XII
Мартовские иды
Д. Пучков: Двенадцатая серия завершает первый сезон. Итак…
К. Жуков: Мы переместились уже в март 44 года до н. э. Это важно.
Д. Пучков: Почему?
К. Жуков: Потому что 15 марта 44 года до н. э. во время Мартовских ид убили Гая Юлия Цезаря.
Начинается серия с того, что в уличном театре разыгрывается некое представление, наглядно демонстрирующее подвиги Тита Пулло и Люция Ворена на арене цирка… Они сокрушают там гладиаторов.
Д. Пучков: Что за представление?
К. Жуков: Скорее всего, имеются в виду мимы. Греческая уличная комедия, которую мы бы сейчас назвали буффонадой, предполагала вполне конкретных персонажей вроде нашего Петрушки или французского Арлекина. Там могли давать представления практически на любую тему, но персонажи, как правило, оставались постоянными.
А мимы устраивали представления с любыми персонажами. Можно было напялить на себя маски, загримироваться как угодно – это как раз и был народный театр. Он пользовался огромной популярностью не только среди низов, но и среди верхов. Более того, юноши аристократического происхождения любили напялить на себя маску, намазаться и плясать на подмостках…
Д. Пучков: Умело выступить, да.
К. Жуков: Да, чтобы высмеять кого-то, кто лично у них вызывал неприятные эмоции. Естественно, это было важным инструментом народной пропаганды. В фильме совершенно правильно показано: происходит некое событие, например завалили Помпея или Пулло с Вореном ярко выступили на арене, и на это сразу есть какая-то реакция. Это был не официальный, а народный уличный театр. Кстати, со времен Древней Греции власть предержащие всех этих буффонов недолюбливали и периодически, когда они перебарщивали со своими инициативами, их убивали.
Д. Пучков: Мимы молча кривлялись или орали что-нибудь?
К. Жуков: Они могли и орать, и пантомимы разыгрывать.
Д. Пучков: Ограничений не было? Звук все-таки добавляет эффекта.
К. Жуков: Ну, это несколько разные жанры. А в принципе занимались этим одни и те же люди, одни и те же труппы. Такая вот злободневная реакция. Первый официальный постоянный каменный театр в Риме был построен около 55 года до н. э. Туда, говорят, вмещалось 17 тысяч человек.
Д. Пучков: Неплохо.
К. Жуков: Это, конечно, не цирк какой-нибудь и не Адрианов ипподром на 150 тысяч человек, но все равно очень большое сооружение.
Д. Пучков: Такого театра в Санкт-Петербурге нет. У нас самый большой спортивный дворец вмещает 15 тысяч, по-моему.
К. Жуков: А тут 17 тысяч. Римский театр ведет происхождение от греческого театра, но между ними есть и отличия. Профессия актера в Греции – уважаемая, она имела глубокий сакральный смысл. А в Риме такого не было… Да, все любили ходить смотреть на них, как и на гладиаторов, нужно же как-то развлекаться. Представление могло иметь и политическое звучание, быть чрезвычайно богато оформлено. Известно, что Нерон купол театра сделал целиком из парчи с золотыми звездами и изображением себя на колеснице. Ну, чтобы было понятно, кто тут за все платит. Золото, драгоценные камни и прочее-прочее-прочее. Дело в том, что Рим даже в эпоху республики был кратно богаче любого самого богатого греческого полиса и мог себе подобное позволить. Но театр был по большей части развлечением и зарабатыванием денег, а не религиозным мероприятием. 17 тысяч билетов продашь – уже неплохо.
Д. Пучков: Если по одному денарию, уже 17 тысяч денариев.
К. Жуков: Неплохая прибавка к пенсии, прямо скажем. И конечно, власть предержащие богачи любили заказывать театральные представления. Они могли целиком оплатить билеты, заплатить труппе и от своего имени запустить представление.
Д. Пучков: То есть уже тогда интеллигенция обслуживала правящий режим, да?
К. Жуков: Более того, Цезарь часто, как мы можем предположить, пользовался услугами мимов, чтобы высмеивать своих недругов – Помпея и прочих.
Д. Пучков: И нашим, и вашим за копейку спляшем!
К. Жуков: Да-да.
Д. Пучков: Отлично.
К. Жуков: Там еще забавно. Атия смотрит, хмыкает и говорит: «А в жизни они гораздо симпатичнее».
Д. Пучков: Ну, ей виднее.
К. Жуков: Тита Пулло лечат в некоем госпитале. Он не совсем в сознании, а в это время художник-мазила рисует эскиз грифельным карандашиком в высокохудожественном стиле. Пулло проснулся, схватил его: «Ты чего тут делаешь? Что вы тут задумали, говнюки?» – «Как же, я вас рисую, по всему Риму ваши портреты, только они плохие, а я нарисую лучше, будьте уверены». – «Зачем ты придумал делать такое?» – «Ну как же, вы знаменитости!» У Пулло выражение лица меняется: «Да?»
Д. Пучков: «Знаменитость, говоришь?» – «Ты и магистрат Ворен – символ братской любви и искупления. Окажись ты сейчас в Риме, каждая дама в городе отворит свои двери могучему Титу Пуллону. Пожалуйста, отпусти меня».
К. Жуков: Какие перспективы!
Д. Пучков: А до нас подобные рисунки не дошли? Они же наверняка отлично рисовать умели.
К. Жуков: Они замечательно рисовали. Но это же краска на штукатурке. Может быть, дошли какие-то отдельные фрагменты, и то довольно поздние. От эпохи ранней республики вряд ли что-то сохранилось. Разве что в Помпеях. Помпеи хорошо законсервированы. Они не совсем того времени, но все-таки рядом. И конечно, большой вопрос у меня относительно госпиталя.
