IX
Не остановить голодного
Д. Пучков: Дело близится к развязке.
К. Жуков: Ворена глючит, что у него жена жива.
Д. Пучков: Постельная сцена.
К. Жуков: И тут же выясняется, что это вовсе не жена, а мерзкая лысая египетская проститутка в каком-то мерзотном борделе.
Д. Пучков: «Опять всю простынь на себя стянул, сволочь волосатая! Опять эти твои кошмары! За такое надо доплачивать». – «Заткнись, женщина!» Хорошо хоть женщина.
К. Жуков: Ворен надевает каску, доспехи и идет на службу через Александрию. Александрия странно показана – такое впечатление, что пытались изобразить современный арабский город. Все-таки это древний египетский город, причем подвергшийся влиянию эллинистической традиции. Птолемеи – это же соратники Александра Великого. Египетского в фундаменте было больше, но тем не менее это не арабский город, он, наверное, на Афины был больше похож, чем на современный Каир. Кто бывал, поймет.
Д. Пучков: Каир – страшный город.
К. Жуков: Так точно!
Д. Пучков: Это самый грязный город, какой я только видел.
К. Жуков: Согласен.
Д. Пучков: Самое яркое впечатление – два дома, между ними мусор насыпан до второго этажа, а наверху лежит дохлый ишак лапами кверху. Неужели не воняет? Гадюшник какой-то нечеловеческий!
К. Жуков: В те времена было несколько по-другому, тем более в Александрии. Во-первых, там не было арабов, они туда гораздо позже пришли.
Д. Пучков: А египтяне, кстати, на арабов не похожи, совершенно другой тип лица.
К. Жуков: Да, основная масса, судя по всему, по-другому выглядела и вела себя как-то иначе. В общем, идет Ворен через Александрию на службу и приходит во дворец. Центральные ворота, куда все заходят, – чисто завод, только проходной нету… Я понимаю – это же фильм, стало быть, для отдельного рабочего входа нужно воротца делать, отдельную локацию. Она денег стоит. Если уж построили ворота, давайте все будут через них ходить.
Д. Пучков: Ну уж не таких и денег.
К. Жуков: Такое впечатление, что эти ворота единственные во дворце. А здание-то огромное было со множеством входов-выходов. Этот вход, в который грузовик въедет, явно для каких-нибудь церемоний предназначен.
Во дворце служат тысячи людей. Если все будут через центральный парадный вход входить и выходить, он уже не будет парадным.
Во дворце Ворен находит обдолбанного Поску, который дует кальян, как у нас говорят, «треплет гибкого». Вот только кальянов тогда не было.
Д. Пучков: Ну, видимо, чтобы зрелищно было…
К. Жуков: Так они бы ему еще шприц всунули!
Д. Пучков: Ха-ха-ха! Поска хамит: «Люций Ворен! Твой ежемесячный загул уже закончен?» То есть надо понимать, что Ворен там…
К. Жуков: Во все тяжкие…
Д. Пучков: …бухает как надо! Ворен отвечает: «А твой, я смотрю, еще нет?» Наркоман проклятый. «Это ерунда, это от нервов». – «Где он?» – «Где он? Глубокий вопрос! Его смертная плоть в тронном зале встречает делегацию сената». Судя по всему, Марк Антоний тоже увлекается чем-то. В Египте, я смотрю, хорошо было. «Они уже здесь?» – «Да, сенатор Бибул и несколько высокопоставленных персон, чьи имена я забыл…» Поска, который все помнит (он же записной книжкой у Цезаря был), совсем охренел.
К. Жуков: Я думаю, что он специально «забыл».
Д. Пучков: Да. «Прибыли сегодня утром». – «А ты почему не там?» – «А я ценю свою жизнь такой, какая она есть. Когда царица на меня рычит, я удаляюсь. Это не трусость – кто позаботится о моей жене?» Молодец Поска!
К. Жуков: В тронном зале Марк Антоний специфическим образом принимает римских послов. А самое главное – он Клеопатру учит охотиться и тупыми стрелами стреляет по рабу, который переодет оленем. Очень смешно!
Д. Пучков: Да.
К. Жуков: Единственное, чего я не понял, как сенатор Бибул оказался послом Октавиана? В это время действительно был сенатор Бибул – Луций Кальпурний Бибул, соратник Марка Антония. Причем сначала он поддерживал Помпея, потом переметнулся к Бруту и Кассию, командовал одним из соединений в битве при Филиппах, попал в плен. После чего, как и многие соратники Помпея, переметнулся от Октавиана к Антонию. Он не мог быть послом Антония. Почему они назвали его Бибулом – других фамилий, что ли, нету в Риме?
Д. Пучков: Странно.
К. Жуков: Они, наверно, просто взяли какое-то имя и сказали: «Он будет посол». А в это время Люций Кальпурний Бибул, собственно, был легатом в Сирии. Легатом от Антония, конечно же.
Д. Пучков: Удивительно!
К. Жуков: В целом это никак на фильм не влияет, но если ты хоть чуть-чуть интересовался вопросом, то слух немножко режет.
Д. Пучков: Марк Антоний: «Плавно ведешь лук за животным, с упреждением. Видишь, в зависимости от скорости движения зверя. Пей воду! – дает команду оленю. – Сейчас самое время – животное думает только о жажде. Олень знает об опасности, но очень хочет пить. Видишь, как все просто?» Это мне напоминает ночь в казарме – примерно так же было! Только без луков.
К. Жуков: Слава богу. Луки в оружейке стояли под замком.
Д. Пучков: «Моя очередь!» – «Антоний, мы можем обсудить насущные дела?» – «Тсс! Спугнешь оленя! Он переместился, зверь сдвинулся!» – «Еще разок!» – «Насчет поставок зерна. Меня уполномочили предложить тебе двойную цену, если гарантируешь поставку до конца месяца». – «Двойную, говоришь? Неплохо!» Вступает Клепа: «Тройную!» – «Согласен».
К. Жуков: Слишком быстро согласился.
