ГЛАВА 7
ПАВЕЛ
Перед сном мы обсудили вопрос внезапного появления иностранцев. Впрочем, ло-мать голову не имело смысла – во всём виновато телевиденье. Правильно его Сулейман ненавидит! И симпатичная корреспондентка виновата. Правильно я не стал с ней знако-миться!
А может, наоборот зря. Поматросил бы и бросил – чем не месть?
Засыпал я плохо, а проснулся омерзительно рано. Часы показывали начало седьмого. Постельное бельё сбилось в ком, и было влажным от пота. Похоже, ночью у меня случил-ся не то жар, не то продолжительный кошмар, но воспоминаний об этом почему-то не со-хранилось. Я высвободился из завитой жгутом простыни и побрёл на кухню. Пить хоте-лось, будто с крепкого похмелья. Неужели виски был палёным?
Жерар сидел на столе и с непосредственным любопытством ребёнка, впервые при-шедшего в цирк, наблюдал заоконную жизнь. Ко мне он не повернулся, лишь дрогнувшее ухо показало, что моё появление замечено. Я достал из холодильника бутылку минераль-ной воды «Perrier» c лимонным соком и, не отрываясь, ополовинил. Стало как-то веселей.
– Что интересного показывают? – спросил я и выглянул в окно.
Во дворе было пусто и туманно. Покрытые капельками конденсата автомобили (ви-димо, не у одного меня ночью был жар!) притискивались друг к другу, как табунок напу-ганных хищником копытных. По краям стояли два крупных самца-джипа, далее пяток са-мочек-малолитражек, а в середине два детёныша – «Дэу Матиз» и «Шевроле Спарк». В начавших понемногу желтеть и краснеть кустах носился весёлый не по погоде француз-ский бульдог. Его хозяин, нахохлившись, курил под детским «грибком» изогнутую будто знак вопроса трубку.
– Любуюсь, – как-то чересчур тихо ответил Жерар.
– Чем? В багрец и золото одетыми лесами?
– Нет. Этой милой девочкой.
– Какой девочкой? – озадачился я.
– Француженкой. Жюли. Только взгляни, какая грация! Какая лёгкость движений! Она – чудо!
– О, блин… – сказал я, изо всех сил сдерживая хохот. – Напарник, да ведь ты влю-бился!
– Похоже на то, – безропотно согласился Жерар.
– Так за чем дело стало? Пойдём, познакомишься. У вас, у собак, это просто. Поню-хаешь у неё под хвос…
– Хватит! – зло рявкнул бес. – Что за солдафонские приколы?
– Молчу-молчу.
– Вот и молчи. И слушай. Мне нужна твоя помощь. Учти, я серьёзно.
– Учёл. Можешь на меня рассчитывать. Ты вчера спас мою свободу, сегодня я спасу твою любовь!
– Не сомневался в тебе, дружище, – сказал Жерар таким тоном, что стало ясно: со-мневался, и нешуточно. Поэтому моё согласие растрогало его чуть не до слёз. – Дело в следующем. Если я подойду к ней в теперешнем облике, она на меня даже не взглянет. Слишком мелок и тщедушен. Так вот, чувак, я хочу реально раскабанеть. А вернее – нере-ально!
– Ну и какие проблемы? Берёшь кольцо Сулеймана, делаешь один оборот вокруг оси – и ты уже кабан, каких свет не видывал. Юная Жюли тем более.
– Не пойдёт, – возразил романтический влюблённый. – Во-первых, старикан уехал. А во-вторых, перстень нужен, чтобы заставить его превратить меня в человека. Но это дело будущего. Тут торопиться нельзя, надобно продумать всё досконально. Раб кольца, ясное дело, выполнит любое желание кольценосца. Но, в силу врождённой злокозненности иф-ритов, сделает это максимально извращённым способом. Потом с последствиями намуча-ешься. Если вообще выживешь. Так что прежде – размышлять, размышлять и размышлять!
– В таком случае не вижу выхода, – признался я.
– А между тем он есть! И это – анаболические стероиды!
– Спятил, что ли? – оторопел я. – Ради какой-то собачонки…
Жерар оскалился.
– Ты за базаром-то следи!
– Ой, прости! Ладно, пусть ради самой расчудесной. Какая разница? Ты же не рас-считываешь оставаться с ней пожизненно?
Жерар почесал лапкой нос и неохотно признал:
– Глупо было бы…
– Ну и зачем ради временной связи гробить здоровье?
– Паша, ты прямо как младенец. Что за бред про угробленное здоровье? Всё будет крайне грамотно. Мягко действующие ветеринарные препараты, постоянный мониторинг печени, послекурсовая терапия… Да я нанесу организму меньше вреда, чем ты своему – вчерашним виски!
– Ладно, – сдался я. Всё равно ведь этого упрямца не переспорить. – Хрен с тобой, герой-любовник. Что от меня-то требуется?
– Купить препараты.