Д. Пучков: А почему госпиталь?
К. Жуков: Ну, больница некая.
Д. Пучков: По-английски они все госпитали, а в нашем понимании госпиталь – это военное медучреждение, а больница – гражданское. Он же не военный, поэтому в больничке, наверное.
К. Жуков: Да. Я вообще не знаю, были ли в Риме того периода общественные больницы. Вот врачей было много, в том числе приглашенных из Греции, Египта, Малой Азии. Цезарь им активно раздавал гражданство, потому что кадры ценные. Это факт.
Д. Пучков: Лепилы.
К. Жуков: А чтобы централизованные больницы были – я об этом нигде не смог найти информацию. Возможно, искал не там. Как бы то ни было, Пулло лечат в госпитале, откуда он, узнав, что ему теперь все дадут, немедленно тикает.
Д. Пучков: Надо воспользоваться.
К. Жуков: Не дождавшись выписки. Угоняет лошадь и тикает. Ну а Ворен – второй символ братской любви и искупления – в это время общается с семьей, точнее, с женой. И он очень боится, что за такой подвиг его не то что из магистратов, из города выгонят. Кстати, имели полное право, если он в самом деле казнь прервал, организовал побег – это залет жесточайший.
Д. Пучков: Ворен – залетчик.
К. Жуков: У Ворена были основания опасаться за карьеру и свое гражданское состояние. Поэтому он присматривает землю в деревне… Он приехал посмотреть, где проведет, так сказать, вторую половину своей жизни.
Д. Пучков: Пока пацаны идут в Паннонию…
К. Жуков: Да.
Д. Пучков: Ворену-то выдали под Римом, где-то рядом.
К. Жуков: Да. Но в Паннонию они не ходили. Десятый легион, например, ушел в Нарбонну.
Д. Пучков: Как говорил Пулло, за такие деньги всех нарбоннских шлюх передрать можно.
К. Жуков: В Нарбонне замечательный климат, тепло. Она давно находится в сфере влияния Рима, и Цезарь сделал все, чтобы Нарбонна стала Римом. Показательно, что они некоторым образом консумируют владение землей в виде ритуального совокупления на этой самой земле, которое внезапно перерастает уже в не имитацию.
Д. Пучков: Говорят, раньше российские крестьяне заставляли служителей культа совокупляться с землей.
К. Жуков: Ну, или хотя бы подрочить.
Д. Пучков: Без баб.
К. Жуков: Да. А тут, понимаешь, не хардкорно. Все-таки женщину можно было употребить на пашне.
Д. Пучков: «Шевелись, пока я не замерзла до смерти». – «И долго так?» – «Пока жрец не позвонит в колокольчик». – «Юнона, помоги! Хорошая земля».
К. Жуков: «Совсем мало глины, тут вырастет все что угодно».
Д. Пучков: «Ты же должен только притворяться».
К. Жуков: «А я и притворяюсь».
Д. Пучков: «Неправда!»
К. Жуков: Пока Ворен консумирует пашню, Цезарь консумирует весь Рим. Ему в тамошнем сенате, как это в фильме показано, расстелили мегакарту, он ходит по ней и говорит: «Тут русло отворотить, тут болота осушить». Вокруг бегает Марк Туллий Цицерон: «Это замечательно, замечательно! Это все будет только на пользу городу. Давай поговорим о том, что ты собираешься сенат расширять».
Д. Пучков: Пулло, сбежав из больницы, поскакал на лошади. Упал на мосту, какие-то возчики нашли его полумертвым у Аппиевой дороги. И Пулло уже лежит в доме у Ворена.
К. Жуков: Тут нужно вспомнить, что рабыня Ирка хочет Пулло прирезать.
Д. Пучков: Все раны раскрылись, как свежие цветы. Порезали, видимо, его изрядно.
К. Жуков: Растряс себя красивого. Ирка ночью хотела его прирезать, но не смогла.
Д. Пучков: «Где я?» – «В Риме, у меня дома. Ты должен быть в больнице в Авернуме». – «И пропустить все веселье? Почему я связан?» – «Какое веселье?» – «Мы же знаменитости, герои песни и представлений, рисунки на стенах». – «Глупая суета. И что с того?» – «Туго соображаешь. Женщины больше всего любят известных мужчин». – «Тебе повезло, что ты до сих пор дышишь. Даже если выживешь, Цезарь наверняка снова бросит тебя на арену и меня вместе с тобой». – «Думаешь, бросит нас на арену?» – «Завтра узнаю. Велено явиться». – «Женщины, говоришь?» А Ирка, дура, хотела его зарезать.
К. Жуков: На эмоциях.
Д. Пучков: Да. На что ей Ниоба кричит: «А если бы ты его убила? И что тогда? Все бы поняли, что это ты, освобожденная женщина, убила бывшего хозяина. Куда бы ты пошла и что бы ты с собой сделала?» Вовремя остановили.
Д. Пучков: А тем временем человек-газета: «С первого дня февральских календ наш любимый отец-диктатор Гай Юлий Цезарь повелел призвать в сенат республики 100 новых членов. На третий день перед нонами в честь новых сенаторов будет устроено народное пиршество. Рабы и вольноотпущенники не допускаются».
К. Жуков: Вот так вот – не допускаются.
Д. Пучков: «Любое повторение недавних беспорядков будет строго наказано».
«Ну а далее реку я поверну сюда, видишь, надо прорыть канал к холмам Ватикана».
К. Жуков: Тут они не соврали, что удивительно. Они так часто врут, но иногда прорывается кусочек исторической правды. Цезарь на самом деле активно занимался благоустройством города.