Д. Пучков: «Мы заплатим втрое больше обычной цены». Не умеет торговаться. «И Карфаген. Вы передадите Карфаген под управление Антония». – «Это возможно». – «Бедный Октавиан, должно быть, он в полном отчаянии». – «Люди голодают и умирают. Октавиан сделал все возможное во избежание дальнейших страданий». – «Потому что он так любит свой народ». – «Любит». – «Никого он не любит, и его никто не любит! Может кормить народ жаворонками и устрицами, пока те не лопнут, а меня все равно будут любить больше. Правда, Ворен?» – «Да». – «Вот он, глас народа! Они любят меня». – «Несомненно, ты прав, но у нас уговор, да?» – «Да: тройная цена и Карфаген. И Испания». Молодец! «Испания? Да ты не можешь получить Испанию». – «Какая жалость! Тогда договор отменяется». – «Послушай, это абсолютно…» – «Договор отменяется!» Попадание в оленя: «Браво, любовь моя!» «Значит, на ужин оленина. Приятного пути домой, ребята». Отшили ребят.
К. Жуков: Странно все это. Во-первых, в Риме, конечно, были проблемы и, возможно, где-то не хватало еды, но не так, чтобы люди умирали от голода. Во-вторых, Карфаген же у Лепида. Как он может просить у Октавиана то, что за Лепидом закреплено? Проблемы в Риме были гораздо глубже, чем хлеб, черт возьми! Рим мог с Сицилии возить хлеб и еще много откуда. Это Средиземное море, там все растет, можно за угол на тазу отплыть и что-нибудь купить не в Египте. Проблемы были в том, что триумвиры (теперь уже, наверное, два из трех, Октавиан и Антоний) тянули одеяло власти каждый на себя. Они раз за разом продлевали срок действия триумвирата при помощи разных бюрократических тонкостей, но друг другу они были уже не нужны, потому что гражданская война кончилась, врагов внешних больше нет, а значит, должен остаться только один. Ну а объявить друг другу войну – это, кстати говоря, в фильме показано – они не могли: их не поймут. Сколько можно? Того, кто развяжет гражданскую войну, сразу перестанут поддерживать, и это для него плохо кончится. И Марк Антоний, и Октавиан использовали различные подковерные интриги, некие военные демонстрации. Антоний чудом ушел от парфян, но тем не менее продолжал заигрывать с Арменией, потому что идея парфянского похода никуда не делась. Помимо внутриполитических у Антония были вполне конкретные внешнеполитические амбиции, он хотел присоединить к себе как можно больше территорий. В 35 году царь Артавазд предлагал объединиться против парфян, Антоний вроде бы согласился, и начались перемещения войск в сторону Парфии, в сторону Армении. На парфян-то второй раз Антоний не пошел, а вот Армению присоединил, из-за чего устроил триумф. Но триумф мог быть только в одном месте – в Риме, а Антоний провел церемонию в Александрии.
Д. Пучков: Молодец!
К. Жуков: Триумф в Александрии – это намек на то, что столица теперь там. Антоний, конечно, хотел, чтобы столица была в Риме, но столица там, где Антоний, а сейчас он в Александрии, поэтому триумф будет в Александрии. Это был вызов, с одной стороны. С другой – можно же сказать, что это не триумф, а подделка какая-то. Октавиан так и сделал, одновременно принявшись проповедовать в сенате, что Антоний, гад такой, во-первых, проводит освященный богами римский ритуал непонятно где, в колонии по большому счету, а так нельзя. Во-вторых, собирается перенести столицу в Александрию, а это значит, что миллион человек, проживающих в Риме, тут же обнищает. Они жили только за счет ресурсов, отовсюду стекавшихся в столицу. И теперь что? Куда им деваться? В Египет? Там уже свой миллион, их там не ждут. Это возбуждало сильное недовольство римской толпы.
А Марк Антоний ко всему прочему опирался на авторитет Гая Юлия Цезаря, потому что это был единственный авторитет, к которому апеллировали буквально все, ведь он из предшественников данных персонажей самый великий, его величие неоспоримо, он лучше всех воевал, правильную политику проводил и вообще гений. И Антоний целенаправленно продолжал политику Юлия Цезаря, постоянно обещая латинизировать все варварские провинции. Ну что такое Египет для римлян? Это варвары, потому что они говорят непонятно. А по сути дела-то, это же цивилизация, причем серьезнейшая, и представителям этой цивилизации, особенно знатным, не нравилось, что, находясь в составе некоего государства, они не являются его гражданами. Местные Антония поддерживали, всем же хочется какие-то бонусы получить.
Д. Пучков: Грин-карту.
К. Жуков: А римлян, наоборот, дико бесило. Октавиан вполне откровенно заявлял, что придерживается старых римских традиций, поэтому в Риме поддерживали его. Перемещения войск, которые организовывал Антоний, очень беспокоили Октавиана, потому что он, как мы знаем, не был полководцем. Да, он участвовал в военных кампаниях и разбирался в военном деле, но великий полководец-то Антоний. Было понятно, что если Октавиан и Марк Атоний столкнутся один на один, то, скорее всего, Октавиану ничего не светит. Поэтому Октавиану нужна была армия сильнее, чем у Антония, а такую армию набрать? Во-первых, гарантировать легионерам, которые уже отслужили, что у них будет земля в Италии, чем Октавиан и занимался – он расселял легионеров-ветеранов в Италии. Во-вторых, нужно собрать деньги для набора новой армии, покупку вооружения, для чего был введен налог в 25 %.
Д. Пучков: Ого!
К. Жуков: И единовременный налог на имущество богатых граждан и вольноотпущенников – 12,5 %. Закончилось все бунтами. Никаких полицейских тогда не было – ни Римгвардии, ни ОМОНа, поэтому давили их без затей войсками. Конечно, эти меры сильно не нравились местному населению и в первую очередь богатым, которым было что терять. Что взять с римского пролетария, у которого вообще никакого имущества нет? С него налог бы и не брали. Наоборот, Октавиан пролетарию был близок, потому что гарантировал гуманитарную помощь, обеспечение работой и т. д. А если у тебя миллион сестерциев, то 25 % – это существенно. У Антония в этой связи была мощнейшая поддержка в самом Риме.