– Блин! Почему-то так и думал. Но, видишь ли в чём дело… Они запрещены. В апте-ках не продаются.
– Знаю, – терпеливо сказал Жерар.
– Да и в ветлечебницах вряд ли.
– Там есть. Но очень слабенькие, и только по рецепту. А мне не нужны составы с кошачьими дозировками. Колоть, так сразу конские. Поэтому ты отправишься в атлетиче-ский зал. Серьёзные качки дня не могут прожить без «фармы». Там-то её и купишь.
– И откуда тебе известны такие тонкости, дружок?
– Из интернета, дружок. Спортивные форумы – настоящий кладезь знаний. А теперь запоминай. Сделать нужно так…
* * *
План Жерара был прост как чугунная гиря. Прийти в зал, выбрать качка поздоровее – явного «химика», и осторожно поинтересоваться «витаминами». Конечно, существовала вероятность быть посланным в пешую эротическую прогулку или даже огрести в торец. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанское. То есть в нашем случае – оксиметолон.
Жаль, что рисковать торцом предстояло не самому будущему мистеру Вселенная, а мне. Но чего только не сделаешь ради дружбы!
Зал мы выбрали подальше от дома, не самый новый и совсем не модный. Это был выстроенный ещё в советские годы тяжелоатлетический манеж, приземистый и грубый как его посетители. Жерар заявил, что смотреть на внешность зала нужно особым взгля-дом. И тогда сразу станет ясно, что это – настоящий гимн брутальности! Самые могучие мужики должны ворочать железо именно в таких помещениях. Или вовсе в подвалах.
Заплатив за разовое посещение, я прошествовал в раздевалку. Раздевалка имела пре-дельно аскетичный вид. Стояли вдоль стен длинные гимнастические скамьи, висело большое прямоугольное зеркало, да имелась дверь в душ. Почти все места были заняты потными шумными мужиками – переодевались две любительские команды футболистов. (Возле манежа находился стадион.)
Недавние противники единодушно ругали судью, отмечая его предположительно не-традиционную сексуальную ориентацию. Многие жадно пили пиво. Видимо, матч выдал-ся непростым. Я быстренько переоделся и двинулся в зал.
Зал оказался на удивление просторным, с окнами в «два света». Воздух был свеж, гремела заводная музыка. На крепком деревянном помосте приседал со штангой тяжело-атлет – крепкий, как глыба гранита. Штанга была столь тяжела, что гриф гнулся на его плечах плавной дугой. Приседающего подстраховывал второй здоровяк, ещё более огром-ный. Рядом беседовали с тренером спортсмены размером поменьше. На тренере была желтая футболка с соответствующей надписью. Опасливо прижимаясь к стеночке, дабы не быть мимоходом раздавленным штангистами, я пробрался к нему и отдал чек. Тренер окинул меня оценивающим взглядом и сказал:
– Вижу, кое-какой опыт уже имеешь.
– Вроде да, – скромно сказал я.
– Ну, тогда занимайся. Будут вопросы, подходи.
Вопросы у меня были, но не задавать же их тренеру? Походив по залу, выбрал наи-менее страшно выглядящий тренажер, оседлал его и, мерно двигая рукоятки, начал осмат-риваться. Гиганты на помосте для разговора о «витаминках» подходили, наверное, лучше всего, но связываться с ними казалось мне безумием. Если такой парень осерчает на про-вокационный вопрос, зашибёт одним махом. Девушки в количестве трёх штук – одна жердь модельной внешности, одна явная спортсменка и одна пышка в возрасте щучки Да-рьи, тоже вряд ли могли мне помочь. Как и десяток моих ровесников и ничем не примеча-тельного телосложения. Имелось так же несколько мужчин средних лет, пришедших бо-роться с животом, несколько пацанов и несколько откровенных качков. Не таких крупных, как Голиафы на помосте, но всё равно мускулистых. Оставалось выбрать, с кем из них по-пытать удачу.
Вот тут-то меня и подстерегала сложность. Лица у атлетов были, мягко говоря, не самые дружелюбные. Суровые такие морды, которые во время выполнения упражнений искажались совсем уж жутко, начиная смахивать на демонические маски.
Решила за меня судьба. К одному muscular man-у, обладателю толстых волосатых рук, подошёл подросток и стал о чём-то спрашивать. Muscular man со спокойной улыбкой отвечал, тыкая пальцем в собственные плечи. Паренёк ускакал, обрадованный, а я тут же перебрался ближе к доброму качку.
Был он сравнительно невысок, и весь какой-то кубический. На просторной толстовке – изображение Жерарова идеала: состоящий из одних мышц бульдог с гантелью. Я счёл это ещё одним добрым знаком. При более внимательном рассмотрении лицо качка – ост-роносое, с хитрыми глазами, показалось мне отдалённо знакомым, но где и когда я мог его видеть, не вспоминалось.