Чуть раньше при самом Цезаре Римом считался только Рим и то, что непосредственно к нему прилегает. Все остальное – это покоренные территории. Разве что какие-то совсем близкорасположенные города типа Капуи – так и быть, тоже Рим. Все остальное – это какая-то безобразная провинция. Цезарь попытался привести муниципальные законы в городах в соответствие с муниципальными установлениями Рима. Это было важнейшей частью его реформ. Понятно, что единого городского устава никак нельзя было сделать. Но Цезарь ясно давал понять, что теперь это все Рим. Вся территория, где стоят римские легионные лагеря, где стоят бани, где проложены дороги, – это целиком Рим. Сам Вечный город таким образом становился столицей. Не единственным городом, а столицей. Ну а столица – это резиденция правящей династии, на которую Цезарь в лице себя явно намекал. И конечно, все эти реформы по градоустроению очень напоминают отношение к империи, например, Александра Македонского.
Видимо, Цезарь видел в себе, а может быть, в каких-то своих последователях такого монарха эллинистического образца. Причем именно монарха. Хотя, как я уже говорил неоднократно (об этом можно прочитать в любом толковом исследовании по поводу Цезаря, да и в источниках), публично он все намеки на царскую власть отвергал. В частности, во время праздника луперкалии, в середине февраля, при большом стечении народа Марк Антоний протягивал Цезарю царскую диадему. Все говорили – бери, бери, а Цезарь раз за разом отказывался. Можно было три раза отказаться. Он трижды отказался и под конец приказал Марку Антонию отнести диадему в храм Юпитера. Мол, у них Юпитер царь, а не он.
Д. Пучков: Да.
К. Жуков: То есть публично отвергал, а реально делал из Рима столицу. Тут нужно сказать еще несколько слов о реформах Гая Юлия Цезаря. Следом за муниципальной реформой он ввел в сенат чудовищное количество сенаторов. Тут говорят о ста, но в начале правления Цезаря было 300 сенаторов, а в конце правления – 900. То есть он ввел 600 сенаторов, а не 100.
Д. Пучков: «А мы можем поговорить об этом расширении сената?» – «Можем». – «Галлы, кельты». – «Длинноволосые галлы и синемордые кельты».
К. Жуков: Это Марк Антоний жег.
Д. Пучков: Цицерон бегал.
К. Жуков: Я имею в виду – Марк Антоний троллил Цицерона.
Д. Пучков: Синемордые, да.
К. Жуков: Так он же вводил сенаторов не просто так. Кто такой сенатор? Сенат, скажем так, – это верхняя палата парламента. На низовом уровне были народные комиции, собрания, где принимались законодательные инициативы. В сенате их утверждали. Это происходило не совсем так, как у нас сейчас, но оно к тому двигалось. В сенат избирали бывших консулов, цензоров. При Цезаре цензоров стали назначать в сенат. И магистратов отслуживших. Ну а поскольку теперь и в других городах есть собственное муниципальное управление, значит, там тоже будут свои магистраты, преторы, квесторы, и их придется по закону тащить в сенат.
Это был единственный способ объединить всю эту гигантскую по тем временам территорию и управлять ею как единой страной. Все реформы Цезаря были направлены на обслуживание центростремительных тенденций, которые объективно наметились в Риме в силу развития в первую очередь производительных сил экономики. Тут же сенат разросся. При Октавии Августе сенат сильно сократили, потому что бюрократия при Цезаре слишком выросла. Не очень было понятно, как всем этим управлять без серьезного аппарата, но тем не менее. Сенат при Цезаре состоял из 900 человек, и, конечно, там не было синемордых галлов.
Д. Пучков: Почему?
К. Жуков: Волосатых германцев.
Д. Пучков: Не пустили? Или надо было постриженным приходить?
К. Жуков: Сенаторов-то откуда брали? Из Транспаданской и Цизальпинской Галлии. Цизальпинская Галлия – это современная Ломбардия, а Транспаданская – то, что находится за рекой По. Это давным-давно романизированные провинции.
Д. Пучков: Там уже все понимали, как надо одеваться, как стричься.
К. Жуков: Да. Я уверен, что там почти всех уже звали нормально, по-римски, и говорили они по-римски. Они уже стали фактически римлянами, но все еще не имели римских прав. Поэтому какие синемордые галлы? Парни в тогах, в туниках, в сандаликах, без штанов – приличные люди. Другое дело, что их стало много – и для римской аристократии это было крайне неприятно. Им было решительно плевать, галлы или не галлы. Главное, что это не римляне, а люди неизвестного происхождения, и с ними придется делиться властью. Одна из важных составляющих реформ Цезаря: каждый отдельный магистрат, кроме диктатора, заметно урезался в полномочиях и функциях.
А вот диктатор, наоборот, получал все больше полномочий и функций, чтобы у всех начальничков на местах было меньше шансов что-нибудь замутить по собственной инициативке. Кроме того, Цезарь сделал попытку упорядочить римскую монетную систему, в частности, ввести золотое монетное обращение. Аурей при нем начали чеканить. Это было важно, потому что соседи вокруг – в Малой Азии, например, – имели золотые деньги, а в Риме их фактически не было. Пытались делать золотые монеты, но это никогда не получало широкого распространения. Было серебряное монетное обращение и медное. Серебряный денарий был основной валютой.
Д. Пучков: Это из-за того, что золота было мало, да?
