XXI
Поломка смерти и жизни внутри живого мертвеца
Белый (?) Ворон
После пары дней в больничном крыле с капельницей в обнимку меня отпустили на заветные занятия. Как я по ним скучал, невероятно!
Всё болело от бесчисленных уколов, ввода препаратов и прочих радостей лечения, которое всё равно не поможет. Спасибо хоть, что не решились меня жечь или облучать в попытках избавить от недуга. Врач даже предложил мне коляску. Ага, не хватало нам ещё одной Эстер Уайльд в лицее. Первой достаточно.
Музыка. Вот что по-настоящему необходимо: не коляска. Музыка, мне нужна музыка.
Borderline, dead inside.
На грани, мёртв внутри.
О, как же я устал от этого. Как же я устал.
Я помню, кажется, что Коул приходил ко мне, пока я спал. Я проснулся, но лекарства действовали слишком сильно, так что не смог выдавить ни слова. Зато он – он-то не затыкался. Всё никак не затыкался. Этот Хэллебор.
Впрочем, его голос в голове отскакивал от стенок сознания, и фразы долетали лишь обрывками. Будто бы общались по плохой телефонной связи. Просто отвратительной связи.
I don’t mind falling to pieces.
Всё равно, если я распадусь на куски.
Лучше бы я остался в койке, чем попёрся на проклятую химию. Я надеялся угодить на какой-либо урок, посвященный… новому свету, а не стандартный.
Так, кажется, он это называл. Новый свет. Как из Евангелия какого-то. Только там был Завет, а не свет. Ну и старая же это сказка… Ещё когда-то земли Америки так называли. Бред.
Coming in, violin, let’s begin feeding the sickness.
Приближаюсь к концу, скрипка, давай начнём подпитывать болезнь.
Хотя бы наушники не сломались. Хорошо работают. Отлично подпитывают мою боль музыкой, которая разъедает меня изнутри вместе с червями.
Да, Эстер прекрасно понимала меня с самого начала. Она так же умирает и возвращается изо дня в день. Умирать и умирать, раз за разом, только и мечтая наконец не очнуться, не открыть глаза более никогда. Как же часто я умолял своё сердце перестать биться. Умолял его.
Оно останавливалось лишь на мгновение.
Я не мог более оставаться здесь. Ведь там, в коридорах этой школы, меня ждут люди, которые поверили в мои слова. Они поверили мне.
The enemy is on the way.
Враг в пути.
Учитель что-то занудно объяснял. А я сидел и думал: на кой чёрт нам знать всю эту хрень? Это как-то относится к бессмертию? Мир скоро вымрет. Зачем нам это надо?
Именно поэтому, пряча наушники под рубашкой и волосами, я слушал музыку, а не учителя.
Хороший мальчик, несомненно.
Я посмотрел на Коула, который, разумеется, сел со мной за одну парту. Он, к моему удивлению, учителя тоже не слушал, а что-то сосредоточенно искал в планшете, пряча его за пеналом, а после, выключив технику, записывал в тетрадь некие формулы.
Неужели правда пытается придумать лекарство? По формулам? Да ладно, кто так делает? Формулы? Киборг.
Человек без сердца пытается всех спасти.
Show me what it’s like to dream in black and white, so I can leave this world tonight.
Покажи мне, как это – мечтать в чёрно-белых цветах, чтобы я смог оставить этот мир сегодня.
Full of fear, ever clear, I’ll be here, fighting forever.
Полон страха, навсегда чист, я буду здесь сражаться вечно.
После всех этих манипуляций врача у меня действительно болело всё – ни черта не лучше, чем после ящика Пандоры, но червей по крайней мере я не чувствовал.
Болело всё, включая зубы. Мне показалось, чёрт возьми, что сейчас у меня выпадет один из них. Я вытащил наушники, но не поставил музыку на паузу и поднял руку, прося выйти. Голос ещё не в полной мере ко мне вернулся.
С удовольствием я заметил, как все смотрят на меня. Как на чудовище.
Как на уродца.
Кто-то даже с жалостью, смешанной со страхом.
А кто-то – с восхищением. Таких было меньше всего, но ухмыльнулся я всем. Многие вздрогнули.
И чем такие люди отличаются от червей?
Коул посмотрел на меня с беспокойством, отвлекаясь. Я редко выходил на уроках и уж точно не курил в школьных туалетах. Я наклонил голову набок, давая понять, что ненадолго.
Curious, venomous, you’ll find me climbing to heaven.
Любопытного, ядовитого, ты обнаружишь меня карабкающимся в рай.
Учитель смерил меня недовольным взглядом, в котором читались еле заметные страх и отвращение, может быть, даже какая-то насмешка, которой он прикрывал панику. Подумаешь, какой-то паренёк убил одного из учителей. Внимания хочет! Однако химик кивнул, разрешая выйти.
Всё же останавливаю музыку в плеере, от неприятного ощущения во рту желая побыть в кромешной тишине.
Зубная боль нарастала.
Это было просто невыносимо. Будто бы кто-то сверлит…
Нет, нет, только не это. Пожалуйста. Мне это не нужно. А кому это нужно? Им… Этим тварям.
Я вышел из кабинета и направился вдоль по коридору. Благо отсюда до места назначения довольно близко. Постепенно боль становилась всё более ощутимой. Я медленно понял, что сам уже расшатываю зуб языком, не выдерживая рези.
Зажимаю рукой рот. Потому что чувствую. Я чувствую это.
Наконец я забежал в туалет, глядя на оставляемые мною капли крови на полу.
Кровь, кровь, кровь изо рта. Кровь. Я ощущаю её на дёснах. Между зубов. На языке.
Не захлопнув дверь, я бросился к раковине и сплюнул выпавший зуб. Один. И второй тоже. По губам и подбородку стекала кровь, пачкая ворот рубашки. Я заляпал ещё и зеркало напротив раковины. Полез рукой в рот. Расшатал ещё один зуб. И его тоже выплюнул.
Как больно. Больно. Это невыносимо больно. Я захлебываюсь в крови. Кровь…
У меня кружилась голова. Подкосились колени. Я вцепился в бортик раковины. Один зуб упал на пол, запачкав кровью и его тоже. Я склонился над белым фарфором и начал сплёвывать остальные зубы.
Кровью испачкалась вся одежда. Форма лицея, эмблема на ней в виде цветка бессмертника. Штаны, ботинки, все рукава, вся грудь. Я с ног до головы был в алом, будто бы принял кровавый душ. Кончики волос тоже запачкались. Я не плакал. Не было сил. Только паника. Паника и привкус гнили во рту, помимо вкуса железа.
О, Хэллебор. Меня уже не спасти.
Случайно включилась музыка в телефоне. Кажется, я задел его. Тупые сенсорные экраны.
