V
Герои республики
К. Жуков: Эта серия начинается с того, что Тимон, попавший в тенета религиозной пропаганды, сидит со своим братцем, накрывшись ковриком, в синагоге и что-то бубнит. У Тимона на редкость блаженное выражение лица – типа что ж я делал-то раньше? Вот тут-то, понимаешь, настоящие люди. Тем временем в Альпийской Галлии два легионера пытаются что-то есть, видимо беспонтовое. Через лес ломится бородатый Марк Антоний с оленем и говорит: «Вот, пацаны!»
Д. Пучков: «Кушайте на здоровье».
К. Жуков: Да. Все бросаются терзать оленя.
Ворен и Пулло на тележке везут детей Ворена из лагеря рабов. Ворен недоволен, потому что дети некоторым образом опозорены, а значит, и он тоже, на что Пулло дает ему житейский совет – поезжай туда, где их никто не знает, и все само собой решится.
Д. Пучков: «Ну и куда? Где им сейчас обрести достоинство и уважение, где жить без презрения?» – «Ну, вези куда угодно, только не туда, едь подальше – кто узнает?» – «Лгать? Жить без чести? Здесь врут, там врут». Ну, в общем, Ворен, как всегда: «Жить без чести». А впереди застава.
К. Жуков: Да, нарываются на блокпост. Побеседовав с легионерами, выясняют, что это Октавиан войска в Рим привел, из-за чего Ворена перекосило – он же яростный республиканец, войска в Рим категорически нельзя вводить. И тем более он вроде как сдуру присягнул Марку Антонию.
Д. Пучков: Такая фигня получилась.
К. Жуков: Они с Пулло перебрасываются знаковыми фразами типа «мой-то малец твоему-то надрал это самое…»
Д. Пучков: «Мальчишка довольно агрессивен». – «Мой мальчишка как следует навалял твоему мужику». – «Надеюсь, он знает, что делает».
К. Жуков: Да, кстати, мне попалась украинская озвучка этой серии – о це было гарно! Почти так же смешно, как когда мы рассказываем.
Д. Пучков: Любой фильм в украинской озвучке превращается в клоунаду.
К. Жуков: Да.
Д. Пучков: Я впервые с таким столкнулся в «Пиратах Карибского моря» – сразу на пол лег.
К. Жуков: Когда в украинской озвучке Цицерон говорит Октавиану: «Сынку, любый…»
Д. Пучков: Как же все-таки не похоже на нашу собачью мову.
К. Жуков: Спивуча мова, европейска. А между тем Цицерон-то от имени сената выражает глубокую благодарность Октавиану за то, что он так ловко разобрался с Марком Антонием, имея в виду победу в Мутинской войне. Октавиан спрашивает: «А как там насчет триумфа?»
Д. Пучков: Как насчет халвы, бекас?
К. Жуков: «Как насчет триумфа, почему вы не хотите устраивать мне триумф?» Цицерон говорит: «Слушай, устраивать триумф по поводу победы в гражданской войне, когда римские граждане воевали с римскими гражданами, – люди не поймут».
Д. Пучков: Некузяво.
К. Жуков: «Да и победа-то твоя неокончательная, потому что Марк Антоний потерпел поражение, но разбит, тем более пленен не был. И уже, вообще-то, Марк Эмилий Лепид с двумя легионами преследует Антония, и вот он-то его точно победит, сомнений никаких – почему мы торжества только тебе будем устраивать?»
Д. Пучков: Разумно.
К. Жуков: Цицерон там всегда разумно высказывается, при этом хорошо показано (хотя и с отсечением массы важнейших фактов и перестановкой персонажей), что он логически абсолютно правильно мыслил, но у него были неправильные посылки. Точнее, правильные, но далеко не полный их комплекс. Поэтому практические выводы из его совершенно верных логических построений были немножко устаревшие, отстающие от событий. Ну, во-первых, Марк Эмилий Лепид преследовал Антония не с двумя легионами, у него была сенатская армия, в которую входило много легионов. У Антония к тому времени было 12 легионов, хотя и сильно потрепанных. И если бы Лепид с двумя легионами туда пошел…
Д. Пучков: Явно не вернулся бы.
К. Жуков: Так он в конце концов и не вернулся, но в другом, хорошем смысле. Об этом чуть позже скажем. И тут Октавиан не моргнув глазом говорит: «Нет триумфа – тогда давайте я буду консул. Ну а что, собственно? Триумф пускай Лепиду, а мне консульство». Цицерон слегка обалдел…
Д. Пучков: В девятнадцать-то лет, да?
К. Жуков: …от такого предложения. Поломался немножко, а когда Октавиан обещал абсолютно во всем его слушаться, Цицерон сказал, что…
Д. Пучков: Ну тогда да.
К. Жуков: …можно подумать над этим.
Д. Пучков: Возможно, удастся что-нибудь придумать. И уже у него в башке-то закрутилось – какую бы пользу из этого извлечь?
К. Жуков: Все начало складываться.
Д. Пучков: Да-да-да.
К. Жуков: Ему, правда, его хаус-ниггер Тирон сказал: «Зачем вы это делаете, господин?» – «Да пускай мальчишка походит в пурпуре, как мальчик в игрушечных доспехах, пускай поиграет в солдатиков». На самом деле все было сложнее. К тому времени у Октавиана имелось пять легионов (а не четыре, как будут говорить дальше): знаменитые VII, VIII, IV, легион Марса плюс легион новобранцев… Силы немалые. И к тому же Октавиан – наследник Цезаря (о чем постоянно всем рассказывает). Солдаты потому его и слушались. Этой гигантской пиар-накачкой он полностью обязан своему приемному папе. А как только он разбил Марка Антония, у него полномочия Сената-то кончились, он стал частным лицом. И вот у частного лица пять легионов и, конечно, сенат, да и Цицерон тоже обратились к нему с вопросом…
Д. Пучков: Извините…
К. Жуков: «Извините, а как это так получается, что у частного лица пять легионов? Надо что-то с этим делать». Когда начиналась Мутинская война и Октавиан шел воевать с Марком Антонием, Октавиан вынужден был свои легионы официально передать под командование легальных консулов Гиртия и Пансы.
