли?

– Принял – вздохнул я – Отбой.

– До свидания, товарищ Мишутин! – так же бесцветно как и раньше ответил голос, и в трубке заметались короткие гудки. Все, говорить больше не о чем.

Мда…этого и следовало ожидать. И правда – сейчас «Альфа» важнее, чем группа ликвидаторов. В крайнем случае – у них уже есть шесть готовых диверсантов, которые могут навести такой террор, что небо покажется в овчинку. А вот «Альфы» пока нет. И нам придется ее создавать с ноля.

Я вышел в коридор, где тихо разговаривали полковник и генерал, они посмотрели на меня вопросительно, сразу прервав свою неспешную беседу, ну а я уже известил их о том, что мы задержимся в этом чертовом Сенеже на неопределенное время. Что явно удовлетворило комбата и совершенно никак не подействовало на Аносова. Оно и понятно – ему-то что? Какая разница, где жить? В гостинице, или в квартире…семьи-то все равно нет. Подозреваю, что здесь, в своей группе он был гораздо счастливее, что тогда, когда уединялся в своей квартире. Одиночка, что еще скажешь…

Впрочем – а я разве не одиночка? Ну да, у меня есть любовница, а захочу – будет и еще одна. Но разве это семья?

И мне снова ужасно захотелось увидеть Зину и своего ребенка. Вот там наверное все-таки семья! Была. А сейчас…просто друзья, просто соратники, и никак иначе.

Больше в общем-то говорить с комбатом было не о чем, и мы отправились «домой», договорившись, что завтра займемся пристрелкой наших снайперок, а еще – я покажу выбранным им офицерам кое-какие приемы стрельбы, которых они не знают. И завтра же – ближе в вечеру – начну ваять на бумаге систему обучения офицеров спецназа.

Спать мы легли ближе к полуночи – обсуждали, как и что нам делать в ближайшее время, и кто чем займется. Пришли к выводу, что пристрелкой вполне спокойно может заняться Аносов со своими людьми, а я это время посвящу системе обучения. Прямо с утра. То есть после завтрака мы с Ольгой возвращаемся в гостиницу и работаем над программой обучения, остальные идут и тренируются с СВД. То, что они никогда не держали в руках эту винтовку совершенно ничего не значит. Пусть разбираются, на то у них и головы. Тем более, что она очень похожа на свою «сестру» – винтовку СВТ.

Так и сделали. Утром сходили на завтрак, затем мы с Ольгой остались «дома», Аносов же, захватив с собой три винтовки СВД и патроны, отправился на стрельбище.

Мы с Ольгой работали до тринадцати часов – не зря все-таки захватили с собой печатную машинку. Я расписывал план обучения по пунктам, по дням недели, по месяцам. В подробностях описывал, что надо делать – какие упражнения, в каком количестве, что именно нужно требовать от контингента. И что в конце концов должно получиться. Диктовал я быстро, Ольга печатала еще быстрее, так что дело у нас спорилось. До обеда я успел продиктовать очень приличный кусок книги.

Кстати, кроме как книгой ее и назвать больше никак нельзя. Я даже название ей придумал: «Методика обучения бойцов сил специального назначения». Передам по инстанции, когда закончу – пускай издадут, как книгу. Под моим настоящим именем, или под Мишутиным – безразлично. Скорее всего ее засекретят, но…она все-таки останется. Приятно думать, что я не последний человек в создании настоящих сил специального назначения. Будут учиться по моей книге.

Одна только проблема, одна затыка – рисунки, иллюстрации. Кто их будет делать? Я рисовальщик не ахти какой…

Оказалось – это совсем не проблема. Настя очень недурно рисовала, и самое главное – понимала, что именно я хочу изобразить. Так что процесс худо-бедно, но продвигался. Днем мы тренировались, вечером работали над планом тренировок, он же – «книга». На сон оставалось не так уж и много времени, хотя честно сказать – я был доволен. Все двигалось так, как я и планировал. Возможно даже – лучше, чем я планировал.

Комбат выделил для тренировок восемь офицеров – начиная с командира взвода и заканчивая командирами рот с их замами. Время от времени тренировался и сам, вместе со своим заместителем. Тренировались мои «курсанты» от души, никаких отлыниваний и жалоб. Не ныли, выкладывались по-полной. Уж не знаю, что именно им рассказал комбат, но тренировались парни так, будто от этого зависела не только их карьера, но и сама жизнь.

Первое мая прошло довольно-таки буднично. «Демонстрировать» никуда не ходили – всех выстроили на плаце, и замполит батальона толкнул речугу о том, как хороша была революция, и как здорово она помогла простому народу, белого света не видящему. Я с высоты своих лет и своего времени придерживался совсем другого мнения, но само собой высказывать еретическую точку зрения я не стал. За такие речи могут и того…покарать. Анисоветчина чистой воды. Говорить сейчас о том, что революция стоило стране миллионов жизней – было бы просто глупо. Вспомнилось только, что рабочие Трехгорной мануфактуры вообще не хотели бунтовать – зачем им это бы нужно? Они зарабатывали столько, что все им завидовали. У них был «социальный пакет», как его назвали бы в двухтысячных, и у них все было хорошо. Пока не началась революция. Вот тогда стало плохо. Очень плохо. Тиф, гражданская война, голод и разруха.

Первомайские праздники – это как тренировка перед ноябрьскими. Те же речи, те же знамена и лозунги. В принципе я не против праздников, но вот только какого черта этот праздник начинается фактически в Вальпургиеву ночь? То есть в ночь, когда празднует вся нечистая сила! Когда ведьмы слетаются на Лысую гору и там радостно совокупляются со всякими там бесами! Почему именно первого мая? В этом факте мне всегда виделась теория заговора, и хотя я никогда не был ярым антикоммунистом, скорее наоборот – но невольно задумаешься, нет ли тут руки Сатаны?