Never mind, turn back time. You’ll be fine, I will get left behind.
Забудь, поверни время вспять. Ты будешь в порядке, я же останусь позади.
Тут не было полотенец. Нечем вытереться. Да и смысл? Какой в этом смысл? Когда же я уже наконец сдохну, когда наконец прекратится эта мука?
Hold me, I’m too tight. Breathe the breath of life, so I can leave this world behind.
Держи меня, мне слишком тяжело. Вдыхай дыхание жизни, чтобы я смог оставить этот мир позади.
Я почувствовал движение во рту и снова сплюнул.
Червяк.
Или как там их называют. Этот паразит. Извиваясь, ускользнул внутрь раковины. Чёрт. Не успел прибить его.
Надеюсь, он сдохнет рано или поздно без доступа к пище. Впрочем, если он такой же, как и я…
А что, если он как раз таки такой же, как и я? Я ведь не пробовал испытать их бессмертие или смертность. Нет, полный бред. Какая разница, если мне уже не спастись?
It only hurts just once.
Больно только в самом начале.
Звук в наушниках стал громче. Отлично, сломался не только я, но и мой телефон.
Я смотрю на окровавленные зубы в раковине. Провожу языком внутри по ряду оставшихся зубов.
Остались клыки, как ни странно, а вот самых дальних, задних зубов – нет. О, они выпали с самым большим усилием и с самой жгучей болью… Нет, в детстве, при потере молочных, так больно никогда не было.
Сейчас же я жмурился и терял контроль от боли, только дотрагиваясь языком до пустых мест в дёснах.
Помимо клыков, уцелели передние зубы, как снизу, так и сверху. Я почувствовал, что мне снова больно…
И снова сплюнул.
Отлично. Минус ещё два.
Я услышал движение. Смотрю в сторону. Напротив двери стоит Коул. Ужас на лице. Непроницаемые волчьи глаза. Но паника читалась не в них – именно в выражении. Ну и морда.
Я сгрёб окровавленной ладонью все зубы. Кажется, теперь уж точно во рту остались только клыки.
Музыка заставляла меня не потерять сознание, потому что внезапно я ощутил непередаваемую слабость.
They’re only broken bones.
Это просто сломанные кости.
Коул увидел это и приоткрыл пошире дверь, давая мне выйти в коридор. Я побрел обратно в класс. Путь обратно был намного короче.
Все уставились на меня.
Учитель выронил из рук склянку с каким-то веществом. Он тоже смотрел на меня. Песня кончилась, но я помнил слова из неё наизусть.
Hide the hate inside.
Спрячь ненависть внутри.
Я улыбнулся им. Без зубов, естественно.
И развернулся.
Коэлло уже ждал меня, желая отвести в медпункт.
Волк
Как оказалось, пока лечили тело Олеана, забыли про зубы. Я заметил, что волосы у него тоже начали выпадать – а ещё заметил, что некоторые светлые пряди стали чёрными. Правда, вот насчёт связи цвета волос и болезни не уверен, может быть, это…
– Ты можешь уже идти.
Он говорил немного невнятно, так как ему ещё не вставили все зубы. Искусственные, разумеется. Несколько лет назад он ждал бы протезов около недели минимум, причём на каждый зуб по отдельности, но с солнцем пришла и научно-техническая революция, так что Олеану повезло. Потому что его последователи там уже с ума сходят. Вчера, например, кто-то пытался поджечь столовую – неудачно, к счастью, а потому его не отправили вслед за Джонатаном, просто посадили под арест на неделю. Но вот Август вполне неплохо заменял ла Бэйла, успокаивая людей, или скорее угрожая им.
«Не придумывай оправдания собственным слабостям, – говорил он парню, который пытался поджечь обеденный зал. – Ты отправляешься под арест не потому, что Олеан тебя попросил, а потому, что ты придурок. Скажи спасибо, что не в ящик Пандоры. Молись, чтобы ты никогда не попал туда. Хотя кто тебя услышит?»
Я вздрогнул, когда почувствовал на себе прожигающий и одновременно спокойный взгляд соседа. Нет. Не спокойный.
Пустой.
– Уйду уже скоро, не переживай. Я просто хочу проследить за тем, что тебе тут дают – не расценивай это так, будто бы мне приятно находиться с тобой в одной комнате.
Он издал звук, похожий на смешок, но не улыбнулся.
– Ладно.
И я правда изучал, что там врачи ему приносят. Вернее, медсестра. Для зубов ничего не давали, да и стоматологические операции проводили в другом кабинете, а лекарства не особо сменились с тех пор, как Олеану ставили капельницу, только теперь удвоили дозу. Сосед ещё больше стал похож на зомби.
– Когда тебе поставят последний зуб? У тебя ничего не болит? Нормально установили его там?
Он ответил кивком головы, не желая напрягаться сейчас для разговора. Впрочем, что я заметил в Олеане, так это то, что даже когда ему было невыносимо больно, он говорил больше, чем нормальные люди. Будто бы иногда ему было легче так не чувствовать горечь. Не уверен.
Наконец я встал и покинул палату, пожелав ему спокойной ночи.
Ни в чём для меня сейчас не было смысла, если я не смогу спасти этого человека.
Белый (?) Ворон
Не знаю, что они там устроили, пока я отлеживался в лазарете, но меня не выпускали. Прям-таки держали под замком, наблюдали. Да у меня и сил не было идти никуда – я либо не мог проснуться, либо не мог уснуть.
И порою, к великому несчастью, меня настигали воспоминания.
Солнечная улыбка и совершенно идеальные зубы, даже слегка пугающе неотразимые. Впрочем, они были не только белыми и ровными, но и достаточно крупными. Это делало улыбку Луки ещё более похожей на «голливудскую», или как это называли.
Нет, об этом нельзя думать. Это только делает меня слабее.
Я достал альбом, который принёс мне Эндрю. Он уже нарисовал внутри для меня один рисунок с цитатой:
«Всадник, кинь холодный взгляд на жизнь и на смерть – и скачи дальше».
Генрих Бёлль «Ирландский дневник».
Ирландский. Откуда родом Куины. Так мило с его стороны.
Да уж, вряд ли придётся защищать Эндрю с его-то способностями иллюзиониста и обращения видений в реальность, но с таким мягким характером, даже не то что мягким, а просто любящим людей, разве может он быть сильным в борьбе? Ведь любое сопротивление – это некий вид насилия. Разве может он, такой чуткий и спокойный, стать бойцом? Ну разумеется, нет. Он сражается с самим собой, со злом в людях – но своими, тихими способами.
Эндрю мог не быть бойцом, но он всё равно будет чертовски полезен.
Он будет полезен. Если я доживу. Если я просто доживу до того, как начну себя реализовывать.
Странно думать о таком бессмертному. Но в моём случае… всё очевидно.