Д. Пучков: Которые погибли.
К. Жуков: Один при Галльском форуме погиб (оно же сражение при Форуме Юлия), другой в битве при Мутине. Тогда поползли слухи, что это их Октавиан недолечил, подослал к ним санитаров-оборотней…
Д. Пучков: Врачей-убийц.
К. Жуков: Путем постановки бесчеловечных экспериментов в области стоматологии обоих замучил. Доказательств, конечно, никаких, потому что если бы были хоть малейшие доказательства…
Д. Пучков: И так все понятно.
К. Жуков: Да. Интеллигентным людям и так все было понятно.
Цицерону в этой ситуации нужно было как-то сохранить лицо, потому что его, можно сказать, протеже такое тут отчебучивает. И Октавиану по настоянию Цицерона сенат дал должность пропретора. Это почти как проконсул, только проконсул командовал мирными провинциями, а если там велись боевые действия, то он выступал как генерал-губернатор, то есть военный глава, пропретор. Октавиан получил право руководить войсками и таким образом легализовался.
Д. Пучков: Неплохо.
К. Жуков: Как только Октавиан стал пропретором, ему приказали передать войска Дециму Бруту, потому что именно Децим Юний Брут Альбин преследовал Марка Антония, а никак не Марк Эмилий Лепид.
Д. Пучков: Альбин – белый.
К. Жуков: Так точно, Децим Белый. Децим Брут преследовал Марка Антония, собираясь дать ему окончательно… так сказать, по голове.
А дорогой наш Октавиан свет-Август взял да и отказался: «Ничего я вашему Дециму Бруту не дам». Ко всему прочему Октавиан активнейшим образом засылал ветеранов Цезаря куда только можно, так что от Децима Брута несколько легионов перешли к нему.
Д. Пучков: Неплохо.
К. Жуков: Марк Антоний сговорился со всеми пропреторами провинций, расположенных рядом (и в первую очередь со старым своим дружбаном Марком Эмилием Лепидом), объединить войска. У Антония набралось 14 или 15 легионов. Дециму Бруту не позавидуешь: пришел вроде как во главе серьезной силы воевать и тут остался вообще без войск, ушли все – одни к Октавиану, другие к Антонию. Брут вынужден был бежать к родственнику, а конкретно к Марку Юнию Бруту в Грецию. В Грецию бежать пришлось по суше через Македонию, там его изловили кельты, друзья Марка Антония еще со времен Галльской войны, и замочили как собаку – вот, собственно, и вся история.
Д. Пучков: Сильно!
К. Жуков: Отчасти в этом был виноват и Октавиан со своей мерзкой пропагандой, которую он у Децима Брута в войсках развел. Так вот, оказавшись перед такой, прямо скажем, двоякой перспективой – то ли отдавать войска непонятно кому, то ли как-то брать политику в свои руки, – Октавиан, как мы знаем, решил взять политику в свои руки и повел войска на Рим.
Перешел через померий, ввел легионы в Рим и первым делом захватил городскую казну…
Д. Пучков: Верное решение.
К. Жуков: Тогда телефона и телеграфа еще не было, а казна уже была, поэтому он сразу захватил государственный банк и тут же всем своим легионерам по 2,5 тысячи денариев выдал.
Д. Пучков: Чем убедил их в правильности поступков.
К. Жуков: Да, и более того – после победы обещал еще столько же. Все очень обрадовались.
Д. Пучков: Как хорошо все складывается!
К. Жуков: Если учесть, что буквально накануне, когда Октавиан стал пропретором, он, естественно, на законных основаниях потребовал выплатить жалованье войскам, а сенат ему сказал: «Поскольку войска находились не на службе у государства, а на службе у тебя, козел вонючий, в качестве частного лица, вот ты им что хочешь, то и плати, а мы им не дадим ни копейки. Деньги получат войска Децима Брута, когда разобьют Антония». Сенаторы рассчитывали, что солдаты от Октавиана убегут. Но солдаты обиделись не на Октавиана, а на тех, кто прямо сейчас не дает им денег, то есть на сенат. И вместо того чтобы оторвать солдат от Октавиана, сенаторы еще крепче привязали их к нему, причем когда из Сената прибыли эмиссары договариваться с солдатской массой, солдаты на сходке отказались с ними разговаривать. Заявили: «Сейчас Октавиан приедет – будем говорить, без него мы с вами вообще не разговариваем. Давайте посидим, помолчим».
Д. Пучков: Удачно получилось!
К. Жуков: А раз Октавиан в самом деле платил из своего кошелька, то они будут слушаться его, а не каких-то непонятных людей в белых тряпках и сандаликах.
Д. Пучков: Покажите деньги!
К. Жуков: Причем, заметьте, договаривались обо всем этом не лично Цицерон и Октавиан. Цицерон вынужден был договариваться – о ужас! – с солдатскими депутатами (так назывались), то есть депутатами легионов. Трудно сказать, виделись ли в этот момент сам Цицерон и Октавиан. Я думаю, что, скорее всего, нет, по крайней мере до вступления в город.
В это время Атия у себя дома занимается приятными домашними заботами – выбирает какие-то тряпочки, видимо на очередную модненькую шмотку. Рассматривает что-то типа шелка, судя по гладкой фактуре, говорит: «А есть лен?» Лен в Италии не растет, его привозили с севера, стоил он очень дорого. Он, конечно, не был так полезен для здоровья, как шелк, но тем не менее ценился. Все же ходили в шерсти самой разной выделки – могла быть такая тонкая, что хоть трусы шей…
Д. Пучков: Ну все равно же шерсть.
К. Жуков: Шерсть – это шерсть, а в Италии жарковато, поэтому льняная одежда – признак достатка. Шелк дороже, вопросов нет, но если все в шелке, а она одна во льне – это круто! Кстати говоря, персы до раннего Средневековья награждали льном своих вельмож, солдат. Получить отрез льна, чтобы на всю одежду хватило, это было прямо во!