Занимаясь спасением Союза, я спасаю не советский строй. И не его руководителей. Я спасаю гигантскую страну и населяющих ее людей от разрухи, от голода и страданий. От самой смерти. Если бы Провидение забросило меня во времена Российской Империи – я так же бы спасал эту самую империю, и не было бы от меня пощады большевикам. Зная, что они сотворят со страной, я бы их просто вырезал одного за другим. И Ленина со Сталиным в том числе.

Но свершилось. Вместо Российской Империи – Советский Союз, в пределах Империи, пока что сильный и неделимый. И я буду действовать в интересах большевиков, которые сейчас находятся у власти. Потому что это правильно. И потому что другого пути у нас нет.

Вот такие мысли посетили меня, когда я стоял вместе со всеми в строю на правом фланге и слушал речь замполита.

А потом зазвучал Гимн, и я ему тихонько подпевал, чувствуя, как влажнеют глаза. Люблю я этот гимн. Я вырос под него, я много лет просыпался утром в шесть часов под первые аккорды этой торжественной музыки. И я хочу, чтобы Союз и вправду был нерушимым.

В этот день батальон отдыхал – весь, кроме нас, нашей группы. И тех, кого к нам прикрепил комбат. Мы так же, как и в обычные дни тренировались до седьмого пота. Единственное послабление, которое я себе позволил в этот день – не занимался писаниной. Мы с Ольгой заперлись у меня в комнате, якобы для работы над методичкой, и занимались сексом – столько, сколько хотели, без торопливости и оглядки на соседей. Тем более что Аносов демонстративно отправился в гости к комбату – мол, надо налаживать связи с местным контингентом, и появился дома только к самой ночи, хорошенько поддавший, но твердо державшийся на ногах. К тому времени усталая, но довольная Ольга уже ушла, и я валялся на кровати, мечтательно глядя в покрытый неровной побелкой потолок.

А мечтал я о том, что после того, как мы закончим, отправлюсь на родину, найду Зину и все-таки с ней поговорю. Выясню, что с ней такое случилось и почему у нас так вышло. Торчит в сердце заноза, болит оно! Плохо мы разбежались, неправильно это.

Аносов по приходу сообщил, что с комбатом они очень душевно поговорили, оказалось – отличный мужик. И вообще – с ним толк будет. О чем обязательно нужно сообщить высшему руководству страны. С этими словами боевой генерал свалился на кровать и мгновенно заснул, оглашая квартиру руладами могучего храпа. Пришлось встать и закрыть дверь в его комнату.

К восьмому мая «Методика обучения…» была готова – вчерне. Оставалось только украсить страницы необходимыми рисунками, над чем упорно трудилась Настя в свободное от тренировок и домашних дел время. Уже строилась новая полоса препятствий, по моим рекомендациям – гораздо более сложная, чем прежде, строились «дома террористов», в которые должны будут с боем входить бойцы спецназа.

Офицеры, которых я тренировал, схватывали все на удивление быстро, так что никаких проблем с обучением не возникало, и теперь они могли отрабатывать все приемы самостоятельно. Мне останется лишь смотреть со стороны и поправлять невидимые для новичка огрехи. То, что огрехов выше крыши – это уж само собой, без этого никуда.

Машина пришла за мной не восьмого мая, а седьмого мая вечером. Это была та же самая черная волга, которую закрепили за мной с самого начала моей службы после возвращения в Союз. Я поздоровался с водителем, уселся на пассажирское сиденье справа от него, а на заднее сиденье запрыгнули Ольга и Настя, одетые в гражданскую одежду и явно ужасно довольные предстоящей поездкой. Я их прекрасно понимаю – жить в гостинице, в военном городке, это совсем не то же самое, что жить в четырехкомнатной квартире на Котельнической набережной.

До Москвы долетели как на самолете – водитель выставил на крышу мигалку, гудел сиреной и встречные-поперечные машины шарахались от нас, как от огня, а гаишники на дороге едва не брали под козырек. Я удивился, спросил водителя – куда мы торопимся? И он мне бесстрастно ответил, что нужно будет завезти девушек домой, а меня отвезти в Кремль. Там меня ждут на беседу. Кто именно ждет – не пояснил. Впрочем – я и так знал, кто меня ждет. Один из двух, или оба сразу.

Как оказалось – оба сразу. Меня прямиком провели в кабинет Шелепина, где я и застал Генерального секретаря в беседе с Председателем КГБ. Увидев меня, Шелепин, выглядевший усталым и вымотанным (глаза красные, лицо помятое, и даже бледное), махнул рукой, не утруждая себя какими-то условностями вроде «здрасте вам!» и что-то такого:

– Садитесь, Карпов. Поговорим, это важно! – как будто у нас до того были не важные разговоры. На этом уровне ничего неважного не бывает.

– Как дела в Сенеже? Успешно? – задумчиво спросил Шелепин, и я понял, что сенежские дела интересуют его меньше всего.

– Успешно – коротко ответил я – зачем звали?

– Гувер, как ты и предсказывал, умер второго мая – за Шелепина ответил Семичастный – Никсон вышел из комы, идет на поправку. Уже выступил с заявлением для прессы, обвинив Гувера и его приспешников в попытке покушения на президента США. Так же он объявил, что имеет неопровержимые доказательства о связи представителей демократической партии с заговорщиками, действующими фактически по наущению демократов. Уже началось расследование, произведены первые аресты. Мелькала информация и про тебя – сообщили, что на тебя тоже было покушение, так как посчитали, что ты передал президенту некие сведения, доказывающие вину демократов. И что тебя допросят в Конгрессе на предмет причастности к этим событиям – когда вернешься в США. Далее: представитель Госдепартамента США сообщил, что президентская администрация намерена провести переговоры с руководством СССР на предмет визита президента США в Советский Союз, отложенного в связи со сменой руководства СССР, а потом из-за заговора ФБР. Визит намечен на середину июня этого года. И еще – нам было ясно дано понять, что на переговорах желательно присутствие некого Михаила Карпова. Президент желает удостовериться, что его любимого писателя и друга семьи не держат взаперти злые опричники. И что от того, как обращаются с Карповым, зависит результат переговоров президента США и Генерального секретаря КПСС.