К. Жуков: Да. Ну а тут они наворовали – и стало возможным чеканить единую золотую монету. Реализуют это уже не при Цезаре, но он попытался. Это нужно было, чтобы объединить страну, потому что золотую монету смогут чеканить только в Риме. Золота мало, оно во много раз дороже серебра. Устанавливались единые чеканы, единые штампы. И это тоже, между прочим, было не шибко здорово для местной аристократии, которая на инфляции денег, как и теперь, могла неплохо подниматься.
Деньги дешевеют – и можно купить дешевле какие-то объекты недвижимости, например. А при введении единой валюты на разнице курсов играть будет уже не так просто, а скорее всего, невозможно – золото есть золото, монета сама по себе дорогая из-за содержания драгметалла.
Цезарь запретил налоговое ростовщичество. До этого налоги собирали откупщики, которые могли, как библейские мытари, прощать налоговые долги под серьезные проценты. Крышевали откупщиков аристократы, контролировавшие ту или иную территорию. Они загребали чудовищные деньги, загоняя людей в долговую кабалу. С долгами Цезарь неоднократно пытался разделаться, прощал задолженность по квартплатам. Но так до конца, насколько я понимаю, и не разделался.
Д. Пучков: Проводил кассации.
К. Жуков: Так точно. Для страны это был несомненный плюс, а для римской аристократии – минус. Это был удар, которого Цезарю простить местная знать не могла. Напомню, что уже ко временам Суллы (то есть к юности Цезаря) демократия аристократии (то есть правление олигархов) раздергала римскую землю на составляющие, и этот процесс не прекращался. Власть олигархии равно сепаратизм на местах, потому что каждый олигарх сам себе хозяин, он своей делянкой стремится управлять без участия коллег по опасному бизнесу. Поэтому так называемая демократия ко временам Цезаря фактически уже умерла. Стоял вопрос: развалится ли это все в ближайшее время или, наоборот, станет централизованным. Цезарь был объективным выразителем центростремительных процессов.
Д. Пучков: Чтобы все объединялось.
К. Жуков: Да. Ну а олигархия выступала прямым его противником. Так что в первую очередь это было столкновение объективных экономических интересов классов, а не человеческих интересов. Поэтому когда Цицерон говорит про расширение сената, нужно понимать, что в его словах зашифровано все, о чем я сейчас рассказал. Цицерон хотел вернуть все, как было в республике, как казалось, к идеальному состоянию, которое уже к тому времени пережило себя и идеальным даже приблизительно не являлось.
Тут прибывает на ковер беспощадный Ворен.
Д. Пучков: «Ну, Ворен, и что мне с тобой делать? Ослушался моего приказа, осмелился вмешаться в одобренную законом казнь. Это проявление грубейшего преступного неповиновения». – «Прошу извинения. Мне нет оправданий».
К. Жуков: «Прошу простить».
Д. Пучков: «Передо мной дилемма. По закону могу приказать сбросить тебя с Тарпейской скалы, но простодушный народ сделал из тебя и Пуллона великих героев. Если я вас накажу, народ будет разгневан». (Какой популизм неприкрытый!) «Я не хочу злить народ, значит, не могу тебя наказать. Если не могу наказать, значит, надо наградить (Следите за полетом политической мысли!), иначе покажусь слабым. Слушай, Цицерон, под всеобщее народное одобрение я назначаю Люция Ворена римским сенатором». Здорово, да? «А теперь вы все поражены. Ворен, ты будто Горгону увидал». – «Извини. Я потрясен!» – «Будешь выступать в сенате от лица народа?» – «Такая честь, если сочтешь меня достойным». – «Нет никого достойнее!» Как трогательно! «Первые недели держись рядом со мной». Вопли Цицерона: «Прости, я вынужден протестовать. Низкорожденный плебей в сенате это уже слишком, не обижайся, Ворен». – «Я не желаю скакать по аренам, Цицерон. Придется угождать народу другим способом». – «Построй еще один храм, убей кого-нибудь. Народу легко понравиться, но не так». – «Я хочу, чтобы сенат состоял из лучших людей Италии, а не только из пожилых римских богачей». – «Занятное намерение».
К. Жуков: При словах «занятное намерение» все перечисленные персонажи убегают из здания сената. Все это немножко странно. Раз Люций Ворен – магистрат, он не может быть сенатором. А вот демобилизовавшись, он автоматически туда попадет. И что там Цицерон рассказывает про низкорожденных плебеев? Он сам не шибко-то…
Д. Пучков: Высокорожденный.
К. Жуков: Да-да-да. Другое дело, что старинные плебейские роды выбились на самые верха римской власти.
Д. Пучков: Выше некуда.
К. Жуков: Некоторые патриции переходили в плебеи, если того требовала политическая обстановка. Плебей ты или не плебей – это уже ничего не значило. А в фильме они постоянно говорят «низкорожденный плебей». Какая разница? Сами-то они кто?
Поска, оказавшись наедине с Цезарем и Марком Антонием, говорит, что надо быть осторожнее и ходить везде с охраной.
Д. Пучков: «Многих обозлишь своими галлами, кельтами, плебеями и прочими. Надо удвоить стражу». – «Я говорил то же самое. Разве он слушает?»
К. Жуков: Это Марк Антоний.
Д. Пучков: «Стража не подпустит врагов». – «А как быть с друзьями?» (Вот полет политической мысли!) – «Ты обо мне? Уверяю, у меня нет дурных намерений». – «Я знаю, хоть ты и способен на всякие гадости». – «Спасибо!» – «Но если бы хотел меня предать, давно бы уже предал». – «Ну, ты не думай, искушение-то было». – «Значит, никакой стражи, понадеешься на Фортуну. Очень хорошо, очень праведно». – «Хватит ворчать, как старая бабка. Кто посмеет поднять на меня руку, когда рядом беспощадный Люций Ворен?!» – «Умно». – «Столько лет вместе, а ты до сих пор удивляешься, что я сам могу завязывать сандалии». Вот принято решение достойное, так сказать, мегапредводителя древности.
