Новый год

После святок самое веселое время в году – наступление Нового года. Есть такие плаксивые люди, которые встречают Новый год бдением и постом, точно они несут на себе обязанности ближайших плакальщиков при погребении старого года. Но мы должны признаться, что считаем гораздо более лестным как для исчезающего старого, так и для занимающегося над нами нового года, когда провожают старика и встречают новорожденного младенца с радостью и весельем.

В старом году должно было найтись хоть что-нибудь такое, на что мы можем обернуться если не с чувством искренней благодарности, то все же с улыбкой приятного воспоминания, и долг справедливости и беспристрастия обязывает нас верить в хорошие качества нового года, пока он сам не заявит себя недостойным оказанного ему доверия.

Таков наш взгляд на дело. Руководствуясь им, и сохраняя все наше уважение к старому году, которого последние мгновения истекают в то время, как мы пишем эти строки, мы сидим у камина в последний вечер старого 1836 года и пишем эту статейку с таким веселым лицом, как будто ничего не случилось и не могло случиться, нарушающего наше обычное спокойствие.

Извозчичьи кебы и кареты грохочут непрерывной вереницей во всех направлениях улицы и развозят разряженных гостей в переполненные гостиные. Громкие и часто повторяющиеся стуки в дверь противоположного дома с зелеными жалюзи возвещают всему соседнему околотку, что на нашей улице, несомненно, дается многолюдный вечер. Через окно, и сквозь туман в придачу, пока он не сделался так густ, что нам пришлось зажечь свечи и опустить занавески, мы сейчас смотрели, как мальчики из кондитерской с зелеными картонками на голове и повозки с гастрономическими припасами спешат во многие дома, в которых справляется торжество встречи нового года.

Нам кажется, что мы можем представить одно из подобных собраний с такой реальностью, как будто облеклись в подобающую фрачную пару и бальные башмаки и стоим у входа в гостиную при докладе нашего имени.

Для примера возьмем хоть тот дом с зелеными жалюзи. Нам известно, что там дают танцевальный вечер, так как сегодня утром, сидя за завтраком, мы видели, что лакей убирал из гостиной ковер. Но если бы потребовались дальнейшие доказательства, и притом при условии сказать сущую правду, то мы могли бы прибавить, что сейчас видели, как одна из молодых дам неподалеку от окна спальной «сочиняла» другой даме прическу, и притом в таком необычно пышном стиле, который только и может быть объяснен предстоящим балом.

Хозяин дома с железными жалюзи – коронный чиновник, о чем мы заключаем по покрою его сюртука, по банту галстука и самодовольной походке – сами зеленые жалюзи как бы овеяны ореолом Сомерсета-Гауза.

Остановился кеб. Подъехавший гость из младших клерков того же бюро, в котором служит хозяин, щеголеватый молодой человек с наклонностью к насморку и мозолям. Он является в штиблетах с лакированными носками, а башмаки были с ним в кармане пальто, каковые башмаки он в эту минуту и надевал в сенях. Стоящий здесь официант выкликает его фамилию другому официанту в синем фраке – переодетому сторожу бюро.

Официант, ожидающий на первой площадке лестницы, предшествует молодому человеку до гостиной, отворяет дверь и провозглашает:

– Мистер Топпль!

– Здравствуйте, Топпль, – приветствует хозяин, расставаясь с камином, перед которым он политизировал и грелся. – Душенька, это мистер Топпль.

Хозяйка любезно приседает.

– Моя старшая дочь, мистер Топпль… Милая Джулия – мистер Топпль… Топпль, вот еще мои дочери и сын.

Мистер Топпль ожесточенно потирает руки, улыбаясь всей этой процедуре, как какой-нибудь потешной шутке, и не переставал кланяться на все на все стороны, пока не кончилось представление всей семьи. После этого он садится на стул подле софы и начинает разнообразный разговор с молодыми дамами о погоде, театрах и старом годе, о последнем убийстве, о воздушном шаре, о рукавах дамских платьев, об удовольствиях настоящего сезона и о многих других предметах обыденного разговора.