– О как! – только и смог сказать я – Я ни причем! Я ничего такого не делал! Это они сами!

– Не виноватая я! Он сам пришел! – ухмыльнулся Семичастный, ответив словами героини «Бриллиантовой руки» – Да тебя никто и ни в чем не винит! Но ты нам поможешь в переговорах – послушаешь, посидишь рядом, пообщаешься с президентом. Скажешь свое слово, когда будем общаться. Ну ты понимаешь, да?

– Понимаю – кивнул я – Хорошо, что Никсон жив! Ох, как хорошо! Вы все-таки наверное не до конца понимаете, насколько эта фигура была значимой. Нам Никсон очень нужен. Советскому Союзу нужен.

– И чем же он так значим? – Шелепин внимательно посмотрел мне в глаза – Я читал ваши записки, примерно представляю, но хотел бы еще услышать от вас так сказать лично.

– Смещение Никсона – точка бифуркации. После этого пошел полный развал в отношениях с США, власть захватили демократы, которые развязали беспрецедентную гонку вооружений и сделали все, чтобы наша страна развалилась. Поддерживая Никсона – мы поддерживаем разрядку вооружений, и устраняем одну из причин, по которой наша страна распалась на куски. Подписание договора ограничения стратегических вооружений – это еще и высвобождение средств, которые можно будет пустить на подъем экономики страны. Это вкратце то, что уже я писал вам в отчете.

– Да, да… – постукивая пальцами по столу, задумчиво покивал Шелепин – Именно это и писали.

И вроде как очнувшись, глянул на меня и добавил:

– Завтра заедете в посольство США – прямо с утра. Вас там ждут. Поговорите с послом – он пожелал переговорить с вами наедине. Видимо, хотят выяснить – не удерживаем ли мы вас насильно. Вот, в общем-то и все, о чем я хотел вам сообщить.

Шелепин задумался, и после паузы добавил:

– Завтра в девять за вами заедет машина и отвезет в концертный зал «Россия». Там вам примерят грим – прилепят бороду и все такое, волосы у вас уже отросли, так что парика не понадобится. Ну и порепетируете. Послезавтра выступите на концерте ветеранов войны. Затем – обратно, в Сенеж.

– А что с дачей?

– Дача достраивается – вмешался Семичастный – Идут отделочные работы, а туда, где уже закончили работы, завозят оборудование и снаряжение. Закончим через несколько дней. По поводу происходящего в Сенеже можете особо не рассказывать, я и так все знаю.

– Донесли! – хмыкнул я.

– Осветили – серьезно поправил Семичастный – Скоро в «Альфу» начнут прибывать офицеры. Рядовых распределим по другим бригадам. У нас еще есть к Карпову вопросы?

– Нет. Свободны, Михаил Семенович. Понадобитесь – вызовем.

Я кивнул, встал, и молча пошел к двери. Уже у дверей оглянулся:

– Претензии к моей работе есть? Что-то не так?

Переглянулись, потом Семичастный удивленно спросил:

– С чего так решил?

– Ну так…показалось что вы мной недовольны. Или мне показалось?

– Показалось – вздохнул Шелепин – Вы работаете отлично, и все ваши прогнозы сбываются. Например – та же самая смерть Гувера. Вы ее давно предсказали. Вот и…сбылось. Работы много. Зашились с делами. Вашу же работу оцениваем в высшей степени положительно, и…совсем забыл сказать! Решен вопрос о награждении вас Звездой Героя Труда – за укрепление дружбы между народами, и за вклад в укрепление боеспособности нашей страны. После девятого мая вручим, сейчас не до того. Идите, Михаил Семенович…отдыхайте. А мы вот еще поработаем. Нам некогда отдыхать…

И я пошел отдыхать. Кто я такой, чтобы противиться воле таких больших начальников? Сказано принять Звезду Героя – приму! Сказано – «Отдыхать!» – я тут же бегу исполнять! Дисциплина, однако!

Когда ты переступаешь черту – условную черту, проходящую через ворота – чувствуешь себя каким-то…хмм…предателем, что ли? В американское посольство кто ходит? Шпионы всякие, да диссиденты. А кто же еще?! Гнусные предатели родины!

Посол принял меня лично, в своем кабинете, в том самом кабинете, в котором еще недавно висела деревянная «Большая печать», подаренная США пионерами Артека в знак дружбы и добрососедства. Семь лет КГБ слушал разговоры посла в его, посла кабинете, так как в печать было встроено подслушивающее устройство, которое могло работать практически вечно, ибо батарейки ему были не нужны. Оно срабатывало от вибрации, возникавшей при сотрясении воздуха, то есть – от человеческого голоса.

Обнаружили устройство случайно – англичане слушали эфир на предмет прослушивания своей конторы, и поймали английскую речь.

Кстати сказать, когда Хрущев попытался возмутитьсянаглым пролетом У-2 над территорией СССР и потребовал прекратить эти мерзкие шпионские игры коварных американцев. На что коварные американцы предъявили в ООН эту самую дареную «Большую печать», и посоветовали Хрущеву не истерить – мол, все спецслужбы работают друг против друга, и делать из этого трагедию просто глупо. Двумя словами это можно было назвать так: «Заткнитесь, а?!». Хрущев и заткнулся.

Посол – типичный «офисный планктон», как будут называть таких кадров в очень далеком будущем. Очки, невыразительная внешность – чиновник, как чиновник. Папа его был профессором, сынок пошел в дипломаты – нормальная такая карьера. Был послом в Чехословакии именно тогда, когда наши войска наводили там конституционный порядок. По большому счету другом Советского Союза его назвать нельзя. Впрочем – а кого можно? Никсона, что ли? Неет…друзей у нас, как сказал Александр Третий – только двое. Армия и флот.