К. Жуков: Да. Припас себе верного сенатора и бодигарда в одном лице.
Д. Пучков: Да.
К. Жуков: Хотя непонятно, что этот бодигард при наличии 900 сенаторов в состоянии будет сделать. Если захотели бы затоптать – затоптали бы. В результате так и произошло.
Д. Пучков: Даже десятка человек хватило бы.
К. Жуков: Да-да. Ворен жутко обрадовался, что его не будут наказывать, а, наоборот, наградят. Он решает дома текущие семейные вопросы и обещает выдать дочку Люцию замуж. А она рассказывает папе, что хочет выйти замуж за того, кого полюбит. Тут Ниоба, конечно, выступила как суперэксперт по семейным отношениям.
Д. Пучков: «Не нужен мне богатый старик». – «Еще как нужен. Подумай о нарядах, украшениях и рабах, которые у тебя будут». – «Такая ерунда меня не волнует». Папа: «Ерунда? В твоем возрасте я глодал кости из канавы. Наряды и украшения это тебе не пустяки. Они показывают, что ты из богатого влиятельного рода, что тебя любят, защищают и ценят». Не все это понимают, кстати. «А я хочу замуж за того, кого люблю!» – «Любовь не приходит просто так, над ней надо работать. Странный бы вышел брак, если бы ты любила мужа с самого начала». Тут каждая фраза в корень.
К. Жуков: Ниоба могла бы работать семейным психологом…
Д. Пучков: «Все верно. Нужно время. Будешь хорошей, добродетельной женой – и любовь придет. У нас с твоей матерью тоже бывали трудности, а посмотри на нас теперь: мы счастливы».
К. Жуков: По фильму дочке-то к тому времени лет уже немало – шестнадцать или семнадцать.
Д. Пучков: Засиделась.
К. Жуков: Старуха почти. Четырнадцать – вот нормальный возраст. Ну или пятнадцать.
Д. Пучков: Максимум. Никому не нужна, получается.
К. Жуков: Если так долго она не выходит замуж, значит, что-то не в порядке.
Д. Пучков: Дефективная, возможно.
К. Жуков: Может, дура.
Д. Пучков: Да.
К. Жуков: Может, сволочь какая-нибудь психованная.
Д. Пучков: Гадина.
К. Жуков: Чего это папа не может выдать ее замуж? Нехороший симптом. Может, больная? А в это время жена Цезаря Кальпурния, возлегая с Цезарем (Цезарь там читает восковой ноутбук), видит нехорошие сны про черных воронов. Просыпается. Цезарь говорит: «Не хотел тебя будить, но если ты что-то видела, это наверняка был кошмар».
Д. Пучков: «Опять снился вещий сон. Я была в деревне». – «Перестань. Я годами вижу подобные сны. Кровавый дождь, черные псы, паромщики в капюшонах. Годами. И вот он я – жив-здоров». Это мне напоминает произведение «Приключения Гекльберри Финна»: «…нет ничего глупее и неосторожней, как глядеть на молодой месяц через левое плечо. Старый Хэнк Банкер один раз поглядел вот так, да еще и похвастался. И что же? Не прошло двух лет, как он в пьяном виде свалился с дроболитной башни и расшибся, можно сказать, в лепешку. <…> Но, уж конечно, вышло это оттого, что он глядел на месяц через левое плечо, как дурак».
К. Жуков: Кальпурния в сериале выглядит старовато.
Д. Пучков: Она там тетенька немолодая.
К. Жуков: Да.
Д. Пучков: Помладше Сервилии, но тоже в возрасте.
К. Жуков: Кальпурния – третья и последняя жена Цезаря, они поженились в 59 году. Это был ее первый брак, то есть выдали ее примерно в 14–15 лет. А сейчас у нас 44-й год, ей максимум 30. Довольно молодая тетка в самом соку. Зачем ее такой древней сделали? И Сервилию тоже, она ведь значительно моложе была. Хотя и постарше Кальпурнии. Сделали бы их моложе, было бы понятно, почему она возмущается, что Цезарь ходит налево. Она такая молодая, красивая и прикольная, а он что себе позволяет?!
Д. Пучков: По бабушкам бегает.
К. Жуков: По бабушкам и по всяким, между прочим, Клеопатрам.
Д. Пучков: Да.
К. Жуков: Хотя Клеопатра-то еще ладно.
Д. Пучков: Куда ни шло.
К. Жуков: Да. Такая пуэрториканская проститутка. Кривляется ловко.
Тит Пулло в это время ухлестывает за Иркой, ходит за ней, смотрит разными глазами – то правым, то левым.
Д. Пучков: Со значением.
К. Жуков: Да. Корчит трогательные морды. Видно, запал окончательно.
Д. Пучков: Ирка своего хромого уже забывает.
К. Жуков: Да.
Д. Пучков: А Брут, гадина, или кто там – мама его? «Предки Юниев, просим благословения мужчине вашей крови, пусть рука его будет тверда, пусть он нанесет удар без промаха и пусть сердце его наполнит священный гнев». Все уже решено.