Д. Пучков: Наградная рубашечка, да?
К. Жуков: Да, революционные льняные шаровары. Появляется Октавия, сестренка будущего императора и уже почти консула. Она уговаривает маму срочно ехать с Октавианом мириться, потому что так все повернулось. «Дочь моя, я очень ценю наши редкие разговоры, когда ты необкуренная».
Д. Пучков: «Ценю наши беседы в перерывах между твоими наркозагулами». В общем, Октавия, мучаясь наркотической абстиненцией…
К. Жуков: «Передать, что ты его любишь? Что ему сказать?» – «Скажи, что у него все наши деньги, пусть вернет». И тут же без перехода: «Только не голубой. Изо льна есть?»
Д. Пучков: Октавия в одиночку уезжает к братцу, а Пулло и Ворен приезжают к себе на «малину», на хазу к своим головорезам.
К. Жуков: «Это мои дочери, освобожденные из рабства. Старшую сделали проституткой. Мальчик – сын моей жены от другого мужчины. Относитесь к ним с уважением и добротой…»
Д. Пучков: Представил от души!
Вышел с каменной рожей: «Это моя дочь-шлюха, это сын моей жены не от меня. Всем уважать или зарежу!» Братва так на него посмотрела…
К. Жуков: Куда деваться-то, да?
Д. Пучков: Отвел всех в комнатку. «Мы все подметем, покрасим. Нравится?» – «Да, отец». – «Будем сновать жить вместе. Сначала будет неловко, несомненно, но мы семья и будем вместе, как положено, и не будем вспоминать прошлое». Ворен-то хочет как лучше. Мы опустили, что вначале старшая сеструха сказала, что не время бежать, денег нет. Пока доедем до дома, наворуем и там уже…
К. Жуков: Да, собрались в дерзкий побег удариться. Октавиан встретился наконец с Октавией.
Д. Пучков: Октавий ее приветствует: «Смотрю, ты по-прежнему жрешь, как лошадь?» Подбодрил сеструху.
К. Жуков: «Жрешь, как лошадь, а тощая!» Матерый глист-трехлеток.
Д. Пучков: «Как ты смеешь! Я не тощая, может, стройная, возможно, худенькая. Это ты тощий. Как тебя ветром не сносит?»
К. Жуков: «Доспехи держат».
Д. Пучков: «Матушка передает, что любит тебя». – «Правда?» – «Она бы пришла со мной, но ей взбрело в голову, что ты должен прийти к ней». – «Ну, тогда состарится в одиночестве». – «Понимаю, что ты чувствуешь. Неужели трудно уступить? Это же твоя мать». – «Октавия, ты была там и знаешь, что она за мать». – «Боги свидетели, у меня не меньше причин ненавидеть ее, а может, больше – к чему это приведет? Кого любить, если не собственную мать?» Вопросы любви в Древнем Риме, я смотрю, стояли остро. «Она вынудила своего любовника избить меня». – «Ты преувеличиваешь ее влияние, она во власти Антония, без него ей страшно и одиноко. Она совершила ошибку». – «Я думал, хоть ты будешь на моей стороне. А на нем был ее пот». Отлично!
К. Жуков: «Ну, они любовники, что ж… какой-то ханжа».
Д. Пучков: «Да не корчи из себя праведника! Ты загнал семью в губительные долги ради того, чтобы поиграть в солдатики. Да я сама могу избить тебя». «Продолжать разговор не имеет смысла», – говорит спокойный Октавиан. «Ну не злись, пошли домой». – «Не намерен вступать в город, пока сенат не назначит меня консулом, а затем я буду жить на вилле Цезаря. Если мать решит меня там навестить, никто ее не остановит». Красота!
К. Жуков: Вот это «назначить меня» в фильме немного удивляет – как сенат может назначить кого-то консулом? Консула выбирают вообще-то – и не одного, а двух.
Д. Пучков: А кто второй, не говорят.
К. Жуков: Там сделали монтаж второму консулу. Октавиан молодец: приперся в Рим, всех напугал, а потом войска-то вывел, чтобы не мешать выборам консула и чтобы никто не подумал, что он кого-то к чему-то принуждает.
Д. Пучков: Все сами.
К. Жуков: Войска-то в пяти километрах от города – очень «далеко».
Д. Пучков: Ни на кого не влияет!
К. Жуков: Ни разу! Ну а Ворен разруливает дела по бизнесу, договаривается со своими подручными, которые без него тут все волокли, пока он шлялся неизвестно где…
Д. Пучков: Пока Маский отбивался.
К. Жуков: Маский будет вторым помощником, Пулло – первым помощником, Ворен главный. Маский возмущается и говорит, что это несправедливо. Ворен – ему: «Странное ты место нашел, чтобы…»
Д. Пучков: «Пуллон второй, а ты третий». – «Третий? Ну, как скажешь. Я думал, буду вторым. Я столько месяцев командовал, разве это справедливо?» – «Если хочешь справедливости, брат, не там ищешь. Пуллон второй, ты третий. Вот когда умру я и умрет Пуллон, ты будешь главным – вот так это работает». – «Ставлю 50 золотых драхм, что первым умру не я». Чисто Энтони Сопрано: «Деньги поднимаются наверх, говно скатывается вниз – так устроено».
К. Жуков: Ирина выносит мозг Пулло: «Зачем ты уехал, почему ты меня оставил с этими плохими людьми? Ты бросил меня ради Ворена, его ты любишь гораздо больше, чем меня». – «Это неправда, если бы вы оба тонули в реке, я бы сначала спас тебя». – «Правда?» – «Ну, ты весишь в два раза меньше».
Атия решает-таки навестить сынка в военном лагере. Приезжает к Октавиану, ломает комедию, ползает на коленях, умоляет простить – типа «я исправлюсь и всем понравлюсь».