Д. Пучков: Тут у нас дальше беседа: «Если это не заставит мелкого говнюка объявить войну, тогда даже не знаю». – «Он осторожный зверь. Может, просто обрубишь концы и объявишь войну сам?» – «Объявить войну? Окта-виану? Моему самому надежному, любимому коллеге? Риму, моему народу? Не-не-не, так не пойдет. Я вернусь домой как спаситель, а не как завоеватель. Я очень устал».
К. Жуков: Антоний татуировками из хны размалеван как… Выглядит омерзительно.
Д. Пучков: Погряз в пороке. Вот до чего бабы-то доводят.
К. Жуков: А в это время Тит Пулло спит с рабыней Гейей. И его будит шум с улицы, потому что голодные сограждане требуют еды. Он отправляется на улицу беседовать с электоратом.
Д. Пучков: «Иногда забываю, какая ты на самом деле бессердечная сука». – «А ты хотел бы меня другой?» – «Шутишь? Как только мне предложат добротного коня с упряжью, я с тобой тут же распрощаюсь».
К. Жуков: Пулло с телохранителями прорывается через толпу, заходит на балкончик и оттуда толкает вполне разумную речь: «Если я вам сейчас раздам зерно, вот все, которое есть, так вы сегодня нажретесь, а завтра будет голод. Это неразумно, не будем так поступать». Все разочарованы. Пулло возвращается на «малину», вразумляет детей Ворена, как надо жить: «Ну иди, поучись арифметике…»
Д. Пучков: «…читать или еще чему-нибудь».
К. Жуков: Рядом семенит хромой Маский на аппарате Илизарова фактически. Чего он до сих пор так плохо себя чувствует – с момента прошлой серии уже много времени прошло…
Д. Пучков: Там дальше говорят, что сколько-то лет.
К. Жуков: Года два, если не три. Маский рассказывает, что коллеги-пекари требуют зерно, которое положено к раздаче.
Д. Пучков: «Шестьсот за мешок». – «Шестьсот?!» – «Да, шестьсот и несколько мертвых детей за каждый мешок, который не достанется голодным». – «Мы не за выгодой гоняемся». – «И все же шестьсот…» – «А плевал я на коллегию пекарей!» – «Ну, тебе решать». Тут же кормление сидящего в клетке Меммия происходит.
К. Жуков: Заросшего волосами.
Д. Пучков: Да. «Ты зачем тратишь на него драгоценную еду? Пусть жалкий мерзавец сдохнет». – «Меммий? Нет, он напоминает остальным, что надо быть честными». – «И что делать?» – «Неси мою лучшую одежду. Узнаю, есть ли идеи у Его чести». И на рычащего Меммия: «Слышь, а ну тихо, пидор волосатый!»
К. Жуков: Оказавшись у Октавия, Пулло открывает ему глаза на проблему – людям жрать нечего. Октавий раскладывает по понятиям Меценату и Агриппе, что на самом деле это все Антоний подстраивает, чтобы спровоцировать Октавиана на войну. Ну, собственно говоря, о чем Антоний только что беседовал с Клеопатрой.
Д. Пучков: Сначала отличные советы: «Насколько мне известно, можно есть собак». – «Можно, на вкус как свинина, если правильно приготовить». Тут я несколько теряюсь: там что – свиньи были какие-то чудовищные? Как собаку можно сравнить со свининой?
К. Жуков: У нас свиньи-то сейчас хорошие, кошерные.
Д. Пучков: Да-да-да. «Собак уже съели». – «А я-то думаю: чего по ночам так тихо – лаять некому».
К. Жуков: Это Меценат распинается. Как у нас в 2012 году на Болотной…
Д. Пучков: Да-да-да.
К. Жуков: …революция дельфинов против анчоусов. Вот Меценат в фильме дельфин.
Д. Пучков: «Дельфин» по фене оскорбление…
К. Жуков: Меценат плохо себя ведет, поэтому я про него так плохо и говорю.
Д. Пучков: Предлагают потрошить военные склады. «Отправь три легиона в Африку, пусть их кормит Лепид – это обеспечит город зерном на месяц». – «Так и поступим. Но это временное решение. Это лучшее, что мы можем сделать. Пуллон, скажи, что говорят люди, кого винят в голоде?» – «Тебя, ты здесь главный». – «Не Антония?» – «Они слышат, как чтецы новостей говорят, что он задерживает поставки, и все такое, но это же Антоний – зачем ему морить их голодом? Они всегда любили его, а он всегда любил быть любимым. А ты… ну ты – это ты». – «Холодный и бессердечный?» – «Я бы так не сказал, но ты не из ласковых». – «Благодарю, Пуллон». – «Так я получу зерно?» – «Агриппа проследит».
К. Жуков: Агриппа-то: «Так может, просто повоюем?» Ну а Меценат сообщает: «Так это же… Ты слышал, что сказал Пуллон? Так можно объявить войну вину и песне». Тогда Октавий разрабатывает хитроумный план, а именно посылает за мамой и сестрой, чтобы они пришли на обед для некоего разговора.
Д. Пучков: Толково придумано.
К. Жуков: Да. На обед их вызывают чуть ли не с полицией и судебными приставами.
Д. Пучков: Ну как обычно. Взвод солдат приглашает.
К. Жуков: На обеде Октавиан уговаривает маманю и сестру поехать к Антонию и урезонить его. Маманя – любовница, сестра – законная жена, в общем, дуплетом бабахнуть.
Д. Пучков: Он тонко подходит: «Нежный голос любящей жены добьется успеха там, где не помогло остальное». – «Ты шутишь?» – «Не припомню, когда я последний раз шутил». «Если серьезно, – говорит Октавия, – ехать должна не я, а мать, она его настоящая жена». – «Вы могли бы, – тут же ловко подмечает Октавиан, – поехать вместе: подарим Антонию и настоящую жену, и официальную. Мама?» – «Все это очень хорошо, но у меня нет желания совершать долгое морское путешествие. А у тебя?» Октавия: «Нет». – «А кроме того, мы неголодны, нам зерна не надо. Что нам за это будет? Как ты заплатишь за наши хлопоты?» – «А чего ты хочешь?» – «Помпеи стали вульгарны, хочу виллу на Капри».