Мне надо перестать думать. Я нарисую что-нибудь. Что-нибудь… Странно, получается Эндрю. Он в инвалидном кресле, как у Эстер. Лучше ему это не показывать. Он расстроится.
Я пишу какие-то слова. Пишу. Как обычно – просто захватываю одну мысль в своей голове и вывожу её на бумаге.
В палату стучатся. Я прикрываю альбом. Входит врач.
Светлые волосы, я бы сказал, почти золотистые. Огромное родимое пятно на левой стороне лица, глаза спрятаны под очками. Там, где пятно задевает волосы, они становятся совсем белыми, почти как у меня, но мои не настолько седые. Лет ему было около сорока, однако старым он не выглядел. Мудрость пережитых дней отражалась только в глазах и движениях – аккуратных, спокойных, даже умиротворяющих.
И всё же потрясное родимое пятно. Надо будет нарисовать лечащего врача.
Выбрит он правда сейчас был не идеально, но это было почти незаметно на бледноватом лице: только со стороны родимого пятна, где даже щетина росла седой. На мой взгляд, более или менее не раздражающим меня взрослым человеком в лицее был именно он. Пускай этот взрослый и бессмысленно накачивал меня тонной лекарств, чтобы мне не было настолько плохо… однако лучше не становилось – я просто будто был по ту сторону вселенной, в трансе.
Он начал задавать стандартные вопросы о моём самочувствии. Осмотрел меня. Руки у него были ухоженные, как у многих врачей.
Я вздрогнул от очередного воспоминания. Лука ведь учился на медицинском. У него были такие же изящные пальцы – только намного моложе.
К чёрту его. И почему я начал вспоминать этого идиота конкретно сейчас, когда я лежал один в палате и ни на что не мог отвлечься, кроме своих же сводящих с ума мыслей?
Молча кивнув, доктор отвернулся, выходя из палаты. Я, поздно сообразив, крикнул вслед:
– Всё нормально?
– Пока – да.
Ох уж эти врачи. «Пока». Вот уж точно, что «пока».
Спустя несколько минут он вернулся, велел мне надевать обувь и отправляться за ним в кабинет, где было нужное оборудование для стоматологических операций.
Всё, сейчас – последний зуб. Я торчу тут уже две недели, две проклятые недели. Впрочем, мне повезло – мог бы и месяц наслаждаться жизнью в компании медсестры и врача.
И будут все мои зубы на месте.
Разумеется, они позвонили моим родителям. Сказали, что они могут поставить мне новые зубы, искусственные, но самый дешёвый вариант, а такой вряд ли особо будет идти мне на пользу. Бедный отец, он точно не был в восторге от подобной суммы, несмотря на его вечное внешнее спокойствие.
Итак, скоро я буду свободен. Меня всё ещё будут пичкать лекарствами, но уже за пределами лазарета. Что не могло не радовать.
И вот наконец я находился у себя в комнате. Коул что-то писал у себя за столом. Он не особо обрадовался моей выписке – считал, что я должен оставаться там под капельницей. Ну, что же, может, так было бы лучше для моего физического самочувствия, но морально я бы уже точно свихнулся, проведи на койке хоть ещё один день.
Конечно, в основном я спал. Пытался читать, но от занятий всё ещё был освобожден, а даже если нет, вряд ли врач побежит говорить об этом всем учителям. Ему, кажется, было на всё наплевать в этой жизни, не считая работы.
Ближе к вечеру после моей выписки в дверь постучали. Видимо, Коул тоже не бегал говорить всем о том, что теперь я безжизненно валяюсь не в лазарете, а в комнате. Так что Эндрю, заглянув к нам, улыбнулся одними глазами, сказал, что скоро вернётся, и спустя минут пятнадцать уже стоял в дверях вместе с, кто бы мог подумать, Августом Сорокиным.
Биовампир выглядел недовольным. Он смешно наморщил нос, заходя к нам.
– От тебя несет болезнью, – сказал он, держа руки в карманах толстовки. – Я ощущаю ауры людей, а не только высасываю их жизненные силы, и твоя сейчас – полный отстой.
Эндрю как-то неодобрительно посмотрел на Августа, качая головой. Впрочем, по его спокойному выражению лица было трудно что-то понять.
– Август, ты должен рассказать Олеану, что ты сделал.
Кажется, Сорокин удивился. Он вопросительно выгнул бровь, что выглядело довольно эффектно – брови у него были очень густые, и перевёл взгляд на меня.
– Я просто пытался не дать людям забыть о наших мечтах. О революции, так это назовем. Прекрасное, красивое слово, пахнет старыми книгами и…
– И кровью, – закончил Эндрю, пускай я не был уверен, действительно ли хотел назвать Август именно это слово. Но Куин-старший был в этом уверен. – Ты должен… вы оба должны прекратить это. Я понимаю, что со стороны директора бесчеловечно отдавать учеников неизвестно куда и зачем, но пока мы всё не узнаем, действительно не узнаем, нам ничего не видать. И… – его тихий голос стал ещё тише, осторожнее, будто бы Эндрю о чём-то знал или догадывался. – И этот пожар. Вы думаете, это всё просто так? Вы оба, оба знаете нечто. Ох, Олеан, прости… тебе было плохо, и я не хотел поднимать эту тему, но об этом стоит побеседовать, раз тебе немножко получше. Потому что ты себя совсем угробишь и Августа тоже, всех! Посмотри на него, – это тоже ко мне. Он аккуратно взял Сорокина за локоть и повернул ко мне лицом. Длинные чёрные волосы прикрывали до сих пор не зажившие синяки и кровоподтеки на лице. Я удивился. Не зажило за две и даже больше недели? Как же они его избили… Август нахмурился и отвернул лицо.
– Ты видишь? – в хриплом голосе Дрю было слышно отчаяние. Он будто задыхался. – Тебе не больно?
Эндрю Куин редко бросался такими словами, как «боль». И редко спрашивал, потому что ненавидел лезть в чужие мысли, дела, чувства. Но сейчас… до чего же ему было не плевать на нас всех. На меня, на Сорокина, да даже на любого незнакомца из этого чертового лицея.
Я понимал его. Мне было больно. За всех них. За всех невинных…
Но что я мог поделать?
Я сел на кровати. Закружилась голова, но я не обратил на это особого внимания. Так часто бывает у всех.
– Именно потому, что вижу – и вижу всё, Эндрю, – я и поступаю так. Мы должны оказать сопротивление. Наша жизнь… она будет не то что жалкой, я бы с этим смирился, но нет, она будет хуже, чем жалкой или ничтожной. Её не будет вообще. Чего ты боишься больше всего, Эндрю? То, чего ты боишься, не сравнится с тем, на что нас, возможно, обрекут. Стать топливом, чтобы жили другие…
Эндрю всё ещё держался за локоть Августа, как утопающий держится за спасательный круг. Его губы слегка дрожали.