Еще и еще постукиванье в дверь! Какое многочисленное общество! Что за неумолкаемый гул разговора и общего прихлебывания кофе! Топпль представляется нам на самой вершине его славы. Он только что передал лакею чашку вон той полной дамы и теряется теперь в группе молодых кавалеров, толпящихся у двери, чтобы поймать другого лакея, прежде чем тот исчезнет, и потребовать у него тарелку под булочки для дочери старой леди. Возвращаясь с этой тарелкой мимо софы, наш герой бросает на молодых дам такие небрежные фамильярные и покровительственные взгляды, как будто он знаком с ними с самого детства.

Очаровательный молодой человек, этот мистер Топпль! Несравненный дамский кавалер и замечательно интересный собеседник! Посмеяться – первый мастер! Никто и вполовину не понимал шутки папá так хорошо, как мистер Топпл, который хохочет до упаду при всяком его новом остром словце. А какой приятный партнер в картах! Говорит без умолку всю игру, и так романтично, с такой изумительной полнотой чувства, хотя и кажется несколько ветреным сначала. Словом, это воплощенная нежность. Молодые кавалеры, конечно, его не жалуют; они только подсмеиваются над ним, и относятся к нему с некоторым напускным презрением. Но всякий знает, что это одна зависть, и им вовсе незачем было трудиться умалять его достоинство, так как хозяйка объявила, что на будущее время его следует приглашать к каждому званому обеду, хотя бы для того, чтобы занимать гостей между переменой блюд, и отвлекать их внимание, когда на кухне произойдет какая-нибудь неожиданная задержка.

За ужином мистер Топпль зарекомендовывает себя еще больше, нежели это удалось ему в продолжении вечера, и когда хозяин просит гостей налить стаканы и выпить за неизменное счастье в новом году, мистер Топпль становится донельзя забавен, настаивая, чтобы непременно были налиты стаканы и у всех молодых дам и, не слушая неоднократных уверений, что они решительно не в состоянии их выпить. Наконец, он просит позволения прибавить от себя несколько слов к пожеланию, сейчас высказанному хозяином, и произносит такую блестящую и поэтическую речь о старом и новом годе, которую только можно себе вообразить. Вслед за тем, как в ответ на тост кавалеры опорожнят стаканы, а дамы выйдут из-за стола, мистер Топпль обращается к окружающим с просьбой снова налить вина и выслушать другой его тост, на что все джентльмены кричат: «Слушайте, случайте!» и передают один другому бутылки. Потом вслед за объявлением хозяина, что стаканы готовы, и все ждут его тоста, мистер Топпль встает и просит присутствующих вспомнить, какой восторг испытывали они от ослепительного избытка изящества и красот, которыми сияла гостиная в нынешний вечер, и как очаровано было их зрение, и волновались сердца волшебным собранием этих несравненных дам. (Громкие крики: «Слушайте!») Как бы он (Топпль) во всяком другом случае ни был расположен сожалеть об отсутствии дам, с другой стороны он находит некоторое утешение в том соображении, что самый факт их отсутствия дает ему возможность предложить тост, который иначе ему нельзя было бы провозгласить – тост «За здоровье дам!» (шумные аплодисменты). За здоровье дам, среди которых прелестные дочери нашего радушного хозяина равно выделялись как красотой и образованием, так и изяществом. Поэтому он приглашает присутствующих «осушить бокалы за здоровье этих особ, и пожелать им счастливого нового года! (Продолжительные аплодисменты, среди которых явно слышен шорох дам, танцующих испанский танец).