К. Жуков: Рядом с Горьким.
Д. Пучков: Да-да. «Хорошо». – «А ты, Октавия, хочешь виллу?» Мама тут мастерски удваивает цену! «Не знаю, было бы здорово, и несколько гладиаторов в придачу». – «Может, взять деньгами и решить позже?» – «Хорошая идея. Деньги!» Молодец! «Ну, как пожелаешь. Меценат, пусть чтец новостей объявит, что они отплывают как можно скорей». Все отлично выступили. Хорошая семья… Октавия умнеет на глазах: «Несколько гладиаторов…»
К. Жуков: После чего Октавиан шпилит супругу, та бьет его по морде и придушивает. Чертов извращенец!
Д. Пучков: Хотя обещали наоборот.
К. Жуков: Да, буквально в предыдущей серии обещали. Ну, видимо, передумал. А может быть, это феминистки проснулись и сценаристов заставили.
Д. Пучков: Может, может.
К. Жуков: Короче говоря, сексуальная жизнь Октавиана так себе.
Д. Пучков: Да. Но сцена неплохая.
К. Жуков: И все вдумчиво показано, минуты на три. В это время Ворен играет в мячик с якобы сыном Цезаря Цезарионом. Мы-то все помним, кто по фильму его настоящий папа! Цезарион просит постоянно рассказать об отце, а Ворен ничтоже сумняшеся рассказывает ему о настоящем папе, правда не называя имени.
Д. Пучков: Там еще упустили сцену на корабле, когда мама с дочерью…
К. Жуков: А, да!
Д. Пучков: …Атия с Октавией. Атия переживает: «Я сильно изменилась с тех пор, как он видел меня в последний раз?» Ну, это речь про «постарела». Никто не молодеет, а для тетки это беда. «Ни капли не изменилась. Он упадет в твои объятия в экстазе любви». – «Серьезно?» – «Нет». – «Ты стала очень грубой и злой». – «А ты сентиментальной, как девчонка, – говорит умнеющая Октавия, – и это, честно говоря, отвратительно». Закалка, характер!
К. Жуков: Ну а мы же помним, что Антоний обещал Атию забрать к себе, и она все ждет гонца, а телеграммы с вызовом все нет.
Д. Пучков: Итак, Ворен играет с Цезарионом. Сначала какого-то евнуха мерзкого мячиками забросал: «Играешь, как баба!»
К. Жуков: Прибегает Поска и докладывает: приехали Атия и Октавия, домогаются аудиенции. Потом приходит Марк Антоний, и выясняется…
Д. Пучков: Клеопатра сбоку: «Как мило – жена и любовница прибыли вместе, чтобы повидаться с тобой». – «Молчи, женщина! Чего они хотят?» – «Не знаю. Что им сказать? Они скоро будут здесь». – «Дай подумаю. По собственной воле они бы не приехали, значит, их отправил Октавиан». – «А зачем?» – «Зачем присылать мою жену – только если за каким-то примирением». – «Ты должен ей отказать». – «Разумеется, именно этого он и хочет». Молодец Марк Антоний, умен. «Вынуждает меня публично выбирать между ней и тобой, а когда я ее отвергну, а я отвергну, у него будет повод для объявления войны». – «А чего ты тогда такой мрачный? Ты добился того, чего хотел, – войны, которую начнет он, войны, к которой ты не стремился». – «И все же мне это не нравится. Он наносит удар по моей поддержке народа и будет думать, что перехитрил меня». – «Какая разница? Главное, чтобы в войне победил ты». – «Пожалуй, так». – «В любом случае надо быть приветливыми хозяевами. Устроим чудесный прием. Чермиан, давай управляющего кухней». – «А тебе бы это понравилось, да – унизить Атию, смотреть, как она мучается, пока ты играешь в царицу?» – «Играю в царицу? Да я и есть царица!» – «Ты меня поняла!» – «Нет, не понимаю». – «Ты просто хочешь выставить нашу любовь перед ней напоказ». – «А почему бы и нет? – говорит чаровница Клепа. – Мы ведь любим друг друга, а ты больше не любишь ее – ну пусть узнает об этом. Это доброе дело, она перестанет грезить о тебе. Я права? Ты больше ее не любишь?» – «Конечно, не люблю, и ты знаешь, что я ее больше не люблю, но все же публичного унижения она не заслуживает» – последние, так сказать, угольки страсти тлеют еще в Марке Антонии, он сопротивляется. «Да в этом весь смысл, они здесь для того, чтобы их унизили!» – «Не думаю, что она это знает, иначе ее бы здесь не было. Думаю, ее бл…ский сынок манипулирует ею». И тут поступает радикальное предложение: «Ну тогда давай их убьем». – «Что ты сказала?!» – «Атия не будет унижена, потому что Атия умрет, а Октавиан поймет, что тебя не провести. Это идеально». – «Мой народ будет презирать меня как убийцу жены». – «Ну хорошо, тогда их корабль утонет по пути домой». – «Нет!» – «Такое часто бывает». Такие решения отличные! «Нет! Я серьезно – нет». – «Понятно: либо ты трус, либо у тебя до сих пор к ней чувства, – давит на больное гадина. – Так что из этого правда?» – «Закрой свою бл…скую пасть!» Настоящий военный!
К. Жуков: Пытается доминировать безостановочно. Но уже видно, что коготок увяз. А значит, и всему Марку Антонию пропасть.
Д. Пучков: Нельзя, нельзя так с бабами. Это политическая близорукость.
К. Жуков: Но в фильме все показано идеалистически – всем рулят отношения между людьми. На самом деле у них были конкретные интересы. Марк Антоний не из-за Клеопатры окопался в Египте, а потому что Октавиан обосновался в Риме. А раз Марк Антоний в Египте, ему нужно отстаивать местные интересы и опираться на местную публику. Ну и идея, что он пошлет свою жену и это спровоцирует войну, просто несерьезная. Элита Рима вела себя так, что настроить римскую публику против кого-то из-за того, что он с женой как-то не так обошелся, было нереально. Вот если сейчас расскажут, что Филипп Киркоров, понимаешь, опять спит с Аллой Пугачевой. И что?