Д. Пучков: Антония назвала козлом: «Плевать я хотела на этого козла Антония, он сбил меня с толку. Я была ужасной матерью, но я могу измениться, если ты дашь мне шанс. Мне надо время, мой единственный сын». – «Я прощаю тебя». – «Спасибо тебе, спасибо!»
К. Жуков: Все обнимаются, и нам показывают крупным планом рожу Октавиана – видно, что он уже прикидывает, как можно маму использовать в политике. Атия приволакивает Октавиана домой, предъявляет его дочке: смотри, вот, помирились, все в порядке. У тебя не получилось братца домой привести, а у меня сынка – получилось, вот так!
Д. Пучков: «Смотри, кто пришел, дочка! Наш любимый Октавиан даровал нам прощение». – «Добро пожаловать домой, брат!» Красота!
К. Жуков: В это время Ворен вызвал жреца Януса, который проводит обряд очищения над детьми, забивают петуха. Ну а Марк Эмилий Лепид встречается с Марком Антонием – это вполне документально. Так получилось, что все войска Лепида перебежали к Марку Антонию, и самому Лепиду тоже деваться было некуда, как и Дециму Бруту, но он видел, что у того нехорошо все сложилось, поэтому решил к своему старому другану Антонию переметнуться. В фильме сцена, прямо скажем, не очень достоверная, но для художественного фильма так и надо, потому что там Марк Эмилий Лепид вообще никак не раскрыт, он просто присутствует и все. А по факту это же был прославленный легат Цезаря, который много воевал, прошел огонь, воду и медные трубы. При встрече-то Антоний назвал его отцом. И сделал главнокомандующим. Лепид командовал войсками, а не Антоний.
Д. Пучков: Неплохо!
К. Жуков: При этом Антоний командовал Лепидом.
Д. Пучков: Но незаметно.
К. Жуков: Непосредственным руководителем армии был Марк Эмилий, а никак не Антоний – этот момент упустили. Хронометраж у фильма такой, что еще одного главного героя в виде Лепида туда вставить было бы невозможно.
Д. Пучков: Ну, он там вроде как крутой, но роль странная – сидит, глазами вращает, бровями шевелит, а какой вес имеет, непонятно.
К. Жуков: Да, он как ветошь в ящике, чтобы бутылки не звенели. Еще что важно: Марк Эмилий Лепид был начальником конницы в 44 году, когда мочили Цезаря, и так получилось, что он никакого касательства к этому не имел – и к нему цезарианцы вроде как тянутся.
Д. Пучков: А Лепид на какой должности в тот момент был?
К. Жуков: Он, если не ошибаюсь, тоже был пропретор. Ему выделили войска, и он пошел воевать. Командовал одной из галльских провинций.
Д. Пучков: Генерал?
К. Жуков: Все генералы. Вместе с Гаем Азинием Поллионом и Луцием Мунацием Планком (не путать с Максом Планком) он командовал северо-западными провинциями, и они все вместе перешли к Антонию. Гая Азиния Поллиона и Мунация Планка-то в сериале показали – они стоят в темноте на заднем плане и молча шевелят бровями. Их там как раз четыре человека в шатре, если я не ошибаюсь, – когда будете смотреть, знайте: это их имели в виду.
Пулло тусит с Октавианом. Как я уже говорил, разбирая первый сезон, не очень понятно, где конкретно сенат располагается и вообще что это за странное круглое здание. Пулло рассказывает Октавиану, что так получилось, что Ворен связан клятвой с человеком с севера, то есть с Антонием, но обещал хранить мир на Авентинском холме. Все будет, как раньше, если, конечно, Антоний не явится сюда в полном вооружении – тогда уж Ворену придется исполнять клятву перед человеком с севера. Октавиан говорит, что ценит Ворена и что пускай все идет так, как оно идет, а сам надевает себе на голову лавровый веночек и идет в сенат. Может, имелось в виду, что они на вилле Октавиана общаются?
В сенате почему-то Октавиан заседает один, а выбирать его должны были вместе с консулом-суффектом, с довольно близким родственником Квинтом Педием – имя противное, но человек был заслуженный. Квинт Педий – по линии Юлии Старшей, а Октавиан – Юлии Младшей, дочери Цезаря от другой жены.
Квинта Педия почему-то совсем нет, зато Цицерон есть, и он толкает речь, мол, поприветствуем юного Гая Октавиана, защитника республики, победителя негодяйского Марка Антония.
Д. Пучков: «Какой знаменательный день!»
К. Жуков: Да.
Д. Пучков: «Многие отдали жизни, чтобы мы снова объединились для управления нашей законной республикой, и как прекрасно, что мы приветствуем новое начало, приводя к присяге самого молодого консула в истории Рима – Гая Октавиана Цезаря». Тот сидит…
К. Жуков: …с каменной харей белой.
Д. Пучков: …практически на троне, да.
К. Жуков: В белой простыне.
Д. Пучков: «Почтенные сенаторы, для начала я не хотел бы восхвалять перед вами себя, я хотел бы почтить отца. В его честь я объявляю свой срок на посту консула началом новой эры – эры нравственной добродетели, благородства. Распутству и хаосу, который нам пришлось пережить, будет положен конец. Рим будет таким же, как был прежде, – гордой республикой добродетельных женщин и благородных мужчин. Я обращаюсь к вам не как легионер или гражданин, а как скорбящий сын. Моим первым постановлением возрожденной республики и в честь отца будет предложение объявить Брута и Кассия убийцами и врагами государства». – «Возмутительно! Как так?» Цицерон бежит: «Мой дорогой мальчик, мы так не договаривались». – «Не договаривались – и тем не менее будет так». – «У Брута и Кассия все еще много друзей, ты расколешь зал единства республики». – «Отойди от моего кресла. Мой отец погиб на этом полу, вон там, его ударили ножами 27 раз, его жестоко убили те, кого он считал друзьями. Кто скажет, что это не убийство? Кто скажет моим легионам, которые любили Цезаря, как и я, что это не убийство? Кто тут против моего предложения?» Прекрасно выступил!