– Вот именно, что возможно, Олеан. Возможно. Пойми же, мы не знаем ровным счётом ничего об их планах. Да, Дэмиан слышал про это устройство, которое сможет функционировать только на аномальной энергии бессмертных, но как именно оно работает? Быть может, мы не будем никакими рабами и уж тем более топливом. Может быть, мы будем героями или, по крайней мере, поможем другим ими стать.
Незаметно для всех из-за шторы показался Коул. Он смотрел на Августа, а тот, почувствовав это, покосился на него.
– Дрю прав, – негромко признал Сорокин. Я смерил его непонимающим взглядом. А он продолжал смотреть на соседа. – И у нас есть способ всё узнать. Ты, кажется, Коэлло, верно? И ты только что прочитал мои мысли по поводу того, что мне нравятся Сашины волосы.
Коул прикрыл глаза, пожав плечами. Это, видимо, означало «да».
– Так ты почувствовал. Я не совсем читаю мысли… Просто могу порою получать нужную мне информацию. Ты сейчас думал об этом, потому что волосы Александры и Олеана похожи по цвету. Вот я и наткнулся на сказанную тобой фразу по отношению к твоей подруге, которую твой мозг, услышав в реальности, запомнил как простую информацию.
– Короче говоря, ты киборг, читающий мысли. Мы поняли.
Коул перевёл взгляд на меня.
– Можно и так сказать.
Август наконец выбрался из мёртвой хватки Куина-старшего и спокойным, но явно предупреждающим об опасности тоном подытожил:
– Ещё раз так сделаешь – будешь валяться в лазарете сам. И намного дольше двух недель. Абсолютно без сил.
Коул вскинул руки в примирительном жесте.
– Просто тестирую свои способности! Извини.
Эндрю устало вздохнул.
– Ладно. Раз вы так хотите… Ладно. Может быть, вы узнаете что-то полезное, вторгаясь в чужие жизни, в дела учителей и Сов. Пожалуйста.
Я же снова лёг в постель.
– Наш маленький волчонок Коэлло, кажется, отрастил клыки. Как бы волчонок не вырос в настоящего матёрого волка.
Коул выпроводил гостей вон, стараясь не слушать их тихий спор между собой, и закрыл дверь.
– Отдыхай, Олеан.
Я кивнул.
– Знаешь, Коул, чего-то в этой комнате не хватает.
– Запаха табака? – предположил он.
Я, поразившись, кивнул.
И правда. Я не курил больше двух недель. Совсем.
И мне не особо-то и хотелось.
– Надо же. Смерть отучает от курения. Вот так забава. Пожалуй, надо рассказать людям – пусть пишут на пачках: «Курение вызывает смерть, а смерть курение не вызывает». Что я только что сказал…
– Тебе точно надо поспать.
– Пожалуй.
Я посмотрел в окно, не вставая с кровати. С этого ракурса было видно мало, но всё же кое-что было ясным: звёзды в тёмном небе.
Я прикрыл глаза.
Хотелось бы мне сейчас быть кем-то другим. Чем-то другим, в другой вселенной, где всё хорошо. Но, скорее всего, такой вселенной просто нет. Точно не для Олеандра ла Бэйла.
Да и для Коэлло Хэллебора – тоже.
Волк
Быть одиноким порою легче. Нет, несомненно, очень больно и печально не иметь близких людей, друзей. Так что стоит уточнить: быть одиноким порою легче, чем, побывав одиноким, перестать им быть, а после снова оказаться в холоде пустой комнаты.
В этом и заключается тяжесть крепких и близких дружеских отношений: если ты слишком привязался, нити режут тебе пальцы и горло, потом остаются шрамы, даже когда эти нити рвутся.
И сближаться с кем-либо после потери становится невыносимо трудно, и ты думаешь: а не кончится ли всё так же?
В большинстве случаев так и происходит.
Впрочем, может быть, так было только у меня.
Я никогда не имел настоящих друзей. Всё было настолько в этом плане безнадёжно, что я начал сомневаться, существует ли это вообще. Такое понятие, как дружба, наука объяснить не в силах, и порою я думаю, что раз это не под силу ей, мне и пытаться не стоит, и даже время тратить на подобные переживания.
Но я просто не мог запретить себе чувствовать.
А потому я не знал, есть ли смысл в этих самых друзьях, никогда. И, кажется, не я один.
О друзьях не знал и Олеан. Это моё предположение, но… от него всегда так веет одиночеством. В каждом его движении чувствуется эта усиленно подавляемая зажатость; зажатость, присущая людям, которые смогли перебороть своё нежелание общаться. Но следы остаются. Следы остаются всегда.
Я же социофобом никогда не был. Но и не был больно падким на прогулки, бессмысленную болтовню. Кто-то даже порою называл меня человеком, которому нравится болтать с другими, быть принятым в обществе – так думал Олеан со своей точки зрения бывшего социофоба, но я никогда не считал себя душой компании. Таким мог быть, скорее, Генри, и то не совсем, просто шутник он неплохой, но…
Кстати, что там с Генри…
Стоп. Так вот. Забавно было видеть Олеана в роли стоящего перед публикой маленького диктатора. Олеана, который всё же испытывал сомнения, несмотря на вымученную уверенность в себе. У него могли трястись колени, пускай этого не замечал никто, глядя снизу вверх на сцену, его могла охватывать паника, но он всё это терпел.
Потому что выбора не было.
Не было выбора. И сколько же всего он уже натерпелся, раз убил в себе свой страх перед обществом, притом умудряясь выглядеть не тихой и мирной серой мышью, а загадочным, не от мира сего, человеком?
И всё же внутри Олеана жило слишком много боли, злости, горечи и потерянности, чтобы быть пустым местом.
Чёрная дыра – это не «ничего». Чёрная дыра – это «всё».
И это «всё» было моим другом. Или его подобием. Я не уверен, можно ли назвать так человека, который назло тебе постоянно повторяет твоё полное имя, человека, который пару раз тебя убивал… Пару раз в рамках игры и один раз покусившись на твою жизнь уже основательно.
Я прикоснулся к горлу ладонью, вспоминая тот отвратительный момент.
Даже если он был просто моим соседом по комнате, он оставался живым человеком. Человеком, который, грубо говоря, заменил мне здесь семью. Хотя родные на самом-то деле и семьей мне никогда не были.
Я отошёл от окна, вырывая себя из глубоких раздумий.
Стояла ночь. Холодно. Пора было будить ла Бэйла. Думаю, он уже достаточно отдохнул.
– Олеан, просыпайся, – я подобрался к его кровати и потряс за плечо. Он недовольно застонал и поморщился. Спустя какое-то время мне удалось заставить соседа разлепить глаза.