Д. Пучков: Никому не интересно.
К. Жуков: Всем по фигу! И тогда было по фигу, все уже наелись этими выступлениями. Говорили, что Цезарь гомосек и шпилил Октавиана – это же, однако, не отвратило от него римскую публику. Почему? Потому что половина была уверена, что это байки, а второй половине было наплевать.
Д. Пучков: А трезвомыслящие люди говорили: «А что, Октавиан симпатичный, почему бы нет?»
Дамочки прибывают ко дворцу. «Боги! Какое жуткое сооружение!» – «Зато большое». – «Это верный признак вульгарности. Род Птолемеев происходит от козопасов. Почему двери не открыты?» Никто их не встречает.
К. Жуков: Зато из парадных дверей выбегает Иокаста.
Д. Пучков: «Может, вернемся на корабль?» – «Исключено. Останемся здесь, пока эти жалкие людишки…» Открывается дверь. «Ну наконец-то!» – «Ио-каста, это ты?» – «Конечно, я, а кто еще?» – «Что с тобой?» – глядя на всю эту прелесть.
К. Жуков: А она в парике.
Д. Пучков: «А, это? Ее величество не любит римский стиль у подчиненных женщин. Весьма неразумно, на мой взгляд, но на что не пойдешь ради спокойной жизни, да? А теперь мне даже нравится. А вы что здесь делаете? Прибыли на день крокодила? Так я его называю, никак не могу выучить их язык. Она вопит, а я притворяюсь придурочной, и она перестает».
К. Жуков: Удобно.
Д. Пучков: Ну, ей, по-моему, притворяться не надо. «Почему двери закрыты? Почему нас никто не встречает?» – «Ну, я уверена – скоро кто-нибудь выйдет. Здесь все происходит очень медленно из-за жары». – «Слушай, может, пойдешь скажешь Антонию, что мы ждем встречи? Очевидно, ему не сообщили, что мы здесь». – «Я не могу» (то есть дисциплина). «Никто не смеет говорить с Антонием без ее разрешения, ну кроме моего дорогого Поски и Люция Ворена, конечно». Обращаясь к Октавии: «Мне нравится твоя прическа, теперь так носят?» – «Ну, слава Юноне, Поска! Во имя неба, что это?» – «Иокаста, ты чего творишь?!» Поска прибежал затаскивать ее обратно. «Да я только…» – «Молчи!» Атия: «Поска, где Антоний?» – «Да-да, очень рад! Действительно! Пошли». – «Поска!» – «Спасибо». – «Они все посходили с ума».
К. Жуков: Смешная сцена.
Д. Пучков: Атас!
К. Жуков: «Все посходили с ума!» – мать с Октавией страшно фраппированы тем, что произошло. Ну а потом приходит Люций Ворен.
Д. Пучков: «Ну хоть ты не перенял обычаи туземцев. Может, все объяснишь – что с этими людьми? Почему Антонию не сообщили о нашем прибытии?» – «Триумвир Марк Антоний приказал мне проводить вас обратно на корабль и убедиться, что вы покинете Александрию, как только позволит ветер». – «Не повидавшись с ним?» – «Он прогоняет мать своего ребенка?» – «Так точно». – «Это она тебе приказала? Антоний не поступил бы так низко». – «Мне отдает приказы только Марк Антоний». – «А мы не уйдем. Мы не уйдем. Я не сдвинусь с этого места, пока Антоний лично не выйдет и не скажет мне уйти». – «Если не уйдете добровольно, мне приказано удалить вас силой». – «Ты не тронешь женщин из рода Юлиев!» – «Я – нет, а эти не постесняются».
К. Жуков: Толпа негров.
Д. Пучков: «Антоний! Выйди, сволочь!» Атия орет, как Сервилия.
Октавия: «Передай моему мужу, что он трусливая мразь. Обязательно передай». Жестоко, жестоко.
К. Жуков: В общем, удаляют их от дворца, а во дворце Антоний дерется с Клеопатрой, она его кусает прежестоко. Семейные разборки…
Д. Пучков: Милые бранятся – только тешатся.
К. Жуков: Да-да-да. А Поска заметался.
Д. Пучков: Смекнул, что все уже совсем плохо и добром не кончится.
К. Жуков: Да.
Д. Пучков: Говорит Иокасте: «Ты же понимаешь, что нам придется оставить все деньги?» – «Да мне плевать!» – «Мы будем нищими». – «Мне страшно, я хочу домой. Поторопись!» Ворен: «Куда-то собрались?»
К. Жуков: Ворен их спалил немедленно.
Д. Пучков: «Нет». – «С чего ты взял?» – «Прошу, Ворен, не говори, пожалуйста, пощади – они нас убьют, бросят крокодилам!» – «Моя жена переутомилась. Мы хотели прогуляться вдоль гавани, посмотреть на корабли». Ворен: «Ну тогда поспешите – ветер меняется, а корабли красивее всего с поднятыми парусами». Все друг друга поняли.
К. Жуков: Я, кстати говоря, ход про корабли не понял – они же гребные все, какая разница, какой ветер?
Д. Пучков: Паруса-то там тоже есть.
К. Жуков: Но из гавани-то на веслах выходили. Тесные маневры с этими парусами не совершить.
Д. Пучков: Ну и тут же вопрос: «Давай с нами?» – «Нет».
К. Жуков: «У меня обязательства».
Д. Пучков: «Теперь точно будет война, порядочным римлянам здесь не место». – «Согласен, но меня держат обязательства». – «Сейчас самое время!» – «Если вдруг увидишь Тита Пуллона, попроси его поцеловать за меня детей». – «Обязательно. Спасибо!»
К. Жуков: Война будет скоро, года через три.