К. Жуков: Там еще, если не ошибаюсь, зашли несколько легионеров таким бодрым шагом…
Д. Пучков: Посмотрели со значением.
К. Жуков: На самом деле он ничего подобного не говорил. Когда его избрали консулом, как положено, в составе коллегии, законопроект вынесли в сенат, но вынес его Квинт Педий, а отнюдь не Октавиан. Чтобы никто не подумал, что Октавиан заинтересованное лицо. Квинт Педий выступил с предложением, его приняли, и оно в историографии имеет название «закон Педия», а никак не «закон Октавиана». По закону Педия врагами государства и убийцами Цезаря объявлялись не только Брут и Кассий, а вообще все, кто в этом деле участвовал. Их лишали званий, привилегий и, что самое главное, имущества.
Д. Пучков: Ну хоть не убивали?
К. Жуков: Кого поймали – того, конечно… Но они к тому времени все уже слиняли, закон же не в один день принимается. Было известно, что он готовится. Как только Октавиан стал консулом, да еще с такой армией под боком, плюс второй-то консул не кто-нибудь, а его близкий родственник, который ему в рот смотрит, – все поняли: пора вставать на лыжи.
Д. Пучков: А куда бежали?
К. Жуков: К Бруту. Добежали не все.
Ну а Кикеро, он же Цицерон, потом в опустевшем сенате страшно мучается.
Д. Пучков: «Может, ивового чая?»
К. Жуков: Да, ему его хаус-ниггер Тирен предлагает…
Д. Пучков: «Лучше белены. Меня перехитрил ребенок!» – «Ну, тогда за город – свежий воздух и сон пойдут тебе на пользу». – «Пиши письмо Марку Юнию Бруту и Гаю Кассию Лонгину». – «Хозяин, если Октавиан узнает, что ты переписываешься с Брутом…» – «Не болтай, пиши! Герои республики, приветствую вас…»
К. Жуков: А в это время дети Ворена воруют у папы из кассы денежки по чуть-чуть и планируют дерзкий побег.
Д. Пучков: Дербанят общак фактически.
К. Жуков: Ворен общается с детьми, чинит игрушечного слона, но тут появляется мулатовидная рабыня.
Д. Пучков: Рабыня, да-да. Ее Ирка все побить пытается, а та ее на хер шлет.
К. Жуков: Рабыня одета в странные шмотки – кошмар! Но тем не менее Ворену это абсолютно не мешает, даже наоборот – как-то вдохновляет, он ее страшно шпилит, а потом говорит: «А теперь иди отсюда, вот возьми деньги и иди отсюда».
Д. Пучков: Да-да-да: «На столе лежат монеты, возьми половину». – «Да пошел ты!» – «Ты просто не видела, сколько там». – «А я не шлюха». – «Нет? А тогда зачем ты здесь?» – «Я думала, что нравлюсь тебе». – «Ну, полагаю, я тебе тоже нравлюсь?» – «Ну вроде того». – «Какая счастливая из нас получилась бы пара. Деньги возьми!» – «Да пошел ты! Я же сказала – я не шлюха». – «Слышь, я сказал взять деньги!» Ворен прекрасен, когда в нем военный просыпается.
К. Жуков: Да, актер сыграл зверского солдафона на 5 баллов. «Я сказал взять деньги!» – как зыркнет. Еще свет так ставили, чтобы у него белки глаз сверкали. А в это время подруженции Октавия и Иокаста страшно отжигают на оргии, где по случаю оказались Меценат и Агриппа.
Д. Пучков: В переводе профессионалов с канала НТВ он почему-то Месинос.
К. Жуков: Ну это же профессионалы!
На оргии все как положено: шлюхи, наркотики, рок-н-ролл, беспорядочные половые совокупления где попало…
Д. Пучков: Всех со всеми, да?
К. Жуков: Музыканты, голые бабы, не менее голые мужики, бухло и наркотики. Иокаста великолепна! Клубная прошмандовка.
Д. Пучков: Нашла себя.
К. Жуков: Да.
Д. Пучков: «Останься, сейчас будет самое интересное». – «Мы теперь помощники консула, нам не следует бывать в таких местах». – «Да ладно, какой смысл быть помощником консула, если нельзя развлечься?» Молодцы!
К. Жуков: Меценат тоже отжигает. Но Агриппа-то собирается уходить и тут он находит глазом Октавию, к которой, как мы помним, неровно дышит. Он ее ухватил на плечо и принес домой. Та в совершенно невменяемом состоянии.
Д. Пучков: «Я была на отличной вечеринке с Иокастой, а этот наглый грубиян меня похитил». – «И принес домой к матери?» Атия-то во все врубается сразу. «Странное похищение. Где она была?» – «Октавия, лучше скажи ей правду». – «Где ты была?» – «Я была на оргии, мама». – «Все только начиналось, оргия только начиналась. Вакхические ритуалы еще не начались». – «Ах ты тупая, пьяная шлюха! Это все сучка Иокаста виновата – она сбила тебя с пути».
К. Жуков: Тут же нашла крайнего.
Д. Пучков: Да-да. «Ну, была я на оргии – и что такого?» – «Что, по-твоему, сделает твой брат, если узнает?» – «Да мне плевать, что он сделает!» – «Да неужели! Пока он на форуме проповедует благочестие и нравственность простому народу, ты отсасываешь на оргии рабу? Как, по-твоему, это выглядит? Да он тебя изгонит как минимум». – «Нет, не изгонит, я не отсасывала рабу, до этого не дошло».
К. Жуков: Важная оговорка.
Д. Пучков: «Изгонит, выгонит и меня вместе с тобой на какой-нибудь грязный греческий остров. Не смей никому об этом рассказывать!» – «Да ни за что, конечно». – «Что значит “конечно”? Почему ты не побежишь рассказывать своему господину?» – «Потому что не побегу» – это они Агриппу уже воспитывают. Ну тот: «Потому что я люблю ее».
Атия молодец. Лучшая пара Марку Антонию!