Меня провел в кабинет человек со внешностью типичного резидента разведки – «серый мыш», на которого глянешь раз и через секунду о нем уже забудешь. Глазу не за что зацепиться. Он попросил меня подождать у дверей, рядом с секретаршей – миловидной девушкой лет двадцати пяти, через минуту вышел и сделал приглашающий жест:

– Заходите, сэр! Посол ждет вас.

Посол действительно ждал. Он даже вышел из-за стола и пожал мне руку, предварительно внимательно осмотрев с ног до головы. Брови его дернулись вверх, и посол Джейкоб Динли Бим вдруг улыбнулся:

– Вы так молодо выглядите, сэр Майкл, что я никогда бы не поверил, если бы не знал – что это вы и есть. Кстати, без бороды вы симпатичнее.

– Скоро опять отращу – вздохнул я – Чтобы постарше казаться. Ну что поделаешь – такая вот у меня болезнь. Вы когда-нибудь мистер Бим слышали о болезни под названием прогерия? Ей болеют дети и молодые люди – стареют за считанные годы, превращаются в древних стариков. Но есть и еще более редкая болезнь – и названия ей пока нет. Старики молодеют. И почему так случается – никто не знает. Вот я таков и есть, больной человек!

– Хотел бы я заразиться от вас этой болезнью! – улыбнулся посол, обнаруживая имеющееся у него чувство юмора. Кстати сказал, очень даже неожиданное у такого закоснелого бюрократа, каковым он и является.

– Рад вас видеть живым и здоровым…после известных событий – снова улыбнулся посол и предложил – Присядем?

И когда мы сели за кофейный столик в углу, в кресла друг напротив друга, предложил:

– Кофе? Или может быть чай? В России приучаешься пить так, как пьете вы, русские! Мы, американцы, привыкли пить кофе!

– Дерьмовый кофе, стоит сказать – усмехнулся я.

– Ха ха ха… – рассмеялся посол, и погрозил мне пальцем – Вы все-таки гражданин США, мистер Карпофф, и вам не пристало ругать что-то, производимое в США! Даже если это настоящие помои! Точно, этот кофе из забегаловок – настоящий яд. Но у нас заваривают хороший, бразильский кофе! Сейчас секретарь принесет, я уже попросил ее.

И будто в подтверждение моих слов, дверь открылась и вошла секретарша – та самая, что сидела у дверей. Девушка несла поднос со стоящими на нем чашками, чайник, сахарницу и фарфоровый кувшинчик для сливок.

Кофе и правда был хорошим – настоящий кофе, не бурда из автоматов в забегаловке. Мы минут пять пили, обмениваясь ничего не значащими фразами – о кофе, о том, как его правильно готовить, и том, есть ли будущее у фастфуда. Сошлись на том, что будущее фастфуда радужное, и от того – все печально. Ибо люди разучатся есть вкусное и здоровое. И только когда кофе было выпито, посол перешел к тому, ради чего он в общем-то меня и пригласил.

– Майкл…я спрошу вас без долгих прелюдий…вы сейчас находитесь под контролем советских спецслужб? Они не выпускают вас за границу?

– Выпускают. Я в любой момент могу уехать. А что касаетс контроля – конечно, вы же понимаете…тут контролируется все, особенно такие парни как я.

– Да, я в этом не сомневался, вы слишком известная личность, чтобы Советы оставили вас без контроля. Вы общались с нынешним руководством Союза? Можете высказать свои впечатления от общения? Чего нам ждать от руководства СССР? Да, я понимаю – вы не политик, я спрашиваю вас как частное лицо, известного писателя, который умеет четко формулировать свои наблюдения. Вы, писатели, подмечаете то, чего не могут заметить обычные люди. И нам всем очень интересно – что вы заметили, общаясь с тем же Шелепиным. Вы же с ним общались?

– Общался, и не раз… – после паузы, сообщил я – Сразу по приезду в Союз, и еще несколько раз. Например – вчера. Я завтра буду выступать на концерте для ветеранов войны со своими песнями, меня попросил лично Шелепин. Концерт будут транслировать на всю страну, так что можете посмотреть.

– Обязательно посмотрю – улыбнулся посол – Ну так что можете сообщить по личности Шелепина?

– Умный человек. Дельный человек – кивнул я – И он хочет реформ, понимая, что систему нужно менять. Что советский строй исчерпал себя, и если не провести реформы – результат будет печальным. Он сам мне сказал, что грядут реформы. Шелепин расспрашивал меня – что я думаю о личности Никсона. Я ему ответил примерно то же, что говорил на пресс-конференции. То есть – Никсон, это надежда США, и только он может вытащить страну из войны, в которую ее загнали демократы, и из кризиса, в который тоже загнали демократы.

– Вы так не любите демократов, что можно подумать – они украли у вас последний доллар! – усмехнулся Бим – Чем же они вам так насолили?

– Не мне…своей стране! – пожал я плечами – И не только своей стране, они гадят везде, куда могут дотянуться! Я ненавижу войны, ненавижу, когда некто раздувает военные конфликты по всему миру только ради того, чтобы продавать туда все больше и больше разного оружия. А демократы именно этим и занимаются. И еще – они ссорят наши страны, которые на самом деле должны дружить, должны править миром вместе! Две великие страны, обладающие огромными ресурсами – да мы вместе сделали бы Землю процветающей планетой! Но кучка жадных злобных политиканов превращает ее в руины – только ради того, чтобы получить свой жирный кусок! А не пора ли дать им по рукам?!

