Второй сезон
I
Пасха
Д. Пучков: Все говорят, что второй сезон не ахти. А вот лично меня первая серия повергла куда надо – настолько хорошо!
К. Жуков: Первая серия – продолжение замечательного первого сезона. Было бы странно, если бы мастера, создавшие его, умудрились обосраться на ровном месте. Не обосрались. Начинается все с того, что Марка Антония на ступенях сената отвлекает разговорами мерзкий Квинт Помпей.
Д. Пучков: «Доброе утро, консул. Как денек?» Марк Антоний – молодец. Настоящий военный.
К. Жуков: Не растерялся, скинул с себя тогу, метнул в одного, другого приложил головой о колонну и слинял, показав хорошую беговую подготовку. Квинт Помпей, видимо, как и все остальные Помпеи, моряк. А моряки плохо бегают, поэтому Антония он не догнал. Вообще, Антония пытались шлепнуть, и он удачно слинял. Неясно, в одиночестве слинял или у него были друзья, которые ему помогли. Но факт в том, что его на самом деле пытались убить вслед за Цезарем. Марка Антония отвлекли разговором, и хотя Брут приказывал его не трогать, Гай Кассий Лонгин (есть такое подозрение, исходя из имеющихся источников) приказал его…
Д. Пучков: Какая скотина!
К. Жуков: Элемент политической борьбы. Или всех под нож, или никого… Уж если начали, так давайте. Все помнили, как это Сулла делал.
Д. Пучков: Мы про него отдельно поговорим.
К. Жуков: Сулла был интереснейший человек. А также Гай Марий Младший. Кстати, с ним история этой серии напрямую будет связана.
Д. Пучков: Тем временем в домике у Брута…
К. Жуков: Нет, сначала Поска оплакивает Цезаря, если не ошибаюсь. Очень трогательная сцена. Короткая, без лишних соплей, а пробирает. Видно, что этот грек с ним много лет провел.
Д. Пучков: Не смотри, что раб. Жалко Цезаря.
К. Жуков: Ну, а в домике у Брута… Прибегает Брут с трясущимися руками. Начинает мыть руки и, непрерывно заикаясь, рассказывает маме, как это было ужасно. Мама ему говорит: «Ты молодец!»
Д. Пучков: «Сенат надеется, что мы станем у власти. Народу нужна твердая рука. Ты готов к этому?»
К. Жуков: Киношная мама была не в курсе, что произошло сразу после убийства Цезаря. Какой там сенат? На что надеется? Половина сенаторов сразу же слиняла из города. Вторая половина засела по домам, ощетинившись пиками, мечами и луками… Мало ли что! И тоже готовилась слинять из города. Паника была жуткая. Я помню, нас спрашивали: «А чего цезарианцы сразу всех не порезали?» Цезарианцы не были единой сплоченной массой, готовой к тому, что Цезаря шлепнут. Было бы странно, если бы это было так. И они думали, что их всех будут резать, как во время сулланских проскрипций.
Д. Пучков: Моя любимая фраза: «Когда прошлый раз солдаты были в городе, дома можно было красить кровью».
К. Жуков: Там почти все, по крайней мере из старых сенаторов, еще помнили, что происходило при Сулле. Или знали по рассказам. А бывшие помпеянцы и рады бы кого-нибудь прирезать, но это сразу обесценит убийство Цезаря. Потому что это был, как они его называли, законный акт тираноборства. Но в этом деле имелось же еще третье действующее лицо – римская толпа. Она сыграла невероятную роль, которая на какой-то момент перевесила и действие заговорщиков, и действие цезарианцев. Все вынуждены были с ней считаться. Если толпа куда-нибудь пойдет, никакие преторианские когорты не помогут.
Ворен сидит над бездыханной Ниобой. Когда появляется сестра Ниобы, Лидия, вместе с дочками, он их всех проклинает именем богов подземного мира. И убегает страдать на улицы города.
Д. Пучков: Где получит по репе.