Да и чёрт с ним, подумал я. Единственным, что меня удерживало от немедленного разговора с обладателем волосатых рук, являлся его напарник. Значительно более высо-кий и пропорционально сложенный. С квадратными плечами античного дискобола и стро-гим лицом древнерусского ратника. Взгляд его был крайне, крайне угрюм. Я дождался, пока он схватится за штангу, и лишь тогда подошёл к остроносому.
– Извините, можно задать вопрос?
– Валяй, – великодушно разрешил тот.
– Давайте отойдём.
– Бить будете, папаша? – Он усмехнулся и двинулся за мной.
– Слушайте, у вас такие бицепсы, – сказал я, когда расстояние до ближайшего спорт-смена стало достаточным для сохранения тайны переговоров. – Просто охренеть! Навер-ное, имеются какие-то секреты?
– Ну так!.. Сейчас открою. Впахивай с железом как папа Карло, правильно питайся, много спи. Вырастишь такие же, а то и больше. Генетика у тебя, на мой взгляд, просто от-личная.
– Да я не об этом.
– Тогда о чём? – озадачился он.
– О «витаминах», – храбро выпалил я. – Надоело на месте топтаться. Результаты не растут, мышцы не растут. Хочу захимичиться. Поможете?
– Фигасе заявочки! Не. Ты, паренёк, ошибся адресом. Я убеждённый натурал. Вот Андрюха, тот да, бывалый химик. С ним и разговаривай. Андрей! – окликнул он товарища, рассматривающего в зеркале раздувшиеся после упражнения трицепсы. – Иди-ка сюда. Тут для тебя клиент.
– Чего надо? – подойдя, спросил плечистый.
– Десять ампул деки, – отвечал я, как учил Жерар, – и десять энантата. Желательно иранского. Ещё пачку оксиметолона. Цена не волнует.
– Деки тебе, – ласково сказал Андрей. – Энантата иранского. И цена, значит, не вол-нует…
А потом долбанул двумя руками мне в грудь…
Из зала меня вывел тренер. Проводил до раздевалки (она уже опустела), усадил на скамейку и сказал:
– Чтоб я тебя больше здесь не видел. Никогда. А надумаешь жаловаться, что избили, лично подтвержу в госнаркоконтроле, что ты предлагал ребятам стероиды. Всё понял?
Я кивнул.
– Ты головой не тряси, а скажи словами.
– Мне всё понятно.
– Вот и хорошо, – заключил тренер и ушёл.
Я потёр грудь. Нельзя сказать, что удар был нокаутирующим, но мозги он мне про-чистил славно. Понимание того, что я редкостный идиот, пришло моментально.
Проклиная Жерара, я начал переодеваться. Под душ идти смысла не было. Да и не хотелось мне здесь задерживаться. Когда я уже зашнуровывал кроссовки, в раздевалку проскользнул молодой человек с бледным лицом, похожим на разварившийся пельмень. Кажется, я видел его в зале, поэтому напрягся. Если ещё и этот захочет со мной побокси-ровать, буду защищаться. По справедливости говоря, я бы и плечистому Андрею врезал. И его подлому остроносому дружку. Если бы не чувствовал их правоты. За распространение этой дряни можно легко огрести срок. К тому же они и впрямь могли быть «натуралами».
Однако пельменнолицый не стал махать конечностями. Он присел передо мной на корточки и негромко сказал:
– Твоя проблема решаема. Причём за разумные деньги. Сколько и чего нужно?
Я сказал, сколько и чего. Он, подумав, сообщил, что нужных мне инъекционных препаратов прямо сейчас нет, а есть какой-то другой, являющийся смесью их аналогов.
– Очень хороший, чистый и мягкий. Аптечная ветеринария, но прёт – только в путь! Возьмёшь?
Я согласился. Пусть будет другой, не себе же колоть. Затем мы обсудили оплату и доставку, гарантии обеих сторон и прочее. А уже к вечеру Жерар стал обладателем пакета с вожделенными пузырьками и таблетками, упаковки одноразовых шприцев и разборной гантели весом двадцать четыре килограмма. Всё это богатство позволило ему навсегда за-быть о последнем гонораре из «Серендиба».
Разумеется, я не стал уточнять, что синяк на моей груди обошёлся начинающему ат-лету куда дороже, чем всё остальное. Как говорится, дружба дружбой, а свои фингалы ближе к телу.
* * *
Первая инъекция адской смеси состоялась после ужина. Выступить в роли доброго Доктора Моро пришлось мне. На кухонном столе, играющем роль операционного, я рас-стелил чистое полотенце, поверх которого – на животик, лапки врозь – уложил подопыт-ную собачку. Рядом, на чистой салфетке стоял пузырёк с препаратом, пузырёк со спиртом, лежали ватные тампоны и шприц. Наличие белой шапочки, халата и одноразовых перча-ток я счёл излишним. Роль хирургического клеенчатого передника исполнял кухонный фартук.
– Лупи сразу миллилитр! – отважно заявил Жерар.