Д. Пучков: Но Поска лыжи уже смазал. Забегают на корабль. Иокаста: «И снова здравствуйте!» Поска: «Извините за беспокойство, вы не будете возражать, если мы здесь спрячемся, пока корабль не выйдет в море?» Прекрасно построена фраза! «Мы здесь спрячемся, пока корабль не выйдет в море» Молодец!
К. Жуков: А каюта, которую двум виднейшим матронам Римской республики выделили…
Д. Пучков: Да там не каюта, а трюм какой-то.
К. Жуков: Фактически конура. Я-то думал, будет триремный люкс!
Д. Пучков: Видимо, деньги кончились. Хотя это же вроде комнатка просто.
К. Жуков: Красивыми тряпками завесить ее и все…
Д. Пучков: По палубе они не ходят.
К. Жуков: Хотели таким образом показать тяготы путешествия.
К. Жуков: Марк Антоний: «Что Атия, как она восприняла известие – с присущим ей самообладанием?» Какое может быть самообладание у Атии?
Д. Пучков: Ворен: «Нет». – «Нет? Ну что ж, так должно было случиться. А где Поска? Я посылал за ним, а он не пришел». – «Не знаю. Хочешь – схожу поищу?» – «Нет, все нормально, уверен – он объявится». – «Господин, твоя жена просила тебе кое-что передать». – «Да?» – «Просила передать, что ты трусливая мразь». – «Неужели? И что ты об этом думаешь?» – «Я не в том положении, чтобы иметь мнение, господин». Очень хорошо сказал. «Все равно скажи». – «Это приказ?» – «Да, это приказ». – «Ты не трус, но душа твоя тяжело больна, и эта болезнь будет грызть тебя до самой смерти». – «Правда? И что это за болезнь?» – «Не знаю, я не лекарь». – «Ты не лекарь, а почему тогда так уверен в диагнозе?» – «Узнаю симптомы – я болен тем же». Жалко парней…
К. Жуков: Атия с Октавией прибывают обратно в Рим. Докладывают, что Антоний – полное говно, а вилла, которую Октавиан обещал, вообще не нужна никому. Вот так. «Раздави его вместе с его царицей» – это типа будет лучшей наградой.
Д. Пучков: «Оставь себе свою паршивую виллу. А у Поски кое-что есть, что поможет тебе уничтожить Антония». – «Круто! И что же у тебя для меня есть, Поска?» – «Последняя воля и завещание Антония и Клеопатры, должно быть вскрыто и прочитано только в случае их смерти. Это позорный документ. Учитывая, что он отрекся от твоей сестры, римляне сочтут, что война против Антония не только неизбежна, но и в высшей степени желательна». – «Завещание подлинное?» К чему спросил? Там нотариус, что ли, заверял документы?
К. Жуков: Вдруг Поска сам написал, пока ехал?
Д. Пучков: А как он отличит подделку?
К. Жуков: А я сейчас расскажу.
Д. Пучков: «Подлинное». – «Ты хороший и верный друг, Поска». – «Он сам себя погубил: просит, чтобы его похоронили в Александрии, объявляет Клеопатру своей женой и заявляет, что они живые боги – она Изида, а он Осирис». – «Превосходно!» – «Погоди-погоди, дальше больше: он оставляет своим детям от Клеопатры все восточные провинции, а ейному сыну от Цезаря – Рим и запад». Фактически смертный приговор ребенку подписан. И как подлинность определить?
К. Жуков: Это был крайний шаг Октавиана. Знатные люди типа Марка Антония оставляли завещания в храме Весты, а Октавиан завещание из храма изъял, прислав кровавых опричников. Это было святотатством и так делать было нельзя ни в коем случае. А там вот это самое и было написано.
Д. Пучков: А Поска?
К. Жуков: А при чем тут Поска? Поски никакого не было в истории.
Д. Пучков: Не, ну как: он его из Александрии привез…
К. Жуков: Так это же в фильме. Самое главное, что завещание в Риме хранилось в храме Весты. И вопроса о подлинности не стояло, потому что в храме Весты оно могло быть только подлинное.
Д. Пучков: Ловко!
К. Жуков: Если бы его привезли из Александрии на корабле – Марк Антоний сказал бы, что это подделка…
Д. Пучков: Что вы там понаписали, да?
К. Жуков: В подлинном завещании и было сказано, что Цезариону отходит Рим, потому что это законный сын Цезаря. Это была одна из пропагандистских фишек Марка Антония: Октавиан – это приемный, ненастоящий сын, его усыновили после того, как родился Цезарион, а Цезарион, таким образом, старший сын, и наследство Цезаря должно перейти к нему. В фильме пытаются все это смазать, складывается впечатление, что это все монархи, у которых есть право отдать Рим кому-то. Нет, тут вопрос о недвижимости и завещании Цезаря, то есть о деньгах и прочем. Если бы Цезарион реально все получил, он смог бы влиять на политику. Дело происходило еще в республике, и момент, когда Октавиан отнял завещание, стал для многих знатных римлян очень хреновым знаком: Октавиан наступает на последние республиканские права! И триста сенаторов сбежали из Рима в Александрию. Триста человек!
Д. Пучков: Ого!
К. Жуков: В это же время (может, чуть-чуть раньше) два консула были избраны – Гай Сосий и Гней Домиций Агенобарб, оба друзья, соратники Марка Антония. И оба они тоже сбежали в Александрию. Октавиан оказался в крайне неприятной и шаткой ситуации. Считай, половина сената и два консула действующих переметнулись к Антонию. И там, в Александрии, начали проводить заседания сената. Тогда Октавиан насильно заставил избрать двух новых консулов-суффектов и провести заседания, которые осуждают Антония. До войны оставалось буквально чуть-чуть. А самое главное – истекает срок последнего триумвирата. Они больше друг другу не коллеги, и власть реально находится в руках консулов, а не у них. Нужно было что-то делать – или отказываться вообще от всего, уходить из политики (но это смертный приговор для ушедшего), или захватить власть, сделав консулов номинальными фигурами, как при Цезаре. А для этого нужно было грохнуть своего бывшего коллегу-триумвира. Вот, собственно, из-за чего война началась, а не из-за того, что кто-то куда-то послал жену и кто-то откуда-то привез завещание.