К. Жуков: Напомню: Марк Антоний был женат точно на такой бабе по имени Фульвия, это она должна была быть вместо Атии. Но если бы у Марка Антония была жена, историю пришлось бы абсолютно по-другому разворачивать.
А в это время Брут и Кассий получают письмецо от Цицерона.
Д. Пучков: Маляву.
К. Жуков: Что там у них в шатре делается – кошмар! Начать с того, что стража стоит с алебардами XV века нашей эры! Я каждый раз, когда это вижу, подпрыгиваю!
Д. Пучков: А тогда алебарды были не нужны или их не придумали?
К. Жуков: Алебарды понадобились, когда доспехи стали делать из закаленной стали толщиной 2 миллиметра. А тут-то чего? Что ей пробивать? При этом алебарды держат в руках то ли персы, то ли скифы во фригийских колпаках. Выглядит тошнотно для понимающего человека.
Д. Пучков: «Письмо от Цицерона: малыш Октавиан вынудил сенат объявить нас убийцами и врагами республики». – «Это возмутительно! Это преступление». – «Нет, это вопиющая ошибка. До этого момента Октавиан был справедлив с сенатом и с народом, а теперь сенат боится, что породил очередного тирана. Цицерон умоляет нас вернуться как можно скорее, умоляет спасти республику. У Октавиана всего четыре легиона, у Антония семь – в этом вся прелесть. Антоний и Октавиан ненавидят друг друга гораздо больше, чем нас. Скоро они будут воевать за власть, а нам надо только подождать и добить выживших. Это то, чего мы ждали, и оно свершилось. Пиши письмо Цицерону».
К. Жуков: Это как раз узловая точка. Совершенно правильно показано, потому что после того, как Октавиан в результате абсолютно честных, прозрачных выборов избрался в сенат безо всякого давления…
Д. Пучков: Ну процедуры-то соблюдены.
К. Жуков: Тем более соблюдены все процедуры. А после того, как он принял закон Педия, стало понятно, что единственный противовес в виде Брута и Кассия он собирается убрать и захватить власть по полной программе. Тут Цицерон вынужден был с ним порвать, потому как это он его приволок, он его со всеми познакомил, он его прикрывал всю дорогу, всему научил, показал входы-выходы, а его протеже вот такое вытворяет. Ему нужно было или порвать с сенатом и примкнуть к Октавиану, или порвать с Октавианом. Ну, или бежать куда-нибудь в изгнание, что для него было неприемлемо. Если бы он порвал с сенатом и примкнул к Октавиану, во-первых, неизвестно, чем бы это кончилось. Формально сенат имел больше войск, чем Октавиан. А во-вторых, Цицерон всю дорогу топил за оптиматов против популяров, против демагога Цезаря, и тут он раз – перековался на лету? Что про него подумают? Это было невозможно, это против элементарных приличий. У него же куча друзей, они все вместе столько лет строили всякие интриги, конструкции разные политические возводили. Он потом, наверное, не мог бы даже бриться, потому что к зеркалу было бы противно подходить. Поэтому Цицерон порвал с товарищем Октавианом и вступил в сношения с Брутом и Кассием. Все получилось так, как оно было раньше: с одной стороны – популяры (Марк Антоний, Марк Эмилий Лепид и новый Цезарь), а с другой стороны – все те же, только в чуть-чуть иной конфигурации.
Ну и конечно, ключевой вопрос: помирятся Антоний с Октавианом или нет? Делить им уже было практически нечего. Иллюзий, что они сейчас будут друг с другом воевать, я думаю, даже Брут с Кассием в своей Греции не питали. Почему? Да потому что Октавиан, став консулом, потребовал отменить объявление Марка Антония вне закона.
Д. Пучков: Ловко!
К. Жуков: Стало абсолютно ясно, что они помирятся. Вопрос – когда и в какой форме этот мир будет заключен? Оптиматам нужно было опираться на военную силу Кассия и Брута. Тем более что Гай Кассий Лонгин – это прославленный полководец, а не тощее нечто, которое показали в сериале, полководец опытный, битый. Еще раз напомню, что именно он вывел остатки войск Марка Красса из-под Карр, фактически спас армию от парфян, вывел из пустыни в тяжелейших условиях и потом где только не воевал. У оптиматов было много войск, и Цицерон имел основание предполагать, что они победят. И он, как и раньше, примкнул к оптиматам.
Д. Пучков: Непросто.
К. Жуков: Пока там высокие политические эмпиреи, Ворен разбирается с вопросами меньшего калибра: пытается договориться со своими коллегами по опасному бизнесу – с бандитами.
Д. Пучков: Пришел на «малину» к Меммию.
К. Жуков: Да, и второй его друг…
Д. Пучков: Котта.
К. Жуков: Да, точно, Котта. Хочет заключить мир, потому что этого требует новый консул.
Д. Пучков: «Ты говорил с ним?» – «Они с Пуллоном старые друзья». – «Ха!» – «Что значит “ха”?» – «Все нормально, Котта не хотел никого обидеть. Да, Котта? Кровопролитие плохо влияет на дела, на город». – «Кровопролитие затеял ты». – «Не буду отрицать – я был зол. Но теперь я спокоен, ясно мыслю и понимаю, что все мы достаточно пострадали. Меммий, сколько человек ты потерял?» – «Несколько». – «А ты, Котта, сколько?» – «Меньше, чем ты». Обидное сказал.
К. Жуков: Хамят!
Д. Пучков: Да. «Погибло столько хороших мужчин, жен, детей – и ради чего? Мы только придали сил нашим врагам. Если мы втроем заключим мир, Ацербион и низшая коллегия будут целовать нам ноги, как когда-то». – «Какие предлагаешь условия?» – «Ваши коллеги получат торговые доки, делите их как хотите, а нам достанется Остия». – «Остия хочет остаться с нами». – «Тем не менее Остия останется у Авентина, но вы можете получить долю, скажем 5 %».
К. Жуков: «Каждому!»
Д. Пучков: «Каждому». – «Ну, если это вас осчастливит. Значит, мир?» Все как всегда – про деньги.