– Что за чёрт?
– Я не чёрт, я волк, забыл? И да. Умывайся и одевайся, мне нужна твоя помощь.
– Никуда не пойду, пока не скажешь зачем.
– Ладно. Тебе надо будет снова открыть свой теневой портал, или как это лучше назвать. Потому что мы отправляемся за лекарством.
Он уставился на меня. Я же взмахнул рукой, побуждая к действию, а Олеан, молча оттолкнув меня в сторону, слез с кровати, медленно направляясь в ванную.
У него на секунду подкосились ноги, но он устоял, схватившись за ручку. Выпрямившись, он скрылся за дверью.
Вот и началась моя маленькая авантюра.
* * *
– Ну так и в чём твоя проблема?
Я пожал плечами.
– В чём твоя проблема, Олеан? Итак, излагаю свой план…
Пока сосед был в ванной, я сбегал и разбудил Эндрю и Дэмиана. Сейчас они стояли передо мной сонные и недовольные. Эндрю, вернее, был сонным, а Дэмиан, кажется, только пытался уснуть, когда я постучался, но не спал.
Тем не менее они нужны были для подстраховки.
– Итак. Нам необходимо проникнуть в лабораторию в Женеве. Мы…
– Лабораторию? Ты серьёзно?
– Тихо, – прикрикнул я на Дэмиана. Он замолчал, смерив меня при этом ненавидящим взглядом. – Мы должны попробовать сделать лекарство для Олеана. Эта лаборатория не самая охраняемая в мире, но в ней, по моим расчётам, есть всё необходимое. Видимо, именно учёный из Швейцарии открыл это лекарство, по крайней мере его разработка сейчас находится там, и, кажется, у меня появились некоторые мысли на этот счет.
Ла Бэйл саркастично приподнял бровь, но всё же приглашающе махнул рукой, давая знак продолжать.
– Я думаю то, что Олеан был заражён паразитом в состоянии бессмертия, из-за чего черви тоже его обрели, не значит, что их нельзя убить, не лишившись пациента. Представьте себе обычный случай: да, крысиный яд может убить человека, но смертельная доза сильно превышает ту, которой можно было бы умертвить одну крысу. То есть, взяв, к примеру, немного яда, мы убьем как минимум две крысы, а человек получит максимум небольшие побочные эффекты. Так же и с паразитами – это в принципе часть медицины: первый препарат устраняет недомогание, но может вызывать другое, в силу того, что лекарство очень мощное. Однако новое недомогание можно устранить вторым средством, и так далее. Потому врачи часто и прописывают сразу несколько препаратов – одно, чтобы исцелить недуг, а второе, чтобы устранить последствия лекарства. И я предположил… Если вводить вакцину порциями, а не всё сразу – вполне может статься, что черви будут раз за разом умирать и не будут размножаться, так как лекарство всё время остается в крови, и пускай Олеану может быть нехорошо, он не умрёт. В смысле окончательно. Не погибнет навсегда.
Дрю смотрел на меня с легкой тенью неуверенной улыбки. Дэмиан таращился как на идиота. Олеан поглядывал с несвойственным ему выражением – неуверенностью и задумчивостью. Впрочем, о чём это я: такое выражение как раз таки было ему очень свойственно. Просто я давно подобного не замечал, видя только его помешательство на революции, а после – болезнь.
– Что ж. Ты и правда псих, Коэлло Хэллебор. Но мне нравится мысль о том, что мы взломаем крутую лабораторию в Швейцарии. Тем более я устал сидеть в четырёх стенах, не выходя даже за пределы лицея.
Куины молчали, начав переглядываться. Кажется, они оба были не уверены в том, всё ли у нас с моим соседом в порядке с мозгами. Я решил дать им подумать, снова посмотрев на Олеана.
Он выглядел усталым. Синяки под глазами начинали действительно пугать. Сами глаза покраснели. Кожа посерела. Он был будто бы призраком или зомби. Или и тем и тем. Призраком зомби.
Его чёрные глаза будто бы снова были серыми… И всё же, отчего они потемнели? Последствия его силы?
Сила…
– Олеан… – я видел, что у него снова слегка дрожали колени от усталости. Заметив, что я смотрю на его ноги, он сел на стул, заставив их перестать трястись. – Если ты всё ещё слаб…
Он поморщился, поведя плечом. Это жест заменил привычку отмахиваться, как от мухи, – так Олеан экономил силы, да и просто лучше скрывал раздражение.
– Я всегда был слабым, – тихо произнёс он так, чтобы слышал только я, пока Куины отошли в сторону к окну, о чём-то тихо переговариваясь. – Просто очень хорошо притворяюсь.
Я отрицательно помотал головой.
– Сомневаюсь, Олеан. Ты просто ставишь себе слишком завышенные цели. Ты – сильный человек, который способен на многое. Но только сейчас… ты болен. И тебе надо подумать объективно: действовать теперь или подождать. Потому что лаборатория никуда не убежит, я просто… – я повысил голос, также обращаясь к Куинам. – Беспокоюсь за ухудшение твоего состояния. Если мы промедлим ещё хотя бы день – всё может измениться и уже ничего нельзя будет исправить.
Он согласно кивнул.
– Я готов, Хэллебор. Прекрати ныть о моём здоровье и скажи, как нам попасть туда.
Он встал со стула, начав одеваться. Теперь на нём была длинная чёрная куртка с каким-то фирменным знаком на плече и нашивкой в виде черепа на другом. Ботинки – тёмно-коричневые, с застёжками-молниями, на высокой подошве. В них он был почти с меня ростом.
Куины тоже наконец взяли свои куртки со стульев, на которые их бросили, и начали одеваться. Я изложил план:
– Эндрю будет ответственен за камеры. Ты иллюзионист – а значит, без проблем заменишь изображение на компьютерах и мониторах, верно?
Он задумался.
– Я могу скрыть нас от посторонних глаз и камер, оставив вид пустого коридора или комнаты. Так что, думаю, может сработать…
Я кивнул.
– Отлично. Я смогу взломать замок – правда для этого понадобится вырубить одного сотрудника. Тут уже в дело вступит Дэмиан. Мне надо будет узнать из потока информации в сознании лаборанта код для дверей и что ещё нужно, зависит от уровня защиты лаборатории. Ну а Олеан…
– Хэллебор, я могу просто перенести нас внутрь.
– Твою… Точно. Только вот я подумал, что там наверняка стоит защита от бессмертных – как и у нас в лицее стоит на некоторых кабинетах и комнатах учителей… Ну, я автоматически и решил, что там тоже такая есть. Ты так не считаешь?
Он посмотрел в окно.
– Хм… Мне кажется, если это не тюрьма бессмертных и не комната нашего дорогого учителя – вряд ли там стоит защита.