К. Жуков: Да, чуть позже. В это время в доме у Атии… Здорово сделано запараллеливание, когда примерно одно и то же происходит везде, но на разном уровне достатка и культуры. В доме у Атии Октавия рассказывает своему брату Октавию: «Эта гадина Сервилия… Если бы я не сболтнула, все было бы в порядке». А умный Октавий говорит: «Пока не болтай, а то нас сочтут соучастниками». Тут врывается Антоний, тоже в шоке.
Д. Пучков: Тимон привел своих людей.
К. Жуков: Десять человек. В фильме правильно показано, что сторонники Цезаря готовились или слинять, или обороняться. Атия их всех разом олицетворяет. Тут же должен был появиться Марк Эмилий Лепид, если бы мы говорили об истории. Потому что он играл не меньшую роль, чем Антоний.
Д. Пучков: А здесь он как-то так…
К. Жуков: Да практически никак не фигурирует. Появляется, по-моему, два раза. И то в виде какого-то непонятного персонажа. Антоний клянется всех убить, говорит: «Меня, консула, гоняли, как животное, по форуму, пытались грохнуть…»
Д. Пучков: Ну, ярость не трудно представить.
К. Жуков: Да. Но, в отличие от Брута, у него ничего не трясется. Видно, что военный. Он, наоборот, в решительном настроении прибежал домой.
Д. Пучков: Атия втирает свое: «Они всего лишь пособники Сервилии. Это ее рук дело. А я говорила Цезарю, что это случится». Марк Антоний орет: «Я еще помочусь на их трупы! Мне пришлось бежать и скрываться от этих червей!». Ужас.
К. Жуков: Потом у них был замечательный диалог. Атия спрашивает Марка Антония: «Что ты собираешься делать?» – «Я не знаю, что собираешься делать ты, а я поеду на север, соберу армию и всех убью». – «Ты не собираешься меня брать с собой?» И начала ему сверлить мозг чисто по-женски. Как можно в такой ответственный момент мужчине так сверлить мозг?! Его же только что чуть не шлепнули. Тут Антоний замечает, что сначала нужно забрать вдову Цезаря Кальпурнию: «Если мы сбежим без нее, подумают, что мы ее бросили, может получиться неловко».
Д. Пучков: «Как, говоришь, тебя зовут?» – «Тимон». – «Мы едем на север, твои люди будут защищать семью, пока я собираю своих людей». – «Это будет дорого стоить». – «А я и не ожидаю бескорыстия от еврея. Надо забрать Кальпурнию, так что поедем через Субуру».
К. Жуков: В этот момент ловкие нищие грабят Ворена, дав ему по башке. Ну, а Пулло под сенью смокв делает предложение своей бывшей рабыне Ирине: «Если не согласна, можешь сказать: “нет”. Не то чтобы я обрадуюсь, но и бить не буду». Ирина тут же соглашается.
Кальпурния оплакивает Цезаря. В фильме подробно реконструирован древнеримский ритуал прощания с покойным. Не знаю, откуда они его взяли, но выглядит убедительно. Антоний, Атия, Октавий и Октавия приходят в дом Кальпурнии. Прощаются с Цезарем, говорят, что нужно валить. Кальпурния замечает, что надо бы послушать завещание Цезаря. Антоний кричит: «Какое завещание?» – «Это было завещание законного диктатора Римской республики». Поска зачитывает завещание, и оказывается, что он получает свободу, а всем римским гражданам следует выдать по 300 сестерциев. Все остальное движимое и недвижимое имущество вместе с именем переходит к внучатому племяннику Цезаря – Гаю Октавию Фурину.
Д. Пучков: Угадал наш тренер с заменой. Выбрал кого надо.
К. Жуков: Тут дело такое. У Цезаря, как мы знаем, не было законного наследника. Цезарион (от Клеопатры) таковым считаться не мог, потому что был прижит вне брака. Да еще и не от гражданки. А Октавий через Атию являлся родственником Цезаря почти по прямой линии. Поэтому его усыновить было нормально. Это во-первых. Во-вторых, Цезарион, даже если бы имел какие-то шансы, был еще маленький. А Гаю Октавию Фурину в момент описываемых событий (44-й год до н. э.) было 19 лет. Совсем взрослый. Он в честь траура по Цезарю не брил бороду сорок дней. (Если у римлянина борода, значит, он в трауре.) А там-то пацанчик лет четырнадцати.