К. Жуков: В общем, вроде как помирились, а потом Ворен рассказывает Пулло: «Сейчас они передерутся из-за Остии». Ну и показывают Меммия и его дружбана Котту: «Делить будем пополам?» – «Ага, сейчас! Пополам…» После чего Котта недовольно смотрит на Меммия, и понятно, что да, они передерутся. Ворен что-то просек наконец, уроки Поски не прошли даром.
Д. Пучков: А мерзкие детишки пытаются сдернуть в побег через окошко и таки сдергивают, но напарываются на сестру покойной жены Ворена Лидию, которая находится…
К. Жуков: Ну, она там в храме каком-то.
Д. Пучков: Орбону какую-то обслуживает.
К. Жуков: Орбона – это покровительница сирот, бездомных. Лидия, видимо, после того, как дети исчезли, пошла в жрицы непосредственно к той богине, которая занимается сиротами. Лидия детей Ворена отловила и сказала им: «Бегать никуда не надо, а то пропадете».
Д. Пучков: «Мы сбежали». – «Почему?» – «Да мы не можем жить с этим злодеем». – «Дети, он ваш отец». – «Он маму убил, обрек нас на рабство и позор. Я его ненавижу!» – «И ради ненависти ты ведешь беззащитных брата и сестру на улицу?» – «Я о них позабочусь, у нас достаточно денег». – «Деньги отнимет первый встречный вор, – говорит опытная Лидия, – и что тогда? Вы одни на свете – и как вы будете жить? Воровством, проституцией?» – «Если придется, – отважно заявляет дочь, – проституцией». – «А сестра, когда она станет женщиной, тоже будет шлюхой? А брат – наложником? Куда вы убежите, чтобы Ворен вас не нашел? Вы – все, что у него осталось, он не успокоится, пока не вернет вас. Вы должны остаться с отцом, и пока ты живешь под его крышей, можешь жить с ненавистью, словно с камнем на душе, но он не должен ее видеть. Встань перед ним на колени и говори, что любишь». – «Ни за что!» – «Твоя мать хочет, чтобы ты жила. Это твой единственный шанс, и их единственный шанс. Этого хотела бы ваша мать». – «Он поймет, что я вру». – «Нет, ему нужна только любовь и прощение, он будет благодарить богов за искупление». Умная Лидия, дело говорит.
К. Жуков: Да.
Д. Пучков: Ну а дети-то тупые, как обычно.
К. Жуков: Малолетние дебилы – ярчайший пример. Тем временем Цицерон требует, чтобы Октавиан отказался от армии, потому что сенат возмущен, люди недовольны, никто не понимает, что происходит, тем более что у него четыре легиона, а у Кассия и Брута – 20. Что Октавиан собирается делать? Ну и напоследок Цицерон говорит Октавиану: «Война между тобой и Брутом будет кровавой и недолгой». После чего Агриппа сообщает, что насчет двадцати легионов Цицерон загнул. «Ну, нам хватит и половины, – сообщает Октавиан. – Надо что-то делать». Тут появляется Атия.
Д. Пучков: «Здравствуйте, мальчики. Вы чего такие мрачные? Кто-то умер?» А мерзкая Сервилия: «Брут, дорогой мой сын, сегодня я узнала, что ты возвращаешься. Я благодарю богов и молюсь за твой успех. Посылаю кольцо твоего отца, которое ему дал его отец. Он всегда говорил, что оно сделано из золота короны последнего царя. Твой отец любил истории, так что не знаю, правда ли это, но приятно так думать. Передаю его тебе со всей любовью и уважением». То есть опять провоцирует на подвиги.
К. Жуков: Конечно, провоцирует. А короны римские цари только в фильмах носили.
Д. Пучков: Да, и из них кольца отливали.
К. Жуков: И они, видимо, этим были довольны. Но на самом деле, во-первых, у Брута не было двадцати легионов, а во-вторых, у самого-то Октавиана войск прилично, другое дело, что уровень подготовки войск был разный. В ходе гражданской войны перемочили массу народа, поэтому укомплектовать все легионы полностью было невозможно. Так что вовсю набирали новобранцев, которые еще ничего не умели. И самое главное, было непонятно, насколько долго войска готовы воевать. Антоний, Марк Эмилий Лепид и в первую очередь Октавиан по полной программе зависели от армии. Есть мнение, что консулом Октавиана сделали солдаты, которые привели его, договорились с Цицероном и отправили начальника командовать городом. Если даже было и не так, то все равно без мнения солдат Октавиан ничего не мог сделать. Цицерон в самом начале серии говорит, что у Октавиана нет ни опыта, ни связей, а Агриппа возражает: «Зато у него есть армия». Это правда. После того как Октавиан рассорился с Цицероном и оптиматами в сенате, у него не осталось союзников. Единственное, что позволяло ему держаться, – это армия приличных размеров и ветераны. Он был, я бы сказал, солдатский консул: его знали и любили в армии, более того, его уже начали уважать в армии, потому что всю Мутинскую войну он с ними вместе провоевал как простой офицер. Его видели в походе, в бою и принимали за своего. Но никто не знал, как поведет себя армия, если ей предложат воевать еще неизвестно сколько лет, потому что текущая ситуация всех достала. Страна находилась в кризисе. Провинции тащили деньги каждая к себе, вместо того чтобы отправлять их, как положено, в Рим и оттуда распределять. Сам Рим тоже был крайне недоволен, потому что он зависел от подвоза продовольствия (там и в нормальное-то время все было гораздо дороже, чем в любой провинции). Вот сейчас мы думаем, что в Москве все дорого относительно регионов. Ничего подобного, в Москве все чуть-чуть дороже. А там за одни и те же деньги можно было снять на год этаж в приличной инсуле в Риме, а можно было построить дом в провинции. Год снимать или дом построить – как это сравнить?
Д. Пучков: Несколько разное, да.