Я замолчал, утихомиривая нахлынувшую ярость, посол серьезно смотрел на меня и ждал. Я и продолжил:

– Никсон и Шелепин подпишут договоры об ограничении стратегических вооружений, и это будет началом новой эры. В которой нет места войнам! Где все споры будут решаться в ООН! Иначе все будет печально…вся надежда на Никсона и Шелепина. Я очень рад, что президент выжил инаходится в добром здравии. Это дает надежду всему миру. Да и честно сказать – он мне нравится, как человек. Умный, деловой, знающий. Америке повезло с президентом. Как и Союзу с Генеральным секретарем. Эти два человека могут направить мир в новое русло, и я лично очень на это надеюсь. Вот так…

– Президент хочет видеть вас на переговорах, хочет, чтобы вы его сопровождали – сказал посол, и замолчал, испытующе глядя на меня. Может все-таки не верит, что я свободен в своем выборе?

– Я буду очень рад снова увидеть президента Никсона и первую леди – искренне сказал я – Конечно, я буду его сопровождать в поездке по СССР – если захочет.

– Замечательно – кивнул посол – А когда вы собираетесь приехать в Штаты?

– Ближе к осени – подумав, ответил я – Надо здесь завершить кое-какие дела. Давно не был на родине, накопилось много дел, надо разгрести. И сразу в Штаты. Мне нужно сняться в фильме, кроме того – дела в продюсерском центре. Недавно мы отсняли новое шоу, должно пойти по ти-ви.

– Это «Выживший»? – вдруг живо откликнулся посол – Новое шоу о выживании на острове? Это новое шоу произвело фурор! Рейтинг зашкаливает! Даже до нас сюда докатилось эхо от этого шоу!

– Увы, ничего по этому поводу не слышал – пожал я плечами – А шоу, да – «Выживший» Моя идея и мой сценарий. Теперь каждый год такое будет выходить.

– Потрясающе! – кивнул посол – Вы просто генератор идей! И все-таки, Майкл…может вам стоит побыстрее вернуться в Штаты? Конгресс ведет расследование, и нам очень пригодилась бы ваша помощь. Или вас все-таки здесь удерживают и вы опасаетесь нам об этом сообщить? Так не бойтесь – мы сумеем переправить вас в Штаты так, что никто не сможет нам помешать!

– Знаете что…если я захочу уйти, меня может удержать только моя смерть. Потому не сомневайтесь – никто меня не удерживает. И вообще – отношение власти этой страны ко мне в высшей степени благожелательное. Мне вручили Ленинскую премию, меня наградили орденом Ленина и Звездой Героя Советского Союза – за помощь стране, и за налаживание связей между американским народом, и народом СССР, а также за предотвращение нескольких катастроф, которые могли произойти в этой стране. Я спас много жизней, и самое меньшее, что могла сделать эта страна – наградить меня. Так же – мне дали великолепную квартиру в одном из лучших домов страны. Меня здесь очень уважают и ценят. И кстати – никто здесь ни разу не попытался меня убить…

– Виновные, причастные к покушению на вас и на вашего секретаря Ольгу Фишман будут наказаны. Преступники устанавливаются, и когда их всех установят – наказание будет адекватным. Максимально адекватным. И кстати сказать – президент Никсон поручил мне вручить вас высшую награду страны – Президентскую Медаль Свободы! За доблесть и исключительно важные услуги, оказанные правительству США. Поздравляю вас, Майкл Карпофф!

Я был слегка ошеломлен, и честно сказать – обескуражен. Президентская медаль Свободы действительно являлась высшей наградой США и приравнивалась к Медали Почета, которую давали только за подвиги в военное время. Президентской медалью Свободы награждал лично президент США, и за что-то такое, что…в общем – за нечто потрясающее по своей значимости. Наравне с подвигом в военное время. Разница только в том, что Медаль Почета вручали только военным и в военное время, а Медаль Свободы всем, в том числе и гражданским, а еще президент мог ее дать и без учета мнения Конгресса – сам, своей волей.

Медаль давала кучу преимуществ, и кавалеру этой медали можно было даже не работать – полагалась пенсия, в двухтысячных составлявшая тысячи полторы долларов в месяц. Не бог весть что, но с голоду не умрешь. Ну и куча всяких приятных бонусов от занесения во всякие там книги памяти и до бесплатного памятника на приличном кладбище (Вот уж все равно мне, как и где похоронят! Покойнику – не наплевать ли?!).

– Медаль вручит вам сам президент по приезду сюда, в Союз. Или вы предпочтете получить ее в США? В День независимости?

– На ваше усмотрение – пожал я плечами – Передайте президенту, что я благодарен ему за такую высокую оценку моих скромных достижений. Как решите – когда и где вручать – так и будет.

На том мы с послом и расстались. Мне пора было на репетицию концерта, у посла свои дела – так что все занялись своей работой. Поговорили.

Нет, ну так-то приятно, конечно, получить награду. Только дико это все – два правительства соревнуются в том, какие наибольшие плюшки они могут мне дать. И те, и другие стараются привязать меня к своей стране, сделать так, чтобы я был им благодарен. А я благодарен, да. США дали мне возможность заработать большие деньги, поднять свой авторитет в мире. Ну а Союз…

Союз – это я. Это мое детство, это юность, это…Родина. И честно сказать даже немного досадно – Шелепин и Семичастный думают, что меня обязательно нужно привязать к моей же родине. Купить меня. И это обидно. Когда я начинал всю эту историю с сохранением Союза – рисковал, не рассчитывая ни на какие «плюшки». И сейчас ни на что не рассчитываю, кроме как на то, что будет жить моя страна. Почему же они думают, что мне все равно? Что работаю я только за блага, за деньги, которые мне дают? Эх вы, люди…только и скажешь.

Хмм…а может они вывели себе некий превратный образ Карпова из будущего? Из капиталистического будущего? Где человек человеку волк? Где нет идеалов, и есть только деньги? Эдакий утрированный образ жителя капиталистического будущего! Так я ведь воспитан в Союзе, я впитал его с детства, он во мне – моем мозге, в моей памяти – сидит, и ничем оттуда его не выковырять. Если только пулей… Я советский мальчишка, который мечтал лететь к звездам, строить коммунизм, и который знал – «советское», синоним – «лучшее». И так останется навсегда.