К тому же в это время Гая Октавия вообще не было в Италии. Он по поручению Цезаря находился в Иллирии, то есть в Албании, на той стороне Адриатики. Он там должен был занять место магистра конницы, но не успел. И перед Октавием как раз тогда встала серьезная дилемма: ехать в Рим или нет. Его могли там просто шлепнуть. Тогда же ни радио, ни телевидения не было, и он не знал, что происходит в Риме. Конечно, слухи доходили, но это необъективные сведения. Там, в Иллирии, у него были солдаты, верные Цезарю, которые не хотели его отпускать. Или собирались поехать вместе с ним. И солдат было прилично. Но Октавий оказался умнее всех. Он поехал в Италию, высадился, если не ошибаюсь, в Кампании и направился в Рим по суше, попутно собирая сведения, общаясь с кем надо.
Он остановился у своего отчима, который был «соседом по даче» Цицерона и неплохо его знал. И по дороге Октавий советовался в первую очередь с Цицероном, о чем Цицерон сам пишет. Он Октавию, видимо, хорошего присоветовал, потому что, как показано в фильме, Цицерон на стороне заговорщиков. Так и было, он им сочувствовал, безусловно. Но в жизни он еще более скользкий: и вашим, и нашим. С одной стороны, он приветствовал заговорщиков, с другой – отлично общался с Гаем Октавием и давал ему ценные советы. Гай Октавий приехал в Италию без солдат, с маленькой свитой. Чтобы никто не подумал, что он силой пытается захватить власть. Совершенно мирно прибыл в Рим. Конфликт с Антонием у них произошел позже.
Вернемся к сериалу. Октавий говорит, что имеет право и на деньги, и на имя Цезаря: «Поэтому зачем куда-то бежать? Давайте останемся в Риме». Антоний с Атией говорят: «Маленький спартанец! Но нужно валить». И тут Октавий раскладывает им по закону все как есть.
Д. Пучков: Выглядит замечательно. Умный мальчик.
К. Жуков: Если Цезаря признают тираном, то все его распоряжения будут признаны незаконными. А так как почти все помпеянцы были Цезарем обласканы и занимали высокие посты, на которые он их посадил, они бы сразу их лишились. Кроме того, все, что они нажили благодаря Цезарю, нужно было бы конфисковать (об этом в фильме не сказано, а по факту римского закона так бы и было). Римляне обожали конфискации, потому что половину сразу бы народу отдали, игры бы устроили.
Д. Пучков: Основы цивилизации.
К. Жуков: Да. Преступление, наказание и конфискация. Как мы уже говорили, Цезарь расширил сенат и увеличил количество бюрократии. И что же, все эти люди пойдут лесом? А они, между прочим, при власти, при силе. Они же могут что-нибудь этакое отчебучить. В фильме Октавий говорит: «Зачем куда-то бежать? Нужно объявлять амнистию». Антоний его не слушает. Жадная скотина Атия: «Я никуда не еду». Все. В это время в доме Ворена Ниобу готовят к погребению. Ворен приходит в себя, страшно страдает. А в доме у Брута появляется красавчик Цицерон, который говорит: «Вы заслужили бессмертие».
Д. Пучков: Одно из лучших его выступлений!
К. Жуков: Цицерон продолжает вещать в том же духе, пока не заходит Антоний. В очередной раз запалил Цицерона, когда тот нес нелояльную пургу. И тут оказалось, что Антоний внимательно слушал Октавия. Точнее, теперь уже не Октавия, а Гая Юлия Цезаря Октавиана. И начинает Антоний с того, что говорит: «Если вы думаете, что правильно убили тирана, то послушайте. Что вы слышите? Вы ничего не слышите, потому что в городе тишина. Никто не радуется. Где толпы ликующего народа?» На самом деле он должен был бы сказать так: «Вы что слышите? Это не вопли радости». А город стоял на ушах. Вот был начальник республики – и вот его нет. Неважно, хороший или плохой. Естественно, все высыпали на улицы. Никто не знал, что делать, поэтому начали грабить. Ни коллегия ликторов, ни, условно, преторианские когорты ничего не предпринимали, потому что они не получали никаких распоряжений. Да и усмирить это все силами тогдашней полиции было нереально. Нужно было вводить войска. А как ты их введешь? Кому они подчиняться будут? Непонятно. Поэтому все сидели по своим укрепленным домикам.