К. Жуков: К этому времени в самом деле все уже было решено, заговор вполне сложился. Пусковой кнопкой, судя по всему, послужили луперкалии, когда Цезарю подносили царскую диадему, а он отказывался. Было очевидно, что это не инициатива Марка Антония, а спектакль, который Цезарь сам поставил, срежиссировал и приказал провести. А раз отказывается, значит, собирается быть царем, только пытается всех обмануть. После этого, конечно, все стало совершенно ясно. Поражает чудовищный фатализм реального Цезаря. Кстати говоря, это неплохо показано в фильме. Он не предпринимал никаких мер по обеспечению своей безопасности. Хотя как человек, который вращается в римской политике с младых ногтей, он не мог не понимать, что вокруг него не все в порядке. Цезарь был абсолютно уверен, что его Венера будет хранить, или Юпитер, или Фортуна, или все вместе. То ли он считал, что настолько всех к себе расположил, что уж точно ничего не случится. А это была большая ошибка.
Д. Пучков: В судьбу, видимо, верил – раз так все прет хорошо, то и дальше, наверное, не хуже будет.
К. Жуков: А тут в сенат прибывает пополнение из бородатых упырей.
Д. Пучков: «Вот этот точно торговал на форуме рыбой». – «Этот хотя бы римлянин! Римский торговец рыбой – аристократ по сравнению с этими белгами и кельтами, которые зовут себя вождями. Глянь, у этого вообще серьги, блин!»
К. Жуков: Кубло римских аристократов стоит на балкончике в составе Марка Туллия Цицерона, Марка Юния Брута, Гай Кассия Лонгина, Гая Сервилия Каски и прочих. Патриций только Каска из рода Сервилиев. Все остальные – плебеи. Что они выделываются? А уж белгов там в принципе быть не могло, потому что белги – это дальняя Галлия (теперь Бельгия), она не была в то время романизированной провинцией, оттуда никаких сенаторов не было.
Д. Пучков: Ну, в целом они про то, что надо держать себя в строгости. Приличный мужчина не мог себя никаким безобразием украшать.
К. Жуков: Ни в коем случае.
Д. Пучков: Какие-то пряжки на сандалиях – недопустимо.
К. Жуков: Только завязки.
Д. Пучков: А серьги – что это вообще?
К. Жуков: Римские мужчины серьги не носили, а уж тем более в сенате!
Д. Пучков: «Это конец! Вторжение галлов».
К. Жуков: Они намекают на вторжение галлов времен царей, когда гуси Рим спасли, загоготав и обосрав всю стену.
Д. Пучков: «Я так понимаю, вот этот рыжий, идущий по пятам за Цезарем, это знаменитый Люций Ворен?» – «Он самый». – «Животное с полей – римский сенатор!»
К. Жуков: И что характерно, это же как раз Гай Сервилий Каска выдает про животного с полей. А рядом, с удивлением на него взирая, стоит настоящее животное с полей – Гай Кассий Лонгин, который прошел огонь, воду, медные трубы. Он фактически с самого рождения в армии, профессиональный головорез и боевой офицер.
Д. Пучков: «Не волнуйся, Каска. Скромные подданные царя Цезаря должны учиться терпению. Пойду-ка я домой да напьюсь вина. Всего вам хорошего!»
К. Жуков: Говорит Марк Туллий Цицерон и удаляется.
Д. Пучков: «Старый дурак!»
К. Жуков: Цезарь со значением разворачивается, видит Брута и кидает ему среднюю зигушку. Брут тоже так неуверенно ему подзиговывает, типа «ой, извините». После чего все оказываются в доме у Брута и страшно психуют, потому что Брут бегает кругами и орет…
Д. Пучков: «Видал, как он посмотрел?!»
К. Жуков: «Он все узнает!»
Д. Пучков: «Прикидывается, будто ничего не знает! Ждет, когда выдадим себя!» – «Ему на нас плевать, он считает нас трусами!» – «В любом случае пора действовать. Сегодня он привел галлов, кельтов, плебеев, завтра приведет белгов или вольноотпущенников и не угомонится, пока не превратит сенат в публичный дом. Чужеземного сброда станет больше, чем нас, представителей знати. Нас унизят и лишат власти. Пора действовать!» – «А как же кровожадный Люций Ворен?» – «Люций Ворен – сын шлюхи». Прямо как дети в интернете. «Вы что, знакомы лично?» – «Я знаю его».
К. Жуков: Ну, опять же, все эти вопли плебеев про плебеев. Что пытались этим сказать, неясно.
Д. Пучков: Дальше обсуждают Ворена. «Помнишь легионера, который…?» – «Цезарь сделал его сенатором, чтобы угодить толпе. А в сенате этот пес ни на шаг от него не отходит. Грозный пес. Если хотим разобраться с Цезарем в Сенате, надо разобраться с Люцием Вореном». – «Убьем и его – в чем проблема?»
К. Жуков: Тут Сервилия заорала, что нельзя убивать народного героя.
Д. Пучков: «Его любит народ». – «И что? Я убью его». – «Нет, убивать народного героя нельзя, это все испортит. Умрет только тиран». – «Тогда убьем Цезаря в постели. Он же не спит с легионером». – «Неплохая мысль. Можно подкупить рабов, подкупить повара, подкупить дегустатора, отравить его». И тут Брут взвивается: «Это вам не дешевое убийство! Это благородный акт, который надо совершить с достоинством, при свете дня, в стенах сената своей рукой. Моей рукой». – «Ты прав, конечно. Прости. Все это здорово, но как?»
К. Жуков: Они побаиваются, что Ворен их сам зарежет.
Д. Пучков: От Ворена любой фигни можно ждать.
К. Жуков: Так точно. Ну а напряжение в фильме нарастает, кадры сменяются довольно быстро, явно символизируя, что все движется к развязке. В целом сериал характерен довольно неторопливым повествованием. А тут все начинает ускоряться.