Ну да ладно, Ленин им судья. А я буду делать свое дело – так, как его понимаю. Инстинктом чувствую – пока что все идет как надо. Чуйка у меня такая развилась, как у собаки на звериный след. А может мне кто-то посказывает: «Да…да…в правильном направлении идешь! Продолжай!».

Ну да, ну да…голоса всякие, разговоры с загробным миром! Готовый клиент палаты номер шесть. Пусть так. Мне плевать. Я делаю то, что должен, и знаю, что делаю все правильно.

Из посольства я вышел со странным ощущением – мне вдруг показалось, что штатовцы готовы были меня просто-напросто или усыпить, или каким-то другим способом оглушить, но – захватить и переправить через океан. Но не решились. Почему не решились сделать попытку – я не знаю. Предположения могут быть разные, например – я сознаюсь, что меня тут удерживают насильно, но уехать я все равно не могу, так как…у них есть заложники. Какие-то близкие мне люди. И вот тогда можно меня похитить, и…я прощу это похищение и буду нормально сотрудничать. А если меня не удерживают, и у меня тут все нормально, я вернусь и не отказываюсь от сотрудничества с правительством США, так зачем тогда меня похищать?

Впрочем – скорее всего это чушь собачья. Моя обычная паранойя. Но возможно что благодаря паранойе я еще и жив. Потому – надо обдумывать даже самые безумные идеи.

Репетиция прошла отлично – музыканты играли замечательно, я изображал пение – как мог, и получалось очень даже недурно. Сам не ожидал. Отработав свое время, уехал, освободив сцену другим исполнителям. Никого из каких-то известных личностей не увидел – возможно специально так подобрали время репетиции, чтобы со мной никто не встретился и не увидел без грима.

Ночь прошла замечательно, я даже и не волновался по поводу завтрашнего концерта. Хорошо, что сегодня порепетировали, теперь я был уверен, что все пройдет отлично. Вечером полежал в ванне, отмокая и наслаждаясь уютом и теплом – в Сенеже таким удоволствием не баловался, предпочитая быстрый душ. Потом долго и вдумчиво мы с Ольгой занимались сексом, не спеша и не оглядываясь на дверь, в которую в самый что ни на есть ответственный момент мог кто-нибудь постучать. Дом, есть дом…чего тут еще сказать.

Концерт должен был начаться в семнадцать часов, машина за мной пришла в пятнадцать. Но отвезли меня не в концертный зал, а…в театр! Да именно в театр на Таганке. (Я все ожидал увидеть кого-то из знакомых, например Высоцкого, но так и не увидел) Провели в какую-то комнату, в которой пахло пудрой и химикатами, видимо в грим-уборную (всю увешанную зеркалами), и в течение получаса из меня делали…меня. Наклеили бороду, какая у меня было до того, как я ее сбрил, и подравняв ежик, отросший на голове…ничего не стали с ним больше делать. Нормальная прическа советского комсостава – пойдет.

Затем пришел черед костюма. Я прекрасно помнил, как одевался на концерты лидер «Любэ», так что не мудрствуя лукаво, потребовал точно такой костюм – нечто напоминающее военную форму. Гимнастерка, портупея, сапоги – все, как положено.

Оставшись доволен своим героическим видом, я слегка подосадовал над тем, что не выбрит дочиста – ну какой красный командир младшего командного состава носил бороду? Если только подводник в походе. Впрочем, я помню фото где были зафиксированы командиры на уровне капитана, например – командир огневого взвода. Но то был мусульманин, может потому он на фото с бородой? Странно, но никогда не интересовался этим вопросом. А может наплевать на конспирацию, и выйти как есть?

Нет. Не наплевать. Не надо лишней шумихи. Писатель Карпов не тренирует спецбатальон со странным названием «Альфа». Обознатушки.

Меня отвезли в концертный зал вернее – нас. Само собой, Ольга и Настя не остались дома, но я сразу предупредил, что в первых рядах их не будет. Во-первых, в первых рядах будут сидеть самые крутые ветераны. По-настоящему «крутые», боевые, увешанные орденами за настоящие подвиги.

Во-вторых, не дай бог камера скользнет «взглядом» по первым рядам и выхватит эту парочку. Не узнать их невозможно, особенно Настю – слишком уж она выделяется из толпы.

До самого своего выхода я сидел в гримерной, и смотрел, слушал концерт с экрана телевизора. Открыл концерт хор с песней «Идет война священная». А потом понеслось…Лещенко, Кобзон, Магомаев – кого только не было! И Зыкина, и Шульженко, и Кристалинская, и Мондрус. Я когда слушаю Зыкину «Течет река Волга…» – у меня просто мороз по коже. Вот же дал бог талант!

А еще после прослушивания моих «коллег» в душе нарастало ощущение собственной неполноценности и наглости. Ну и куда я лезу?! Ну в самом-то деле, с моим посконным рылом, да в калашный ряд! Если бы мог – я бы отсюда сейчас просто сбежал! Но не могу. Я обещал, что выступлю. И я выступлю. Пусть даже сгорю от стыда.

А они пели, пели…красиво, профессионально…не то что я, убогий! Я даже зубами скрипнул от злости на себя. Ну зачем я вылез с этими песнями?! Захотелось прокрасоваться?! Вот и получи…дурак!

– Михаил Семенович! Пора! Сейчас вас будут объявлять!

Это был…не знаю, как его назвать. Распорядитель? В общем – что-то вроде помощника режиссера, молодой мужчина лет тридцати, шустрый и очень деятельный. Именно он вчера «командовал парадом» когда я здесь репетировал.

– Пойдемте! Пойдемте! Все готово! Объявлять песни будете сами, в какой последовательности – решите. И не переживайте, все будет нормально! У вас замечательные песни, поверьте мне!