Д. Пучков: Через смотровые щели поглядывали.
К. Жуков: Антоний к ним пришел и сказал: «Если вы сейчас покажетесь на улице, скорее всего, вас разорвут». Кстати, кое-кого действительно разорвали. В частности, претор Луций Корнелий Цинна, получивший при Цезаре преторство, вышел и сложил с себя преторские полномочия. Толпа хотела его убить, но не убила, потому что они перепутали его с другим Цинной – народным трибуном. Они не знали, какой Цинна сложил с себя полномочия, поэтому грохнули народного трибуна. Как именно звали народного трибуна Цинну, не знаю. Я смог найти только Гая Гельвия Цинну – поэта. Он на самом деле был народным трибуном, но его, по-моему, не убивали. Доказать, что это одно и то же лицо, невозможно. Но Плутарх пишет, что народного трибуна по ошибке шлепнули. То есть атмосфера в городе была не то что неспокойной, она напоминала взорвавшуюся бомбу. Поэтому все инициативы помпеянцев, которые они могли бы предпринять, были заранее обречены на неудачу. Решить вопрос можно было, только введя войска в город. Но неизвестно еще, кому бы стали подчиняться войска. Они запросто могли бы помпеянцев поднять на пилумы. Потому что Цезаря как воинского начальника в армии ставили на уровень бога. А эти нехорошие люди его шлепнули!
Д. Пучков: Такое не прощают.
К. Жуков: Ну и Антоний предлагает…
Д. Пучков: Он качественно выступил, увидев Помпея: «Если эта обезьяна не уйдет, я перережу ему глотку. Утром он пытался убить меня. Его присутствие оскорбительно». – «Ты ошибаешься, никто не пытался тебя убить. Я приказал тебя не трогать». – «Неужели?» – «Приносим извинения, если он переусердствовал. Ступай Квинт».
К. Жуков: И тут Антоний все раскладывает по системе Октавия: «Полный перезапуск. Цезаря как будто убила молния. Мы все при своих. Ну, если вы не хотите назначать перевыборы». – «Какие перевыборы?» – «Вы не подумали об этом? Цицерон, скажи им». – «Ну, вообще-то, да. По закону так положено».
Д. Пучков: Отлично выступил.
К. Жуков: Да. Антоний не очень умный, но как тактический командир в фильме великолепен. Когда ему объяснили, что нужно делать, он тут же пошел и сделал все самым лучшим образом. И выходит с предложением, чтобы Брут, Кассий, Сервилия и все прочие перекурили, а он на улице подождет.
Д. Пучков: Марк Антоний: «Единство. Публичные похороны Цезаря под нашим с тобой руководством. Оплачем и сожжем тирана». – «А потом?» – «Я дослужу до конца консульского срока, а потом тихонько отойду от дел. Удалюсь в провинцию, где буду возделывать поля. А республика будет жить без меня».
К. Жуков: Кассий немедленно предлагает шлепнуть Антония. А Брут говорит: «Это же мой гость, он у меня в доме». Сервилия: «Он не в доме, он на улице».
Д. Пучков: Тоже интеллектуалка.
К. Жуков: Она, конечно, сказать такого не могла. Хотя бы потому, что уличная территория тоже считалась домом. Его нужно было сразу убивать, пока его не признали гостем. Но Брут поступает как человек, для которого важно понятие чести. Иначе про него плохо подумают, а этого нельзя допустить.
Д. Пучков: Как полный дурак поступает. Каковым и является по фильму.
К. Жуков: Да.
Д. Пучков: А в это время во дворе Помпей уже приплясывает.
К. Жуков: Помпей гиеной ходит вокруг Марка Антония. А тот как будто не обращает на него никакого внимания. Выходит Брут, обнимается с Марком Антонием, говорит: «Будем друзьями». Марк Антоний разворачивается, глядит на Помпея.