Д. Пучков: Если так показывают в фильме, то зритель должен глубоко погрузиться в исторические и политические реалии.
К. Жуков: Так это же объяснить несложно.
Д. Пучков: Рядовому зрителю? Вот когда кто-то кого-то на хер послал – другое дело! Кривляние, слюни, вопли, слезы – это всем предельно понятно.
К. Жуков: А тут видно, что создатели фильма с историей-то знакомы, потому что тема о завещании Марка Антония в самом деле имела место.
Д. Пучков: Я бы сделал так: Поска приплыл из Александрии, побежал к Октавиану и сказал…
К. Жуков: «А вот там…»
Д. Пучков: «Вы забыли про такой интересный момент, там лежит завещание…»
К. Жуков: Спрятано.
Д. Пучков: Тогда никаких вопросов. А Октавиан воскликнул бы: «О! Поска, ты настоящий друг!» – и отправил взвод солдат отнимать завещание. Весталки бы визжали…
К. Жуков: Их бы по жопам шлепали.
Д. Пучков: Да.
К. Жуков: Прикольно!
Д. Пучков: Ножнами. Это был бы правильный ход.
К. Жуков: Конечно. «Ножны» на латыни звучат как «вагина».
Д. Пучков: Да. А гладиус, он же меч, вкладывается туда.
К. Жуков: И вот уже человек-газета распинается.
Д. Пучков: «Отвергнув свою любящую жену Октавию, Марк Антоний сочетался с колдуньей Клеопатрой, пообещав ей власть надо всем Римом». Пропаганда заработала. «Он поклоняется псам и рептилиям, он красит глаза сажей, как проститутка, он пляшет и играет на кимвалах во время гнусных египетских обрядов». Танцевать было нельзя.
К. Жуков: Нормальные мужики не танцуют. Ни в коем случае!
Д. Пучков: Они стоят, смотрят.
К. Жуков: Они скорее лежат с бухлом.
Д. Пучков: И хорошо про гнусные египетские обряды. Молодцы!
К. Жуков: Я что-то не помню, чтобы в пропагандистских памфлетах кто-то говорил, что Антоний пляшет. Говорили, что его подручные пляшут, а он среди них возлежит. Антоний сам налил, так сказать, на мельницу Октавиана много воды, потому что считал себя эллинистическим правителем, а для них было в порядке вещей объявить себя богом, и его объявили богом еще в начале всей этой истории. Его объявили Дионисом. А уже в Египте он стал говорить, мол, вы знаете, так получилось, ну просто раньше никто не замечал, а на самом деле я, конечно, Осирис.
Д. Пучков: Я думаю, что для верующих граждан тех времен это было абсолютно нормально.
К. Жуков: Почему Осирис? Это же египетская дрянь! Это же предательство: почему ты не сын Зевса? Сказал бы, что сын Зевса, – мы бы все поняли. Зевс-то сыновей…
Д. Пучков: Поубивал.
К. Жуков: Я к тому, что он их оставил много, потому что запросто ходил к женам обычных людей.
Д. Пучков: Да, то лебедем прикинется, то быком…
К. Жуков: То золотым дождем.
Д. Пучков: Это вообще страшно!
К. Жуков: А Антоний прикинулся Осирисом – ну кто ж такое стерпит?
Д. Пучков: И подводится итог: «Кто не зарыдает, услыхав, что великий Марк Антоний…»
К. Жуков: Это Октавиан в сенате.
Д. Пучков: «…поклоняется чужеземным богам, что он бросил жену, ребенка и свою страну? Меня спрашивают, не сошел ли он с ума, не околдован ли он? У меня объяснений нет. Мы можем рыдать по нему, но мы должны исполнить свой долг. Он больше не римлянин, он египтянин. И что нам остается, кроме как сражаться с ним? Сражаться и уничтожить его!» Ловко базу подвели, ловко!
К. Жуков: Войска Антония находились уже в Греции. А войска в Греции – это вторжение. По закону его войска должны были находиться в Египте. Ну ладно бы он в Армению отскочил. В конце концов, это на благо республики, потому что он территорию не просто так захватил – он к республике ее присоединил. Он умрет, а Армения достанется уже Риму. Но в Греции его войскам находиться было не положено. Марк Антоний был уверен, что в Риме его поддерживают больше, чем Октавиана, тем более что сенаторы в таком количестве к нему сдернули, включая двух законных консулов… Кстати, Октавиан нарушил закон, назначив избрание новых консулов до истечения срока полномочий предыдущих. Этого делать было категорически нельзя, поэтому законные основания у Марка Антония имелись, и была надежда, что именно его поддержат, а не Октавиана. Запутано все было чудовищно!
Д. Пучков: Вот каша, блин!
К. Жуков: Это мы сейчас, зная, чем все кончилось, можем сказать, что Антоний ошибался. А тогда из Египта это было неочевидно. Тем более что у Марка Антония был серьезнейший флот, который ушел с ним как с триумвиром в Египет, плюс египетский флот. К нему примкнуло много помпеянцев, среди которых была масса специалистов по ведению морской войны. Соответственно, козыри у него были мощнейшие. Октавиану нужно было собирать войска. И окружающие понимали эту необходимость. Потому что они знали: если Антоний победит Октавиана и захватит Рим, то всех, кто поддержал Октавиана, ждут интересные события.
Д. Пучков: Призовут к ответу.
К. Жуков: Да, придется чем-то жертвовать (деньгами, недвижимостью). Возможно, придется бежать в какую-нибудь Фракию… Короче говоря, все, кто мог что-то решать в Риме, серьезно нервничали, и когда Октавиан обращался с этим воззванием, он знал, к кому обращается. В Риме рассказывали, что Антоний пляшет, скачет, колдует. В это время Антоний рассказывал то же самое об Октавиане. Причем оба они на 90 % опирались на истину, только немножко привирая, как положено хорошей пропаганде. Антоний всем говорил: этот святоша нам рассказывает, что я как-то не так себя веду, а вы посмотрите на него – он угнал у сенатора законную жену на шестом месяце беременности. Это как вообще называется? И тут же добавлял, что Октавиан так делает постоянно. Вы там с ним вась-вась, поддерживаете, а он, между прочим, ваших законных жен перетрахал. Им недоставало CNN и интернета – все было бы гораздо круче. А так довольно долго ходили письма, памфлеты, воззвания, но не все их слышали.