К. Жуков: И так буквально во всем. Ну а Рим – это огромная сила, поскольку это: а) столица; б) огромное количество людей. Там сконцентрирована вся торговля, все ремесло. Рим тоже больше не хотел войны. И за кем все пойдут в итоге, было неясно. Имелся шанс на более-менее гарантированное удачное разрешение возникшей проблемы – помириться с Марком Антонием, потому что он тоже пользовался известной популярностью, в том числе в Риме. Ну и в конце концов, Октавиану нужны были союзники помимо армии: какие-то значимые люди, которые могли бы своим авторитетом его подпереть. Конечно, ему нужно было мириться с Антонием.
А тут Брут и Кассий с войсками маршируют из Греции, войска, кстати, какие-то жиденькие. Массовку растянули на 500 метров перед камерой…
Д. Пучков: Могли бы и подрисовать.
К. Жуков: Так я о чем и говорю!
Д. Пучков: Ну, тогда еще с этим не очень было.
К. Жуков: Господь с тобой, в 2007 году могли и подрисовать. А Марк Антоний планирует пойти на Рим. Троллит Лепида: «А что ты по этому поводу скажешь?»
Д. Пучков: «Возражения есть?»
К. Жуков: «По-моему, толковый план».
Д. Пучков: «Звучит вполне осуществимо. Возможно, слегка агрессивно».
К. Жуков: И тут приезжает Атия мирить Октавиана и Антония. Атия, увидев Антония, сказала: «Ну не знаю насчет бороды…»
Д. Пучков: Да, а Марк Антоний как ваххабит оброс в лесах. «Как тебе удалось сюда добраться совсем одной?» – «Я не одна».
К. Жуков: Словом, Марк Антоний и Октавиан мирятся, обнимаются и целуются, правда, когда они обнялись, показывают их физиономии – крайне хитрые!
Д. Пучков: Ну еще бы!
К. Жуков: Все думают, что друг друга обманули.
Д. Пучков: Ну а Ворен питается на дому, дети вернулись – решили не убегать. «Пахнет вкусно». – «Спасибо, отец! Надеюсь, тебе понравится». – «Ну, за семью!»
К. Жуков: Все поднимают тост за семью, а малолетняя дебилоидная дочка Ворена держит за спиной козу.
Д. Пучков: Да, пальцы крестиком держит.
К. Жуков: Видели мы ваш тост! На этом серия заканчивается. Остается только прокомментировать, что они постоянно жрут из глиняной посуды.
Д. Пучков: А из чего надо?
К. Жуков: Археологические слои буквально завалены обломками глиняной посуды, но все-таки это не совсем простые люди, это граждане с достатком и известным статусом. Они старались кушать из металлической посуды – это считалось более почетным. Возможно, не с серебряной, но из посеребренного олова, в конце концов – из бронзы. А тут на столе у них только глиняные кубки и глиняная посуда…
Д. Пучков: Не то?
К. Жуков: Не совсем тот статус…
Д. Пучков: Надо посылать окружающим какие-то сигналы относительно собственного благосостояния, чем все граждане всю сознательную жизнь и занимаются.
К. Жуков: Тем более в Риме. Вот Люций Ворен и его дружбан Тит Пулло ходят в обносках каких-то, все время потрепанные. Ну, я понимаю, что нужно дать яркий контраст с Атией, Октавией, Агриппой, то есть с высшим светом, но не настолько же.
Д. Пучков: Вместо них Меммий красивый ходит.
К. Жуков: Только ходит он непонятно в чем. Если в сенате все в тогах – это вполне. Легионеры одеты во что-то странное, но все-таки можно определить, что это легионеры. А когда гражданские появляются – тушите свет… Кто такие костюмы придумал? В Риме мода была более чем простая. Они не носили миллион висюлек, каких-то брюликов, монеток, пришитых к одежде. По большому счету там использовали три типа одежды. Они могли их драпировать по-разному, различные ткани использовать, пришивать полоски разной ширины, но никогда не одевались так пестро и разнообразно, как показано в сериале.
Бракки надевали в походе, чтобы не отморозить себе что-нибудь. Но в городе ходить в штанах… А в фильме постоянно все в штанах шляются. Считалось правильным, когда мужик сверкает голыми икрами и богатырскими ляжками, потому что таким образом он демонстрирует, что ему не холодно (было бы ему холодно в Риме в самом деле!), что он такой стоический, красивый, физически развитый – вот посмотрите. А в штанах – ну… Туники у всех – мама дорогая! Когда Ворен или Пулло одеты в рубаху и трусы, такое впечатление, что они из бани сбежали. Туника должна быть до колен все-таки. Она, конечно, не в пол, так ходить не положено было…
Д. Пучков: Перебор, да?
К. Жуков: …но до колен доходила. А вот так, чтобы ляхи было видно, совсем как-то не алё. В этом легко убедиться, посмотрев изображения на барельефах, фресках…
Д. Пучков: Везде одно и то же, да?
К. Жуков: Да, у всех туники по колено. В сериале туники показаны, прямо скажем, не вполне достоверно, демонстрируют натуральные футболки, как у нас. Ткань немножко другая, но покрой что прямоугольник, в него два прямоугольника-рукава вставлены. Такие тоже были, но не в облипку. Туника широкая должна быть. Это здоровенный квадрат ткани, зашитый по бокам, в нем дырки для рук и дырка для башки. Туника подпоясывалась, закладывались красивые складки, таким образом формировались рукава. Вопрос был в качестве ткани.
И я полагаю, что по манере закладывать плиссировочку можно было сразу отличить, кто это.
Д. Пучков: Ну конечно!
К. Жуков: Какой-нибудь солдат или манерный аристократ. А то, что нам показали, это чушь собачья. Это недостоверно и более того – некрасиво. Посмотрите на наших парней из XI легиона, из Москвы…
Д. Пучков: Не стыдно показаться, да?
К. Жуков: Да. Все молодцеватые, красивые, у всех туники правильно надеты. Опцион всегда без штанов ходит, потому что он должен демонстрировать полный стоицизм. Такой хороший фильм, могли бы людей прилично одеть.