Д. Пучков: Лучший момент в серии.
К. Жуков: Идет вроде как обниматься с Помпеем, после чего перерезает ему горло и говорит: «Вот теперь все нормально». А человек-газета объявляет о похоронах Цезаря.
Д. Пучков: Нет, сперва Ворен продолжает страдать: «Я проклял собственных детей!» А Пулло его убеждает: «Не волнуйся, они вернутся. Ты же не совершил жертвоприношения?» – «Нет». – «Проклятье не закреплено. Когда вернутся, ты его снимешь, ничего страшного». – «А если не вернутся?» – «Куда они денутся?»
И тут человек-газета: «Завтра в четвертом часу состоятся похороны Гая Юлия Цезаря. Согласно условиям перемирия, в духе единения и прощения надгробную речь произнесут претор Марк Юний Брут и консул Марк Антоний. Проститутки, актеры и нечистые торговцы на похороны не допускаются».
Сервилия пришла к Кальпурнии: «Я пришла почтить память твоего мужа». Ловко та ей в рожу наплевала.
К. Жуков: Ворен продолжает страдать. Антоний собирается на похороны. Атия в черной тунике. Антоний валяется полуголый на постели…
Д. Пучков: Так рано еще.
Тут обсуждают еще, что Ворен отправился домой посмотреть в глаза жене, а Цезарь пошел в сенат один и без защиты. Пулло говорит: «Сволочи! Одно не пойму, откуда они вообще узнали про Ниобу. Только мы с тобой знали правду». – «Я рассказал сестре, а она рассказала Сервилии». – «Неважно. Дело сделано, сожалениями не поможешь. Я прошу у тебя прощения». – «Конечно, нельзя ожидать от юноши вроде тебя… В общем, как ты и сказал, дело сделано. Никому не говори о том, что я тебе сказал. Дело не в том, что мне стыдно, хотя мне стыдно. Просто люди не поймут. Хочешь отомстить в свое время? Буду рад помочь».
И тут пробуждение Марка Антония. «Вставай! Забыл, какой день?» – «Какой? Не шути, я не в настроении». – «Успокойся, сегодня мой день». – «По-моему, я не драл женщин в траурном платье». – «И сегодня не будешь». – «Не встану, пока кого-нибудь не трахну». Марк Антоний – молодец, везде себя проявил. По-моему, он любимый герой у создателей сериала.
К. Жуков: Антоний собирается на похороны, Брут собирается на похороны. Ворен и Пулло тоже собираются на похороны. Ниобу хоронят практически одновременно с Цезарем. Эпизод с Цезарем запараллелен с первым сезоном: он лежит на похоронной доске перед сожжением, уже запеленутый, и открывают ворота в Рим точно так же, как тогда, когда его выводили на триумф. Никакого нарочитого акцента, что специально так сделали, но узнается сразу. Кто внимательно смотрел сериал, заметит, что это один и тот же кадр буквально. Круто сделано. Цезаря сжигают. Самое главное, нам не показали, что в это время происходило – ни речи Брута, ни речь Марка Антония. Об этом потом рассказывают великолепные бандиты на «малине» у Эраста Фульмана.
Д. Пучков: Сначала Антоний с Брутом беседуют.
К. Жуков: Да. Антоний после похорон раскладывает за жизнь Бруту и всем этим…
Д. Пучков: «Чего это я там поставками зерна заниматься буду?»
К. Жуков: На самом деле сделано это исключительно для фильма. Я не зря сказал, что после похорон Цезаря ничего не показывают. И драматически это абсолютно верно. Если бы показали, что там происходило… Во-первых, подозреваю, что очень дорого было бы такую массовку снаряжать. А во-вторых, было бы не так интересно. Потому что после похорон Цезаря у заговорщиков вариантов не было никаких, им нужно было из города дергать. Хотя вроде бы соблюли все приличия, вроде бы никто никого не убивал. Но люди-то все помнили. И Бруту, и Кассию – всем пришлось линять из города. Ну а раз они уехали, город занял Марк Антоний. С тех пор началось его возвышение.