Д. Пучков: И вот Пуллон призван пред светлый лик. «Мой старый друг, рад тебя видеть! Присаживайся. Поска говорит, наш друг Ворен поддерживает Антония даже сейчас». – «Ворен преданный человек». – «Он передает тебе привет и просит поцеловать за него детей». – «С ним все хорошо?» – «Ну ты же его знаешь – железный, как всегда». – «Вы с ним по-прежнему друзья?» – «Да». – «Очень скоро я пойду на восток, чтобы покончить с Антонием. Хочу, чтобы ты отправился со мной». – «Зачем?» – «Ты близок с Вореном, а он близок к Антонию. Ты мог бы выступить в качестве посредника – возможно, так мы избежим лишнего кровопролития». – «Не хочу с тобой спорить, но это маловероятно». – «Разумеется, некоторым придется умереть».
К. Жуков: Да, кое-кому…
Д. Пучков: «Антонию не спастись. Очевидно, Цезариону тоже придется умереть». Пулло насторожился: «Цезариону?» – «Они провозгласили его будущим царем Рима, Пуллон. Он должен умереть. Но возможно, Клеопатру и ее детей от Антония можно спасти, чтобы сохранить стабильность». Октавиан ловко втирает – типа тут у нас справедливость, закон. «Да, понимаю», – говорит Пуллон. «Не хочу тебе приказывать, Пуллон, но если придется, прикажу». – «Да никаких проблем, я поеду». – «Хорошо, как в прежние времена».
К. Жуков: Пулло собирается на войну, Гейя ему говорит, чтобы он не забыл взять с собой фляжку уксуса. Уксус – важнейшая вещь в походе для дезинфекции. Он обнаруживает, что у него во фляжке уксуса нет, и спускается на первый этаж. А там Меммий совершил дерзкий побег из клетки и караулит Пулло в темноте. Он из темноты «обувает» Пулло по затылку какой-то немыслимой палкой, уже готовится его зарезать. На шум прибегает Гейя и с помощью бронзовой вазы гигантских размеров, чашки, кратера, я не знаю, как это назвать, «мочит» Меммия. А Меммий истыкал ее всю ножиком.
Д. Пучков: Успевает пырнуть, да.
К. Жуков: И не один раз. Кухонные ножики у них – чисто мечта садиста. Вот я что-то не могу припомнить таких форм. Размеры-то разные бывали, а вот форма… Слишком современный нож.
Д. Пучков: Ну и Пулло заметался. «Этого не может быть! Да что ж я натворил? За что вы меня так наказываете?» – обращается к богам Пулло, совсем недавно стойкий атеист.
К. Жуков: Да. И циник.
Д. Пучков: Но девка ему сообщает: «Ты эгоистичный мерзавец, это я умираю. Не ты наказан, а я». Она наказана. «Но ничего, так и должно быть», – смиряется с судьбой мерзавка. «Что ты натворила? Ты хорошая женщина». – «Не будь сентиментальным. Уж я-то точно не хорошая». – «Ты была добра ко мне». – «Нет, Ирина была хорошей женщиной, а не волчицей, как я». – «У нее тоже бывало», – пытается успокоить Пулло. «Она собиралась подарить тебе ребенка». – «Судьба решила иначе. Мы с тобой по-своему счастливы». – «Прости меня, не могу уйти в загробный мир с ложью на сердце – Немезида не даст мне покоя». – «С какой ложью? И что нужно от тебя Немезиде?» – «Отошли этих людей». – «Вон отсюда!» – «Помни, когда я уйду: то, что я натворила, было из любви к тебе». – «Что ты натворила?» – «Это я убила Ирину и твоего ребенка. Я хотела, чтобы ты был мой, и отравила ее».
К. Жуков: И Пулло немедленно ее задушил.
Д. Пучков: «Прощай, любимый». Душещипательная сцена!
К. Жуков: А потом вынес и выкинул ее в Тибр.
Д. Пучков: Как собаку!
К. Жуков: Все вокруг с удивлением смотрят – что происходит? Пулло, порвавший с прошлым, собирается ехать на войну. Из фильма следует, что они едут в Египет, а на самом деле в Египет они попали не сразу: впереди было сражение при мысе Акций, где Агриппа разгромил египетский флот. Были сражения с сухопутными войсками, и только потом они приехали в Египет. Это не показали, я был разочарован.
Д. Пучков: Тем не менее серия отличная!
К. Жуков: Да. Второй сезон местами просел, потому что некоторые мотивации типа отправки жен…
Д. Пучков: Но выглядит-то отлично все равно!
К. Жуков: Или, например, как Антония удалили из Рима. Какой был предлог? Тут предлог-то дурацкий, откровенно говоря. Придумать более разумный, по-моему, никаких усилий не составляло.
Д. Пучков: Тетенька, которая играет Атию, гениальная.
К. Жуков: Она много где играла.
Д. Пучков: Драки с Клеопатрой прекрасны! Они, по-моему, постоянно обдолбанные, потому что оба не в себе. Очень странные. Но для фильма хорошо.
К. Жуков: Сделано круто. Второй сезон не хуже первого. Единственное, актера для роли Октавиана подобрали, на мой взгляд, не слишком. Парнишка сильнее играл, чем взрослый.
Д. Пучков: Ну, он играет то, что ему говорит режиссер.
К. Жуков: Это понятно.
Д. Пучков: Он изображает холодную бессердечную тварь. Плохо только жена выступила. Он же, когда ходил с ней советоваться, конспекты писал: что спрашивать, как говорить.
К. Жуков: С Ливией?
Д. Пучков: Да. Вот ум жены как-то не раскрыт. Может быть, в дальнейшем предполагалось показать?