Успокоил, ага…песни-то замечательные, попертые мной у «Любэ», только я не замечательный. Я жалкий бормотун в сравнении с такими столпами как Зыкина и Магомаев! Как Кобзон и Лещенко! Охти ж мне несчастному!

– Сейчас вас объявят, вы выходите на сцену, и…смотрите сами – что скажете и что споете. Вы закрываете концерт – гимном. Еще раз – не тушуйтесь, представьте, что выступаете перед небольшой компанией! К тому же вы вчера уже опробовали, разницы ведь никакой – только народа сегодня побольше! Ждем! Слушаем!

Допела очередная певица, что-то про Родину, про село и все такое. Снова на сцену вышел уже знакомый мне по пресс-конференции Игорь Кириллов (когда я шел к сцене, поздоровался с ним за руку за кулисами. Но разговаривать ему было некогда).

– Сейчас перед вами, уважаемые ветераны, выступит очень интересная личность. Он не певец в том понимании как мы это понимаем. Он писатель-фантаст. И нет у него такого голоса, как у наших известных певцов. Но…песни, которые он сочинил, точно покорят ваши сердца. Потому что они идут из самой души, из самого сердца! Это песни про войну, про нашу Родину, о наших солдатах, о любви и о верности. Выступает лауреат Ленинской премии мира, заслуженный орденоносец – Михаил Карпов!

Зал вежливо, дружно, благосклонно похлопал. Уверен, многие из ветеранов слышали обо мне впервые – вряд ли ветераны войны читают фантастику, и уж тем более – фэнтези, сказки для взрослых. Хотя…может я и ошибаюсь – о том, что обо мне не слышали. А пресс-конференция? А статьи в газетах? Да, скорее всего мало кто обо мне не слышал. Но да ладно – слышали, не слышали – какая разница? Дело надо делать!

Я вышел на сцену, подошел к микрофону, укрепленному на штативе. Снял микрофон, подошел к краю сцену, посмотрел в зал, улыбнулся:

– Здравствуйте вы, те, кто спас мир! Здравствуйте, наша гордость, наша сила! Ваш подвиг вечен, и мы все, весь мир – будем вечно вам благодарны. И я низко вам кланюсь – за все, что вы для нас совершили!

Я поклонился, и зал встретил мои слова раскатами оваций. Я дождался, когда они стихнут, и продолжил, чувствуя такой подъем духа, что…казалось, я сейчас взлечу! У меня – кураж!

– Сейчас я исполню вам мои песни. Правильно сказал Игорь Кириллов – я не профессиональный певец, так что не судите строго. Я буду петь для вас – как могу. Все мои песни посвящаются вам, ветераны. И начну я с простой песни о нашей Родине, о реке, на которой живут русские люди. Ты неси меня река – так называется моя первая песня.

И я запел – с первого же такта. Программу отработали еще вчера – когда начинать, и кто будет подпевать. А подпевать было кому – целый военный хор стоял позади меня.

Я пел, и смотрел в зал, пытаясь понять – зашла песня, или нет. А потом бросил это глупое дело – зашла, не зашла, а петь надо! С душой петь!

И я пел. И песня зашла. Там, где вступила гармонь, зал уже хлопал в такт музыке – лица улыбающиеся, светлые, довольные. Хорошо пошла!

Когда закончил, поклонился, зал разразился аплодисментами, и кто-то даже крикнул: «Браво! Молодец!».

– А теперь я исполню вам песню про коня – сказал я, перекрывая овации – Это тоже песня про Россию, про Родину, про то, как мы все ее любим. Настолько любим, что готовы положить за нее свою жизнь! Как когда-то это сделали вы! Итак, «Выйду в поле с конем»

И я начал – без музыки, без хора, в тишине:

Зал был тих. Настолько тих, что я слышал как жужжали вентиляторы осветителей, как скрипела камера, поворачиваясь за мной. И я пел, пел…или говорил? Да какая разница…главное – это было правда хорошо, я чувствовал. И не могло быть по-другому, потому что на самом деле песня хороша! Она и современна, она и старинна, она и для молодежи, и для стариков.Настоящая песня!

С хором, да разложив на голоса – получилось точно не хуже, чем у «Любэ». А может и лучше. По крайней мере – весь зал встал и аплодировал стоя.

– А теперь песня о моряках. О военных моряках! В память о всех, кто не вернулся, кто погиб в волнах, о тех, кто остался на дне в подводных лодках. Вам, моряки, герои!

Они плакали, я видел. Утирали слезы. А значит – зацепило. Значит – я не зря старался.

– А теперь – про десантников. Про войска специального назначения. Про тех, кто бился в окружении противника, про тех, кто захватывал плацдарм. Про бесшабашных парней, для которых нет невозможных задач! Никто – кроме нас! Вот как говорит десант!

Я держал зал. Он был мой, я это знал. И уже не удивлялся грому оваций. Так должно быть. Потому что – правильно.

– А эта песня – всем. Всем правильным командирам, которые вели в бой солдат. Всем настоящим офицерам, и тем, что выжили, и тем, что лежат в сырой земле. Но мы помним. Никто не забыт, и ничто не забыто!

Смотрят на меня. Тысячи глаз, тысячи лиц…а я пою, а я выговариваю слова… И тут…врезал! Давай!

Комбат, батяня, батяня, комбат!

Ты сердце не прятал за спины ребят!

Летят самолеты и танки горят

Добьет, е, комбат, е, комбат!

Комбат, батяня, батяня, комбат,

За нами Россия, Москва и Арбат.

Огонь батарея, огонь батальон,

Комбат, е, командует он!

Огонь батарея, огонь батальон,

Огонь батарея, огонь батальон.

Огонь батарея, огонь батальон,

Огонь батарея, огонь, огонь, огонь, агония!