– Ты же лопнешь, деточка, – засомневался я. – Порция-то рассчитана на половозре-лого быка или жеребца.
– Поэтому и говорю – миллилитр! Это как раз половина. И давай живее.
– Куда спешить? Как сказал поэт, в гости к богу не бывает опозданий.
– Слушай, чувак, оставь, на фиг, свои шуточки. Мне и без них боязно!
– Так может, ещё передумаешь?
– Нет. Коли, мучитель. Сюда. – Он показал лапой на свой худенький филей. – На всю глубину иглы!
Я подрагивающими пальцами набрал в шприц маслянистую жидкость. Жерар прику-сил карандаш и зажмурился. Игла вошла в тело терьера с удивительной лёгкостью. Когда я двинул плунжер шприца, карандаш под зубами начинающего «химика» начал хрустеть и крошиться, но сам он не издал ни звука. Наконец шприц опустел. На месте укола вздулся заметный бугорок.
– Грелку! – сипло скомандовал Жерар.
Я протёр место укола спиртом, приложил салфетку, а поверх – тёплую грелку. Смах-нул разгрызенный карандаш в мусорное ведро и уселся пить чай.
– Голова кружится? – спросил я обеспокоенно через несколько минут. Вид кобеля мне совсем не нравился. – Тошнит?
– Всё нормально, Паша. Кстати, больно почти не было.
– Ага, я заметил. Когда ты карандаш начал грызть. Ну, а как вообще самочувствие? Бешеный прилив сил уже ощущается? Бицуха каменеет?
– Ощущается бешеное сердцебиение, – сказал слабым голосом Жерар, – а каменеет, стыдно признаться, кое-что другое.
Бес со стоном перевалился на бок, и сделалось видно, что у него закаменело. Я ува-жительно присвистнул и прокомментировал:
– Картина маслом: «Баллистическая ракета на старте» или «Гуд бай, Америка». Слышь, здоровяк, ты поведение-то контролируешь? Не собираешься накинуться на меня? Учти, я буду защищаться!
– Какое накинуться… Копыта бы не откинуть… Перенеси меня в постельку, а?
Я аккуратно подхватил его на руки, отнёс в спальню и уложил на собственную кро-вать. Он был чертовски горячим, а сердце колотилось с такой скоростью, что казалось: вот-вот оборвётся. Мне стало по-настоящему страшно. Что, если и впрямь умрёт? Я бро-сился к телефону.
Трубку подняла Леля. Ещё совсем недавно мне казалось, что эта девушка создана для меня. Я испытывал к ней очень нежную и романтичную любовь, в которой почти не было плотского. И чем дальше, тем становилось всё меньше и меньше. В конце концов, я вдруг осознал, что кроме братской нежности в моём чувстве ничегошеньки не осталось. По времени это грустное открытие совпало с важнейшим событием в жизни самой Лели. К ней вернулась блудная сестра. Впрочем, выяснилось, что наблудить по-настоящему Ла-да не успела. Засим была прощена, и сестрички с прилежанием взялись за привычное дело – служить отроковицами богини плодородия Макоши.
Сейчас, в страдную сентябрьскую пору, дел у них навалом, и мне здорово повезло, что девчонки оказались дома. Выезжая на обряды, мобильников они с собой не берут.
– Леля! – воскликнул я. – Срочно зови Ладку. Нужна медицинская помощь. Жерару худо!
Лада не стала даже здороваться:
– Что с ним?
– Температура, усиленное сердцебиение. Ну, и по кобелиной части возбуждён…
– Причину знаешь?
– Да. Инъекция «Цитазона».
– Что это за дрянь?
– Ветеринарная смесь эфиров нандролона и тестостерона в дозировке для крупного рогатого скота. Вкололи миллилитр. Двести пятьдесят миллиграммов действующего ве-щества.
– Миллилитр! Такому крохе! У вас что, крышу сорвало?.. – Она добавила несколько слов, абсолютно нехарактерных для речи весталки, и заключила: – Жди, сейчас приеду.
Минут десять я метался от спальни к раскрытому кухонному окну. Наконец послы-шалось тихое тарахтение, и во двор вкатила Лада на скутере. Ещё через минуту я получил поцелуй в щёку, подзатыльник, был назван вивисектором и безжалостно выдворен из спальни.
– Пойду, постерегу твоё транспортное средство, – сообщил я запертой двери. – А может, покатаюсь.
– Топай, коновал, – донеслось в ответ.
Я взял с тумбочки в прихожей ключи и мотоциклетную каску, сбежал вниз, оседлал скутер и выехал из двора. По вечернему времени движение на улицах снизилось, и до до-ма Зарины я докатил с ветерком. Сулейман устроил своей «внученьке» квартиру в элит-ном жилищном комплексе, поэтому беспокоиться о сохранности оставленного во дворе скутера не стоило. Я открыл подъезд давным-давно полученным от Зарины ключом, взбежал мимо сонного консьержа на второй этаж и позвонил.