– А как же преступники, которых ты упоминал? Они наверняка пытались проникнуть в лаборатории, так что учёные должны были что-то предпринять, установить аномальный барьер.
– А кто им позволит? Всех бессмертных либо Совы вербуют, либо отправляют на остров. Откуда там взяться бессмертным учёным, способным ставить барьеры?
Я почесал запястье.
– Короче, непонятно. Давайте прибудем туда и посмотрим, что да как.
– А если мы попробуем проникнуть с помощью Олеана, а там будет стоять барьер, и мы на том и попадёмся? Например, какая-нибудь аномальная сигнализация включится, – предположил Дэмиан.
Я ухмыльнулся, прыснув в кулак со смеху, хотя сейчас было не до веселья. Тут же откашлявшись, я кивнул:
– Аномальных сигнализаций ещё не изобрели, но охрана наверняка заметит изменения в защитном барьере. Они же не идиоты.
Куин-младший пожал плечами. Шрамы на его лице наверняка выглядели ещё более ужасными. Я в который раз задумался, нельзя ли как-то эти шрамы убрать… но ответ очевиден: нет. Разве что с помощью пластической операции. Но Дэмиан, скорее всего, отказался бы от этой возможности, даже бесплатно.
– В общем, чтобы не рисковать, проберёмся варварским путём. Ну а дальше – посмотрим. Насколько я знаю, таких способностей, как у Олеана, ни у кого нет. Наша аномальная магия вообще индивидуальна. Вряд ли существуют двое бессмертных с одинаковой силой.
Я закрыл рот, понимая, что мне тоже стоит одеться. Накинув свою куртку и схватив перчатки, я смерил Олеана недовольным взглядом.
– А шапку надеть забыл?
Он раздражённо фыркнул.
– У меня капюшон.
– Ты просто невыносим, Олеандр ла Бэйл.
– От такого слышу, Коэлло Хэллебор.
Дэмиан высунул язык, демонстрируя отвращение.
– Давайте вы будете обмениваться комплиментами после нашей анархической вылазки, а сейчас…
– Ты прав, – ответив Дэмиану, я посмотрел на Олеана. Он кивнул в ответ.
– Ладно. Сначала идём мы с Хэллебором, потому как он знает, куда нам отправляться. Я могу промахнуться, так как лично не был возле этой лаборатории, но представление о нужных… нужных данных, вроде вида местности, позволяет моему мозгу лучше сориентироваться. Не знаю, часть способностей. Тьма сама направляет меня. Очень забавно, учитывая, что на деле-то у меня полный топографический кретинизм. Аномалия.
Я хмыкнул.
– Аномалия.
– Мы все тут аномалии, – вставил Дэмиан.
Он протянул мне руку.
– Ну берись, спаситель мира. Только за локоть – мне не нравится контактировать с людьми. В прошлый раз я сделал исключение, у тебя был траур, как-никак…
– Больно мне хочется прикасаться к твоей ледяной мёртвой руке, зомби.
– Киборг.
Дэмиан демонстративно застонал-завыл, как медведь, закатив глаза.
Я улыбнулся и взял Олеана за локоть, крепко вцепившись. Спустя мгновение мы шагнули во тьму.
Каждый раз, пребывая тут, я будто бы терял смысл жизни. Я забывал, куда я направляюсь и почему я здесь, меня окутывал не то что холод, а глубинная пустота, освобождение от всего сущего, спокойствие и такое приятное, манящее одиночество… смерти?
Нет, смерть иная. Она болезненная. От неё хочется скорее избавиться и очутиться… здесь.
– Олеан, как ты это терпишь? Как ты не заблудишься в этом прекрасном вакууме пустоты…
– Это не пустота, – не знаю, кажется, будто бы пролетела вечность и мгновение разом. Мы оказались в каком-то лесу. – Чёрт.
Ла Бэйл склонил голову, схватившись за лоб ладонью. Я заметил кровь на земле, она капала с его лица.
– Это… не пустота. Тьма – это бесконечность и отсутствие чего-либо. Тьма – это начало всего. Это то, что было до начала существования вселенной. Погружаясь во тьму, мы переносимся на столько лет назад, что такому числу даже названия ещё не придумали. Мы окунаемся в иной мир. Мир, который существует в любом другом измерении, мир, который вечен и который непоколебим. Тьма выше рая или ада, по крайней мере хотя бы тем, что я точно знаю – она существует…
Он вытер кровь со рта рукавом.
– Не туда переместились. Но близко. Как мне кажется. Сосредоточься на местности, Хэллебор. Представь лабораторию так, будто ты там уже находишься. Вообрази, будто ты там был, будто это хорошо знакомое тебе место…
И я представил. И мы снова оказались во тьме. В этой бесконечности, сотканной из тысячи теней всех вообразимых миров и вещей, из знаний и незнания, из боли и счастья. Не знаю точно, из чего состоит тьма. Это интересный научный вопрос.
Наука? Что такое наука?
Как же тут хорошо. Я не совсем понимаю значение этого слова, но мои мысли легко плывут по течению, почти растворяясь в темноте и исчезая бесследно…
– Попал! – он ухмыльнулся, но тут же покачнулся и рухнул наземь. Я очнулся от дурманящего влияния мира ла Бэйла и, встрепенувшись, бросился к нему.
– Ол? Олеан? Тебе совсем хреново?
Из его рта текла кровь. И из носа. Я вспомнил, как и у меня так же шла кровь от перенапряжения после использования аномальной силы – так что сейчас Олеан явно испытывал примерно то же самое, только в несколько раз хуже. Я положил его голову к себе на колени, не слушая возражений, достал из рюкзака, который захватил с собой, бутылку воды и заставил его отпить. А потом, достав платок, протянул его соседу, чтобы он остановил кровь.
– Тебе нельзя возвращаться за Дэмианом и Эндрю. Это тебя совсем измотает. Ты не сможешь вернуть нас всех обратно, а если заметят наше отсутствие, все четверо окажемся в тюрьме для бессмертных. Оттуда-то точно никаких выходов нет, даже с твоими силами.
Он кивнул.
– Ладно. И как ты предлагаешь нам проникнуть внутрь без их помощи? Без иллюзий Эндрю?
Я почувствовал, как у меня начинает болеть голова. Но больше всего меня беспокоило состояние Олеана. Он явно был в ужасной форме. Как бы его совсем в гроб не свести.
– Твоим способом. Рискнём и просто переместимся внутрь.
Он убрал платок от носа, испачкав кровью всё лицо, и уставился на меня, как на полного кретина.
– И какой в этом смысл? Я всё равно тогда… Хотя погоди… Да, ты прав. Если бы я вернулся за Куинами, всё равно потом пришлось бы два или три раза перемещаться, потому что в моём состоянии я не могу перенести сразу троих, и мне бы просто не хватило сил. В итоге кто-то остался бы здесь. Один. М-да. Хреново.