Когда я пел припев – все встали! Весь зал! И хлопали в такт музыке! В такт словам! И подпевали! С улыбками и слезами! И у меня слезы на глазах…

А потом был «Солдат». И наконец – «Родина-мать». Перед тем, как ее спеть, я помолчал, улыбнулся притихшему залу:

– Наверное, меня потом будут критиковать за эту песню. Но вы меня поймете. Выжившие, вернувшиеся домой – мы будем праздновать победу! Мы будем гулять! Потому что – заслужили! Потому, что так положено по русскому обычаю – поднять чарку за Родину, за победу! Итак, «За тебя, родина-мать»!

Когда я во второй раз начал припев – зал стоял и пел со мной – «За тебя, Родина-мать». И снова у меня на глазах выступила влага. Зал заряжался от меня – я заряжался от зала.

Мне долго аплодировали, не давали и слова сказать. Наконец, зал успокоился, и люди утирая глаза сели на свои места. И тогда я сказал:

– А сейчас…сейчас будем петь все вместе. Итак, прошу!

И тут…погас свет, и над оркестром открылся экран, на котором появились марширующие по Красной площади войска, полетели самолеты, и…заиграла ритмичная рок-музыка! И я запел!

Это было потрясающе. Под хронику, под ныряющие танки, под проносящиеся самолеты, под стартующие ракеты – гимн! И самое главное – гимн со словами. Ведь сейчас гимн исполняют без слов!

И рок-музыка! Гимн под рок-музыку! Хорошо, что Шелепин ЭТО разрешил. Спасибо ему. И вышло круто. Очень круто. Зал стоял и пел. А когда хроника закончилась и отгремели последние аккорды, зал загремел, захлопал, закричал.

Меня все не хотели отпускать, Кириллов смущенно улыбался, а я кланялся и тоже хлопал – залу. А когда стих зал, поблагодарил:

– Спасибо вам за все! Будем жить! Урааа! Урааа! Урааа!

И зал кричал «ура» вместе со мной.

Когда ушел со сцены, то ощущение было таким, будто я только что вышел из боя. Меня даже потряхивало от избытка адреналина.

– Приветствую вас! – сказал голос позади меня, я обернулся и увидел…Лещенко. Он протягивал мне руку, и я автоматически ее сжал, да так, что певец поморщился:

– Ох! Вот это у вас хватка!

– Простите – смутился я – После выступления меня просто трясет. Плохо контролирую себя. Не рассчитал.

– Даа…вот это выступление! – восхищенно протянул Лещенко – Давно такого не видал! Потрясающе! И песни замечательные! Мне бы хотелось исполнить ваши песни!

– И мне – раздался голос рядом.

– И мне! – хохотнули слева.

Кобзон и Магомаев, вот тебе и раз!

– Замечательно! – кивнул Магомаев – В самом деле замечательно! И музыка, и слова! И вы исполнитель замечательный!

– Я безголосый исполнитель – усмехнулся я, пожимая руки певцам – Мне рядом с вами просто стыдно выступать! С моим-то хриплым баритоном!

– Знаете…а ведь у Бернеса голос тоже был не оперным – улыбнулся Кобзон – Но…народ его обожал! И сейчас обожает. Вы – новый Бернес! И сегодня ваши песни стали народными. Я вам даже немножко завидую!

– Ох! – только и смог сказать я – Вы, великий певец, завидуете какому-то дилетанту?! Да ладно…вы все трое – гордость страны, ее золотой фонд. Вы останетесь в веках в памяти народной! И не мне равняться с вами в вашей работе! Это уж так…попросили меня исполнить, я и исполнил. А до этого пел только на капустнике, перед Высоцким да Улановой.

– Вы Уланову знаете? – восхитился Магомаев – При случае передайте ей привет и мое почтение!

– И от меня! – вмешался Кобзон.

– И от меня – это уже Лещенко.

– Ну-ка, дайте я посмотрю на этого самородка!

Голос был женским, могучим и сочным, у меня даже мурашки пошли по коже – это она! Королева!

– Поздравляю! Вы произвели впечатление на зал и на меня! – Зыкина доброжелательно улыбалась, и беззастенчиво меня рассматривала – А я ведь вас видела! Мы же с вами в одном доме живем, так?

– Так, Людмила Георгиевна – улыбнулся я – чуть ниже вас живу.

– Рядом с Улановой, я знаю! – кивнула певица – Она говорила! И рассказывала, что вы еще и великолепно танцуете! А если Уланова говорит «великолепно» – это высшая степень похвалы! Я бы хотела пригласить вас в гости, можно?

– Когда? – посерьезнел я – Я завтра собирался уехать…недели на две. А так – почту за честь побывать в гостях у королевы вокала! И я бы хотел пригласить вас к себе, если возможно. И всех вас, уважаемые…хмм…вот язык не поворачивается назвать вас коллегами! Стыдоба – ну какой из меня певец?! Если только разговорного жанра?!

Все присутствующие захохотали, Зыкина тоже – она смеялась сочно, звонко, весело.

– А что, я бы пришел в гости к такому таинственному человеку! – кивнул Кобзон – Про вас рассказывают странные вещи! Вы взялись неизвестно откуда, ворвались в литературный мир своими сказками, и в Штатах заработали баснословные деньги! Встречались с президентом США, на вас охотилось ФБР, а еще…вы Герой и лауреат Ленинской премии! Очень хотелось бы узнать вашу историю! А еще больше хотелось бы – чтобы вы написали нам песни! Это возможно?

– Да, кстати, я бы тоже не отказалась исполнить что-то вроде вашей «Реки» – кивнула Зыкина – поможете?

– Обещаю – заверил я торжественно – вернусь через две недели, найду всех и каждому из присутствующих предложу по песне. А там уже сами решите – будете это петь, или нет. И соберу вас у себя! Только скажите, как с вами связаться, продиктуйте телефонные номера – и я вас найду.

– А записать есть чем? – озабоченно спросил Лещенко.

– Я запомню. У меня абсолютная память. Я ничего не забываю – ответил я, и мне начали называть цифры.