Она открыла дверь, не спросив, кто. На ней были только ажурные панталончики и кружевная майка с тонкими бретельками. Свежевымытые волосы убраны под высокий тюрбан из махрового полотенца.
– О! – удивлённо сказала она. – Ты чего здесь?
– Пришёл пожелать спокойной ночи одной прелестнице.
– А как же твоя рыжая сучка?
– Идёт она лесом, – сказал я и откровенно посмотрел Зарине в глаза. – Идут вообще все…
Зарина захохотала, а потом подарила мне такой поцелуй, по сравнению с которым миллилитр «Цитазона» показался бы детской аскорбинкой.
* * *
Одно из главных правил частного детектива гласит: если женщина флиртует с вами, имея цель использовать, поддайтесь… Для того чтобы использовать её первым.
Спустя два часа мы вели уже вполне деловой разговор. Хотя обстановка, выражаясь целомудренно, оставалась непринуждённой.
– Выкладывай, что тебе известно по теме «чертежи игрушек Скотинина», – сказал я и провёл пальцем вдоль тоненькой спинки. От самого верха до самого низа. Зарина хи-хикнула и поёжилась. – Говори, или защекочу до смерти.
– Да я не знаю почти ничего. Имя клиента не знаю. Куда он удрал от нашего стари-кана, не знаю. Для чего нужны эти картинки, тоже не догадываюсь.
– Что можешь сказать об убитом архивариусе?
– Мало… Звали его Новицкий, имя-отчество не помню. Работал в городском архиве. Был гомосексуалистом, последнего бой-френда зовут Витя Найт. Довольно известный в узких кругах крендель. Не то сценарист, не то писатель. Ну и, как положено людям твор-ческих профессий, балуется кокаином. Из-за него Новицкий и влип. Витя попался с пятью граммами кокса, его надо было срочно отмазывать от тюрьмы. А тут как раз подвернулся заказчик на эти документы. Предложил хорошие деньги.
– Такие удачи спонтанно не случаются. Похоже, подставили влюблённого голубка? – предположил я.
– Скорей всего. Хотя не обязательно. Найт и раньше залетал с наркотой, так что на-верняка состоял на учёте в ГНК. Так вот, Новицкий позаимствовал чертежи и отнёс в ГЛОК, чтобы там сняли электронные копии. А в это время появился ещё один любитель игрушечных тараканов. Только контактировал этот господин уже не с Новицким, а с нами. И хотел получить бумажные, а не электронные копии. Кстати, про похождения архива-риуса нам стало известно от него.
– Кто он?
– Тайна, покрытая мраком. Сулейман общался с ним лично, я его даже в глаза не ви-дела. И никто не видел, старикан каждый раз куда-то уезжал для переговоров. Дальше ты знаешь. Некто Павел Дезире, специалист по соблазнению несовершеннолетних девочек…
Я шлёпнул её по попе. Она показала мне язык и продолжила:
– …А так же по хождению сквозь стены, проник в ГЛОК и запомнил чертежи, чтоб потом нарисовать по памяти. В тот же час в ГЛОКе появилась банда неизвестных ино-странцев. Предположительно, пришли за тем же самым. Но чертежей не нашли и устрои-ли погром. Однако Павел Дезире оказался молодцом не только в постели у несовер… ай! Ай! Хватит, я всё поняла! Корче, мой герой их шугнул, они свалили. После бегства ино-странцев охранник первым делом вызвал директора ГЛОКа, а уж после его прибытия – милицию. Директор забрал чертежи, забрал электронные копии, всё передал Новицкому. А поутру сделал вид, что впервые видит бардак, учинённый ночью в его конторе. Новиц-кий поспешил той же ночью вернуть документы в архив, где встретил внезапную мучи-тельную смерть. Сначала его резали чем-то вроде бритвы, потом удавили. Оригиналы чер-тежей либо он сам, либо его убийцы уничтожили. Про электронные копии ничего не из-вестно. Клиент Новицкого неизвестен. Ни хрена, блин, неизвестно!
– Да ладно! Так уж и ни хрена? Адрес директора ГЛОКа знаешь?
– Угу.
– Адрес Вити Найта знаешь?
– Угу-угу.
– Адрес архива знаешь?
– Угу-угу-угу.
– В таком случае мне придётся тебя оставить, киска. Надо с этими ребятами пооб-щаться. Пока и они не сбежали. Или их не шлёпнули.
– Не очень-то спеши, Пашенька. Сначала уломай меня назвать эти адреса. Учти, ты имеешь дело с очень капризной девушкой!
– Уломать – это запросто, – сказал я, скорчив людоедскую гримасу. – А ну-ка…
* * *
Начать решил с архива. Пройти в него через главный вход было проблематично. Тем более – ночью. Но для того ведь и существуют комбинаторы, чтобы доказать человечест-ву необязательность дверей!