Он привстал, после поднялся на ноги и огляделся.
– Удивительно. Тут идти совсем близко, скоро уже будем там, и отсюда нас совсем не видно, даже если охрана и смотрит на эти улицы для простых смертных… Тут же просто жилой квартал, да? Классная лаборатория.
– Я думаю, это лаборатория-больница. Что-то вроде лаборатории, где изготавливают новые виды медицинского оборудования, роботов для операций, например, и, собственно, сами лекарства. Так что вполне возможно, что там обслуживают людей. В общем, как в обычных больницах, так что понятное дело, что находится лаборатория не в глуши.
– Спасибо на том, что ночью тут хотя бы людей нет. Очень радует.
– Пойдём.
И мы направились вперёд.
Белый (?) Ворон
Женева чем-то напоминала мне Колчестер. Такие же старые улочки, хотя, разумеется, различный стиль архитектуры Англии и Швейцарии был заметен невооруженным взглядом. Но мне здесь нравилось. По бокам дороги лежал снег – совсем немного, не то что на нашем острове, а темнота меня успокаивала.
Я родился в Колчестере. Он был моим домом. И сейчас я очень хотел вернуться туда. А ещё было бы здорово поехать в Уэльс. Тишина, красота и спокойствие. В своё время мы с родителями часто ездили в Уэльс – времени путешествие занимает всего часов пять, если не меньше.
Мы шли по аллее внизу улицы. Сама больница-лаборатория находилась чуть выше – за деревьями по бокам дороги было видно здание. Стояли скамейки. Около четырёх утра – темно и ни души.
Коул шёл чуть позади – видимо, боялся, как бы я не вырубился за его спиной. Но было терпимо: по крайней мере, я не чувствовал себя так, будто прямо сейчас провалюсь во тьму и никогда больше не выберусь. Просто болела голова: так, будто бы тысячи ультразвуковых сигналов звенели в каждом ухе, давя на психику.
Но постепенно мы приближались к лаборатории. Оставалось только оценить обстановку, посмотреть, нет ли внутри кого-то ещё помимо охраны, рассчитать, как в итоге пробраться внутрь. В целом это должно было быть легче, чем переместиться в Женеву с острова – совсем недалеко же.
Подойдя ближе, Коул быстро перечислил, что мы имеем. Он снова погрузился в свой этот киборгский транс – видимо, пытался считать информацию не с человека, а непосредственно со здания, и у него что-то даже получалось.
– Внутри немного людей… странно… даже будто бы улавливаю нечто знакомое. Но это не важно: важно то, что все люди в лаборатории – охранники. Врачей и учёных нет. Невероятно чисто. Однако… Хочу попросить тебя перемещаться по теням как можно быстрее – чтобы мы попали в коридор, а оттуда сразу в нужный кабинет. Я его найду. Нужное отделение. Давай, – он взял меня за локоть. Я шмыгнул носом, но, найдя более густую тень под кроной деревьев, шагнул в неё, увлекая Хэллебора за собой.
Приятно было находиться здесь. Жаль, что чем дольше пребываешь в тенях, тем больше вероятность раствориться в них насовсем.
Выйдя из темноты, мы оказались в здании.
Отлично. Никаких защитных барьеров. Значит, на эту лабораторию всё же никто не нападал. Я действительно был единственным бессмертным, который умудрился подцепить этих паразитов. Так что никому, кроме меня, это лекарство и не может понадобиться.
– Отлично. Погоди, надо проникнуть в архив, посмотреть, что там да как с этим ядом для червей, какой сотрудник сейчас им занимается…
– Некогда, – я отрицательно покачал головой. – Тут ведь рано начинают работать. Искать ещё архивы твои… Просто снова считай информацию и найди нужное отделение.
Коул нахмурился.
– Я попробую, но получать сведения непосредственно со здания сложнее, чем вытаскивать их из головы человека. Строение ведь не может думать. Но я попытаюсь.
Он закрыл глаза и сосредоточился. Я внимательно наблюдал, но посчитав, что лучше не отвлекать человека, отвернулся, оглядывая коридоры. Я посмотрел наверх – даже камер нет. А, неправда, вон там, в конце, за углом…
Я схватил Хэллебора за предплечье и придавил к стене, прижимаясь и сам, и снова призвал тьму. Она окутала нас, скрывая от камер. Я выдохнул. Коул вытирал кровь, текущую из носа. Я только сейчас это заметил.
– Получилось. Камеры, да? Я забыл о них, думая обо всём здании в целом… Короче, мне удалось примерно понять планировку лаборатории. Мы просто пройдем по коридорам, скрываясь в твоих тенях, ну а когда найдём нужную дверь, я уверен, ты сможешь переместить нас за неё.
Я снова кивнул.
– Без проблем. Показывай, киборг.
И мы двинулись по коридору. Хэллебор осторожно шёл впереди, стараясь держаться ближе ко мне и моим теням, которые окутывали нас с головой. Холодно, но надёжно. Если кто-то следит за камерами в такой час, он либо не заметит, либо примет сгусток тьмы в углу экрана за глюк системы или свой собственный.
– Так… тут направо, кажется. Лабиринт, а не больница. Они все такие на самом деле, на мой взгляд…
Я молча с ним согласился, стараясь концентрироваться на тьме. Кончики пальцев еле заметно почернели, пульс замедлился, вены стали сине-чёрными на бледных запястьях. Вряд ли это могло означать что-то хорошее, но я старался сохранить как можно больше сил, а потому молчал и не обращал внимания на проявление симптомов.
– Стоп. Вот. Здесь. Ты посмотри на это – железная дверь. Как в тюрьму какую-то. Эх, любимые мои лаборатории.
Я снова промолчал. Сосредоточившись, я грубо схватил локоть Коула и снова погрузил нас в тень, очутившись в мире тьмы. Невероятно звучит.
Просто переместиться за дверь. Это нетрудно.
Проблема в том, что порою я не понимал, как действуют мои прогулки по теням. Может, стоит создать тоннель, подобный тому, какой я сделал во время пожара? Нет, слишком много сил. Впрочем…
Я протянул руку вперёд, стараясь воссоздать то, что уже делал. Только теперь тоннель мне держать надо намного короче, да и ситуация не такая экстренная.
Я представил, как вместо двери, которую мы только что видели, образуется пустота, подобная чёрной дыре. Только если у той нет начала и конца, у нашей было и то, и другое. Я просто создал дверь из тьмы посреди другой двери: двери, которую нам было открыть необычным способом.
Теневые тоннели. Так я прозвал их про себя. Вполне исчерпывающее название.
Кажется, у меня что-то течёт из глаз. Слёзы? Нет. Кровь. Прекрасно.