Едва успели умолкнуть клики одобрения, вызванные этим тостом, как один молодой человек в розовом жилете, сидевший почти на самом конце стола, начал сильно беспокоиться и делать выразительные намеки на одолевающее его тайное желание дать исход волнующим его чувствам в слове. Это поползновение сразу заметил дальновидный Топпль, и предупредил его собственной новой речью. Он опять встал с торжественно важным лицом и выразил надежду, что ему позволят предложить новый тост (громкие аплодисменты), и он уверен, что все присутствующие находятся под глубоким впечатлением радушия, которое было им оказано со стороны почтенных хозяев (неистовые аплодисменты). Хотя это первый случай, при котором выпало на его долю высокое удовольствие сидеть за этим столом, но он давно и близко знает своего друга Доббля; находится с ним в деловых отношениях и желает, чтобы все присутствующие знали его также хорошо, как знает его он сам. (Хозяин кашляет.) Он (Топпль) может положить руку на свое (Топпля) сердце и высказать твердое убеждение, что лучшего человека, лучшего мужа, лучшего отца, лучшего брата, лучшего сына, лучшего родственника и вернейшего друга во всех превратностях жизни, как Доббль, никогда и нигде не существовало. (Громкие крики: «Слушайте!») Присутствующие видели его сегодня в мирном лоне его семейства. Посмотрели бы они на него утром при исполнении трудных обязанностей его служебного долга! Он сосредоточен за чтением газет, скромен в подписи своей фамилии, полон достоинства при ответах на различные вопросы, с которыми обращаются к нему приходящие просители, почтителен в отношениях к начальству, величествен в обращении со сторожами (смех). Если он (Топпль) воздает заслуженную хвалу превосходным качествам своего друга Доббля, то что может он сказать, начав речь о такой даме, как мистрис Доббль? Нужно ли ему распространяться о качествах этой симпатичной особы? Нет, он желает пощадить щекотливое чувство своего друга Доббля, – если последний позволит ему иметь честь так называть его. Мистер Доббль…

Здесь мистер Доббль, только было раскрывший рот до значительной ширины, чтобы пропустить туда кусок замечательно вкусного апельсина, останавливает свою операцию и принимает подобающее прискорбное выражение.

…Он (Топпль) просто хочет сказать, и совершенно уверен в сочувственном согласии с ним всех его слушателей, что насколько его друг Доббль превосходит всякого известного ему мужчину, настолько мистрис Доббль превосходит всякую женщину, когда-либо им виденную (исключая ее дочерей), и желает кончить предложением выпить за здоровье «почтенных хозяев, которым, дай Бог, весело и счастливо прожить много новых лет!»

Тост был выпит с восторженными восклицаниями. Доббль благодарит, и все общество направляется в гостиную к дамам. Молодые люди, до ужина бывшие слишком застенчивыми для танцев, оказываются теперь и с языками, и с приглашенными дамами. Музыканты обнаруживают недвусмысленными симптомами, что, в отсутствии общества, они тоже причастились «нового года», и танцы продолжаются вплоть до полного новогоднего утра.

Мы едва успели дописать последнее слово предыдущей фразы, как с соседних церквей раздался первый удар полуночного боя часов. Есть что-то странное и торжественное в этом звуке. Собственно говоря, он и в новогоднюю ночь не живописнее, чем в любую другую, часы бегут также быстро и в прочее время, только его быстроту мы мало наблюдаем. Но ведь мы измеряем человеческую жизнь годами, поэтому строго и торжественно звучат для нас эти удары, возвещающие, что мы прошли еще одну из стадий, отделяющих нас от могилы. И как бы мы не оборонялись, в нашем сознании теснится неодолимая мысль, что, когда куранты вновь возвестят наступление нового года, мы не услышим его периодически повторяющихся предостережений, которыми мы пренебрегали до того часто, что все пылавшие некогда в нашей груди горячие чувства потухли.

Но пробило полночь, и весело звонят приветствующие Новый год куранты. Прочь же все мрачные помыслы! Мы были счастливы и веселы в прошлом году и, если Богу будет угодно, будем веселы и счастливы и в наступившем. Но так как мы сидим одни и не можем ни пуститься в танцы, ни затянуть хоровую песню, то, куда ни шло, в одиночку подносим к губам стакан и от всей души приветствуем наступающий Новый год!