Здание губернского УВД принадлежало сталинской эпохе грандиозных свершений. Строители на качественных материалах тогда не экономили, поэтому первый этаж возве-ли из гранитных блоков. Каждый «кирпич» был размером с холодильник. Меня это чуточ-ку пугало – с гранитом такой толщины я дела ещё не имел, – но и заводило. Адреналин бурлил в крови. Я объехал грандиозное П-образное строение вокруг и отметил, что тылы даже у столь серьёзной организации освещаются неважно и пребывают в достаточно не-приглядном состоянии. Задний двор, заключённый между «ножками» «буквы П», был огорожен литым чугунным забором. За ним громоздились штабеля испачканных в извёст-ке досок, груды битого кирпича и ободранной штукатурки. Видимо, в помещениях УВД шёл ремонт. Весь этот мусор стерёг лохматый барбос пугающих габаритов. Когда я оста-новил скутер возле забора, он вперил в меня леденящий взгляд.
– Надо понимать, поздних гостей ты не жалуешь? – спросил я у цербера.
Тот выразительно промолчал.
– Ну и скучай один, злюка, – сказал я и поехал дальше.
Архив находился в левом крыле, пробраться в него можно было не только со двора, но и снаружи. На моё счастье, слева располагался сквер, отделяющий здание УВД от со-седнего дома – тоже принадлежащего каким-то государственным структурам. Сквер был «геройским»: там стояли бюсты горожан – Героев Советского Союза и России, горел Веч-ный огонь. А ещё и имелись клумбы, засаженные высоченными георгинами, и во множе-стве росли пушистые голубые ели.
В дальнем от меня конце сквера было людно, там шумела какая-то нарядная компа-ния. Кажется, приехала запоздалая свадьба – не то возложить цветы к бюстам великих земляков, не то просто попить рядом с ними вина.
Я заглушил скутер и шустро закатил его в сквер. Прислонил к ёлке. Замер сам. Убе-дившись, что остался незамеченным, разделся догола, встал вплотную к стене и возложил на неё руки. А через секунду подал их вперёд.
Структура гранита вокруг моих ладоней изменилась. Стена потемнела, сделалась по-ристой как губка. Что происходило в это время с руками, трудно было даже представить. Может быть, моя плоть превращалась в гранит и строительный раствор, может, наоборот. Пытливые умы разных эпох занимались изучением экзовещества, сквозь которое диффун-дирует комбинатор. Сколько при этом пострадало и даже погибло нашего брата, лучше не вспоминать. Но ни один из исследователей, от алхимиков ренессанса до биохимиков ста-линских «шарашек», ничего не добился. Зато все они кончили крайне, крайне скверно. В течение нескольких часов или дней (в зависимости от степени защиты) экспериментаторы умирали в страшных мучениях, оставляя после себя не трупы даже, а головешки. Тела контактёров с экзовеществом высыхали, обугливались, «ржавели» – словно железо, пожи-раемое окислением в потоке чистого кислорода. Сейчас такими исследованиями продол-жают заниматься лишь в Израиле да Китае. Не завидую я тамошним соплеменникам. А ещё меньше – естествоиспытателям.
Гранит поддавался необычайно трудно. Я чувствовал себя борцом сумо, изо всех сил выталкивающим соперника с татами. Соперник был неподвижен, он был многократно тя-желей и сильней. Но я давил, давил, давил. Тело у меня исчезло, исчез и разум. Осталась лишь воля, сконцентрированная на стремлении вперёд…
Когда я выбрался из стены, вернувшее человеческую форму тело представляло собой сплошное переплетение натянутых до предела мышечных жгутов. Казалось, связки вот-вот оторвутся от суставов, а мышцы лопнут – волокно за волокном. Я впервые не чувст-вовал в себе сил к трансформации. Организм был не сверх-пластичен, а сверх-напряжён. Не тело, а одна большая судорога. От боли хотелось выть. Я повалился на пол, сгрёб ков-ровую дорожку и вцепился в образовавшуюся складку зубами. Иначе зубы попросту рас-крошились бы друг о друга.
Меня можно было брать голыми руками. Но лучше теми здоровенными щипцами, которыми рабочие на заводе ворочают раскалённые заготовки. Или петлей на шесте, ко-торой пользуются ловцы бродячих собак. Потому что время от времени меня сотрясала дрожь, а конечности начинали самопроизвольно двигаться, молотя в бешеном темпе по воздуху.
Это было мучительно. Это было страшно. И это было, чёрт возьми, восхитительно! Должно быть, так чувствует себя оборотень, впервые превращаясь в волка. Когда меня наконец отпустило, ужаса перед случившимся оказалось ровно столько же, сколько вос-торга.