Я сморгнул её и расширил тоннель до нужных мне размеров. Коул посмотрел на меня своими волчьими глазами и кивнул. Он уже более-менее неплохо соображал внутри тени. Я пропихнул его вперед и прыгнул следом – прыгнул, потому что расстояние было маленькое, а у меня не оставалось сил на поддержание тоннеля. Всё же болезнь никого не красит.
Мы проникли внутрь. За железной дверью оказались ещё несколько дверей – и все вели в разные стороны. Коул уверенно зашагал вперёд, к самой дальней.
Даже не глядя на надпись на двери, он потянулся и нажал на ручку. И дверь подчинилась.
– Не заперто? – кажется, он был удивлён. – Вот это пренебрежение…
Я насторожился. Мы переглянулись.
Перешли на ещё более тихий шёпот.
– Думаешь, там кто-то есть?
– Кажется, я вижу свет за углом, вот там. Вряд ли их много… Но раз уж пришли, что теперь? Назад?
Коул чертыхнулся и попытался тихо затворить за собой дверь, но раздался чужой голос, уставший и сонный, даже хрипловатый, совершенно незнакомый:
– Уолтер, это вы? Я же сказал: всё в порядке. Я уже собирался уходить домой.
Что-то внутри дёрнулось.
Ага, значит, засиживается допоздна.
Коул поражённо пялился в сторону источника света и звука. На этот раз он сам схватил меня за локоть, требуя скрыть нас в тени.
Но что-то меня остановило.
Обладатель хриплого голоса вышел из-за угла. Я не успел ничего сделать, так как не сразу различил в полутьме черты лица незнакомца, но быстро привык к сумраку и смотрел на человека, не веря самому себе.
– Лука?
– Брат?
Я покосился на Коула. Он тоже посмотрел на меня. От удивления его волчьи глаза пугающе сузились, отчего он стал похож на хищника.
Мы снова перевели взгляд на парня, который смотрел на нас с не менее поражённым выражением. Его лицо побледнело, что в контрасте с тёмными вьющимися волосами и тёмными бровями выглядело ещё более жалко. Под глазами – тёмные мешки, белый халат врача запачкан чем-то вроде кофе.
Нет, совсем не тот голос. Такой уставший… Я просто обознался. Но… «брат»? Почему…
Так я думал до тех пор, пока парень не заговорил, оправившись от ужаса. Теперь я не сомневался – это был тот самый голос, который я сравнивал с музыкой и журчанием ручья, просто он был уставшим и даже чуточку простывшим.
Кажется, Коул в своей догадке тоже не усомнился.
– Что… вы… что вы здесь оба забыли? Чёрт. Я схожу с ума? Чёрт-чёрт-чёрт… – он схватился за голову, жмурясь и ероша волосы. Несмотря на усталость и неопрятность, вихры его по обыкновению были чистыми, и я даже отсюда чувствовал исходящий от него аромат цветов, но сейчас к нему примешивался ещё и запах лекарств.
«Брат».
Я вспомнил, кто однажды привиделся мне в Коуле.
Совсем недавно.
Вчера.
«Лука».
Кажется, Коул, всё осознав, был в ярости. Он перестал шептать и повысил голос, но не так, чтобы нас услышал кто-то ещё.
– Ты исчез, даже не закончив университет. Мне было четырнадцать лет. Четырнадцать! Как ты мог бросить… нашу семью. Ты… почему ты… Ты… Да что ты тут забыл? Неужели ты сбежал от нас именно сюда?
Лука, кажется, наконец осознал реальность происходящего. Я положил руку на плечо соседа.
– Он сбежал в Англию, Коул. Я знаю его. Он был моим… другом.
Хэллебор уставился на меня ещё более поражённо.
– Не может быть.
Но могло. Могло.
Лука смотрел на нас с полным отчаянием.
Так вот оно что. Он скрывал от меня своё имя, потому что он был беглецом из собственной семьи. Боялся, что я узнаю. А ведь я мог. Он действительно мне не доверял.
Ещё один Хэллебор…
– Коул, Коул… Я только недавно узнал, что ты… что ты бессмертен. Отец дозвонился до меня. Сказал о матери. О тебе. И повесил трубку. Ха-ха… – он начал тихо, но весьма истерично посмеиваться. – Я даже не мог подумать, что вы с… с Олли… знакомы… ха-ха…
Коул изумлённо выгнул бровь, глядя на меня после этого «Олли». Я нахмурился.
– Не называй меня так.
– Это просто невозможно! Это судьба! Ха-ха-ха… Это невероятно…
Сосед выбежал вперёд и схватил брата за грудки.
– Ты полный кретин. Что. Ты. Здесь. ЗАБЫЛ?
Я стоял на месте. Ненависть и боль Коула в данный момент обездвижили даже меня. На секунду мне показалось, что в глазах волка стоят слёзы, но это было не так. В них бушевала только буря. Гроза.
Лука даже не пытался сопротивляться. Он потерянно и с истеричной улыбкой смотрел вбок. Коул потряс его снова, требуя ответа.
– Ну что же… Раз судьба… Я всё вам расскажу, младший брат и… и Ол… Олеан. Ха-ха. Невероятно. Невер…
– Заткнись, – это произнёс уже я. – Я вроде как говорил тебе не работать по ночам. Тем более в стране, в которой ты, по сути, не числишься гражданином… Как?
– Командировка. Меня отправили сюда по моей просьбе. Я… это я занимаюсь лекарством от твоей болезни, Олеан. Это я.
Коул медленно отпустил Луку.
Я смотрел на парня во все глаза. Сейчас ему было около двадцати-двадцати одного. Старше меня на четыре года. Выглядел он на восемнадцать.
– Это… ты?
Лука смотрел на младшего брата. Они были почти одного роста, но всё же Лука несколько выше. Я смотрел на них.
Да, они похожи. И такие разные…
Глаза цвета волчьего одиночества и лесных нимф.
Совершенно разные.
И совершенно невозможно, чтобы на свете случались такие совпадения. Ведь их не бывает.
Я закрыл лицо ладонью, чувствуя, что у меня снова течёт кровь из глаз.
Это не слёзы. Это кровь. Кровь.
– Прости.
Коул пристально наблюдал за братом. Но Лука смотрел только на меня.
Я отвёл взгляд.
Сосед отвернулся.
– Ну а Хэллеборы друг перед другом не извиняются, Коул. Ты же помнишь.
Тот кивнул.
Молчание.
Полутьма.
– Мы всё ещё ждём ответов.
Коул оттолкнул брата и пошёл к источнику света. Я последовал за ним, бросая взгляд на парня с кофе на халате. Он приблизился, и в глазах его после исчезновения ужаса и истерики наконец-то появился лёд.
Я тоже толкнул его.
В голове играла песня.
I forgive you, forget you, the end.