Ворен спит с Ниобой; жаба Сервилия спит одна, вспоминает вдруг, откуда она слышала про Люция Ворена, будит своего сына и говорит: «Точно Ворен? Я же вспомнила, кто это!»
Д. Пучков: «Я слышала это имя раньше».
К. Жуков: Да-да-да. Рабыня приносит Атии приглашение от Сервилии то ли на ужин, то ли на обед, короче, в гости.
Д. Пучков: На вечеруху.
К. Жуков: Атия сидит в своей потрясающей вилле, там садик, вид на Рим офигительный открывается. Видно Капитолий, цирк.
Д. Пучков: Room with the view.
К. Жуков: Да-да-да. Шикарная видовая виллочка у нее. Атия говорит, что хочет пойти к Сервилии, потому что ее забавляет, как та злится.
Д. Пучков: Тут Атия не угадала. Хотя нет, она же говорила Цезарю.
К. Жуков: Атия первая говорила Цезарю, потому что она по фильму хорошо знала тварь Сервилию и понимала, что та не угомонится ни в коем случае.
Д. Пучков: Даже сын обалдел. «Разумеется, приму приглашение». – «Это разумно». – «Наверное, нет. Ее гнев меня забавляет. А ты пойдешь со мной?» – «Защитить меня, конечно. Кто знает, что на уме у безумной старой черепахи». Дочурка встревает: «Не говори так». – «Она безумная старая черепаха. Я думала, ты выше таких дурацких переживаний. Расти должна, дочурка». – «Нет, но я стараюсь». – «Все-таки пришла в ум. У тебя еще остались к ней чувства? В этом нет ничего плохого». – «Нет у меня никаких чувств. Только жалость к ней и к себе, какой я тогда была. И к тебе».
К. Жуков: «Ко мне?»
Д. Пучков: «Глупышка».
А Пулло между тем собирается в деревню.
К. Жуков: В поля.
Д. Пучков: «Хотел прогуляться до святилища богини Русины, попросить прощения за все плохое, что я натворил. Как думаешь, она простит меня?»
К. Жуков: Это он с Иринкой общается.
Д. Пучков: «Кто знает этих богов?» – «Пошли со мной, если хочешь». Он к ней со всем уважением.
К. Жуков: Да. Пулло ее освободил, с собой везде таскает, разговаривает ласково. Чего она такая неблагодарная дура?
Д. Пучков: Не знаю. Баба, одно слово.
К. Жуков: Человек-газета появился.
Д. Пучков: «Сборища возле сената запрещены. Никаких игр, никакой проституции. Да благословят боги нашего священного отца Гая Юлия Цезаря».
К. Жуков: Они, наверное, намекают на то, что заседание сената было серьезным развлечением для окружающих: было интересно, что они нарешают. Вокруг собиралась толпа, а там, где толпа, немедленно начинаются торговля, проституция, карманные кражи.
Мне рассказывали про майдан а-ля Таиланд. Собралось в Бангкоке 400 тысяч человек, которые расположились на шезлонгах под навесами и успокоились на этом. Тут же им стали делать тайский массаж, продавать еду, развернулась торговля сувенирами с майдана, которую крышевали местные менты, которые тоже ничего не делали.
Д. Пучков: Главное, чтобы не бандиты.
К. Жуков: Да. И тут же, конечно, проституция. «Фестиваль» длился месяца два. Ничего не происходило, просто все валялись, потому что жарко.
Д. Пучков: Там не попрыгаешь.
К. Жуков: Да. И на этом все закончилось. В Риме, видимо, было нечто подобное. Там тоже жарко, поэтому нужно как-то расслабляться. А человек-газета говорит, что это серьезное мероприятие, а не цирк. Никакой проституции и сборищ!
Цезарь в сопровождении ликторов и Ворена двигается в сенат, Атия прибывает в гости к Сервилии. Стремная рабыня Сервилии в черной одежде идет наперерез колонне Цезаря. Ну а Пулло в это время пешком сваливает за римскую КАД. И тут же (мне очень понравилось) римляне при помощи веревок и палок поднимают гигантскую колонну, демонстрируя причастность к технологиям богов.
Д. Пучков: И рептилоидов.
К. Жуков: С Нибиру. Но такую колонну не могли вручную поднять ни в коем случае. И тут, пока суд да дело, рабыня говорит Ворену, что надо поговорить о его внуке Люции.
Д. Пучков: «Сенатор Ворен, я насчет твоего внука Люция. То, что я тебе сейчас скажу, чистая правда». Вот это заход. И он поверил тут же. Что значит отсутствие критического мышления!
К. Жуков: Ну, Ворен вообще импульсивный и не шибко умный по фильму.
Д. Пучков: К сожалению, да.
К. Жуков: Ворен бросается домой. Рабыня Сервилии снаушничала, что Сервилия выведала у дуры Октавии, дочки Атии, которая знала от своего младшего брата, что жена Люция Ворена, пока тот числился мертвым, прижила ребенка от мужа своей сестры. То есть вела себя недостойно. И ничего не сказала мужу.
Д. Пучков: Не доложила, когда он вернулся.
К. Жуков: Так он бы ее сразу убил, и ничего ему бы не было.
Д. Пучков: Я тоже так думаю.
К. Жуков: Тем более что он с войны вернулся совершенно без башки.
Д. Пучков: Да и до этого, наверное, не очень башковитый был.
К. Жуков: Поэтому Ворен немедленно приходит в свое обычное состояние, то есть в ярость, и убегает.
Д. Пучков: Приходит домой: «Отвечай, чей это ребенок?»
А тут его уже потеряли. «Где Ворен?» – «Только что был с нами». – «Неважно». – «Марк Антоний, можно тебя на минуту?»