Я выплюнул пыльный ковёр, встал на четвереньки и осмотрелся. Мне посчастливи-лось попасть в самый дальний и тёмный угол холла. Практически тут же начинался кори-дор, над входом в который висела стеклянная табличка «АРХИВ». Рядом стоял присло-нённый к стене большой портрет в рамке, перевязанный наискосок черной лентой. У че-ловека на портрете было одутловатое лицо пьяницы и извращенца, украшенное крайне несимпатичной родинкой возле носа. На шее поверх галстука висели очки на шнурке. Подпись сообщала, что это – покойный Новицкий, прекрасный работник и грамотный знаток архивного дела.
Сколько я не искал взглядом ночного дежурного, разглядеть его не смог. Стул подле тумбочки, оборудованной телефоном, пустовал. Наверно, лоботряс где-нибудь дрых. Не-удивительно, что у них здесь сотрудников по ночам режут.
Я прокрался в освещённый лишь тусклыми дежурными лампами коридор. Коридор был длинен, дверей имелось около десятка, однако нужную я нашёл без труда. Она была заклеена бумажной полоской с печатью. Поскольку дверное полотно не было ни стальным, ни гранитным, я прошёл сквозь него без усилий.
Окна в кабинете отсутствовали, и я включил свет. Следы преступления успели лик-видировать, но далеко не все. На паркете виднелись бледно-розовые пятна, на боковой по-верхности рабочего стола – незамеченные уборщиком бурые брызги. Многочисленные шкафы стояли распахнутыми. Находящиеся там знакомые мне картонные папки с дерма-тиновыми корешками пребывали в беспорядке. Машинально я вытащил первую попав-шуюся, раскрыл. Внутри лежали пожелтевшие от старости бумаги. Никаких заголовков, никаких надписей – просто десятки перфорированных по краям листов с сотнями фами-лий, отпечатанных на древнем матричном принтере. Некоторые фамилии были аккуратно, по линейке подчёркнуты. Возможно, на дне стопки имелось объяснение, что здесь и к че-му. Однако я уже утратил интерес, захлопнул папку и сунул обратно в шкаф. Начал по-очерёдно выдвигать ящики стола. Не могу сказать, что я искал. Рассчитывал обнаружить записку Новицкого со словами «меня убил тот-то по такой-то причине»? Как выражается Жерар, глупо было бы…
В верхнем правом ящике кроме канцелярской дребедени и блистеров с таблетками от поноса обнаружился кожаный очечник. Ведомый любопытством, я открыл его и увидел очки со шнурком. В толстой оправе, с хитро изогнутой дужкой. Те самые, что и на по-смертном портрете Возницкого. Я покрутил их в руках и улыбнулся. Меня вдруг осенило.
Нет, ребята, не зря я залез в этот кабинет.
* * *
Ночной дежурный, некрупный мужичонка лет шестидесяти, подтянув ноги к груди, сладко спал на оттоманке. На мятом бэйдже значилось: Кириенко Пётр Кириллович. Я по-тряс его за плечо и хрипло сказал:
– Просыпайся, Кирилыч. Разговор есть.
Он открыл глаза. Увидев меня, молниеносно вскочил на ноги, прерывисто вздохнул и рухнул задницей обратно на лежанку. Морщинистое лицо затряслось, точно к нему под-вели переменный ток. И было от чего! Перед Петром Кирилловичем стоял абсолютно го-лый, густо залитый кровью Новицкий. На шее призрака висели очки в толстой оправе. Это был мой маленький шедевр – даже стекло выглядело как настоящее! После двойной транспозиции через фанерную дверь ко мне наконец-то вернулась способность к перево-площению. На стороже Кириенко я решил обкатать действенность нового обличья.
Приятно сознавать, что работало оно на твёрдую пятёрку.
– Не пугайся, Кирилыч, – прохрипел я. – Не за тобой пришёл. Спросить хочу. Кто меня убил и за что, знаешь?
– Да это… Откуу… откуда мне? Дежурил-то не я…
– Может, слухи какие? Сплетни?
– Нее… нету слухов. Оперативники из убойного отдела говорят, баа… башку сломали. Ведь никто кроме ваа… вас сюда не заходил. Ночью-то. И с вечера никто не остаа… оста-вался. А сами-то нее… не помните разве?
– Не помню. Сзади набросились. Сразу мешок на голову накинули. Душили. Резали и душили… Мне и сейчас душно, Кирилыч! Душно мне! Душно! Открой окно, задыхаюсь я!!!
Кириенко, спотыкаясь, побежал к окнам.
– Стой! – закричал я. – Не то! Вон то, открой, в сквер. Там воздуха больше!
Сторож начал судорожно ковырять закрашенные многими слоями эмали шпингалеты, помогая себе ключами из большой связки. В конце концов, окно было распахнуто. Громо-гласно стеная, я вскарабкался на подоконник, со стоном втянул в себя воздух. Повернулся к Кириенко.
– Пойду я к героям, Кирилыч. Они хоть и памятники, но лучше живых. Затвори за мной окно. Да помни, если виновен, под землёй тебя найду! Прощай, Кирилыч!