Д. Пучков: Тем не менее прилепили такие диалоги. Сервилия: «Не будь так самодоволен. Ты солгал, нарушил клятву, обозлил толпу. Любой актеришка мог бы сделать то же самое». Антоний: «Тебе повезло, что это сделал именно я… Не желаю оскорблять других или унижать тебя». Брут вскинулся было: маму оскорбили. «В общем, хочу, чтобы ты уехал. Ты езжай, а мама останется в городе в качестве гостьи». – «Хочешь сказать – заложницей?» – «Да как угодно!» – «На нашей стороне сенат и вся знать!» – «А на моей стороне разгневанная толпа, которая зажарит и сожрет вашу знать на пепелище сената!»
Ну и тут на «малине»: «Там толпа народу, я полчаса пробивался вперед. Выходит Брут и говорит… Половины не понял». – «А потом?» – «Потом выходит Антоний, начинает говорить спокойно, вежливо, будто ему все равно. Я думаю, что за херня, лучше пойти выпить. А потом он берет тогу Цезаря, она вся в крови». Фульман: «Отвратительно. Никакого достоинства». – «Антоний с гордым видом вышагивает с тогой, кричит, какой хороший человек был Цезарь, как он его любил, какого великого человека мы потеряли. Толпа почти вся плачет. И что он делает? Берет окровавленную тогу и бросает в толпу. Бруту и остальным повезло, что ноги унесли». – «Позор! Никакого уважения». – «Люди разозлились». – «Это не оправдание. Это же похороны консула, надо проявить уважение, а не устраивать погромы и поджоги. Животные! Слушайте сюда. Если кто-нибудь из вас примет участие в этом позоре – на куски порву!» – «Мы соблюдаем приличия».
К. Жуков: Сцена великолепная!
Д. Пучков: «Во всем виноваты рабы и чужеземцы. Гоните их обратно в Вифинию – или откуда они понаехали». Рим для римлян!
К. Жуков: Фульман – старый римский бандит, который всех этих понаехавших терпеть не может. Ну и самый простой рецепт: «Гоните их обратно в Вифинию». Отлично! Такие аллюзии на современность.
Д. Пучков: И тут приходят два наших орла. Все в крови. Оказывается, уже всех зарезали. Два красавца.
К. Жуков: Они сначала у Лидии вызнали, что Эраст Фульман забрал детей. Пулло и Ворен разъярились, вооружились саблями.
Д. Пучков: И пошли решать вопрос известным способом.
К. Жуков: Единственным известным им способом. Они же больше ничего не могут. Как только начинают думать головой, происходит какая-то чушь. Они должны или всех мочить, или кого-нибудь трахать – тогда все в порядке. Они пришли в баню к Фульману, всех перебили. Фульман в это время принимал хаммам. Мало кто знает, но турецкая баня – это римская баня.
Д. Пучков: Да и слово «баня» из латыни.
К. Жуков: Хаммам – это типично римская традиция. Турки пока были кочевым народом, бань не знали. Сейчас это почему-то называется турецкой баней. Кстати, у тех бань устройство такое же, как теперь. Теплые полы, под которыми гонят горячий воздух, горячие каменные лежаки и пар, который подается в парное помещение. Фульман отдыхает в хаммаме. Из предбанника доносится какой-то шум. Заходит окровавленный Ворен. Фульман зовет: «Флавий!» – «Флавий не придет». Выбегает в предбанник, там уже все покрошены. И Пулло стоит с саблями. И тут Фульман начинает напоследок выделываться.
Д. Пучков: «Выпьем вина? Нет? Тогда поцелуй меня в жопу». – «Скажи, где дети. Если дети целы, возможно, будешь жить». – «Ты так думаешь?» Сразу все понял. «Ничто не сравнится с хорошим фалернским вином. Ты неплохой человек, Ворен, просто в тебе слишком много гнева». – «Говори!» – «Я забрал детей в уплату за твое неуважение ко мне. Я их убил, трупы выбросил в реку». Это он специально сказал, чтобы его не мучили, а убили сразу. Соответственно, так и получилось.
Настоящий бандит был, без дураков. В общем, в первой серии ни на грамм накал не снизили, молодцы. Очень хорошая!