К. Жуков: Марка Антония отвлекают заговорщики, два человека, и это точно совершенно: все источники отмечают, что его перед дверями сената отвлекли разговором… Причем это были его приятели, с которыми он был в хороших отношениях. Почему бы перед заседанием не перекинуться парой слов. Он и перекидывался. А Цезарь пошел в сенат. Ну и тут к нему пристает лысый Гай Трибоний, просит вернуть его брата из ссылки. Это неправда. К нему приставал Люций Тиликимбер (или – цимбер, как его всякие разные недоучки из МГУ называют) с вопросами про ссылку и брата, потому что именно Цезарь отправил его брата в ссылку. А Гай Трибоний отвлекал Марка Антония, потому что они приятельствовали.
Д. Пучков: Гаденыш!
К. Жуков: Зачем они все так запутали? Могли бы все показать правильно. Сюжет бы от этого не поменялся.
Д. Пучков: Да.
К. Жуков: Лысый, значит, активно пристает к Цезарю и хватает его за руку. Цезарь говорит: «Убери руки!»
Д. Пучков: «Убрал лапы!»
К. Жуков: После чего лысый орет: «Чего вы ждете?»
Д. Пучков: «Давайте, давайте!»
К. Жуков: И тут-то на Цезаря все набрасываются с кинжалами и начинают его резать. Первого он ловко перехватил, но тут подскочили остальные. Мягкий, как говно, Брут выронил кинжал, он испугался и не принял участия в мероприятии.
Поске по голове поленом дал сын Помпея, который прорывался в сенат.
Д. Пучков: Гад, ёлы-палы!
К. Жуков: А в доме у Сервилии, куда в гости пришла Атия…
Д. Пучков: Это чуть раньше было. «Ты, наверное, гадаешь, зачем я тебя пригласила?» – «Я в замешательстве». – «А мне важно первой рассказать тебе о случившемся». – «Да. И что же случилось?» (В это время Цезаря начинают резать.)
А Ворен у себя дома: «Где он?» – «Кто?» – «Твой сын. Скажи, что это неправда, скажи!» Ну и тут заплакавшая Ниоба говорит: «Я думала, ты погиб. Люций, мальчик не виноват». И самосбрасывается с третьего этажа башкой…
К. Жуков: На асфальт.
Д. Пучков: Да. Вот так.
К. Жуков: Тем временем Гай Кассий Лонгин уговаривает Брута все-таки поучаствовать в действе. Напомню, что участие Брута было особенно важным, потому что он происходил из семьи тираноубийц. Его участие освятило бы все мероприятие. Ну а по фильму Брут что-то…
Д. Пучков: Завершающий удар нанес, так сказать.
К. Жуков: Подошел и нанес последний удар. Странно, что Цезарь не сказал: «И ты, Брут, продался большевикам!»
Д. Пучков: Да.
К. Жуков: Как нам Шекспир поведал.
Д. Пучков: Да. И под крики: «С тиранами так будет всегда!» Не всегда и не будет. Но сцена снята отлично.
К. Жуков: Да.
Д. Пучков: А гадина Сервилия сообщает Атии: «Как видишь, тиран мертв, республика восстановлена, а ты осталась одна. Не желаешь воды с медом?» Атия, молодец, держится: «Не хочу, спасибо!» – «Не бойся, я не причиню тебе зла. Пока».
К. Жуков: Да.
Д. Пучков: «Зла? А зачем тебе причинять нам зло? Мы же всегда были хорошими друзьями. Политика – удел мужчин, а я всегда…» – «Пока. Я заставлю тебя долго страдать, долго и мучительно, как ты заставила страдать меня. Сперва я хочу увидеть, как ты побежишь, как ты спасаешься бегством в какую-нибудь крысиную нору в Греции или Иллирии, где тебе больше нравится. А я приду и найду тебя!» – «Спасибо за приглашение». Атия духом не упала, молодец.
К. Жуков: Аристократки римские в фильме как кремень.
Д. Пучков: Ну, на то и аристократия. Они обучены лицо держать, а не визжать, не биться в каких-то припадках. Так и должно быть, я думаю.
К. Жуков: Яркий контраст с современными историческими сериалами и полнометражными фильмами российского производства.
Д. Пучков: Истерика, визги, вопли.
К. Жуков: И неважно – аристократия, не аристократия. Все бьются в припадках и непрерывно орут. Например, как в сериале «Золотая Орда».
В «Риме» накосячено жутко, но все эти косяки сделаны в основном в угоду сценарию, чтобы было интереснее. Понятно, зачем они делают это… Ну, кроме реквизита. За реквизит и костюмы никакого им прощения. Но смотреть-то обалденно. Интересно. А тут 400 миллионов рублей ради воплощения своих фантазий на тему потратили.
Д. Пучков: Я понять не могу: вот есть некая историческая канва… Что мешает сделать так, как было в реальности? Ну, подбавь драматизму тут, подбавь там. Зачем что-то высасывать известно откуда? От этого становится лучше? Нет, не становится. Я больше скажу: когда вы придерживаетесь реальных исторических событий, это дает почву для обсуждений. Следование историческим фактам, на мой взгляд, исключительно полезно. Исключительно.
К. Жуков: Тем более если вы не обладаете высоким сценарным мастерством…
Смотрите сериал «Рим». Это школа сценарного мастерства. Посмотрите 15 минут, обратите внимание, какие там диалоги. И придумайте 4–5 человек, пусть это будут, к примеру, какие-то ваши знакомые с автомойки, и попытайтесь повторить такой же диалог с ними. Вот такой же – только с этими людьми. Это совершенно великолепная школа.