Широко раскинув руки, я выпрыгнул в ночную темень.
Следующий визит «призрак Новицкого» нанёс директору ГЛОКа. Увы, но там у ме-ня случилась осечка. Рядом с супружеской кроватью, где почивал руководитель лаборато-рии опытных конструкций, его молодая жена и пушистый абрикосовый перс, стояла ко-лыбелька. В ней мирно посапывал хорошенький младенчик. Устраивать представление, способное напугать ребёнка и женщину, мне не позволила совесть.
Кот при моём появлении проснулся и напряжённо следил за странным гостем. Я по-казал ему «окровавленный» средний палец, после чего погрузился обратно в стену.
Зато с Витей Найтом не церемонился. Содрал с него одеяло и растопыренной пятер-нёй хлёстко врезал по голой спине. Он дёрнулся и завозился на постели, всматриваясь в бледного посетителя. Я сделал шаг назад и включил ночник. Витя – бородатый и не очень-то молодой субъект с рыхлым брюхом, изумленно разинул пасть.
– Что, Витенька, не ждал?
– Новусик, так ты живой? – слабым голосом спросил Витя. – А ко мне прокурорские приходили. Сказали, что убит.
– Прокурорские не соврали. – Я напрягся, и из глаз «Новицкого» потекли кровавые слёзы, а на теле проступили страшные резаные раны. – Говори, стервец, кому меня продал?
– Ты что! Разве я мог, – залепетал Найт, пряча бегающие глазки. – Ты же знаешь, как я тебя люблю… любил…
– Ну, раз не хочешь признаваться по-хорошему… – Я взял со стола ножницы и рас-крыл лезвия. – …Придётся поступить с тобой так, как поступили со мной.
– Пощади, Новусик! – модный сценарист захлебнулся рыданиями. – Я не виноват! Он меня заставил! Заставил позвонить тебе. Он прижал мне палец дверью! Вот, смотри! – Витя Найт выставил мизинец с почерневшим ногтем. – Пообещал, что прижмёт ещё кое-что, если не вызову тебя в архив!
– Кто он?
– Мент! Мент это был. Высокий, широкоплечий. Уши оттопыренные. Я его вообще впервые видел. Поймал меня возле квартиры. Я с презентации возвращался. Подшофе, но дури с собой не было. Так что послал его сразу на три направления. А он мне в живот ку-лаком – раз! В квартиру втолкнул и давай палец дверью прижимать. Если, говорит, Нову-сику не позвонишь, ещё и член прижму. Всё равно, говорит, он тебе не нужен! Куда мне было деваться, а? Я и позвонил. И сказал, что этот садист велел.
– Повтори-ка.
– Зачем? – насторожился Витя. – А сам разве…
Вместо ответа я жутко захрипел и, вцепившись пальцами в края самой глубокой ра-ны, начал её раздирать. С допросом следовало торопиться. Пластичность моего организма понемногу снижалась. Ещё пять-семь минут – и Витя Найт узрит волшебное превращение Новусикова призрака в живого и здоровенького Павла Дезире.
– Вот что я помню! Вот! – рычал я. – Помню, как бритвой меня резали. Как струной душили, помню! Говори, подонок, как ты меня на смертные пытки выманил!
– Прекрати! – взвыл Витя, заламывая руки. – Хватит!
– Тогда рассказывай.
– Сейчас, сейчас… – Найт высморкался в простыню, утёр слёзы. – Короче, мент ве-лел тебе передать, будто на презентации ко мне подошёл чурка один. Бородатый, вроде моджахеда, но одет хорошо, по-европейски. И будто он сообщил мне, что документы из какой-то лаборатории пришлось изъять. Дескать, форс-мажор. И чтобы ты эти документы немедленно забрал у босса этой лаборатории. И срочно-пресрочно вернул в архив. Да! – и чтоб флэшку с файлами тоже забрал, но пока никому не отдавал. Что сам этот моджахед с тобой связаться не сумел, потому что тебя дома не было. А теперь он должен куда-то уе-хать. Тоже срочно-пресрочно. Вот всю эту чушь я тебе сказал, ты выругался и бросил трубку. Мент меня похвалил, велел держать язык за зубами. Если не хочу, чтобы и он уго-дил между дверьми. То есть язык, ты понимаешь! А потом ушёл. Новусик, клянусь, я хо-тел тебе ещё раз перезвонить и сказать, что всё это подстава! Но струсил. Мне жить хо-чется, Новусик!
– Ладно. Живи и мучься, Иуда, – сказал я и шагнул в стену.
Когда, измотанный до предела, я вернулся домой, поставил скутер в прихожую и за-глянул в спальню, Лада и Жерар крепко спали. В обнимку. На моей кровати. Картина бы-ла необычайно умилительной – хоть сейчас помещай на рождественскую открытку. Я по-любовался на них и побрёл в гостиную. Укладываться на кресло.
Хорошо, что оно у меня раздвижное.
